Мой любимый пират. Повести. Невестин мост (Евгений Кремнёв)

Часть 1

26 мая 1991-го года Иван Облаков вышел с совершенно пустой головой, не замечая, ни лая злой собачонки в подъезде, ни удушливого запаха сирени на улице. Он подумал о самоубийстве, но как-то боком и как о чем-то несерьезном. Бомжу, путавшемуся под ногами, он надел урну на голову. Налетели менты, он еле отбился от них.

Иван стоял, ждал автобус. Потом стоял в нем. Потом сидел в нем. Потом сошел, перешел на другую сторону. Стоял, ждал автобус. Стоял в нем. Потом сидел в нем, и все это с окаменевшими скулами и уставившись в одну точку, но когда вставал, отметил хорошенькую блондинку, пробираясь к двери – увидел огромную блондинку. Обе девушки были в подвенечных платьях-мини. На мгновение он захотел их.

…«Ну, что ж, утешимся тем, что мы свободны» – сказал он себе, входя домой. – Да! Действительно есть жутковатая сладость краха! – продекламировал он, дурачась.

Он включил проигрыватель и повалился на диван. Но музыки не желалось. Он разбил проигрыватель о стену.

«…Я тебе не нужен, ну и бог с тобой! Дай бог, и ты мне не будешь нужна!..»

Он надел новую белую рубаху. В уме сложились строки письма: «Понимаю, что моя вина безмерна, но не могу иначе…». Рубаха оказалась не глаженной, на груди было пятно от корейского соуса. И – плевать! Слегка знобило, но температуры не было. Иван попробовал есть, но – рецепторы бастовали: пища была безвкусна.

На улице он попытался вернуть чувство бесконечной отрешенности, но это не удалось. Ивану казалось, что он всходит на Голгофу, хотя на самом деле шёл в гараж.

Когда он остановился перед «зеброй», пропуская автобус, внутри, вдруг, толкнуло что-то и живая картина в реальности превосходящая действительность, прокрутилась перед ним: он бросается под автобус, от удара отлетает. В воздух, описывая дуги, летят кроссовки, купленные три дня назад, и падают, вот незадача, в лужу, а его тело, покувыркавшись, бесчувственно валяется посреди дороги.

На другой стороне улицы он понимает, что был на волосок от гибели и она, косоротая, на всякий случай упредила его, явив свой лик. И… тут кто-то мягкой ладонью погладил его по лицу.

…Автомобиль не заводился, Иван применил испытанный прием: стукнул кувалдой по капоту два раза и тот ожил!

…Иван ехал, борясь с нарастающим чувством омерзения, охватывавшем его сплошной ноющей раной. Притормозив у зебры, он увидел перед своим капотом Ингу, переходившую улицу. Красавица не утруждала себя ни ноской туфель на высоком каблуке, ни помадой, ни косметикой. Она знала о своей власти над мужчинами и справедливо полагала, что незачем носить неудобную обувь и убивать время на изменение и без того совершенного лица. Иногда она забывала надеть трусики, ведь она любила ветер в парусах! Девушка со снисходительной улыбкой богини красоты – а она такой и была – внимала болтовне какого-то «мэна» боксерского вида с переломанным носом. Боксер, видимо, пошутил, и девушка ущипнула его за бок, тот шутливо изобразил страдание. Инга рассмеялась и огрела его по спине кулаком, слегка зашиблась о тренированную спину, боксер обнял её. Иван отвел глаза и взглядом уткнулся в газон, на котором кобель пыхтел на миниатюрной сучке. Он почувствовал себя совсем премерзко. Он ударил по газам, развернулся и со свистом влетел на тротуаp, переехав совокуплявшихся домашних животных.

Инга, почти задетая бампером, вскрикнула. Узнав Ивана, подошла. – Ты что совсем уже! – сказала она своим визгливым, родным голосом и склонилась к окну. – Иван, мы, кажется, поставили все точки над «и». Не глупи. Чего ты добиваешься! И зачем ты собачек задавил?

– Слушай! Ты достал! – встрял «мэн».

– А, тебе не кажется, что красотки еще никому на шару не доставались? – сказал он боксеру. Иван хотел добавить еще что-то злое и оскорбительное, но кто-то – потусторонний дилер, наверное – опять погладил его по щеке, испытывая на нем свое отстиранное до невозможной мягкости потустороннее белье. Он посмотрел на Ингу помертвевшими глазами, протянул руку и сдернул с ее уха черную клипсу: – Я от тебя никогда не отвяжусь! Моя любимая сука! Как же ты мне дорога, моя приконченная сука!.. Как я ненавижу и люблю тебя, моя бывшая сука!.. О, моя сука, как тупо было тебя любить!..

Боксер, растерявшийся, было, от противоречивой картины ивановой любви, кинулся к машине, но тот съехал с тротуара и резко взял с места

– Идиот! – крикнула Инга, снимая непарную клипсу. Она подошла к собачонкам, Кобель ещё был жив. – Боже! – сказала Инга. – Почему у меня нет пистолета! Я бы пристрелила его, чтобы бедное животное не мучилось!

– Я тебя урою! – кричал вслед Ивану боксер. – Встреться мне, тварь!.. Пистолет я тебе достану, – успокоил он девушку.

…На ста тридцати в час «жигуль» влетел на мост и тут на дороге появились две блондинки – огромная и изящная. Иван мог бы поклясться, что за секунду до этого на дороге были только два встречных авто. Он резко взял влево, потом вправо; избегая лобового удара со встречной таратайкой, проехал сквозь огромную блондинку, улыбавшуюся безвкусно подведенными глазами. «Жигуль» стукнулся о бордюр, завертелся, словно сумасшедшая балерина, пробил каменные перила, и, неся уже мертвого хозяина, грохнулся с пятнадцатиметровой высоты, превратившись в гармошку, которой больше не играть.

…Когда воздуха уже не хватало катастрофически, Иван, наконец, вынырнул из свинцовых волн. На берегу ему махал человек, и он поплыл к нему. Человек приближался, но лица его было не разглядеть из-за капюшона, которые Иван с детства ненавидел, потому что ровесники кидали туда камешки. Человек подал руку, помогая ему выбраться, Иван простил его никчемный наряд и поднял глаза. Но кто-то сзади положил мягкие ладони на лицо – опять этот дилер – и все покрыла тьма. Яростно зашептали на латыни, на старославянском, заругались матом, затрещало и надорвалось, и… Иван увидел себя отлетающим от искореженного авто, где истекала кровью его изуродованная оболочка.

Он поднимался все выше и выше, и наблюдал, как к месту его гибели стекается людской муравейник, и труп его пытаются вытащить из обломков, а из «скорой» бегут белые халаты с бесполезной помощью.

Бездонное счастье парения переполняло Ивана. Его тело имело прозрачно-небесную субстанцию, но не было голо, а покрыто туманной оболочкой, мягкой, как пух. Он купался и кувыркался в воздухе словно дрессированный дельфин, но не забывал сопровождать белую машину, везшую его изуродованные останки.

Машина въехала во двор, куда подъезжали грузовики с пустыми гробами и выезжали катафалки с торжественными мертвецами и где за мусорным баком спал пьяный в дугу музыкант Браверман в обнимку с тромбоном. Бывшее тело Ивана отнесли в холодный подвал и положили на стеллаж.

Новопреставленный вернулся к месту своей гибели, понаблюдал как кран загрузил искореженное авто в грузовик, взлетел над мостом и опять увидел блондинок в подвенечных платьях. Обнявшись, они стояли на тротуаре около порванных лееров. Редкий ручеек прохожих тек сквозь них беспрепятственно. Иван медленно облетел девушек. Маленькая блондинка махнула ему рукой. – Приве-ет! – вторая – сейчас она была похожа на Мальвину-переростка с буклями белого парика и густо подведенными глазами – повернула голову и угрожающе улыбнулась. И странный мир изменился: воздух потемнел и засиял, и в нем как бы проросла из пустоты масса маленьких полупрозрачных объектов, похожих то ли на пауков, то ли на тараканов, то ли на жаб, они пульсировали, исчезали и появлялись вновь. В воздухе сверкали черные змееобразные линии, некоторые из них не исчезали, а висели, извивались и качались от ветра, которого Иван не чувствовал. Сверху полился странный, почти черный свет, и предметы вокруг покрылись движущимися узорными тенями. Блондинки закружились на месте, подставляя лица инфернальному явлению. Их короткие платья закружились вместе с ними, обнажив соблазнительные бедра в ажурных чулках на подвязках.

Зачарованный Иван испытал странное чувство возбуждения и страха, он подлетел и уселся на перила.

– Ну как ощущения? – спросила малышка.

– Мощно! Это что? – показал он на то, что происходило вокруг и над ними.

– Потусторонний ветер и потусторонний дождь!

Полупрозрачные объекты, вдруг, в один миг облепили обеих девушек, черные змеи обвили их вокруг, сжимая и разжимая кольца, Иван закричал от страха. Маленькая блондинка выплюнула изо рта несколько «жаб» и «тараканов», и засмеялась. – Не пугайся, глупый! Это – друзья, они нас питают!

– Питают?! – он с трудом подавил в себе чувство ужаса.

Между тем странные объекты стали бледнеть и растворились. Посветлело. Блондинки обессиленно опустились на бетон тротуара.

– Это кончилось? – спросил Иван, с тревогой глядя вокруг.

– Да! – сказала большая блондинка и они, как по команде поднялись с тротуара.

– А, вы… не знаю, как выразиться… Может духи?..

Блондинки засмеялись. – Они, они самые! Только мы «флэтки», – добавила огромная. – А, ты – тень.

– То есть?

– Ты прозрачненький, пушистенький, а мы с телами, одежду имеем как у этих, – она небрежно кивнула на парочку, приближавшуюся к ним. – И ты не можешь сделать то, что можем мы. – Она торжественно подняла палец. – Например!

Огромная блондинка шагнула навстречу паре, и ущипнула девушку за грудь, а парня пощекотала в паху. Гулявшие застыли друг против друга и покраснели. У девушки столбняк прошел быстрее. – Ах, вы свиньи, мужики, какие! Два слова сказал и уже чуть ли не в трусы лезет!.. – выстрелила она гневную тираду. – Ой, сволочь бесстыдная!.. Кретин!..

Ее провожатый, потрясенный женским коварством, разинул рот, не в силах возразить, наконец, его прорвало: – Да ты! Ты!.. Ты что только что у меня здесь делала?! Вот здесь, а?! – он гневно указал на свою ширинку. – Ты же, шалашовка, только что яйца мне щекотала!

– Кто я?! Да, ты мразь ползучая!! Да, вешать вас таких надо!!..

Она бросилась на него с кулаками, но он, побелевший, перехватил ее руки, сжал так, что она пискнула, и прошипел: – Выкину на хрен щас с моста! – отбросил ее к перилам и зашагал прочь. Его несостоявшаяся подруга захлюпала носом, развернулась и пошла в противоположном направлении, зло цокая набойками на каблуках, которые она подбила как раз к их первому свиданию. Флэтки расхохотались.

– Жестоко вы их. Мне их жаль. Может быть, у них любовь какая-никакая

получилась, – посочувствовал Иван.

– Оставь ты их жалеть. Малого стоит их любовь, если они с полуоборота в зверей превращаются.

– А, знаете, что я сейчас подумал: это же вы подстроили мне аварию.

– He-а. Ты сам ее хотел.

– Но ты же, – он ткнул пальцем в большую блондинку, – появилась на дороге, я и кувыркнулся.

– Если бы ты не хотел смерти, ты бы нас не увидел, еще тогда, в автобусе. Для людей не отмеченных, нас нет.

– Но вы – есть, – сделал печальный вывод Иван-новопреставленный.

– Правильно. Поэтому летим с нами.

Иван взмыл в воздух вслед за ними.

…К центральной площади со стандартным набором из «белого дома», памятника с указующей дланью, гостиницы и кинотеатра, примыкал большой, ухоженный сквер.

Они летели вдоль одной из аллей. Зависли у фонаря. Изящная блондинка сказала: – Запомни это место и «плиз» за нами.

Флэтки одна за другой нырнули головами в газон и исчезли. Иван засомневался, потрогал голову, но… ничего не трогалось – или нечего или нечем было. Молодой человек отбросил сомнения и повторил их маневр.

После погружения в секундную темноту, он вынырнул – все тот же сквер, но только здесь был не день, а вечер. Рядом стоял столб с часами, они показывали семьдесят минут шестого. Флэтки махнули ему, и Иван полетел за ними. Закатное солнце висело на юге, а не на западе, как было «там».

За гостиницей стоял двухэтажный особняк. Они опустились на ступени и вошли внутрь. Большую дверь с золотой табличкой «Отдел аварий и катастроф со смертельным исходом. Прием круглосуточно» открыли без стука.

За полированным столом, в кресле больше похожем на трон, сидел молодящийся толстяк. На шее у него висела огромная золотая цепь, на голове золотая корона, похожая на кокошник, из-под нее выбивались лисьи огненно-рыжие пряди. Помещение оказалось роскошным то ли авто-, то ли авиасалоном. Справа и слева от рыжего – сверкающим первым рядом – стояли «Бентли», «Ягуары», «Мерседесы», «Ауди», прочие «Бугатти», за ними – менее значимые «Шкоды», «Мазды», «Фиаты», в глубине матово поблескивали фюзеляжами «Боинги», «Ту», «Яковлевы», боевые «Фантомы» и «Сухие» и ещё масса летательных аппаратов, вплоть до древних «Фарманов» и «Блерио».

Из-за раздувавшихся ноздрей толстяка и нетерпеливого постукивания пальцами, унизанных сверкающими перстнями, можно было заключить, что он предельно раздражён сухопарой дамой в очках, молча вперившейся в него и ждавшей, очевидно, какого-то ответа.

Завидев флэток, толстяк – его звали Гангут – откинулся на своем троне, его глаза умаслились, и рот растянулся в улыбке, сверкнув двумя рядами золотых фикс. – Ах, девчонки! Давненько не виделись!.. Какими судьбами!..

Дама перевела испепеляющий взор на вошедших. – Вы что, только по-хамски можете входить? Постучать – руки отвалятся? А языки отсохнут – разрешения попросить?

– Я сейчас, сейчас! – замахал рукой толстяк, другой придерживая сваливающуюся корону.

Иван не успел моргнуть тем, что было глазами, как флэтки вышмыгнули за дверь.

– Ну, так что? – сказала дама, опять уставившись в толстяка.

Тот отрицательно покачал головой. – Да, не могу я вас на землю отправить! У вас голова отлетела при аварии! Меня здесь не поймут, а там вы – безголовая – всех пугать будете!

– Да, вот же голова! Вот! – похлопала она себя по прическе, игнорируя тот факт, что ее эфемерная рука проходила сквозь не менее эфемерную голову и ничего не хлопала.

– Ещё раз повторяю: это астральная голова! Ваша телесная голова при ударе о самосвал отделилась от тела и пролетела двенадцать метров!.. Все – мне некогда!..

