Глава первая.
Странный старик
1
Весеннее солнышко приветливо пробежалось лучиками по оконному стеклу и осветило рабочий ежедневник заведующего терапевтическим отделением Максима Викторовича Магамединова.
Максим Викторович допил кофе и поставил пустой стакан на стол. Он потянулся огромной лапищей к рабочему телефону, собираясь позвонить жене и спросить, как она добралась на работу. Несмотря на то, что его брак с Катериной длился уже почти двадцать лет, чувства к любимой и единственной жене у него не остыли. Он звонил ей каждое утро, сразу после того как выпивал кружку кофе, и приступал к работе только тогда, когда был точно уверен, что она добралась на работу и что с ней всё в порядке. За пару минут утреннего телефонного разговора он раз пять, а то и больше, ухитрялся повторить ей, что он её очень любит.
В дверь его кабинета кто-то трижды постучал. Максим Викторович отпрянул от телефона, словно его могли застукать с поличным на месте преступления.
– Войдите! – гаркнул он.
В кабинет несмело вошла пожилая женщина. Беспорядочные седые пряди волос свисали на её лоб. Она поправила их слабой дряблой рукой и заговорила:
– Здравствуйте, Максим Викторович. Просьба у меня к вам… Вы уж выпишите меня сегодня, а? Очень вас прошу.
– И куда вы торопитесь? Куда спешите, Мария Ивановна? – улыбаясь, спросил Магамединов. – Давление у вас высоковато, моя хорошая. Сто девяносто на сто десять – это не шутки. Ещё надо недельку полежать под присмотром врачей.
– По дому соскучилась – страсть. Да и холодно у вас тут чисто в погребе. Зябко…
– Шутите что ли? – удивился заведующий терапевтическим отделением – У нас топят так, что я готов до рубашки раздеться.
– Это у вас. А у нас в палате холод нестерпимый. Я вон и кофту одела, и одеялом накрылась, и всё одно…
Максим Викторович протянул женщине градусник и ласково, но твердо сказал:
– Идите, моя хорошая, в свою палату. Измерьте пока температуру. А я минут через десять к вам загляну, и мы обо всём с вами поговорим.
Мария Ивановна послушно взяла градусник и тихо удалилась. Магамединов снял трубку телефонного аппарата и после первого длинного гудка нажал кнопку с цифрой «четыре».
– Аллочка, – обратился он к старшей медсестре. – Измерь давление у Сарнацкой и вколи ей успокаивающее. Потом передай всем, что собрание сегодня переносится на десять часов утра.
Максим Викторович переключился на городской и дождался, пока его жена поднимет трубку.
– Катя, как доехала?.. Всё нормально?..
– Ну, раз с тобой разговариваю, значит всё тип-топ.
– Слава Богу, а то я что-то разволновался.
Катя не выдержала и звонко засмеялась:
– А ты каждый день в одно и то же время волнуешься, дорогой. Слушай, это у нас семейная традиция уже. Семнадцать лет живём – и каждое утро ты волнуешься. Вот, что я тебе скажу: это любовь, Максимушка. Между прочим, я тоже волнуюсь регулярно, когда ты по вечерам в своей больнице задерживаешься.
– Ну, пожужжи, пожужжи, ещё немножко, – заулыбался в трубку Магамединов, – Так приятно слышать твой голос.
На что Катя ему сразу же ответила:
– Приходи сегодня пораньше, пожужжим вместе.
Где-то в середине разговора дверь в его кабинет без стука открыла Елена Степановна Круглова. Маленькое помещение заполонил приятный запах духов и дорогой косметики. Она прошла мимо заведующего терапевтическим отделением, села на диван и включила электрочайник.
«Вот же, террористка, – пронеслась мысль в голове Магамединова. – Ну, как на это всё реагировать? Ущипнуть за задницу или сделать строгий выговор?» Только утро началось, а у него мысли теперь будут только об одном.
– Ну, всё, любимая, до встречи! Мне пора руководить. Целую! – попрощался с женой Максим Викторович и положил трубку.
– Привет! – произнесла симпатичная женщина лет тридцати с хвостиком, положив ногу на ногу. – Я чаю попью и пойду работать.
– Попей, – медленно протянул заведующий и уставился на открытые колени Кругловой.
– Максим, у тебя с женой давно секс был?
– А? – резко покосившись в сторону, опомнился Магамединов, – Сегодня утром.
– Не вериться что-то.
– Прости. Сколько работаю в больнице, столько и ловлю себя на мысли, что женщины в белых халатах – это лучшее средство от импотенции.
– И это говорит муж моей сестры. А ты не боишься, что я тебя Катюшке сдам?
– Не боюсь я тебя, Ленка. Если б хотела сдать, то давно бы сдала. Вот скажи, родственница, с кем мне тут ещё поговорить, как не с тобой, а?
Закипел электрочайник. Круглова насыпала в кружку заварку и залила кипятком.
– Да, тяжёлый случай! Может даже неизлечимый… Ну, да ладно, проехали. Слышала, Шарецкий на твоё место метит.
– Знаю. После того, как главврач его на последнем банкете похвалил, он из кожи вон лезет, показывает свой ум да хватку.
– Тебя это не пугает?
– Не пугает. Ума у него маловато, а амбиций многовато. Я таких не боялся и не боюсь. Пустышки они.
Круглова взяла кружку чая и сделала несколько маленьких глотков.
– А если главврач так не думает?
Магамединов встал, обошёл стол, присел на его краешек и наклонился к Кругловой.
– Лена, сама подумай. Хлебников, может, от чудес медицины и далёк, но мужик он толковый. Людей насквозь видит, знает, кто на что способен. Меня больше Беленький беспокоит. Чувствую, наломает он дров со своими экспериментами. Евгеника настоящая…. Уволить бы его пока не поздно.
– Глупо верить слухам. Инга наплела эту чушь, а ты всё никак успокоиться не можешь.
– Дай мне время, выведу его на чистую воду. Я Инге доверяю как себе. Мы с ней вместе учились и вместе подвиги трудовые начинали. Не станет она мелко шкодить и тень на плетень наводить, даже с досады.
– Бабник ты не исправимый. Все бабы у тебя: молодцы и красавицы, – шутливо поддела мужа своей сестры Елена Степановна и допила последние капли чая.
– А ты первая, Ленок, что скажешь, вру?
– Нет, это как раз чистая правда, родственничек, – польщёно засмеялась Круглова, помыла свою кружку и заодно стакан из-под кофе. – Говорят, собрание в десять.
– Да, в десять. Не опаздывай.
2
Максим Викторович, как и обещал, заглянул в шестнадцатую палату к Марии Ивановне Сарнацкой. В палате, кроме неё, лежало ещё пять страдальцев, которые так же просились домой, но заведующий отделением не спешил никого из них выписывать, имея на это свои веские причины.
Визуально палату можно было разделить на две стороны. В каждой стороне у стенки стояло по три кровати. В правой стороне – на одной из кроватей сидела красивая девушка Вика и ела сочное яблоко. На второй лежала Сарнацкая и читала газету. На третьей кровати – у самого окна – расположилась Василиса, женщина лет сорока пяти, она не отрывала взгляда от своего зеркальца, стоящего на тумбочке и старательно расчёсывала свои непослушные волосы.
В левой стороне на одной из кроватей спала Макаровна, от которой исходила ужасная вонь, перемешанная со свежим перегаром. Кровать посередине была заправлена и ждала нового больного. А на третьей кровати, что находилась у окна, сидела Чеславовна – старушка «божий одуванчик», которая практически всегда говорила ласковым голосом, но иногда забывалась и внезапно превращалась в свирепого монстра, хорошо знающего матерный язык.
