Знаки Господни
…человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца.
Я ощущал себя на маленьком островке – позади таилось темное настоящее, впереди маячило неизвестное будущее. Неизвестность угнетала и томила меня, а в ушах стояли слова отца Дорофея: «Тебе дано жить здесь и сейчас».
Что же они значили?
В один из дней я решил всерьез заняться изучением греческого языка, на котором свободно говорили мои собеседники. Отец Дорофей с охотою взялся помогать мне в столь непростом начинании, заодно сообщая Амвросию некоторые наиболее употребительные русские слова и выражения. Мы неустанно общались друг с другом, и результаты не замедлили явиться: вскоре я стал лучше понимать своего спасителя, а он – меня.
Когда языковые преграды перестали казаться столь непреодолимыми, я попросил наставников отыскать для меня полезное занятие, занимающее не только голову, но и руки. Амвросий предложил мне помогать ему в несложных хозяйственных делах. Мне требовалось взять на свое попечение заботы о нашем пропитании.
Так открылась еще одна маленькая «тайна» моего спасителя: неподалеку от источника, в котором мы брали воду, на полянке, окруженной плотными зарослями кустарника, отец Амвросий устроил небольшие посадки. Здесь были грядки с лечебными травами и цветами, тянулись к солнцу сочные стебли бобов, завязывала початки высокая кукуруза, на нескольких кустах вызревали помидоры, вились по крепким кольям виноградные лозы. Растения требовали ухода – тщательной прополки, полива, обрезки…
На подступавшем к полянке солнечном склоне, прикрывавшем ее от ветра, отец Амвросий устроил небольшое сушильное хозяйство. В расселины были вбиты колышки, через которые тянулись бечевки из мочала: здесь, подвешенные на перетяжки, сохли и вялились травы, рыба, прошлогодние виноградные гроздья и кукурузные початки.
Углядев деревянную дверцу в склоне горы, я догадался, что именно в этой скрытой пещерке Амвросий хранит припасы. В их пополнении, как я недавно убедился, принимал некоторое участие и отец Дорофей.
В мое распоряжение были отданы небольшая мотыга, лейка, покрытая ржавчиной от старости, и большие ножницы, используемые Амвросием в качестве секатора. Проводя по нескольку часов в день под палящим южным солнцем, я со всей ясностью осознал, что означает фраза: «В поте лица своего добывать хлеб свой» (см.: Быт. 3, 19). Но вместе с нелегким трудом мне были дарованы упоительные запахи мокрой после полива земли и нагретых солнцем пряных трав…
К вечеру на меня наваливалась блаженная усталость.
Как же здорово было вытянуть на жестком ложе ноющее от усталости тело!
Заменить Амвросия на небольшой делянке полностью мне не удавалось – он копался на грядках вместе со мной, за исключением тех дней, когда уходил – теперь его отлучки не являлись для меня тайной – в расположенные неподалеку русский и греческие монастыри.
Он готов был взять меня с собой, но мне не хотелось прибыть туда любопытствующим экскурсантом. Появиться там в ином качестве я не хотел.
Но обстоятельства сплелись в затейливый узор – и мне все-таки пришлось наведаться в гости к отцу Дорофею.
Однажды, возвращаясь с уловом, мы попали под нежданно налетевший шквал. Вымокшие и замерзшие, добрались мы в сумерках до дома. На рассвете меня разбудил хриплый надсадный кашель Амвросия. Окликнув его, я не услышал ответа. Когда я зажег свечу, мне удалось разглядеть лежавшего навзничь монаха. Его лихорадочные невидящие глаза изрядно испугали меня: я совершенно не знал, как ухаживать за больными!
Но вспомнил, как старец ухаживал за мной в недалеком прошлом, и принялся за дело.
