Глава 10. Татьяна Ройзман: хозяйка шкафа с «прижизненным Есениным»
В поисках литературных соратников Сергея Есенина
В 1970—80-е годы слава Есенина, если можно так сказать, достигла самого пика: выходили собрания его сочинений, постоянно переиздавалось «Избранное», в творческих клубах столицы, во дворцах культуры проходили памятные вечера, на которых выступали есениноведы, поэты, ну и, конечно же, те, кто мог рассказать о Есенине «из первых уст». Ведь были еще живы сестра Есенина и его дети, а также некоторые литераторы есенинского круга. Пресса и телевидение постоянно говорили о сложном творческом пути скандального пиита. Но советская цензура в угоду идеологии жестко ограждала читателей от разного рода «разночтений» в отношении и самой поэзии Есенина, и его драматической судьбы.
Я многое читал о Есенине из выходившего в те годы, и, чувствуя некую недосказанность, уход от подлинной его биографии, всегда стремился приблизиться «к оригиналу», приглашая на литературные вечера, которые вел в разных столичных клубах, людей, лично знавших поэта или глубоко изучивших его биографию. Перед публикой выступали Константин Сергеевич Есенин, Рюрик Ивнев, Мария Чагина, Василий Казин, Илья Шнейдер, литературоведы Сергей Кошечкин, Петр Юшин, Владимир Вдовин, Владимир Белоусов… Надо сказать, что моя журналистская карьера в популярном журнале «Огонек» началась именно с есенинской темы. Я обнаружил в Москве некоего Лазаря Борисовича Фридмана, который в 20—30-х годах занимался издательской деятельностью и был знаком с Есениным. Почему «обнаружил»? Лазарь Борисович всю жизнь никому не рассказывал о близости с «опальными» литераторами 20-х годов. Считал: меньше болтаешь – крепче спишь… Времена были «скользкие». Но мне удалось его разговорить. Показал он и свои сокровища, разложив передо мной, точно алмазные россыпи, прижизненные сборники Есенина и его соратников, на некоторых из них стояли дарственные надписи. Об этих редкостях я написал заметку и принес ее заведующему отделом литературы журнала «Огонек» Владимиру Петровичу Енишерлову. Материал опубликовали, и я стал постоянным автором популярного издания, а вскоре и его штатным сотрудником.
Однажды мой тогдашний начальник по работе в издательстве «Советский писатель» Борис Яковлевич Шиперович (он был завотделом библиографии и пропаганды книги, а я редактором этого отдела) на каком-то книжном вечере в Центральном доме работников искусств познакомил меня с легендарной тогда персоной в столичных литературных кругах – Ильей Ильичом Шнейдером.
Судьба Шнейдера яркая и трагическая. В 20-е годы по направлению Луначарского он работал секретарем у Айседоры Дункан, сопровождал ее в гастрольных поездках. Целых три года волей-неволей был свидетелем горького романа Дункан и Есенина.
С 1922 по 1946 руководил школой, студией, а потом и Московским театром имени А. Дункан. 2 апреля 1949 года Шнейдера арестовали и приговорили к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Валил лес, грузил щебень, чистил общежития. В лагере начал записывать свои воспоминания и после реабилитации в 56-м, закончив их, издал знаменитую книгу «Встречи с Есениным». Воспоминания имели колоссальный успех. По слухам, Шнейдер, живший после возвращения из лагеря на Пушечной улице, спал на развалюхе-диване, замечательном тем, что его хозяин якобы много лет назад предоставлял его для свиданий поэта и танцовщицы. Если это не плоды его старческой фантазии, то я, бывая в гостях у Ильи Ильича и расспрашивая его о былом, сам сиживал на этом «раритете».
Так вот, однажды он назвал имя Матвея Ройзмана, которое мне было знакомо по книге воспоминаний «Все, что помню о Есенине». Илья Ильич добавил, что Матвей Давыдович умер несколько лет назад, но жива его вдова – Татьяна Лазаревна. «Если тебе интересно с ней пообщаться, я дам телефон, живет она в центре», – сказал Шнейдер.
Рукописный первоисточник рассказов о мятежной молодости
…Дверь квартиры на третьем этаже дома 1а по Козицкому переулку открыла довольно приятная большеглазая дама. Я сразу понял, что еще в недалеком прошлом, скажем, лет двадцать назад, она была весьма и весьма привлекательна. И не ошибся: когда мы подружились, она подарила свою фотографию – на ней красивая, чувственная женщина, по которой наверняка воздыхали мужчины.
Темные густые волосы, едва заметная еврейская горбоносость, пронизывающий, но теплый взгляд выдавали неравнодушную к мужскому вниманию особу, мягкий приветливый голос волей-неволей звал к ответным, естественным знакам внимания собеседника противоположного пола.
