Санкт-Петербург – Ленинград
Анна Павлова (1881–1931)
Имя Анны Павловой для тех, кто связан с искусством балета, сродни имени Пушкина в литературе. Как у каждого человека есть свой Пушкин, так у каждого человека есть и своя Павлова. Она по праву стала символом русского балета, ее роль в нем неоценима.
Мое детство, да и вся жизнь пронизана ее образами и мыслями, и ее музыкой, разговорами о ней. В доме моих родителей, мамы – актрисы Маргариты Жигуновой-Лиепа и отца Мариса Лиепы, хранилось много реликвий, связанных с этой удивительной балериной. С детства я помню рисунок ножки Анны Павловой, множество ее прекрасных портретов, в коллекции отца хранился веер, принадлежавший некогда этой замечательной балерине.
Несмотря на то, что мировая печать уделяла Павловой внимания больше, чем любой другой балерине, жившей до или после нее, ее артистическая деятельность и личная жизнь весьма редко давали пищу для сенсаций. Почему же тогда интересна ее жизнь? Жизнь, которую не коснулась сплетня, жизнь, которая отмечена одной, вовсе не возбуждающей всеобщего интереса чертой, – беззаветной любовью к искусству. Ее жизнь действительно окутана тайной, и в ней много недосказанности, начиная с года ее рождения, который в разных источниках варьируется от 1881 до 1885 года. Отец – по разным сведениям – отставной солдат лейб-гвардии Преображенского полка или еврейский банкир. Отчество ее – Матвеевна, а по другим источникам – Павловна. В десять лет она поступает в Императорское театральное училище Санкт-Петербурга. Для незаконнорожденной девочки государственный пансион полного обеспечения, где еще обучали профессии, был спасением.
Анна Павлова писала: «Мать моя была очень религиозной женщиной, она и меня научила креститься и молиться перед иконами. Богородица с печальным кротким ликом, глядевшая на меня из серебряной ризы, стала моим другом. Каждое утро и каждый вечер я разговаривала с ней, поверяя ей все свои детские радости и горести. Мы были бедны, очень бедны, но мама всегда ухитрялась по большим праздникам доставить мне какое-нибудь удовольствие. На Пасху – огромное яйцо, начиненное игрушками, на Рождество – елочку, увешанную золотыми орехами. А раз, когда мне было восемь лет, она объявила, что мы поедем в Мариинский театр. Я взволновалась, я никогда еще не была в театре и допытывалась у матери, что же там будут представлять. Она рассказала мне в ответ сказку о Спящей красавице, которую я очень любила и которую мама рассказывала мне уже сто тысяч раз. Только что выпавший снег сверкал при свете фонарей, когда мы ехали в Мариинский, и сани наши бесшумно скользили по замерзшей дороге. Я, счастливая, прижалась к матери, которая обняла меня, говоря: «Вот ты и увидишь волшебниц». Еще несколько минут, и передо мной открылся неведомый мир… Когда взвился занавес, открыв раззолоченную залу дворца, я тихонько вскрикнула от радости и, помню, закрыла лицо, когда на сцену выехала старая злая волшебница в карете, запряженной крысами. Во втором акте толпа мальчиков и девочек танцевала чудесный вальс. «Хотела бы ты так танцевать?» – с улыбкой спросила меня мама. «Нет, не так, я хочу танцевать так, как та красивая дама, что изображает Спящую красавицу. Когда-нибудь и я буду Спящей красавицей, и буду танцевать, как она, в этом самом театре». Мама засмеялась и назвала меня глупенькой, не подозревая, что я нашла свое призвание в жизни».
Так начала свою артистическую жизнь маленькая балерина Анна Павлова. Поступить в Императорскую балетную школу – все равно, что поступить в монастырь. Там царит железная дисциплина: каждое утро в восемь часов подъем, умывание холодной водой, молитва, которую нараспев читает воспитатель, на завтрак – чай и хлеб с маслом, затем урок танцев. Балетный зал высокий и светлый, на стенах – портреты государя. Занятия продолжаются до полудня, потом – второй завтрак, прогулка, и снова учеба до четырех, затем обед и другие дисциплины – музыка, фехтование, а иногда и репетиции танцев для участия в спектаклях Мариинского театра. Ужин в восемь, а в девять – уже в постели. Отмечу, что жизнь современных маленьких балерин ненамного отличается от распорядка дня, которым жила Анна Павлова. В детстве она была невероятно худа, думаю, что этим она открыла путь совершенно новой эстетике танца на балетной сцене. А в то время, в школе, ее дразнили «Нюра-швабра», поскольку было принято думать, что худоба – враг красоты. Многие считали, что Павлова нуждается в усиленном питании, она и сама от всей души старалась поправиться и глотала рыбий жир.