Магамединов остановился в центре палаты и обвёл женщин своим суровым взглядом. Ему не понравилось то, что в палате ощущался перегар. Посмотрев серьёзным и злым взглядом на Макаровну, он мысленно приказал себе не заводиться. Дура, полгода назад перенесла такую серьёзную операцию на сердце, практически с того света врачи её достали, а она этого совершенно не ценит. Ведь судьба дала второй шанс, почему бы не задуматься об этом?
– Доброе утро, дорогие мои, – громко произнёс он и почувствовал, как его лицо наливается злой краской.
Женщины смущённо заулыбались.
– Доброе утро, Максим Викторович, – ответили они хором.
– Ох, не любите вы нас, Максим Викторович, – сладким голосом пропела Василиса.
– Это почему же? – удивился заведующий отделением.
Василиса, прежде чем ответить, демонстративно закуталась в одеяло.
– Да сами глядите, в каком холоде мы живём.
В палате действительно царил жуткий холод. Заведующий терапевтическим отделением подошёл к батарее и дотронулся до неё рукой: она грела исправно и даже чуточку обожгла его ладонь. В чём же дело? Зиму пережили, и никто не жаловался на холод. Он посмотрел на окна: они ещё были утеплены.
– Странно. Ничего не понимаю. Батареи горячие, а в палате холодно. Так разве бывает? – c надеждой, что ему кто-нибудь объяснит причину, спросил Максим Викторович.
– Это вы у нас спрашиваете? – удивилась Василиса.
– Я сегодня же во всём разберусь, – заверил её Магамединов. – Действительно, непорядок.
Магамединов подвинул стул к кровати Марии Ивановны. Сарнацкая сразу же отложила в сторонку газету и попыталась приподняться.
– Мария Ивановна, лежите, не вставайте, – успокоил ее Максим Викторович. – Посмотрел вашу карту, и вот, что вам скажу, моя хорошая. Надо бы вам ещё полежать.
– Нет- нет! – запротестовала женщина.
– Да-да, не спорьте. Никак ваше давление не хочет сбиваться. Проведём-ка мы ещё одно обследование, полечимся, вы, главное сохраняйте спокойствие. Никаких стрессов. Они вам противопоказаны. Договорились?
– Да, что тут выяснять, доктор, что тут обследовать? – не сдавалась Мария Ивановна. – Уж не девочка… Возраст берёт своё…. А может, я всё же дома долечусь, а? Дома говорят и родные стены помогают.
– Не спешите, Мария Ивановна, с такими умозаключениями. В ваши семнадцать с половиной лет рано ещё записываться в старушки, – стал убеждать Магамединов больную.
Сарнацкая польщённо засмеялась.
– Нет, тут, думаю, не в возрасте дело, – стоял на своём Максим Викторович. – Я предполагаю, что у вас камушек двинулся. Давайте-ка мы с вами УЗИ почек сделаем, а там видно будет….
Магамединов убедил Сарнацкую, что ей ещё недельку нужно полежать в больнице, и вышел из палаты. Вернувшись к себе в кабинет, он позвонил в мастерскую:
– Николаич, это Магамединов говорит. Пришли мне человечка своего. Дело у меня к нему есть.
– Рыжов к тебе через полчаса поднимется. Устроит? – спросил начальник мастерской.
– Давай тогда уж лучше через час. А то у меня собрание.
– Как скажешь, шеф. Через час, так через час…
– Ну, всё тогда, Николаич, не хворай! Созвонимся ещё, – произнёс Максим Викторович и положил трубку.
Дверь кабинета задрожала от трёх сильных ударов. Так всегда, прежде чем войти, стучал Погодин Пётр Алексеевич.
– Входи, Погодин! И чего тебе, дурню, с утра от меня надо?
Пётр Алексеевич – завхоз терапевтического отделения, главный над подушками, одеялами, простынями и прочими материальными ценностями, без которых в больнице никак нельзя – закрыл за собой двери, плюхнулся на диван и включил электрочайник.
– Скажи мне, о великий завхоз, чем ты стучишь в двери: головой или ногами? – поинтересовался Магамединов.
Погодин улыбнулся ослепительной улыбкой, показав два золотых зуба:
– Что с вами, Максим Викторович? Мучают слуховые галлюцинации? Я, вообще-то, вошёл без стука.
Погодин взял в руки банку с растворимым кофе и насыпал, не жалея, две чайных ложки с горочкой в кружку Елены Степановны.
– А покрепче ничего нету? – шутливо спросил он.
Покрепче ему, ага. Магамединов знал, что даже «шутка эта» в форме шутки – и та может плохо закончиться. Пройденный вариант. Нет уж, батюшка, тебе только молоко можно, и то не закисшее.
– Петр Алексеевич, ты по делу или как? – сразу поменял тему заведующий терапевтическим отделением.
Пётр Алексеевич Погодин был такой же высокий, как и Магамединов, если не выше. Но в отличие от сильного и упитанного Максима Викторовича, он представлял собой скелет, обтянутый кожей: щёки впалые, длинный острый подбородок, синие круги под глазами, сильно выделяющиеся вперёд кости ключицы, пальцы не толще обычной шариковой ручки – типичный Кощей Бессмертный.
Погодин залил кипяток в кружку.
– Или как. Послушай, я придумал новую историю. Думаю, Стивен Кинг обзавидуется, – произнёс Погодин свою банальную фразу, которой всех в больнице уже достал. Стоит объяснить, что Пётр Алексеевич считал себя великим мастером жанра ужасов и, не стесняясь, говорил всем, что пишет книги-страшилки, после прочтения которых заснуть невозможно.
– О, великий и ужасный, – притворно взвыл Магамединов. – Снова ты выбрал в слушатели именно меня? И за что на этот раз мне такое счастье привалило?!
– Ты единственный, кто от меня ещё не убегает, – улыбнулся завхоз.
– Погоди, я включу диктофон, потом детям своим буду давать слушать на ночь… А то мои сказки в последнее время не пользуются у них популярностью, – произнёс Магамединов и открыл верхний ящик стола.
– Ох! Опять наше общение начинается с секса, – мучительно вздохнул Погодин. – А поговорить?
Магамединов достал из ящика стола небольшой диктофон и нажал на нём кнопку.
– Валяй, рассказывай!!! – поторопил завхоза Максим Викторович. – Между прочим, я уже штук пять твоих страшилок на диктофон записал. Развлекаю всю больницу, когда на ночное дежурство остаюсь.
– Ах, развлекаешь! – горячо вскрикнул безумный писатель. – Небось, бесплатно ещё? Надо бы с тебя гонорар содрать. А то ты, Викторович, потом на этих записях озолотишься. Шутка ли – сюжеты гениальных романов знаменитого Погодина в исполнении автора…
– Ближе к телу, как говорил Мопассан, – постучал пальцем по наручным часам Магамединов.
– Короче. Сюжет такой. Вечер. Почти что ночь. За окном воет ветер. Кидает горсти дождя в окно… – глаза Погодина стали какими-то мутными, он весь погрузился в свою историю. – И вот в квартиру главного героя, назовём его Тимуром, кто-то зловеще стучится.
– Головой или ногами? – подло встрял в рассказ Магамединов.
Погодин взял в руки кружку с кофе и сделал несколько глотков.
– Какая разница! В общем, зловеще стучится… Его дети бегут открывать, а он им кричит: «Стойте, надо сначала посмотреть, кто там». Тимур отталкивает детей и смотрит в глазок. Вдруг что-то острое, вроде спицы с крючком на конце, через глазок проникает внутрь, пронзает глаз, цепляется за мозг и… всего его притягивает к двери.
– Ух ты! А до этого он стоял за километр и смотрел в глазок через бинокль? – удивился Максим Викторович.
