Денек выдался что надо. Три последних дня не переставая лил дождь, но сегодня небо вдруг совершенно прояснилось, словно солнце решило показать, что еще способно светить по-летнему.
Молодой человек в грязном клеенчатом фартуке сидел на деревянном ящике и курил сигарету «Космос». Он презирал советские сигареты без фильтра, считая их дешевкой и всегда курил только «Космос», изредка делая исключение только для «Родопи». Фартук молодого человека был испачкан засохшей кровью. Несколько пятнышек виднелись и на крупных, смуглых руках. Сигарету он держал в пригоршне, словно защищал ее от ветра, хотя ветра не было.
Лицо у молодого человека было нежное, как у девушки, но глаза – холодные, насмешливые, надменные – выдавали в нем человека жесткого, волевого и знающего себе цену.
За спиной у молодого человека громыхнул ящик, кто-то чертыхнулся. Он лениво повернул голову на голос, и тут глаза его хищно сощурились. Отбросив сигарету в сторону, молодой человек медленно поднялся с деревянного ящика.
Толстяк остановился прямо перед парнем и, снова чертыхнувшись, отряхнул запачканную брючину. Он был ниже парня примерно на голову и смотрел на него снизу вверх, яростно сверкая красноватыми глазками. Маленький, пухлый рот толстяка разжался, и он рявкнул, брызнув слюной:
– Ты что это себе позволяешь, гаденыш?
На какое-то мгновение лицо парня вытянулось от изумления, но он быстро взял себя в руки и спросил как ни в чем не бывало:
– Что-то случилось?
– Случилось? – Губы толстяка скривились. – Он еще спрашивает! Ты кому решил дорогу перебежать, щенок? Ты кого решил под монастырь подвести?
Парень облизнул губы и сказал:
– Олег Павлович, у вас лицо налилось кровью. Это вредно для здоровья. Можно получить инсульт.
– Ты мне зубы не заговаривай, – прорычал толстяк. – Это ты сегодня ночью отгрузил пятьдесят кило мяса Ингушу?
– Мяса? – удивленно перепросил парень. Как бы раздумывая над словами толстяка, он достал из кармана новую сигарету, не спеша чиркнул зажигалкой и закурил. Лишь затем поинтересовался: – Откуда у вас такая информация?
– Не твое дело. Ты лучше отвечай: отгружал или нет?
Парень выпустил уголком рта струю сизого дыма и качнул головой:
– Нет. Это все наговоры. Инсинуации.
Непонятное слово взбесило толстяка. Складки на его красном лице затряслись.
– Какие, к черту, инсинуации! – яростно прохрипел он. – Ты меня что, за дурака держишь?
– Я? Вас? – Парень надменно улыбнулся. – Что вы, Олег Павлович. За вашего «дурака» вас держит только ваша жена. Ну, может, иногда любовница.
Толстяк снова затрясся и уже раскрыл рот для ругани, но вдруг передумал.
– Издеваешься, да? – с усмешкой спросил он. – Ну-ну. Если думаешь, что я тебя просто уволю, – ошибаешься. По этапу у меня пойдешь, понял? Клопов на нарах кормить будешь.
Парень передернул плечами и насмешливо сказал:
– Вы поосторожнее с угрозами. А то я чуть в штаны от страха не наделал.
– Даю тебе три дня, чтобы возместил недостачу, – холодно сказал толстяк. – Если через три дня денег не будет – я звоню в милицию.
– А не боитесь?
– Мне бояться нечего. Моя совесть чиста.
– Еще бы! – кивнул парень. – Вы умеете заметать следы, знаю. Но я тоже не вчера родился. Олег Палыч, может, лучше оставим все как есть, а? Ну к чему нам эти разборки? Мы же с вами собратья по разуму. Ну откусил я немного от вашего пирога, ну и что? Даже Бог велел делиться!
Толстяк удивленно уставился на парня, словно впервые его увидел. Затем на лице его появилось чувство глубокой брезгливости, словно он смотрел не на человека, а на какую-то гусеницу.