«Балет не терпит дилетантства», – это слова Павловой. Она, как никто другой, следовала этому девизу всю свою жизнь. В первых шагах в профессии ей очень повезло с педагогами, выдающимися мастерами сцены. Среди ее учителей – первая исполнительница роли Никии в «Баядерке» Екатерина Вазем, первый балетный принц и участник всех премьер Петипа Павел Гердт. Ему суждено было угадать, в чем особенность ее таланта. Все ученицы без исключения, и Павлова тоже, были увлечены виртуозной техникой итальянской балерины Пьерины Леньяни. Именно она первой исполнила 32 фуэте. Но Гердту тяжело было видеть, как Павлова выполняет движения, которые под силу только мускулатуре итальянской танцовщицы. И он советовал ей не стремиться к эффектам, но Павлова была неутомима и позже много работала с итальянцем Энрико Чекетти, чтобы добиться совершенной техники. Хотя, наверное, секрет ее успеха был в том, что техника никогда не вставала на первое место, а Павлова взяла и подчинила технику выразительности.
На четвертом году обучения Анне Павловой, как одной из лучших учениц, дали дебют в бенефисе педагога Христиана Иогансона. Вместе с Михаилом Фокиным они танцевали небольшой дуэт в балете «Дочь фараона». Именно во время этого дебюта стало понятно, каким характером обладает Анна Павлова. Выполняя пируэты, Павлова потеряла контроль над своими движениями и с грохотом упала на суфлерскую будку спиной к зрительному залу. Смех зрителей, однако, ее не смутил, и с улыбкой на лице она склонилась в грациозном реверансе, благодаря публику за внимание, как будто ничего и не произошло и ни о каком несчастном случае не могло быть и речи.
Анна заканчивает Императорское хореографическое училище в 1899 году, в последний год уходящего века, и становится первой танцовщицей Мариинского театра. И это только середина карьерной лестницы: ей предстояло стать еще прима-балериной. Павлова с трепетом будет дебютировать в лучших балетах классического репертуара. Среди них – шедевры Мариуса Петипа «Пахита» и «Дочь фараона», «Баядерка», «Спящая красавица», «Раймонда». Этот хореограф поставил более 60 балетов. Француз по национальности, большую часть жизни он прожил в России и считал ее своей второй Родиной, хотя так и не выучил русский язык. До сих пор балеты Петипа для каждой балерины – это «высший пилотаж» классического танца.
Итак – на пороге XX век. И неугомонный Михаил Фокин, будущий реформатор, а пока частый партнер Анны Павловой, в репетициях спрашивал ее: «Неужели тебе не наскучили эти старые балеты?» Что же такое был старый балет, как мы сейчас можем это понять? И что же казалось таким рутинным Михаилу Фокину? Рутинным казалось то, что форма балета всегда была одна и та же, в третьем акте – дивертисмент с обязательным Па-де-де главных героев, костюмы переходили из одного балета в другой, и можно было не отличить пачку в балете «Баядерка» от пачки в балете «Спящая красавица». Как с юмором замечал Фокин, балерина выходила на сцену с той же прической, с которой принимала вечером гостей у себя дома.
Михаил Фокин начал в 1906 году с постановки школьного спектакля «Сон в летнюю ночь». Своими новаторскими постановками он повел борьбу со всем обветшавшим и устаревшим в старом балете. Он искал для каждого балета свои средства выразительности, добивался единства костюма, игры, мимики, музыки. Считал, что надо использовать музыку классических композиторов для балета – Шопена, Бетховена, Моцарта. И Павлова становится идеальным партнером для этих поисков. Она с огромным удовольствием и интересом принимает участие в его первых хореографических опытах. Это были спектакли «Виноградная лоза», «Эвника», «Египетские ночи», «Шопениана». В своих воспоминаниях Фокин рассказывает, как перед премьерой балета «Египетские ночи» он пришел в гримерную Анны Павловой и стал наносить смуглый грим на ее руки и шею. Как ни странно, это было совершенно новаторски. И, безусловно, в постановках Фокина Павлова в первый раз смогла дать выход огромному артистическому дарованию, которое будет потом отличать ее во всех выходах на сцену.
Еще в 1907 году, став прима-балериной Мариинского театра, Павлова отправилась в первое самостоятельное турне в Стокгольм – Прагу – Берлин. А в 1909 году состоялись первые знаменитые «Русские сезоны» Сергея Дягилева в Париже, где Анна Павлова исполняла балет Фокина «Павильон Армиды» вместе с Вацлавом Нижинским, а также танцевала в балетах «Шопениана» и «Клеопатра». Именно изображение Павловой работы Валентина Серова украшало афишу первого «Русского сезона» в Париже. Но Павлова надолго не задержалась у Дягилева, в его прекрасной антрепризе. Она не хотела растворяться в великолепных постановках Фокина. Сама она говорила: «Спектакли Фокина так захватывают зрителя, что он уже не смотрит на отдельных исполнителей. Индивидуальность артиста пропадает для него. Париж знает русские балеты в постановках Фокина, но Париж не знает меня». В следующий раз они встретились только в 1913 году, когда Анна Павлова пригласила Михаила Фокина сделать постановки для ее собственной труппы.
Всю свою жизнь Павлова избегала предавать гласности свои личные дела. Правда, однажды она сказала: «Артист должен отказаться от брака, и все же, из уважения к моим английским друзьям, я должна была выйти за него замуж». Он – это Виктор Дандре, предприниматель, обер-прокурор Сената. Видимо, на одном человеке и замыкалась ее личная жизнь. Сначала он был поклонником балерины: именно он подарил ей белый зал с большим портретом Тальони. Потом стал ее возлюбленным и бессменным директором труппы. Они поженились тайно спустя много-много лет, и даже близкие друзья не знали об этом. А когда узнали – для них это было большим сюрпризом. Говорят, что при совершении бракосочетания она сказала ему: «Только не смей никому говорить! Я – Павлова, а никакая-то там мадам Дандре».
