Мой мир. Малкольм Тернер. Книга первая. Глава I. Начало (Ольга Лущинская)

Глава I. Начало

С вашего позволения, я оставлю рассказы о своем детстве и сразу перейду к более сознательному возрасту. Я приехал в Город Солнца еще подростком. Собственно, в том возрасте, когда уже пора было выбирать, кем я собираюсь стать. Не то чтобы я любил рисковать, но выучиться решил на каскадера. Почему так? Может, хотел обеспечить себе безопасность, обучившись выживать в сложных ситуациях. А может просто не знал, куда же мне еще податься. Так или иначе, я сделал свой выбор.

Для меня это было довольно сложно. В первый месяц практики я валился с ног. В первое же занятие самообороны тренер сломал мне левую руку. Глупая случайность (я неудачно упал), но тогда он сказал мне, что все стоящее в нашей жизни дается очень нелегко. Эту мысль я запомнил раз и навсегда. Травма стала для меня толчком к успеху. Я много тренировался, сбивал в кровь руки на занятиях, возвращался вечером весь покореженный, как после стычки с бандой из неблагополучного района. Оно того стоило.

Через полгода усиленных тренировок я выполнял трюки, которые давались довольно легко лишь тем, кто уже окончил обучение. Я сам не очень понимал, как так вышло, но тренер всегда говорил, что хороший результат – это награда за терпение, выносливость, упорство и сосредоточенность с моей стороны. С каждым годом мои навыки становились все лучше, я оттачивал мастерство в рукопашном бою, прохождении препятствий и многом другом. К концу обучения мне удалось овладеть практическими навыками владения любым видом оружия. Со стороны своего опыта, скажу вам, что все это обучение было больше похоже на военную подготовку. Безусловно, это не единственное, чему нас обучали. Мы учились разбираться в механизмах всех современных и устаревших устройств, решали логические задачи. Раз в месяц факультет литературы по просьбе нашего деканата устраивал нам что-то вроде небольшого квеста. Детективная ситуация, вроде «найди убийцу» или «тайна пропавшего ребенка». Лучше всего было задание-лабиринт. Нас запирали в заранее подготовленных для этого зданиях, из которых нужно было найти выход за определенное время. Нечто вроде игры на выживание. Разумеется, нашим жизням ничего не угрожало, но иллюзия опасной ситуации заставляла соображать быстрее.

После обучения мне удалось устроиться работать на киностудию. Именно отсюда, а точнее год спустя, я начну вводить вас в атмосферу приключения.

Я всегда поднимался в восемь утра, даже по выходным. Киностудия открывалась в девять, поэтому спешить было ни к чему. Я считал, что рабочий день можно начать и чуть раньше, но смысла в этом не было. Актеры всегда подъезжали к одиннадцати, если не позже, а остальному персоналу студии вполне хватало времени, чтобы подготовить съемочную площадку к их приходу.

Завтракать с утра я не стремился, хотя, может и следовало бы. Всю дорогу до студии я проходил пешком. В городе не было особенно высоких построек и сумасшедшего движения. Практически все передвигались именно так. Весь путь занимал у меня не больше получаса, даже если я задерживался по дороге.

В тот день меня остановил Клайд, владелец небольшой парикмахерской. Клайд был добродушным волнистым попугаем. Я знаю, что в некоторых мирах это довольно маленькие птицы, но у нас их рост мог доходить до полутора метров, что довольно прилично. Клайд приветствовал меня каждое утро, когда открывал свое небольшое, но уютное заведение. Никогда не видел его в неблагосклонном расположении духа. Он всегда так добродушно махал мне крылом, приглашая войти, и мелодично кричал: «Малкольм, дружище, входи скорей!». Конечно, на волне своих эмоций забывал поздороваться, извинялся за это (странно, каждый день же такое происходило, мог бы и запомнить) и распахивал стеклянную дверь для меня. Утром у него было пусто, он только открывался и приводил все в порядок. Я помогал ему в этом: включал аппаратуру, проверял ее исправность.

Клайд был очень общительным. Говорил с такой страстью и увлеченностью, что, порой, забывал обо всем на свете, что не касалось его рассказа. Он начинал говорить о каком-либо клиенте, который заходил вчера, тут же сбивался фразой «ой, я же хотел рассказать другое, пока не забыл», но, в итоге забывал и это, смеялся и провожал меня к выходу, вспоминая, что мне нельзя опаздывать на работу.

Я никогда у него не стригся, мой единственный торчащий хохолок на голове мне не мешал и рос очень неохотно. Иногда, бывало, Клайд состригал его до определенной длины легким движением ножниц, что занимало у него не больше секунды. Я бы и никогда о нем не узнал, но очень уж он любил знакомиться с новыми жителями города. Но выходил на прогулку он крайне редко, поэтому знал лишь тех, кто ходил мимо его скромной обители ножниц и расчесок.

