Глава 1. Ворона. АЗЛК
– Вот мы и увиделись, детка. Ты скучала по мне? Я по тебе – очень. Ты мне даже приснилась на днях. Кстати, именно поэтому сейчас я здесь. Надеюсь, ты понимаешь, как непросто было к тебе проникнуть. Пришлось пройти под огромными страшными потолками, которые могут обрушиться в любую секунду. Но теперь ты, наконец, передо мной. Сейчас я еще немного полюбуюсь, а потом сорву с себя куртку, запрыгну на тебя и сделаю то, что так давно хотелось.
Ворона медленно, с видом уставшего человека, проделавшего долгий и опасный путь, снимает тяжелый рюкзак со спины и аккуратно ставит его на бетонный пол. Засовывает руки в карманы камуфляжных штанов и, чуть прихрамывая, но уверенно и широко шагая, устремляется вперед.
– Смотри, детка, вот и Игорь здесь. Он тоже по тебе скучал… Игорь, давай, расчехляй свой аппарат! Да, и передай мне бутылку, я тоже хочу выпить.
Игорь протягивает пиво. Ворона залпом допивает оставшиеся полбутылки. Бросает пустую тару на бетонный пол и отшвыривает ее подальше тупым носком тяжелых шнурованных ботинок.
– Ну а теперь поехали!
Резким движением снимает черную куртку, кладет ее на рюкзак и подходит к проржавевшему зеленому «Москвичу». Легко запрыгивает на капот, усаживается поудобнее и выпрямляет спину.
– Ну что, деточка, выдержишь меня?.. Игорь, как мне лучше сесть?
Игорь смотрит в объектив фотоаппарата, направленного на старую машину. Ворона занимает классическое место в перекрестье линий: золотое сечение, смещение на треть от середины кадра, лицо выгодно подсвечено ноябрьским солнцем из разбитых окон, задний план апокалипсического разрушения слегка размыт хорошей оптикой. Игорь свое дело знает, а в списке его дел съемки Вороны числятся под номером два, сразу после секса с ней же.
– Во-первых, я бы на твоем месте снял свитер и остался только в водолазке, штанах и берцах. Во-вторых, поставь правую ногу на капот как-нибудь побрутальнее.
– Правую не могу, ты же знаешь – колено.
– Да, прости. Тогда левую.
Ворона стягивает через голову свитер, Игорь начинает хохотать.
– И заправь свои семейные трусы – не хочу, чтобы они попали в кадр.
– Не заправлю! Семейники, берцы и камуфляж – вот истинная оболочка Вороны!
– …А под ней стройное и грациозное девичье тело Вороны, не так ли? – чуть снисходительно, но в то же время с восхищением, ухмыляется Игорь.
– С перебитым коленом, татуировками и перегаром.
– Ладно-ладно, у меня закончились аргументы: ты настоящий мужик. Вернемся к этому разговору перед сном, а сейчас давай фотографироваться – скоро стемнеет.
Ворона снимает бандану и выпускает на волю огромную копну густых рыжих волос. Потом она ставит на капот «Москвича» левую ногу в высоком грубом ботинке и выгибает спину с явным намерением показать фотокамере свою грудь под обтягивающей черной водолазкой в самом выгодном ракурсе {1}.
– Что?
– Ничего.
– А что это за шум?
– Черт, похоже, нас спалили! Хватаем вещи и валим отсюда!
– Я думала, в этой части АЗЛК только бездомные собаки да бомжи…
– Сейчас не важно. Предлагаю, на всякий случай, спрятаться вон за тем проемом!
Ворона соскакивает с «Москвича» и начинает судорожно собирать свои вещи – свитер, куртку, рюкзак. В этот момент в полуразрушенном цехе появляется человек, одетый почти как Ворона: в камуфляжные штаны, высокие шнурованные ботинки и с выключенным налобником на шее.
– Спокойно, свои! – громко произнес вошедший.
– Рейден! – Глаза Вороны долю секунды выражали безудержную радость, затем она облегченно вздохнула, а потом собрала брови домиком. – Зачем ты так пугаешь!?
– А ты что, Ворона, поднасрала? АЗЛК уже почти канул в лету, тут днем с огнем охранника не сыщешь. – Рейден залился уничтожающим смехом.
Лицо Игоря в прямом смысле слова побагровело от злости, кажется, еще секунда, и он бы бросился защищать Ворону с кулаками. Впрочем, похоже, она тоже была готова к драке.
– Рейден, ты что здесь делаешь, а? – еле сдерживаясь, произнесла она.
– Думаю, тебе и твоей команде, – исподлобья глянув на Игоря, объяснил он, – хорошо известно, что вот-вот АЗЛК не станет. Мэр-кепка еще до того, как «утратил доверие», подписал указ на строительство здесь огромного комплекса с офисами, отелями и развлекательными центрами. Часть цехов уже снесли, остальных не будет, по моим расчетам, через полгода. Возможно, и ты, и я – мы все, сегодня последний раз на этом объекте. Потом закрутимся, как это обычно бывает – дом, дела, другие новые и интересные объекты… Я пришел попрощаться. А ты тут чего?
– Я тоже, – уже немного спокойнее произнесла Ворона. – Пофоткаться захотелось на фоне этого «москвичонка». Буду скучать по нему.
– Видишь, мы оба пришли сюда за одним и тем же. Так что давай не будем нарушать наш с тобой Пакт Ненападения. Я заметил, что ты встретила меня довольно агрессивно, – добавил Рейден.
И на его, и на Воронином лице не осталось уже и тени злости или насмешки, они оба улыбались. Только Игорь продолжал что-то бурчать себе под нос.
– Какой еще Пакт Ненападения? – спросил он, но вопрос остался без ответа.
