Глава 2
Февральская революция и Западный фронт. Установление двоевластия
2.1. Влияние Февральской революции на морально-политическое состояние армий Западного фронта
27 февраля 1917 г. в России победила Февральская буржуазно-демократическая революция. Решающим условием победы был переход армии на сторону революционного народа. В этот же день из представителей буржуазных партий было сформировано Временное правительство во главе с князем Г. Е. Львовым. В его состав вошли семь кадетов (А. А. Мануилов, П. Н. Милюков, Н. В. Некрасов, Ф. И. Родичев, А. И. Шингарев и др.), два октябриста (Г. Е. Львов и А. И. Гучков), по одному представителю от партий прогрессистов, Центра и трудовиков и один беспартийный. Почти одновременно представители партий революционной демократии, а также кооперативного и профсоюзного движений, депутаты Государственной Думы создали Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов – орган революционно-демократической власти. Образовалось двоевластие.
Начавшись в центре России, Февральская революция быстро распространилась по всей стране. Вслед за Петроградом по аналогии двоевластие устанавливалось на местах: наряду с органами буржуазного Временного правительства создавались Советы. В Минске сообщение о свержении самодержавия было получено 28 февраля, в Витебске, Могилеве и Гомеле стало известно о победившей революции 1 марта 1917 г. Как и в целом по Российской империи, в городах и местечках Беларуси наряду с правительственными органами власти, создавались революционно-демократические – Советы. Уже в первой половине марта Советы были созданы в Минске, Витебске, Гомеле, Бобруйске, Борисове, Мозыре, Молодечно, Мстиславле. Несколько позже – в Могилеве, Городке, Докшицах, Дриссе, Лепеле, Калинковичах, Речице, Рогачеве, Слуцке и других местах[84].
На Западном фронте о победе Февральской революции стало известно позже. Командование фронтом, опасаясь влияния революционных событий на боеспособность войск, пыталось скрыть от солдат известие о победе революции. Более того, монархически настроенные генералы во главе с главнокомандующим фронтом генералом А. Е. Эвертом надеялись на подавление революции и пытались оказать в этом свое содействие, направив по требованию начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева наиболее преданные царю части с фронта.
Однако сведения о революции проникали на фронт по неофициальным каналам: из поступавших писем, от возвращавшихся в части отпускников, проезжавших пассажиров и т. д. Поняв, что победа революции – свершившийся и необратимый факт, генерал М. В. Алексеев 2 марта 1917 г. разрешил главнокомандующим фронтами огласить войскам «те заявления, которые успокаивают армию»[85].
Командование фронтом проявляло осторожность при осведомлении войск о революции и внутриполитическом положении в стране. Командирам корпусов было рекомендовано содержание телеграмм о положении в стране передать начальникам дивизий для личного сведения и осведомления командиров полков. Последним предписывалось «постепенно, в удобной форме и в удобное время» при содействии старших офицеров разъяснять солдатам «существующее положение в стране и указывать, как к этому должна относиться армия». Разъяснение рекомендовалось проводить по подразделениям и в разное время, «дабы не привлекать к этому всеобщего внимания и не подчеркивать создавшегося положения»[86]. Доведение до войск воззваний Временного правительства и Государственной Думы, манифестов об отречении от престола царя Николая II и его брата Михаила осуществлялось перед строем как отдельных войсковых подразделений, так и целых гарнизонов, возглавлявшими их командирами и начальниками. Разъяснение указанных документов и политических событий в стране, как правило, завершалось призывом к войскам сохранять спокойствие, крепить дисциплину и боеспособность перед лицом внешнего врага.
Весть о победе Февральской революции солдаты и демократически настроенные офицеры встретили с большой радостью. Они связывали с ней надежды на большие перемены в политической и социально-экономической жизни страны: прекращение войны, решение вопроса о земле, установление социального равенства, отмену или ограничение произвола начальников.
Верховное командование и командование фронтов в первое время после революции пытались не допустить распространения произошедших политических и демократических перемен в стране и на армию. Они связывали с этим неминуемое падение дисциплины, боеспособности войск, последующее разложение армии, что в условиях войны считали гибельным для России. «Пусть провозглашенные принципы свободы, близкие нашему сердцу, не коснутся нас, как военных, – призывал войска в своем приказе командующий 10-й армией генерал В. М. Горбатовский и заключал: – Армия должна оставаться армией»[87].
Ставка Верховного главнокомандующего и Временное правительство с тревогой ожидали как войска и население воспримут манифесты об отречении от царского престола. Командующий 10-й армией уже 4 марта приказал командирам корпусов и начальникам дивизий «с полной откровенностью» доносить об этом[88].
Генерал М. В. Алексеев просил главнокомандующих фронтами «срочно сообщить … какое впечатление на армию произвели манифесты», добавляя при этом, что «правительство очень ожидает сообщения об отношении действующей армии к совершившемуся…»[89]
Из наспех составленных донесений командиров корпусов, обобщенных командующими армиями и направленных через штаб фронта Верховному главнокомандующему, следует, что на Западном фронте весть о свержении царского самодержавия была встречена в основном «спокойно», «сдержанно»[90].
Однако в действительности отношение войск к совершившемуся перевороту не было однозначным, а представленные сведения не были полными. Так, в Сибирском корпусе 2-й армии, по словам его командира, к моменту представления сведений «отношение солдат еще не успело вылиться в определенную форму». Окончательно оно не определилось в гренадерском корпусе. Неполными были сведения из 9-го армейского корпуса[91]. Не одинаковым было отношение к объявленным манифестам дивизий 10-го армейского корпуса: если в 112-й пехотной – «спокойное и большей частью сознательное», то в Сибирской казачьей «манифесты произвели угнетающее впечатление»[92].
Отрицательную реакцию офицерства фронта вызвало имевшее место в дни революции насилие над офицерами в тылу. «Офицерство в большей, и притом в своей лучшей части глубоко возмущено допущенным отношением к нему толпы Петрограда, Москвы и других городов», – сообщал в своей телеграмме в штаб Западного фронта командующий 2-й армией генерал В. В. Смирнов[93]. Об устранении солдатским комитетом начальника бригады и избрании на эту должность нового сообщалось в телеграмме из Калуги[94].
Командование Западного фронта болезненно реагировало на эти и другие подобные факты. Оно увидело в них начало разложения армии и с тревогой сообщало об этом в штаб Верховного главнокомандующего и Военное министерство. Получив телеграмму из Калуги, генерал А. Е. Эверт уже 4 марта телеграфировал о ней Военному министру, сделав заключение, что «такие факты при возможном их развитии приведут армию к полному разложению и она будет не в силах оказать сопотивление врагу». Главкозап считал «небходимым немедленное заявление правительства, что дисциплина и внутренний порядок в войсках должны поддерживаться согласно существующих уставов и что нарушители должны подлежать беспощадной каре по суду»[95]. О своем обращении к Военному министру генерал А. Е. Эверт информировал Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева и просил последнего поддержать его[96].
Тем временем революционные события развивались, все больше захватывая армию. На Западном фронте уже после получения первых вестей о революции солдаты совершили вооруженное насилие над командирами и офицерами, высказывавшими сожаление по самодержавному строю или отличавшимися строгостью к подчиненным. Такие факты имели место в 21-м пехотном Муромском полку 6-й пехотной дивизии, 673-м Прилукском, 674-м Золотоношском и 675-м Конотопском пехотных полках 169-й пехотной дивизии, 12-й полевой артиллерийской бригаде 3-й армии, 68-м Сибирском стрелковом полку 3-го Сибирского корпуса 2-й армии[97].