После парикмахерской следующей остановкой была булочная старушки Висси, добродушной кошечки с серебристой шерсткой. В силу возраста, она немного полиняла, шерсть на ушках немного свалялась, но выглядела она хорошо для своих лет. Она, как и Клайд, встречала меня на входе. Отвечала мне приветствием на приветствие, угощала кусочком пирога со словами «ты же опять не завтракал, уж я-то знаю» и уходила на кухню, получив взамен слова благодарности. Сегодня она попросила меня зайти к ней после работы и помочь с новой печью, которую ей привезут днем. Естественно, я не мог отказать ей. Раз в месяц она просила меня о небольшой услуге, я привык к этому и не мог, да и не хотел, сказать «нет» старушке Висси.

Дальше мой путь не терпел остановок, я добирался быстро, проходил через пост охраны и шел к своей съемочной площадке. Утром на киностудии было довольно пусто, редко доводилось увидеть кого-то и поздороваться. Я точно знал, что те два часа до прихода актеров, позволяют мне полностью занять любую декорацию, любые установки и аппараты. Два часа разминки, тренировки, оттачивания навыков. Это именно то, что мне было нужно. Я всегда пользовался страховкой, как обязывал мой контракт, хоть и не всегда видел в ней необходимость. Может, звучит немного безумно, но страх перед опасностью заставлял меня действовать осторожно, максимально сосредоточиться и дерзнуть попробовать что-то новое. Развиваться никогда не поздно, так ведь?

Не скажу, что я общителен и имел много друзей. Напротив, я частенько слушал, когда кто-то очень хотел мне поведать какую-либо историю, понимающе кивал (в редких случаях не соглашался, пытался что-то доказать и объяснить) и дальше занимался своими делами. Едва ли нашелся бы хоть кто-то, кто мог бы поделиться секретом со мной (или кому бы я доверил секрет).

Я так увлекся работой, что не заметил, как съемочная площадка постепенно заполнилась персоналом и актерами. Работу они еще не начали (я имею в виду актеров), но пора было немного передохнуть и перекусить. Спустившись вниз к обеденным корпусам, я направился в столовую для вспомогательного персонала (я точно знал, что сейчас там почти никого нет), уселся ближе к окну и мгновенно умял вкусный подарок старушки Висси под кружечку горячего чая.

До меня донесся отвратительно высокий звук сирены. Где-то произошло происшествие. Я выбежал на улицу и осмотрелся. Может, пожар? Где? Странно. Дыма нет, ничего не горит. А что там… Кто-то бежит в седьмой павильон. Я сразу помчался туда. Уже на подходе были слышны слезливые крики, кто-то отчаянно звал на помощь. Это был маленький ребенок. Я точно знал этого мальчишку. Он приходил сюда с отцом каждый день, носился по площадке, приставал к окружающим со своими забавными детскими вопросами, играл и отвлекал режиссера от работы. Бедный сорванец забрался высоко на декорации, зацепился кофтой за верхушку фермы, установленной специально для съемок нового фильма о заброшенном городе, соскользнул и повис в таком положении. Ему было страшно пошевелиться, он мог сорваться в любую секунду.

– Малкольм, вот где ты! Умоляю тебя, мой сын застрял, все каскадеры шляются неизвестно где, помоги ему! – взволнованно кричал режиссер.

– Постарайтесь поймать его, если он начнет падать, я бегу наверх, – выдал я уже на ходу и побежал к постройкам.

На эту конструкцию я никогда не забирался, она была установлена исключительно как декорация, поэтому моего веса явно не выдержала бы. Нужно было найти другой способ. Если я только встану на эту штуку, она тут же упадет, и ребенок с ней вместе. Осмотреться… скорее, время уходит… вот! Если я заберусь на стропила, то дотянусь до малыша! Веревка, на входе я точно видел веревку. Да, вот она, осталась здесь благодаря ленивому стажеру, который не удосужился унести ее на склад после съемок рекламы о ковбоях. Никогда не думал, что такая халатность на работе сыграет хорошую службу. Я схватил веревку, привязал один конец к колонне, другой – к тяжеленькому муляжу револьвера, и перебросил его через стропила. Быстрее, надо взобраться, мальчишка вот-вот сорвется! Еще немного, несколько метров… Нет! Он сорвался! Еще чуть-чуть и… есть! Я схватил его за руку, как вовремя! Уф… мальчик, весь в слезах, заглянул мне в глаза и, охрипшим от страха голосом, просипел мне:

– Спасибо… дядя…

Я подтянул мальчугана ближе к себе, чтобы он мог обхватить меня, и спустился с ним по веревке вниз. Перепуганный отец в ту же секунду подскочил к нам под гром аплодисментов, подхватил сына на руки и дрожащим голосом, глядя на свое дитя, произнес:

– Кевин, я так боялся за тебя! Зачем ты туда забрался, ты же мог пострадать! Никогда больше так не делай, я же не переживу, если ты пострадаешь! Малкольм… спасибо тебе.

Я одобрительно кивнул и отправился работать дальше.