Вначале их совместная жизнь была омрачена сложностями в финансовых делах, которые вел Дандре. В результате – долги и долговая тюрьма. И без помощи Павловой Дандре оттуда не выбрался бы. В 1913 году, когда Павлова навсегда покидает Россию, Дандре следует за ней, и они не расстаются всю жизнь: он делил с ней и радости, и трудности гастрольной жизни, пережил ее на тринадцать лет и похоронен рядом с ней. Биография Анны Павловой, которую написал Виктор Дандре, до сих пор остается одним из самых полных интересных свидетельств ее жизни. 1913 год как бы проводит черту в жизни Анны Павловой и делит ее на две части, вторая из которых – жизнь в скитаниях, за границей, вдалеке от Родины. Это был ее выбор. Этот путь принес ей мировую славу, и этот путь она прошла вместе с Виктором Дандре.
Во время гастролей Большого театра в Лондоне в 1989 году я встретилась с кураторами Музея Анны Павловой. В то время музей представлял собой всего лишь одну комнату в знаменитом особняке Айви-хаус в пригороде Лондона, где жила и отдыхала Анна Павлова. Лондон и для моего отца всегда был особым городом, там его очень любили. Именно там он получал восторженные рецензии в прессе, именно там написали: «Его мозг танцует, а тело думает». И люди, которые сохранили теплую память о моем отце, пригласили меня в Айви-хаус. Признаюсь, я ехала туда с трепетом, потому что образ Анны Павловой для меня – особый. Ее женственность, ее удивительное миссионерское служение искусству для меня, балерины, стало путеводной звездой. В Айви-хаусе кураторы музея трепетно сохраняли фотографии, кадры кинохроники. Все было пронизано такой любовью! Я подошла к тому месту, где раньше было озеро, вспомнила фотографию, на которой Анна Павлова сидит на краю этого озера и обнимает за шею своего любимого лебедя. Она была большой любительницей животных – у нее было несколько собак, кошка, уникальная коллекция птиц. Она была щедра на эмоции и чувства. Жизнь ее – это яркое выражение фантастической, незаурядной личности, которая проявлялась во всем.
Как сложилось решение Анны Павловой уехать из России и колесить по странам и континентам? Трудно сказать. Наверное, за годы работы в Мариинском театре, за первые турне, которые состоялись в 1907–1908 годах, в ее душе сложилась цель, которой она потом служила всей своей жизнью. Этой целью стало просвещение людей и желание донести до каждого уголка Вселенной красоту балетного искусства. Это и стало ее миссией – открыть балет миру.
В начале XX века балет был очень мало известен как искусство. Если сейчас балет – элитарное искусство, то тогда он был суперэлитарным искусством: за исключением России и немного – Франции, его просто не было. И знаменитые «Русские сезоны» Сергея Дягилева стали революционными и открыли искусство балета миру. Во многом эти сезоны определили жизненный путь самой Павловой. Думается, что триумф «Русских сезонов» не стал внутренним и личным триумфом самой Павловой. Она была очень требовательной к себе, ревниво относилась к тому, что внимание Дягилева было больше приковано к Нижинскому, на которого строился репертуар. Как художник она не могла не оценить хореографию Фокина, которую сама танцевала в балетах, но она считала, что в балетах Фокина исполнитель растворяется, его не видно. Удивительно, но поначалу Павлова горячо разделила с Фокиным все новаторские идеи и стала для него лучшим партнером, творческим другом и соратником в его исканиях. И в то время ее безусловно называли революционеркой. Вероятно, больше всего Павловой импонировало то, что Фокин в своих спектаклях соединял танец и актерское искусство – танец становился говорящим. В этом была природа удивительного дара Павловой: делать танец говорящим. Во владении профессией она была безупречна. Те, кто могли обвинить Павлову в недостаточной техничности, замолкали, когда видели ее на сцене: секрет ее заключался в том, что она взяла технику и подчинила ее искусству. Но впоследствии, когда она увидела, как в балетах Дягилева все больше появляется современной пластики, суперсовременных сценических решений – она стала реакционеркой. Дошло до того, что, встречаясь с людьми, она могла спросить: «Скажите, вы на моей стороне или на стороне Дягилева?»
Еще до «Русских сезонов Павлова совершила несколько заграничных турне. Кстати, мне приятно было узнать, что ее первое турне началось с города Риги, где родился мой отец. После Риги шли Копенгаген, Стокгольм, Берлин. Где бы Анна Павлова ни появлялась – ее встречали овации зрителей. Думаю, что это был успех, с которым она не сталкивалась в Петербурге, хотя была успешной балериной и имела много поклонников. Помню рассказы моего отца о первых гастролях труппы Большого театра в Америке, когда от театра их провожала толпа и несла их на руках. Сейчас такого не встретишь, а тогда балет «открывал Америку».