«Во вверенной мне армии были два случая ареста командиров частей горстью своих же солдат, недовольных строгостью начальников, а в одном случае немецкой фамилией начальника», – сообщал в штаб фронта 8 марта командующий 2-й армией генерал В. В. Смирнов. Командарм считал, что «эти случаи самоуправства должны быть пресекаемы самим законом в интересах государственной и военной дисциплины»[98].
Особую тревогу командования вызвало вмешательство в жизнь войск Петроградского и других Советов, обращавшихся к войскам как через телеграммы и воззвания, так и направлявших свои делегации с целью развития и углубления революции. Уже 4 марта главнокомандующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский телеграфировал Верховному главнокомандующему генералу М. В. Алексееву о том, что из разных пунктов района дислокаций войск ему поступали донесения о появлении таких делегаций, распоряжениям которых подчинялись солдаты[99]. Их действия, по словам генерала, были в ущерб воинской дисциплине и авторитету начальников.
Сообщая о телеграммах генералов А. Е. Эверта и Н. В. Рузского Военному министру, генерал М. В. Алексеев требовал «немедленных, самых энергичных правительственных мер» для искоренения случаев ареста, устранения делегатами военных начальников и избрания солдатами на их место новых, «дабы зараза разложения, начавшаяся в тылу, не перекинулась в армию и не привела ее к полной небоеспособности»[100]. Военный министр А. И. Гучков в ответ на обращение Верховного главнокомандующего генерала Алексеева телеграфировал, что для урегулирования «печальных случаев» арестов военных начальников «всевозможными делегациями и комитетами и выборов солдатами новых начальников принимаются меры»[101].
Верховный главнокомандующий, не дожидаясь защитных для фронта от революционной пропаганды мер правительства, предписал главнокомандующим фронтами принять самые решительные меры против проникновения в армии «преступного элемента», и «имея на узловых станциях достаточно крупные караулы», при появлении таких «шаек» «немедленно их захватывать и предавать…тут же на месте военно-полевому суду»[102].
Командование Западного фронта, получив указания Ставки Верховного главнокомандующего, создало заставы и дежурные подразделения из солдат и казаков на близлежащих к фронту железнодорожных станциях Вилейка, Молодечно, Кривичи, Уша, Осиповичи и др. Кроме того, был усилен контроль в частях и подразделениях с целью не допустить революционной пропаганды среди солдат. В результате принятых мер последовали аресты: в Полоцке было арестовано 17 делегатов Петроградского Совета, в Могилеве – 3 человека от Московского Совета, остальным удалось скрыться.
Однако эти и другие меры командования не допустить распространения революции на фронт, оградить солдат от идеологического влияния на них партий революционной демократии успеха не имели. Всколыхнувшийся вестью о революции полуторамиллионный фронт приходил в движение. «Совершившийся государственный переворот создал в первый момент небывалый подъем общественного настроения и жгучее желание разобраться во всей сложности переживаемого момента», – отмечалось в одной из сводок военно-цензурного отделения штаба Западного фронта[103].
События первых дней революции говорили о том, что время единодушия, проявленного почти всеми слоями российского населения при свержении самодержавного строя, прошло. Наступал период резкой дифференциации политических сил в вопросах революции.
Буржуазия была против углубления революционного процесса и ограничивала задачи революции созданием буржуазной парламентской республики. Основной задачей общества она считала консолидацию всех сил для успешного ведения войны до полной победы. В армии такой взгляд на революцию разделял генералитет и часть офицерского корпуса. Вот, например, как определил задачи революции генерал Н. В. Рузский в своем письме от 4 марта 1917 г. Верховному главнокомандующему генералу М. В. Алексееву: «В настоящее время, после опубликования манифестов, формирования ответственного министерства и вступления такового в управление государством, о чем все войска и население широко оповещены, нет больше почвы для внутренней борьбы и нарушений нормальной жизни страны»[104].
По-своему видели задачи революции партии революционной демократии, создавшие Советы рабочих и солдатских депутатов. Так, Петроградский Совет, возглавляемый меньшевиками и эсерами, ставил «своей основной задачей организацию народных сил на борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления». Обращясь к населению страны, Совет призывал к доведению борьбы до конца в интересах демократии и для этого предлагал «создать свою, собственную властную организацию»[105]. Минский Совет приветствовал Временное правительство, но заявлял, что «рабочие и солдаты будут оказывать ему полную поддержку» лишь в том случае, если оно «будет неуклонно вести борьбу с приверженцами старой власти, охранять начала полной политической свободы для гражданского и военного населения, подготовлять созыв Учредительного собрания и установление демократической республики»[106].
Наиболее радикально настроенные силы – большевики, левые эсеры, меньшевики-интернационалисты, имели свои задачи в революции. В манифесте РСДРП, с которым обратился «ко всем гражданам России» центральный орган этой партии, они в основном заключались в конфискации всех земель и передаче их народу, введении восьмичасового рабочего дня, созыве Учредительного собрания на основе прямого и тайного голосования, конфискации запасов, заготовленных прежним правительством для обеспечения продовольствием населения и армии, создании временного революцинного правительства, «немедленной и неотложной» задачей которого явилось бы обращение к пролетариату всех воюющих стран с призывом превратить империалистическую войну в гражданскую против царских правительств и капиталистов своих стран, прекратить мировую войну и др[107].
Отчетливо понимая, что успешное решение задач революции зависит от того, на чьей стороне окажется вооруженная сила – армия, все политические партии направили свои усилия на идейно-политическую пропаганду в войсках. Для этого они использовали периодическую печать, специальные листовки, делегирование своих представителей в части и подразделения. Наибольшим влиянием среди солдат в первые дни после революции пользовались вышедшие из подполья самые многочисленные партии эсеров и меньшевиков. Важную роль в росте их авторитета сыграл приказ № 1 возглавляемого лидерами этих партий Петроградского Совета, направленный на демократизацию армии.
Верховное командование, сделав попытки оградить армию от политической пропаганды, вскоре убедилось, что этот путь таит в себе еще большую угрозу – рост недоверия солдат к офицерам и выход их из повиновения своим начальникам.
Деятельность Временного правительства с самого начала зависела от Петроградского Совета. Сообщая об этом главнокомандующим фронтами, Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев призывал их «стать тоже на путь компромиссов»[108].
Таким образом, непримиримая позиция командования по отношению к Советам в начале марта 1917 г. несколько изменилась к середине месяца. Причиной этого была все возрастающая популярность Петроградского Совета, в адрес которого поступали многочисленные, в том числе и с Западного фронта, поздравления с победой революции, просьбы о проведении разъяснительной работы, об оказании организационной помощи и по другим вопросам. Кроме того, Совет пошел на сближение с Временным правительством и командованием, ограничив влияние приказа № 1 о демократизации армии, против которого особенно выступало командование, рамками Петроградского военного округа, а в принятом 14 марта воззвании «К народам всего мира» от имени русских рабочих и солдат заявил о готовности «стойко защищать свободу от всяких реакционных посягательств – как изнутри, так и извне»[109]. Все это дало понять Верховному командованию, что для обуздания стихийного солдатского движения, удержания солдат на фронте против внешнего врага можно успешно использовать революционно-демократические органы, и прежде всего Петроградский Совет. Поэтому не случайно генерал М. В. Алексеев в телеграмме главнокомандующим фронтами прямо признавал, что Петроградский Совет «в известной части состоит из умеренных, понимающих положение элементов, признающих необходимость продолжения войны до победы, сохранения в армии дисциплины, порядка, подчинения начальникам»[110].