Он не настаивал. Просто достал свой наспех брошенный в рюкзак фотоаппарат и начал аккуратно убирать его в чехол по всем правилам. Тем самым он давал понять Вороне, что недоволен внезапным вторжением Рейдена на свою территорию и ее приветливым поведением. В связи с этим фотосессия на сегодня закончена. Впрочем, Ворона не обратила на это ни малейшего внимания. Когда воцарилось неловкое молчание, она будто о чем-то вспомнила, подошла к Игорю, молча расстегнула рюкзак, который висел у него на спине, и достала оттуда банку «Отвертки». Открыла с характерным звуком, сделала большой глоток и протянула Рейдену.
– Будешь?
Глаза Игоря в этот момент стали в два раза больше, и он прошипел так, чтобы Рейден не расслышал:
– Мы же купили это на мои последние деньги. Еле-еле рассчитали, чтобы хватило на двоих. И ты сначала предлагаешь ему, а обо мне вообще забыла?!
Но ему опять никто не ответил. Рейден произнес почти одновременно с Игорем:
– Спасибо, но я стараюсь не пить среди дня. Да и вообще тебе должно быть известно мое правило о нахождении на объекте трезвым. Можно выпендриваться сколько угодно, но все-таки и сталк, и дигг – довольно опасные увлечения. Сегодня крыша обвалится, завтра ЧОПовцы схватят – в таких ситуациях лучше хорошо соображать.
– Зануда ты, Рейден! – игриво воскликнула Ворона. Прихрамывая, она сделала несколько шагов и снова уселась на капот старой советской машины. Невольно (а может, и вольно) она опять приняла наиболее сексуальную позу. Игорь это заметил, но на этот раз не обрадовался, а наоборот, начал мелко трястись в немой ярости.
– Что у тебя с ногой, Ворона? – спросил Рейден.
– Пустяки. – Она съежилась, скрестила руки на груди, опустила глаза.
– Ты заметно хромаешь…
– Подралась с гопниками еще весной.
– Весной?!
– Ну да. Я ехала в метро, никого не трогала, а эти мерзкие твари стали мне хамить. Ну, я и врезала одному. А потом очнулась в другом конце вагона со страшной болью в колене. Хорошо, со мной тогда был Тэг – молодец чувак, никогда не лезет в драки. Тэг довез меня домой – буквально принес на руках – и передал Игорю. Мой мальчик накормил меня обезболивающими и снотворным и всю ночь делал компрессы. Только это не помогло, а на утро мое колено выросло до размеров футбольного мяча. Тогда Игорь оттащил меня в травмпункт. Хирург сказал много всяких умных слов, видимо, хорошо учился в институте. Я их почти сразу позабывала. Самое главное – колено сильно повреждено, теперь там скапливается жидкость или что-то вроде того, и мне нельзя напрягаться – прыгать, бегать и так далее, это чревато очень серьезными последствиями. Еще мне велено было пропить какие-то таблетки и сделать операцию. Так что вот теперь я хромаю.
– Операция прошла плохо?
– Я не делала операцию.
– Таблетки не помогли?
– Я не пила их.
– Но прошло уже полгода. Как же на твое бездействие отреагировал тот хирург из травмпункта?
– Я больше к нему не ходила.
– Да-а… Я почему-то думал, ты повзрослела, и у тебя появились мозги. Ворона, тебе же 21 год. В этом возрасте многие девушки уже заводят семьи, рожают, воспитывают детей, или чем там они еще занимаются!
– Кажется, и пяти минут не прошло с тех пор, как мы вспоминали о Пакте Ненападения.
– Нет, Ворона, я безо всякого злого умысла. Просто пытаюсь понять, как можно быть настолько беспечной, и не понимаю этого.
– Но ведь под словом «беспечная» ты подразумеваешь «безрассудная и глупая»? Послушай, Рейден, я не собираюсь перед тобой отчитываться! Мне нравится мой образ жизни: я крутой сталкер, меня на Кавесе каждая собака не только знает, но и боится.
– Нашла, чем гордиться! Любой уважающий себя сталкер уже давно не сидит на Кавесе. Там остались только салаги, которые залезли разок в какой-нибудь задристанный бомжами коллектор и уже считают себя мегакрутыми перцами. Но ладно бы они просто сидели на форуме с телефона, вместо того чтобы слушать лекции, мерялись письками и занимались тупым флудом. Они же еще и вредят! Стоит какому-нибудь кавесу прознать про новый интересный объект, как он немедленно спалит его, и серьезным исследователям, вроде меня, туда уже путь заказан. Передо мной пройдут толпы глупой молодежи – по наводке на Кавесе, все там отдестроят, разрисуют из баллончиков, переломают, разворуют весь хабар, а потом еще и выложат фотографии своего безобразия в открытый доступ.
– Хочешь сказать, на твоем Урбане лучше?!
– Во всяком случае, на Урбантрип не так-то просто получить инвайт – абы кто не прочитает информацию, предназначенную только для своих. Ко всему прочему, там еще не успело собраться такое количество ублюдков, как на твоем Кавесе! Это сайт для исследователей, которые делятся фотографиями и наблюдениями со своими единомышленниками.
– Рейден, ты эту пафосную речь заранее приготовил? Признайся, пыхтел, писал на бумажку, учил потом, да? Во-первых, ты сам называешь себя одиночкой. Тогда зачем тебе интернет-единомышленники? А во-вторых, раз уж ты взялся учить меня жизни, то позволь, и я тебе кое-что скажу. «Сайт для исследователей, которые делятся фотографиями и наблюдениями со своими единомышленниками» – да тебя слушать тошно! Урбан – такая же помойка, как и Кавес, только с псевдоинтеллектуальным налетом. На Кавесе, по крайней мере, все по-честному. Ребята пишут, что думают, а на Урбане – все напускное и противное.
– Что за чушь ты несешь? Откуда ты вообще взяла про честное и напускное на сайтах, которые мы все ругаем, но на которых продолжаем сидеть? По-моему, про них можно рассуждать в любых категориях, но не в этих.