А Павлова своим искусством открывала балет миру. Куда бы она ни приезжала – это был фурор, переворот. В Стокгольме шведский король не пропускал ни одного ее представления. Ей была вручена государственная награда, ее пригласили на прием во дворец и прислали за ней золоченую карету. Я даже представляю, как она сидит в этой золотой карете и чувствует себя маленькой девочкой, вспоминая свое детство; ей и забавно, и волнительно, и радостно. Я чувствую ее характер. Из воспоминаний ее современников, тех, кто знал и любил ее, возникает этот образ – нервный, страстный, разный, но всегда интересный. Женщины с кипучей энергией, женщины, которая любила играть в карты, женщины, которая могла, будучи в Сан-Франциско, настоять, чтобы ее проводили в приморский притон, где она пожелала увидеть современные танцы моряков и их подружек. И она туда пошла и не просто смотрела: со своим партнером Мордкиным она пустилась танцевать! И это тоже Анна Павлова…
В ее воспоминаниях есть строчки: «Все шли за моим экипажем без криков и рукоплесканий, потом долго стояли под моим балконом. Я вышла на балкон, и меня встретили целой бурей рукоплесканий, почти ошеломивших меня после этого изумительного молчания. В благодарность я могла только кланяться. Я не знала, что делать. Потом сообразила: бросилась в комнату и стала бросать в толпу цветы, подаренные в этот вечер мне, – розы, лилии, фиалки, сирень… Долго-долго толпа не хотела расходиться. Растроганная до глубины души, я обратилась к своей горничной, спрашивая, чем я так очаровала их. «Сударыня, – ответила она, – вы подарили им минуту счастья, дав им на миг забыть свои заботы». Я не забуду этого ответа, с этого дня мое искусство получило для меня смысл и значение».
Наверное, эти первые гастроли многое дали Павловой для понимания того, как жить дальше. И, конечно, она столкнулась с необходимостью создать свой собственный репертуар. Возможно, путеводной звездой стал тот самый знаменитейший номер, который поставил для нее Михаил Фокин, – «Лебедь», или «Умирающий лебедь». Может быть, именно тогда она почувствовала, что в этих маленьких миниатюрах она гораздо лучше может раскрыться, и именно они становятся ее маленьким спектаклем. Так на протяжении ее жизни будут появляться удивительные жемчужины – «Калифорнийский мак», «Стрекоза», «Ночь». Лебедь – образ, рожденный Анной Павловой, стал не только визитной карточкой великой балерины, но и символом русского балета. Личность Павловой придала образу Лебедя масштаб, трагическое звучание и необыкновенную красоту.
В Лондоне, на гастролях, мои английские друзья и поклонники балета спросили, не хочу ли я станцевать номер Павловой. «Какой?» – спросила я. Они предложили мне «Ночь» на музыку Рубинштейна. Я никогда не видела этого номера, но, как оказалось, у Павловой в Айви-хаусе была собственная кинокамера: она часто ставила ее и записывала свои танцы. В результате осталась большая кинотека с ее танцами. Для меня сделали ролик, и я посмотрела номер в исполнении Анны Павловой – «Ночь». Мне он очень понравился, этот номер вошел в мой первый творческий вечер и стал для меня особенным. Я долго его танцевала. Было очень трогательно, когда мои английские друзья принесли мне кусочек шелка с образцом цвета костюма жемчужно-серого оттенка. Этот номер очень артистичен: Павлова выходила с двумя гирляндами цветов в руках, на голове – легкое покрывало, которое она потом скидывала, разбрасывала гирлянды, и как будто бы освобождалась ее душа и открывалась Космосу.
В 1910 году Анна Павлова все реже появляется на сцене Мариинского театра, а ее гастрольные маршруты начинают пролегать по всему земному шару. Почему она обосновалась в Лондоне? Может быть, потому, что сразу почувствовала, как ее там полюбили. Ее первое выступление в 1910 году на сцене Палас-театра, где она выступала между эстрадными номерами, ничуть не принизило ее искусства, а наоборот, она стала притчей во языцех. Тогда говорили, что Павлова – это сумасшествие. Нормальным считалось вместо приветствия сказать друг другу: «Вы видели, как танцует Павлова?»
В 1913 году Павлова в последний раз приезжает в Петербург, чтобы станцевать Аспиччию в балете «Дочь фараона», в хореографии Мариуса Петипа. После этого она никогда не была в России и никогда больше не выходила на сцену Мариинского театра. А жизнь ее становится чередой непрерывных гастролей. Она в буквальном смысле живет в поездах, на кораблях, в автомобилях… она буквально живет на колесах. Ее можно назвать самой трудолюбивой балериной. Если перечислить все страны, где она была, и посмотреть на график ее жизни – трудно представить, как это можно выдержать. Она танцевала по семь дней в неделю, иногда сразу после спектакля спешила на поезд, чтобы потом ехать всю ночь и часть дня до следующей остановки, и там снова – подготовка к спектаклю.