– Три дня, – повторил толстяк. – Иначе цугундер.
Затем повернулся и, по-бабьи вихляя толстым задом, двинулся между коробками.
– Сука жирная. Это мы еще посмотрим, кто из нас на цугундер отправится.
В восемь часов вечера того же дня молодой человек снял испачканный кровью фартук мясника и повесил на ржавый гвоздь, торчащий из деревянной балки. Затем сходил в душ, где долго стоял под струей горячей воды.
Выйдя из душа, молодой человек докрасна растер кожу махровым полотенцем, затем надел чистую белую рубашку, брюки и замшевый пиджак. Осмотрев свое отражение в зеркальце, молодой человек остался доволен и даже легонько кивнул самому себе.
Полчаса спустя он вошел во дворик старого пятиэтажного дома, внимательно огляделся и, увидев группу подростков, кучкующихся за старым, колченогим столом, установленным в углу двора, двинулся к ним.
Их было трое, этих подростков. Худощавые, в кепках и потертых пиджаках, они сидели на скамейке, а их вождь – длинный, сухопарый, с черными, узкими глазами – восседал прямо на столе. В углу его тонкого рта дымилась «Прима». Этот был намного старше других.
– Ба! Кого я вижу! – насмешливо воскликнул узкоглазый, завидев приближающегося гостя. Голос у узкоглазого был противный – высокий и слегка шепелявый, словно у него отсутствовал кончик языка.
Молодой человек вразвалочку подошел к столу.
– Здорово, Калмык! Привет, парни! – сказал он и поочередно пожал руки всем собравшимся, начав с узкоглазого.
Узкоглазый цыкнул слюной сквозь редкие зубы, блеснув желтой фиксой, и поинтересовался:
– Каким ветром тебя сюда занесло?
– Попутным, – ответил молодой человек. – Давай-ка отойдем. Разговор есть.
Калмык махнул рукой в сторону подростков:
– У меня от них нет секретов.
– А у меня есть, – веско проговорил молодой человек.
– Да? Ну тогда ладно. Пацаны, обождите меня возле подъезда. Я скоро подойду.
Подростки нехотя поднялись со скамейки и побрели к подъезду. Оставшись одни, Калмык и молодой человек закурили «Космос». Молодой человек выпустил струйку дыма уголком рта и сказал:
– Калмык, я слышал, ты отчаянный парень.
– Что есть, то есть, – подтвердил узкоглазый.
– У меня к тебе дело. Опасное, но набашляю щедро.
Калмык внимательно посмотрел на молодого человека:
– Дело, говоришь? А не пыльное? Я руки пачкать не люблю.
– Если хочешь заработать, придется немного испачкаться, – сказал молодой человек, глядя Калмыку прямо в глаза. – Без этого никак.
Калмык, не выдержав пристального взгляда, отвел глаза, сделав вид, что смахивает с рукава пиджака какую-то соринку. Потом снова повернулся к молодому человеку и, прищурив и без того узкие глаза, нагловато проговорил:
– Темнишь ты что-то, фраер. Смотри, я темнил не люблю. Давай выкладывай, что за дело.
Однако молодой человек не спешил «выкладывать», он продолжал внимательно разглядывать своего собеседника, и в глазах его стояло сомнение.
– Да ладно, фраерок, не менжуйся, – не вытерпел Калмык. – Что за дело-то?
Молодой человек еще немного помолчал, словно не замечая, что своим молчанием выводит Калмыка из себя, затем спокойно сказал:
– Это должно остаться между нами, вне зависимости от того, возьмешься ты за него или нет.
– Ты че, меня за стукача держишь? – обиженно протянул Калмык.
Молодой человек покачал головой:
– Нет. Потому к тебе и пришел. А дело у меня такое…
Время летело быстро. На исходе третьего дня солнце совершенно выдохлось и спряталось за набежавшие черные тучи. В воздухе запахло холодом и осенью.
На город спускались сумерки. Олег Павлович Барыкин, директор Черемушкинского рынка, выбрался из бежевой «Нивы», захлопнул дверцу, проверил, надежно ли она закрыта, и лишь затем вышел из гаража. Гараж был добротный – из белого кирпича, с железными воротами и крышей, выкрашенными в мрачноватый черный цвет.
