Глава 4 «Московский апокалипсис».
Держась правой стороны бульвара, закрыв лица полами одежды, вардалаки долетели до Трубной площади и свернули на Неглинную. Их встретили несколько десятков обитателей Волчьей долины. С баграми и топорами, а также полными кадушками воды, они готовились к встрече с огнём. Распоряжался всем Тетей.
Вернувшиеся налётчики тоже встали в цепь. Жар приближающегося огня нарастал. На слободку непрерывно падали сверху горящие доски и головни. К ним тут же подбегали, набрасывали кошму или заливали водой. На той стороне площади то тут, то там, как спички, вспыхивали дома. В Драчёвке было совсем плохо – она погибала. Закопчённые, в обгорелой одежде, оттуда бежали люди. Кто-то тащил узлы с вещами, но большинство не успело схватить и самого необходимого. Между Трубой и Сретенкой – множество переулков, застроенных деревянными домами непритязательной архитектуры. Все они сейчас были обречены. Несчастные погорельцы добегали до Неглинной и здесь переводили дух. Иные падали без сил, от отчаяния и горя. Всюду стоял плач; люди наперебой рассказывали друг другу об ужасах пожара…
По счастью, ветер дул с юго-запада. Зловонное болото – беда Трубной площади – представляло для огня некоторое препятствие. Кроме того неподалёку, у Рождественской, находился бассейн от Мытищинского водовода (местные жители называли его – «басейня»). Этот источник был теперь очень кстати, поскольку в изобилии поставлял воду для тушения. Саша-Батырь принялся энергично распоряжаться. Добычу со всех телег сложили в каменную кладовую, закопанную в землю по крышу. Туда же аборигены Волчьей долины спешили укрыть самое ценное из домашнего скарба. Уголовные проявили высокую степень организованности. Были заведены дежурства – люди сменялись каждые два часа. На случай бегства стояли наготове запряжённые телеги. Во дворах запасли бочки и вёдра с водой. Но опасность, наползающая с севера, казалась неодолимой.
Неожиданно в начале Неглинной появилась большая колонна французов. Всмотревшись, Ахлестышев не поверил глазам. Целая рота сапёров с топорами на длинных рукоятках спешила на выручку слободе. Впереди, возвышаясь над товарищами подобно голубятне, шёл сержант-майор Жак и кричал:
– Мортира! Кулеврина! Саша! Мы идём!
Рослые бородатые мужики в длинных кожаных фартуках и белых крагах сразу внесли успокоение в ряды обывателей. Только сапёрам во всей Великой армии разрешалось носить бороду, и это делало их похожими на русских. Люди увидели, что пришла помощь, и повеселели. В рядах французов тут же обнаружилась Мортира Макаровна. Выяснилось, что многих она уже знает по именам! Послышался хохот, полетели солёные, но добродушные шутки. Сапёры щипали сочную девку за пышные формы и улыбались до ушей. Ай да Мортира!
Жак подошёл и пояснил Ахлестышеву с Батырем:
– Дивизия Роге, к которой я имею честь принадлежать, получила приказ защищать Французский квартал.
– Это где такой в Москве? – изумился налётчик.
Пётр расспросил унтер-офицера и выяснил, что в понятие «Французский квартал» входили площадь у Владимирских ворот Китай-города, Лубянка, Мясницкая и Кузнецкий мост с прилегающими переулками. Но Жак с приятелями самовольно расширили географию опекаемого района. С целью защитить Мортиру Макаровну с Кулевриной Степановной! И вот сапёры Молодой гвардии явились на помощь Волчьей долине…
Ситуация стала выправляться. Ветер утих, пламя отступило от бульваров и ушло вглубь Драчёвки. Пётр решил, пока спокойно, найти Ольгу. С помощью Тетея он разыскал дом в Нижнем Кисельном переулке, и стукнул в левую половину. Послышался робкий голос Евникии:
– Кто там?