В течение следующих одиннадцати лет Павлова объехала с труппой почти весь свет. Она много раз была в США, Канаде, Аргентине, Бразилии, Панаме, Перу, Мексике. Она танцевала на аренах для боя быков и в шикарных театрах. Зачем ей нужна была такая жизнь? Могла бы она жить по-другому? Конечно, могла. С ее славой она могла жить совершенно спокойной жизнью, танцуя иногда на лучших сценах мира, не перетруждая себя. Ей нужны были деньги? Нет, на ее счету в американском банке было около полумиллиона долларов, сумма – безумная для того времени. Соломон Юрок, знаменитый американский импресарио, который в течение многих лет организовывал ее гастроли по Америке, оставил трогательные воспоминания о ней. Они были друзья, они были по-человечески очень близки. Именно Юрок считает, что рождением американского балета можно назвать тот день, когда Павлова первый раз выступила на сцене Метрополитен-Опера. Это было удивительно, потому что импресарио, который устраивал ее гастроли в Метрополитен (тогда это был не Соломон Юрок), побоялся отдать ей на целый вечер сцену и поставил ее спектакль «Коппелия» после оперы «Вертер». Опера закончилась в половине двенадцатого ночи, и в это время на сцене появилась Павлова. Публика была в недоумении и осталась в зале, скорее, из любопытства. Но это был настоящий фурор! С этого момента Павлова стала неизменно любима в Соединенных Штатах Америки и очень много там гастролировала.
Могла бы Анна Павлова жить комфортной жизнью? Конечно, могла. Но она живет в Айви-хаусе только две недели, а все остальное время путешествует и танцует. Например, в 1925 году за двадцать шесть недель она выступила в 77 городах и дала 238 представлений. Сама Павлова говорила: «Жизнь танцовщицы многие представляют себе легкомысленной – и напрасно. Балерине приходится жертвовать собой своему искусству. А награда ее в том, что иной раз удается заставить людей забыть свои огорчения и заботы».
Итак, она непрерывно колесит по свету со своей небольшой труппой, в составе которой интернациональные балерины. Матери многих молодых танцовщиц считали, что отпускать молодую девушку на гастроли с труппой Павловой совершенно безопасно, потому что в труппе царила атмосфера дисциплины, труда и жертвенного служения искусству балета. Как много трогательных эпизодов можно прочитать в воспоминаниях танцовщиц из труппы Анны Павловой. Кто-то рассказывает о том, как Павлова оберегала их нравственность: порою на переездах она ходила по вагону и смотрела, что они читают, а юные танцовщицы, конечно, находили уловки – они узнали, что Павлова доверяет журналу «Сатердей ивнинг пост», и в этот объемистый журнал часто прятали бульварные романы. Тем не менее, Павлова ревниво следила за тем, чем живут юные артистки.
Однажды, после многонедельных поездок по Соединенным Штатам, труппа приехала в Вашингтон на три недели, но администрация не подумала о том, что нужно организовать балетные занятия перед выступлением. Артистки, конечно, обрадовались и пришли на спектакль непосредственно к началу. Вдруг раздается голос режиссера, который просит артисток подняться на сцену. На сцене Анна Павлова спрашивает каждую балерину: «Ты занималась сегодня?» – и в ответ слышит: «Нет». Тогда она говорит: «Я – Павлова, вы – кордебалет, я тренируюсь каждый день, а вы ничего не делаете. Итак, мы будем заниматься!» Все были ошеломлены: публика уже заняла свои места в зале, до начала спектакля осталось десять минут, а Павлова настояла, чтобы труппа делала балетный экзерсис. Артистки вспоминают, что Павлова сама занималась и сама давала урок. Так, как она занималась в тот вечер, та энергия, которую она вложила в этот балетный экзерсис, готова была сокрушить весь зал. Это был хороший урок для всех артисток.
Она очень серьезно относилась к каждому своему выходу на сцену, для нее все должно было быть безупречным – костюм, грим, подготовка к спектаклю. Как профессионал высокого уровня она не могла не понимать, что от многоразового исполнения одних и тех же вещей качество может теряться, может теряться глубина исполнения, поэтому она всегда очень много репетировала. Думаю, что это качество любого большого артиста. Мой отец, Марис Лиепа, говорил, что на сцену нужно выходить так, будто ты танцуешь последний раз. Он так и делал всю свою жизнь, и Павлова делала так же.
В череде беспрерывных гастролей она много раз бывала на Востоке. В Японии она вообще показала балет впервые. Для закрытого японского общества, с трудом воспринимавшего европейское искусство, приезд балетной труппы был невероятным событием. Восторг публики был неописуем! Здесь Анна Павлова тоже была первооткрывателем. Это сейчас Япония – одна из самых балетных стран: стоит появиться афише «Русский балет «Лебединое озеро» – огромные залы будут переполнены, билеты тут же раскупаются. И это достижение тех самых первых триумфальных гастролей Анны Павловой. Она не просто колесила по миру – она вникала в национальное искусство. Эти поездки для нее становились собиранием идей для новых танцев. В репертуаре ее гастролей было много танцевальных номеров, которые ей особенно шли: это были и мексиканские танцы, и Лезгинка, и японский танец. Особо хочу отметить ее индийские гастроли и рассказать о той роли, которую она сыграла в возрождении национального танца Индии. Страна и самобытность культуры Индии поразили Анну Павлову. В первый приезд она целую ночь провела, любуясь Тадж-Махалом, в ожидании, когда над ним взойдет солнце. В Индии она нашла много друзей из мира искусства. Она просила, чтобы ей показали народные танцы, и была удивлена и разочарована, когда узнала, что индийские народные танцы утеряны. Она не могла и не хотела в это верить! И как бывает, что мысль притягивает события, так случилось и в этот раз: многие тосковали из-за того, что национальный индийский танец умирает, и фактически благодаря кипучей энергии и энтузиазму Анны Павловой возродился индийский народный танец. Помимо этого, сама культура Индии вдохновила ее на создание трех балетов на индийскую тему. Она нашла индийского танцовщика Удая Шанкара, который потом много лет был артистом ее труппы, ездил с ней по миру, позже обрел самостоятельность и стал одним из родоначальников возрождения национальной индийской танцевальной культуры. Поэтому имя Павловой для Индии, для индийского народного танца так же велико и значимо, как и для классического балета.