– Зато про нас можно в этих, Рейден. Ты никогда прямо не говоришь, но для меня очевидно, что ты не только осуждаешь мой раздолбайский образ жизни, но еще и противопоставляешь его своему! Ой, смотрите – у него есть высшее образование и тепленькое местечко инженера в солидной конторе со стабильной зарплатой! А ее, дуру, выгнали из института, и она не стала восстанавливаться. Каждый месяц у нее новая работа – то официанткой, то курьером, то секретаршей – отовсюду увольняют, потому что тупо не выполняет своих обязанностей и хамит начальству. Какая плохая девочка, все дружно посмотрите на нее и погрозите пальчиком! Но, Рейден, со мной все это происходит не потому, что я совершенно бестолковая и не врубаюсь в работу. Просто я не хочу тратить свою жизнь на всю эту фигню. Я хочу быть свободной, понимаешь?! Если мне что-то не нравится, я просто забиваю на это большой ржавый болт. Настолько большой и настолько ржавый, что уже и не открутишь, понял?!
– Остынь, ты не на митинге. Во-первых, Ворона, не переходи на личности, что абсолютно точно является нарушением Пакта Ненападения. А во-вторых, о какой свободе ты говоришь? Да ты сама являешься воплощением самых разных зависимостей, начиная с алкогольной и заканчивая интернетной. Ты же, если не бухаешь на объекте, то совершенно точно зависаешь на своем любимом Кавесе.
– Не надо. Должна заметить, что у меня есть личная жизнь, в отличие от некоторых, хи-хи. Ко всему прочему, Рейден, повторю, я веду себя честно, так, как мне сердце подсказывает – только и всего. Я не занимаюсь придумыванием идеальных миссий и фотодрочерством. Я просто дестрою объект или просто фоткаюсь на его фоне – в зависимости от того, чего мне хочется в данный момент. Прямо сейчас я собираюсь только лишь выпустить пар – ты очень меня разозлил. Но чтобы тебе было легче принять мои действия, предлагаю «съесть» заумную теорию, которую я тебе сейчас подброшу: с этим зелененьким «Москвичом» у нас, сталкеров старой закалки, связано много приятных воспоминаний. Скоро АЗЛК снесут, поэтому сюда начались паломничества с пресловутого Кавеса. Да и бомжи могут в этой машинке поселиться. Так что поступим как в старом советском кино. Помнишь, смотрели на DVD? Там еще Михалков охмурял деву, невинную, как младшая группа детского сада. «Так не доставайся же ты никому!» – сказал рогатый женишок в конце «Жестокого романса» и выстрелил в актрису Гузееву из пистолета! – Разъяренная Ворона схватила с пола какую-то арматурину и начала со всей силы колотить по зелененькому «Москвичу», на котором только что фотографировалась. – Ну что, доволен, Рейден?! Видишь, что бывает со шлюхами, на которых лазают все, кому не лень?
Стоящие вокруг мужчины одновременно прикурили сигареты. Никому даже в голову не пришло ее остановить – слишком опасно. Когда минут через пять она успокоилась и начала поправлять растрепавшиеся рыжие волосы, Рейден произнес:
– Так, ладно, нам пора прекращать этот глупый спор и убираться отсюда. На шум могут прийти охранники, и тогда у всех будут неприятности за дестрой на объекте.
Вся компания беспрекословно ему подчинилась, но Ворона, собирая свои вещи и надевая куртку, продолжила старый идеологический спор:
– Изначально сталкерство для всех нас было символом свободы и поиска себя. Мы, индустриальные туристы, исследовали таинственные объекты, построенные человеком, познавали мир через их призму и начинали лучше понимать, чего хотим от жизни. Мы всегда были слегка вне закона, всегда ходили по острию лезвия – ведь наше увлечение довольно опасно. Но ты, Рейден, по-моему, забыл об этом. Ты не отдаешь себя сталкингу полностью, ты размениваешься на ерунду, ты перестал искать смысл жизни. Не той, офисно-крысятной, жизни, а этой, настоящей, если ты еще помнишь, что такая тоже бывает.
– Ворона, да кто бы говорил о смысле сталкерства! Ты уже битый час толкуешь о полной свободе, а на самом деле просто прожигаешь свою жизнь: бухаешь, как сапожник, дымишь хуже Капотни, бездельничаешь и дебоширишь. Эту свободу ты имела в виду? Свободу Сифона и Бороды из «Нашей Раши»? Да ты уже и не помнишь, зачем тебе была нужна эта пресловутая свобода!
– А ты рассуждаешь о том, что хорошо, а что плохо, сидя в тепленьком офисе среди мальчиков-менеджеров, одинаковых, как соленые огурцы в бочке у бабки на полке. И даже на АЗЛК пришел, потому что сейчас тут редкий период безопасности. Когда ты в последний раз был на своих любимых объектах? Посмотри на свое пузо! Ты уже расплываешься в грушу, ездишь за хлебом на своей поганой машине, потерял всякую сноровку. Да тебя скоро охрана перестанет гонять с объектов, они всякий хлам не трогают, только сталкерами занимаются!
– Успокойтесь и не кричите! – наконец вмешался Игорь. – ЧОПовцев накликаете! Вы никогда не договоритесь.