– Ну конечно, теперь у тебя нет ни до чего дела! Такие вертихвостки нарисовались на горизонте!..

Вдруг лицо толстяка побагровело. – Вам плохо?! – обеспокоилась дама. Гангут завращал глазами.

– Это вам за меня наказание! – мстительно сказала худышка.

Гангут слегка приподнялся и выпустил газы с такой силой, что дрогнули шторы на окнах.

– Так порядочные мужчины не поступают! – возмутилась cлегка оглушенная дама. – Это удар ниже пояса!

Она заткнула нос, из ее астральных глаз полились вполне реальные слезы.

– Нет, это удар ниже поясницы. Он исходил именно оттуда! – уточнил Гангут и втянул воздух ноздрями, испытывая видимое удовольствие. – Пахнет фиалками, не правда ли?

– Какая вы свинья!

– Это случается помимо моей воли. Как реакция на упрямство некоторых клиентов… Ну, идите, идите! Я все сказал!

Когда дама взялась за дверную ручку, ее оторвало от пола и, взлетев, она стукнулась астральной головой об астральный косяк. – А, будь вы неладны с вашими порядками! – вскрикнула она, и со злостью пнув астральную дверь, вылетела вон по воздуху.

– Ну вот, новоиспеченный, – обратился Гангут к Ване, – там она была стервой, и здесь ничуть не изменилась. Со своим уставом в чужой монастыре лезет. Как зовут?

– Иван.

– Ну, зови Машку с Калиной, Ваня.

– ?

– Они не представились? Флэток своих. Машка – толстуха, Калина – мини-девка.

Но блондинки вошли сами, не дожидаясь приглашения. Толстяк – не фигурально – выпорхнул из-за стола, звеня цепью. – Ах, Машка! – сказал он, хлопая по заднице огромную блондинку. – Ах, Калина! – сказал он, хлопая по заднице маленькую блондинку. – Присаживайтесь, бабенки! И ты давай!

Машка из недр необъятного лифа достала квадратную бутылку. Гангут принюхался и от удовольствия закрыл глаза. – О-о, аромат просто дьявольский!

– Что скажешь? – спросила Машка.

– Основная нота – дерьмо из городской канализации? Да? – сказал Гангут.

– Да, – сказала Калина. – А доминанта?

– Какая-то техническая примесь, – он принюхался и закрыл глаза. – Бензин. Да, бензин!

– Что ещё?

– Тосол и… кажется солидол.

– Ты как всегда прав, – сказала Калина. – Дерьмо вперемежку с тосолом, солидолом и бензином.

– Там есть ещё один мотив, – сказала Машка. – О-очень тонкий.

Гангут, придерживая корону, ткнул нос в бутылку. – Вот вертится что-то знакомое, а уловить не могу. Все, Машка – колись! Не могу угадать!

– Вода из-под цветов недельной давности! Это же очевидно! – сказала Машка.

– Ах, да! Ты же обожаешь цветы! – сказал Гангут, снял корону и достал из стола три стопки. – Этого у вас не отнять – можете вы создать профессиональную композицию. – Он ещё раз понюхал содержимое бутылки – Чудесная жуть! Вы знаете, – обратился он к флэткам, – я пью только в двух случаях: когда есть гусь, и когда нет гуся. Кстати, у вас есть гусь?

– Нет! – весёлым хором ответили девушки.

– И у меня нет. Тогда условие соблюдено – наливай!

– За тебя, старый пердун! – хором оказали флэтки и они чокнулись.

…Поставив стопку, Гангут полез в стол и достал наушники с присосками. Он обратился к Ивану. – Ну, что, юноша, дай, ка я тебя послушаю. – Он нацепил наушники себе на голову, а присоски воткнул в туманный пух в районе груди новопреставившегося.

– Что ж, всё ясно! – сказал он, снимая наушники. – Юноша оскорблен! Юноша хочет мести. Жестокой мести для бывшей зазнобы! – Он кинул наушники обратно в стол. – Верно, Иван?

Тот закрыл глаза и вспомнил – «Инга!» – Действительно! Этот так сладко – мстить этой суке! – сказал он. – Меня так распирает от этой мысли! О-о, какая сладкая, какая невозможно чудесная мысль: мстить суке Инге!.. Мстить, мстить, а потом опять – мстить и мстить!.. И…

– Да, нет проблем, юноша!.. – прервал его излияния Гангут. – Калина!..

Маленькая блондинка скинула с себя рубаху и, голая по пояс, уселась на стол напротив Ивана. – Смотри! – Калина с силой воткнула пальцы себе под грудь. Брызнула кровь, подула – кровь запеклась. Она раздвинула кожу, погрузила пальцы еще глубже, с треском раздвинула ребра, в разорвавшейся кровавой материи показался пульсирующий слизистый комок. «Сердце» – догадался Ваня. Подошла Машка, дотронулась до пульсирующего комка. – Это – аорта, – сказала она Ивану. – Между аортой и сердцем находится центр жизни. Тень, попадающая в это место, может позаимствовать у человека с той стороны оболочку.

Калина вытащила ладони из своей ужасной раны и, дрожащая и потная повалилась навзничь на стол, опала как проколотый мяч, и стала плоской. Потом вскочила и закричала тонким мультяшным голосом. – Ой, мне больно, Гангут! Ой, надуй меня скорей! Ой, больно!.. – Гангут взял плоскую флэтку подмышку и вышел в боковую дверь.

Машка склонилась над Ивановой рукой и дунула. Пух облетел, и рука стала походить на сосуд, набитым водорослями. – М-да, так ни фига ни видно – запутаешься.

– Вот, смотри, – она закатала свой рукав, пережала вены у локтя и поработала кулаком. – Ты кровь из вены сдавал?

Иван кивнул.

– Вот эта вена – «медиана-субити» по латыни, ты попадаешь в эту вену…

– Как?

– Гангут объяснит.

– …в эту вену и ждешь. Будет темно. Потом увидишь человека, того, в которого ты внедрился. Как можно быстрей обними его и – вcе. Не вздумай медлить.

– А если не успею?

– Успевай. Что ты бабка восьмидесяти лет!

– Хорошо успел, а что с этим человеком будет?

– C ним вcе в порядке будет, ты позаимствуешь у него часть молекулярного слоя.

– Ну, а если не успею все-таки?

– Вот ты противным какой! Не успеешь – значит, человек этот сойдет с ума, а для тебя его тело станет тюрьмой до самой его смерти.

– Ясно. Не пойму только зачем Калине нужно было это все показывать, мучая себя, когда ты мне все ясно и понятно объяснила?

– Зато пердун сейчас её надувает, а это, ох как приятно! Оргазм просто потусторонний! – Ивану послышались в этом ревнивые нотки.

Раскрылась дверь, и вошли – распаренный Гангут и Калина за ним – опять трехмерная; она на ходу натягивала рубаху, толстяк платочком вытирал рот. Гангут вытянул из пиджака что-то на дезодорант похожее и на ходу пшикнул на Иванову руку – она опять покрылась оболочкой. – Так эстетичней, – пояснил он. – Я поклонник всего прекрасного. – Он похлопал по заду маленькую блондинку.

Взобравшись на свое кресло-трон, он нахлобучил корону, порылся в ящике стола и катнул через весь стол что-то матово блестящее. Это оказался маленький – похожий на акулий – зуб, острый, как бритва. Калина взяла зуб и приказала Ивану. – Положи левую руку ладонью кверху. – Она склонилась над Иваном.

– О! А это что?

Машка тоже наклонилась.

На его ладони проступал смутный темный круг. Калина подула: ладонь подернулась изморозью, потом льдом. Лед лопнул, и из Ивановой ладони выскочила черная клипса.

– Вот те фокус! – оказала Машка. – Это твоей зазнобы аксессуар?

– Да-а! – удивился Иван.

Машка бросила клипсу Гангуту, тот поймал ее на лету и кинул в один из своих многочисленных ящиков. Калина, между тем, приложила зубок к указательному пальцу Ивана и подула. Иван задрожал, загудел, как трансформаторная будка, изнутри засиял кроваво и медленно погас. Из бесплотного пальца чужеродным отростком хищно торчал зуб с кровавым сиянием внутри.

Иван поднял ладонь и в туманной оболочке его головы налились красным сумасшедшие глаза маньяка.

– Теперь заключительная инструкция, – продолжил Гангут. – Когда ты вздумаешь в кого-то внедриться, по возможности делай это часа в три-четыре ночи, когда человек спит крепче всего и почти ничего не чувствует. …Ты прокалываешь вену. Через какое-то время, когда он почувствует укол, тебя уже втянет внутрь. Завладев оболочкой, ты можешь управлять человеком по своему усмотрению, но это не все. Уже находясь в этой оболочке, ты можешь проникнуть в любое существо, будь то хорошая бабенка, или ничтожная блоха, и тоже управлять ими по своему усмотрению. Но и это еще не все. Находясь в оболочке, ты можешь создавать видения. Реальные как кино. Коготок же тебе нужен для смены оболочек. Но… – Гангут поднялся с кресла. – …Во всяком деле есть свое «но». У флэтов и теней – особенно. Если там, на той стороне, есть вполне понятные и известные «но», выражаемые упрощенной формулой: если ты поступаешь так – пожалуйста, но… и здесь следует какая-либо форма расплаты за данный поступок и это вполне прогнозируемо, то у нас этого нет, ибо наше «но» непостижимо. Непостижим закон его применения. Те, кто сталкиваются с этим «но» – исчезают, или оказываются не там, где планировали. Если для людей с той стороны непостижимостью является смерть, то для нас непостижимость – «но». И если для людских поступков есть великий тормоз – страх непостижимой смерти, то у нас страха нет, но есть великое «но»…

Часть 2

…Когда впечатления от кино рассеялись, к Инге вновь вернулись злость и досада на Ивана, нелепой выходкой испортившего их почти интеллигентное расставание и поставившей ее в дурацкое положение перед новым кавалером.

Она шла, опершись на Олегову руку, изредка поглядывая на него – мачо с перебитым носом, полную противоположность субтильному Ивану. Так поглядывая, она решила сегодня же, а не завтра, как положено порядочной девушке, отдаться ему. Именно – сегодня, в сей час назло маме (точнее – Ивану) Инга решила отморозить уши.

…Она сидела на разобранной кровати и, прихватив жемчужными зубками пепельно-русую прядь, поглядывала на раздевающегося Олега; заметила перхоть на своем плече атласной кожи, сдула её. Олег прекратил раздеваться и сказал, что ему что-то попало в глаз. Инга сказала, чтобы он был мужчиной и не обращал внимания – глаз проморгается.

Затренькал телефон.

– Давай отключим, – предложил Олег, и потянулся к вилке. – Не надо! – остановила его Инга, решив проверить настойчивость абонента, имя которого, как она полагала, Иван. Телефон не унимался, и Инга сняла трубку, намереваясь нанести последний удар бывшему любовнику и известить его о том, что она сейчас… Тут она задумалась о романтическом эквиваленте слова «трахнется». Ну да ладно – трахнется!

– Да, я!

Инга слушала, потом внезапно побледнела. – Разбился?! Насмерть?! – Инга несколько раз стукнула трубку об стол. Опять переспросила. В трубке подтвердили: «Да, разбился насмерть! Тачка всмятку – восстановлению не подлежит!». Инга закричала, что ей по фиг тачка, ведь человек погиб!

Она медленно положила трубку мимо рычага. Пищит. Она опять положила и опять мимо. Да, пофиг!

– Какой бред! Он погиб в семь! – пробормотала красавица. – В семь мы чуть не уписались от смеха в кино!

– Кто разбился? Этот психопат? Он собак задавил.

Ингу передернуло. – При чём здесь собаки! Они гадят на газонах! И людей смущают своим бесстыдным поведением!

Она закурила и уставилась в окно. – Ты, Олежа, одевай штаны и иди домой.

– Может, вдвоем как-нибудь это переживем? У меня – стояк?

– Он сказал: я от тебя никогда не отвяжусь, – не слышит Инга. – А, взял и отвязался… навсегда.

Олег обнял девушку сзади. – Он обозвал тебя сукой три раза!

– Четыре, – поправила она его. – Я думала, ты уже одет. Когда будешь уходить, вынеси ведро с мусором. Если тебе не трудно.

– Кончай Инга!

– Никаких «кончай»! Уходи!.. – она повернулась. – Ты помнишь, что он тебе сказал?

– Я помню, что он чуть не сбил тебя и переехал собак, пусть они и гадят на газонах! – повысил голос Олег.

– Он сказал: красотки еще никому просто так не доставались. Он оказался прав.

– Ты в этом уверена?

Он задрал ее халат – трусиков не было – и повалил на кровать. Инга отчаянно сопротивлялась, но под напором тренированного тела обмякла.

– Подожди!.. Идиот!.. Я – сама!.. Идиот!.. Я уже хочу!..

…Она лежала, бесстыдно развалившись, и курила. Олег, вернувшийся из ванной, разморенно улыбался, стоя над ней. – Ты – бесстыдная и красивая! Адская смесь!

Инга поставила ногу на его живот, погладила и неожиданно толкнула.

– А, теперь убирайся! Попробовал Ингу и мотай!

– Ты что, офигела?

– Не уйдешь?.. Тогда не поворачивайся ко мне спиной, потому что я разобью тебе голову. За изнасилование!..

Олег демонстративно повернулся и сказал. – Давай!

Инга взяла тяжелую хрустальную вазу и ударила его по голове. Боксер упал.

…Инга долго просматривала альбом, отбирая фотографии, где они были с Иваном вдвоем, иногда толкала ногой Олега – не очнулся ли? Потом положила фотографии в отдельный пакет и всплакнула над ними.

Боксер пришел в себя, она хотела ударить его ещё раз, но передумала – ваза была красивая. Инга вызвала Скорую помощь, сказала, что её кавалер споткнулся и упал с высоты своего роста. Ей поверили и Олега увезли.

Она стояла на балконе, вглядываясь в темь уснувшего города; слушала шум деревьев и урчанье голодного желудка – сегодня у нее была плановая диета; курила, глотая дым вперемежку со слезами. Ей чудилось: где-то в этих деревьях, под которыми он год назад первый раз овладел ею (мама была дома, а им было невтерпеж) бесприютно томится Иванова душа.

Что-то холодное коснулось ее уха. Инга охнула и отшатнулась. Но ничего не было кругом. «Может коты чудят?» – подумала она, но тут же отбросила это предположение, как очень странное. Она плотно закрыла балконную дверь и укрылась одеялом под самый подбородок, свет не выключала, потому что как-то страшно стало. Ей почудилась неясная тень, скользнувшая на балконе. Качнулись шторы на окне и …в закрытую балконную дверь вбежал дворовый кот Барсик. Как же так – сквозь дверь?! Действительно, коты чудят?! Домашнее животное вспрыгнуло на грудь и лизнуло Ингины глаза.

И свет померк.