С первых дней революции непримиримую позицию к Временному правительству и непролетарским политическим партиям заняли только большевики. В телеграмме большевикам, возвращавшимся из эмиграции в Россию, вождь большевистской партии В. И. Ленин 6 марта 1917 г. просил их телеграфировать в Петроград: «Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству … никакого сближения с другими партиями». Бюро ЦК РСДРП(б) в принятой 9 марта резолюции о войне заявило, что продолжение войны новым Временным правительством преследует те же захватнические цели, что и свергнутое царское правительство, с той лишь разницей, что стремится для этого «использовать движение революционной демократии, в частности революционной армии». Бюро ЦК партии подтверждало прежние партийные решения об отношении к захватническим войнам и заявляло, что «основной задачей революционной социал-демократии по-прежнему является борьба за превращение… антинародной империалистической войны в гражданскую войну народов против своих угнетателей – господствующих классов»[111]. Бюро ЦК РСДРП(б) считало это своей «неотложной и важнейшей задачей», для осуществления которой видело необходимым наладить связи с пролетариатом и революционной демократией воевавших стран для немедленного прекращения войны, проводить широкое и систематическое братание солдат на фронте, демократизацию армии на основе приказа № 1 Петроградского Совета, поддержать и усилить революционное движение народов против господствующих классов и их правительств во всех странах.
В заключение было заявлено, что революционная демократия станет защищать свободу от внешних врагов только тогда, когда завоюет эту свободу, и «только при революционной диктатуре пролетариата и крестьянства»[112].
Каждая из политических партий через призму своих взглядов на революцию стремилась создать представление о ней в массах. Через прессу, специально направляемых делегатов несли они сведения о революции и стоявших перед ней задачах и на Западный фронт. С этой целью в марте 1917 г. войска фронта посетили депутаты Государственной Думы члены партии кадетов Н. Н. Щепкин, Ф. Д. Филоненко и Н. О. Янушкевич; более 20 депутатов Минской офицерско-солдатской комиссии, в основном меньшевики, бундовцы и эсеры, большевики Н. И. Кривошеин, И. Г. Дмитриев и С. Г. Могилевский. Все они, кроме большевиков, пропагандировали под лозунгами «Война до победного конца», «Защита свободы и революции»[113] и т. п.
Пропаганда политических партий, направленная на продолжение войны в защиту родины, свободы и революции, на поддержание в войсках дисциплины и боеспособности, соответствовала курсу Временного правительства и командования и имела свои результаты. Во многих частях и подразделениях, в том числе и Западного фронта, на общих собраниях и заседаниях войсковых комитетов были приняты резолюции в поддержку Временного правительства и проводимой им политики. Такие резолюции были приняты солдатами и офицерами 676-го пехотного Зеньковского полка 169-й пехотной дивизии, 73-й пехотной дивизии 10-й армии, полковым комитетом 7-го гренадерского Самогитского полка 2-й гренадерской дивизии 2-й армии[114] и некоторых других частей.
Резолюции с заявлением о полном доверии Временному правительству и доведении войны до победного конца были приняты на заседаниях офицерско-солдатских комитетов 1-й гренадерской дивизии 10-й армии, штаба 3-й армии, 7-й Сибирской стрелковой дивизии, 513-го Холмогорского и 515-го Пинежского пехотных полков 129-й пехотной дивизии, 5-й пехотной дивизии 2-й армии. С оборонческими резолюциями были направлены в Петроград и прибыли в Государственную Думу делегации от офицеров и солдат 15-го Тифлисского и 24-го Навтлугского гренадерских полков 2-го Кавказского корпуса 10-й армии[115].
Вызванный революцией морально-политический подъем в войсках командование фронта стремилось использовать в войне против внешнего врага. Командующий 10-й армией сообщал в Ставку, что вызванный революцией «подъем духа нужно осторожно взять в руки и направить в то русло, которое должно затем мощной лавиной обрушиться на внешнего врага»[116]. Главнокомандующий Западным фронтом, командующие армиями, командиры корпусов и другие начальствующие лица видели в революции средство успешного продолжения войны до победного конца. В своих приказах, распоряжениях и выступлениях они настойчиво проводили эту мысль.
Призыв правительства и командования к продолжению войны до победного конца был поддержан в войсках Западного фронта прежде всего офицерством. Рядовая солдатская масса воприняла этот лозунг не совсем однозначно. В полном составе поддерживали идею продолжения войны до полной победы казачьи и артиллерийские части. С меньшим энтузиазмом отнеслись к этому пехотные части и подразделения, которые все больше проникались настроением в лучшем случае «не пускать врага дальше», но не наступать. «Много речей произносится на тему, что революция – средство победы, и это создало много адептов ее среди офицеров», – писал в середине марта в Петроградский Совет прапорщик 16-го гренадерского Мингрельского полка 10-й армии И. А. Кушин[117].
Принятые на общих собраниях частей и подразделений и заседаниях войсковых комитетов резолюции с заявлениями о полном доверии Временному правительству, о доведении войны до победного конца не всегда выражали общее настроение солдат. Об этом свидетельствовали с новой силой возобновившиеся с середины марта дизертирство – стихийная форма антивоенного движения солдат, а также братание солдат русской армии с солдатами противника.
Братанию предшествовал, как правило, обмен прокламациями путем подбрасывания их к проволочным заграждениям в виде листовок и больших плакатов. Причем инициатива в первое время исходила от солдат противника. Прокламации содержали информацию о революции в России, призывы к прекращению войны, пропаганду, направленную против союзников России – Англии и Франции, с целью раскола Антанты.
Командование русской армии боролось с этим явлением, применяя, наряду с разъяснительной пропагандой, и репрессивные меры. Из всех политических партий только большевики поддерживали братания солдат противоборствующих сторон, так как видели в них одну из форм антивоенного движения, а также считали их средством революционизирования солдат противника.
Вышедшие из подполья большевики в первые дни после революции были немногочисленны и разобщены. Их антивоенная пропаганда большого влияния на морально-политическое состояние войск еще не успела оказать. Однако провозглашенный ими лозунг «Долой войну!» стал широко известным в войсках и внес заметное смятение в сознание солдат Западного фронта. «Вопрос о войне фактически ставится уже жизнью. Читаются статьи, из которых узнают, что существует лозунг «Долой войну!» и т. п.», – писал в марте 1917 г. прапорщик 16-го гренадерского Мингрельского полка И. А. Кушин в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов[118]. Антивоенные настроения солдат отмечали в своих сводках командование и военная цензура.
Таким образом, победа Февральской революции вызвала подъем морально-политического духа в войсках Западного фронта. Верховное командование и командование фронта, делавшие попытки не допустить распространения революции на фронт, вынуждены были уступить. Направив свои усилия на то, чтобы революционный подъем в войсках обратить против внешнего врага, они продолжавшуюся войну объявили войной в защиту революции и свободы. Для пропаганды под лозунгами «Война до победного конца», «Война в защиту революции» и другими на фронт были допущены агитаторы всех политических партий. Этим было положено начало политизации армейской жизни.