К концу дня павильоны постепенно опустели. Пора было идти обратно. В это время года было довольно тепло, но солнце пряталось за горизонтом около половины десятого вечера. Так странно, но сам заход его длился два с небольшим часа. Пожалуй, именно эта особенность подарила городу его мелодичное название. Больше всего на свете я любил эти закаты. Редкие перьевые облака лениво плыли высоко по небу, медленно тая, рассеянно теряли свои пушистые кусочки, рассыпались по небу, как пух на ветру, и пропадали в золотисто-огненном сиянии небес. Тихо шумело море, расстилающееся вдоль набережной. Изредка его мелодичный шум звонко перебивали крикливые чайки, разговоры случайных прохожих и клаксон велосипедиста. Блики солнца на морской глади, как сигнальные огни, ярко слепили глаза пешеходов, манили к себе, задержаться хоть на пару минут, взглянуть, вздохнуть, покориться величественной тишине этого теплого вечера. Легкий бриз ласково гладил щеки, щекотал нос соленый воздух, слабо разносившийся по улице. Все это дарило мне ощущение отсутствия времени. Никто не спешил, все двигались так медленно и плавно, как эти самые румяные облака. Такие вечера стоили дороже всего того жемчуга, что находился в Лучистом море, дороже любых богатств, что только можно себе представить. Это дар природы, дар мудрости и безмятежности, доступный каждому, разливающийся теплотой в душе и покоем в сердце.

В начале девятого я уже оказался у двери в булочную Старушки Висси. Наверняка, она уже закрыла свое маленькое заведение (не на ключ, просто повесила табличку «закрыто») и ждала моего прихода. Не скажу, что я хорошо разбирался в печах, но с техникой худо-бедно ладил. Я частенько настраивал ей оборудование в булочной. То ли она неаккуратно с ним обращалась, то ли просто не ладила с машинами, но ломались они довольно быстро. Мне было не в тягость чинить их, снова и снова объяснять добродушной кошке, как обращаться с ее «драгоценными помощниками», как она их называла, но после тяжелого трудового дня было немного тяжело заниматься этим.

У этой добродушной старушки печи ломались совершенно непонятным образом. Помню как-то раз, она прибежала ко мне в павильон в разгар рабочего дня. Говорила спешно, обеспокоено. Я едва ли смог разобрать, что она пытается мне сказать. На самом деле все просто: печь сломалась, а у нее заказ на большой торт для внучки ее подруги. Отпускать с работы меня не хотели, но старушка так долго и слезливо просила режиссера, что, в конце концов, перешла чуть ли не к угрозам (никогда не думал, что до этого может дойти), ведь именно она поставляла студии выпечку на большие банкеты в честь выхода фильмов. Режиссер, скрипя сердцем, отпустил меня на час со словами «лишь бы она уже ушла». Печь, которая была у нее на тот момент, верой и правдой прослужила ей не больше 7 веш3 (на тот момент это было много, учитывая срок службы предыдущих моделей). Я проверил все те же поломки, что и раньше: подключение к костровой подложке и дымоходу, защелкивающее устройство на дверке и прочее. Я окончательно зашел в тупик, пока Висси не задала исчерпывающий вопрос: «а может она села?». Села? Что, серьезно? Печь села? Как такое вообще возможно. Я взял паспорт на устройство и… правда! Печь (хотел бы я знать, где она заказала это чудо техники) работала от энергии солнца (а именно костровую подложку не нужно было зажигать вручную, она загоралась от концентрации солнечного света на фитиле с помощью водяных линз). Обычно дожди у нас длились не больше суток, но последние три дня дождь был мелкий, но постоянный. Водяная линза рассеяла энергию солнца за эти дни и больше костер под печью не зажигался. Решение простое, зажечь костер вручную. Честно говоря, до этого случая я думал, что знаю все ее печи вдоль и поперек.

Я подошел к двери и осторожно открыл дверь. Колокольчик звякнул еле слышно, тут же затих, оставив после себя небольшой гул, разнесшийся по воздуху. Где-то из кухни послышалось торопливое «уже иду» и мягкие шаги старушки Висси.

– Малкольм, это ты. Я так рада, что ты пришел.

– Да, я только освободился. Где ваша новая печь?

– Ой, ты не поверишь, но мне уже помогли, – радостно выдала она, – тут мальчик пришел буквально час назад. Он только вчера приехал в город, еще никого не знает. Оказывается, он хорошо разбирается во всех этих научных вещах. Мы разговорились, я сказала про печку, а он предложил помочь. Такой добрый юноша, он мне сразу показался хорошим. Он и тебе понравится, думаю, вы подружитесь.

Вот так номер. Подружимся? Но я не ищу себе друзей. Моя жизнь устоялась (я не очень люблю перемены), я не хочу что-либо менять. Да и общаться не очень-то стремлюсь.

Старушка ушла на кухню, где, по-видимому, и был этот «добрый юноша». Я не расстроился, не придется копаться в печи. Надо было бы уйти, но не мог же я просто взять и выйти, следовало бы попрощаться, поэтому я терпеливо ждал, пока она вернется. Не очень я хотел еще с кем-то знакомиться.