– А знаешь что, Ворона, – продолжил Рейден. – Игорь прав! Мы с тобой никогда не договоримся, кто настоящий, а кто фуфло. Но мы можем поспорить. Найдем независимого судью, пусть он проверит нас на знание объектов. Тебе будет несложно – ты же у нас такой крутой сталкер, а я, по твоему мнению, уже все забыл, сидя в тепленьком офисе, чтобы заработать и вести достойную жизнь. Но ставку предлагаю очень высокую. Свой образ жизни. Нам двоим, похоже, не место в одной песочнице, мы слишком быстро выросли, а новую еще не завезли. Если выиграю я – ты бросишь пить по-тяжелому, прооперируешь колено, восстановишься в институте, найдешь приличную работу, но главное – завяжешь со сталком навсегда. Выиграешь ты – обещаю публично подтвердить: Ворона самый крутой сталкер, круче, чем Рейден и все вареные яйца этого мира. Еще обещаю уйти из «тепленького офиса» и заняться тем, что действительно считаю самым важным для себя – физикой, наукой. Пусть в НИИ я буду получать гораздо меньше, зато стану живым подтверждением слов о том, что сталкинг помог мне найти себя. И, конечно, освобожу тебе сталкерскую песочницу, ведерко и совок, то есть брошу свое самое любимое увлечение. Да, ставка высока, но ведь мы оба так уверены в своих силах, нас просто распирает от уверенности, не так ли?
Ворона с минуту поколебалась, не сказала ничего. Наконец, она приняла решение и уже почти открыла рот для того, чтобы сказать «нет» и пуститься в объяснения: «Ты меня на слабо решил взять? Так вот что – я не трусиха, но все-таки…» Но Рейден вовремя это заметил и прижал указательный палец к губам.
– Т-с-с, не говори ничего. Подумай, а потом позвони мне. Сейчас я пойду направо и выйду по старинке там, где раньше у нас был залаз. Вы же выбрасывайтесь через шлагбаум с охранниками. Сами знаете – это безопасно, они подумают, что вы были в «гаражных» автомастерских. Их сейчас полно расплодилось на АЗЛК, народ все время туда-сюда шастает, так что сойдете за… – он критически осмотрел всю компашку, – …уборщиков-гастарбайтеров. Все, до связи.
С этими словами Рейден повернулся ко всем остальным спиной и, уверенно шагая тяжелыми ботинками, удалился.
Ворона смотрела ему вслед до тех пор, пока он совершенно не скрылся в темноте, и даже, может, немного дольше. Затем она включила налобный фонарик и молча направилась к выходу. Игорю тоже не хотелось разговаривать, он просто зажег налобник и зашагал за ней.
Ребята внимательно смотрели себе под ноги. Пол полуразрушенного цеха бывшего главного автомобильного завода страны был усеян каким-то мусором, арматурой, бетонными обломками. Если быть недостаточно внимательным, можно запросто угодить в какую-нибудь трещину – не только застрять в ней, но и даже провалиться. Поэтому здесь надо проявлять предельную аккуратность. Плюс к тому еще успевать поглядывать наверх. Здание находится на предпоследней стадии разрушения, когда так называемые «металлисты» уже вывезли отсюда все черные металлы. В частности, они не побрезговали и несущими опорами, поэтому крыша держится на честном слове. Она может обрушиться в любой момент – от приземления стаи птиц или даже от громкого звука. Нахождение в цехах АЗЛК, конечно, сейчас представляет огромную опасность. Лучше вообще сюда не ходить, а если уж так получилось – хорошо бы иметь каску на голове.
При переходе из одного цеха в другой Игорь периодически забегал немного вперед. Прижавшись к стене и выключив фонарь, он тихо смотрел, как заправский шпион, все ли дальше благополучно. Здесь тоже стоило быть предельно осторожным – за стеной могли притаиться бомжи или бездомные собаки. Те сами боялись всего на свете, поэтому, всего лишь услышав звук чужих шагов, могли придумать себе все, что угодно, и самоотверженно броситься защищать свою жизнь до последней капли крови. Обычных людей – охранников, рабочих, занимающихся сносом, или сотрудников автомастерских, которые здесь развелись в большом количестве – как раз пугаться не стоило. Охранникам можно было наплести, что, дескать, заблудились и как раз ищем выход, а на остальных – вообще забить и не обращать никакого внимания.
АЗЛК
Залаз: около дома 32 по Волгоградскому проспекту (метро «Волгоградский проспект»).
Как проникнуть: выйдя из метро (выход на Волгоградский проспект), пройдите вверх по Новоостаповской улице, затем после магазина «Паркет и ламинат» (Волгоградский просп., д. 32, корп. 2) поверните направо в арку. Вы увидите шлагбаум и охранников. Скажите им, что вам нужно в автомастерскую и с серьезным видом идите прямо. Когда скроетесь из поля их зрения, поверните направо и войдите в одну из арок. Например, рядом с кафе, которое так и называется «Кафе» и имеет огромную вывеску с большими красными буквами. Вы на территории бывшего АЗЛК.
Иметь с собой: паспорт, мобильный, деньги – на всякий случай, в идеале – каску.
Главную опасность представляют: завод сейчас находится на одной из последних стадий разрушения, большая часть несущих опор уже срезана «металлистами». Старайтесь не заходить под крыши, которые могу обвалиться. Еще опасайтесь злых бездомных собак и людей. Рабочие, занимающиеся сносом, и сотрудники «гаражных» автомастерских опасности не представляют. Если попадетесь охране, скажите, что заблудились.
Объект: Московский автомобильный завод имени Ленинского Комсомола правильнее было бы называть ОАО «Москвич», потому что закончил он свое существование именно под этим именем. Предприятие просуществовало ровно 80 лет и за это время сменило много названий. Но в памяти нескольких поколений москвичей оно навсегда останется под именем АЗЛК.
Здесь создавались автомобили-трудяги, возившие почту и книги, мороженое и детское питание, служившие в такси и милиции, завоевавшие немало наград в автоспорте, помогавшие тысячам врачей неотложки добраться до миллионов пациентов, огромному количеству советских семей путешествовать по нашей большой стране, а в выходные выезжать на дачу с детишками и рассадой.
Сама автомобилестроительная корпорация, выпускавшая марки «КИМ» и «Москвич», обанкротилась в 2001 году и официально прекратила свое существование в 2010 году, а коллекция ретро-автомобилей отправилась в музей по адресу Рогожский вал, д. 9/2 (метро «Римская»). Но здание завода по-прежнему занимает огромную площадь на юго-востоке Москвы и как магнитом притягивает к себе самых разных сталкеров, от любителей заброшенного техногена до постапокалиптических фотографов.