В преддверии грозы у Олега Павловича весь день скакало давление, так что к вечеру он чувствовал себя совершенно измотанным.
Заперев дверь гаража, он спрятал ключи в карман и огляделся. Олега Павловича с утра преследовали неприятные предчувствия. Бог его знает из-за чего. Может, из-за проблем с кавказцами, которые так и норовили подмять Барыкина и его хозяйство под себя. Да еще этот щенок мясник с ними спутался. Как там его зовут?
За спиной у Барыкина послышался какой-то шорох. Он быстро обернулся, но ничего подозрительного не увидел. Вдохнув полной грудью холодноватый, сырой воздух, Олег Павлович медленно двинулся между гаражами.
Мысли Барыкина вновь вернулись к наглому щенку, который надумал перебежать ему дорогу, наладив свой маленький бизнес. Это ж надо такое придумать – «мы с вами собратья по разуму».
Порыв холодного ветра швырнул к ногам Олега Павловича горсть сухих желтых листьев и заставил его поежиться. Погода портилась прямо на глазах. Да и настроение у Барыкина было под стать погоде.
«Ладно, не забивай голову», – сказал себе Олег Павлович.
– Эй, дядя! – окликнул кто-то.
Олег Павлович вздрогнул и увидел прямо перед собой противную узкоглазую физиономию.
– Сигаретки не найдется? – ухмыляясь, спросил узкоглазый.
– Не курю, – буркнул Барыкин и прошел мимо парня.
«Проклятая шпана, проходу от вас не стало, – с неудовольствием подумал Олег Павлович. – И чем дальше, тем…»
Додумать Барыкин не успел. Холодное, узкое лезвие стилета вошло ему под левую лопатку. Удар был нанесен мастерски. Олег Павлович почти не почувствовал боли. Он ощутил слабость. Ноги Барыкина подогнулись, и он тяжело повалился на бетонную дорожку.
Узкоглазый воровато огляделся по сторонам, сплюнул сквозь зубы на жирное тело Барыкина, затем отбежал к железной оградке сквера, перемахнул через нее – и был таков.
Если бы Калмык обернулся, он бы увидел, как со стороны дома вслед ему смотрит маленький, сухой старичок со слезящимися, однако не по возрасту зоркими глазами и копной желтовато-седых волос.
– Вот козел, что творит! – восхищенно покачал головой старик. – Одним прыжком перемахнул! Прямо как я в молодости. Факт!
Дождь, который с утра грозил обрушиться на город, зарядил к вечеру, да так споро, что уже через пять минут выбоины бетонной дорожки блестели от луж.
Труп Барыкина лежал под дождем ничем не прикрытый. Рукоять стилета по-прежнему торчала у него из-под лопатки. Эксперт, пожилой рыжеволосый мужчина в очках, тщательно осмотрел труп и со вздохом выпрямился.
– Ноги затекли, – пожаловался он стоявшему рядом оперативнику. – Да еще этот дождь проклятый. – Он зябко поежился и поправил стоячий ворот плаща. – Думаю, никаких следов мы не найдем. Если что-то и было, то ливнем смыло. Можно к вам под зонтик?
Оперативник кивнул, и эксперт нырнул к нему под широкий зонт. Оперативник был молодым парнем с грубым, плохо выбритым лицом. Из уголка губ торчала дымящаяся папироса.
– И свидетелей тоже никаких, – проворчал оперативник, вынул изо рта папиросу, посмотрел на нее и швырнул в лужу. – Намокла, сволочь.
– Что? – вышел из задумчивости эксперт.
– Ничего. Вася Чернов бегает по квартирам, но не думаю, что из этого что-то выйдет. Протокол осмотра мы составили. Думаю, труп можно увозить.
– Да, Иван Иваныч, загружайте, – кивнул эксперт.