К моему небольшому разочарованию, она вышла с ним. Он тоже был кроликом, только рыжим. Глаза у него были несколько округлыми, близко посаженными кверху, словно немного косыми, что придавало ему вид деревенского простачка, однако их яркая зеленая окраска внушала некоторое доверие, хоть я и не очень любил таких (никогда еще не встречал никого с подобной физиономией, кто обладал бы хорошим складом ума). Он широко улыбался, что придавало ему еще более глупый вид. Моргал он как-то странно, каждый раз приподнимая брови, когда закрывал глаза. Одежда его была довольно яркой, многоцветной. По ней сразу было ясно, откуда он приехал и что думает о городских. Ему явно хотелось вписаться, показать себя и на других посмотреть. На сиреневой кофте был большой знак ярко-желтой молнии, перекрывающей зеленое кольцо, словно это была эмблема какого-то популярного у детишек супергероя. Шорты были широкими для столь худых ног, и, похоже, имитировали пляж своим окрасом: внизу песок, посередине море, сверху ясное голубое небо. Конечно, это замечательную картину увенчали сандалии. Зеленые, между прочим. Странный типчик, ничего не скажешь. Теперь я еще меньше хотел знать кто он такой. Может, это несколько грубо с моей стороны, судить его по внешности, но Висси питала странную слабость к подобным кадрам. У нее было достаточно непонятных знакомых. То медведь, таскающий с собой балалайку, пытаясь сыграть на ней кантри, то тушканчик с непонятным для меня увлечением: он коллекционировал отпечатки ног (как будто нечего больше коллекционировать, на пляже полно ракушек, их бы хоть собирал). Но кто я, чтобы их судить. У всех свои причуды.

– Малкольм, знакомься, это Джейсон. Джейсон, это Малкольм.

Он мгновенно подскочил ко мне, схватил меня за руку, и, пока пожимал ее, быстро проговорил:

– Привет, Малкольм, меня зовут Джейсон, я приехал из деревушки Риверсайд. Я механик, хорошо разбираюсь в любой технике, так что обращайся, если что. Мой дом неподалеку, возле небольшого моста над рекой, я вообще люблю реки и плаваю хорошо. Приятно было с тобой познакомиться, мне пора бежать, обустраиваться на новом месте. Завтра обязательно увидимся. На том же месте в то же время, идет? До свидания!

И тут же он убежал в сторону мостика. Я так ошалел, что стоял как вкопанный, выпучив глаза и раскрыв рот. Ну и напор, парнишка и слова вставить не дал. Даже «приятно познакомиться». Не скажу, что мне было приятно, но я просто вежлив. Протараторил и убежал. Похоже, он совсем не умеет слушать. И общаться тоже. И знакомиться. Я что-то вообще сомневаюсь, что он что-то умеет. Увидимся завтра… У меня появилось дикое желание пойти завтра другим путем.

– Какой милый юноша. Малкольм, заходи завтра, я буду очень рада вам обоим.

– Я… хорошо. До свидания, Висси.

– До завтра, Малкольм.

Всю оставшуюся дорогу домой я думал об этом странном парнишке. Я не горю желанием видеть его завтра. Мне хватило этих нескольких секунд, что он тряс меня за руку и выливал на меня мощной струей свой поток нехватки общения. Может, действительно пойти завтра другим путем. А в булочную зайти утром, пока его нет. Я же согласился зайти… Зачем я согласился зайти? А все мое воспитание, будь оно неладно. Это все пустяки. Я слишком устал, чтобы сейчас об этом думать. Все, что мне сейчас нужно – кружка мятного чая с лаймом и книга, которую я так и не дочитал вчера (осталось всего пару глав), и сыграть под заходящее солнце на гитаре шестую симфонию Моцарта, так полюбившуюся мне с первых звуков, когда я услышал ее в детстве. Я играл ее почти каждый вечер, усаживаясь на подоконник широкого окна в гостиной. Из него открывался чудесный вид на солнце, медленно окунающееся в морскую гладь. Эта чудесная картина, да еще и под такую музыку, всегда меня успокаивала. А потом, когда перебор струн утомлял меня окончательно, я ложился спать.

Жил я один. Мне не было скучно, потому что я очень ценю тишину и уединение. Занимался всегда своими делами: гулял по набережной, взбирался на Закатную гору раз в месяц, рисовал, играл на гитаре, мастерил соседским детишкам игрушки. Заходили они не часто, но очень уж любили просить всех взрослых сделать им игрушки. Они бережно принимали этот дар и берегли. Словно собирали коллекцию. Каждую игрушку они подписывали: кто и когда подарил. Милое увлечение, не так ли? Оно, в некотором смысле, сближало жителей города.

Наконец, я допил чай, прочитал книгу, насладился Моцартом и улегся спать. Мои сны никогда не беспокоили меня. До этого дня. Ведь именно сегодня началось то, что изменило мою спокойную и размеренную жизнь раз и навсегда.