У АЗЛК ужасно интересная и грустная история. Все началось с нескольких заседаний Совета Народных Комиссаров РСФСР, где было решено построить новый автомобильный завод полного цикла на территории в 200 га и стоимостью 5 млн рублей – огромная по тем временам сумма! После долгих испытаний различных марок машин, был заключен контракт с американской фирмой «Форд». Ее легковые автомобили оказались самыми неприхотливыми, простыми в эксплуатации и дешевыми в массовом производстве. В августе 1929 года началось строительство Государственного автосборочного завода имени Коммунистического Интернационала Молодежи (КИМ), а в декабре оно было объявлено ударной стройкой Москвы.
Датой рождения предприятия считается 6 ноября 1930 года. Именно в этот день был запущен главный конвейер, способный производить 24 тысячи автомобилей в год. Показатель на порядок превышал производительность любого другого автомобильного завода СССР того времени. Изначально завод собирал две модели автомобилей американской фирмы «Форд» – легковой и грузовой на 1,5 т.
Открытие завода, в итоге почившего под названием ОАО «Москвич», можно также считать точкой отсчета массовой автомобилизации советских граждан. Вскоре производимые КИМом модели составили основу автомобильного парка страны. По ее улицам и полупустым тогда шоссе резво понеслись легендарные «Форд А» московской сборки.
Через год МАЗ им. КИМ первым в стране предложил сдельную оплату труда вместо повременной. Это привело к резкому увеличению производительности, бурным обсуждениям в прессе и впоследствии переходу к такой системе всех автозаводов СССР.
Уже через два года предприятие постепенно прекратило выпуск импортных – как тогда говорили – машин. Через три года завод полностью перешел на производство «полуторок» – так называли грузовые автомобили «ГАЗ-АА» – и двигателей для комбайнов. Теперь абсолютно все – только из отечественных деталей.
В 30-х годах инженеры завода изобрели новый метод погрузки автомобилей «Елочка», который затем стал основным на всех железных дорогах страны. Еще без остановки производства была произведена реконструкция завода. Параллельно с ней собственный конструкторско-экспериментальный отдел разработал легкую, неприхотливую и простую модель КИМ-10, способную развивать огромную по тем временам скорость 90 км/ч. Ее прототипом стал английский «Форд-Префект». 1 мая 1940 года первые три «КИМ-10-50» приняли участие в демонстрации на Красной площади.
Работы по строительству новых корпусов и монтажу оборудования велись стахановскими методами, не прерываясь даже в 40-градусные морозы. После нее производительность повысилась до 200 автомобилей в сутки – более 60 тысяч в год! Для советской автопромышленности это был настоящий прорыв в массовость. Справедливости ради стоит заметить, что Генри Форд еще в начале века собирал свою «Железную Лиззи» (модель «Форд Т») в два раза быстрее. Но для советских граждан московский завод был местом поклонения. Особенно когда он полностью перешел на производство малолитражных автомобилей.
Примерно в это время разразилась одна душещипательная история. На самом деле реконструкция завода еще не была окончательно завершена. Тем не менее корреспондент газеты «Известия», побывавший на производстве, написал репортаж, в котором поспешил заявить о начале массового производства малолитражек КИМ – тех самых, что участвовали в первомайском параде. Также он присовокупил к материалу фотографию, на которой были изображены сразу несколько машин рядом, – таким образом, создалась видимость непрерывного производства. Журналист не согласовал эту статью с руководством завода. В итоге она привела в бешенство Сталина, и тот не только уволил директора завода, но и отдал его под суд «за введение в заблуждение советской общественности».
Сразу после начала Великой Отечественной войны автозавод получил первый фронтовой заказ и прекратил производство довоенной продукции. Начался массовый выпуск снарядов для «Катюш». В октябре 1941 года предприятие эвакуировали на Урал, где стали производить легкие танки и снаряды для пушек, а затем пятискоростные коробки передач для средних танков. Так закалялась автомобильная сталь.
В Москве в цехах эвакуированного завода было оставлено лишь малоценное и устаревшее оборудование. Однако и тут уже к концу 1941 года был развернут новый завод 39 танковой промышленности. В 1944-м предприятие было дооснащено, названо «Московским заводом автозапчастей» и наладило выпуск деталей к импортным автомобилям, поставляемым союзниками по ленд-лизу: «Форд», «Додж», «Студебеккер» и «Виллис».
По окончании войны компания в очередной раз поменяла свое наименование и объект производства – оно стало Московским заводом малолитражных автомобилей (МЗМА). За прототип будущей машины взяли скромный «Опель Кадетт». Правительство рассчитывало по максимуму использовать трофейное оборудование, вывезенное из Германии. Этому первому послевоенному автомобилю было дано легендарное ныне имя «Москвич».
В 50-х годах были разработаны самые разные кузова «Москвичей» – не только седан, но и кабриолет, и первый в Союзе универсал, и даже специальная сельская модификация. Тогда же на базе популярного итальянского «Фиат-600» был разработан и запущен в производство принципиально новый микролитражный легковой автомобиль. Он получил индекс 444, а министра куцей автопромышленности Строкина за оперативное воровство идей у «Фиата» и «Фольксвагена» повысили до зампреда тогдашнего Госплана. Уже в новой должности чиновник избавил земляков от несмываемого позора и отправил производство малыша на украинский завод «Коммунар». Так родился «горбатый Запорожец», предмет насмешек и анекдотов.
На Всемирной автомобильной выставке в Брюсселе автомобили «Москвич» были отмечены золотыми медалями и дипломами. Завод был награжден Дипломом ВДНХ СССР первой степени. Примерно тогда же команда СССР впервые участвовала на «Москвичах» в международном ралли – «Тысяча озер» в Финляндии – и сразу заняла третье место.