– Читай побольше книг! – искренне возмутился Пётр Алексеевич. – У тебя с воображением хреново! Что за манера: спорить с автором?! Слушай дальше: дёргается он в конвульсиях, прилипнув к глазку глазом, барахтается ногами, руками. Потом затихает и под действием гипноза открывает двери. Жуткая паранормальная сила толкает его прямо в грудь, он отлетает к стене, ударяется головой и кричит от боли и страха…
Погодин замолчал, сделал ещё несколько глотков кофе и продолжил:
– Что ты, думаешь, происходит дальше?.. Просыпается этот Тимур ночью и понимает, что всё это ему приснилось. Встаёт с кровати, идёт в туалет. Приспичило ему, никуда от этого не денешься. По дороге в туалет он слышит, что в двери его квартиры кто-то стучит. Он подходит, смотрит в глазок, и его опять кто-то с той стороны притягивает и гипнотизирует. Он, подчиняясь гипнозу, открывает двери, и нечеловеческая сила отбрасывает его к стенке.
– О! Жуть-то какая… – округлил глаза Магамединов.
– А дальше так. Просыпается он весь в холодном поту, сердце бешено стучится. И про себя думает: ну и сон же прикольный – сон во сне! Встаёт, чуть ли не бежит в туалет. Ему так приспичило – жди катастрофы! По дороге слышит: кто-то стучится в двери его квартиры…
– Хорош мучить меня! – улыбнулся Магамединов, выключил диктофон и встал со стула. – Я так понимаю, твою историю можно до бесконечности рассказывать.
– Ошибаешься, – возразил ему Погодин. – Резервы мочевого пузыря ограничены.
– Это верно, – согласился с последним утверждением Максим Викторович. – Мне надо ещё успеть перед собранием в туалет заскочить. Ты допивай кофе, будешь уходить – закроешь двери на ключ. Я к тебе после собрания зайду, ключи заберу.
– Трудно работать творческому человеку среди вас, циников и невежд, – пожаловался Погодин и вылил остатки кофе в раковину. – Подожди, сам закроешь. А я пойду прогуляюсь в морг, поищу вдохновения.
3
Девушка в чёрном платье с коротким рукавом, словно фантом, возникла ниоткуда. Круглова точно знала, что в замкнутом ответвлении коридора никого не было. Когда она вышла из кабинета ультразвуковой диагностики и, посмотрела налево, кроме голубых стен и пустой зелёной скамеечки ничего не увидела. Но, сделав ровно два шага в нужном ей направлении, она почувствовала взгляд и обернулась. Худенькая, сгорбленная, одетая не по сезону девушка с иссиня-чёрными волосами, приближалась к Елене Степановне, её нежные руки перебирали чётки, на плече у неё сидел ворон.
Круглова испугалась очень сильно – не каждый день такое увидишь! Её сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Открыв рот, бедная женщина толком ничего не смогла произнести и мысленно прощалась с жизнью, будто на неё надвигалась сама смерть. Тем временем «чёрное нечто» остановилось в шаге от неё и заговорило:
– Уходи из больницы немедленно. В составленном списке смертей ты под вопросом.
– Девушка, вы в себе? – дрожащим голосом спросила лечащий врач терапевтического отделения.
– Елена Степановна, а вы в себе? – пробил сознание Кругловой женский голос, и она увидела перед собой медсестру из кабинета УЗИ. – Вы карточку больного на столе оставили. Заберите.
Круглова, вытерла платком холодный пот, выступивший на лбу, забрала карточку и извинилась:
– Прости, Света, что-то я себя неважно чувствую. Башка моя раскалывается на части. Пойду «спазмалгон» выпью.
«Что же это со мной творится, – задумалась Круглова, – может, от того, что я села на диету, у меня крыша немного поехала? Дурость какая-то. Стопроцентные галлюцинации. И кому теперь в этом признаваться?»
Поднимаясь по ступенькам на второй этаж, Круглова столкнулась с Погодиным. Он с улыбкой спросил:
– А это что за дрянь с вороном на плече за вами ходит, Елена Степановна?
– Что?! Какая дрянь? – взвизгнула женщина и оглянулась.
Пётр Алексеевич вмиг перестал улыбаться:
– Ну, вы даёте, Круглова, пора уже к моим шуткам привыкнуть и не реагировать так остро.
– Погодин, пошёл вон! Задолбал ты меня со своими ужасами. Услышу от тебя ещё раз что-нибудь подобное – убью, не задумываясь!
Погодин отскочил от Кругловой как от чумной и, ничего не говоря, помчался вниз по ступенькам.
В кармане Елены Степановны зазвонил мобильный телефон:
– Лена, – услышала она голос Максима Викторовича. – В приёмное поступил на скорой больной с острыми болями в области желудка. После осмотра оформляй его к нам в пятую палату.
– Хорошо, Максим, – ответила она ему. – Но, если честно, я уже забегалась по больнице. Ты наших мальчиков тоже запрягай работой, а то они сидят в ординаторской и ничего не делают, только языками чешут.
В боксе номер один приёмного отделения сидел толстый, лет пятидесяти – шестидесяти, мужчина, раздетый по пояс. На шее у него на цепочке висела маленькая коробочка размером со спичечный коробок. Круглова несколько секунд не сводила с неё взгляда.
Мужчина сам указал рукой на странную маленькую коробочку:
– Интересуетесь? Даа… Верите, нет – двадцать лет с себя не снимаю.
– Там, наверное, лежит что-то важное для вас? – рассеянно спросила Круглова и подумала о том, что «глюки», наверное, у неё ёщё не прекратились. Вот же денёк выдался – одно сплошное расстройство психики. У неё и у всех окружающих разом.
– Честно вам сказать доктор, я ведь и сам не знаю, что в ней лежит. Но! Открывать её не имею права.
– О, даже так! – улыбнулась Круглова. – Вы меня заинтриговали… Ладно, расскажите, что вас беспокоит?
Мужчина положил обе руки на низ живота.
– Болит, доктор. Терпеть уже не могу. Верите, нет – не сплю, не ем.
4
Максим Викторович выглянул в окно и увидел три чёрных джипа «Lincoln Luxus», они остановились возле главной проходной. Магамединов хорошо знал эти машины. К ним пожаловал сам мэр города. А значит, сейчас начнётся такая беготня – мама не горюй!
Обычно о приезде мэра в больницу главврач знал заранее, и к такой «радостной встрече» все готовились больше месяца. А тут (на тебе!) явился чёрт без предупреждения. Что бы это значило?
Через три минуты челюсть у Максима Викторовича отвисла чуть ли не до пола. Минуя проходную, к машинам бежал его подчинённый Беленький Борис Анатольевич.
– Вот тебе раз! У нас теперь простые смертные мэров встречают… А что ж тогда главврачу делать? – не веря своим глазам, произнёс Магамединов.
Из джипа навстречу Беленькому вышел лысый качок в чёрном костюме, левой рукой он поправил свои крупные яйца (довольно таки солидный жест для человека, приближённого к мэру), почесал задницу – и всё это проделал непринуждённо, никого не стесняясь.
Борис Анатольевич, подбежав к качку, что только ни вытворял: и кланялся, и танцевал, и руку левую собеседника горячо пожимал обеими руками, и крутил башкой в разные стороны. Качок протянул ему серебристый металлический кейс, который всё это время держал в правой руке и заговорил явно о чём-то серьёзном. Потом указательным пальцем постучал по дорогим наручным часам. Этот жест Магамединов понял так: «времени у тебя, дружок, в обрез». Лысый похлопал Беленького по плечу, развернулся и пошёл к джипу.
Когда крутые машины исчезли из поля зрения заведующего терапевтическим отделением, тот не выдержал, набрал номер мобильника Бориса Анатольевича, и через секунду услышал его голос:
– Алло! Слушаю вас, Максим Викторович!
– Ну что, Борис Анатольевич, получили от мэра задание особой важности? – подколол своего подчинённого Магамединов. – Я рад за вас. Поднимитесь ко мне, я вам тоже работки подкину.