Я разжег очаг и поставил котелок с водой на огонь. Затем сбегал в лощину и отыскал в пещерке мед, сушеный инжир и остатки красного вина в глиняной бутылке, заткнутой сухой кукурузной кочерыжкой. Из вина, меда и инжира я вскипятил крепкое варево, остатками вина из бутылки растер пылающее жаром тело Амвросия…
Я просидел около монаха до утра: поил его сваренным на меду питьем, менял на его голове прохладные мокрые тряпки, вытирал обильный пот. Суровые глаза святого с иконы, находившейся в изголовье больного, казалось, внимательно наблюдали за моими усилиями.
В какой-то момент, поддавшись порыву отчаяния, думая, что мое лечение не помогает, я несколько раз с мольбой перекрестился на икону. Не знаю, смилостивился ли взиравший на меня святой или просто кризис болезни миновал, но к следующему утру я почувствовал, что жар у Амвросия спал. Только тогда я позволил себе некоторую вольность – отдался сну, привалившись к краю постели старца.
Странный сон привиделся мне.
Незнакомая женщина наклонилась надо мной, и я, не помня ее, чувствовал, что ко мне пришла мама. Она подложила свою теплую ладонь под мою щеку и, поглаживая волосы, успокаивающе говорила: «Все будет хорошо… Ты ему теперь – травушки. Травушки и корешков… Дедушка твой до восьми десятков дожил, а все оттого, что каждый день перед обедом с молитвой из серебряной чарочки настойки на калгановом корне выпивал. Перекрестится и выпьет… Запомнил? На калга-а-ановом…» Голос ее стихал, отдалялся, и мама, постепенно расплываясь, обернулась туманом. Я хотел крикнуть, удержать ее – и не мог…
Проснулся я от оклика Амвросия.
Он полусидел, вглядываясь в меня измученными, но вполне ясными глазами. Отныне лечение Амвросия продолжилось под его собственным уверенным руководством. В ход пошли целебные травы и ароматные масла из таинственных пузыречков, хранящихся на полке в пещере. Одни масла следовало вдыхать, смешав их с кипящей водой; другие полагалось втирать в грудь и бока; третьи необходимо было пить, добавив несколько капель в отвар трав, сдобренных медом.
Амвросий пояснил, что готовит эти составы не только для себя: если кто-нибудь пожалует к нам и испросит лекарства, то я должен, по указаниям Амвросия, отмерить просящему того или иного снадобья. Приготовление лечебных отваров и смесей монах сопровождал произнесением молитв, но я в них особенно не вслушивался…
Когда Амвросию полегчало, он взялся объяснять мне свойства некоторых целебных смесей. С его помощью я стал понемногу разбираться в лекарских делах, научился исцелять несложные хвори – на уровне подручного деревенского врача.
Насчет калганового корня Амвросий не смог ничего рассказать – может, на сербском наречии он назывался иначе, а греческого названия этого растения старец не знал.
В моей памяти сохранилось значительное количество рецептов от Амвросия. В один из дней я поинтересовался: каким же образом делаются целебные масла из трав? Старец покачал головой и ответил, что дело это трудное и долгое, проще приобрести все необходимое в церковной лавке – к тому же там они уже освящены.
Почему это так важно – что «освящены», я тогда не понял. Лишь много позднее, когда я стал лучше понимать сербский и греческий языки, на которых Амвросий со мной объяснялся, и больше узнал о старце, он привел мне слова святого Николая Сербского, особо почитаемого на его родине: «Во всем огромном мире нет лекарства от болезни, которое могло отогнать болезнь и возвратить здравие без силы Божией, без присутствия Божия, без слова Божия… Спаситель есть чистый и благоуханный бальзам здравия, от которого бесноватые исцеляются, а больные становятся здоровыми».
Я запомнил это изречение, потому что именно с него началось выздоровление Амвросия.
Со временем травы и молитвы Амвросия отогнали от него болезнь. Вскоре он мог выходить из пещеры, подниматься в свою горную молельню. Монах не скрывал от меня ее существование, но и не звал с собою.
Я не настаивал…
Но когда старец захотел совершить долгое путешествие в монастырскую библиотеку, я решительно собрался идти с ним: силы его восстановились далеко не полностью. Поразмыслив, он предложил мне взять на себя обязанности гребца и отправиться в монастырь морем, вдоль побережья. Я с охотою согласился.