Я очнулся в странном месте. Все вокруг было окутано едким и густым туманом. Не знаю, то ли свет так падал, то ли так и было, но мне показалось, что его дымка плавно меняет окрас. Так пугающе… кажется, мне все видно, но это иллюзия. Туман слишком плотный, через него едва ли можно что-то рассмотреть. В таком жутком месте настигает тревога и сомнения. Где я? Что это за место? Нужно постараться осмотреться и найти выход. Похоже, я тут один. В языках этого дыма вроде бы пусто. Совершенно пусто. Словно я очутился в каком-то большом, но опустошенном зале. Пол! Надо его прощупать. Так я смогу понять, где очутился. Он… я его не чувствую. Этого не может быть, на чем-то же я стою. Иначе бы я упал в пропасть. Это так странно, я не помню, где был до этого. И был ли где-то вообще… Нет, ну конечно был, что за ерунда! Не мог же я быть тут всегда. Я… я слышу свои мысли. Каждую из них. И… голоса?.. Это похоже на чей-то шепот. Неразборчивый, невнятный шепот. Этого не может быть. Я, должно быть, сплю.

– Следуй за мной, – четко произнес чей-то хриплый голос.

Неужели я схожу с ума.

– Кто здесь?

– Ха-ха… Здесь… Ты хоть сам-то знаешь, где, здесь?..

Я не нашел, что ответить. Что ему нужно. И, действительно, где ЗДЕСЬ? Что это за проклятое место. Пустое. Спрятанное.

В тумане промелькнула чья-то тень. Она проскользила так быстро, но так… словно это что-то неживое. Я не ощутил дуновение ветра от нее. И… туман… он даже не шевельнулся. Что это?

– Скорее! Оно настигнет тебя! Беги!

– Беги?.. Куда бежать-то? – я ощутил, как меня охватывает паника.

– Доверься самому себе, своей интуиции. Беги!

Тень промелькнула еще раз, она была уже близко. Я рванул, что есть сил, куда глаза глядят, но в таком густом тумане совсем ничего не видно. Я полагался лишь на то, что не наткнусь на что-то или не врежусь куда-то. Что это за тень, которая преследует меня? Что ей от меня нужно? Почему я должен бояться ее?

Я остановился на миг, чтобы передохнуть. Здесь так холодно. Я довольно терпим к низким температурам, и вполне могу находиться на улице при большом минусе в легкой одежде (но только не в воде). Здесь, должно быть, холоднее, чем в любом уголке земли, где только можно себе представить. Но воздух, который я выдыхаю, кажется, намного теплее, чем тот, который вокруг меня. Не нравится мне тут. Нужно выбираться.

В короткое мгновение я ощутил резкую боль в левой руке, потерял сознание и… проснулся. Сон. Это был сон. Он был такой… реальный. Это невероятно.

На улице уже пробивались первые лучи солнца. Рассвет меня немного успокоил. Золотистый, ясный горизонт, твердь вокруг, теплый свежий воздух… Здесь совсем не так, как там.

Что это? Рука… моя рука, она в крови. Сквозь шерсть ясно проступали три больших пореза, словно меня полосонул когтями свирепый зверь. Похоже, это был вовсе не сон. Но это невозможно. Я был здесь, в своей постели. Я не мог никуда отлучиться, я же спал. Так и с ума можно сойти.

Я тяжело вздохнул, чтобы успокоиться, и поднялся с постели. Нужно чем-то перевязать рану. На кухонной полке должна быть аптечка. Я поднялся с постели и пошатнулся, ощутив, как мутнеет мой рассудок. Немного качаясь, спотыкаясь и задыхаясь, мне удалось добраться до кухни. Ощущение такое, словно я надышался этого едкого тумана, и он в буквальном смысле слова растворился в моей крови.

Заглянув в аптечку, я вдруг осознал, что не знаю какое лекарство мне нужно. А может, ничего и не нужно? Попью чаю и успокоюсь… ах, нет! Бинт. Нужно перевязать руку. Я накапал достаточно крови на пол, чтобы вспомнить о том, зачем вообще пришел сюда. Я чувствую, что этот сон повредил мой рассудок. Нет, я могу поклясться, что это было на самом деле. Это был не сон. Теперь нет, я ясно осознавал это, несмотря на помутнение в голове. Руку я перевязал.

Выпив чашечку чая, я отправился на работу. Сегодня меня терзали мысли так сильно, как никогда прежде. Проснулся я, как оказалось, намного раньше прежнего. Парикмахерская была абсолютно пуста, Клайд еще не появился. Миссис Висси тоже еще не пришла. На пустых улицах было невероятно тихо. На мгновение я вдруг решил, что, может, сейчас я сплю. Но нет, рука саднит, это реальность. Дурман в голове растаял от напора мягкого прохладного ветра, летящего мне навстречу. Я отошел от этого болезненного состояния и осмотрелся. Беспокойство прошло, что было очень кстати, если учесть, что сейчас я иду на работу. Конечно, студия была еще закрыта. Странно, что я не подумал об этом, когда понял, что еще слишком рано для того, чтобы город проснулся. Хорошо, я могу пока дойти до пляжа. Да, мне надо немного отдохнуть от этих мыслей. Сон явно сводил меня с ума.