Через минуту Пётр уже обнимал княгиню Шехонскую.
Выяснилось, что женщины устроились по нынешним временам неплохо. Однако пожар на соседних улицах сильно их напугал. Ольга стала уговаривать Ахлестышева перевезти их в Замоскворечье. Там, на краю города, у Серпуховской заставы жили родители Евникии. Место было глухое, далёкое от богатых усадеб и, значит, не интересное мародёрам. Да и покинуть при случае Москву оттуда легче.
Пётр выслушал просьбу и задумался. Конечно, рота сапёров с топорами сейчас никому не лишняя. Но это инициатива самих солдат. Пожар, похоже, будет разрастаться. Когда вспыхнут генеральские квартиры на Лубянке, никто не позволит сапёрам отвлекать силы на защиту проституток. Надо уходить за реку, пока можно.
Он послал камеристку за Сашей, и влюблённые впервые за это время остались одни. На четверть часа Пётр забыл о французах, пожаре и почти неминуемой гибели… Но потом явился Батырь, и не один – он привёл с собой Жака. Мужчины устроили военный совет.
Фланкёр тут же выложил плохую, но ожидаемую новость: сапёрам велено вернуться в полк. Ахлестышев познакомил француза с княгиней, одной фразой обозначил своё отношение к ней и затем сказал:
– С вашим уходом гибель Волчьей долины неизбежна. Я опасаюсь за женщин. Надо увезти их в безопасное место, такое, как окраина Замоскворечья.
– Соглашусь, – ответил Жак, – но доехать туда вам не дадут. Вышел приказ: реквизировать у русских всех лошадей. Первый же патруль вас остановит и высадит.
– До Серпуховской заставы почти десять вёрст. В городе пожары, грабежи, мародёрство. Мы не дойдём дотуда живыми.
Жак задумался.
– Я не могу выделить вам конвой. Ни начальство, ни солдаты не поймут этого. Заботу о Мортире поймут, а на русскую княгиню им, извините, плевать. Но можно сделать иначе. Вы, Пьер, говорите по-французски лучше многих парижан. Я выдам вам запасной комплект обмундирования фланкёрского полка и снабжу бумагой за своей подписью. Что рядовой такой-то выполняет приказ ротного командира. И вы попробуете пробраться через посты. Как? Шансы есть – автограф Жака Анжильбера кое-что значит в Великой Армии.
Идея пришлась всем по вкусу. Саша вызвал коменданта слободки и сказал, что отлучится до вечера. Довезёт товарища с женщинами до места, убедится, что там безопасно, и вернётся. Затем начались сборы. В телегу сложили баул с вещами и немного провизии. В сопровождении сержант-майора они поехали на Лубянку. Жак приказал каптенармусу принести обмундирование и штатное оружие со снаряжением. В этом году армия перешла на мундиры нового образца – с короткими фалдами и закрытым жилетом. Однако пошить их не успели, и большинство армейцев ходили в старых мундирах: с длинными фалдами и с жилетом наружу. Такой и достался Петру. Затем Жак выписал пропуск. В нём было указано, что рядовой Пьер Баккара выполняет приказ начальства по сопровождению троих русских. Беглецы уже садились в телегу, когда унтер-офицер сказал в спину Ольге:
– Не проклинайте нас, мадам. И храни вас Бог…
Княгиня живо обернулась.
– Я не проклинаю вас, мсьё Анжильбер, я вам благодарна!
– Но я же всё вижу! И понимаю ваши чувства. Да, французы явились сюда без приглашения. Но мы всего-навсего солдаты и выполняем приказ. Когда всё это закончится, приезжаете ко мне в Вогезы. Там есть маленький городок Баккара. Именно в честь него ваш друг получил свою новую фамилию. Я буду рад принять вас, и моя жена тоже. Договорились?
– Договорились, – кивнул Ахлестышев. – И пусть Бог хранит также и вас. Лично вам я желаю благополучно пересечь Неман. В обратном направлении. Это удастся не всем.