В 1966 году МЗМА наградили первым орденом – Трудового Красного Знамени. Со следующего года завод первым в отечественной отрасли начал регулярно проводить краш-тесты. Тогда же с конвейера сошел миллионный «Москвич».
Еще через год началось возведение нового главного корпуса предприятия, а его реконструкция была объявлена ударной комсомольской стройкой. Московский завод малолитражных автомобилей был переименован в Автомобильный завод имени Ленинского комсомола (АЗЛК).
В 70-х годах команда АЗЛК завоевала множество наград в международных авторалли. Например, главный приз – «Золотой кубок» – на престижных авторалли «Тур Европы-71», проходивших по территории 11 европейских стран, первое место в «Сафари-73», золотой и серебряный кубки «Тур Европы-74».
На эти годы приходится пик экспортных поставок «Москвичей», достигавших свыше 2/3 от общего объема их выпуска. Они поставлялись более чем в 70 стран мира, включая развитые капиталистические. Люди старшего поколения прекрасно помнят бои за право обладанием 407-м и 412-м «Москвичом», символом удавшейся жизни. Если перевести на современный язык, эти машины покупали менеджеры среднего звена, как сегодня «Мазду-6». В то время как «Волги» – сегодня представительские «Мерседесы» S-класса – предназначались сильным мира того – ученым, космонавтам, партийным чиновникам (коммерсантам, силовикам и неподкупным муниципальным чиновникам в нынешней версии). Тогда же АЗЛК был награжден вторым своим орденом – Октябрьской Революции. В 1980 году завод достиг максимальной выработки за все время своего существования – 188 000 автомобилей за год, то есть в 4 раза меньше, чем «Форд» 30 лет назад.
В начале 80-х годов качество машин, выпускаемых АЗЛК, заметно снизилось, и ажиотаж поутих. К тому же мечты советского покупателя давно переключились с кургузого 412-го «Москвича» на комфортабельные «Жигули». Тем не менее завод продолжал разрабатывать и собирать новые модели автомобилей, обычно устаревшие изначально, до тех пор, пока не прекратилось его государственное финансирование в 1991 году по причине распада Советского Союза. Тогда были свернуты почти все проекты предприятия. Первыми пали непрофильные производства товаров широкого потребления – доильных станций «Елочка», диванов-качалок и детских игрушек-экскаваторов.
В 1993 году завод стал называться Открытым Акционерным Обществом «Москвич». Смена вывески не помогла – в 1996 году его конвейер впервые остановился из-за проблем со сбытом. Недоношенные «сорок первые» уже никто покупать не хотел. Докризисная Москва пересела на новые вазовские «десятки» и подержанных «немцев», а провинция еще крепко держалась за тольяттинскую «шоху», несравнимую по качеству и ремонтопригодности с московским изделием.
Через год дела компании стали идти чуть лучше, и постепенно было налажено мелкосерийное производство люксовых автомобилей на устаревших платформах непрестижных массовых автомобилей. Зато с громкими именами: «Юрий Долгорукий», «Князь Владимир», «Святогор», «Калита» и «Дуэт». Эти детища конструкторских амбиций и технологического компромисса пылились на выставке в Сокольниках, собирая толпы скептически настроенных обладателей подержанных иномарок, уже сделавших свой выбор. Даже несмотря на это, завод имел шансы выбраться из экономических проблем, если бы не дефолт 1998 года. Затраты на рубль выпущенной «Москвичом» продукции, по данным журнала «За рулем», в конце 90-х годов дошли примерно до 136 копеек, то есть 35 %-го убытка! Качество сборки при этом упало да такого уровня, что новые автомобили покупателю приходилось дособирать самостоятельно.
В 2001 году из-за долга перед «Мосэнерго» на предприятии были отключены электричество, газ и вода. Не помогло даже патронирование московского мэра, не раз заявлявшего, что он лично не допустит краха московского автостроения. На этом завод фактически и прекратил свое существование. В 2006 году ОАО «Москвич» официально объявили банкротом. В сентябре 2010 года была окончательно завершена процедура банкротства. Завод полностью погасил долги по зарплатам, а также выплатил компенсации за вред здоровью и возмещение морального ущерба. Незадачливые кредиторы получили 18 % от вложенных в производство средств.
Сегодня территория бывшего АЗЛК делится на две части третьим транспортным кольцом. Ту его часть, которая ближе к области, занимает компания «Автофрамос». Она считается совместным предприятием «Рено» и правительства Москвы: доля французов в капитале компании составляет 94,1 %, а Банку Москвы принадлежат 5,9 % акций. Как известно, отсюда выходят машины марки «Логан», унаследовавшие от приказавших долго жить «Москвичей» кургузость своей кормы. Все-таки местными болезнями страдают не только туристы, но и импортные машины.
Вторая огромная часть бывшего завода – ближе к центру – сейчас находится на стадии разрушения. С того момента, как предприятие встало в 2006 году, и до сегодняшнего дня АЗЛК является самым любимым объектом среди московских сталкеров. Обычно, когда завод не имеет больше средств к существованию, он проходит четыре стандартные стадии разрушения. Сначала глава предприятия устраивает аукцион по продаже нормального оборудования. На второй стадии бомжи выносят с почти не охраняемой территории все цветные металлы – проводку, катушки, старые трансформаторы – все, что содержит медь или алюминий. На третьей стадии на завод приезжают так называемые «металлисты» на «Газелях». Они разбирают крышу, трубопроводы, несущие железные балки. Стараются делать это грамотно, чтобы здание «сложилось» в последний момент, когда все ценные черные металлы уже вывезены. На четвертом этапе, когда завод уже почти превратился в руины и там не осталось ничего, что можно продать, дачники воруют кирпич. Впрочем, в связи с тем, что АЗЛК находится не так далеко от центра Москвы, где садовых участков по близости, разумеется, нет, он будет лишен четвертой стадии. Причина в том, что дачникам удобнее воровать с объектов, расположенных рядом с их участками. Так что сейчас та часть объекта АЗЛК, которая не находится в ведении компании «Автофрамос», – на третьей (и последней в данном случае), «металлической», стадии разрушения. Нахождение на территории очень опасно, поскольку несущие конструкции могут в любой момент обвалиться. Правда, сталкеров это не останавливает.