Победу Февральской революции в России в 1917 г., на наш взгляд, не следует оценивать однозначно. Свержение самодержавного строя, являвшегося тормозом общественного развития страны, предоставление демократических прав и политических свобод всем слоям населения было прогрессивным явлением. Однако в условиях войны, при низком образовательном и культурном уровне большинства населения политизация общества, и особенно армейской жизни, введение демократических начал во взаимоотношения между начальником и подчиненным, взгляд на эти отношения с классовых позиций подрывали дисциплину в войсках и их боеготовность, способствовали разложению русской армии.
2.2. Демократизация старой армии – основной фактор подрыва единоначалия командного состава
Еще К. Маркс и Ф. Энгельс, исходя из опыта революций в Европе середины ХIХ в., указывали на необходимость борьбы революционеров за демократизацию буржуазных армий как на одно из основных условий победы. Партии революционной демократии учитывали это требование в дни Февральской революции 1917 г. в России и после ее победы, направив свои усилия на демократизацию русской армии.
В. И. Ленин, идеями и указаниями которого руководствовались большевики, рассматривал борьбу за демократизацию старой армии как условие привлечения солдат на сторону пролетариата. Он указывал на необходимость лишить представителей эксплуататорских классов военной власти, ликвидировать их монополию на военные знания, разбить чиновничий аппарат. Пути решения этих вопросов В. И. Ленин видел в слиянии армии с народом, во введении выборности офицеров и чиновников, в отмене военной юстиции, в предоставлении солдатам гражданских прав[119].
Активное совместное участие в Февральской революции рабочих и солдат Петрограда создало для партий революционной демократии положительные предпосылки в борьбе за демократизацию старой армии. По почину и примеру рабочих Петрограда и солдат столичного гарнизона, создавших Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, во всех запасных частях и подразделениях Петроградского гарнизона были созданы солдатские комитеты – по сути вторая власть.
Чтобы узаконить и придать организованный и повсеместный характер процессу демократизации армии, представители партий революционной демократии в Петроградском Совете разработали и издали 1 марта 1917 г. приказ № 1, приведший впоследствии к переходу фактической военной власти к солдатским комитетам, к выборному началу, смене солдатами начальников. Приказ № 1, по признанию генерала А И. Деникина, дал «первый и главный толчок к развалу армии»[120].
Этим приказом предписывалось во всех частях и подразделениях «немедленно выбрать комитеты» из выборных представителей от солдат. В соответствии с приказом комитеты должны были взять в свое распоряжение и под контроль все виды оружия и вооружения и «ни в коем случае не выдавать офицерам, даже по их требованиям». В неслужебное время солдатам предоставлялись общегражданские и политические права, отменялось исполнение некоторых атрибутов воинской дисциплины, таких как вставание во фронт, отдание чести и т. п.[121] На Западном фронте вспышки неповиновения солдат своим начальникам, случаи отстранения ими от командования и аресты офицеров появились уже после получения первых вестей о революции. Такие факты имели место в 200-й рабочей дружине 3-го Сибирского корпуса 2-й армии, в 21-м пехотном Муромском полку 6-й пехотной дивизии, в 101-м транспорте 21-го обозного батальона 3-й армии, в 673, 674 и 675-м пехотных полках 169-й пехотной дивизии 10-й армии[122] и в других частях и подразделениях.
Поводом для незаконных действий солдат, как правило, являлись подозрения в приверженности начальника к старому государственному строю, попытки скрыть вести о революции, строгость к подчиненным, имевшие место злоупотребления служебным положением и другие причины.
С целью узаконить действия солдат, придать им силу и организованный характер представители партий революционной демократии в войсках Западного фронта приступили к созданию демократических органов власти – войсковых комитетов. Например, в 12-м Туркестанском полку 7-й Туркестанской дивизии 2-й армии сочувствовавший большевикам командир батальона, подполковник В. В. Каменщиков при попытке удалить из полка ненавистного солдатам, агитировавшего в защиту свергнутого царя подполковника Круссера не встретил поддержки со стороны командира полка и 7 марта принял решение создать полковой комитет[123]. «У нас явочным порядком возникают Советы солдатских депутатов, которые в своей деятельности выходят за рамки, отведенные для частных организаций, и являются фактически официальным учреждением, обладающим долей власти»[124], – сообщал в середине марта 1917 г. в Петроградский Совет прапорщик 16-го гренадерского Мингрельского полка 1-й гренадерской дивизии 10-й армии И. А. Кушин.
Большое влияние на развитие процесса создания солдатских комитетов в войсках Западного фронта оказал приказ № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, сведения о котором получили значительное распространение. Это признавали командующие Особой и 3-й армиями, 178-й пехотной дивизией, 2-й армией, командиры 21-го Муромского и 114-го Новоторжского пехотных полков 3-й армии, 61-го Сибирского стрелкового полка 10-й армии. Приказ № 1, по словам одного из большевистских лидеров Беларуси и Западного фронта В. Г. Кнорина, «был той грамотой солдатских вольностей, которую ждала и прекрасно поняла и усвоила солдатская масса»[125].
Солдатские комитеты были второй властью в армии, как правило являлись оппозицией командному составу, контролирующим органом его действия. Их создание с самого начала преследовало цель подорвать единоначалие командного состава, разложить армию. «В день, когда мы сделали революцию, – признавал один из членов Петроградского Совета, меньшевик И. Гольденберг, – мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили… надлежащее средство»[126].
Верховное командование, командование фронта и армий, другие начальственные лица видели, какую угрозу несет для армии приказ № 1 Петроградского Совета. Однако никто не осмелился запретить его. Попытка ограничить полномочия этого приказа только рамками Петроградского военного округа полного успеха не имела. Прапорщик 16-го гренадерского Мингрельского полка 10-й армии, недоумевая по поводу воззвания исполкома Петроградского Совета, ограничившего под давлением военных властей своим приказом № 2 действенность приказа № 1 рамками Петроградского военного округа, писал в Петроградский Совет: «Чем объясняется указание последнего воззвания Совета рабочих депутатов (по соглашению с Гучковым), что приказы № 1 и № 2 относятся лишь к Петрограду? Нежеланием ли на основании оценки общего положения, чтобы у нас это делалось явочным порядком, или у вас просто не знают, насколько бессилен кто бы то ни был воспрепятствовать созданию таких организаций, если их захотят создавать?»[127]. «Как может так скоро меняться закон? Ведь ни в одном конституционном государстве честь не отдается, как теперь поставлено у нас?» – писал по тому же поводу с возмущением и пессимизмом в Петроградский Совет солдат А. Короложевич[128].
Временное правительство, видя нараставшее движение солдатских масс за предоставление им демократических прав, под давлением Петроградского Совета вынуждено было уступить. Приказом Военного министра А. И. Гучкова № 114 от 5 марта 1917 г. отменялись наименование «нижний чин», титулование, ограничения согласно уставу внутренней службы, воспрещавшие солдатам участие в общественных и политических организациях, езду в трамваях, курение на улицах и в общественных местах. От офицеров требовалось вежливое обращение с солдатами[129].
