Ботик
Ботик был маленький. И мачты его, и паруса, хоть и были самые, что ни на есть настоящие, но очень маленькие. И бухта, где он стоял, тоже была маленькая.
И это огорчало Ботика. Особенно, когда он видел, как в большую Гавань медленно, как огромные чайки, вплывали паруса и мачты таинственных кораблей. Самих судов Ботик не видел. Их закрывал высокий мол Большого порта.
Но это не мешало Ботику мечтать.
Он представлял, как прекрасны были эти корабли. Белые с блестящими медными гвоздями, и звонкими бронзовыми колоколами. И великолепными верёвочными лестницами, что вели туда в поднебесье, где красовались яркие флаги.
Ботик слышал, что этих красавцев все называли Корветами, Бригантинами, Клиперами. В своих парусах они приносили ароматы южных морей, запах магнолии. Пока он был маленький, Ботику ничего не оставалось, кроме как мечтать. Но вот он подрос и в один из дней решился – выплыл в большую Гавань.
Сколько вокруг было кораблей!
Стоял шум: скрипели мачты, пели туго натянутые канаты, хлопали паруса, стучали реи.
И не было для Ботика более прекрасной музыки, чем этот многоголосый приморский шум.
Сначала Ботику казалось, что все корабли уходят в Большое плавание.
Но присмотревшись, он увидел, что большинство из них уютно устроились у тёплых причалов и подолгу никуда не выходили. Но что ему было думать о них, если мимо проплыл красавец – Корвет, весь в голубых парусах и разноцветных флагах. С берега Корвету салютовали пушки. И со всех кораблей его приветствовали матросы. Он выходил из гавани в дальний поход. Ботик подплыл ближе и, набравшись смелости, крикнул:
– Доброго пути, дяденька Корвет!
Неожиданно Корвет посмотрел в сторону Ботика и улыбнулся:
– Счастливо оставаться, Малыш!
От радости Ботик забыл обо всём. И всё плыл и плыл рядом с Корветом. Когда гавань осталась позади, Корвет спросил:
– Что тебе привезти из Австралии Малыш?
– Привезите мне… привезите… – Ботик не знал, где Австралия, что там есть, поэтому крикнул:
– Возвращайтесь сами, дяденька Корвет!
Корвет ничего не ответил.
В Гавань Ботик вернулся только к вечеру. Корабли, те, что стояли на причале, о чём-то разговаривали, глядя на Малыша. Они высокомерно отвернулись от него, считая, что слишком уж много чести, чтобы спрашивать, где он был. Хотя говорили именно об этом. Ботик ещё не знал их нрава, и смело подплыл к ним. Он был уверен, что они сродни Корвету.
– Как хорошо быть кораблём, – сказал Ботик.
Старая Шхуна снисходительно хмыкнула. Она всю жизнь возила хамсу, и у неё было своё мнение на этот счёт. Бывший пиратский Бриг даже не удостоил Ботика ответом, а Шаланда только качнулась с борта на борт.
Ботик подумал, что его слушают, и продолжал:
– Вы знаете, о чём я мечтаю? У меня есть мечта. Я хочу… – вдруг он увидел, что суда фыркают, сдерживая смех. Ботик замолчал, и хотел было уплыть в свою бухточку.
– Что же у тебя за мечта? – спросила насмешливо Шхуна.
– Я… Я поплыву в Австралию! – выпалил Ботик, но не успел он окончить фразу – взрыв хохота пронёсся по Гавани.
– Ах-ха-ха, в Австралию!
– Ох-хо-хо, в Австралию!
– Ух-ху-ху, в Австралию!
Смеялась Шхуна, смеялся Бриг, смеялись Шаланды, Шлюпки и Ялики.
Ботику стало ужасно обидно.
– Ты, хоть знаешь, что такое шторм? – спросила Шхуна.
– А про тайфун ты слышал, салажонок? – хохотал Бриг.
– Мёртвая зыбь тебе знакома? – хихикала Шаланда.