Внезапно ливень прекратился, перейдя в легкую, противную морось. За спиной у милиционеров послышались неторопливые, шлепающие шажки. Эксперт и оперативник обернулись. По мокрой бетонной дорожке, прихрамывая, ковылял маленький седовласый старик. Подойдя к ним вплотную, старик внимательно посмотрел на оперативника и сказал:
– Вы Игнатьев?
– Ну допустим, – ответил оперативник.
– Мне сказали, что вы здесь главный. Это так?
Оперативник смерил старика таким же внимательным взглядом и кивнул:
– Так.
Старик хотел что-то сказать, но покосился на труп толстяка и сглотнул слюну.
– Что, дедушка, зрелище не для слабонервных? – усмехнулся оперативник Игнатьев.
– Да уж, всякого за долгую жизнь повидал, но жмуриков до сих пор пугаюсь, – морщиня мокрое лицо, ответил старик. – Милый, ты зонтик-то сложи, а то мне на шляпу капает.
Оперативник сложил зонт и сунул его под мышку.
– И папироской дедушку угости, – хитренько улыбнулся дед. – Внакладе не останешься, обещаю.
Игнатьев достал из кармана пачку «Беломорканала», вытряхнул папиросу и протянул старику. Вторую сунул себе в рот. Предложил было и эксперту, но тот отрицательно покачал головой.
Закурив, оперативник спросил:
– Дедусь, вы просто так подошли, или вам есть что сказать по делу?
Дед пошамкал по патрону папиросы губами и неторопливо ответил:
– А ты на меня не дави, сынок, не надо. Между прочим, у меня внук такой, как ты.
– Вам повезло, – усмехнулся Игнатьев. – Он посмотрел на часы. – Дедуль, давайте побыстрее, скоро совсем стемнеет, а у нас еще куча работы.
– Опять давишь, – недовольно проворчал старик.
– Да не давлю я!
– А я говорю – давишь. Факт!
Эксперт посмотрел на старика, на оперативника, ухмыльнулся и поправил на переносице очки. Оперативник покосился на ухмыляющегося эксперта, и лицо его стало еще недовольней.
– Итак, дедушка, – заговорил он как можно мягче, – что вы хотите нам сообщить? Вы заметили что-то подозрительное?
– Не что-то, а кого-то, – ответил старик. – А видел я, сынок, того, кто Барыкину ножик в спину воткнул.
– Видели? – хором переспросили эксперт и оперативник.
Старик кивнул:
– Видел. И очень хорошо видел. Вот как вас сейчас. Только рот он так широко, как вы, не раскрывал.
Эксперт и оперативник захлопнули рты.
– Дедушка, расскажите подробнее, – попросил Игнатьев.
Старик улыбнулся щербатым ртом:
– Затем и пришел. Было это часа полтора назад. Стоял я аккурат вон там, – он махнул костлявой рукой в сторону дерева, – возле клена. Стою, значит, курю и вижу – бежит! Тощий, обшарпанный, как пес, и в кепке. Добежал до заборчика, прыг, как козел, – только его и видели.
– Вы успели разглядеть его лицо? – спросил оперативник Игнатьев.
– А то! Лицо худое, желтое. А глазки узкие, как у киргиза.
Эксперт поправил очки.
– Как это вы разглядели на таком расстоянии? – с сомнением спросил он. – Тут же метров двадцать будет.
– А вот так и разглядел. Ты не смотри, что у меня зубов нет. Зрение у меня до сих пор сто процентов. Я во время войны снайпером был, в копейку с пятидесяти шагов без оптики попадал. Факт! А ты говоришь – двадцать!
– Ну тогда беру свои слова обратно, – покорно кивнул эксперт.
А оперативник, сверля старика глазами, спросил:
– Поможете нам составить его фотопортрет?
– А то как же, – польщенно отозвался старик. – Я по этим делам мастер. Сам в шестидесятых фотографом на свадьбах подрабатывал. В два счета тебе его сфотографирую. Внакладе не останешься. Факт!
Игнатьев швырнул окурок себе под ноги, взял старика под руку и решительно произнес:
– Поехали!
