Люка и Дима
Наш Димочка благополучно отслужил после окончания института полтора года в конном полку под Москвой и вернулся домой целый и невредимый. И… загулял. Жили мы тогда уже не на окраине Москвы, а в самом центре, на Чистопрудном бульваре, прямо напротив театра «Современник». Все наши друзья и знакомые, конечно, часто наведывались к нам. Там было уютно, красиво и весело. Мы всегда любили гостей. А уж не зайти к нам после спектакля! Такая глупая мысль просто никому не приходила в голову. Двери дома были открыты и для наших, и для Диминых друзей.
Вернулся Дима из армии почему-то при деньгах. У нас денег не брал, каждый вечер куда-то отправлялся вдвоем с Федей Бондарчуком (они вместе учились во ВГИКе и вместе служили) и возвращался чаще всего на рассвете, или вовсе к утру. И каждый раз я волновалась за него. Телефонов мобильных еще не было, из уличных телефонных будок Дима звонить не хотел и вообще не хотел никакой опеки, дорвался до свободы и как все двадцатилетние считал себя абсолютно взрослым и самостоятельным. Материальная независимость от родителей была не на последнем месте.
Беспокойство мое от этого не уменьшалось, а только росло. На дворе 1990-е годы, в самом разгаре перестройка, СССР канул в Лету, кругом не просто беспорядок, а на улицу выходить опасно. Только молодых все равно не удержишь. И как-то раз я (опять не сплю всю ночь) дождалась прихода гуляк, и только они переступили порог, как тут же и получили от меня по полной программе. Дима увернулся и юркнул в свою комнату, а бедный Федя, воспитанный мальчик, послушно стоял передо мной и вынужден был выслушивать гневную тираду про неуважение к родителям, про поведение, недостойное приличных людей и прочую ерунду.
Когда, наконец, я умолкла, терпеливый Федя сказал:
– Знаете, Вы очень похожи на мою маму.
– Неужели такая же красивая?
– Нет, так же ругаетесь.
Мы оба расхохотались, и на наш смех из своей берлоги робко вылез Димочка, понял – опасность миновала, весь удар на себя принял Федя.
У Димы началась активная жизнь, долго гулять не получилось, надо было искать работу, и работа скоро нашлась, на Мосфильме. Дима стал много ездить по стране с разными съемочными группами и однажды путешествовал по Средней Азии с англичанами, а когда вернулся, практически свободно заговорил по-английски.
Люка с нами уже давно не жила и по Димочке своему безумно скучала. Повидаться с ним у нее никак не получалось, хотя она довольно часто к нам приезжала. Дима был всегда занят и всегда не дома. В силу занятости Люке не звонил, а она ждала. Все это время она копила ему деньги, каждый месяц отщипывая от своей крохотной зарплаты. Мало ли что! Пусть у мальчика будет на черный день. Целых пятьсот рублей накопила, пока он в армии служил. Огромные для нее деньги. Принесла к нам, отдала Гене, чтобы он, когда сочтет нужным, передал их её дорогому Димочке. Надежнее способа деньги сохранить и придумать было нельзя.
Тут пришла та самая, Павловская денежная реформа девяностых, и все деньги, в том числе Люкины, превратились в пыль. Мы Диме так и не сказали ничего, а Людмила Андреевна, надеюсь, считала, что Дима их давно потратил.
Несколько лет прошло, а Дима так Люке и не звонил. На мои многочисленные недоуменные вопросы не отвечал, сердился, объясняться не хотел. Дима, вообще-то, человечек добрый, отзывчивый и щедрый, а с Люкой его как заклинило. Мы ничего не понимали.
Я часто Люку навещала. Она давно уже не работала. А зачем? Димочки в детском саду давно нет. Кого любить? Скоро после неудачной операции ослепла на оба глаза и из дома больше не выходила, звала смерть, ей было за девяносто. В день рождения я как всегда собиралась ее поздравить.
– Дым, я еду к Люке. Не хочешь со мной?
И вдруг:
– Очень хочу.
– Я сейчас за тобой заеду.
Люка меня ждала, а про Диму не знала. Вхожу в комнату, Дима в нескольких шагах за мной.
Людмила Андреевна напряженно поворачивается в мою сторону, на ее слепом лице радость, слезы и боль.
– Там Дима?
– Да, Люка. Это я.
Дима бежит к ней, садится рядом на диван, обнимает, целует, и оба они плачут.
– Люка, ты прости меня, дурака. Прости меня, пожалуйста.
– Конечно, Димуля, я давно тебя простила. Ты пришел, пришел. Теперь я могу спокойно умереть. А то я все тебя ждала. Вот ты и пришел.
И плачут горько и радостно. Оба. Потом лицо у Димы светлеет. Он успокаивается. И с тех пор (я чувствовала) был мне благодарен за то, что сняла с него жуткую тяжесть за необъяснимую эту вину. Однажды не позвонил, потом не смог преодолеть комплекс вины, и если бы не я, так и остался бы с этим жить. А как с этим жить? Невозможно.
Люка умерла скоро, всего несколько месяцев еще пожила. Мы с Димой и Геной ее похоронили, поплакали все вместе, помянули у нее дома вместе с соседями, которые теперь будут жить и в ее комнате, в отдельной, больше не коммунальной квартире.