Московское правительство одобрило строительство на этой территории комплекса «Метрополия». Вместо автомобильных цехов здесь появятся офисы, гостиницы и торгово-развлекательные центры. На строительство потребуется около 5 лет и 3 миллиардов долларов. Комплекс будет состоять из десяти строений, соединенных общей подземной частью. Ориентировочно, самое высокое здание будет высотой 364 метра – это 70 этажей. Еще в здании комплекса будет выход из метро «Волгоградский проспект». По предварительным оценкам, через станцию в «Метрополию» будет попадать ежедневно 80 тысяч человек.
Завод уже начинают потихоньку сносить, и очень скоро, возможно, даже к моменту выхода этой книги, он окончательно перестанет существовать, так что сталкеры спешат насладиться последними моментами невербального общения со своим любимым объектом.
Маленький сталкерский отряд во главе с Вороной вышел из цехов на территорию АЗЛК. Главная опасность – оказаться под завалом – осталась позади, поэтому теперь можно было вздохнуть относительно спокойно. На улице было светлее, чем в помещении, но все равно уже смеркалось, и примерно минут через пятнадцать должно было окончательно стемнеть.
На заброшенной территории старого автомобильного завода было тихо и хорошо. Снег уже припорошил все неровности, шероховатости, острые углы и продолжал красиво падать. Где-то далеко шумели третье кольцо, Волгоградский проспект и, может, даже Новоостаповская улица, только это было совсем не заметно.
На территории бывшего АЗЛК, казалось, время остановилось, и только снег продолжал падать, а ребята – идти по засыпанной им дороге. Будто не в шумной и яркой Москве они находились, а где-то вне времени и пространства, в тихом и спокойном оазисе. Сейчас они не думали о том, что происходило там, за пределами: о своих родственниках и друзьях, о том, что завтра снова на противную работу, с которой вот-вот могут уволить, о том, что сейчас нужно будет толкнуть стеклянные двери метро, прислонить проездной к турникету, а потом сесть на поезд в нужном направлении. Они просто шагали, наслаждались этим ни с чем несравнимым ощущением того, что они сталкеры, и сейчас в деле, на объекте, в своей тарелке, как дома. Они знали, что к чему, были уверены в себе, красивы, стройны, молоды, но опытны и умны. Каждый заброс – это путешествие, настоящее приключение, даже если все происходило как по маслу – так, как они изначально предполагали.
Оставляя на снегу следы от тяжелых и высоких шнурованных ботинок, ребята шли к выходу с АЗЛК молча, каждый из них думал о своем.
Игорю было грустно. Он чувствовал, что Ворона будто бы немного отдалилась от него – не язвила, не подтрунивала и не говорила ласковых слов вот уже целых пятнадцать минут. Он ощущал что-то неопределенное, но явно недоброе, обескураживающее, неприятное. Разумеется, он не думал о том, что ему только 17 лет, и на этой девочка, которая старше его на целых четыре года, вовсе не сошелся клином свет. Игорь смотрел вперед, на застывшие краны и экскаваторы, еще днем, когда они сюда шли, сносившие здания. В этих зданиях когда-то стояли конвейеры, собиравшие лучшие советские автомобили. В некоторых оставшихся цехах разместились «армянские» автомастерские, которых тоже скоро не станет, как и самого АЗЛК. Казалось бы, думал Игорь, когда-то на этом заводе люди делали невозможное, потому что верили, что это принесет свои плоды – так и получалось, и ровно до тех пор, пока они верили. Предприятие подавало пример прочности, выдержки и трудоспособности всей отечественной индустрии. А потом просто раз – сложились неблагоприятно обстоятельства, и надежда всей советской автомобильной промышленности не смогла заплатить за электричество и обанкротилась. «Вдруг наши отношения с Вороной, – размышлял мальчик, – такие, казалось бы, прочные и неприступные, раз – и развалятся из-за какой-нибудь глупости. Как бы хотелось не переживать на эту тему, но всякий раз, когда она становится такой вот… неразговорчивой, что ли, холодной, я начинаю нервничать» {2}.
Ворона вышагивала, заметно прихрамывая. Крыши огромных цехов, кое-где обвалившиеся, выглядели сюрреалистично благодаря укрывшему их снегу. Сами строения были такими гигантскими, что на их фоне ты казался сам себе крохотной песчинкой. Впрочем, когда отряд сталкеров прошел по дороге, которую окружали эти полуразрушенные здания, и повернул направо, картина изменилась. Ребята оказались на огромном пустыре, который необходимо было пересечь по диагонали. Вдалеке различались автомастерские, поближе – «уснувшие» краны и экскаваторы, которые в светлое время суток сравнивали с землей то, что когда-то было такой неприступной махиной. Но Ворона не испытывала в данный момент жалости по отношению к АЗЛК и не любовалась красивыми видами. Она думала совершенно о другом. «Зачем Рейден приходил к «Москвичу»? Неужели из-за меня?» Сейчас она была просто растерянной девушкой с растрепавшимися рыжими волосами. От крутого неуязвимого сталкера не осталось и следа – разве что высокие шнурованные ботинки. Да и те почему-то смотрелись женственно.