Командно-офицерский состав Западного фронта, в целом признавая необходимость реформирования русской армии, неоднозначно относился к способам и времени проведения военной реформы. За немедленное проведение военной реформы путем демократизации русской армии выступали в основном младшие офицеры, главным образом пришедшие в войска в ходе войны из студенческой среды, не знавшие военного быта и армейских традиций. Кадровые офицеры, особенно генералитет, связавшие свои судьбы с жизнью армии, имевшей вековые традиции, выступили против поспешной их ломки, за осторожное проведение военной реформы с учетом военного времени. «Считаем нравственным долгом выяснять на основании ближайшего наблюдения за войсками, влияние на боеспособность армии, которое оказывают, как практикуемый ныне способ проведения военных реформ, так и сущность этих реформ. Большинство касающихся армии распоряжений Временного правительства, объявленных «с согласия», а вернее под давлением Петроградского Совета, ведут к разрушению основ организации боевой силы государства и не дают возможности планомерно претворить в жизнь армии новые начала ее устройства. Мероприятия проводятся с вредной поспешностью, не считаясь ни с боевой подготовкой, ни с основами военного дела, ни с мнением военных, ни с поставленной самим правительством целью довести войну до победного конца», – записали в принятом 27 марта 1917 г. на собрании постановлении офицеры Генерального штаба Особой армии[130].
Офицеры Генерального штаба Особой армии упрекали Петроградский Совет за подрыв авторитета начальника в армии. В принятом постановлении в частности говорилось, что «Петроградский Совет, широко пользуясь печатью, свои постановления и проекты делает достоянием широких войсковых масс, которые в большинстве не могут уяснить себе необязательный характер этих сообщений и принимают их за новые указания, особенно когда они касаются расширения личных прав солдата», что «попытки офицеров выяснить истинный характер и необязательность для действующей армии этих постановлений зарождают в солдатской массе подозрение, что офицеры скрывают от них установленные Временным правительством льготы, и возбуждают недоверие к ним и даже враждебные чувства», и что «все постановления и проекты реформ, имеющие благую цель – демократизацию армии и предоставление солдатам гражданских прав, при умолчании об обязанностях, создали впечатление противопоставления солдатских масс офицерскому корпусу, а в итоге – вместо разрушения главным образом классовой перегородки, существовавшей между офицером и солдатом, воздвигается глухая стена морального разъединения»[131]. Большие возражения командного состава на Западном фронте – от командиров полков до командующих армиями – вызвало предоставление военнослужащим права участия в политической жизни, в различных союзах и обществах, образуемых с политической целью. Опытные военачальники видели в политизации армейской жизни в условиях многопартийности и межпартийной борьбы за власть роковые последствия для армии – «брожение умов, подрывающее боевую мощь армии», «разброд, падение дисциплины и разложение армии». Некоторые командиры предлагали отложить предоставление военнослужащим такого права, по крайней мере «до определения его Учредительным собранием»[132].
Хорошо знавшие жизнь и быт войск командиры считали даже нежелательным отмену казалось бы мелких ограничений, установленных солдатам уставом, таких как воспрещение курения на улицах и в других общественных местах, посещения ими трактиров, буфетов и ресторанов, так как это, по их мнению, «вследствие отсутствия достаточного развития и воспитания у большинства солдат, повлечет целый ряд поступков, не допустимых с точки зрения воинской дисциплины»[133].
Свои опасения и предостережения по случаю проводимой демократизации армии командный состав высказывал в телеграммах Военному министру. Однако последний, как и все Временное правительство, находился под сильным давлением Петроградского Совета, за которым стояли вооруженные силы.
Делая уступки сам, Военный министр А. И. Гучков призывал к этому и Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева. Например, в разговоре по прямому проводу он предлагал ему отстранять от командования «заведомо неспособных генералов», чтобы упрочить свое положение. Причем советовал эти решения принять «безотлагательно, лучше сделать эти шаги добровольно, чем под принуждением»[134]. Так, уже 11 марта был уволен в отставку главнокомандующий Западным фронтом генерал А. Е. Эверт. Таким же путем был уволен в резерв командир 3-го армейского корпуса генерал Г. Е. Янушевский. Согласно выработанной Военным министром совместно с Верховным главнокомандующим «программе обновления командного состава», подлежали замене и другие командиры и военачальники. Всего из частей и соединений Западного фронта к июлю 1917 г. были удалены или ушли по причине выраженного им недоверия 35 командиров и начальников[135].
Менялась тактика Верховного командования и по отношению к выборным солдатским организациям. Ставка, видя, что воспрепятствовать созданию солдатских комитетов невозможно, приняла решение руководить этим процессом: в состав созданных явочным порядком комитетов ввести офицеров для контроля за их деятельностью и направления этой деятельности на поддержание воинской дисциплины и порядка в войсках, на повышение их боеспособности, там же, где комитеты еще не были созданы, взять дело их создания в свои руки[136]. Предписывая это главнокомандующим фронтами, генерал М. В. Алексеев в своей телеграмме от 11 марта заключал: «Исключительность переживаемых событий и быстрое их развитие заставляют выйти из рамок обычных мероприятий, прибегнуть к приемам исключительным, лишь бы достигнуть цели»[137].
В целом содержание телеграммы было пессимистичным. В ней говорилось о начинавшейся дезорганизации, бессилии правительственного аппарата и развале армии, демагогической деятельности Петроградского Совета, тяготевшей над Временным правительством, о вмешательстве того и другого в управление армией. В качестве средства, противодействующего развалу армии, намечалась посылка в войска делегатов из состава Государственной Думы и Петроградского Совета для убеждения солдат.
Все это свидетельствует о том, что Ставка Верховного главнокомандования уже в первые дни революции проявила растерянность и упустила из своих рук управление армией. Между тем, по мнению генерала А. И. Деникина, вскоре назначенного начальником штаба Верховного главнокомандующего, «грозный окрик верховного командования, поддержанный сохранившей в первые две недели дисциплину и повиновение армией, быть может, мог поставить на место переоценивавший свое значение Петроградский Совет, не допустить «демократизации» армии и оказать соответственное давление на весь ход политических событий, не нося характера ни контрреволюции, ни военной диктатуры»[138].
Телеграмма Верховного главнокомандующего явилась официальным документом, узаконившим создание войсковых комитетов в русской армии. После ее получения главнокомандующий Западным фронтом, командующие 2, 3 и 10-й армиями приступили к осуществлению содержавшихся в ней указаний главковерха, создав 15 марта офицерско-солдатские комитеты при штабах армий, а также приказав «теперь же приступить» к выборам комитетов в частях и подразделениях фронта.
Развернулась массовая работа по созданию войсковых комитетов в соединениях, частях и подразделениях фронта. С этой целью созывались организационные собрания, которые, как правило, открывал начальник. При отсутствии общих правил создания и регламента деятельности во многих корпусах и дивизиях разрабатывались местные временные положения о комитетах, которые в основном являлись плодом деятельности интеллигенции – командно-офицерского состава. Общими в них были лозунги, определяющие цель организации: всемерная поддержка Временного правительства, война до победного конца, поддержание дисциплины и боеспособности армии, единение офицера и солдата. Создание войсковых комитетов происходило без каких-либо заметных трений и эксцессов между командно-офицерским составом и рядовой солдатской массой. К концу марта 1917 г. во многих частях и подразделениях фронта были созданы офицерско-солдатские комитеты. В их организации и работе не было единой системы. Соотношение представительства от солдат и офицеров в них также было разным. Например, в комитетах полкового звена оно соответственно колебалось от 3: 1 до 6: 1.