И вот настал этот день.
Мы медленно, с передышками, побрели по каменистому пляжу к знакомой бухе, в которой Амвросий держал свою лодку. Шли молча, но во время одной из кратких остановок монах, отдышавшись, сказал:
– Видно, не зря Господь наслал на меня болезнь. Сам я, грешник, виноват…
– Да в чем же? – искренне изумился я.
– Мне следовало догадаться, что пришла пора вывести тебя из нашего уединения, – оно перестало быть тебе на пользу.
– Какая же тут связь?
– Волей-неволей пришлось, по моей слабости, взять тебя в провожатые. Если бы не хворь. Бог знает, когда бы я до этого додумался.
Я не стал возражать спутнику, но остаток пути размышлял над его словами.
Добравшись до бухты, мы столкнули лодку на воду и двинулись в путь. Амвросий вновь принялся учить меня искусству гребли. «Нужно стоять в лодке, вглядываясь вперед», – наставлял монах. Но мое тело и руки помнили иные приемы гребли, и я предпочел управляться с веслами по-своему.
Море было спокойно.
Через полчаса мы подплыли к широкой бухте, в глубине которой виднелись внушительные монастырские постройки. Над старинной невысокой стеной возвышалась звонница, виднелись многочисленные зеленые купола монастырских церквей.
Причалив, мы сошли на пирс.
В конце пологой береговой террасы, почти напротив ворот, стояло здание, к которому и направился Амвросий. На ходу он пояснил, что хочет устроить меня в монастырской гостинице, пока сам заглянет в библиотеку и сообщит отцу Дорофею о нашем прибытии.
Возле пирса я впервые увидел людей не в монашеских одеяниях: мужчин разных возрастов, стариков и мальчиков, говоривших на незнакомых мне языках. Порой в разноязыком говоре местных вспыхивали обрывки русских фраз, звучали отдельные слова на другом, вроде бы знакомом мне наречии.
– Англичане приехали, – вскользь заметил Амвросий. – Или американцы…
В гостинице нас встретил приветливый бородатый монах, усадивший меня и Амвросия за широкий стол в холле, рядом с несколькими посетителями. Спустя несколько минут монах принес нам по чашечке дымящегося кофе с виноградным лукумом и по стакану чистой холодной воды.
Устроив меня на отдых в келью с высокими потолками и глубокими оконными проемами, выходящими прямо на море, Амвросий ушел. Получасовая прогулка на свежем морском воздухе сморила меня, и даже крепкий кофе не придал желанного заряда бодрости.
Я уснул…
Разбудил меня Амвросий, который пришел с известием о том, что отец Дорофей ждет нас. Родные стены, казалось, прибавили Амвросию сил. Несмотря на то, что старец совсем не отдыхал, выглядел и двигался он гораздо бодрее, чем в начале нашего путешествия.
В створке монастырских ворот хлопнула калитка, и мы оказались внутри. Мне показалось, что за массивными стенами властвовала тишина: не издавая звуков, степенно двигались монахи, и, словно подчиняясь общему благочинию, невольно понижали голоса и сдерживали жесты прибывшие сюда паломники. Даже морской ветер практически беззвучно шелестел листвой могучих деревьев…
Отец Дорофей принял нас в библиотеке. Я невольно подумал, насколько хорошо сочетается облик мудрого старца с книжными стеллажами под сводчатым потолком.
Во время непродолжительной беседы мы пришли к вопросу: не следует ли мне обратиться в российское консульство с заявлением о найденном русском человеке, потерявшем память? Я с радостью ухватился за эту мысль, но отец Дорофей привел несколько доводов, которые охладили мой пыл. Во-первых, не стало Советского Союза, а владение русским языком отнюдь не означает, что я – российский подданный. Во-вторых, мое прошлое покрыто густым туманом: не повредит ли мне возвращение на родину и разыскная суета, которая, несомненно, начнется?
Ясного ответа на эти вопросы мы не нашли, а потому решили повременить с обращением к консулу.