Инга тут же вскочила, сбросив кота. Балконная дверь была открыта настежь, и сильной струей воздуха туда всасывало тюль занавески и комплект трусиков «Неделька», лежавших после стирки на стуле. Кот прыгнул в черный прямоугольник двери и исчез в мгновенном сиянии. Инга ринулась за ним. На кой – она сама не поняла?..

Она вбежала… в гулкий зал со сводчатыми потолками. В его центре стояло ложе с зеркальными боками, сверху покрытое сияющим покрывалом. Инга не чувствовала ни страха, ни удивления, ни холода каменных плит под босыми ногами. Она подошла к ложу, развязывая тесьму на сорочке, гладя груди и дыша все глубже и глубже; медленно стянула серебряное покрывало. Под ним оказалось покрывало с золотым шитьем. Инга так же осторожно сняла и его. Открылось покрывало, усыпанное алмазами так густо, что больно было глазам. «Боже, сколько ювелирки!» – подумала она и отвернула край последнего покрывала.

В ссохшейся голове мумии, похожей на резиновую маску, она узнала лицо Ивана. Инга сдернула покрывало, и ее глазам предстало усохшее тело бывшего любовника. Она дотронулась ладонью до лба, живота и ног трупа. Они были холодные как перемороженная рыба.

Вдруг, одна из плит, совсем у ног Инги, со скрежетом раздвинулась, и сильнейший поток воздуха, снизу – вверх, бесстыдно задрал сорочку, пытаясь сорвать её. Инга инстинктивно загасила подол и увидела свое отражение в зеркальной грани постамента – Мэрлин Монро ловить было нечего! Совсем нечего! Она в очередной раз возликовала от своей невозможной красоты, подняла руки, помогая ветру свершить задуманное, и сорочку унесло вверх.

Девушка положила ладонь на усохшее мужское естество мумии и стала ждать. Через некоторое время под ладонью потеплело и еле уловимо запульсировала кровь. Она не сомневалась: этот женский прием – вечен и безотказен. Естество зашевелилось расправляющимся червем и вот, из-под ладони, твердея и горячея, выползла детородная мужская тычина. Инга прильнула к ней, а потом вскочила на мумию.

Она работала наездницей и с каждой секундой чувствовала, что ее раскаленные ягодицы бьются не о кости, покрытые мертвой кожей, а об упругую и теплую плоть. Сквозь туман острейшего наслаждения, застилавший глаза, сквозь звон в ушах и свербление в причинном месте, она видела, как грудь, плечи, голова мумии разглаживаются, розовеют, и труп превращается в живого Ивана. Грудь его вздымалась все выше и выше. Потом он понял наездницу низом тела и стал помогать ей в яростных поисках глубины. Он подбрасывал её так высоко, что она кончиками взлетавших волос касалась сводчатого потолка, но «причленялась» именно туда, куда нужно, получался охуеннейший батут ужаса и наслаждения.

Бывшая мумия долгим стоном – так что задрожали стены – отметила заключительную точку экстаза. Инга, содрогаясь на горячем столбике, умасленном мужским семенем, не заметила, как изо рта бывшей мумии вместе с кровавой пеной выскочила черная клипса.

Не открывая глаз, мертвец схватил клипсу и всунул в Ингину ладонь. Девушка, добегавшая последние метры сумасшедшей любовной скачки, не заметила этого.

…Освободившись от обмякшей мужской плоти, она в изнеможении склонилась на Иванову грудь, выдохнула бессмертную шекспировскую (или гётевскую?) фразу «Дас ист фантастиш!» и после секундного отдыха подняла глаза.

Иван лежал со смеженными веками, мерно дышала грудь, в уголках рта запеклась кровь. Он вытянул руку, отстраняя ее, и приподнялся, не открывая глаз. Осторожно столкнул Ингу с ложа и махнул рукой, мол, свали! Она обернулась и увидела в проеме между каменных плит, освещенный прямоугольник балконной двери.

…У самого выхода девушка оглянулась. Иван сидел все в том же положении, но тело и голова на глазах истончались и желтели. Слегка воняло мертвечиной.

Войдя в спальню, она оглянулась еще раз. Но таинственная зала исчезла. За балконной дверью шумели тополя, и сереющее небо предвещало близкий рассвет.

Инга совершила интимный туалет и в изнеможении рухнула в кровать, унося в провал сна мысль о новой олимпийской дисциплине – порнобатуте.

Часть 3

Она проснулась от разламывающей боли в руке – в ладони была зажата клипса с рябью запекшейся крови. В ужасе Инга отбросила ее, вскочила с кровати. Отдышавшись, попыталась успокоиться. На балконных перилах болталась на ветру её ночная сорочка, на тополе за балконом – шелковые трусики: все семь штук. Ей стало ужасно жалко их, она даже подумала подговорить какого-нибудь ловкого уличного мальчишку снять их за небольшое вознаграждение и вернуть ей, но… было шесть часов утра, и все мальчишки спали.

Она долго сидела с закрытыми глазами, пытаясь отогнать кошмарные события прошедшей ночи, и внушить себе, что это был галлюцинаторно-яркий сон. Но получалось не очень, потому что клипса была – вот она, а трусики – вон они!

Когда Инга открыла глаза, воздух мерцал, а предметы отдалились, как в перевернутом бинокле, шумы с улицы доносились приглушенные, будто сквозь вату. Она всхлипнула и сказала «Боже!» – голос был еле слышен. Инга зарылась головой в подушку, сверху накрылась маленькой и жесткой – той самой, которую Иван подкладывал иногда под ее сладкую попку во время изысканных и сумасшедших любовных утех – но некуда было деться от навязчивого рефрена: «Не отвяжется! Не отвяжется!..».

Сквозь помехи голосочков прорвался далекий звонок телефона. Инга схватила трубку. Голос был дальний, почти инопланетный, он сказал. – Привет, Инга!

– Здравствуй, Ваня.

– Ты что бредишь? Олег это!

– Ты себе новое имя взял?

– Инга?!

– Ваня, зачем ты преследуешь меня? Мне страшно! Не губи меня!.. Не веди себя как козёл!..

В трубке молчали, но… где-то звонили. До девушки дошло, что это входная дверь. Она несколько раз стукнула трубку о стол, послушала, там – молчали. Она положила её мимо рычага и пошла в прихожую.

…За дверью стоял Олег с перевязанной головой. – Чего надо?! – сказала красавица неприветливо.

– Пришёл извиниться.

– За что?

– За то, что не доверял тебе. За то, что не поверил, что ты вырубишь меня. Ты слово держишь, уважаю таких. Я сам пацан чёткий.

– Извинения принимаются, – сказала Инга и захлопнула дверь. Воздух мерцал так сильно, что его можно было разгрести руками. Она взяла пикающую трубку и набрала справочную…

Взяв талончик, Инга долго томилась в очереди в психоневрологическом диспансере. Напротив неё сидела женщина с подбитым глазом, рядом, должно быть, ее сын с рожей павиана. Павиан озирался, двигал ноздрями и фыркал. Возможно, его ноздри щекотал воздух, который стал совсем зернистым.

Врач расспрашивала ее дальним тихим голосом, в котором угадывались участливые модуляции. – …У вас небольшая психопатия. Пролечим вас, и через десяток дней с вами все будет в порядке. Я выписываю направление?..

Инге было все равно. Лишь бы избавиться от болячки в голове.

Уже переодетая в больничный халат, она сидела у бородатого врача со странным именем Ганс Андреевич. Опять повторилась процедура с расспрашиванием. Потом сестра отвела ее в палату и ткнула укол. Инга провалилась в целительное забытье.

Ее будили, и она как сомнамбула, ходила на завтрак, обед и ужин, а все остальное время спала, дремала или лежала с открытыми глазами в прострации. Один раз сходила в туалет по-маленькому, где её напугал таракан.

Временами соседка подсаживалась к ней на кровать и что-то длинно рассказывала, потом, вдруг, срывалась с места и тут же, в проходе, принималась делать зарядку с приседаниями, отжиманиями от пола и прочими физкультурными штучками, потом опять садилась и продолжала молоть вздор.

Иногда заходил бородач и с ним приходил волнующий запах. Он ничего не говорил, а просто посмотрев, уходил, а в Инге еще долго шевелились неясные воспоминания эротического окраса.

Проснувшись на утро третьих суток, Инга обнаружила, что предметы и звуки вернулись на место, а мерцанье исчезло. Она посмотрела в окно, где весело сияло толстопузое солнце, и вспомнила этот запах – так пах курсант Володька – красавец-правофланговый, открывший ей первые школьные радости секса, и которому на присягу она подарила одеколон «Командор».

В столовой, на обеде, её заметил бородач. – Вы, я вижу, уже молодцом! – сказал он. – Пойдемте ко мне! – Врач улыбнулся акульей улыбкой, и девушка подавилась «счастливой косточкой» в форме рогатки, которую ей только что навязала «физкультурница», угрожая под столом огурцом. Инга уже узрела свет в конце тоннеля, но санитары откачали её.

Ганс Андреевич провёл ее в кабинет, усадил в кресло. Зазвонил телефон, психиатр поднял трубку. – Что? Роддом? Нет, это – кладбище! – он бросил трубку и уселся в кресло.

– Не говорите про кладбище! – сказала девушка. – Я туда чуть не отправилась!

– Так третий раз роддом спрашивают, – оправдался он. – Вы там что-то интересное видели?

– Да. В конце туннеля я стала лошадью.

– Любопытно, – сказал он. – Но к делу это не относится, – и стал рыться в столе.

– Ещё как относится. Вам бы понравилось быть лошадью?

– Я мужчина и могу быть хоть обезьяной, – парировал он, не поднимая головы.

Она разглядывала врача, невольно проецируя на него своего первого полового партнера. Психиатр, наконец, нашел что искал – ее тощую медицинскую карту. – Мне кажется, – он заглянул в карту. – Инга Зимянина, 22 лет, нам надо перепрыгнуть официальные барьеры и перейти на «ты».

– Я не против, если это не отразится на вашей работе.

– Уже отразилось. Красота – куда от нее денешься. Я предлагаю перейти на «ты».

Инга согласилась. Он ласково заулыбался острыми акульими зубами. – Давай теперь поговорим о твоих проблемах. Знаешь, осмысливая твою историю, не могу отделаться от ощущения, что не хватает какого-то звена в этом всем. Посуди сама: ты красивая, уверенная в себе девушка. К нам никогда не обращалась. Ведь так? В роду головой никто не страдал. Я не наблюдаю в твоей психике достаточной лабильности для такого срыва. Нe хватает какого-то звена, причем важнейшего?.. – врач замолчал, держа паузу и глядя ей в глаза. Инга поняла его игру и не отвечала. А уж что-что, а взглядом и томить, и гвоздить она умела. Минут через десять медитации врач не выдержал. – Хорошо, ты меня переглядела! А теперь ответь на вопрос.

– Какой вопрос? Я – забыла?

Ганс Андреевич напомнил.

… – А-а, да – не хватает звена, – вспомнила красавица и рассказала утаенную историю о посещении таинственной залы, любви с мумией и окровавленной клипсе.

Ганс Андреевич поцокал языком. – А ты говоришь – «лошадь».

– Кстати, вспомнила! – сказала девушка. – Я была цирковой лошадью с таким вот султаном на голове. С перьями.

– Ну, это к делу не относится. А, вот где эта клипса?

– Она в кармане джинсов, которые я сдала.

– Сдали? Напрасно. У нас крадут всё, что ни попадя.

Он встал. – Попытаю удачи. Вдруг ещё не сперли.

Вернулся Ганс Андреевич минут через десять с Ингиными джинсами и сияющий. – Я – успел. – Он протянул джинсы девушке. – Достань!

Инга вытащила и положила на стол две клипсы. Ганс Андреевич осторожно взял ту, что была в пятнышках засохшей крови, поглядел на свет, достал из стола полиэтиленовый пакетик и положил туда украшение.

– Не возражаешь, если я отнесу знакомым экспертам, пусть сделают анализ? Идет?..

Среди ночи Инга проснулась от ощущения чьего-то присутствия. Она открыла глаза – над ней стоял Ганс Андреевич в накинутом на плечи халате. Больные, а их, кроме Инги, было еще пятеро, заворочались, завздыхали, «физкультурница» рядом всхлипнула.

Психиатр склонился над Ингой, заглядывая в глаза.

– Вы что, – испуганно шепнула Инга, – дежурите, наверное?

– Дежурю, дежурю, – закивал врач и склонился еще ниже.

– Вы что хотите?!

– А, что может хотеть мужчина от женщины ночью? Не подскажешь?

Инга на секунду потеряла дар речи.

– Какая же вы гнусь!

– Да что ты говоришь! – глумливо ответил врач.

Инга с ненавистью посмотрела в его глаза. – Так просто ты меня не возьмешь, козел!

Ганс Андреевич усмехнулся, присел на кровать в ногах Инги, достал сигарету, не спеша закурил и сказал. – Кто же тебя просто собирается брать? Такую красоту грешно просто брать. Еe берут с чувством, с толком, с расстановкой.

Дверь палаты открылась и вошли две медсестры в халатах и колпаках, одна огромная, другая миниатюрная, с одинаковыми улыбками на смазливых личиках. Огромная встала в ногах Инги, миниатюрная зашла в голова. Инга с недоумением и страхом пepеводила взгляд с одной на другую. Огромная все с той же улыбкой схватила Ингины ноги, и тут же, сзади, в ее руки вцепилась та, что была за спиной.

– Пусти! – взвизгнула Инга, пытаясь вырваться. – Я буду кричать! – но хватка медсестер оказалась мертвой.

– Мы любим, когда кричат, – улыбнулся Ганс Андреевич. Он не спеша растер окурок об пол и скинул халат.

– Не шумите, больная! – наставительно сказали сзади. – Это процедура! Это полезная процедура!

– Любая женщина вам это подтвердит! – добавила огромная, державшая ноги девушки. – Лучший лекарь женских неврозов, это хорошая ночь с хорошим мужчиной и не брыкайся, сучка подзаборная!

Инга извивалась между клешнями преступных сестер, а Ганс Андреевич в это время неторопливо снял одежду, повесил её на спинку ворочавшейся «физкультурницы» и настроил как надо мужской аппарат. Инга попыталась закричать, но врач закрыл ей рот, протянул руку и из нагрудного кармана огромной сестры достал маникюрные ножницы. Убрав руки со рта девушки, он зачикал по-парикмахерски над Ингой, легонько ткнул острием в грудь

– Не надо! Не делайте мне больно! Прошу вас! – взмолилась Инга. – Я сделаю все, что вы захотите! Я, по правде сказать, люблю это дело…

– Это другой разговор, – оказал Ганс Андреевич, – тогда раздевайся, милая.

Сестры разжали клешни! Инга поднялась, сняла халат, а трусики игриво кинула в лицо Ганса Андреевича. Тот поймал их и благодарно прижал к носу.

– А, теперь ложись, – сказал он, после того, как насладился ароматом несвежего женского белья. – А, ножки раздвинь, как же!