Созданием смешанных офицерско-солдатских комитетов, совместной работой офицерских и солдатских депутатов в них и в войсковых формированиях командование преследовало цель удержать солдат в повиновении, сблизить их с офицерами, повысить дисциплину в войсках и боеспособность. Деятельность комитетов оно стремилось направить на решение хозяйственно-бытовых вопросов, сделать их арбитрами при урегулировании тех многочисленных конфликтов, которые возникали между офицерами и солдатами.
Военное министерство, командование Западного фронта, опасаясь крупных волнений в войсках, с первых дней революции в своих распоряжениях призывали командно-офицерский состав соединений, частей и подразделений трения и конфликты решать не силовым методом принуждения, а улаживать их спокойно, сдержанно, путем убеждения и разъяснительной работы. Военный министр А. И. Гучков уже в первых числах марта 1917 г. в ответ на мнение главнокомандующего Западным фронтом о недопустимости в армии замены военных начальников явочным порядком, «помимо существующего высшего начальства», уведомлял его, что с такими фактами «следует бороться мягкими средствами, не возбуждая раздражения, чтобы не помешать тому успокоению, которое наступает в Петрограде», и полагал, что «все зависит от такта начальствующих лиц»[139]. Содержание телеграммы Военного министра было немедленно передано в войска, как указание, которым следовало руководствоваться командирам и начальникам.
Командиры и начальники на Западном фронте стремились следовать этим указаниям, прикладывали все усилия к тому, чтобы успокоить войска, призывали солдат и офицеров к взаимному единению, обращали их внимание на необходимость повышения дисциплины и поддержания боеспособности войск, сосредоточить все внимание в сторону внешнего врага. С этой целью они лично совершали поездки в части и соединения фронта, разъясняли солдатам и офицерам характер совершившейся революции и стоящие перед войсками фронта задачи.
«Объезжаю лично войска, но не могу поспеть везде в одно время, – сообщал в секретной телеграмме от 15 марта командующий 3-й армией генерал Л. В. Леш командирам 3, 31, 46 и 4-го конного корпусов этой армии, – необходимо твердое, честное признание нового строя начальниками, поддержание порядка нравственным тактичным воздействием без строгих мер. Надо войти в более сердечные и простые отношения с подчиненными, совершенно отрешившись от старых порядков, и признать открыто невозможность возвращения к старому строю», – рекомендовал он комкорам[140]. Неоднократные поездки для проведения разъяснительной работы совершал в войска командир 15-го армейского корпуса 3-й армии генерал И. З. Одишелидзе, другие военачальники.
На успокоение солдатских масс, поддержание дисциплины в войсках и их боеспособности командование фронта стремилось нацелить агитационную пропаганду прибывавших на фронт членов Временного правительства (А. И. Гучков, А. Ф. Керенский), депутатов Государственной Думы (Н. Н. Щепкин, Ф. Д. Филоненко, Н. О. Янушкевич), Петроградского Совета (Н. Д. Соколов, Д. П. Михайлов и др.), Минского Совета и Минской офицерско-солдатской комиссии (Н. И. Кривошеин, И. Г. Дмитриев, С. Г. Могилевский, М. А. Михайлов (М. В. Фрунзе), Н. Хватов, Н. Квасов, Мореншильд, Г. Хасин, И. Утевский, А. Фишгендлер, Б. Фрумкин и др.), а также делегации Кронштадтского Совета, Черноморского флота и др.
Проводимая в войсках разъяснительная и агитационная работа давала только частичные результаты. Посещавшие войска делегаты, принадлежащие к разным полюсам общества, различным политическим партиям, нередко имевшим диаметрально противоположные цели и задачи в революции, вносили в сознание солдат еще большее смятение, вызывали подозрение и недоверие к тем, кто призывал к повиновению командирам, повышению дисциплины и боеготовности, к продолжению войны. Например, выступление кадета Н. Н. Щепкина перед солдатами и офицерами частей и подразделений 3-го Сибирского корпуса 2-й армии вызвало недоверие солдат к оратору по той причине, что он допустил критику деятельности Петроградского Совета и призывал «чрезвычайно осторожно относиться к сведениям» из революционно-демократической печати. «Это, – говорили солдаты, – не настоящий депутат, это переодетый полковник… Подавайте нам настоящих депутатов»[141]. За пропаганду повиновения требовавшему подготовки к наступлению на фронте командованию были избиты и арестованы солдатами на четырехтысячном митинге в 703-м пехотном Сурамском полку 2-й Кавказской гренадерской дивизии 10-й армии делегаты исполкома Петроградского Совета во главе с сенатором Н. Д. Соколовым[142].
Не оправдался расчет командования и на помощь создаваемых войсковых комитетов в поддержании воинской дисциплины, в повышении авторитета начальников, в сдерживании и предотвращении развития процесса выборного начала в частях и подразделениях фронта. Наблюдался рост числа случаев неуважительного отношения подчиненных к своим начальникам, нарушения воинской дисциплины на почве неотдания чести. Возобновился процесс дезертирства солдат с фронта. Развивалось братание солдат русской армии с солдатами противника. Продолжались случаи выраженного солдатами недоверия своим командирам, устранения их от командования или попыток к этому. Причем под давлением солдат только созданные войсковые комитеты принимали постановления об удалении неугодных командиров и начальников, замене их новыми. Такие факты во второй половине марта имели место в 1-й артиллерийской бригаде, 711-м пехотном Нерехтском полку 2-й армии, в 23-м пехотном Низовском полку 6-й пехотной дивизии, в одном из полков 181-й пехотной дивизии, в 28-м военно-дорожном отряде, 151-й хлебопекарне 15-го армейского корпуса 3-й армии[143], в других частях и подразделениях Западного фронта.
Движение солдатских масс за предоставление права выборного начала и осуществление этого права под давлением комитетов явочным порядком приняло на Западном фронте такой широкий размах, что помимо запретных распоряжений Временного правительства, Военного министра и приказов Верховного главнокомандующего, заставило главнокомандующего фронтом генерала В. И. Гурко дважды (25 и 27 марта) специально обратиться к войскам с приказами, разъяснявшими незаконность и пагубность для армии этого явления и категорически запрещавшими производить какие-либо перемены в командном составе «помимо распоряжений Временного правительства или высшей военной власти»[144].
За самовольные действия в имевших место случаях ареста командиров и их устранения никто никакой ответственности не понес, а результаты выборов начальников не были аннулированы. Напротив, в одном из приказов (от 25 марта 1917 г.) главкозап В. И. Гурко объявлял, что «все произошедшие до времени этого приказа случаи самоуправства» им забыты и он «ставит на них крест», пригрозив лишь судебной ответственностью, если подобные действия будут повторяться впредь. Все это в какой-то мере потворствовало незаконным действиям, еще больше подрывало авторитет командного состава. Борьба за введение выборного начала в русской армии продолжалась вплоть до Октябрьской революции, после победы которой выборность командного состава стала реальностью.