Обиднее всего то, что Ботик действительно ничего этого не видел. Но он был уверен, он чувствовал, что и шторм, и тайфун, и мёртвая зыбь – всё это, как раз то, что ему нужно. Ведь ему так хотелось узнать жизнь, услышать голоса заморских Чаек, увидеть розовых фламинго, почувствовать запах Магнолий. Всё это нужно было Ботику – иначе, зачем он живёт на белом свете? Не для того же чтобы всю жизнь стоять у старой, скрипучей пристани и выслушивать насмешки этих вот…
Ботик вдруг успокоился. До него дошло, почему так нудны и надменны эти портовые суда. Они всю жизнь простояли у пирса и ничего не знали, кроме страха да лени. Вот почему они скрепят да высмеивают всё молодое и мечтательное. И Ботику вдруг стало жаль их.
Они, наверно, никогда не выйдут в синее, бескрайнее, таинственное море. Он улыбнулся и поплыл прочь.
– Вы видели – он улыбается, – буркнула Шхуна, – Выскочка!
Мальчишка!
– Он ещё не знает своего удела, – слегка задумавшись, сказал Бриг. – Мало ли чего хочется. Крутись у берега и будь доволен.
– Если очень захотелось – можно добиться всего! – сказал упрямый Ботик, проплывая рядом с Баркентиной.
Снова все засмеялись, но Баркентина проводила его долгим и серьёзным взглядом. И Ботик это заметил. И ещё он заметил, как хороша она была, как молода и обворожительна: У неё были тугие паруса, разукрашенная корма, стройные мачты и реи.
– Эй, Ботик, не спеши, – услышал он низкий голос. Его догнал Буксир. Его в порту все ласково звали Утюжок, и он этим гордился. Несмотря на малый рост, в Утюжке чувствовалась могучая сила. Когда он проплывал по Гавани, то волна от его хода заставляла все суда почтительно кланяться.
– Ты на них не обижайся, – сказал он – густым басом. – Пойми их – всю жизнь в порту – поневоле взвоешь. А ты молодец! Только это, ведь, не просто, доплыть до Австралии. И вернуться! И всё повидать! Многое для этого нужно…
– А что нужно?
– Во-первых, дружи с теми, кто плавает, а не с теми, кто скрепит в Гавани. Ты многое узнаешь от них. И не ленись.
С тех пор Ботик не пропускал ни одного корабля возвратившегося из дальних странствий. Особенно он любил встречать корабли из южных морей. С каждым днём он узнавал всё больше и больше. Он узнал, как сделать прочными свои борта, чтобы их не разбила океанская волна. И он укреплял борта. Он узнал, как спасать своё днище от морских червей. И он прошил свои бока и дно блестящими медными гвоздями. Их привёз ему Корвет в подарок из далёкой Америки. Он изучил звёздное небо, чтобы не заблудиться в бескрайних просторах морей.
Во всём этом ему помогала Баркентина, с которой он подружился после того дня, когда его осмеяли причаленные суда. В тайне Ботик надеялся, что Баркентина поплывёт с ним в далёкую Австралию. Но он молчал об этом и только с благодарностью улыбался, когда Баркентина касалась своим бортом его бортов. А корабли на приколе с каждым днём всё больше и больше злились «Как же так! Он их не слушается! Он готовится в далёкое плавание! Изучает небо! Вбивает гвозди, крепит паруса! И надо же – такой Сопляк, а дружит с Корветом!» – Этого нельзя допустить! – шипела Шхуна, шурша шершавыми шпангоутами.
– Он погубит себя и эту бедняжку Баркентину! – шамкал обшарпанный Бриг. Он подплыл к Барку – отцу Баркентины – и долго о чём-то шептался с ним. С того дня Баркентина перестала подходить к Ботику. Ему стало грустно, и он чуть было не плакал от обиды и тоски. А как он мечтал преодолеть все шторма и тайфуны и появиться в прекрасном порту Австралии Сиднее вместе с Баркентиной!