На пляже я присел возле большого валуна и припал к нему спиной. На минуту я закрыл глаза. Шум набегающих волн ласкал слух. Но проклятый сон никак не покидал моих мыслей. Мне чудился туман, эта странная тень… она приближалась так стремительно и бесшумно. Даже дуновения ветра не исходило от нее. Но… это невозможно. Это точно был кто-то живой, это было… что-то невидимое? Неуловимое глазу. На улице с утра очень тепло, но я вдруг ощутил холод этого странного места. Он заставил меня съежиться и ощутить резкую боль, ту боль, что нанесло мне это невидимое существо, полоснув меня когтями по руке.

В следующее мгновение я ощутил, что кто-то касается моего плеча и, резко одёрнувшись в сторону, вскочил на ноги и огляделся. На меня смотрел широко открытыми глазами тот парнишка, которого я видел вчера вечером у миссис Висси. Он улыбнулся мне, слегка усмехнувшись, и спросил:

– Испугался?

Такого как не испугаешься… все тот же странный вид, да еще и посреди пустого пляжа бесшумно крадется ко мне и трогает. Впрочем, я мог не услышать его, поглощённый мыслями. Я так ему и не ответил, только взглянул сперва ошарашено, затем возмущенно, пока совсем не успокоился.

Но его насмешливая ухмылка вдруг сползла.

– Что с рукой? – спросил он с оттенком искреннего беспокойства.

Видимо, он был тут совсем недавно, и решил, что в наших краях не все так лучезарно и безопасно, как говорят в других землях.

– Это? А, это ничего, ерунда… порезался, – слегка замялся я, пытаясь придумать оправдание на случай, если он относится к тем личностям, что любят совать свои носы в чужие дела.

– А как? – насторожился он.

– На кухне. Нож выскользнул, вот я и… порезался. Он упал просто. По руке скользнул. Ничего такого.

Кажется, он не совсем поверил. Однако допытываться не стал (хоть что-то более менее приятное в нем есть). Он подошел чуть ближе (отскочил я, надо сказать, неплохо) и снова улыбнулся:

– Доброго утра. А чего Вы так рано не спите?

Вы? Еще вчера он так свободно обращался ко мне на «ты», а сегодня вдруг такой учтивый. Я ощутил, как у меня по спине побежали мурашки. Я подумал, что до появления этого странного типчика у меня все было замечательно и никакие кошмары подобного рода меня никогда не посещали. А теперь… он с самого утра появился вдруг в пустом еще городе. Не где-нибудь, а именно здесь… Совпадение? Или он действительно просто пришел сюда случайно, судя по его одежде. Он просто никогда не видел пляжа, вот и все.

– Я… проснулся рано. Решил прогуляться.

– Это хорошо, утренний воздух бодрит. А я вот пришел искупаться, – совершенно спокойно рассказывал он, – Я родился и жил среди рек. В воде чувствую себя как дома. А тут еще и море. Никогда не купался в море.

Все мои подозрения сошли на нет. Да, он действительно немного странный деревенский простачек, но он просто скучает по дому. Никогда не уезжал так далеко.

У меня же, напротив, родины как таковой никогда не было. Сколько себя помню, никогда не знал, откуда я родом. Но это уже совсем другая история. Не хочу ударяться в прошлое.

– Ну… купайтесь, – немного растерялся я, осознав, что слишком затянул с ответом.

Впрочем, судя по его виду, он ответа и не ждал. Он лишь задумчиво глядел в набегающие пенистые волны, укрывающие берег одна за другой. Парнишка снял с себя все лишнее, медленно дошел до причала и нырнул. Я даже засмотрелся на то, как он плавает. На миг мне показалось, что он совершенно не создан для суши, а родился и прожил всю свою недолгую жизнь в воде. Плыл он так плавно, грациозно. Было что-то завораживающее в его движениях. Что-то… не то чтобы магическое. Скорее, таинственное. Я никогда не мог понять, как сухопутное существо может плавать как рыба. Сам я плавать не умел. Когда он нырял, то сквозь прозрачную воду виднелись его движения. Медленные, танцующие. Только музыки не хватало. Арфа бы идеально подошла к такому случаю. Он напомнил мне сказки о водяных нимфах, что местные жители рассказывали своим детишкам. Они были детьми океана, водяными феями, существами невероятной красоты и грациозности, текли в водах воедино с течением.

У меня резко потемнело в глазах. В голове чей-то слабый шепот все сильнее и сильнее перебивал шум прибоя. Меня зашатало, я метался по песку из стороны в сторону, схватившись за голову. Уши пронзил сильный звон, он звучал все громче, проникая глубже в голову. Резко все стихло в голове. Опять шумели лишь набегающие волны, а в ушах пульсировала кровь. Я открыл глаза. Пляж все еще был пуст, а парнишка еще купался в морской воде. Он даже не заметил моего временного помутнения рассудка. Это, надо сказать, очень хорошо. Лишние расспросы мне сейчас ни к чему. Я не испытывал желания ждать, пока этот мальчик-рыба наплавается, и отправился на работу. Конечно, было невежливо уходить, не попрощавшись, но я был не в том состоянии, чтобы испытывать желание соблюдать правила этикета.