– Вы полагаете? – нахмурился Жак.
– Убеждён.
Сержант-майор с чувством пожал руки мужчинам, поклонился женщинам, и телега пустилась в опасное путешествие.
Сразу встал вопрос, как пробиваться к Серпуховской заставе. Самым коротким был путь через Зарядье и Москворецкий мост. Но в Китай-городе во множестве квартировали французы, и можно было нарваться на придирчивый патруль. Объезжать через Чистые пруды и Покровский бульвар тоже казалось опасным. На востоке полыхало уже всё: Лафертово, Рогожа, Таганка. Оставалась дорога через Охотный ряд и Моховую на Каменный мост. Так и порешили. Батырь сел за возницу, за ним устроились дамы, Ахлестышев в обнимку с ружьём поместился сзади всех.
Как только они свернули на Кузнецкий мост, стало ясно, что и здесь дела плохи. Горело сразу несколько магазинов. Гвардейцы усердно их тушили, но исход поединка с огнём был неясен… Саша завернул в Камергерский и остановился у ворот Георгиевского монастыря. Он решил проведать тётку, живущую здесь в прислугах. Крохотный монастырь, со всех сторон зажатый переулками, поразил тишиной. Прямо перед собором Святого Георгия лежал без дыхания пожилой бородач в исподнем, с разбитым в кровь лицом. Налётчик всмотрелся в него и ахнул.
– Это ж настоятель, отец Феофан! Кто его так?
– Хранцузы, мил человек, – пояснила какая-то старуха в чёрном, с ненавистью косясь на одетого в синий мундир Ахлестышева.
– Да за что?
– А он утварь скрыл и селебряные оклады, какие были. И не хотел сказывать, куда.
– Ну, скрыл. А дальше-то чего?
– До смерти забили.
Батырь поперхнулся.
– Французы? Настоятеля?
– Они, милок. Сущие звери. Прямо на амвоне замучили, потом уж мёртвого сюды сволокли и бросили. Его и дьякона. Дьякон-от, можа, ещё отойдёт, он молодой. А отец Феофан преставился.
– Выдал он тайник или нет, бабушка?
– Не выдал, молчал, за то и смерть принял мученическую. Осерчали очень хранцузы на его нежелание. И дьякон не сказал, хотя тоже знал.
– Так и не нашли?
– Сыскали, окаянные. Кто-то другой шепнул. Подсмотрел, али как… А отец Феофан…
Тут бабка шмыгнула носом и отошла в сторону.
– Эвона что… – сжал огромные кулаки Батырь. – Значит, не все французы, как Жак. Не все… Бабка!
– Здеся я, милок! – выскочила вперёд старушка.
– А остальные где? Тётка Лукерья моя где? Чё тут у вас пусто?
– Убёгли, как началось. Из русских тока я. Ночью хочу схоронить отца Феофана. Помог бы ты мне, а? Одна-те я не сдюжу.
– Погоди! Из русских только ты, а из нерусских кто?
– Да вы же мимо прошли! Там один, рыжий, мясо рубит. На образе.
– На образе – мясо? Покажи-ка мне его!
– Вон того дома насупротив. Сходи, и увидишь.
Батырь выбежал за ворота и опешил. На мостовой рыжий фузилёр разделывал тесаком баранью ногу, положив её на икону. Лицо налётчика потемнело и сделалось страшным. Француз обернулся и сказал небрежно:
– Рюс, пшёль! Эй!
Саша приблизился, занёс кулак. Рыжий смотрел на него снизу вверх с высокомерным недоумением. Раз! Что-то хрустнуло, то ли шея, то ли череп, и мародёр растянулся на тротуаре. За Сашиной спиной вдруг появился второй фузилёр. Выхватив тесак, он бесшумно подкрался и замахнулся. Батырь не видел опасности – он подобрал икону и вытирал её полой армяка.
Конец ознакомительного фрагмента.