«Давайте танцевать все больше и больше. Давайте завоевывать танцами красоту. Но красота не терпит дилетантства… служить ей – значит посвятить себя ей целиком, без остатка», – призывала Павлова и следовала этому. Строгая к себе, она иногда была недовольна неизменным горячим приемом зрителей, когда чувствовала, что танцевала хуже, чем могла.
К 25-летию смерти Анны Павловой вышла книга воспоминаний о ней. Там есть трогательные слова знаменитого американского импресарио Соломона Юрока о том, как он возил Павлову по Соединенным Штатам много раз, и она ласково называла его Юрокчик. Интересно, что когда мой отец, Марис Лиепа, ездил в составе труппы Большого театра в Америку и первый раз привез в Америку восстановленный им балет «Видение розы», импресарио этих гастролей был все еще Соломон Юрок. А сам Юрок считал, что именно тогда, когда он увидел впервые «Лебедя» в исполнении Анны Павловой, пришло решение, что отныне будет заниматься работой с балетными артистами.
Последний раз они виделись в Англии – Павлова попросила его приехать повидаться. Он был в Париже, она танцевала в Англии, и, конечно, он приехал навестить ее. Несколько дней они гуляли по городу, говорили. Юрок очень сожалел, что не сможет быть импресарио ее гастролей на следующий год. Что-то щемящее было в этой их встрече: может быть, гениям дана способность предчувствия – она как будто чувствовала, что они видятся в последний раз… А когда пришло время расставания, она вызвалась поехать провожать его на теплоход. Ее отговаривал Дандре, ее отговаривал Юрок – они хотели, чтобы она отдохнула и не утруждала себя поездкой, но она заплакала и сказала: «Как вы не понимаете, может быть, я никогда его не увижу?» И она поехала провожать его на теплоход, проверила, удобно ли он устроен, посмотрела, куда выходит окно его каюты, еще раз произнесла свое «Юрокчик». Они расстались. Когда он приехал в Америку, 20 января 1931 года, то прочел первое сообщение в газетах о том, что Анна Павлова, знаменитая русская балерина, впервые отменила свое выступление из-за болезни. Зная ее характер, он понял, что это серьезно… А 28 января 1931 года ее не стало, она не дожила до своего 50-летия ровно две недели. Ее последними словами были: «Приготовьте мне костюм Лебедя». Так может уйти из жизни только великая женщина и великая романтическая балерина.
Она навсегда осталась русской балериной, и в ее доме в Айви-хаус царила русская атмосфера. Она справляла русское Рождество и готовила подарки каждой балерине из своей труппы. На правах членов семьи рядом с ней жили костюмер и повар, которых она вывезла из России, Маня Харчевникова и Кузьма Савельев. А костюм для любой балерины, тем более такой требовательной, как Павлова, – это особый мир. Думаю, что именно Харчевникова была тем человеком, который неизменно сопровождал ее из грим-уборной за кулисы, где она перед выходом на сцену знакомым всем движением крестилась и выходила на сцену.
О Павловой написаны тома книг, сохранилось множество ее фотографий, а она любила и умела фотографироваться. Можно прочитать многочисленные воспоминания обожавших ее близких людей, поклонников, тех, кто видел ее много раз, или тех, кто видел ее только однажды, но сохранил ее образ на всю жизнь. Но все эти воспоминания, фотографии, сделанные с чувством – все это лишь на йоту передает истинный масштаб ее личности. Балерины, символа русского балета.
Матильда Кшесинская (1872–1971)
Ее имя и сейчас будоражит и привлекает. Больше всего современную публику интересует тот факт, что в свое время ею был увлечен последний российский император Николай II, а затем она была возлюбленной двух великих князей – Сергея Михайловича и Андрея Владимировича, ставшего в эмиграции ее мужем. В своих воспоминаниях Матильда Феликсовна придает огромное значение роману с наследником и будущим императором Николаем II. Но я, будучи большой почитательницей царской семьи, прочитав много воспоминаний об удивительной любви императора Николая II и его супруги Александры Федоровны, защищая эту большую, настоящую любовь, должна свидетельствовать, что именно об этой Любви я бы написала с «большой буквы».