– Конечно, – сказал отец Дорофей, – если на тебе, сын мой, лежит неведомый тяжкий грех, то необходимо вернуться и понести за него наказание. Кто знает, может быть, именно для этого креста ты избежал смерти, но беспамятство твое – несомненный знак Господень и Его Промысел. Обычно, если кто-то хочет что-либо предпринять, он должен молиться: «Матерь Божия, устрой все так, как Ты Сама сочтешь нужным и полезным». Почувствовав сердцем волю Божию, необходимо соответственно и поступать. Иногда все устраивается совершенно иначе, чем задумывал человек, но всегда намного лучше, чем можно было представить.
В завершение нашей беседы я выяснил, что Амвросий вскоре отправится обратно, мне же отец Дорофей предложил погостить в монастыре.
Сколь ни заманчивым было предложение, я не мог согласиться: Амвросий нуждался в моей помощи, и я с трудом мог представить, как он справится на обратном пути с веслами.
– В Писании сказано: делами человек оправдан будет, – согласился отец Дорофей, но взял с меня слово, что я непременно наведаюсь в монастырь.
Всю обратную дорогу мы провели в молчании. Не знаю, о чем размышлял Амвросий, я же снова и снова обдумывал нашу беседу с отцом Дорофеем, переживая заново все увиденное в монастыре. Перед отъездом отец Дорофей провел нас по соборам, показал наиболее почитаемые иконы, поведал связанные с каждой из них легенды и предания.
– Вот образ Покрова, – произнес он, подходя к одной из икон, – славен тем, что в праздник Покрова один из наших братии увидел при этой иконе во время бдения саму Матерь Божию. Она держала покров радужного цвета, усыпанный золотыми крестиками, внимала молитвам и Сама молилась о величающих Ее и молящихся Ей. Ее благодатное присутствие ощущали все в соборе, и даже двенадцатичасовая служба не казалась утомительной, а была наполнена неземною радостью.
Свидетельства чудотворности отец Дорофей приводил почти о каждой из икон этого собора и других монастырей Афона.
Амвросий обращался к святым образам с поклоном и молитвой, крестился, преклонял колени. Я же внимательно слушал нашего проводника, всматривался в старинную иконопись, задумывался о безымянных мастерах, писавших эти лики.
Неведомое чувство испытывал я, приближаясь к святым мощам и чудотворным иконам…
Отец Дорофей внимательно поглядывал на меня. Когда мы оказались на монастырском дворе, он произнес:
– Один паломник из России, побывавший у нас, написал так: «…если вы придете к святыням, как туристы – вы ничего не унесете с собой, ничего не почувствуете. Только взглянете на них и воскликнете: «Какой изящный ковчег у мощей! Взгляните, как чудесно написана эта икона! Неужели VIII век? Ах, какая сохранность!» Но через несколько дней вы забудете обо всем. Уедете такими же, какими сюда приехали. Если вы действительно хотите понять и ощутить силу чудотворной иконы, то молитесь перед ней Господу. Молитесь просто, без словесных хитросплетений и пустых восклицаний. Молитесь о том, что у вас на сердце, попытайтесь познать, почему оно столь мучительно болит. Молитесь об избавлении от греховных привычек, с которыми не можете совладать, о вразумлении в сложных обстоятельствах, о защите от злобы враждебных к вам людей, о помощи родным и близким, об исцелении болезней и обо всем том, что подскажут ваше сердце и совесть. Только молитесь! И тогда вы поймете, что есть чудотворная икона. Это невозможно описать словами – это надо почувствовать… Божественная сила, изливаясь через святыню, пронизывая насквозь душу и тело, омоет вас. Подобно речным струям, из которых человек никогда не выходит прежним… Люди меняются и становятся лучше».
Я часто вспоминал слова отца Дорофея, пытался разобраться в собственных ощущениях. Я понял – к молитве меня не тянет.