Экран телевизора тускло мерцал в полутемной комнате. В старом скрипучем кресле под красным абажуром сидела пожилая женщина с вязаньем на коленях. Спицы споро мелькали в ее сухих, изрезанных голубоватыми венами пальцах.
– Сынок, сделай-ка погромче, – попросила она, не отрываясь от вязания.
Молодой человек, одетый в клетчатую ковбойку и потертые штаны, встал с дивана, подошел к телевизору и крутанул ручку громкости.
– …По подозрению в убийстве, – забубнил монотонный голос ведущего, – разыскивается двадцатипятилетний Эдуард Иргалиевич Кубашев по кличке Калмык. Просим вас внимательно посмотреть на его фотографию.
На экране телевизора возник нечеткий черно-белый снимок худого, узкоглазого человека.
– Ну и рожа, – проговорила женщина, глянув на снимок поверх очков.
– …Если вы что-то знаете о местонахождении Эдуарда Иргалиевича Кубашева, просьба сообщить в милицию по телефону ноль два…
Молодой человек, все еще столбом стоявший у телевизора, снова протянул руку и убавил громкость.
– Показывают всякую муть, – непонятно от чего раздражаясь, проговорил он. – Лучше бы кино показали.
Женщина, продолжая постукивать железными спицами, покачала пепельной головой:
– Страсти-то какие! Да, сынок?
– Муть, вот и все, – коротко ответил сын, снова уселся на диван и раскрыл «Технику – молодежи».
– И лицо как будто знакомое, – раздумчиво продолжала мать. – Тебе не кажется?
Молодой человек, пролистывая журнал, покачал головой:
– Нет, мам. Может, ты его с кем-то спутала. Киргизы все друг на друга похожи.
– Может быть. Ты смотри поздно в сквере не гуляй. Шпана сейчас знаешь какая!
– А я и не гуляю. У меня на это нет времени. Ты же знаешь – я готовлюсь к экзаменам в институт.
Мать глянула на сына и улыбнулась:
– Это хорошо, сынок. В наше время без учебы никуда. Был бы жив папа, он бы тебе то же самое сказал.
– Да, мам, я знаю.
Женщина отложила вязанье и ласково посмотрела на сына.
– Подойди ко мне, – попросила она.
Молодой человек нехотя поднялся, подошел к креслу и наклонился. Женщина нежно поцеловала его в лоб.
– Совсем большой ты у меня стал. И на отца так похож. Жаль, что он не дожил. Гордился бы тобой.
Она всхлипнула. Молодой человек погладил ладонью седые волосы женщины, поцеловал ее в щеку и выпрямился.
– Пойду к себе позанимаюсь, – сказал он.
Женщина кивнула:
– Иди. Только допоздна не засиживайся. Совсем ты с этой учебой не высыпаешься.
– Ничего, мам, на том свете отосплюсь.
– Дурачок. Типун тебе на язык.
Молодой человек хохотнул, еще раз поцеловал мать в морщинистую щеку и ушел к себе в комнату.
Желтый свет настольной лампы ярко освещал раскрытый учебник «Истории СССР». Однако молодой человек смотрел не на учебник, а в черный квадрат окна с еле виднеющимися тусклыми пятнами далеких фонарей. Вот уже десять минут он сидел с напряженным лицом, погруженный в глубокую задумчивость.
Когда на столе зазвонил телефон, молодой человек вздрогнул и поспешно схватил трубку:
– Слушаю!
– Правильно делаешь, что слушаешь, фраерок, – прошипел в ответ знакомый шепелявый голос.
– Калмык?!
– Он самый. Только не надо так орать.
Молодой человек нервно оглянулся на дверь комнаты и понизил голос:
– Ты где?
– Где надо. Смотрел сейчас телик?
– Да. Тебя еще утром показывали. Я тебе домой звонил, но там никто трубку не берет.
– А кому там брать? Папаша третий день из запоя не выходит. А мать вообще дома не ночует. Та еще семейка!
Молодой человек переложил трубку в другую руку и снова плотно прижал ее к уху.
