Глава пятая
До седьмого класса Катя росла удобным ребенком. Она не носила из школы «двоек», не прогуливала уроки, не получала замечаний, не водилась с дурными компаниями и не встречалась с мальчиками. До тринадцати лет у родителей не было проблем с тихой и замкнутой Катей.
В летние каникулы после шестого класса все изменилось. Однажды вечером, когда часы уже показывали половину двенадцатого, а мобильник Кати не отвечал, в дверь позвонили. На пороге стояла пьяная лохматая Катя. Высокая, тощая, коротко стриженная. Она широко улыбалась, обнажая неровные ряды белых зубов, хихикала и таращила свои огромные, прозрачно-изумрудные глаза. От нее несло пивом и сигаретами.
Она молча прошла в квартиру, оставив кроссовки в прихожей. Неуверенной походкой, держась обеими руками за стены, прошагала в свою комнату. Руки не помогли – Катя со смехом растянулась между кухней и комнатой. Босые ноги остались в коридоре, все остальное в комнате, где она не успела зажечь свет.
Отсмеявшись, она доползла до дивана и включила настольную лампу. Родители стояли в дверях и смотрели с неприятным удивлением. Больше не было удобного ребенка, хорошей девочки, идеальной школьницы, светлой головы и первых мест на математических олимпиадах. Была обычная, неуверенная в себе, пьяная девочка-подросток. Они думали, что их тихую Катю это не коснется, что ей хватит мозгов не быть как все, но, глядя в наглые и довольные глаза, понимали, что где-то ошиблись, расслабились, недоглядели.
– Что вы пили? – спросила Анна Сергеевна.
– Пиво, – просто ответила Катя.
– Сколько? – включился отец.
– Просто попробовала, – врала Катя. Язык заплетался так, будто она попробовала несколько раз и не только пиво.
– Врешь ведь! Да на тебя смотреть противно…
– Не знаю, не вижу, – смеясь, Катя чуть не падала с дивана.
– С кем хоть пила? С Лошкаревой?
– Да твоя Лошкарева лошадь ломовая! Она ящик выпьет – не захмелеет, а в тебе сорок килограмм, головой думать надо! Да тебе вообще пить нельзя! Чтоб больше такого не было. Пойдем, пускай посидит, подумает.
Дверь закрылась.
Катя не собиралась думать – отключилась.
Проснулась от стыда и жажды. Хотелось пить и мятного мороженого.
Утром она извинилась перед родителями за вчерашнюю пьяную выходку, а вечером все повторилось.
Так продолжалось все лето. Катя быстро научилась оставаться незамеченной. Проскакивала мимо родителей в комнату и открывала форточку, чтобы проветрить.
Первый раз Катя попробовала водку на спор. Подруга Лошкарева вышла на лестничную клетку и рассыпала десяток крышек от водочных бутылок. Десять ступенек, по одной крышке на каждую. Она медленно поднималась наверх и разливала водку. Кате нужно было подниматься за ней и пить водку из крышек. Горько, противно, а под конец совсем уже мерзко. Она залила в себя последнюю порцию и свалилась у стены рядом с засоренным мусоропроводом. Рваные мешки, пакеты от молока и сока, стаканы от йогуртов, картофельные очистки… Мухи ползали по ним, летали, жужжали.
Катю тошнило, Лошкарева крутилась рядом. Она не помнила, что нужно делать в таких случаях, а Катя просто не знала. Ей хотелось умереть. Вот тут вот, под мусоропроводом, среди мух и картофельных очисток. Ей казалось, еще пять минут, и она подохнет прямо тут – всего лишь от ста граммов водки. Позже ее вывели на свежий воздух, усадили на лавку и не давали заснуть, а Кате хотелось упасть лбом на колени, закрыть глаза и отключиться.
Потом стало легче.
Так продолжалось весь учебный год. Катя прибегала из школы, делала уроки, а в восемь вечера спускалась вниз, где ее ждали одноклассники и друзья из района. Осень, зима, весна – неважно. Они встречались каждый день и сидели у подъездов чужих домов, пока было тепло. Зимой подростки покупали бутылку водки на пятерых и ошивались в подъездах между этажами. Жители домов гоняли их, грозили вызвать милицию, но никогда не вызывали.
Вечером были прогулки, утром и днем – школа. Катя с Лошкаревой курили на школьном дворе у гаражей или за забором – там же, где все старшеклассники, и прогуливали последние уроки. Нечасто, но прогуливали. Покупали пиво, шли на детскую площадку и пили его, сидя на корточках в деревянном домике.
Дома у Лошкаревой были огромные залежи фильмов и сериалов на DVD, и Катя часто брала у нее посмотреть что-нибудь. Самым любимым стал фильм «Лолита» 1997 года, в потрепанной светлой коробке. Катя не помнила, сколько раз брала его смотреть. Сбилась со счету, а купить диск не могла – боялась, что родители найдут, скандал устроят.
Катя никогда не говорила, что именно ей нравилось, что привлекало и заставляло смотреть его снова и снова. Просто не хотела объяснять. Думала, что не поймут, и была права.
В шкафу, под ворохом осенних пальто и легких курток, она прятала большую бутылку мартини, купленную на деньги, сэкономленные на школьных завтраках и обедах. Утром Катя пила только кофе с молоком, в школе не обедала, ужинала неохотно. Родственники качали головами, глядя на ее нездоровую худобу и бледность; одноклассницы тихо завидовали, изнуряя себя диетами, в призрачной надежде достигнуть идеальных сорока килограммов к началу июня. Катя не удивлялась, и даже была рада, что ей завидуют, но секретов своей диеты выдавать не спешила.
Конец ознакомительного фрагмента.