– Максим Викторович, ну зачем вы так говорите? Вот не знаете, а говорите. Это братик мой родной приезжал, в аппарате управления он у меня работает. На таких вот машинках разъезжает, а ведь я его сто раз просил – будь же ты скромнее, что люди подумают, только в краску меня вгоняешь, а он – ни в какую! Служебный, говорит, транспорт. Ничего не могу поделать.
– Ясно, Борис Анатольевич, я и подумать не мог, что у вас такие серьёзные связи.
– Да, какие там связи, Максим Викторович?! Братик это мой родной. Скажете мне тоже…
– Ладно, не прибедняйтесь, жду вас у себя, – сказал напоследок Магамединов, отключился, и подумал: «Врёшь ты мне, Борис Анатольевич, но не знаешь, что враньё я за версту чувствую. Интересно, может, ты мне ещё скажешь, что в кейсе тебе лысый братик обед привёз и пальцем по часам постучал – мол, поспеши, а то всё остынет».
5
После того, как ушёл Борис Анатольевич, нагруженный работой, которую ему, не жалеючи, надавал заведующий терапевтическим отделением, в кабинет без стука заглянул Сергей Рыжов. Он внимательно выслушал Магамединова, сходил в шестнадцатую палату, в которой лежала Сарнацкая, вернулся и развёл руками:
– Максим Викторович, сходил я в вашу шестнадцатую – так ничего и не понял. Батареи работают исправно, греют, как слоны. Там Африка должна быть, а на самом деле Арктика. Чёрт его знает, в чём там дело.
– Должна же быть какая-то причина? – задумался вслух Магамединов.
– Нету причины, одно расстройство нервов. Между прочим, в хирургическом отделении, в двенадцатой палате, аналогичная картина маслом. Во всех палатах на третьем этаже тепло, а вот именно в двенадцатой – холодильник. Даже на одной стенке ледяная корочка имеется. Николаев распорядился, чтобы в эту палату два электрообогревателя поставили под его ответственность, и всё равно лучше не стало.
– Какая, к чёрту, ледяная корочка?! Что за бред?! – разозлился Максим Викторович. – На улице плюс десять, а ты мне про ледяные корочки вкручиваешь.
– Не верите, сами сходите, посмотрите! – обиделся Рыжов – Какой смысл мне вам врать?
– Ладно, Рыжов, топай к своим, пускай похмелят. Я сам разберусь, в чём тут дело.
– Как скажете! – рявкнул Рыжов и хлопнул дверью.
Магамединов просидел минут десять, глядя на дверь пустым, отрешённым от реальности, взглядом, а затем позвонил заведующему хирургическим отделением Николаеву:
– Паша, дорогой ты мой человечек, мне тут Рыжов наплёл, что у вас стена в двенадцатой палате покрылась ледяной корочкой. Пьяный он, что ли?
– Насчёт Рыжова я не знаю, я его трезвым и не видел, по-моему. А про двенадцатую – так и есть, Максим. Холод там арктический. Главное, что смешно – в остальных палатах люди у меня чуть ли не до трусов раздеты, такая жара, а в двенадцатой этой проклятой пациенты, как французы под Смоленском, в перчатках и шапках лежат под тремя одеялами. И все до одного просятся домой. Нонсенс!
– Бред какой-то. Я, Паша, после обеда к вам поднимусь. Хочу увидеть всё своими глазами.
– А я разве против, Максим? Я только «за»! Бери коньяк и поднимайся, – прокашлял в ответ Николаев и отключился.
6
В тот же день в двенадцатую палату ожогового отделения поступил больной с ожогами первой-второй степени – старикашка лет семидесяти. Ожоги у него были серьёзные, бинты прилипли к коже, пострадало около семнадцати процентов тела.
В семьдесят лет не каждый старик способен стойко переносить такие невзгоды. Этот же выглядел бодрячком, улыбка не сходила с его лица.
– Ну что, ребятушки, будем знакомиться. Фёдором Ивановичем меня зовут. Сосед я хороший, весёлый. Ночью не храплю и воздуха не порчу. Стариковская бессонница.… Э-хе-хе… А вас как кличут?
Трое больных двенадцатой палаты оживились, увидев нового соседа. Всем троим было не больше пятнадцати лет.
– Меня Даня Пузырёв, – вскочил с кровати самый младший и самый толстый паренёк и показал пальцем на свою ступню. – Это я ракетку на даче запускал.
– Вечно ты, Пузырь, вперёд лезешь, – зарычал на Даню мальчишка постарше. – Захлопнись, а то в табло получишь.
Услышав ругань, Фёдор Иванович, который в это время шуршал пакетами и перекладывал мелкий скарб в тумбочку, резко повернулся лицом к ребятам. В руках у него красовались три больших яблока.
– Ну-ну! Не ссориться! Ловите, ребятушки!
Фёдор Иванович кинул яблоко Пузырю. Тот его охотно словил и положил на свою тумбочку. Следом старик кинул яблоки Груше и Васе – мальчишкам постарше Даньки. Яблоко для Груши упало прямо ему на кровать, он схватил его здоровой рукой и спрятал под подушкой.
Яблоко Васи упало на пол и закатилось под кровать. Вася не сдвинулся с места. Он только ухмыльнулся и продолжил лузгать семечки. Фёдор Иванович строго посмотрел на Васю поверх очков:
– Эй, парень, семки-то отложи, а яблочко подними. С моего сада яблочки, своими руками сажал-выращивал. Не обижай дедушку.
Вася недовольно фыркнул, после чего всё же наклонился и достал из-под кровати своё яблоко.
– Вот и молодец, – похвалил парня Фёдор Иванович. – Как звать-то?
– Ну, Василий. А чё?
– Да, так. Тоже ракету запускал что ли, Василий?
Вася аж передёрнулся, вспоминая, как всё было на самом деле:
– Да не. Мать попросила кастрюлю с супом с плиты на стол переставить… Дура такая. И суп этот дурацкий…
– Не стоит мать обзывать дурой, – сделал замечание Васе Фёдор Иванович и продолжил перекладывать свои вещи в тумбочку. – Ничего, ты парень молодой, здоровый, до свадьбы заживёт.
– Это сколько ж мне ещё терпеть? – спросил в шутку Василий. – Лет так двадцать?
Старик на этот вопрос ничего не ответил – пропустил мимо ушей и посмотрел на Грушу, которого распирало от того, что у него никто ничего не спрашивает.
– Ну, а тебя как звать? – спросил Фёдор Иванович.
– Грушин Виталик, – выкрикнул Груша. – Я в будку электрическую полез с пацанами. Чуть не сгорел, вспыхнул, прямо – пых! Как факел!.. Мы там сигареты прятали. И вот… А вы, дедушка, как здесь очутились?
– О-хо-хо… Да, кастрюлю на себя с кипятком возьми, да опрокинь. Нёс её по коридору, а навстречу – внучок Егорка из зала прямо под ноги порскнул, пострелёнок. Хорошо, хоть на него не попало. Ох, и орали мы с ним! Он – от страха, я – от боли…
Фёдор Иванович достал из тумбочки газету кроссвордов, ручку и лёг на свою кровать.
– Холодища!.. – постукивая зубами и ёжась, пожаловался Груша.
– Это у тебя температура поднимается, – предположил Вася.
– Василий, тут и вправду холодно – жуть как холодно! – влез в разговор Пузырь.
Вася кинул на него злой взгляд и рявкнул:
– Отзынь, щегол! Меньше двери нараспашку оставляй.
– Может, батареи отключили? – заметил Груша.
Вася встал с кровати, подошёл к батарее, дотронулся до неё рукой… и резко отдернул ее.
– Блин! Аж обжёгся, – завопил он. – Не, батареи работают. Это от окна, видать, сквозит.
– Эх, не поверишь, дедуля, как здесь скучно, – простонал Пузырь. – Просто словами не передать.