Инга повиновалась. Врач склонился и потянулся ножницами к ее паху. Инга от ужаса зажмурилась, а бородач срезал с лобка прядь русых волос и положил их в медальон, болтавшийся на его груди. – А, теперь перевернись на живот… А, попочку подыми… Вот так! Чудесно!..

…Утром Инга безучастно хлебала трехкопеечный супчик в столовке дурдома. Девушка была глубоко возмущена поведением Ганса Андреевича: какого рожна было днем изображать врачебное участие, а ночью насиловать её с привлечением посторонних блондинок?! Можно было и попросить, глядишь, он и вошла бы в положение, несмотря на акульи зубы…

Ей сказали зайти к врачу.

Ганс Андреевич встретил красавицу в дверях, усадил в кресло: – Э-э, что-то ты поскучнела?

– Да? – Инга саркастически улыбнулась. – Какое участие, скажите, пожалуйста! Какой врачебный такт!

– Что с тобой стряслось? – спросил бородач, ловя ее странный тон. – Месячные?

– Может, ты кончишь ломать комедию, мозгоправ фигов! Или тебе мало ночных издевательств?! Зови тогда своих шлюх, доставай ножницы и продолжим в том же духе! Мне раздеваться! – Инга вскочила. – Может эротически танец показать! Где у тебя тут шест!?

Ганс Андреевич в замешательстве пребывал чуть-чуть.

– Нет – раздеваться не надо, – спокойно возразил он. – И танцев не надо. Садись.

Выдвинув ящик стола, он достал полиэтиленовый пакетик с клипсой, бумажку. Что-то обдумывал, теребя пакетик.

– Значит, у тебя кто-то был ночью? – утвердительно спросил он.

– Замечательная игра! По тебе МХАТ плачет!

– И эти кто-то над тобой издевались? – гнул Ганс Андреевич свое.

– A-a вон куда клонишь! Ведь я сумасшедшая! А то были фантомы! Но только фантомы сперму на простынях не оставляют!

– Что! Сперму?! – он нажал кнопку на столе.

Когда вошла пожилая санитарка, врач спросил у неё, не меняли ли сегодня белье? Та сказала, что – нет. Ганс Андреевич приказал ей принести простыню с постели Зиминой.

– Ох, как он засуетился! Заметай следы, лекарёк!..

…Ганс Андреевич осмотрел пятна на простыне и набрал номер на телефоне. —

Привет! Слушай, крайне срочный анализ… Да… Возможно, опять… Не исключаю… Через полчаса буду, – врач бросил трубку.

После обеда, Инга опять сидела в кабинете Ганса Андреевича и наблюдала за тараканом, вычерчивавшем пьяные узоры на полу – в психиатрической клинике травили насекомых. Психиатр держал в руке два листика и начал так: – Вот это анализ крови и спермы.

– И что? – сказала девушка, глядя на насекомое.

Врач выждал паузу, перегнулся через стол и заметил таракана. Ганс Андреевич встал, обошел стол, мягко наступил на насекомое – так чтобы лишить жизни, но не вымазать пол – и опять сел на место.

– Инга, я привлёк ваше внимание? – сказал он.

– Да, – ответила девушка.

– Анализ показывает, – продолжил врач. – Что в крови и сперме присутствует биохимическое соединение неизвестное науке. Я его и назвать не могу, потому что его не придумали. Можем ли мы сделать из этого какой-нибудь вывод?

– Вывод? Я не понимаю, где дурдом, а где – нет. Вот мой вывод.

– Ладно – немного прошлого. На последнем курсе мединститута мы с другом, начитавшись кое-какой литературы, в течение года проводили такой эксперимент: мы отмечали дни, когда он видел во сне меня, а я его. Так вот, если я видел его во сне, то в эту же ночь я обязательно снился ему. И это было одиннадцать раз, и исключений не было. О чем же это говорило?

– О том, что по вам уже тогда плакал дурдом.

– Ответ неправильный. Это подтверждало не только существование души, но и поверье, что ночью она может покидать тело. Мы сделали вывод, что наши души встречались ночью и решали какие-то свои дела. И если возвратиться к тебе, то единственное объяснение происходящему с тобой – посещение тебя духом.

– Почему дух был в вашем образе?

– Не знаю. Есть кое-какие странности, но это как-нибудь потом обсудим. – Ганс Андреевич умолчал о том, что обнаружил сегодня утром у себя на руке. А именно: дырочку в вене. Он не хотел в это верить, но, кажется, он тоже оказался объектом атаки таинственного нечто. И это могло объяснить, почему «в вашем образе».

– Что ж, мне надо повеситься, – равнодушно заключила красавица. – Долго я этого кошмара не выдержу.

– Ну-ну, – успокоил ее врач. – Повеситься ты всегда успеешь. Коли мы приходим к выводу, что тебя преследует дух, то нужно применить защиту. Она есть и достаточно эффективная. Я тебя сведу с одной бабкой-знахаркой.

– Знахаркой?! Вы же врач?

– Я не врач, я – психиатр. Я обученный человек, конечно, но наши материалистические камлания очень часто бесполезны. В общем бабкины методы могут быть эффективнее, – он улыбнулся акульей улыбкой.

– Я на все согласна…

Часть 4

…Они вышли из лифта, остановились на лестничной площадке. Ганс показал на дверь и подтолкнул ее. – Ну, ни пуха! Я буду ждать внизу. И …бабуля с прибабахами, но ты терпи…

Инга позвонила. За дверью было тихо. Она позвонила ещё раз. Послышались шаркающие шаги, и в отворившейся двери показалась толстая растрепанная женщина лет шестидесяти, глядевшая куда-то себе под ноги.

– Можно? – робко спросила Инга.

Женщина молча прошла внутрь. Инга вошла вслед за ней и закрыла дверь. В нос ударил тошнотворный запах.

Хозяйка спросила грубо. – Чего надо? – и, наконец, посмотрела на девушку. В тот же миг от её суровости не осталось и следа.

Инге стало плохо от запаха, усилием воли она остановила рвотный спазм, остроглазая бабка заметила это и ласково сказала. – Давай в туалет быстренько! Проблюйся!

Красотку рвало, а бабка держала ей волосы, потом подала полотенце. Инга вытерла рот, и они пошли в кухню, где и обнаружился источник чудесных запахов: помещение почти до потолка была забито банками с соленьями, вареньями, компотами, часть из них была открыта и источала крепкий аромат подпортившегося продукта, на подоконнике громоздились коробки с конфетами, стояло несколько картонных коробок с тортами, покрытых плесенью, под окном штабелем лежали упаковки с «Чокопаями», пакеты с сушеными кальмарами, корюшкой, прямо на полу горкой были рассыпаны семечки, и тут же на газете лежали подернутые зеленью финики, в мойке громоздилась гора немытой посуды. На свободном пятачке еле помещались кухонный стол, табурет и газовая плита. Знахарка усадила девушку, и та, сдерживая дурноту, сбивчиво рассказала о своих проблемах, бабка – хотя, это была не бабка, а крепкая женщина в годах – в это время восхищённо разглядывала ее.

– Давно таких красавиц не видала! – сказала она, погладила ее пепельно-русые волосы, шею и грудь, спросила, как зовут погибшего, когда родился и похоронен ли уже? Налила воды из крана, поднесла Инге. – Имя свое шепни! – Инга выполнила приказ. Бабка достала из чайника разогретый воск и кинула в ковш. Носила его вокруг ее головы, бормотала, оттянула блузку на ее груди, прыснула туда, в лицо, за шиворот. Приказала не моргать и прыснула в открытые глаза. Потом долго вглядывалась в ковш. – Испугали тебя машина, черная клипса и ножик. – Опять носила ковш вокруг головы, бормотала, и опять всматривалась в меняющийся воск. – А, бояться тебе нужно собаки и похоронных дрог.

Она зажгла спички и поочередно бросала их в воду, спички тонули. Бабка качала головой. – Торопиться надо, красотка, торопиться! Но коли не похоронен ещё парень твой, то мы ещё повоюем! Я водички приготовлю завтра. И заговор сделаю на неё. Очень хорошая водичка получится. Ни один черт тебя не возьмет! – сказала она заговорщицки. – А, ты вот что, – зашептала бабка. – Тортик мне принеси, а то я давно, сладким не баловалась! В три часа принеси!.. И ещё… – она вытащила из шкафа лабораторную пробирку, провела её в темный зальчик, заставленный старомодной мебелью, и приказала раздеться. – Зачем? – испугалась Инга.

– Надо, – сказала знахарка. Инга сняла с себя все и в тот же миг почувствовала тяжесть внизу живота, указывавшую на приближение месячных, хотя до срока ещё была неделя. По ее бедру побежали одна, другая, третья алые капли, Инга вскрикнула. Знахарка же наклонилась и собрала их в пробирку…

Вечером она спросила бородача, неужто ей придется опять спать в психиатрической клинике, где ночью к ней опять возможно кто-нибудь придет, и будет бесчестить. Ганс Андреевич сказал, что может отпустить её домой, но не одну, потому что он за нее ответственен. Инга призналась, что она боится ночевать и дома ночевать одна и если он не против…

– Ну, в чем вопрос.

– Только…

– Не переживай, я буду вести себя как агнец божий, – упредил ее Ганс Андреевич, прекрасно зная, что агнцем в отношении женщин никогда не был.

Набрав в кафетерии бутербродов, они пошли к Инге.

– А если еще и три бутылки водки для снятия стресса? – предложил психиатр.

Инга отрицательно покачала головой.

– Нет-нет, не подумай, чего такого! – сказал психиатр. – Просто как врач уверяю – тебе это будет полезно.

– Ты же психиатр, не врач.

– О-о, в этом деле я – врач!

– Ох, хитрюга, врач! – погрозила девушка пальчиком и согласилась на две бутылки коньяка «Аист».

Разморенная коньячным допингом, Инга постелила бородачу в спальне, себе на диване в зале, где спала ее мать, когда возвращалась с «северов». Приготовив ванную, девушка с наслаждением улеглась в воду.

Вода повела себя странно: она сжимала и разжимала ингино тело, а невесть откуда взявшиеся струи целеустремленно завихрялись у грудей и между ног. Она не удивлялась и подавалась навстречу потокам. Потом эти слабые ласки стали раздражать её. Девушка поднялась и пнула воду ногой. Накинула халат на мокрое тело и пошлепала из ванной.

Ганс Андреевич лежал в постели, освещенный розовым кругом ночника и листал её бабский попугайно яркий журнал – коньяк его не брал, и он не мог заснуть. Бородач удивленно посмотрел на Ингу, выглянувшую из-за косяка с загадочной улыбкой. Девушка хихикнула и вбежала в спальню. Халат распахнулся, но она, не обращая на это внимания, подошла совсем близко к Гансу, бесстыдно положила палец на мокрые волосы между ног и сказала. – Отсюда он срезал у меня прядочку. Вот здесь. Хочешь потрогать?

– Хочу, – сказал он пискнувшим от волнения голосом и протянул руку.

…Инга, яростно помогавшая психиатру, вдруг сжала колени и замерла. Потом простонала. – Как всё это тупо! Тупо! Он вертит мной как куклой! Это он заставил меня лечь под тебя!.. Слезай!..

Психиатр повиновался.

…Она долго лежала молча, отвернувшись от Ганса. Наконец, произнесла. – Ты воспользовался моей неадекватностью.

Бородач хотел сказать, что он счастлив плодами её неадекватности, но выразился более обтекаемо. – Ну как не воспользоваться, Инга! Ты стоишь надо мной и предлагаешь себя! И что мне делать? Оттолкнуть тебя? Сказать: давай не будем? Да ты сама бы не поняла меня и дала бы в морду! И… ты хоть сознаешь силу своей красоты!.. Она сокрушит любого мужика! Наповал!.. Я не мог устоять! Это не в моих силах было!.. Прости!.. И ты представляешь хоть, какой у меня был стояк!..

– Представляю. Я в стояках кое что понимаю, – примирительно сказала девушка и повернулась к нему. – Ладно, я тебя прощаю, – сказала она. – Он может сотворить со мной все, что угодно! А я, такая неадекватная, могу сотворить все, что угодно с вами, мужиками… Но он, скотина мёртвая, пусть и держал бы меня постоянно в таком состоянии, чтобы я не врубалась и ловила кайф, а то… как только, так – сразу!.. Мне же стыдно становится, что я, типа, такая доступная!

– Я тебя уверяю, – попытался успокоить её Ганс Андреевич. – Завтра ты для него будешь недосягаема! Эта знахарка очень сильная! Проверено!..

На столе лежит труп. Это – Иван. Странная молодая женщина в чёрном уже освободила тело от окровавленных одежд и, налив в ведро воды, поставила его рядом с цинковым столом. Рядом с ним она поставила второе – пустое ведро. Намочив тряпку, черница стала осторожно смывать с обезображенного трупа корки крови и выжимать тряпку в пустое ведро. Вдруг женщина замерла, глядя куда-то в угол. Огляделась по сторонам и прошептала. – Прочь! Прочь! – перекрестилась и продолжила свое дело.

Привычные руки быстро справились с делом, и через пятнадцать минут тело было передано «косметологу», чтобы через какое-то время опять вернуться к странной женщине – для одевания в последний путь. Она осторожно перелила содержимое грязного ведра в пластиковые бутылки из-под воды. Сегодня их получилось две.

Патологоанатомы и служащие морга раньше интересовались, для чего она это делает. Черница неизменно отвечала, что выливать кровавую воду здесь нельзя. Она отнесет ее куда знает и уничтожит. Служащие крутили пальцем у виска, но, в конце концов, смирились с бзиком этой странной женщины, оправдывая ее профессией, где сдвинуться было на раз.

Утром Ганс и Инга молча поели овсянки – девушка следила за весом, это – святое – и теперь пили чай, бородач – со сдобой и клубничным вареньем, девушка – без всего. Ганс Андреевич кусал булочку, но в руках то и дело возникало ощущения тепла от других «булочек» – за которые он держался прошлой ночью.

– Я не могу здесь. Надо куда-то идти, – сказала девушка.

– Пошли, прогуляемся… Только мне надо позвонить на работу, соврать что-нибудь.

Но прогулка вышла недолгой: едва они зашли за угол, как на Ингу бросился огромный пес, до того мирно окроплявший куст на газоне, и только поводок уберег ее от укусов взбесившейся твари, которую еле удерживал тщедушный пенсионер.

– Собака! Она говорила – «собака!» – испуганно сказала Инга, когда пенсионер уволок злобного пса.

– Ты о чём? – спросил бородач.

– Баба Настя сказала «бояться собаки»!

– Вот и прекрасно! – резюмировал Ганс Андреевич. – Значит, собака для тебя – этап пройденный. Поехали в лес, – предложил бородач. – Природа успокаивает. И в лесу злые бобики не бегают…

Знахарка баба Настя стоит за углом. К ней подходит черница с полиэтиленовым пакетом в руке. Баба Настя присматривается к женщине. – К тебе опять кто-то приходит?

– Володя приходит.

– Это кто?