Родилась Матильда в 1872 году в балетной семье. Отец – поляк-танцовщик, его называли «король мазурки», Феликс Гржезинский, на сцене – Кшесинский. А мать, Юлия Доминская, артистка кордебалета. Дети по традиции шли по стопам родителей: и Матильда, которую в семье звали Маля, и ее брат с сестрой тоже стали артистами балета.
С учителями ей повезло, она занималась у блистательных педагогов – Льва Ива́нова и Христиана Йогансона. В день своего выпуска 17-летняя Маля танцевала па-де-де из балета «Тщетная предосторожность». В будущем этот спектакль станет одним из любимейших и самых лучших в ее сценической карьере. Этот спектакль по традиции посетила царская семья, Матильду приветствовал сам Государь-император Александр III. Он произнес те слова, которые стали для юной Кшесинской лозунгом ее жизни на сцене: «Будьте нашим украшением балета». На обеде, который следовал после концерта, она познакомилась с юным наследником Николаем II. Роман длился четыре года и закончился, когда была объявлена помолвка Николая с принцессой Алисой. Сама Матильда пишет: «После помолвки он просил назначить последнее свидание, и мы условились встретиться на Волхонском шоссе у сенного сарая. Я приехала из города в своей карете, а он – верхом из лагеря. Как это всегда бывает, когда хочется многое сказать, а слезы душат горло, многое остается недоговоренным. Когда наследник поехал обратно в лагерь, я осталась у сарая и глядела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся вдали. Я не плакала уже, но чувствовала себя глубоко несчастной. И пока он медленно удалялся, мне становилось все тяжелее и тяжелее».
Балерина Кшесинская быстро научилась использовать близость ко Двору в своей сценической карьере. А разговоры об этом подогревали интерес публики к ее выходам на сцену.
Со времен учебы идеалом для Мали были виртуозные итальянские балерины, особенно ей нравилась Вирджиния Цукки. Кшесинская взяла себе за правило не только догнать итальянок, но и перегнать их. Будучи артисткой Мариинского театра, она брала уроки у знаменитого педагога Энрико Чекетти. Всю жизнь ее отличало невероятное трудолюбие. В эпоху своего царствования на мариинской сцене, на которой она была хозяйкой в течение нескольких десятилетий, она сама выбирала даты своих спектаклей и назначала их в разгар балетного сезона. В остальное время она любила отдыхать, давала балы, устраивала приемы. Но за месяц до спектакля включалась в жестокий режим: соблюдала строжайшую диету, очень много репетировала, ложилась спать в десять часов вечера, в день спектакля оставалась в постели до полудня и за два часа приезжала в театр, чтобы сделать грим и балетный экзерсис. Эти две полярные стороны балерины Кшесинской меня особенно поражают – умение быть невероятно деловой в жизни и честно, требовательно относиться к тому, что она делает в профессии. Ее никогда нельзя было обвинить в том, что она пользуется незаслуженным успехом. Она, действительно, была непревзойденной в своем репертуаре.
Балет Петипа «Дочь фараона» она называла своей лучшей ролью, говоря: «Это мой балет». Также любила она и другой балет Петипа – «Эсмеральда». Будучи юной балериной, Маля подошла к великому маэстро и попросила партию Эсмеральды. Она сказала, что очень бы хотела станцевать эту роль. Плохо говорящий по-русски Петипа спросил ее:
– А ты любить?
Она утвердительно кивнула.
– А ты страдать?
Она не нашла, что ответить – тогда еще страдание не вошло в ее жизнь. На это Петипа сказал:
– Только когда страдать, можно быть Эсмеральда.
Придет время, и она станет одной из лучших исполнительниц этой роли. Мэтр балета Мариус Петипа не мог не уважать в Кшесинской виртуозную артистку, но в его воспоминаниях встречаются очень нелицеприятные выражения в адрес балерины, и касаются они умения поворачивать ситуации так, как ей удобно, как ей хочется. Стоит только вспомнить знаменитый случай с директором Мариинского театра князем Волконским, который из-за самовольства Кшесинской вынужден был подать в отставку. Кшесинская любила обновлять свои костюмы без разрешения дирекции. Так случилось и в тот раз, когда князь Волконский вынужден был объявить ей выговор и наложить на нее штраф. Тогда Матильда обратилась за поддержкой к покровителям, штраф аннулировали, а Волконский вынужденно подал в отставку, которая была принята. Уже следующий директор – Теляковский – был осмотрительнее предыдущего, хотя в своих воспоминаниях характеризовал Кшесинскую за интриги как «нравственно-нахальную, наглую балерину». Она решилась на невероятный для балерины поступок – в то время прима-балерине иметь ребенка казалось совершенно невозможным. Теляковский писал в своих мемуарах: «Кому будет приписан ребенок – еще не известно. Кто говорит, что Великому князю Сергею Михайловичу, а кто – Великому князю Андрею Владимировичу». Сомнения развеяла сама Кшесинская в воспоминаниях: отцом будущего ребенка был князь Андрей Владимирович – племянник ее гражданского мужа, князя Сергея Михайловича. В июне 1902 года Кшесинская родила сына Владимира и через два месяца уже вышла на сцену. А Сергей Михайлович принял ребенка, дал ему свое отчество и был любящим отцом.