– Я тебе не дедуля, а Фёдор Иваныч, – произнёс строгим голосом старик, положил газету на тумбочку и переспросил. – Скучно, говоришь?
– Не то слово, – кивнул Данька.
– Ну, чтоб вам не скучно было, может, рассказать вам всяких интересных историй про эту самую больницу? – предложил Фёдор Иванович. – Я здесь раз пять лежал, много чего наслушался. Хотите?
– Ух, ты! Конечно, хотим! – воскликнул Пузырь. – Расскажите, Фёдор Иванович! Пожалуйста!
Вася закинул огрызок под кровать и внимательно посмотрел на старика.
– Страшилки? Или всякая ерунда про диагнозы? – поинтересовался он.
Фёдор Иванович в ответ многозначительно улыбнулся.
– Ну, ребятушки, слушайте, – начал рассказывать свою историю старик, и его глаза засветились каким-то фанатичным блеском. – Давным-давно, лет, может, тридцать тому назад, привезли в эту больницу одного тяжёлого больного с язвой кишки. Врач его посмотрела, туда-сюда, анализы взяла, и, конечно же, укол поставила. От боли. Лежите, говорит, отдыхайте, а завтра мы вам эту язву заштопаем…. А у этого больного на шее висела малюсенькая коробочка, навроде спичечного коробка, только меньше, конечно. На цепке. А что внутри лежало – он никому не говорил. Только щупал всё время свою коробочку, проверял – на месте ли. А ночью проснулся он от жуткой боли. Не помог укол-то… Вздулся у него живот, как воздушный шарик, из-за чего бедняга и скончался.
Груша резко сел на постели, достал из тумбочки яблоко и приложил его к правому глазу.
– И это всё, что вы хотели рассказать? Скукотища! Обычное дело для наших больниц. Помер и помер, чего тут страшного?
– Груша, ну чё ты, дай дослушать! – зашипел на Виталика Пузырь.
– Самое интересное впереди, – продолжил свой рассказ Фёдор Иванович. – Вот лежит он в морге, на цинковом столе, голый, только коробочка на шее…. Патологоанатом эту коробочку увидал, любопытно ему стало – что за вещица? Цепочку с мертвеца снял, и так коробчонку крутил, и эдак – не открывается. Ключик что ли нужен – непонятно. С досады взял он и разломал коробку к чёрту. А она пустая. Плюнул тот врач, повернулся было к трупу, но тут краем глаза увидал…
Старик сделал длинную паузу. Видимо, опытный был рассказчик.
– Чего он увидал? – наконец, вскрикнул любопытный Василий.
– А вот чего. Посыпался вдруг из коробчонки порошок, сыплется и светится, мелкий, как пыль – в воздухе облачком клубится и… Как живое вдруг подплыло это светящееся облачко к врачу – патологоанатому, да на руки ему и осыпься. Он, было, вздрогнул, но боли никакой нет – порошок и порошок. Хотел смахнуть… И вдруг видит: рука его на глазах начала трескаться и крошиться! Кусочками на пол падает и рассыпается в пыль.
– Вот это да! И что он так весь в пыль и превратился, да? – спросил Пузырь. – Я видел похожее в одном ужастике, там вампир был, его на солнце вытолкнули, и он, прям, сгорел весь и тоже в пыль превратился, только в чёрную, и просыпался весь на пол! А ещё…
– Захлопнись, малявка, – фыркнул на Даньку Вася. – А одежда? Часы? Тоже в пыль? Или как у человека-невидимки?
– Сначала исчезли пальцы, потом вся ладонь, за ней рука по локоть, следом плечо, – всё сильней и сильней заинтересовывал мальчишек своей историей старик. – И, главное всё это медленно так, не сразу, происходило. Накрыл бедолагу тёмный ужас. Выскочил он в коридор и закричал: «Помогите!» Но его никто не услышал….
7
Степановна, расположившаяся на кровати у самого окна в двенадцатой палате хирургического отделения, с большим аппетитом уплетала из железной банки сгущенное молоко. Это весёлая полная женщина не могла отказаться от такого удовольствия. И остановиться она тоже уже не могла. Сколько раз она говорила себе, что у неё есть сила воли, когда-нибудь она обязательно возьмётся за себя и жесточайшим образом расправится со своими лишними килограммами. Просто это «когда-нибудь» должно ещё чуть-чуть подождать. Вот запасы сгущенного молока в прикроватной тумбочке закончатся, тогда и будет время задуматься об этом.
– Девоньки, глядите, эта штука на стене растёт, да? Или мне кажется? – встревоженным голосом спросила Степановна, чей взгляд вдруг сфокусировался на стене.
Света, симпатичная девушка с длинными русыми волосами, закрыла книгу и положила её на тумбочку. Она внимательно посмотрела на «ледяную корочку» толщиной с полмиллиметра, которая занимала четверть самой дальней от входа стены. Рядом с «корочкой» стояли два включенных в розетку электрообогревателя.
Не нравилось Свете это странное ледяное образование на стене. Ой, как не нравилось. Мало того, что от него исходил ощутимый физический холод, ещё чувствовалось что-то неприятное, мерзкое – правда, это уже происходило на подсознательном уровне. Свете казалось, что «ледяная корочка» дышит, чуть-чуть увеличиваясь и сразу же уменьшаясь при этом.
– Степановна, мне такой сон про эту гадость снился… И про вас, между прочим. Если я расскажу, то вы меня убьёте, – сказала Света.
– Ты рассказывай, а я подумаю: убивать тебя или не убивать, – предложила невозмутимая Степановна.
– Степановна, вы лучше её сразу убейте, дуру такую. Вечно метёт, что ни попадя, – засмеялась Ира (ровесница Светки и та ещё модница). – Давайте, её вместе убьём, а? Спасём и себя, и свою психику.
Степановна медленно облизала ложку со сгущёнкой и улыбнулась:
– А пускай рассказывает. Меня в этой жизни ничем не запугаешь. Я столько всякого насмотрелась…. После третьих родов, девоньки, уже ничего не страшно.
– Короче, вы сами напросились! – зловеще произнесла Света. – А приснилось мне, что ночью из этой бяки вылезло что-то… Вернее, кто-то…. Такая типа горилла, только большая и дохлая уже, вонючая, гнилая, да как схватила вас за шею, придушила, как следует, и поволокла за ноги куда-то вглубь стены через эту же ледяную бяку.
– Вот же дурочка! В твоём возрасте не ужастики надо читать, а пособие по камасутре изучать, а то тебе ещё и не такое приснится.
Внезапно открылась дверь и в палату заглянула Алёна – дежурная медсестра хирургического отделения:
– Девчонки, бегом в столовую, – крикнула она. – Обед привезли.
8
Груша остановился напротив умывальника с зеркалом и стал рассматривать покрасневший правый глаз. Вася нетерпеливо крутился на одном месте, затем, не выдержав, подошёл к Груше.
– Пошли жрать! Сколько можно себя разглядывать? Прямо как девчонка.
– Слушай, такая фигня странная. Бред, в общем. Прикинь, только Иваныч начал рассказывать свою историю, у меня глаз задёргался, – зашептал Груша. – Я даже яблоко приложил, так сильно дёргался… А закончил рассказывать – и глаз сразу успокоился. Вот, думаю, чё это было?
– Такое у всех бывает, но не у всех проходит. Мужайся, твой случай неизлечим, – усмехнулся Вася и хлопнул Грушу по плечу. – Так ты идёшь жрать или нет?
9
В двенадцатой палате хирургического отделения Магамединов присел на корточки напротив стены, которая частично обледенела. Он осмотрел всю стену сверху донизу. Два обогревателя, стоящие возле этой стены и исправно работающие, никак не влияли на это обледенение. Ледяная корочка покрыла пятнадцать процентов площади стены. Максим Викторович потянулся к ней и почти дотронулся до неё, но его остановил Павел Петрович:
– Осторожно, эта гадость на коже оставляет ожоги. Вот, посмотри, какой у меня волдырь на пальце, – Николаев показал указательный палец левой руки.