– Брат двоюродный. Шесть лет назад умер. Но я уже сильно не пугаюсь.

– Так с мертвецами год уже дело имеешь. Это как клин клином вышибить. Но… ты дня через три ко мне загляни. Володю твоего спровадим куда подальше.

– Хорошо, теть Настя.

– Принесла?

– Ага – вот, – она подает пакет знахарке. Та заглядывает внутрь, вытаскивает бутылку с темной жидкостью, осмотрев, протягивает чернице ассигнации. – Это тот, точно?

– Точно. Зовут Иван. Двадцать пять лет. Погиб вчера в аварии на мосту…

Часть 5

…В лесочке только-только вылез папоротник и его спиралевидные отростки намекали Инге о его мистической славе и невольно отсылали к её собственным кошмарам.

Девушка почти все время молчала, а психиатр, очутившийся в положении, то ли любовника, то ли домашнего мозгоправа, балансировал на тонкой грани между обожанием и профессиональным участием. Хотя, если перевести в проценты – обожания было девяносто пять процентов.

Лесочек они прочесали быстро и опять вышли на дорогу. Инга остановилась, во что-то вслушиваясь, спросила, беспокойно озираясь. – Ты ничего не слышишь?

Ганс прислушался и ему почудился отдаленный лай. Он вгляделся по направлению звука. Вдали, в глубине распадка в высокой траве то появлялись, то исчезали движущиеся пятна. Опять, и уже совершенно определенно, послышался лай.

– Кажется, природотерапия дает осечку, – cказал психиатр.

– Собака! Она сказала «собака»! Вот они – эти собаки! – закричала Инга и прижалась к Гансу, дрожа от страха. Врач некстати возбудился и тоже задрожал.

Пятна достигли дороги. Да, это были собаки!

Ганс лихорадочно завертел головой, ища выход.

– Бежим туда! – крикнул он, указывая вдаль, на кучу навороченной земли, рядом с завалом срубленных деревьев и кустарника.

Они неслись, не чуя под собой ног, подгоняемые нарастающим лаем; продрались сквозь завал, где Ганс на ходу выдернул подходящую дубину, а Инга едва не потеряла свои модные балетки, они взбежали на земляную кручу. За ней была глубокая траншея.

Собак было пять. И если от четырех из них – средних размеров дворняг – ещё можно было отбиться, то пятая, бежавшая впереди, не оставляла никаких надежд. Это была устрашающих размеров уродливая помесь овчарки и бульдога. Псы оббегали завал, намереваясь достать их сбоку. Инга запищала.

– Вниз! – крикнул Ганс, и они скатились в траншею. Инга, упав на корточки, закрыла голову руками и запричитала. Ганс с выставленной дубиной защищал яму от прыжка сверху, икрами касаясь вдохновляющего зада девушки, но псы, заходившиеся в злобном лае, лезть в траншею не решались. Мерзкая помесь, возвышавшаяся на краю траншеи, молча разглядывала их красными глазами и изредка рыкала.

Гансу казалось, что тварь вот-вот прыгнет, и, держа дубину наизготовку, сознавал всю безнадежность борьбы с ней в узкой траншее.

И тут где-то грохнуло.

Гибрида ударило вбок и псина, заскулив, перекувыркнулась, и, невидимая из-за бруствера, грузно шмякнулась о землю, вскочила и уковыляла прочь, поскуливая. Дворняг как ветром сдуло.

Послышался конский топот. Над траншеей выросла большая белая лайка, потом лошадь, на ней мужичок с болтающимся за спиной ружьем и бичом в руке. Он был в длинном брезентовом плаще, в треухе и с гитлеровскими усиками, ни дать не взять – почтальон Печкин.

Печкин присвистнул. – Вот это улов! – он соскочил с коня, помог выбраться Инге – всхлипывающей и еще не пришедшей в себя – и Гансу.

– А, девчонка-то сильно напугалась, – сказал пастух, снял с пояса фляжку, отвинтил крышку, налил и протянул Инге: – Пей! От всего лечит!

– Не надо! – отвела Инга его руку, промокая глаза краем рукава.

– Ну, ты, давай! – предложил он Гансу.

Содержимое оказалось крепчайшей самогонкой. Печкин сказал, глядя куда-то вдаль. – Два года за этой страхолюдиной гонялся. Прошлым летом двух телок у меня зарезала. Неужто опять ушла! – он повернул обветренное лицо к Гансу. – А, вот чтоб за людьми охотилась, такого не слышал. Наверное, совсем взбесилась.

Лайка пастуха, смирно лежавшая, положив морду на лапы, привстала и зарычала.

– Место, Амур! – прикрикнул пастух.

Пес, не слушая, прыгнул в траву, что-то схватил, но тот час же отпрянул и заскулил, поджав хвост.

В траве зашуршало, удаляясь.

– Какой хреновины ты там напугался, а? Суслик за нос тяпнул, что ли?

– Налейте мне тоже, – сказала Инга. – А, то мне действительно что-то не того.

– Вот давно бы так, а то стоишь как неродная. Это бальзам. От всего помогает, – приговаривал пастух – алкоголик в четвертом поколении – поднося Инге импровизированную чарочку. – Ну, с закусью у меня туго, уж не обижайся.

– А-а! – Махнула рукой Инга и опрокинула крышку с самогоном, занюхала заботливо поднесенной коркой хлеба. – Первый раз в жизни самогон пью. А повторить можно?

– Для такой матрёшки хоть всю фляжку!

– Фляжка – это слишком.

– Насчет фляжки и я погорячился. Даже самая красивая матрешка целой фляжки не стоит.

– А вы женоненавистник, – сказала девушка.

– Скажешь тоже. Это практическое соображение. Фляжка – это удовольствие, которое всегда с собой, как сказал один писатель. А матрешка? Не будешь же ее по пастбищам таскать.

Инга окинула его оценивающим взглядом. – И не каждая матрешка уступит вам… свое пастбище.

– Каждая! Каждая! Проверено!

– Какой вы самоуверенный неказистый дяденька!

– Есть у меня богатство для матрешек. Так что – каждая. Вот башку на отрыв даю!

Инга села на корягу у завала, закурила. – Поосторожнее со словами, дяденька! – сказала девушка. Глаза ее блестели, щеки горели. Инга была пьяна. Печкин на ее слова ухмыльнулся. – Эх, ладно, с вами хорошо, да меня телки ждут, – пастух нацепил ружье и нетвердо вскарабкался на коня.

– А, вы вон туда идите, – указал он бичем на падь, – там тропинка по сухому. К дороге как раз выйдете.

…Инга, тяжело привалившись к Гансову плечу, дремала. Оказывается, красота тоже имеет вес.

Они сидели на лавочке автобусной остановки. Был ровно полдень, но пасмурно и скучно, и дорога была пустынна и скучна. Мимо проехал автобус-катафалк и два автобуса с провожающими в последний путь. Шофер катафалка кивнул Гансу как старому приятелю. Какого хрена!

Так они посидели еще около получаса, но не было ни единой машины, ни такси, ни автобуса, и по дачным тропам не подошло к остановке ни единой души. Ганс оглянулся в сторону пади, откуда они пришли и онемел. Там неспешно брела лошадка с пастухом, за ней бежала собака – Амур. На коне сидел пастух без головы. Психиатр отвернулся, пытаясь стряхнуть морок, опять посмотрел назад. Ничего не изменилось – безголовый почтальон Печкин понуро ехал на своей лошадке. «Значит, соврал насчет богатства для матрешек» – всплыла у Ганса Андреевича мысль и тут пшикнуло почти у самого уха. Он повернулся: прямо перед ним стоял катафалк. Водитель кивком пригласил их в салон.

Неприятное чувство удерживало Ганса, но и отказываться было бы глупо – на дороге такая пустыня. Он нежно встряхнул Ингу. Та открыла полупьяные глаза. – Что?

– Поехали.

Не разбирая, что, да как, она влезла в автобус и плюхнулась на сиденье. Ганс сел рядом. Инга поежилась и открыла глаза. – Чем пахнет?

Гансу, подрабатывавшему в студенческие времена в морге, была знакома эта смесь запахов свежеструганной доски, сурика, формалина, а сейчас к нему добавился запах увядших цветов.

Инга обеспокоенно оглянулась и вскрикнула. – А, это что?! – Девушка вмиг протрезвела. За их спиной, вдоль стенок, тянулось два длинных сиденья,

а посередине стоял низенький постамент, обтянутый кумачом.

Ганс отвернулся, жалея, что влез в этот злополучный автобус, который, между прочим, до сих пор не тронулся.

– Там гроб стоял, – ответил он понуро.

– Я не останусь здесь ни минуты! Пусти меня! Пусти!

– Дверь открой! – крикну Ганс и заглянул за перегородку водителя. Но там никого не было.

– Да откройте же вы! – надрывно закричала Инга, уже стучавшая по створкам дверей.

Ганс хотел, было, выругаться на нелепые шутки шофера, но случилось такое, отчего он потерял дар речи: рычаг скоростей переключился сам собой, автобус тронулся, развернулся и, набирая скорость, помчался по дороге.

Инга замолчала и со страхом глядела мимо Ганса на пустоту водительского места. – Там что, никого нет?

Она подошла и теперь уже вдвоем завороженно смотрели на руль, манипулирующий автобусом.

Катафалк с ходу влетел в сумерки, тут же сгустившиеся в непроглядную тьму. Сами собой включились фары и свет в салоне, и вслед за этим так грохнуло, что автобус качнуло, металл заскрежетал и стекла посыпались.

Обернувшись, Ганс и Инга оледенели. На прежде пустом постаменте, стоял гроб, а в нем, усыпанный осколками битого стекла лежал мертвец. Его лицо и тело по грудь были прикрыты белым тюлем. В автобусной крыше зияла дыра с зазубринами гнутого металла.

Тюль на груди зашевелилась, приподнялась и две черных руки, выпроставшись, легли на края гроба. Труп медленно приподнялся и сел, роняя пятаки с пустых глазниц и звеня стеклом, осыпающимся с погребального пиджака.

– Не надо! Не надо! – умоляюще всхлипнула Инга, узнавая в мертвеце Ивана, ноги её подкосились, она рухнула на колени и – задом-задом – отползла к водительской перегородке.

Труп медленно стянул с головы тюль, с ней вместе упали марля, окровавленная вата и обнажилась пустота надо лбом.

Ганс заикал часто-часто, чувствуя, как ледяной холод смертельной судорогой

сковывает тело. Ему казалось, если сознание не покинет его в ближайшие секунды, то сердце остановится.

Мертвец разлепил губы и медленно по складам произнес свистящим

шепотом: – Я скажу чуть. Вы уйдете со мной. До мало-приятной встречи! – труп широко раскрыл рот и издал звук такой силы, что акустическим вихрем подняло мусор с пола и бешено затрепыхались шторы на окнах. Лицо красавицы Инги заходило ходуном, рот разверзло на полфизиономии и его края под силой исходящего от мертвеца урагана стали походить на плавники ската, неторопливо реющего под водой. Инга превратилась в урода, а бородач в этот миг понял кое что об относительности красоты.

И тут же автобус ускорился, словно ракета, и понесся к крутому повороту шоссе, прямиком к обрыву.

…Баба Настя стоит на коленях в пустой ванне, перед ней – большое зеркало, она поливает его кровавой водой из бутылки и приговаривает. – Иди сюда! Иди сюда! – Зеркало подергивается дрожащим маревом и в нем – словно фотография – проявляется катафалк. Его нос выдавливается из зеркала, увеличиваться в размерах. Вот зеркала уже не видно и помещение заполняет дрожащий нос автомобиля; дверь в ванной изгибается и трещит; со стен падает кафельная плитка – одна, другая; в кухне слышны глухие хлопки, это свалились трехлитровые банки с огурцами; дверь не выдерживает и, сорвавшись с петель, падает в коридор. Бабка плещет в призрак автомобиля остатки кровавой воды, выкидывает руку на решетку радиатора, кричит. – Стоять на месте!!! Стоять!!! – но что-то идёт не так. Над радиатором появляется рука, а за ней и владелец её – покойник Иван: он тянется к горлу знахарки. Бабка визжит и выплескивает в лицо трупа последние капли крови из бутылки. Рука хватает знахарку за горло, женщина вцепливается в неё. «Боже, что за настырный покойник ей нынче попался!». Она даже на мгновение жалеет, что связалась с этим делом, но девчонка эта, уж больно красивая! А она – каюсь – грешна! – имеет к ним преступную слабость, и… – она вынимает из кармана халата последнее средство – пробирку с кровью Ингиных регул и брызгает на руку и лицо оборзевшего мертвеца. Хватка призрака ослабевает, и рука, а за нею и капот, подпиравший потолок ванной, покрываются рябью и исчезают…

Ганс очнулся первым и обнаружил себя лежащим на полу катафалка. Инга лежала рядом. Постамент был пуст, крыша автобуса – цела. Ганс растолкал Ингу, она непонимающе посмотрела на него, вдруг, вспомнив, кинула взгляд за его спину. Но там было пусто. Они поднялись, и стали тупо глядеть туда, где недавно был весь этот ужас с ожившим трупом. Из-за перегородки выглянул шофер. – Ну, что, дачники, за трояк до города доброшу. Че вы стоите? Катафалка не видели? Не, я конечно не настаиваю. Можете и такси подождать. Правда, за пятерку уже…

Парочка недоуменно переглянулась.

– А, вы, давно остановились? – спросила Инга.

– Не понял. Только что. Сначала мужик твой зашел, потом ты. Какая-то полусонная.

– Мы не поедем, – сказала девушка. – Выпустите нас.

… – Так это было или нам привиделось? – сказала она, стоя на обочине. Бородач пожал плечами и оглянулся. В глубине пади удалялась одинокая фигура на лошади. Но и отсюда было видно, что всадник – без головы.

– Привиделось, – успокоил Ганс Андреевич девушку.

– Да? – недоверчиво сказала она.

…До города они добрались на каком-то пенсионерском «Москвиче». От денег старорежимный дедушка отказался.

Уже в городе Инга вспомнила, что знахарка просила тортик до трех часов принести. Они пошли в магазин, и Инга, не без сомнения – ведь ужас так и не кончился – купила кондитерское изделие.

Бабка встретила её неприветливо, лицо её было осунувшимся, на шее наверчен шарфик. Тортик она отнесла на кухню и сказала, что жить теперь она может спокойно.

– А, разве вы что-то сделали?

– А, кто автобус с мертвецом остановил? Ты что ли? Или твой врач? – закричала знахарка.

– Так это действительно было?! – испугалась Инга и рассталась с иллюзией.

– Если бы не я, ты бы уже под обрывом мертвая лежала. А твой Ванечка заполучил бы тебя на тот свет! Ты же не хотела к Ване на тот свет!

– Не-ет!

– Тогда живи и радуйся! Больше тебя никто не потревожит!.. И ещё… – она посмотрела на дверь, прислоненную к стене в коридоре. – Оплатишь ремонт двери в ванную, купишь плитку кафельную и три банки соленых огурцов…

Часть 6

…Иван очнулся на газоне, том самом, мимо которого он пролетал с флэтками. Но теперь он был один и была тут почти непроглядная ночь.