Ворона мысленно перенеслась на три года назад, когда на АЗЛК еще нельзя было пройти так просто. Когда это предприятие уже обанкротилось, но еще более или менее охранялось. И когда почти все цеха еще были целы. Ворона вспоминала себя восемнадцатилетнюю, еще более худую и наивную – она сидит в этом «Москвиче» и целуется с Рейденом. Ему тогда был 21 год, как ей сейчас. Старая зеленая советская машинка – это их место. Некоторые юные парочки встречаются в дешевых окраинных кинотеатрах, куда никто не ходит. У них тоже есть свои сидения в последнем ряду – те, на которые они садятся всегда. Другие назначают свидания в парке, неподалеку от входа, у второй зеленой скамейки – только эти подробности в какой-то момент объяснять становится не нужно, тебя понимают уже с полуслова, просто «в парке» и все. Три года назад Ворона и Рейден, когда встречались в метро и не знали, куда пойти, молча, не сговариваясь, доезжали до станции «Волгоградский проспект», забрасывались на АЗЛК и усаживались в свою машинку, на последний ряд.
Там они могли говорить часами или просто молчать и, обнявшись, сидеть рядом или целоваться. Им было круто здесь: они были одни в целом мире, в этом «Москвиче». Прислушивались к своей влюбленности и немного к посторонним звукам, которые только еще сильнее разжигали ее. Азарт, ощущение запретности – ведь Рейден и Ворона находились не в киношке, а на закрытом объекте. Возможность быть пойманным в любой момент, а также чувство полной неуязвимости: мы молоды и сильны и легко можем убежать от, перепрыгнуть через, просочиться сквозь. В общем, любовь, опасность и безопасность опасности лично для тебя, точнее, вас двоих – гремучая смесь.
Но потом, как это обычно бывает, прошел очень незначительный срок – две недели или что-то вроде того, которые ты потом в мельчайших подробностях почему-то прокручиваешь еще очень долгие годы. И Рейден исчез безо всякой причины. Точнее, исчез не вообще – его по-прежнему не сложно было встретить в подвалах МГУ, или на какой-нибудь ТЭЦ, или в тоннелях метро. Он испарился только для Вороны. И, конечно, не без причины – Ворона перебрала таких причин тысячи, но ни разу не решилась позвонить Рейдену и спросить, какая из них верна. Он просто бросил, а она просто сделала вид, что ей все равно.
В последнее время Ворона научилась не думать о Рейдене. Во-первых, прошло уже три года. Во-вторых, у нее был Игорь – отличный парень, несмотря на то что младше. В-третьих, друзья догадывались и интуитивно старались пореже упоминать при ней об этой давней влюбленности, а сам Рейден по возможности избегал встреч на объектах.
Но сегодня крутой лидер сталкерского отряда «Синяя буря» по кличке Ворона совершенно четко осознавала, что не просто не может перестать думать о нем после этой встречи, но еще и мечтает о том, как хорошо было бы быть вместе! Когда они только познакомились, все было так легко: понравились друг другу, немного выпили в одной компании, поцеловались и начали встречаться. Никто из них, молодых и ранних пташек, тогда не задумывался о всяких подводных камнях отношений. Например, о чертах характера своей пассии, с которыми не получается примириться и никогда не получится, как ни старайся; о боли, которая будет причинена.
«Почему же сейчас нельзя также просто, как тогда? Неужели он и, правда, меня ненавидит?» – спрашивала себя Ворона. «Все правильно, теперь мы стали гораздо старше, а вещи сложнее», – забывшись, проговорила она шепотом.
– Ворона, ты куда провалилась? Возвращайся к нам! Сейчас ответственный момент – нужно поиграть в «каменные лица», пройти мимо охраны.
Ворона очнулась от своих раздумий. Она оглянулась и поняла, что пока думала о Рейдене, небольшой сегодня отряд «Синяя буря» во главе с ней успел пересечь по диагонали огромный пустырь, на месте которого еще совсем недавно были цеха АЗЛК. Сталкеры вышли из арки на освещенную уютными фонарями дорожку.
Кругом квартировали автомастерские, и отсюда уже слышался шум Волгоградки. Недавно здесь открыли кафе с оригинальным названием «Кафе», украсили его гигантской вывеской с красными буквами и наградили интерьером а-ля «куда более сердито, чем дешево». Логичный итог смерти любого московского предприятия – сначала в цехах бодро грохочут станки и прочие умные роботы, потом их заменяет нехитрый ремонтный инвентарь, потом все вычищается и сдается под склад, а в конце власть захватывают неунывающие узбеки с половниками и фальшивым бухарским пловом.
Одетые в камуфляж молодые люди приближались к посту охраны. Теоретически нужно всего лишь пройти мимо – это ведь так просто. Но в груди у Игоря – конечно, он в этом никогда никому не признавался – в такие моменты всегда что-то сжималось. Он понимал, что охранникам, по большому счету, нет до них никакого дела. А если эти толстые мужики в форме и спросят, что ребята тут делают в такой поздний час, можно сказать, что были в автомастерской у друзей, выпили немножко, задержались. Все логично, отговорка есть, всем на все наплевать, никто не станет выяснять правду. Однако сердце Игоря не размышляло, оно просто бешено колотилось. Но что самое интересное – во всем этом гребаном сталкинге ему это нравилось, пожалуй, больше всего. Если подробно разобрать и разложить по полочкам все эмоции, которые он испытывал во время забросок – любопытство первооткрывателя, страх, чувство превосходства над серой массой, сидящей сейчас перед телевизором, – ощущения в момент выброски абсолютно точно были самыми сильными, буквально пропитанными адреналином.
Охранники даже не посмотрели на них. «Синяя буря» легким бризом прошелестела мимо шлагбаума, нырнула в очередную арку между домами и вышла на отрезок Новоостаповской улицы, параллельный Волгоградскому проспекту.
«Я буду бороться за Рейдена. Я докажу, что достойна его. Я приму этот спор и выиграю», – решила Ворона за секунду до того момента, когда адреналиновая атака путешествия по АЗЛК, наконец, захлестнула ее, и она запрыгнула на спину Игоря с криками:
– Ура!!! Это было так круто!!!
Крыши Новоостаповской, все в своих обычных московских делах, ответили невнятным эхом.