Следует отметить, что в падении авторитета командира, подрыве статуса единоначалия в русской армии в немалой мере был повинен сам командно-офицерский состав. Руководствуясь принципом целесообразности, командиры и начальники сосредотачивали основное внимание на боевую и оперативно-тактическую подготовку войск, меньше уделяли внимания их морально-политическому состоянию. В результате в целом командно-офицерский состав оказался неподготовленным к тем явлениям и процессам, которые были развязаны Февральской революцией в русской армии. «Офицерство переживало тяжелую драму, став между верностью присяге, недоверием и враждебностью солдат и велением целесообразности. Часть офицеров, очень небольшая, оказала вооруженное противодействие восстанию и в большинстве погибла, часть уклонилась от фактического участия в событиях, но большая часть в рядах полков, сохранивших относительный порядок, в лице Государственной Думы искали разрешения вопросов мятущейся совести», – отмечал позже генерал А. И. Деникин[145]. В донесении командующему 3-й армией о политическом настроении войск 15-го армейского корпуса комкор генерал И. З. Одишелидзе отмечал, что «в разных частях это настроение разное, в зависимости от близости к ним офицеров, достаточной интеллигентности их и желания вникнуть в душу солдата и в суть происходящих великих событий. К сожалению, большая часть офицеров и ближайшего к полкам командного состава недостаточно интеллигентна, не понимает ясно самой сущности Великого переворота, не чувствует и не видит страстной тоски солдатской массы по интеллигентным руководителям, душевно к ним относящимся и толково, просто разъясняющим им сущность вопросов и событий, нахлынувших внезапно и требующих немедленного реагирования, … офицерский состав, пришибленный первым взрывом солдатского недружелюбия и обезличенный событиями и распоряжениями свыше, игнорирующими их специальные интересы, как-то съежился, притих, замолк и в комитетах больше безмолвствует…»[146]
Таким образом, демократизация старой русской армии, процесс которой был начат после победы Февральской революции в России, явилась основным фактором подрыва единоначалия командного состава. Партии революционной демократии, поставившие цель разложить старую армию, как основной оплот самодержавия, чтобы не допустить реставрации последнего, добивались этого настойчиво и планомерно. Основной удар по единоначалию в войсках был сделан созданием войсковых комитетов, явившихся, по сути, второй властью в армии.
Создание войсковых комитетов, передача командованием в их ведение, хотя и второстепенных по значимости, хозяйственно-бытовых вопросов явилось отходом от единоначалия, поставило командование перед не прекращавшейся до Октябрьской революции борьбой за сохранение дисциплинарной власти и авторитета начальника со стремившимися к расширению своих прав комитетами вплоть до введения выборного начала и вмешательства в оперативно-боевое управление войсками.
2.3. Влияние политизации армейской жизни на дисциплину и боеготовность войск
С первых дней победы Февральской буржуазно-демократической революции вышедшие из подполья политические партии развернули борьбу за влияние на массы. Лидеры всех политических партий понимали, что исход революции главным образом будет зависеть от того, на чьей стороне окажется армия. Именно поэтому армия стала ареной наиболее острой межпартийной борьбы.
Действенным средством воздействия на солдатские массы являлась идеологическая пропаганда в войсках. На Западном фронте существовал довольно широкий спектр политических партий: социалисты-революционеры (эсеры), народные социалисты (энесы), конституционные демократы (кадеты), меньшевики, большевики, национальные партии. Однако после выхода из подполья все они были немногочисленными и представляли собой небольшие разрозненные группы, не имевшие связи между собой и с партийными центрами.
Наиболее значительными по численности после Февральской революции на Западном фронте были эсеры. Так, среди делегатов 1-го фронтового съезда, состоявшегося в первой половине апреля 1917 г., 40 % составляли социалисты-революционеры. Более высоким был удельный вес эсеров в создаваемых на фронте солдатских комитетах, начиная с полковых и выше. Членами эсеровской партии являлись многие офицеры, военные чиновники, а также солдаты.
Значительно уступали эсерам по численности меньшевики. Членами меньшевистской партии являлись прежде всего представители военной интеллигенции (медицинские и ветеринарные врачи, работники военной печати, небольшая часть солдат – бывших рабочих). Представители меньшевиков также входили в состав войсковых комитетов.
Меньше по численности, по сравнению с эсерами и меньшевиками, на Западном фронте было энесов и кадетов. В кадетскую партию входили в основном представители высших офицеров. Занимая высокое служебное положение, они имели большие связи с Временным правительством и его учреждениями, с аппаратом Земского и Городского союзов и располагали большими материальными и моральными возможностями влиять на солдатские массы.
Организаций партий большевиков в момент Февральской революции на Западном фронте и прифронтовой полосе не было. В частях фронта действовали отдельные большевики. Например, в 31-м пехотном Алексеевском полку 3-й армии разъяснительную работу среди соддат проводил большевик М. С. Хомутов, в 220-м пехотном Скопинском полку – И. Васильев, в 18-м гренадерском Карском полку 2-й армии – Ф. Д. Захаркин, в 32-м Кременчугском пехотном полку – Исаев и Воротников, в 25-м Сибирском стрелковом полку – Иванов, Кузнецов и Радкевич, в 722-м пехотном Салтыково-Неверовском полку – А. М. Пыжов[147] и др.
Связи между собой и с партийными центрами большевики фронта не имели. И только в первые дни революции в Минске встретились М. В. Фрунзе, В. Г. Кнорин, И. Е. Любимов, И. Г. Дмитриев и др.
В марте стали создаваться первые партийные организации в прифронтовой Беларуси: объединенная большевиков, меньшевиков и бундовцев в Минске – 11 марта, большевистская в Бобруйске – 17 марта, большевистская в Гомеле – 6 апреля и др.
После выхода из подполья большевики фронта развернули работу по укреплению имевшихся и созданию новых партийных групп, ячеек и организаций, активизации их работы в действующей армии. В первые же дни после победы революции были созданы большевистская группа в 8-м понтонном батальоне 3-й армии и ячейка в 18-м гренадерском Карском полку 2-й армии, на базе созданной накануне революции большевистской группы – партийная организация в 15-м инженерном полку 3-й армии[148].
Вышедшие из подполья и вновь создаваемые партийные группы, ячейки и организации всех партий открыто повели пропаганду среди солдат и местного населения. Развернулась острая идеологическая борьба за массы, основными вопросами которой были война, ее продолжение или прекращение, а также проблемы собственности на землю, власти, государственного устройства России и др. Причем взгляды на пути решения этих вопросов у крайне правых (кадетов, энесов) и левых (большевиков, меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров) партий были диаметрально противоположными.
После свержения самодержавия и перехода власти в руки буржуазии стратегическая цель кадетов заключалась в укреплении этой власти. Основным направлением, на котором кадеты сосредоточили свои усилия, была борьба за ликвидацию двоевластия, устранение Советов и сосредоточение всей власти в руках Временного правительства, в котором они видели главный орган единовластия демократии и которое по своему духу, программе и составу было кадетским.
Кадеты и контролируемое ими Временное правительство стояли за продолжение войны до победного конца, поэтому откладывали решение главных социально-экономических и политических проблем – наделение крестьян землей, официальное введение восьмичасового рабочего дня и других положений рабочего законодательства, разрешение национального вопроса. Главный их довод заключался в том, что эти реформы конституционного порядка и могли быть решены только Учредительным собранием. Кроме того, кадеты считали, что для подготовки и проведения выборов в Учредительное собрание потребуется время, а для организации выборов и наибольшего охвата ими солдат лучше всего их провести после войны или, в крайнем случае, в осенне-зимний период, когда снизится активность военных действий.