Он увидел свою правую руку и дернулся как от ожога: вместо кисти, пусть и эфемерной, там торчали полупрозрачные извивающиеся нити, похожие на водоросли. То же было и с левой стороной лица, но его он не видел.

Прямо над ним висели часы на столбе. С трудом он разглядел, что они показывали семьдесят минут седьмого. Иван поднялся, по смутному силуэту узнал здание, в котором был у Гангута. Он подпрыгнул, но взлететь не смог и словно мяч поскакал в знакомом направлении.

Табличку на дверях поменяли, теперь это был «Департамент любви и измен. Прием круглосуточно». Он «постучал» и вошел. Помещения не было совсем: на облачной террасе под невероятно яркими звездами на троне сидела женщина невообразимой красоты в роскошном черном бальном платье, украшенном серебряными цветами. Над головой у нее сиял нимб в виде венка из символических сердец, на коленях сидел младенец, сосущий грудь. В ногах у красавицы терся то ли ягненок, то ли козленок – Иван их плохо идентифицировал. Рядом с троном на офисном стуле сидела маникюрша и обрабатывала женщине ногти. Ягненок (или козленок) тыкался и мешал ей, и она исподтишка отпихивала его ногой.

Лицо красавицы внезапно перекосилось. – Амурчик! – вскрикивает она, обращаясь к младенцу. – Сисю прикусил! – она оторвала пацана от груди, выдернула руку у маникюрши и стала массировать и дуть на сосок. Заметила Ивана. – Это кто? – сказала она куда-то вбок, спрятала грудь и щёлкнула пальцами. Подлетели два упитанных мальчика с крыльями и луками, и что-то зашептали ей, каждый в свое ухо.

… – Значит, влюбленный юноша был оскорблен и хотел мести? – она щелкнула пальцами ещё раз, и упитанные младенцы подлетели к Ивану.

– А, сейчас чего ты хочешь? – обратилась она к Ивану. – Опять мести?

Иван вспомнил о последствиях, к которым привела попытка мести и засомневался. – Я не знаю, – сказал он.

– Может, ты хочешь быть с Ингой?

– А, это возможно?

– Для нас ничего невозможного нет.

– Хочу быть с Ингой! Всегда!

– Всегда? Это мы устроим. Со «всегда» у нас проблем нет в принципе…

В этот момент в облаках что-то сверкнуло и золотая точка, увеличиваясь в размерах, превратилась в «Роллс-Ройс» с открытым верхом, который опустился рядом с молодым человеком. За рулем сидел Гангут в огромных затененных очках в оправе рубинового цвета, на его голове сияла алмазами императорская корона.

– О, боже! – сказала красавица, глядя на него. – Гангут, что за ужас у тебя на голове? Ты в безвкусице превзошел самого себя!

– Венера, хорош наезжать! Мы существуем в разных эстетиках!

– Да, эстетика у тебя адская!

– Может, ты не так и далеко от меня ушла. Говорят, за красотой всегда скрывается дьявол?

– Ах-ха-ха! – театрально смеется Венера и оглядывается назад. – Ау! Дьявол? Где ты-ы?

– Смешно! Ха-ха-ха! – передразнивает ее Гангут. – Так что тут делает Иван? Он – наш.

– Ваш? Что ж он так жидко обделался, ваш?

– Появилось непредвиденное обстоятельство в виде ведьмы бабы Насти. – Он перегнулся через лобовое стекло и похлопал Ивана по тому, что можно назвать плечом. – Мы же продолжим ставить на уши жалких землян! – сказал он утвердительно. Иван растерялся, опасаясь противоречить, но и не разделяя его оптимизма.

– Зачем он будет мстить девушке, если он будет с ней, – возразила Венера. Ягненок (или козленок?) радостно заблеял. Богиня посмотрела на животное, на Гангута и сказала. – Вот, видишь, даже глупая скотинка это понимает! – Красавица щелкнула пальцами. – Выбирай!

Перед Иваном возникают четыре женских фигуры, их лица закрыты газовыми косынками. Это – Инги: очертания тела, посадка головы, движение рук, несомненно – её. Но их – четыре. Иван растерян.

– Дурак, не слушай её! Обманет! – говорит Гангут.

– шанс пятьдесят на пятьдесят, – говорит богиня и щелкает пальцем. Ангел подлетает к девушкам.

– Какую открыть? – спрашивает она Ивана.

– Крайнюю справа, – говорит он, не задумываясь.

– Ангел отворачивает косынку.

– Инга! – кричит Иван, собираясь бросится к ней.

– Не спеши, – говорит Венера. – Теперь испытаем судьбу.

– Как? – не терпится Ивану.

– Допустим, при помощи считалочки.

– Какой?

– Какую вспомнишь.

– Я помню только «Вышел ежик из тумана…».

– Эта подойдет, – говорит Венера.

– Обманет, говорю, – вставляет свои пять копеек Гангут.

– Начинай считать с левой стороны, – говорит девушка.

Иван начинает считать. – Вышел ежик из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все…

На слоге «все равно» Гангут приподымается и выпускает газы с ужасающе громким звуком, козленок (или ягненок?) от страха прячется под трон, Венера затыкает нос, машет рукавом и из него струей сыплются розы, благоухающей стеной заслоняя ее от ударной волны зловония. За ней же скрываются и девушки-фантомы. Совсем перекрыть адское духанище богине не удается – ее глаза слезятся, и она бормочет что-то похожее на ругательство.

В это мгновение Гангут выскакивает из «Роллс-Ройса» и переставляет крайнюю справа девушку местами с соседкой.

Стена из роз опадает, богиня, промокнув глаза платочком, приказывает Ивану закончить счет.

– …все равно тебе водить! – заканчивает он, указывая на крайнюю справа девушку.

Гангут прячет злорадную улыбку. – Извини, Венера! – говорит он. – У тебя тут сплошной эфир-зефир, а меня от него пучит!

– Исчезни, король вони! – повышает голос богиня и мечет в него молнию из огненных сердец. Гангут увертывается и взлетает в небеса.

– Этого отправить на Невестин мост!.. – приказывает красавица ангелочкам, ещё не прочихавшихся от зловлния. – И память частично заблокировать!.. – младенцы подхватывают Ивана и…

…они летят в космосе. Так быстро, что звезды превратились в световые полосы. Вдали, параллельным курсом несется «Роллс-ройс» Гангута, вдруг, он резко меняет направление и пролетает мимо ангелов. Вихрем младенцев разбрасывает по сторонам, летят луки, стрелы и перья, а Иван проваливается в никуда, беззвучно крича.

Он шлепается на булыжную мостовую, отскакивает как мяч и, так попрыгав, наконец, останавливается посреди улицы, освещенной светом полной луны. По сторонам её стоят бесконечно длинные кирпичные здания без окон, но с дверьми. Ближайшая из них распахивается, внося в звенящую тишину гвалт пьяных голосов и шум драки. На улицу вываливается человек. Он нетвердо ковыляет к стене и, обессиленно приткнувшись к ней головой, мочится. В тот же миг, откуда то возникают две мерзкие твари, похожие на пиявок с человеческими головами. Одна из них утыкается в зад пьяницы и что-то там чмокает, другая подставляет уродливую личину под янтарную струю мочи и жадно ее пьёт. Человек поворачивает к Ивану лицо и говорит, еле ворочая языком. – Привет, родственничек! – он отворачивается и продолжает процесс мочеиспускания.

– Ты кто? – говорит Иван.

– Как кто? – Ты! – отвечает тот, не отрываясь от процесса.

Открывается соседняя дверь и оттуда выходит шатающийся мужчина лет сорока в сопровождении пяти невыразимо уродливых девиц. Они громко верещат и это, по-видимому, их смех. У мужчины расстегнута ширинка, оттуда свешивается член.

Он проходит мимо молодого человека и говорит. – Слушай, как они меня заебали!

– Ты кто? – говорит Иван.

– Я – ты, Иван.

– Как это?!

Мужчина обреченно машет рукой. Девицы подхватывают его под руки и утаскивают за угол. Оттуда доносится истеричное верещание и крики мужчины о помощи. Мочащийся человек застегивает ширинку и, пошатываясь, исчезает в кабаке.

Сверху сыплются перья, опускаются слегка потрепанный ангелочек.

– Где я? – говорит Иван, озираясь по сторонам.

– Это мир алкоголиков, – пищит ангел.

– Почему эти двое говорили, что они, это – я?

– Это варианты твоей потусторонней жизни.

– Не понимаю.

– Если бы ты в двадцать лет не прекратил пить, то это была бы твоя потенциальная судьба.

– Какая судьба?

– Много девок, алкоголя и какая-нибудь грязная глупая смерть.

– А… – собирается спросить Иван.

– Хватит вопросов! – это кричит второй ангел, кувырком свалившийся сверху. – Ещё немного, и мы опьянеем и потеряем направление! И тогда нам не выбраться…

Словно в подтверждение его слов, одна из дверей открывается и оттуда вываливается кудрявый ангелочек – он пьян в стельку. – О-о! – пищит он. – Братаны! Заберите меня! Я кажись, нагрузился!

– Извини! – говорит один из мальчиков. – Тебе уже ничто не поможет!..

Ангелы подхватывают Ивана и взлетают. – Низом, низом пошли! Там нас Гангут не достанет!.. – сдавленно шепчет один из них.

– Педики! – кричит им вслед пьяный кудряшка, снимает лук, нетвердо целится в бывших собратьев и промахивается. – Зато я настоящий мужик! – пищит он. – Бухаю как черт!..

Часть 7

…На Невестином мосту нет ни людей, ни машин. Только слышны странные однообразно повторяющиеся звуки. Мост освещен печальным светом багрового заката. Деревья вдоль улицы под мостом наклонены, словно алкоголики, которым стало дурно и им нужно опорожнить желудок.

На мосту стоит Иван, рядом с ним материализуются две девушки: светловолосая – стоит, брюнетка сидит на корточках, обхватив колени, и поминутно сдувая со лба ползущие по нему капли.

– Где я? – озирается Иван.

– Там, где хотел быть, – говорит светловолосая.

– А, где я хотел быть?

– На том свете, где же еще! – кричит брюнетка.

– Я не хотел тут быть.

– Не хотел бы, не оказался! – кричит брюнетка.

– И это… надолго? – говорит Иван.

– Боже, какой он глупый! – злится брюнетка.

– Это очень-очень надолго, – печально говорит светловолосая и неожиданно смеётся. – А, может, и нет!

– А, вы кто? – спрашивает Иван.

– Как и ты – бывшие люди, – говорит светловолосая.

– Давно вы здесь? – спрашивает Иван.

Девушки переглядываются. Брюнетка пожимает плечами и кричит. – Не помню!

– Ты забыла, что ли? – говорит светловолосая. – Когда папа приходил, он сказал, что мы здесь с тысяча девятьсот шестьдесят девятого года.

– Двадцать два года, – говорит Иван про себя.

– Это был не папа, а какое-то чудовище! – не соглашается брюнетка криком. – И наврал он, небось, всё!

– Тебе всюду чудовища мерещатся, – говорит светловолосая. – И сейчас, конечно, видишь невесть что.

Брюнетка взглядывает на Ивана и отводит глаза. – Да уж, еще та картинка. У него свернута набок шея, нет полголовы, из груди торчат ребра с лохмотьями мяса.

– Неправда! – говорит светлая. – Он маленький симпатичный и немного грустный юноша.

– Ничего не понимаю, – говорит Иван.

– Ты сейчас что вокруг видишь? – спрашивает Ивана светловолосая. Он озирается. – Мост, закат, вас.

– Врёте вы всё! – гневно возражает брюнетка.

– А, я, – не слушает ее светловолосая. – Сияющий солнечный день! – брюнетке. – А, ты что видишь?

– Не твое дело! – огрызается та.

– Я и без твоих рассказов знаю, – говорит светловолосая. – У тебя льёт вечный дождь.

– О боже! Он усилился! – закричала брюнетка. Она упала на мостовую, сжалась в кокон, застучала от холода зубами и затряслась всем телом. Ее взгляд остановился, кожа стала меловой белизны.

Иван протянул руку в пространство брюнетки и почувствовал, будто его ладонь окунулась в ледяную прорубь.

– О, какое блаженство! – говорит очнувшаяся брюнетка.

– Не делай этого! – говорит светловолосая.

– Почему?

– Скоро поймешь.

И действительно: Иван чувствует слабость, в голове туман, он как будто начинает опадать.

– Сука! – вскакивает брюнетка и набрасывается на светлую, впрочем, без всякого вреда для нее. Более того, светловолосая неожиданно заливается смехом. – Я вспомнила, как папа сказал, что мой бывший жених стал толстым и лысым!

– У вас тут был жених?! – удивляется Иван.

– Да не здесь, а «там»! – поправляет его брюнетка зло.

– Да. В день свадьбы эта… – светловолосая кивает на брюнетку. – …столкнула нас с женихом вниз с моста. Из ревности. Она его любила, а он вышел за меня. А мой папа в ярости сбросил её. Мы с ней…

– …копыта откинули! – кричит брюнетка.

– Почему вы кричите? – спрашивает Иван у брюнетки.

– Потому что из-за вечного ливня, она плохо нас слышит, – отвечает за брюнетку светловолосая. – А, по поводу копыт… По сути – верно, – продолжает светловолосая. – Мы – погибли, а наш жених всего лишь сломал ноги. Это нам папа сказал, когда приходил сюда.

– В каком смысле приходил?! – волнуется Иван.

– Когда умер, – уточняет светловолосая.

– «Когда умер», – эхом отзывается Иван. – Я – умер. Ты умерла. Меня – нет. Тебя – нет. Но я – вот он.

Иван делает шаг вперёд и неожиданно переворачивается вверх ногами и, зависнув, словно воздушный шарик, плывёт вверх и дрыгает ногами. Светловолосая ловит его за руку и смеётся.

– Новичок! – презрительно цедит брюнетка.

– Поставьте меня на место! Пожалуйста! – умоляет Иван.

– Ты пробуешь ходить как по земле – ногами, – говорит светловолосая. – Здесь нужно мысленно представить, где ты хочешь быть… в данном случае – стоять вот здесь. Представь, ага?

Иван смотрит в то место, где только что стоял, и опускается на мост.

– Ты скоро научишься, – ободряет его светловолосая. Она отпускает руку Ивана. Брюнетка смотрит вверх. Прислушивается.

– Если ты хочешь быть там, – машет светловолосая в другой конец моста. – Мысленно представь себе это место.

– Кажется, дождь кончился, – говорит брюнетка недоверчиво. Иван неожиданно исчезает и оказывается на другом конце моста. Там, где около перил стоит женская фигура, укутанная в газовую косынку. Раньше её тут не было.