– Впечатляет, – кивнул головой Магамединов и стал водить рукой на небольшом расстоянии от ледяной корки, – от этой корочки реально исходит холод, я его чувствую на расстоянии, – сделал своё первое заключение Максим Викторович, достал шариковую ручку и попробовал разломать ледяную пластинку, но у него ничего из этого не вышло.
– Смеёшься, что ли? Мы совковой лопатой скребли, и у нас ничего не вышло, а ты ручкой хочешь.
Магамединов наклонил обогреватель и прислонил его к ледяной корке. Что-то резко шикнуло в ответ, и ледяная корка увеличилась в два раза. Максим Викторович убрал обогреватель от стены и обернулся, чтобы высказать Николаеву кое-какие соображения. Но вместо Павла Петровича увидел невысокую сгорбленную девушку в чёрном платье с вороном на плече. Он рефлекторно отскочил от неё вбок на полметра, а она, смущённо улыбнувшись, заговорила неприятным прокуренным голосом:
– Кто-то стёр тебя из списка смертей. Видимо, у тебя появился сильный покровитель, определи его и наладь с ним связь.
Магамединов протянул руку, схватил девушку за платье и потянул её на себя. Ворон вспорхнул с её плеча и полетел к выходу из палаты.
– Кто ты такая? – спросил Максим Викторович.
– Я не такая, я такой. Что за шутки у тебя, Максим?
Заведующий терапевтическим отделением увидел, что держит не девушку за платье, а своего друга за лацкан пиджака.
– Бредятина какая-то! – изумленно пробормотал Магамединов.
– И я о том же, – согласился с ним Николаев.
10
Лифт остановился на втором этаже восьмиэтажного здания больницы. Из него в вестибюль терапии вышла Аллочка, старшая медсестра этого отделения, с разрисованной папкой «Дело» в руках, повернула в левое крыло и медленно зашагала по длинному коридору. Одна её походка чего стоила! Стройные, загорелые ноги, плотненькие полумесяцы её ягодиц сводили мужчин с ума. Они сразу же оборачивались, когда она проходила мимо них.
Аллочка прошла мимо своего кабинета и постучалась в каморку Погодина.
– Минуточку! Подождите, сейчас открою! – раздался из-за двери взволнованный голос Петра Алексеевича.
– Петя, это я, – громко, никого не стесняясь, произнесла старшая медсестра.
– Иду-иду, Аллочка! – крикнул Погодин.
Раздался скрежет ключа, и в проём дверей выглянул Погодин.
– Ты одна? – спросил он.
Аллочка легонько толкнула Погодина в каморку, и он отступил на шаг назад. Аллочка вошла вслед за ним в небольшую комнату без окон с письменным столом и большой длинной кроватью.
– Нет… Я взяла пару подружек, чтобы нам с тобой было веселей.
Аллочка закрыла за собой двери и кинула разрисованную папку на табуретку, стоящую в углу. Погодин грустно посмотрел на то, как обращаются с его творениями и спросил:
– Ну как, прочитала? Интересно хоть было?
– Петенька, не всё сразу, – расстегнула верхние пуговицы белого халата Аллочка.
– Ох! Опять наше общение начинается с секса, – мучительно вздохнул Погодин. – А поговорить?
– Нет, дорогой, со мной этот номер не пройдёт! – прошептала возбуждающим голосом Аллочка.
11
Груша и Василий зашли в столовую – просторную комнату, в которой в два ряда стояли столы. Один ряд располагался у окна, другой – у стены. Несколько столов было занято обедающими больными.
Груша и Василий стали с подносами в очередь возле раздаточного окошка. Груша косо посмотрел на Фёдора Ивановича, который весело, с хохотом, рассказывал что-то женщине, сидящей напротив него.
– Слушай, Васька, а наш старикан, ну, Фёдор Иванович, странный всё же, да? – тихо заговорил Груша. – Что-то мне в нём не нравится, но что – понять не могу. – Да ему сто лет в обед, сам подумай. Склероз, маразм, все дела, – ответил в своей манере Вася.
– Ага. Ишь, как ржёт, – стоял на своём Груша. – В его возрасте люди стараются лишний раз не волноваться… А он… Нет, ты погляди, он к ней подкатывает, что ли? Во даёт!
Василий посмотрел на Фёдора Ивановича. Старик вырисовывал рукой какие-то зигзаги в воздухе, а женщина смеялась и с восторгом смотрела на него.
– Ай! Не говори глупости, – не согласился с доводами Груши Вася. – Люди разные бывают, а этот Фёдор Иванович просто великолепный рассказчик. Фантазия бьёт из него ключом, и он выплёскивает её наружу.
– Согласен, рассказчик он неплохой, – вздохнул Виталик.
Перед Василием стоял толстый мужик, трико на его заднице висело так, что была видна её половина. Василий уставился на эту страшную волосатую задницу и несколько мгновений смотрел на неё, затем отвернулся и шепнул на ухо Груше:
– Груша, глянь, у мужика между булок газета торчит!
– Фу, козлина!!! – округлил глаза Груша. – Сам смотри!!!
Василий не удержался и громко захохотал. Груша улыбнулся, посмотрел по сторонам, затем на волосатую задницу и начал тоже хохотать, из его глаз потекли слёзы.
– Что случилось? Что с тобой? – не переставая смеяться, спросил Грушу Василий.
– Ничего-ничего, – хохотал Груша и никак не мог успокоиться. – Я попрошу, чтоб он тебе эту газетку дал почитать…
– Спасибо, но не надо! – замотал головой Вася. – Я газеты не читаю…
Толстый мужчина с полным подносом отошёл от раздаточного окошка. Василий просунул лицо в окошко и улыбнулся поварихе-раздатчице:
– Мне два вторых… Супа не надо. И мяса положите побольше.
– И черпаком по голове, если хочешь, я добавлю, – шутливо замахнулась на него черпаком повариха. – Чтоб не совал её куда не надо.
Тем временем Груша кинул взгляд на удаляющегося с полным подносом толстого мужика, а затем на Фёдора Ивановича. Тот эмоционально жестикулировал руками и вдруг задел пустую тарелку – та полетела со стола. Фёдор Иванович, продолжая жестикулировать левой рукой, правой ногой легонько подбил вверх тарелку, та изменила направление полёта и полетела вверх. Фёдор Иванович правой рукой схватил её и поставил обратно на край стола. И, как ни в чём, ни бывало, продолжил рассказ. Женщина добродушно улыбалась и кивала головой, слушая его. Она ничего не заметила.
Василий с полным подносом в руках двинулся к свободному столу. Из раздаточного окошка выглянула повариха-раздатчица:
– Эй, молодой человек, ты чего там зазевался. А ну-ка кончай мух считать, бери суп и второе, и не задерживай других.
– Извините, – повернулся к ней с открытым ртом Груша.
12
Погодин добросовестно отработал то, чего от него так хотела Аллочка. И теперь они вдвоём лежали на его любимой кровати, прикрывшись одеялом.
– Блин, я так спать хочу, – зевнула Аллочка.
– Так спи себе спокойно. Кто тебя здесь искать будет? – прошептал Пётр Алексеевич и поцеловал Аллочку в щёчку.
– Нет, я так не могу, – не согласилась медсестра, приподнялась и села в постели, оголив большую красивую грудь. – Мало ли что там делается, а потом я крайняя буду? Пойду. Хорошего понемножку, котик.
Погодин, почувствовав, что на этом сейчас всё их общение и закончится, жалобно проскулил:
– Аллочка, солнышко, хоть скажи, как тебе мои рассказики?
– Нормально, – пожала плечами Аллочка.
– А конкретнее? Понравились они тебе? – не сдавался Погодин.