– Калмык, тебе нужно уехать из города, – хрипло прошептал он. – Тебя ищет вся столичная ментура.
– Не впаривай, фраерок. И без тебя знаю.
– Что делать-то теперь?
– Пока не знаю. По-любому, сперва надо залечь на дно. Там решим, что делать.
– Где сейчас?
– В Караганде. – Калмык помолчал. – Встретиться нам нужно. Помнится, ты мне кое-что должен.
– Я помню. Ты же знаешь, за мной не заржавеет.
– Конечно, не заржавеет. А то ты вслед за своим жирняем отправишься. Ты меня знаешь, фраерок, я шутки не шучу. Придется тебе мошну порастрясти. Такса возросла в три раза, всосал?
– К-как – в три раза? Где же я… возьму?
– Твои проблемы. Мне чтобы к субботе бабки были, понял? Иначе я сам в ментуру сдамся и тебя на поводке, как телка, приведу.
– Погоди, Калмык. Погоди, не горячись. – Молодой человек потер потный лоб. – Я… я что-нибудь придумаю. Честное слово!
– Смотри, фраерок, ты у меня на крючке. Послезавтра перезвоню, примерно в это же время. И не дай тебе бог не оказаться дома. Из-под земли достану, понял?
– Да понял я, понял!
– Ну тады бывай.
В трубке раздались короткие гудки. Некоторое время молодой человек сидел молча. Его лоб и щеки поблескивали от пота. Глаза блестели. Костяшки пальцев, все еще судорожно сжимающих трубку телефона, побелели от напряжения. Наконец он положил трубку на рычаг и тихо проговорил:
– Будь что будет.
Трава была высокая и мокрая. В ботинках хлюпало. Брюки, промокшие и потемневшие до самых колен, неприятно липли к ногам. Вдалеке между деревьями виднелись первые окраинные дома деревни. Это были простые крестьянские срубы, сложенные из посеревших от времени бревен.
Молодой человек выбрался из травы на проторенную дорогу, остановился и отжал штанины. Стало лучше, но ненамного. Он хорошенько огляделся.
– Крайний справа дом, – прошептал он. – С флюгером в виде петуха…
Нужный дом он увидел не сразу. Тот был совсем невысокий и изрядно покосившийся. На коньке крыши сиротливо торчал ржавый флюгер. Лишь имея богатое воображение, можно было опознать в этом куске почерневшей жести петуха.
Молодой человек уверенно двинулся к дому.
Калитка, тоскливо скрипнув, отворилась, и он вошел во двор. В окне дома мелькнуло чье-то лицо и тут же скрылось снова. Полминуты спустя в сенях тяжело лязгнул засов. Дверь распахнулась с душераздирающим скрежетом. На пороге стоял худой, небритый Калмык.
Он молча посторонился, и молодой человек вошел в небольшие, пропахшие гнилыми досками сени. Калмык задвинул засов и повернулся к гостю.
– Хвоста не было? – быстро спросил он.
– Да вроде нет.
– Вроде – у бабы в огороде, – недовольно прошепелявил Калмык.
– Точно не было, – спокойно сказал тогда гость.
– Смотри, – угрожающе сказал Калмык. – Ну че стоишь, как хрен на рассвете? Двигай в комнату!
В комнате гнильем воняло еще больше, чем в сенях. К запаху гнили примешивался запах водочного перегара.
– Как ты только тут живешь? – брезгливо поморщившись, сказал молодой человек.
– Каком, – сухо ответил Калмык. – Водяры дернешь?
– Нет, не хочется.
– А я дерну. – Калмык взял со стола бутылку с криво приклеенной этикеткой, плеснул в грязный граненый стакан, прищурился на гостя: – Точно не хочешь?
– Точно.
– Хрен с тобой. Ну за свободу – век воли не видать! – Он опрокинул содержимое стакана в рот и, поморщившись, зажевал водку вялой редиской. Затем в упор посмотрел на гостя и пролаял:
– Ну че, фраер, бабло принес?
– Да. Только…
– Что только? – вскинул кривую бровь Калмык.
– Я не смог собрать всю сумму.