Брюнетка поднимается с корточек, мокрое платье облепляет её тело. Она закрывает глаза и поворачивает лицо к небу. – Дождь кончился! Какое счастье! Счастье! Счастье! Нет дождя! Я – прощена! Нет дождя! – она кружится и смеётся. Светловолосая прыгает на месте и бьёт в ладоши. – Как весело!.. Как невозможно весело!.. Тебя простили!.. Всего-то двадцать два года прошло!..

– Какая красота вокруг! – кричит брюнетка от счастья. – Боже, как все безумно прекрасно! И как тепло!..

Иван неожиданно появляется стоящим на перилах моста около ликующих девушек. Он балансирует на перилах и кричит. – Помогите, я сейчас упаду!..

– Тебе нечего бояться! – смеётся светловолосая. – Ты уже умер!.. – Иван перестает балансировать и, – о счастье – медленно опускается на мост. На его лицо падает несколько капель дождя. – О! – говорит он и смотрит вверх. – Кажется, дождь начинается!

Капли очень крупные и ледяные.

Брюнетка перестает кружиться и смотрит на фигуру, медленно плывущую к Ивану. Он тоже замечает девушку с газовой косынкой, закрывающей лицо. Он узнает её. – Инга! Инга! – кричит он и взмывает вверх, так высоко, что мост превращается в еле заметную полоску. Он заставляет себя успокоиться и «вернуться», представив себя на мосту. И у него получается, он «приземляется» у самых ног девушки и зябко ежится, потому что дождь усиливается, и ледяные капли больно бьют по плечам. Иван подходит к Инге и откидывает косынку, закрывающую лицо красавицы. От увиденного он отшатывается. Да, это – Инга, но… вместо рта у неё огромная пасть с двигающимися, словно плавники, краями. Она улыбнулась, отчего её лицо стало ещё ужаснее и… с неба на Ивана обрушивается ледяной ливень. Иван мгновенно замерзает. Он садится на корточки и сжимается, пытаясь спастись от безжалостных ударов ледяных струй.

К нему подходит брюнетка, садится рядом и спрашивает – Иван еле слышит её из-за шума. – Это кто?

– Инга! – кричит Иван в ответ. – Я… – он смотрит на ужасное лицо… – я её любил «там».

– Она – страшная?

– Да.

– У тебя идет дождь?

– Ужасный ледяной ливень?

– Значит, ты сделал ей зло.

– Она мне тоже сделала зло! – кричит Иван в оправдание.

– Не имеет значения. Ты будешь расплачиваться.

– Как?

– «Любоваться» ею и замерзать под дождем.

– Я не хочу! Мне ужасно холодно!

Брюнетка встает. – Терпи! Я двадцать два года терпела и у тебя тоже получится, ну, а не получится, – она, вдруг, закатывается в истерическом смехе. – А куда!.. А-ха-ха! А куда!.. А-ха-ха! Куда ты денешься!.. – она захлебывается от смеха. – К-куда ты денешься с подводной лодки!..

Часть 8

Летом 2012 года, сорокатрехлетняя Инга – в девичестве Зимянина – вышла замуж в третий раз. За плечами у неё было два выкидыша, и она поставила на себе как на матери жирный крест. Она была почти та же красавица, что и двадцать два года назад, но теперь женщина ударилась в крайность и одевалась так остро модно, что иногда ее можно было принять за городскую сумасшедшую.

Новый муж был младше её на шесть лет, любил красавицу безумно и очень хотел ребёнка. Инга была категорически против, представив многомесячное лежание в клинике на сохранении. Муж умолял, угрожал, объявлял голодовку, даже отказывался исполнять супружеский долг, но когда стал биться головой о стену, женщина задумалась. Через несколько дней она одела новые туфли на огромных каблучищах и навернулась с них, повредив лодыжку, и в тот же вечер у нее вылезла аллергия от просроченной косметики. Инга решила, что это наказание за ее эгоизм и знак, и нужно прислушаться к мужу.

Они начали «пробовать» забеременеть. И в сентябре у них получилось. Почти все время до срока родов, которые должны были случиться в мае 2013-го года, женщина провела на сохранении в персональной палате частной клиники. Единственное, на что мужу не удалось уговорить Ингу – отказаться от руководства туристической фирмой, которая досталась ей от предыдущего мужа. Поэтому в палате всегда был включен ноутбук, через который она держала руку на пульсе своего бизнеса, и иногда к женщине заходил кто-нибудь из ее сотрудников.

Иван сидит на корточках, прижавшись к перилам моста. Уродливая копия Инги стоит над ним и гладит его по голове. Ивану кажется, что от ударов ледяных капель на плечах и макушке у него выросли сталактиты. Он потерял счет времени, сколько он на этом мосту. Брюнетка и блондинка однажды просто растворились и больше он их не видел. Уродство ингиного лица до поры до времени ужасало его, потом вносило разнообразие в его оледенелое существование, но теперь и оно перестало действовать на приговоренного замерзнуть, но не умереть. Он уже забыл, как она выглядела – настоящая Инга. Есть только ужасный холод и ливень, льющий стеной, так что через десять шагов ничего не видно. Когда-то он вставал и «ходил», но ничего кроме очертаний моста, смутной улицы под ним и деревьев не видел. Он пробовал взлететь, но оказалось, что это невозможно. Словно невидимой цепью он был прикован в этому ужасному мосту. Уже несколько лет Иван сидит неподвижно в непередаваемо-оцепенелой тоске.

И вот сегодня… он подумал, ему почудилось, что он увидел две фигуры, но вдруг ливень ослаб и превратился в легкий дождь. Да, в нескольких шагах от него стояли две девушки – совсем юные, лет пятнадцати, не больше – и испуганно озирались. Иван встал. – Эй! – сказал он. – Вы кто?

Девушки уставились в него испуганными глазами.

– Мы? – растерялась худенькая. – Мы…

– Я – Алёна, – сказала вторая – покрупнее. – А она – Кристина.

– Как вы здесь очутились?

Девушки переглянулись.

– Мы прыгнули с крыши, – сказала Алёна. – Но почему-то оказались здесь.

– Я не прыгала, ты меня столкнула! – возразила Кристина.

– Мы же договорились вместе прыгать!

– Я – передумала. Зачем ты меня столкнула?

– Потому что первое слово дороже второго!

– Эй! – перебил их Иван. – А ну замолчите! Вы самоубийцы, что ли?

– Да-а, – ответили девушки синхронно.

– С крыши зачем прыгать нужно было? – обратился он к Алёне.

– Меня родаки достали! Отобрали телефон, ноут и телек запретили смотреть! Типа, учебе мешают! А ее, – она кивнула в сторону подружки. – Классная довела физикой и матикой! Вот мы и решили…

– И не решили мы! – перебила ее худенькая. – Мы в группу суицидников в интернете вступили. Чисто приколоться…

– Что такое интернет? – сказал Иван.

– Интернет? – девушки посмотрели друг на друга вопросительно. – Это – «В контакте», «Одноклассники», – нашлась Алёна.

– А, это что?

– Это? – сказала Алёна и, вдруг, вскрикнула. – Ой! – она посмотрела вверх. – Кажется, дождь начинается. Такой холодный!

И в этот же миг Иван почувствовал, как дождь над ним кончился и мглу пробили лучи невероятного теплого и ласкового солнца. Уродливая Инга, стоявшая на другом конце моста, вдруг очутилась возле него. Она была невозможно, невыразимо прекрасна! Иван закричал от счастья и взлетел над Невестиным мостом. Он вертелся и кувыркался в воздухе, подставляя свое эфемерное тело бесконечно теплым и ласковым лучам солнца и кричал. – Инга! Инга! Я – счастлив! Ты опять прекрасна! Инга!.. – Он совсем забылся от счастья, а когда, наконец, опустился на мост, картина изменилась. Большая Алёна сидела на корточках, облепленная мокрой блузкой, стучала зубами от холода и кричала об ужасном дожде, которого она не вынесет. Худенькая Кристина стояла над ней. Инги нигде не было!

– Инга! Где она? Куда она исчезла?! – закричал он.

– Кто? – испугалась малышка. – Я никого не видела! – она, вдруг взлетела вверх. – Ой!

Иван в мгновение потух, не обращая внимания на кричавшую и дрыгавшую ногами в воздухе Кристину. – Что со мной? – кричала девушка. – Поставьте меня на место!

Иван поймал девушку и водрузил ее на мост. Она что-то говорила, но он ее не слушал, погрузившись в собственную тоску.

… – Что с ней? – сказала малышка, наконец, очнувшемуся Ивану, показывая на Алену.

– Наверное, она наказана.

– За что?

– За то, что сбросила тебя с крыши. Какой сегодня год?

Кристина сказала, что они бросились с крыши 26 мая 2013 года.

– Двадцать два года, – сказал он. – Мой срок истек, а ее начался…

Ивана понесло куда-то вверх…

Часть 9

Иван опять очутился на этом же газоне, под столбом с часами. В этот раз они показывали семьдесят минут восьмого. На севере, над изломами силуэта города, показалось солнце.

Иван полетел привычным маршрутом к знакомой двери, но на табличке было написано: «Отдел рождений. Приём круглосуточно». «Разве тебе сюда?» – шепнул кто-то ему, и он вдруг очутился рядом со сверкающим золотом «Роллс-ройсом» Гангута. Демон – он был в алом пальто с собольим мехом и в феске, усыпанной сапфирами – церемонно пригласил его внутрь кабриолета. Иван сел рядом с Гангутом.

– С Ингой хочешь встретиться? – спросил демон.

– С какой?

– Которая прекрасная до невозможности.

– А, ты не обманешь?

– Разве в прошлый раз я обманул тебя? Я сказал, тебя обманут, так и случилось.

– Что ты хочешь? Мести я не желаю.

– Правильно – теперь речь о мести не идет. Ещё раз спрашиваю – хочешь увидеть Ингу?

– Очень! Всё бы отдал за это!

– И прекрасно!

В тот же миг автомобиль сорвался с места и устремился в небеса. Через мгновение на этом же месте очутились два ангела. Один из них был похож на общипанного цыпленка, а второй был щеголем в белоснежной тунике и с накрашенными губами.

– Где он? – сказал общипанный.

– Вечно эти смертные фокусы выкидывают! Теперь летай ищи их! – недовольно сказал щеголь. Общипанный стал принюхиваться. – Здесь пахнет демоном.

– Не пахнет, а воняет! – сморщил носик щеголь. – Это Гангут опередил нас! И что теперь делать?

– Искать! Если бы ты не прихорашивался без меры, мы бы не опоздали!..

– Ой, но не летать же мне оборванцем как некоторые! – парировал щеголь…

…Откуда-то сверху послышался приближающийся гул. Иван оглянулся: прямо на них, пересекающимся курсом несся огромный самолет, это был «А-310».

– А-а! – закричал Иван.

– Ты чего орешь? Ты – мертв и тебе ничего не грозит!

– А, они?

– Они? Сейчас умрут и там появится человек, который тебе поможет общаться с Ингой.

– Он живой?

– Зачем живой. Мертвый, как и ты.

Через несколько секунд далеко внизу ослепительным шаром грохнула вспышка и поднялся столб дыма. «Роллс-ройс» Гангута заложил крутой вираж и понесся к месту катастрофы. – Черт! Как я люблю эти моменты! – закричал Гангут, радостно скалясь и тряся огненно-лисьей шевелюрой. – Моя добыча! Добычечка!..

…Иван медленно плыл над местом авиакатастрофы, над которым то там, то сям поднимались людские фигуры и недоуменно озирались, пытаясь понять, что с ними только что произошло. Гангут остался стоять рядом со своим золотым кабриолетом, удовлетворенно оглядывая пепелище. – Ищи человека с рюкзаком! – крикнул он.

– Он турист?

– Геолог! – загоготал демон.

Мимо Ивана прошли командир экипажа и второй пилот, горячо спорившие друг с другом. Иван увязался за ними.

– Если бы ты не завалил руль влево, все было бы нормально! – напирал командир.

– Если бы ты не стал обзывать меня болваном, то все было бы нормально!

– А, кто начал?

– Ты!

– Нет – ты!

– Да пошел ты!

– Да пошел ты сам!

– Погоди. А что это значит «пошел ты!»?

– А, я помню?

– Ну, все-таки?

– Что-то плохое, наверное.

Они остановились и уставились друг на друга.

– И все-таки это ты виноват! – продолжил командир заезженную пластинку и опять пошел, второй пилот хвостиком двинулся за ним. – Нет – ты! – возразил он. – Я завалил руль, потому что узнал правду.

– Какую правду?

Они опять остановились. – Сейчас вспомню… Это с женой связано.

– Что с ней не так?

– Она сказала… она сказала… прямо перед рейсом… уже в салоне… Она сказала, что спала с тобой.

– Спала? Что это значит?

– Кажется, это раздвинула ноги и впустила тебя внутрь. Да! Да! Фу, как мне неприятно стало!..

Командир экипажа нахмурился. – Что-то припоминаю… да… я был между ног какой-то женщины прямо перед рейсом.

– Зачем?

– Не помню… Кажется удовольствие хотел получить… А зачем она сказала? – недоумевал командир. – Кажется, это держат в тайне…

– Она ненавидела всех. И тебя, и меня, и даже нашего мальчика. Ведь он тоже летел с нами.

– И что это значит?

– Она и себя и всех нас убила!

– Что-о-о! Так мы мертвы-ы?!!. – вскричал командир.

– Мертвы!!? – эхом повторил второй пилот, летчики застыли, пораженные только что сделанным открытием и один за другим оторвались от поверхности и поплыли вверх, словно два воздушных шарика.

Около обгоревшего двигателя стоял молодой парень с бородкой клинышком и дредами, за спиной у него висел рюкзак. Иван подплыл к нему. Молодой человек наклонился и дотронулся до оплавленного предмета, похожего на пластмассовую книжку. От предмета отделилась полупрозрачная копия и юный бородач стал разглядывать ее, бросив мимолетный взгляд на Ивана. – За год, что я тут торчу, – сказал он в никуда, – «проц» мощнее поставили. Стекло поменяли. Одним словом, не густо… – он посмотрел на Ивана, тот недоумевающе пожал плечами.

– Чё фишку не сечешь?

– Не секу, – признался Иван.

– А-а ты из долгожителей. Сколько лет здесь тусишь?

– Двадцать два года.

– О-о, ты из темных эпох! Когда «пень» был только в проекте. Тогда ты полный и абсолютный чайник! – он оттолкнул объект и тот поплыл над пепелищем. – Земляне конечно, прогрессируют, но до астральных гаджетов им как до бога пешком.

– Что такое «гаджеты»? – вежливо поинтересовался Иван.

– Электронные устройства… Мне мужик в «Роллсе» сказал… – он посмотрел на Гангута, обнимавшего двух ошалевших новопреставленных девушек, – …ведет себя как сутенер, да? Дьявол регионального масштаба…

– Может быть. Я не думал об этом, – сказал Иван.

– …он сказал, что ты с какой-то тёлкой с земли хочешь связаться, я от скуки могу замутить это дело, варианты есть…

– Какие варианты?

