ГЛАВА 4. ЗАДАЧА – ВЫЖИТЬ
Зимой здесь холод и мороз
Порой нас мучают до слез,
А летом зной и духота
И привозная здесь вода.
Здесь женщин нет, а тех что есть —
По пальцам можно перечесть.
В стране царит закон сухой
Здесь «Ландыш» пьют и пьют «Тройной».
Верблюжий край, пыль да степь без конца
И кажется черт проклял эти места.
Вдали караван лишь шагает пыля,
Но мой Тюра-Там вызывает меня.
Из песни о Тюра-Таме матросов 4 группы
Как это часто бывает в жизни, реальность оказалась сильно отличной от моей детской мечты.
В первый же месяц по прибытии на космодром мы оказались в неимоверно тяжелых условиях, настолько тяжелых, что мы с моим другом и товарищем Колей Кузьминым поставили себе лишь одну очень простую задачу – выжить. Тогда нам казалось, что это почти невозможно. Дело было и в сложной психологической обстановке – новое место, чужие люди, взрослая жизнь – и в том, что даже в физическом плане служба на полигоне требовала от людей совершенно невероятных человеческих качеств – огромной воли и крепкого здоровья.
Дело в том, что космодром в силу ряда объективных причин занимал огромную площадь. Сотни стартовых комплексов и стендов по замыслу конструкторов должны были располагаться на территории в сотни квадратных километров и быть расположенными вдали от жилых городов. Пуски были чрезвычайно опасным занятием и в те годы часто оканчивались неудачно, со взрывами опасного и ядовитого горючего. Кроме того у пусковой площадки должна была быть хорошая видимость (никаких гор или лесов поблизости) и ровное атмосферное давление. Найти такое свободное пятно в центре России было невозможно и космодром втайне от американцев построили в самом сердце бескрайней степи Казахстана. Это было идеальное место для ракет, но абсолютно непригодное для жизни людей. Летом там нещадно палило солнце, а зимой сквозил ледяной ветер.
По прибытии нас ожидал курс молодого бойца – учебный карантин сроком 2 месяца. Ранний подъем, зарядка, бег на длинные дистанции, изучение уставов, строевая и физическая подготовка, хозяйственные работы, наряды на камбуз, чистка гальюна после отбоя для нерадивых. Мы изучали стрелковое и химическое оружие, а также оружие массового поражения. С нами постоянно проводились учебные и боевые стрельбы, а затем чистка автоматов до зеркального блеска. В кубрике так же все должно было сиять и блестеть. Команды «ОТБОЙ» и «ПОДЪЕМ» должны были выполняться в считанные секунды, но это по началу получалось далеко не у всех, и поэтому из-за одного запоздавшего матроса нам приходилось их выполнять по несколько раз, до полного автоматизма. Заправка постели должна была быть безукоризненной, даже за единственную неровность на поверхности старшина заставлял несколько раз все переделывать. Нам запрещалось держать руки в карманах. Честь при встрече полагалось отдавать всем офицерам, а также дневальному по кубрику и при этом за три шага до офицера переходить на строевой. Вечерняя прогулка обязательно проходила со строевой песней. Мы разучили и пели военно-морские песни: «Эх Ладога, родная Ладога…», «Расстается с берегом лодка боевая, моряки подводники в дальний рейс идут…», «Бескозырка» и, конечно «Врагу не сдается наш гордый «Варяг».
Физическое напряжение, непривычный климат, недосыпание – все это изматывало нас полностью. Молодой организм постоянно требовал пищи. С накрытого стола на 10 человек сметалось все до крошки, многие жаловались на хроническое недоедание и голод. В то время в столовой давали всего два ломтика черного хлеба на человека, два кусочка сахара и 10 граммов сливочного масла (при этом масло и сахар давали только на завтрак). Масло на стол давали одним куском, который надо было разделить на 10 человек. Старший по столу делил этот замерзший кусок ложкой, смоченной в горячем чае, так как ножей нам не давали. Для справедливости, тот кто делил масло себе брал последний оставшийся ломтик. Очень плохо было курящим: курить разрешалось исключительно в специальной курилке, сигареты которые они взяли с собой быстро кончились, а в магазине, вернее в солдатской и матроской чайной, можно было лишь купить элитные и очень дорогие папиросы «Герцеговина Флор», те что любил товарищ Сталин. На стартовой площадке и на спецплощадке 94-А, где мы работали курить категорически запрещалось. Поэтому для матросов был хороший стимул бросить курить, что я и сделал со своим другом Колей Кузьминым. Мы с ним также решили на весь период службы не ругаться матом.
Перед вечерней прогулкой давался всего один час личного времени. Тогда играла гитара, включался телевизор, матросы читали или писали письма домой. В целях секретности нам категорически запрещалось писать, что мы служим на ракетном испытательном полигоне. Тех, кто нарушал это правило строго наказывали, а их письма зачитывались перед строем, чтобы остальным было ясно что можно писать, а что нет. До сих пор помню письмо, где один солдат хвастался перед своей девушкой, что он держит всё время палец на кнопке запуска ракеты. Все посмеялись его хвастовству, а горе-писателя сурово наказали за нарушение приказа.
После отбоя все стирали свои гюйсы (это пристегивающийся синий воротник на форменной матроске), гладили брюки, чистили до блеска ботинки. Для многих новобранцев, привыкших к вольготной гражданской жизни, карантин оказался серьезным испытанием. Поскольку я был из семьи офицера и жили мы в основном в военных гарнизонах, то дисциплина и порядок воспитывалась моим отцом и принимались мною как должное. Поэтому начало службы давалось мне несколько легче, чем другим.