Но ни уединенность нашего с Амвросием убежища, ни одинокий труд на земле среди благоухающей зелени, ни бесконечный морской простор, ни великолепная звездная россыпь в небе не давали мне такого безмятежного душевного покоя, какой я ощутил, оказавшись в монастыре! Даже вопросы, касавшиеся моего неведомого прошлого, на время оставили меня. За монастырскими стенами таился совершенно иной, неведомый мне прежде, ритм жизни, и он, помимо моей воли, притягивал меня…
Мы причалили к нашему берегу. Амвросий, стараясь сохранить настроение, охватившее нас после посещения монастыря, не пошел к месту ночлега, а свернул в горы и побрел прямиком к тропе, ведущей в молитвенную келью, жестом позвав меня за собою.
И я ощутил непреодолимое желание последовать за ним.
Сделав несколько шагов по камням, еще хранившим дневное тепло, ощущаемое через тонкие подошвы сандалий, я споткнулся. В первое мгновение я подумал, что не заметил толстый корень склонившегося над тропинкой дерева. Но это был не корень. Я едва успел отпрянуть, когда прямо передо мной взвилась пружинистая, готовая к броску, раздраженно шипящая змея.
Я вскрикнул.
Амвросий в один прыжок преодолел разделявшее нас расстояние. Пока моя рука судорожно нащупывала палку или хотя бы камень, монах схватил меня за плечо и сильным движением оттолкнул в сторону. Обезопасив меня, старец замер на месте и стал внимательно смотреть на змею Так прошло несколько секунд, показавшихся мне вечностью…
Вдруг мощное тело змеи опало, и она, извиваясь, исчезла в россыпи камней.
– Что ты ей сказал, Амвросий? – шутливо спросил я, улыбаясь непослушными губами.
– Лишь то, что мы не желаем ей зла и всякая тварь благословенна Господом, – ответил Амвросий, и… мне показалось, что он не шутил.
Мы продолжили путь по горной тропинке. На полпути Амвросий, обернувшись, произнес:
– Тебе повстречался полоз – разновидность ужа. Их полно у меня на родине. Он безвреден, да и ты напугал его не меньше, чем он тебя. Вот если бы ты споткнулся о рогатую гадюку… Они тоже водятся в здешних местах.
– Ты и тогда не позволил бы мне схватить палку?
– Разве ты поторопился бы убить существо, виноватое только в том, что оно от тебя оборонялось?
Мне хотелось возразить: «А если бы она меня ужалила?»
Но слова эти казались наивными и детскими, и я промолчал.
Но идти дальше мне расхотелось.
– Ты возвращаешься? – спросил Амвросий, когда я повернул назад. В голосе его звучало искреннее сожаление. – Ну что же… Я буду молиться за тебя.
Я побрел в обратном направлении, внимательно приглядываясь не только к корням, но даже к теням веток на дороге, которые старательно обходил.
«Что это было?» – спрашивал я самого себя. После разговоров с монахами все окружающее казалось исполненным непонятных знаков и предзнаменований. Я вернулся, испугавшись безобидного полоза. Может быть, неведомые силы не хотели, чтобы я добрался до кельи? «Или ты просто пока не готов прийти туда», – подсказал мне внутренний голос. После некоторого раздумья я согласился с явившимся мне подсказчиком.
Рано мне молиться с Амвросием в его келье…
А вдруг это враг человеческий в образе змеи пожелал смутить меня?! Я же – поддался ему: испугался и повернул назад…
Наверняка Амвросий мог бы все разъяснить, но гордыня помешала мне заговорить с ним. Я настойчиво уверял себя, что свои проблемы должен решать самостоятельно.
Много времени должно было пройти, прежде чем я понял, что напрасно сомневался. Господь услышал и принял бы молитву, идущую от сердца, где бы она ни прозвучала: в соборе перед святыми чудотворными иконами, в келье отца Амвросия, в ладье посреди моря или на горной тропе, где встретился мне полоз. Но, даже испугавшись змеи, я не воззвал к Господу, истолковал происшедшее по-своему и повернул вспять – к своим безответным вопросам, к своим сомнениям…
Снова не услышал, как Спаситель стучится в мое сердце!
Значит, не ожила пока моя душа, не пришел конец испытаниям.