– Для начала нужно найти энергетического проводника с уровнем святости не менее плюс три.

– Чего?

– Это я сам такую энергетическую шкалу разработал, – пропустил вопрос бородач. – Обычно, это дети. Тут они тоже должны быть.

Они поплыли вдоль пепелища, мимо десятков людей – точнее их астральных копий – кто сидел, кто стоял, кто был в прострации, кто онемело разглядывал окрестности, кто-то смеялся или плакал, а кто-то, наподобие пилотов, беспомощно кувыркался в воздухе.

– Как ты определишь уровень святости?

– По свечению астрального тела. Вот у тебя уровень – ноль. У меня – минус один.

– Почему так?

– Потому что ты оттянул за грехи двадцать два года, а я – год.

– Что ты натворил?

– Я? – юный бородач усмехнулся. – Двенадцать банков хакнул миллионов на тридцать баксов. Я – хакер. – Он посканировал Ивана вгзлядом. – Не понимаешь? Я вскрывал электронную защиту банков и переводил деньги на левые счета, а потом их обналичивали и закупали наркоту. Сечешь фишку?

– Более-менее.

– А, потом запахло жареным и гоблины, на которых я работал, решила обрубить концы и меня замочили. Все просто. Во – смотри!

Бородач показал на мальчика лет пяти, стоявшего над чем-то черным, извивавшимся на земле: он светился ровным слабым сиянием. – Вот он! – крикнул хакер. – Плюс три минимум!

Они подплыли к мальчику и поняли, что он стоит над слегка как бы размытой женщиной с европейскими чертами лица, но с черной негритянской кожей, в черном платье и черных туфлях. Она извивалась у его ног и шипела.

– Мама, скажи что-нибудь! – канючил испуганный мальчик, – Мама, почему ты такая страшная? Не шипи, мама! Ну, мама, мне не нравится эта игра!..

– А, его мамаша в отрицательном свечении – минус три как минимум! – прошептал хакер и они приблизились к странной парочке. Женщина, завидев Ивана и бородача зашипела и выгнулась в их сторону.

– Вот это эмо! Как её колбасит! – сказал хакер сам себе. – Минус три! Это сколько народу надо выпилить!

Неслышно к ним подплыл Гангут на золотом чуде. На заднем сиденье «Роллс-ройса» сидели две девушки интеллигентного вида и кутались – в одно на двоих – его роскошное алое пальто. Первоначальный шок у них уже прошел. Они улыбались. – Знакомьтесь, сказал он. – Это шлюхи Марина и Наташа. Летели к теплому морю потрахаться и заработать, но… – он подмигнул девушкам. – …не долетели! А это… – он кивнул на переставшую извиваться женщину. – Моя работа. Ольга Васильевна Паскудинова. Первостатейная сука и тварь! Угробила целый самолет… Не без моего содействия, конечно… – он выплыл из автомобиля, погромыхивая связкой золотых цепей на шее, и потрепал по щеке Ольгу Васильевну, та стала лизать его ноги. – У-у, красотка ты моя, низкоуровневая! Об-божаю! Давай ко мне, доставлю тебя куда надо! – женщина извилась ужом и заползла в дверь, девушки вскрикнули и подобрали ноги на сиденье.

– Мама, ты куда! – заплакал мальчик.

– Не реви, пацан! – сказал Гангут, из ниоткуда вытащил конфету в немыслимо ярком фантике и протянул малышу. – На!

Мальчик перестал плакать и стал рассматривать переливающуюся обертку. Рыжий демон сделал опять движение рукой и всучил хакеру и Ивану ещё несколько ярких конфет. – Пацана отвлекать, когда та конфета надоест. А теперь – адью! – сказал Гангут, сел в автомобиль и в мгновение исчез в небесах.

– Что дальше? – сказал Иван, не зная куда деть цветной фантик, похожий на сказочного махаона.

– Мне нужны имя и фамилия твоей телки.

– Инга Зимянина. Двадцать два года назад у нее такая фамилия была. И она не тёлка.

– Пофиг! – сказал хакер и сделал пассы руками. Перед ним появилась прозрачная панель, от которой к мальчику протянулась световая нить. – Мост с землей установлен. Ща пошерстим соцсети.

– А, что такое… – хотел спросить Иван про соцсети, но хакер его перебил. – Слушай, некогда объяснять… потом… – Он застучал по невидимой клавиатуре и на панели появилась абракадабра: Astral://Ivan0 + Inga Zimyanina/ok.ru. Он стукнул по невидимому Enter и стал ждать. Через мгновение на панели появилась вереница женских лиц – совсем юных, молодых, не очень молодых и откровенно старых.

– Ищи! – сказал он.

Иван всматривался в листаемые бородачом лица и вскрикнул. – Вот она!

Это была его Инга, почти не изменившаяся. – Инга! Инга! – закричал Иван. – Как я тебя люблю! Счастье мое! Радость моя! Как я хочу к тебе! – он хотел поцеловать изображение, но ткнулся в пустоту за прозрачной панелью.

– Слышь! – перебил его юный бородач. – Хорош орать! Пацана спугнешь!

Действительно, малыш с испугом смотрел на Ивана и, судя по гримасе, собирался скукситься.

– Если он заревет, – качество связи сразу упадет или она вообще исчезнет. Так что держи эмоции при себе! Малыш, все в норме. Красивая конфетка, да?.. На ещё! – хакер всучил ему другую конфету. Мальчик посмотрел на новый фантик и забыл про Ивана, который, вдруг сделался туманным и зыбким.

– Хорошо тебя пробрало! – сказал бородач. – Но телка факабельная, не спорю, хоть и не первой свежести!

– Что ты мелешь! – разозлился Иван. – Не тёлка она!

– Ладно тебе! Не распадайся! Теперь надо сообщение ей отправить. Какое, говори?

– Сообщение?

– Ты что от нее хочешь?

– Увидеть.

– Тогда диктуй мессагу. Чтобы ее увидеть, нужно чтобы она взбудоражилась, испугалась и сильно. Тогда наш медиум, – он кивнул в сторону малыша, – поймает ее сигнал.

– Я не хочу ее пугать!

– Тогда ничего не получится! Слушай, чё ты такой трудный! Двадцать два года тут, а будто только что кони двинул! Ни фига с твоей тёлкой не случится! От испуга не умирают!..

Часть 10

В конце дня Инга обычно открывала сайт своего турагентства и, войдя в аккаунт, смотрела статистику продаж. Аккаунт создал Игорь – ее системный администратор, он уверил, что защищен он на все сто и никакая сволочь его не взломает. Вот и теперь, лежа на медицинской кровати, на фоне фотообоев с тропическим островом, она нажала кнопку – электропривод поднял спинку и, положив ноутбук на огромный девятимесячный живот, она вошла в свой аккаунт. Первое, что женщина увидела – над таблицей с продажами вместо заголовка висел текст: «Инга, здравствуй! Это Иван Облаков. Привет тебе, моя любовь!». Женщина почувствовала, как у нее перехватило дыхание и плод недовольно толкнулся. Но она тут же взяла себя в руки. Не может быть! Это не Иван! Он никогда не изъяснялся так высокопарно и изящно! Чертовы хакеры!

Женщина тут же позвонила Игорю. – Игорь, мудила фигов! – закричала она в трубку. – Сисадмин недоделанный! Мигом ко мне! Аккаунт взломан!

Через полчаса системный администратор был у начальницы.

– Что это? – ткнула она пальцем в текст над таблицей.

– Иван Облаков, – отстраненно констатировал Игорь. – Новая хакерская звезда? Первый раз это имя слышу, – сказал он сам себе.

– Иван Облаков – любовь моей молодости! – сказала женщина. – Он погиб двадцать два года назад! Так что эта звезда посвящена в мою личную жизнь! Как такое могло быть, черт побери, Игорь!

– Будем разбираться! – отвечал он невозмутимо. Игорь был ещё тот тормоз – вывести из себя его было крайне трудно, и в экстремальных случаях Инга в выражениях не стеснялась.

Он забрал ноутбук у босса, положил на колени и застучал по клавиатуре, переведя страницу в режим просмотра кода. Поманипулировав со страницей еще некоторое время он сказал. – Слушайте, Инга Владимировна, хак пришел с вашего айпишника.

– Говори по-человечески! – вспылила Инга и сморщилась – плод засучил ножками.

– Сообщение пришло с вашего домашнего компьютера.

– Со стационарного что ли? Я им сто лет не пользуюсь!

– Я констатирую факт, Инга Владимировна.

– Хотя, нет. Леша – муж – иногда его включает. Киношки посмотреть. Но не может быть, чтобы он это сделал! Он, как ты выражаешься, чайник ещё похлеще моего, да и про Ивана ничего не знает!

– Мне нужно поюзать ваш домашний компьютер…

Инга позвонила мужу и предупредила, что скоро подъедет Игорь.

Сисадмин Игорь сидит за компьютером Инги, рядом открыт ноутбук, сзади стоит муж босса – Алексей. Компьютерщик переводит страницу в режим просмотра кода и изучает содержимое. Через некоторое время он говорит протяжное «Да-а?», что для него выражение крайнего изумления. – Или я переработал, или я отстал от жизни, но такого языка программирования я не знаю!

– Действительно? – вежливо откликается ничего не понимающий муж Инги.

Игорь неспешно колотит по клавишам ноутбука. Потом звонит по телефону. – Слушай, Макс. Я тебе бросил урл. Срочно зайди по нему и взгляни на код… Потом будешь спрашивать «зачем?». Просто посмотри…

Через некоторое время сисадминовская трубка откликается, Игорь берет телефон. – Ты тоже офигел?! Это что за язык? Тоже не знаешь? Не один язык, а как минимум два? А конец кода в Яве, ну? И это работает? Полный пипец!.. Слушай, ты это видишь?! Код меняется, прям на глазах! Мутирует в обычный HTML!.. – Игорь роняет трубку. – Кто бы это ни был, но он – гений!.. – шепчет пораженный компьютерщик и выпадает из своей обычной заторможенной задумчивости в депрессию.

– Слышь, мужик! – говорит хакер Ивану. – Чет она слабо испугалась.

– Почему ты называешь меня мужиком? Я чуть старше тебя!

– Ты на себя посмотри! Ты тут двадцать два года оттянул! Тебе уже под полтинник!

– Да-а? – удивляется Иван и только тут ему приходит в голову мысль, что в зеркало он здесь себя никогда не видел. – Ну, мужик так мужик, – соглашается он и смотрит в прозрачную панель – там на мгновение появляются проблески изображения, в котором еле угадываются очертания помещения и человека в нем. Световая линия соединяет панель с мальчиком, который смеясь, играется с летающими вокруг конфетами и развернутыми фантиками.

– Сигнал с нашей стороны отличный, мощный! – говорит хакер, глядя на мальчишку. – Проблема с той стороны!

– И что нам делать?

– У меня есть номер ее телефона. Можно подцепиться к сотовой линии и послать смс-ку.

– Что послать?

– Текстовое сообщение.

– В телефон?

– Давай без вопросов. Ты слишком долго на земле отсутствовал.

– Ладно, давай, но…

– Текст тот же?

– Да.

… – И что, нет никакой возможности выяснить, что это за хакер и что ему от меня надо? – говорит Инга, отгоняя от себя пугающие мысли. Игорь сидит на стуле около ингиной кровати и тормозит по-черному. – Игорь?

– Я дома посижу, подумаю, – он поднимается и идет к двери.

«Все – у Игоря депресняк», женщина с этим уже сталкивалась. – Игорь?

– Мне таблетку надо принять, – говорит он, не оглядываясь и выходит.

Начальница тяжело вздыхает, ей не дает покоя одно обстоятельство: о кошмаре с Иваном знали только бабка-знахарка с лесбийскими замашками и Ганс Андреевич – ее первый муж. Но знахарка уже умерла. Может Ганс кому-то сболтнул за бутылкой и этот кто-то, скажем, конкурент, воспользовался сим обстоятельством и решил нарушить ее покой? Воспользоваться ее уязвимостью? Инга решила позвонить бывшему мужу, благо, номер у нее имелся.

Ганс Андреевич очень удивился вопросу бывшей жены и поклялся, что он все эти годы если и вспоминал ту историю, то только как кошмар, о котором нужно забыть и, конечно, ни намеком, ни полунамеком никому про нее не рассказывал. Он поинтересовался, что случилось, на что Инга уклончиво ответила, что завелись какие-то идиоты-шутники. Она отключила вызов и тут же трубка тренькнула – пришла смс-ка. Женщина ткнула пальцем в сенсор и прочла текст: «Инга, здравствуй! Это Иван Облаков. Привет тебе, моя любовь!». И опять она похолодела, и ребенок заворочался, больно толкнулся, реагируя на испуг матери. Что ж вы сволочи творите! Она хотела жахнуть смартфон о стену, но вспомнив о его цене, передумала и набрала номер техподдержки сотового оператора. Она накинулась на девушку, требуя оградить ее от телефонного хулигана, бомбардирующего ее смс-ками. Натасканная девушка на том конце линии подождала пока женщина выплеснет раздражение и потом спросила на кого зарегистрирован телефон, запросила паспортные данные. Инга продиктовала их. – Секунду, – сказала девушка, – смс-сообщение отправлено… – она запнулась. – Тут какая-то абракадабра. Я свяжусь со службой техподдержки и вам перезвонят.

Через некоторое время Инге действительно перезвонили. – Мы не можем выяснить откуда к вам пришла эта смс, – сказали на том конце линии. – Похоже на технический сбой. Как только ситуацию проясним, мы вам перезвоним.

Женщина почувствовала, как ее засасывает огромная черная воронка… Это – он, Иван!..

… – Уже лучше! – кричит хакер.

На панели появляется размытая дергающаяся картинка: похоже, что женщина полулежит в белом шезлонге на фоне, предположительно, пальм.

Иван вглядывается в изображение, пытаясь разобрать дорогие сердцу черты.

– Похоже, подруга нежится на солнышке где-нибудь на Мальдивах, а может и в Турции.

– Шезлонг какой-то странный, – говорит Иван. – Что у него за поручни сзади?

– Хрен знает! Нужен плотнее контакт, – говорит бородач, – твой голос заставит ее по-настоящему испугаться. Давай звонить?

– И что я скажу?

– Привет, подруга! Люблю – не могу!.. Слушай, надо спешить.

– Почему?

Хакер кивает на мальчишку, который перестал играться с фантиками и смотрит вверх на расширяющийся сияющий круг.

– Что это? – говорит Иван.

– Это место, куда пацана скоро заберут и тогда капец нашему сеансу. Тогда придется искать нового, а вдруг на рейсе детей не было! Я набираю номер, – он стал тыкать в панель пальцами.

…Ингино состояние передалось малышу, он беспокойно крутился в животе, женщина уговаривала его не бузить, мама сейчас успокоится! Она уже собиралась позвонить мужу с просьбой приехать, но тут телефон зазвонил сам: высветился номер мужа.

Конец ознакомительного фрагмента.