До работы я добрался быстро, поскольку был поглощен своими мыслями. Эта история со сном пугала меня все больше и больше. Я было подумал, что полоснувшее меня когтями животное впрыснуло в рану какой-то яд. Нет, ну что за бред… я лежал в постели, я в этом уверен. Я не мог оказаться где-то еще, да еще и… непонятно где. Почему мое сознание так резко помутилось, я никогда еще не чувствовал себя так отвратительно. Это не болезнь, точно. А если и была бы болезнь, то какая? Ничего подобного, пожалуй, я никогда не видел. Да, я не врач, но все же. Благо, что кровь остановилась и не проступала через повязку. Рана была достаточно глубокой.

На студии было довольно много народу. Странно, но ведь так рано мало кто приходит. Что, уже одиннадцать? Как так… я не мог потерять столько времени в пути. Что происходит?..

Я дошел до павильона и взял стаканчик с водой. Пара глотков меня успокоят. Это все был сон, со мной все в порядке. Может, я и сейчас сплю, а все это мне чудится. Странный туман, рана, парнишка, – все это, все вокруг меня. Я очень скоро проснусь, и начнется новый день. Обыкновенный, как и все прочие в моей размеренной, устоявшейся жизни. На минутку я закрыл глаза.

Не знаю, что было после. Очнулся я уже в кабинете врача. Понял я это не сразу, потолки очень напоминали те же, что и у меня дома. Красиво переплетенные ветви вечно молодых лиственных деревьев. Я уж было подумал, что все это действительно было кошмарным сном, а сейчас все кончилось. Но свет из окна падал с другой стороны, а ветви были слишком уж тонкими. Врачом сегодня работал Шницель, небольшой йоркширский терьер. Он хорошо выполнял свою работу, сколько мне рассказывали. Сам я с ним ни разу не сталкивался, хоть и работал каскадером. На съемочной площадке в его смену калечиться мне еще не доводилось. Он ответственно относился к своей работе и никогда не пропускал мимо своего носа даже самые незначительные угрозы чьему-либо здоровью.

– Малкольм, ты меня слышишь?

Я нашел в себе силы только качнуть головой, так как еще не совсем пришел в себя.

– Ты можешь рассказать мне, что с тобой произошло?

Присевши на кушетке и свесив ноги, я наконец-таки продрал глаза. Дышалось мне несколько тяжко. Я посмотрел на Шницеля и промолвил:

– Я… не знаю сам. Правда. Просто пил воду. Закрыл глаза. Всё. Что произошло?

– Ты потерял сознание. Не знаю точно, сколько ты так пролежал, но здесь ты был без сознания не меньше получаса. Где ты поранился? – спросил он, кивнув в сторону моей повязки.

– Да я… порезался. На кухне.

– Покажи мне рану. Я обработаю ее как положено.

Я развязал узел на повязке и неспешно размотал бинт. Шницель взял мою руку и прямо ахнул:

– Дак у тебя же нет тут ничего!

– Как ничего?

В самом деле. Царапин там не оказалось. Для пущей уверенности Шницель покопался в шерсти, рассчитывая, видимо, что царапины совсем небольшие и легко спрятались под густой шерсткой. Но нет. Абсолютно здоровая и невредимая кожа. Шницель тяжело вздохнул и посмотрел мне в глаза:

– Малкольм, ты меня прости, но тебе точно нечего мне сказать? С тобой что-то произошло?

– Нет.

Ну нет, конечно нет. Мне только не хватало оказаться в доме для душевно больных. Я в порядке. В полном. Иначе и быть не может. А с тем, что это было, я разберусь сам. И позже.

– Ну, – пожал он плечами, – как знаешь. Я не вправе сомневаться в твоих словах, но я сомневаюсь в твоем состоянии. Что бы там у тебя не произошло, тебе следует отлежаться дома денек. Обмороки это не шутка. Работа у тебя опасная. Может, стресс или еще что похлеще. Отправляйся домой сегодня. Я предупрежу, кого надо, что ты не в состоянии работать. И, прошу тебя, не перечь мне. Я наслышан о твоем упорстве и ответственном отношении к работе. Я сам такой. Прописываю тебе покой. Никуда сегодня не ходи, отлежись, попей чаю с сонной травкой. Тебе это поможет. Я думаю, что ты просто маленько переутомился. Если, конечно, ты ничего не скрываешь.

Сопротивляться я не стал. Шницель повилял хвостом, улыбнулся мне и отдал листочек с назначением. По дороге домой я чувствовал себя совершенно нормально. Порезов больше не было, странных звуков тоже, голова не кружилась. Меня не знобило и не шатало. Всё было как и прежде. Выпив чашечку чаю, я прилег на диван в гостиной. Сонная трава сморила меня и я уснул.