В то же время большевистская партия выступала за радикальное и быстрое решение всех важнейших проблем в интересах трудящихся – прекращение империалистической войны и превращение ее в войну гражданскую против правительств воюющих стран, немедленную конфискацию помещичьих земель и передачу их через земельные комитеты безземельным крестьянам, немедленное введение восьмичасового рабочего дня, решение других социальных и политических вопросов, не дожидаясь Учредительного собрания.
Что касается вопроса о власти в стране, то Центральный комитет партии большевиков уже 27 февраля обратился с манифестом «Ко всем гражданам России», в котором, сообщая о свержении царского самодержавия и победе революции в Петрограде, призывал рабочих и солдат «создать Временное республиканское правительство». В обязанность такового и ставилась задача немедленного решения всех важнейших проблем, и прежде всего – «войти в сношения с пролетариатом воюющих стран для революционной борьбы народов всех стран против своих поработителей и угнетателей, против царских правительств и капиталистических клик и для немедленного прекращения кровавой человеческой бойни, навязанной порабощенным народам»[149].
Представители каждой политической партии через призму программы той партии, к которой они относились, стремились формировать у солдат представление о революции и способах решения назревших политических и социальных проблем.
Не имея достаточных для пропаганды сил на фронте и четкого направления агитации, представители политических партий обращались за помощью в центральные партийные органы. «Здесь я один на много тысяч человек, хоть сколько-нибудь разбирающийся в политических вопросах. А впереди ведь производство выборов в Учредительное собрание, да и сейчас так много всяческих вопросов», – сообщал в Петроград меньшевик-интернационалист прапорщик 16-го гренадерского Мингрельского полка И. А. Кушин одному из своих коллег по партии и просил его «связать со всеми старыми товарищами», «ввести в курс дел» и подсказать «что делать? Как делать?»[150]. «Прошу возможно скорее выслать программы социал-демократической и социал-революционной партий», – обращался в Петроградский Совет из 31-го пехотного Алексеевского полка И. М. Соколов, еще не знавший «где обосновались комитеты этих партий»[151]. Подобных примеров можно привести множество.
В первые дни после Февральской революции Западный фронт в политическом отношении представлял собой аморфную массу, не имевшую какой-либо четко выраженной политической окраски. «Солдаты здесь примитивны, политический смысл происшедшего им недостаточно ясен. … Но жадность к политическим вопросам очень велика…»[152], – так характеризовал ситуацию на фронте в письме своему коллеге по партии в Петрограде один из меньшевиков.
Эту благодатную для политической агитации среду и стремилась использовать в своих интересах каждая из политических партий. Уже 2 марта главнокомандующему Западным фронтом стало известно о делегации в 50 человек, следовавшей из Великих Лук в Полоцк для революционной пропаганды в войсках фронта. 4 марта 17 человек, следовавших с такой же целью из Петрограда, были арестованы в Полоцке.
В это же время в Могилеве была рассеяна команда, отправившаяся на фронт от Московского исполнительного комитета.
Командование, пытавшееся первое время препятствовать проникновению на фронт агитаторов из представителей социалистических партий путем применения жестких мер – вплоть до арестов и расстрелов, вынуждено было уступить. Исполняющий обязанности Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев 11 марта в телеграмме главнокомандующим фронтами, признав бессилие Ставки и Временного правительства в борьбе против проникновения на фронт распоряжений и воззваний Петроградского Совета, а также видя опасность агитационной пропаганды в войсках со стороны создавшихся в городах тыла местных Советов, считал необходимым пойти на компромисс. В частности, для ведения пропаганды в войсках он предлагал организовать «особые комитеты из подходящих работников, рекомендованных Думой или правительством», то есть представителей буржуазных партий[153].
Главнокомандующий Западным фронтом генерал В. И. Гурко, в принципе соглашаясь с предложением генерала М. В. Алексеева создать такие комитеты, намерен был все-таки отвести им в деле пропаганды лишь вспомогательную роль, как состоявшим «из посторонних армии не военных людей», да и то при условии введения в их состав «лучших людей из недр самой армии». Основную ставку в идеологической пропаганде в войсках он делал на командно-офицерские кадры из «числа преданных новому строю»[154].
Однако следует отметить, что этот расчет главкозапа, как показали последующие события, не оправдался. Офицерский корпус в ходе Первой мировой войны претерпел значительные изменения. Кадровое офицерство, главным образом дворянского происхождения, в ходе военных сражений к 1917 г. было в значительной степени истреблено. На смену пришли молодые офицеры – выходцы из буржуазных и мелкобуржуазных слоев населения, которые вынуждены были подчиняться неписаным законам замкнутой организации дворянской части командного состава. И хотя многие из офицеров военного времени встретили революцию сочувственно, перешли на службу Временному правительству, примкнули к партиям меньшевиков и эсеров, составив обширный слой комитетской иерархии, тем не менее солдаты в большинстве случаев инстинктивно не доверяли им, считая их частицей эксплуататорско-дворянского класса. «Солдаты видят в офицере барина и невольно отождествляют его со старым режимом», – вынужден был признаться в одном из донесений Верховному главнокомандующему главкозап генерал В. И. Гурко[155].
Кроме того, само офицерство в сложившейся ситуации оказалось не на высоте положения. Во многих случаях оно было не только профессионально не подготовлено для агитационно-политической работы среди солдат, но и открыто выступало против политизации войск вообще. «Офицерство не только абсолютно невежественно, оно скрыто враждебно относится к таким вещам, как предоставление солдатам политических прав. Особенно офицерство высшее, начиная со штаб-офицеров», – сообщал в Петроградский Совет один из младших офицеров 16-го гренадерского Мингрельского полка 10-й армии[156].
Командиры с большим жизненным и боевым опытом с самого начала увидели в политизации армии то большое зло, которое приведет к падению дисциплины и боеспособности войск, к полному разложению армии, и высказывались против нее. Например, командир 634-го пехотного Новокиевского полка считал, что вмешательство во внутреннюю жизнь действующей армии политических партий приведет к разрушению основанных вековыми традициями устоев, вызовет опасное брожение умов, подорвет боевую мощь армии и отвлечет ее от выполнения своего долга перед родиной[157]. Совершенно не совместимым с духом военной службы считал участие военнослужащих в политическом движении командир 31-го армейского корпуса генерал Мищенко, так как это, по его мнению, вызовет «самые тяжкие последствия, внеся в войска разброд, страсть и разложение, гибельные для армии и отечества»[158]. Против предоставления права военнослужащим участвовать в «различных союзах, обществах и организациях, образуемых с политической целью», высказался командир 1-го Сибирского корпуса генерал М. М. Плешков, считая, что «устройство общедоступных митингов и собраний с политической целью … неминуемо приведет к полному развалу дисциплины, а без дисциплины армии нет, а есть только толпа»[159]. «Недопустимым участие чинов армии в обществах, союзах, кружках, образуемых с политической целью», – считал инспектор артиллерии 3-го армейского корпуса генерал Андреев, так как «армия должна быть солидарна, преследовать одну общую цель, достижение же этого невозможно, если армия будет состоять из групп разных политических партий и сообществ, добивающихся разных, часто противоположных целей»[160].
Однако командование не могло противостоять разворачивавшемуся процессу политизации войск, который осуществлялся главным образом тремя путями – делегированием в войска политическими партиями своих представителей для ведения устной пропаганды, путем направления периодической печати, а также путем совместного пребывания солдат с рабочими в Советах, участия в различных шествиях, манифестациях и митингах.
Конец ознакомительного фрагмента.