– Наивный мальчик, – смеялись Шлюпки – Да чтобы она да с ним да в такую даль!
– Шидней – это не шутка, Авштралия такая далёкая штрана! – шепелявила Шаланда шершавыми шипами обшивки.
Ботик их не слушал. Ему только обидно было, что Баркентина забыла, как они мечтали о далёких походах. А может, не забыла, а её просто не пускал Барк – старый отец.
– Пусть! – Ботик ещё крепче укрепил свои паруса и реи и решил: – завтра утром выхожу в море один. Он пришвартовался у старенького причала. Всё было готово в путь, только нужно выспаться перед трудным походом. Но разве мог он заснуть? Он только для других не подавал вида, а на самом деле его сердце разрывалось на части при мысли, что его единственная Баркентина, остаётся здесь. Всю ночь он не спал и смотрел на звёзды, своими голубыми иллюминаторами. И только на рассвете забылся в беспокойном сне. Ему снилось, что какие – то грязные бродяги забрались на палубу, вытащили пилы и принялись пилить его стройные мачты.
Другие с острыми ножами поднимались вверх к парусам. Ботик очень испугался и проснулся! И его охватил ещё больший испуг! Его мачты действительно кто – то пилил, кто – то резал паруса. Ботик сильно накренился на правый борт и резко выровнялся! Оборванцы не удержались, и свалились в море. Ботик рванулся от пристани, но не тут – то было. Его швартовы были накрепко прикручены к кнехтам, и распутать их было нельзя.
– Ах, так! – крикнул Ботик, и что есть силы, рванулся вперёд, канаты не выдержали, оборвались, и он оказался на свободе. И тут только он заметил, что начался рассвет. И море сияло розовым светом, и всё вокруг золотилось в лучах утреннего солнца.
Шхуна, переваливаясь с кормы на нос, молча глядела на него, Бриг отвернулся, и только один иллюминатор мерцал виновато над ватерлинией. А Барк, как всегда, невозмутимо стоял на приколе и крепко держал своими канатами Баркентину. И только она, да Утюжок радовались, что Ботику удалось вырваться. Они махали ему всеми парусами и флагами. «Прощайте все!» – подумал Ботик и поднял паруса. Утренний попутный ветер наполнял их и погнал судёнышко в открытое море. Ботик рванулся вперёд, туда, куда звало его неугомонное морское сердце. С того утра прошёл целый год – Ботик всё не возвращался.
– Шутки шутить вждумал Малыш, – шипела Шхуна – шею швернул в первом же шторме.
– Туда ему и дорога, – процедил сквозь ванты Бриг.
– Теперь-то ты видишь, что я был прав, – не без злорадности говорил Барк Баркентине. – Неужели ты всё ещё ждёшь этого безумца?
Баркентина не знала, что и делать. Теперь каждое утро к отцу Баркентины подходил Бриг и приносил отцу подарки: блестящие золотые цепочки, звонкие колокольчики и флаги расцвечивания. А ей шептал на ухо.
– Будь умницей, моя крошка! Я вытащу тебя из этого болота на берег. Мы сделаем из тебя красивый ресторан. И ты каждый вечер будешь слушать музыку, радоваться танцам, любоваться праздником жизни! Я продлю твою молодость до шестидесяти, нет, до семидесяти лет!
Но Баркентина молчала. Она ждала. И все знали, кого она ждёт, но молчали. Многие стали смотреть на неё гораздо уважительнее, чем раньше.
Но вот пришла весна. Незаметно ушли льды, на деревьях распустились почки, земля покрылась нежной, зелёной травой и весенними цветами.
Как-то раз подул южный ветер. Он дул всю ночь, и Баркентина не могла уснуть. Она, как будто знала о приближении чего-то. И предчувствие не обмануло её. Как только взошло солнце, на горизонте показались паруса большого, океанского корабля. Он плыл медленно, любуясь берегами. В своих парусах он нёс нежный аромат цветущих пальм, тёплый запах австралийских лесов, знойный жар южных морей.