Чувствовал я себя совершенно измотанным. Как-то вдруг резко похолодало. Может, меня снова знобило. Я решил, что на всякий случай надо бы укрыться. Но открыв глаза… черт! Я снова в этом ужасном месте. Едкий туман, холод… но на этот раз здесь как-то особенно мрачно. Словно самая черная ночь спустилась на эти земли. Я поднялся с пола, который все так же не ощущал, как и в прошлый раз. Вокруг было совершенно пусто. Лишь глухие звуки доносились откуда-то издалека. Будто что-то металлическое падало с горы, собрав все выступы на своем пути. Звуки доносились с разных сторон то четко, то прерывисто и расплывчато. Меня вновь одолело беспокойство. Где я, где? Что происходит? Я ощутил, как у меня потеют ладони. Ноги затряслись, словно вся твердь подо мной шаталась от пробудившегося вулкана, передавая беспокойство всему, что с ней соприкасается. Вдали послышался треск сухих сучьев, ломающихся под напором ветра, гнавшего туман в мою сторону. Я стоял как пригвожденный и не знал, куда мне идти. Никаких указаний от голоса, как в прошлый раз, я не получал. Идти самому было тоже не очень сподручно. Я все еще не забыл набегающую на меня тень, оставившую след на моей руке, который исчез так же внезапно, как и появился.

Долго так стоять я не мог. Мне нужно куда-то двигаться. Глупо было надеяться, что я выберусь отсюда как-то само собой, не прилагая никаких усилий. И тут я вспомнил слова голоса. Мне нужно положиться на свою интуицию. Тут у меня возникло внезапное противоречие. Мое нутро гнало меня вперед, на треск сучьев, навстречу ветру. Но страх гнал меня обратно. Может, именно там сейчас та таинственная тень, и на этот раз она не будет ко мне так благосклонна, как при первой встрече. Она не ограничится жалкими царапинами, а вполне серьезно может лишить меня жизни. Эта невидимая опасность подстегивала меня бежать прочь от ветра. Нет, я должен перестать полагаться на разум. Только интуиция. Страх живет в моей голове. Чутье живет в душе. Душа – одна из самых непостижимых вещей на свете. Она безгранична и эфемерна. Выжить в непостижимом уму месте возможно лишь благодаря столь же непостижимой вещи – души. Я двинулся вперед, против ветра. Шел я неуверенно и осторожно, немного крадясь, чтобы никто и ничто меня не услышало, если тут оно есть. Чем дальше я шел, тем сильнее меня охватывала уверенность, что я движусь в верном направлении. Мне казалось, что туман рассеивается, а звуки ломающихся сучьев стихают и растворяются вместе с туманом.

Не знаю, как долго я уже шел и насколько продвинулся, но туман разошелся достаточно сильно и скрывал мои ноги лишь на пару-тройку сантиметров. Очертания неких дверей начали чудиться мне вокруг. Я словно шел по большому, широкому, волшебному коридору без стен и потолка. Двери, как мне показалось, были антуражем и никуда не вели. Что-то мне подсказывало, что если я открою хоть одну, то там будет совершенно пусто. Я остановился. Туман стал легкой прозрачной дымкой, ползущей по черному полу, в котором виднелись отражения дверей и мое собственное. Теперь я точно знал, что я на чем-то стою. Я ощутил гладкий холодный пол под собой. Это успокоило меня еще больше.

Двери были совсем разные. Резные и простые, однотонные и разноцветные из различных материалов. Я продвигался медленно, чтобы все хорошо осмотреть. Насколько я понял, мне нужна одна единственная дверь. Вот только какая именно? Некоторые материалы были мне совершенно незнакомы. Пожалуй, за всю свою жизнь я никогда еще не видел ничего подобного. Это было удивительно. Это место перестало меня пугать. Оно… заворожило. Я хотел бы исследовать здесь все. Подняв глаза, я понял, что и надо мной есть еще масса дверей, коридоров, словно не имеющих пола под собой. Двери будто висели в воздухе, они появлялись из ниоткуда. Миллионы дверей, как звезды, рассыпанные по ночному небу. Это было невероятно. А, может, все это лишь чудится мне? Я прикоснулся к увенчанной мягким желтым светом деревянной двери. Она, как и потолки в нашем городе, была сплетена из толстых ветвей деревьев. Только небольшая ее часть не была перекрыта веткой. Она была закрыта голубоватой водянистой пленкой, полупрозрачной и гибкой. Это водяное оконце переливалось светлыми лучистыми пятнами, словно блики солнечных лучей падали на морскую гладь. Мне это не чудилось. Это было на самом деле. Теперь я знал это.

Поразительно, сколько лет я ограничивал себя реальностью, совсем забывая и том, что наши фантазии куда выше этого. Что реальность переплетается с нашими мыслями и мечтами, создавая нечто особенное и неповторимое. Оно открылось мне. Оно было здесь, на расстоянии вытянутой руки. Живое, непостижимое уму. Как никогда настоящее.

Оконце блеснуло радужным пятном и… я проснулся. На этот раз я не был покалечен, я чувствовал себя хорошо. Меня не трясло, голова не кружилась. Но сейчас, как никогда, я был уверен, что это было на самом деле. Я был там. Не здесь. Нет, телом, может, я был и здесь, но душа… я ощущал все это душой, я прикасался к чему-то не телесному, такому, что можно ощутить только душой. Я загорелся этой мыслью. Что бы это ни было, где бы я ни находился, – я непременно хочу оказаться там еще раз.