Также, одна из немногих, Кшесинская имела личные гастроли в парижской Гранд-Опера. После академических балетов Петипа пробовала танцевать и в новаторских постановках Михаила Фокина – «Эвника», «Павильон Армиды». Кстати, именно она впервые станцевала балет «Павильон Армиды» Но у Дягилева Матильда не могла блеснуть виртуозностью танца, и потому была малоубедительна. Думаю, что как умная балерина, она это поняла и вернулась в те спектакли и роли, которые ей были ближе и в которых она блистала. Так в жизни этой удивительной женщины и, безусловно, талантливой артистки переплетаются интриги, любовные истории и блистательные выступления в разных спектаклях и ролях.
Матильда Кшесинская была обладательницей уникальной коллекции драгоценностей. К ее сожалению, в 1917 году они оказались утерянными, потому что были заложены в банке. В эмиграцию она вывезла ту небольшую часть, которая была при ней. Вместе с революцией она потеряла многое: потеряла покровителя – Великого князя Сергея Михайловича, который погиб в Алапаевске вместе с Преподобномученицей Великой княгиней Елизаветой и другими членами царской семьи, потеряла она свою власть, которой пользовалась в Мариинском театре, потеряла уникальный особняк на Каменноостровском проспекте, который и сейчас является украшением Петербурга. В этом доме в стиле модерн разместился тогда штаб большевиков.
– Что будет с нашей несчастной Родиной? Что будет с нами? – горевала балерина.
Она покинула Россию, отплыв из Новороссийска. В эмиграцию за ней последовал Великий князь Андрей Владимирович. Сначала был Константинополь, потом вместе с Андреем Владимировичем они обосновались в Париже, в фешенебельном шестнадцатом округе. Там Кшесинская открывает балетную студию. У нее занимаются будущие «звезды» балета Марго Фонтейн, Иветт Шовире и многие-многие другие.
Матильда Кшесинская, будучи азартной и на сцене, и в жизни, пристрастилась к рулетке, где ее звали «Мадам 17», потому что она неизменно ставила на число 17. Возможно, это было связано с 1917 годом?
Она прожила долгую жизнь. До конца дней сохранила ясный ум, и память, и царственную походку. А когда в 1958 году на гастроли в Париж приехал Большой театр, Кшесинская, которая выходила к тому времени из дома только в свою студию, поехала в Оперу. Захотела посмотреть русских. «Я плакала от счастья. Это был тот же балет, что я видела сорок лет назад, обладатель того же духа и тех же традиций. Россия способна как никто сочетать технику и вдохновение» – так написала она в своих мемуарах.
Матильда Феликсовна Кшесинская не дожила до своего столетия всего несколько месяцев и умерла в 1971 году. Уже в эмиграции она все-таки добилась того, о чем мечтала много лет – титула княгини Романовской-Красинской, когда обвенчалась с князем Андреем Владимировичем. Именно под этой фамилией она украсила генеалогическое дерево рода Романовых. Светлейшая княгиня Мария Феликсовна Романовская-Красинская похоронена на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Несмотря на все перипетии ее жизни, которые читаются как интереснейший, захватывающий авантюрный роман, прежде всего в ней мы ценим носительницу великих русских традиций классической русской балетной школы, удивительную, интересную, самобытную артистку.
Тамара Карсавина (1885–1978)
Она поэтично вошла в число балерин, которые были названы Сергеем Лифарем «тремя грациями русского балета», и по праву встала в один ряд с великой Анной Павловой, Ольгой Спесивцевой, заняв свое место среди них. Мой рассказ – о Тамаре Карсавиной.
Три легендарные балерины, танцевавшие в Мариинском театре в одно время. Эти удивительные женщины прославили не только театр, но и школу, в которой учились, и во многом стали олицетворением этой школы за рубежом. Каждая из них в свое время была связана с «Русскими сезонами» Дягилева, и слава каждой была огромна. Они такие разные – Анна Павлова, Ольга Спесивцева, Тамара Карсавина. Образ трех граций навеян, конечно, тремя танцующими девушками с картины Боттичелли «Весна». Из трех муз судьба Тамары Карсавиной, пожалуй, была самой счастливой и самой реализованной. Она прожила долгую жизнь, была музой Михаила Фокина и партнершей Вацлава Нижинского, примой «Русский сезонов». Ее называли воплощением женской красоты Серебряного века, ей посвящали стихи Ахматова, Гумилев и Кузмин, ее портреты писали лучшие художники того времени – Серов, Бакст, Сомов, Добужинский.
Тамара Карсавина родилась в семье танцовщика, солиста Мариинского театра. В свое время Платон Константинович Карсавин был учеником самого мэтра, Мариуса Петипа, и неизменным участником его спектаклей. В своих замечательных и очень талантливо написанных мемуарах Карсавина рассказывает о том времени и людях, с которыми она общалась. Она назвала свои мемуары «Театральная улица» и писала их где-то между Парижем и Лондоном, когда была уже известной балериной. Вся жизнь, связанная с Россией и императорским театром, была уже позади, жестко прерванная Октябрьской революцией.
Конец ознакомительного фрагмента.