Поначалу очень угнетало отсутствие возможности хотя бы несколько минут побыть в одиночестве, расслабиться, вспомнить родной дом, друзей, в тишине прочитать письмо и написать ответ. В кубрике невольно на тебя смотрят десятки глаз, около здания казармы одна на всех курилка и ни одного клочка зелени. На службе и отдыхе всегда находишься среди людей. Трудно к этому привыкнуть.
Наша первая зима 1967—68 года была очень холодной, температура в среднем была около минус 500 С градусов, в степи постоянно дул сильный ветер, а снега почти не было. Продувало всю одежду насквозь – шинель, форменку, тельняшку. Когда мы выходили на улицу, то постоянно жались к стенам казармы, потому что ощущение было такое будто ветер насквозь продувает твои кости. На ногах были ботинки, внутрь которых мы одевали сразу две пары носков, а руки были прикрыты тонкими хлопчатобумажными перчатками. В них было настолько холодно, что мы попросту вытаскивали из них пальцы и бегали с плотно сжатыми кулаками. Когда мы ложились спать, то делали это прямо в одежде – в шинели, ботинках и шапке. Сверху мы прикрывались одеялом, а утром приходилось отдирать от подушки усы, которые накрепко за ночь к ней примерзали. Батареи и трубы полопались от мороза, и потому внутри нашей казармы был настоящий каток. В казарме нас жило около трехсот человек и поэтому на построение мы разгонялись по этому льду и скользили вдоль всего центрального прохода вплоть до самого выхода.
Однако той зимой замерзли не только мы на своей 95-й площадке, но и весь город Ленинск (10-я площадка), в котором жили офицерские семьи. Меня в составе небольшой группы матросов тогда отправили на их спасение. Мы занимались размораживанием домов и я до сих пор не понимаю как люди смогли выжить в ту зиму. Вода замерзала, еду было не приготовить, температура и атмосферное давление были настолько низкими, что нам всем постоянно хотелось спать. Просто закрыть глаза и не просыпаться.
Я до сих пор помню каждый чердак и подвал на улицах: Шубникова, 8 марта, Носова, Осташева, Космонавтов, Театральной. Официально в то время мы жили в казармах стройбата войсковой части подполковника Бирочкина. Но если честно, то мы ночевали в подвалах тех домов, которые размораживали. Там можно было лежать прямо на трубах отопления и таким образом хотя бы немного согреться.
В то время нам было не только холодно, но и голодно, постоянно хотелось есть. Нормы были мизерные и их с трудом хватало, чтобы обеспечить молодой организм энергией. Как я уже писал сахар и масло (всего 10 грамм) давали только утром, белого хлеба не было вообще. Денежное довольствие матроса в те времена составляло всего 3 рубля 80 копеек (!) и я до сих пор благодарен одному полковнику, который пригласил меня к себе домой и накормил ужином. СПАСИБО ему за это от всего сердца! Многие офицеры благодарили нас за спасение своих семей, в квартиры которых благодаря нам пришло тепло. В ту жуткую зиму мы не высыпались и голодали, но самоотверженно делали свое дело. Нормы питания нам увеличили только через год, а в те первые месяца мы с огромными страданиями переносили нехватку еды.
Трансформация из юноши в мужчину (1967, 1969 гг).
Когда огромными усилиями многих служб город Ленинск все же был спасен от полного замерзания, я вернулся в свою 4-ю группу. В начале службы меня готовили стать электриком, но когда я вернулся, то электриком к тому моменту уже был другой матрос, и поэтому меня прикрепили к команде, которая занималась теплоносителями для ядерного реактора на 94-й площадке. В качестве теплоносителя использовались щелочные металлы: калий и натрий, которые при температуре 24 градусов переходили в жидкое состояние. Я помогал офицерам-специалистам в их работе по созданию жидко-металлического контура и дистилляции металлов. Работа эта была очень ответственная так как при соприкосновении с кислородом воздуха и водой эти агрессивные металлы горели и взрывались.
Вообще бытовые условия на полигоне и в нашей части были очень сложные. Но психологически было трудно привыкнуть и к «неживому» пустынному климату. Мне, жителю Северо-запада России, где бескрайние леса, реки и озера, было очень трудно привыкнуть к виду голой степи. Единственное благодарное время – это Апрель, когда вся степь покрывалась ковром из ярких тюльпанов. Зимой пронизывающий холод и изнуряющая жара летом, сильный ветер с песком и ни одного деревца. Вокруг одни только шары «перекати поле».
Не помню ни одного дождя летом. Даже ночью не было никакой прохлады. Перед тем как лечь в койку мы выливали прямо на матрас ведро холодной воды, а уже через два часа все было сухо. Ночью по кубрику постоянно ходили «белые привидения». Это матросы мочили в умывальнике простыни, и за вернувшись в них, шли спать.
Из живности в степи были только черепахи, степные ушастые ежики, суслики, а еще скорпионы, тарантулы и фаланги. Змей ни разу не видели. Один ежик жил у нас прямо в кубрике. Днем он спал, а ночью смешно бегал по периметру кубрика.
К сожалению, у нас были большие проблемы с помывкой. В бане на 95 площадке я был не больше 3 раз за все время службы (!). Обычно мы мылись и стирали тельняшки и робу прямо в умывальнике: на кран одевали шланг и мылись – вот и весь душ. На 94 площадке устраивали самодельные душевые.