– Да, кое-что. Но большинство, прости, примитив, – ответила его любимая и стала быстро одеваться.
– Да? Это, какие, например? – нахмурился Погодин.
– Котик, давай в другой раз, а? Мне, правда, бежать нужно уже, – попыталась избежать ненужного разговора старшая медсестра. – Ну, не примитив, извини, дурацкое слово. Хорошие, хорошие рассказики. Я даже увлеклась, сама не заметила, как всю папку прочла. Петенька, ты жуть какой талантливый, честное слово! Ты же знаешь. Я никогда не вру.
– Спасибо тебе, милая, за честную критику, – успокоился Погодин и погладил Аллочку по спине.
13
Фёдор Иванович встал из-за стола и галантно поклонился своей собеседнице.
– Благодарю за компанию, сударыня! – громко произнёс он.
– Да ну что вы! Это вам спасибо, вы так интересно всё рассказываете, – улыбнулась яркой и добродушной улыбкой женщина.
Довольный комплиментом Фёдор Иванович поставил свои тарелки на тележку для грязной посуды и вышел из столовой. И только после этого женщина посмотрела на свои тарелки и поняла, что ни к чему так и не притронулась. Она взяла ложку и стала есть суп. Внезапно из её носа в тарелку закапала кровь.
Женщина, не совсем понимая, что с ней происходит, приподнялась из-за стола, её повело немножко в сторону, и она, задев стол, упала на пол.
Из-за соседнего стола вскочил толстый мужчина.
– Эй! Что с вами?! – закричал он. – Врача сюда! Женщине плохо!
Груша, приподнявшись на носочки, посмотрел через плечо Васи на женщину, которая лежала на полу и дёргалась в судорогах.
– Видал?! – зашептал на ухо Виталик Грушин Васе. – Иваныча послушала – и брык с копыт!
– Ага. Хорош заливать! – ответил Василий. – У тётки эпилепсия, к гадалке не ходи.
14
В шестнадцатой палате терапевтического отделения стало ещё холодней. Сарнацкая отложила в сторонку газету и накрылась одеялом. Неприятное чувство тревоги накрыло её тело мурашками. Она чувствовала, что что-то не так, что за всем этим холодом стоит жуткий могильный мрак. И пожилая женщина вдруг подумала, – а что, если она чем-то серьёзно больна и ей уже не суждено быть выписанной из этой больницы?..
– В таком жутком холоде мы точно схватим воспаление, – нехорошо закашляла Мария Ивановна. – У меня уже кашель, гляди! А никто даже не чешется….
– Да, кому мы нужны, Мария? – ответила на её реплику Чеславовна. – Кто об нас думать-то будет?
– Значит, пойдём жаловаться к главврачу, – решила Сарнацкая, и от этого решения на душе у неё стало немного спокойней.
– Ой, не знаю. Его, поди, и нету уже…. – закряхтела Чеславовна.
– Да здесь он. Видела его сейчас в коридоре. Надо пойти… – покосилась на Чеславовну Мария Ивановна. – Ох, что-то сердце прихватило… Чеславовна, сама сходишь, а? Тем более, я уже Максиму Викторовичу, жаловалась…
Чеславовне это идея не понравилась, и она отмахнулась от неё рукой:
– От меня одной большого толку не будет. Тебе, скажет, старушонка, на тот свет уже пора, а ты всё жалуешься. О-хо-хо. Сейчас наши молодухи вернутся с покурилок, мы их и отправим воевать.
В палате раздался какой-то неприятный шелест. Сарнацкая посмотрела по сторонам, но не смогла понять, где это шелестит.
– Чеславовна, ты это слышишь? – встревоженным голосом поинтересовалась пожилая женщина.
Чеславовна кинула взгляд на Сарнацкую, а потом на стенку за её спиной и увидела, как с маленькой ледяной точечки разрастается небольшая ледяная корка.
– Мария, что это у тебя за спиной? А? – спросила шёпотом испуганная Чеславовна.
Сарнацкая медленно обернулась и, расширив глаза от ужаса, стала смотреть на то, как разрастается ледяная корочка.
– Никогда такого не видала! – произнесла она.
– Ахти, Господи! Что за напасть?! – запричитала Чеславовна.
– Нет, я на этой кровати больше спать не буду! – Сарнацкая спрыгнула на пол, свернула свои матрас и одеяло и перенесла их вместе с подушкой на свободную кровать.
Чеславовна тоже встала с кровати и сразу же направилась к выходу из палаты.
– Пойду Максима Викторовича звать, – пролепетала старушка. – Что ж такое делается?
Сарнацкая мгновенно перестала возиться с перемещением постелей и кинулась вслед за Чеславовной:
– Подожди, я с тобой!
– А сердечко твоё как же? Сама-то идти сможешь, я-то тебя не дотащу, – подколола Сарнацкую старушка.
– Уже всё в порядке, Чеславовна. Я здесь одна ни за что не останусь.
15
Магамединов положил трубку на телефонный аппарат. И сразу же в его кабинет без стука ворвались Чеславовна и Сарнацкая.
– Знаете что, Максим Викторович, мы требуем, чтоб нас перевели в другую палату! – сходу пошла в наступление Сарнацкая. – Мы такие условия терпеть больше не собираемся! Я вам ещё утром говорила, и потом, на обходе….
– Да, да! Максим Викторович! – вякнула следом Чеславовна.
Магамединов слез со стола и сделал шаг в сторону женщин.
– Мария Ивановна! Софья Чеславовна! Не волнуйтесь, мои дорогие, вам вредно!
Куда ж я вас, миленькие, всех переведу? У нас все до одной палаты заняты больными. Почти каждая койка.
Глаза Сарнацкой стали наливаться кровью, и она завопила:
– Вы бы видели, что у нас на стене появилось!
Магамединов с серьёзным выражением лица посмотрел на Сарнацкую и несмело спросил:
– Что-то похожее на ледяную корочку?
– На шипящую курочку, – прошептала Чеславовна.
На лице Марии Ивановны появилось удивление, и она захлопала ресницами, как девушка-кокетка:
– А вы откуда это знаете, Максим Викторович?
– Долгая история, – нетерпеливо махнул рукой Магамединов.
– А нам торопиться некуда, доктор, – заверила его Сарнацкая.
16
В двенадцатую палату ожогового отделения проник свет луны. В палате все спали, кроме Груши. Виталик ворочался с боку на бок – никак не мог заснуть. Перед его глазами до сих пор стояло лицо женщины, которая умерла на полу в столовой. Ему показалось, что она так и не поняла, что с ней произошло.
Во всём виноват ОН – этот мерзкий старик. Груша был уверен в этом. Так же, как он был уверен в том, что Фёдор Иванович вызывает неприятные боли в головах людей, которым он травит свои байки.
А может, это всё глупости? Напридумывал он сам себе чего-то непонятного. Груша повернулся на левый бок и посмотрел на Фёдора Ивановича. Старик сразу же открыл глаза, и юноша вздрогнул. Фёдор Иванович уставился в потолок.
– Ты чего не спишь, Виталик? – спросил он тихо.
– Не спится что-то, – ответил Груша, и в эту же секунду в палате раздался какой-то неприятный шелест.
– Что это? А? – приподнялся в постели Груша и натянул на себя одеяло.
Шелест не прекращался. Груша стал крутить в темноте головой по сторонам.
– Мышка, наверное, где-то завелась, – спокойным голосом сказал старик.
Шелест раздавался всё громче и громче. Виталик весь сжался в ожидании чего-то страшного.
– Эй, а она где-то рядом с вами ползает, – зашептал Груша.
– Ну и пускай, ползает. Я мышей не боюсь.
– А если это крыса? – нагонял сам на себя страху Виталик.