– Какой прекрасный корабль! – воскликнул Бриг. Вот это судно, вот это я понимаю!
– Ах, ах, – застонали Шаланда, Шлюпка и Шхуна.
– Д-а-а! – пробасил Утюжок.
– Так ведь это же Ботик! – Воскликнула радостно Баркентина. Она первая узнала его. И, конечно же, это был Ботик. Только он вырос, возмужал и стал невероятно красивым.
Он плыл и улыбался. И улыбка эта несла в себе южные, багровые закаты, австралийские, солёные ветры и шум Сиднейского порта. Баркентина выплыла к нему на встречу, подняв сразу все свои флаги. Не те, что дарил ей скрипучий Бриг, а те, которые хранят любящие сердца всю свою жизнь. И дарят только одному кораблю. Она развернулась, и поплыла с ним рядом. И все улыбались им.
Улыбался Корвет. Он только что отремонтировался и готовится к новому плаванию. Улыбался Барк, отец Баркентины. В глубине души теперь он гордился своей дочерью. А Утюжок что-то наигрывал на своих туго натянутых канатах, и мурлыкал под нос песенку.
Улыбалась и Шхуна. Она подплывала ко всем по очереди и шелестела обшкрябанным бушпритом.
– Это я! Я первая его заметила! Бывало, плывём мы с Ботиком по Гавани, А он всё про Шидней, да про Шидней!
– И я, и я! – зашумела Шаланда, – я ему указала путь в Австралию!
Ботик только улыбался и был очень счастлив. Ещё бы! Рядом плыла его Баркентина! Его единственная и долгожданная.
Утреннее солнце окрасило Гавань пурпурно – алым цветом, и даже капли воды на вёслах гребцов сияли золотыми лучами утренней зари. Потом была весёлая свадьба. И подготовка к новому плаванию. Все ждали, когда отчалят от пристани Ботик и Баркентина. Ведь для настоящих кораблей дальний поход – всегда праздник.
И вот он настал! Ботик и Баркентина отчалили от пристани, и пошли по Гавани во всём великолепии своих алых парусов. Их флаги трепетали на ветру. С берега палили пушки, и со всех кораблей раздавалось громкое «Ура!». Это матросы провожали их в свадебное путешествие.
Вдруг всё затихло. Это на середину Гавани вышел Утюжок. Он туго натянул свои канаты-струны, и весёлая музыка понеслась над морем. Утюжок пел песню, что сочинил для них этой ночью.
Эту историю мне рассказали в Поти.
Как в Черноморском небольшом одном пору,
Стоял у пристани забытый всеми Ботик,
На воду спущенный бог весть, в каком году.
В один из дней стоявших рядом кораблей
Он удивил мечтою дерзкою своей
Он захотел на зло, тайфунам всех морей
Поплыть в далёкий порт Австралии Сидней.
Песню подхватили матросы на кораблях, грузчики в порту. Пели ялики, яхты, шлюпки. И поднялся такой шум, что слышно было только смех и пение, но не возможно было разобрать слов. И только в конце, когда Утюжок дунул в свой басистый гудок, все затихли, и он пропел последний куплет:
Он был в Сиднее, Сочи, видел Сингапур
Прошёл Суэц, и это всё лишь потому
Что захотел однажды всех других сильней
Поплыть в далёкий порт Австралии – Сидней!
И все подхватили:
Что захотел однажды всех других сильней,
Поплыть в далёкий порт Австралии – Сидней![1]
Под эту песню, под музыку, под крики, поздравления и прощания, Ботик и Баркентина вышли из Гавани.
Впереди было много дел, и ветер надежд туго дул в их паруса. Они плыли, и вода шумела у борта. Их ждали шторма, ураганы, тайфуны! Но ждало их и синее небо, голубая даль моря, зовущая за горизонт. Туда, где цветут пальмы, туда, где розовые фламинго низко летят над самой водой на фоне закатного солнца. Туда, где живёт загадочная морская душа всех морей и океанов.