Калмык сплюнул сквозь зубы прямо на пол и хищно прищурился.
– Че-то я не понял, фраерок, – гундосо пропел он. – Повтори-ка!
Молодой человек нахмурился.
– Что тут непонятного? – спокойно сказал он. – Я не смог набрать нужную сумму. Но я отдам. Пусть не сразу, но отдам.
Несколько секунд Калмык в упор разглядывал гостя. Наконец по лицу его расползлась жестокая улыбка.
– Вижу, ты по киче стосковался? Ладно, давай что есть. Остальное потом донесешь. Мы теперь часто будем видеться, фраерок. Ты у меня вроде посыльного будешь – подай-принеси. Сам-то я нынче невыездной.
– Тебе нужно уехать.
– Не твое собачье дело, что мне нужно. Где лавандос?
Калмык протянул ладонь. Молодой человек сунул руку в карман болоньевой куртки и небрежно швырнул на стол пачку денег, перетянутую белой резинкой.
– Ого! Живем, братуха! – Калмык сгреб деньги, стянул с пачки резинку и принялся скрупулезно пересчитывать купюры, шевеля плоскими губами.
Гость тем временем встал со стула и принялся неторопливо похаживать по комнате, поглядывая на лысоватый затылок Калмыка. Тот, увлеченный пересчетом, не обращал на гостя никакого внимания.
– Семь… восемь… девять… – бубнил Калмык, то и дело слюнявя пальцы.
Продолжая коситься на затылок бандита, молодой человек спокойно взял с печки небольшую, почерневшую от копоти кочергу. Взвесил ее на ладони и крепко сжал в пальцах.
– Ну как? – спросил он.
Калмык выровнял пачку ладонями, снова перетянул резинкой и запихал в карман пиджака.
– Маловато, но на первое время хва…
Удар прозвучал глухо и отрывисто. Калмык охнул и медленно повернулся к гостю. На его покатый, желтый лоб стекла струйка алой крови. Калмык поднял руку и потрогал лоб пальцами. Затем поднес испачканные кровью пальцы к лицу. В глазах его застыло искреннее изумление. Он перевел взгляд на гостя и, разлепив губы, прохрипел:
– Ах ты сучонок… Да я тебя… на куски порву!
Не успел гость опомниться, как Калмык вскинул руки и с неожиданной резвостью вцепился ему ногтями лицо.
Гость вскрикнул и попытался оторвать от лица цепкие пальцы бандита.
– Убью-ю! – вопил тот, раздирая ногтями щеки гостя.
Молодой человек вскинул руку, и кочерга во второй раз обрушилась на стриженую голову бандита. Пальцы Калмыка разжались. Глаза закатились под брови, и он с грохотом повалился на стол, роняя бутылку и стакан.
Гость отскочил к печке, прерывисто дыша и держа кочергу на изготовку. Из глубоких царапин на его щеках текла кровь.
– Не подходи… не подходи, сволочь… – испуганно шептал он.
Калмык не двигался. Молодой человек опасливо, шажок за шажком, подобрался к распростертому на полу телу. Затем, словно опомнившись, размахнулся и дважды ударил бандита кочергой по черепу.
Голова Калмыка вяло дернулась, как мешок с песком.
С минуту гость смотрел на мертвого бандита, потом прошептал:
– Придурок… Сам виноват, понял?.. Сам!
Дрожащими пальцами гость достал из кармана куртки платок, промокнул окровавленное лицо и тщательно вытер ручку кочерги. Кочергу он положил обратно на печку. Затем запихал пачку денег себе в карман, надел перчатки, снова взял платок и принялся методично и тщательно протирать все, до чего успел дотронуться.
Покончив с этой кропотливой работой, молодой человек еще раз внимательно все осмотрел, стараясь не упустить из виду даже самую мелкую деталь.
– Ну вот, – выдохнул он, закончив осмотр. – Теперь все в порядке…
В сенях молодому человеку пришлось изрядно повозиться с заржавевшим засовом. Выходя из дома, он не заметил выпавший из кармана платок.