– И крыс я не боюсь. Пускай они меня боятся, – гаркнул Фёдор Иванович, высунул руку из-под одеяла, приподнял стул и с грохотом опустил его на пол. – А ну, пошла, тварь, отсюда!
Шелест мгновенно затих.
– Вот так вот, Виталик, никогда ничего не надо бояться, – гордо произнёс старик.
– А кто вам сказал, что я боялся? – уже более спокойным голосом заговорил Груша. – У меня просто, что мыши, что тараканы вызывают дикое отвращение.
– А пауки? – спросил, улыбаясь в темноте, Фёдор Иванович.
– Не, пауки мне по барабану, – ещё более смелым голосом заявил Виталик.
– Тогда, давай, я тебе про пауков что-нибудь интересное расскажу, – предложил неугомонный дедуля.
– Нет! – вскрикнул юноша. – Не надо мне ничего рассказывать!
17
Следующим утром, после разговора по телефону с женой, Магамединов пил чай в компании Кругловой и Погодина.
– Елена Степановна, послушайте интересную историю, которую я придумал вчера вечером, – начал, было, Пётр Алексеевич.
– Убью, Погодин, и глазом не моргну, – быстро предупредила Круглова.
– Она не страшная. Вот послушайте и посмейтесь.
Магамединов незаметно для всех включил диктофон на запись и подбодрил завхоза:
– У тебя есть десять минут. Если успеешь, то рассказывай.
– Я за три успею, – обрадовался Погодин.
– Погодин, время пошло, – крикнула Круглова и посмотрела на настенные часы, – Регламент!
– Слушайте! Приспичило как-то одному мужику ночью на работе по большому в туалет, – начал рассказывать свою историю Пётр Алексеевич. – Сел он на унитаз, взял газетку в руки и поднатужился. Вдруг в туалете погас свет. И как только он погас, мужик услышал неприятный шелест и скрип, словно что-то тёрлось об керамику внутри унитаза. Он уже решил встать и пойти включить свет, но тут из самых глубин унитаза выскочила чёрная блестящая рука и схватила его за яйца.
– За что? За яйца? – покатился со смеху Магамединов. – Ты не торопись, ты с чувством, с расстановкой рассказывай. Подробно. Если что, я тебе пяток минуточек накину.
– Не перебивай! – отмахнулся Погодин. – Короче, затянула эта рука почти всего мужика внутрь унитаза. Утром в туалет заходит другой чувак, расстегивает ширинку и уже готов поливать…
Погодин покосился на Круглову. Та нисколечко не улыбалась. Он продолжил:
– Но внезапно раздаётся громкий голос: «Молодой человек, вы, пожалуйста, перейдите в другую кабинку». Чувак вмиг всё перехотел, вниз глянул, а там, прямо из унитаза, голова человеческая выглядывает! Глаза печальные такие. И эта голова ему говорит: «Ну, пожалуйста, я вас очень прошу, перейдите, а».
Магамединов не просто смеялся – он плакал от смеха, держась за живот. Круглова, не разделяя его веселья, укоризненно произнесла:
– Как вам не стыдно, Пётр Алексеевич, такие пошлости рассказывать?
Резко открылись двери в кабинет Магамединова, и с порога закричала Аллочка:
– Максим Викторович, у нас умер больной, который поступил вчера днём! Ну, тот, с коробочкой на шее….
– Этого мне ещё не хватало! Как умер?! Из-за чего? – подскочил Магамединов, и, не дожидаясь ответа, выскочил из своего кабинета.
18
Круглова выбежала вслед за Магамединовым. Это же её больной. Какой ужас! Неужели она допустила врачебную ошибку? Да нет, не может быть, она была абсолютно уверена, что он не нуждался в срочной операции.
За Кругловой увязался Погодин.
– Ужас! Ужас! Неужели я ошиблась?! – испуганным голосом заговорила Елена Степановна, – Не может быть! Диагноз… В диагнозе я уверена… Стандартная ситуация, и до начала обследования никто никогда не умирал!
– Классная фраза, надо запомнить: «до начала обследования не умирал». В этом слове «обследование» есть что-то такое злое и мрачное….
– Погодин, заткнись, я тебя умоляю! – взвыла Круглова.
Круглова и Погодин влетели в палату, в которой умер больной, и увидели пренеприятное зрелище: покойника распёрло так, что он увеличился, чуть ли не в два раза.
– Вот это жесть! – обалдел Погодин.
– Историю его болезни – срочно в мой кабинет! – крикнул заведующий отделением Кругловой и сразу же для себя отметил, что у больного в подмышках – большие красные пятна.
– Аллочка, разберись кто, какие и сколько ему уколов вчера делал, – обратился он к старшей медсестре. – Значит так, распорядись, чтобы его доставили в лабораторию морга. Я подготовлю для вскрытия историю болезни и скоро буду сам.
Магамединов вышел из палаты и по мобильнику позвонил дежурному врачу-патологоанатому.
– Что стряслось, Магамединов? – раздался в мобильном телефоне голос Воронина. – Давненько ты мне не звонил.
– Игорь, твоя сегодня смена?.. – закричал в мобильник Магамединов. – Короче, больной у меня сегодня умер. Пока не пойму из-за чего. Есть подозрения на передозировку или непереносимость лекарства. Я поднимусь за визой к главврачу и часам к десяти буду у тебя.
– Хорошо, буду ждать тебя. Кто лечащий? – спросил Воронин.
– Круглова, – тяжело вздохнул Максим Викторович.
– Да… Потреплют Ленке сегодня нервы.
– Что поделать, никуда от этого не денешься, – напоследок произнёс Магамединов и отключился.
19
– Вы когда-нибудь такое видали? – спросил Груша у заведующего ожоговым отделением Дмитрия Антоновича Кожало и показал пальцем на небольшую ледяную корочку, образовавшуюся на стене прямо над кроватью Фёдора Ивановича.
Дмитрий Антонович, не долго думая, дотронулся до ледяной корочки, та шикнула и обожгла его палец.
– О, чёрт, больно! – вскрикнул Кожало.
– Это появилось сегодня ночью, – сообщил Груша.
Заведующий ожоговым отделением поправил очки на носу и внимательно стал рассматривать неизвестное науке ледяное образование:
– Не поверишь, парень, но эта гадость может стать отличным материалом для целой научной диссертации. Ты пока больше никому про неё не рассказывай.
20
Борис Анатольевич с металлическим кейсом в руках остановился возле дверей процедурного кабинета, посмотрел по сторонам и зашёл в кабинет.
Положил кейс на стол и открыл его. В кейсе лежали несколько металлических и стеклянных ампулок с каким-то веществом, бутылочка с яркой розовой жидкостью, респиратор и пачка долларов.
Беленький положил пачку долларов в карман белого халата, надел на лицо респиратор, на руки – перчатки и взял из шкафчика со стеклянными дверками одноразовый шприц. Он открутил маленькую крышечку на металлической ампуле и заполнил шприц, затем внимательно осмотрел содержимое шприца и выдавил лишний воздух.
Внезапно в его кармане зазвонил мобильный телефон. Беленький вздрогнул и поднёс телефон к уху. Оттуда раздался слабый голос:
– Борис Анатольевич, как продвигаются наши дела?
Беленький опустил респиратор на шею и ответил:
– Очень медленно, господин мэр.
– Вы ведь понимаете, что я не могу ждать, – еле выговаривая слова, произнёс мэр. – Любая задержка может привести к непоправимым последствиям.
– Я здесь ни причём, – заявил Борис Анатольевич. – Мне не даёт спокойно работать мой прямой начальник – Магамединов Максим Викторович, заведующий нашим отделением.
– Хорошо, я решу эту проблему в течение нескольких ближайших часов, – сказал мэр.
– Уж постарайтесь! – рыкнул Беленький, отключился и положил мобильный телефон в карман. Затем бросил заполненный шприц в металлический кейс, закрыл его и тихо вышел из процедурного кабинета.