– Я Татьяна Лазаревна, а вы – Феликс? Очень рада. Проходите вначале сюда, на кухню. Я угощу вас чаем с малиновым вареньем.
Так началось мое общение, переросшее в теплую, искреннюю дружбу с вдовой близкого Есенину человека, его литературного соратника. Когда Татьяна Лазаревна повела меня по квартире и я еще в коридоре увидел полки, уставленные книгами с пола до потолка – собраниями сочинений в твердых кожаных переплетах конца XIX века; изданиями, вышедшими до революции и ставшими раритетами, ибо почти все были уничтожены как не вписавшиеся в советскую идеологию; прижизненными томами Толстого, Чехова, Амфитеатрова, Бунина, Мережковского, Андреева, Достоевского; книгами по пресловутому еврейскому вопросу, специально переплетенными, видимо, с целью спрятать корешки с названиями, и многими-многими другими, привлекшими мой библиоманский взгляд, – я задрожал, как осиновый лист в бурю.
Но это было только начало – другая сторона коридора (о боже!) была увешана фотографиями самых знаменитых поэтов и писателей от начала XX века до 30-х годов с их дарственными надписями Матвею Ройзману. Блок и Городецкий, Кусиков и Маяковский, Гиппиус и Демьян Бедный, Рукавишников, Катаев, Ивнев… И, конечно же, Есенин… Целая экспозиция уникальных снимков.
Думаю, что их было не меньше тридцати-сорока.
Но самое главное, самое потрясающее ждало меня впереди! В дальней комнате я не мог не обратить внимания на старинный резной шкаф, заполненный тоненькими, изящными книжечками (я мгновенно понял, что здесь хранится самое сокровенное) – прижизненными изданиями Есенина, а также альманахами символистов, имажинистов и акмеистов, мемуарами первых послереволюционных лет, папками с какими-то документами…
Но до поры до времени я сдерживался, как мог. Исчерпав темы наших разговоров, касающиеся моего интереса к Матвею Ройзману как близкому Есенину человеку, я почувствовал, что меня тянет в этот дом уже другое – охотничий инстинкт библиофила. И в одну из встреч я решил раскрыться…
– Не хотели бы вы, дорогая Татьяна Лазаревна, расстаться с какой-нибудь из книг? – несмело спросил я.
– Что вы имеете в виду?
– Никак не могу раздобыть для своей коллекции сборник Есенина «Русь советская», изданный в Баку с предисловием Петра Ивановича Чагина.
– А вы знаете, что вдова Чагина – Мария Антоновна – живет в Москве?
– Знаю, конечно, и знаком с ней. Но этой книги у нее нет.
Неожиданно Татьяна Лазаревна произнесла:
– Ну, покопайтесь в этом шкафу, может быть, найдете…
Несмотря на свою занятость в журнале «Огонек», регулярные командировки, я старался при любой возможности попасть в дом, примыкающий к знаменитому дворцу княгини Волконской на улице Горького, давно уже занимаемый легендарным Елисеевским магазином. Что греха таить, приходил я сюда не только из-за приглашений гостеприимной хозяйки квартиры попить чайку с малиновым вареньем, но и по библиофильскому влечению. «Шаря по полкам жадным взглядом», я не выклянчивал приглянувшиеся мне раритеты, а платил за них столько, сколько просила Татьяна Лазаревна. Иногда я, ориентированный в книжном рынке намного лучше, чем она, поправлял ее и, не жадничая, давал истинную цену редкого издания. Но бывало и такое: «Я дарю вам эту книгу, – радушно-искренне восклицала Татьяна Лазаревна, – вижу, как вы в нее вцепились…»
Приходил я в дом на Козицком с цветами или с бутылкой шампанского, и мы подолгу, иногда часами, вели светские беседы. Хозяйка с удовольствием рассказывала о своем муже, о его дружбе с Сергеем Есениным и другими литераторами 20—30-х годов. Я расспрашивал вдову писателя и о ее судьбе, о том, что помнит она о литературно-театрально-элитной Москве прошлых десятилетий. Она называла имена московских красавиц, подруг, любовниц писателей и актеров, вспоминала громкие вечера в Центральном доме актера, по соседству с которым жила. Я расспрашивал ее о трагической судьбе Зинаиды Райх, одной из жен Есенина, о возлюбленной Колчака Анне Тимиревой, о Лиле Брик, о Зое Федоровой… Меня интересовала реакция ее мужа, видного московского культурного деятеля, на партийные решения по Ахматовой и Зощенко, на письмо Булгакова Сталину и, конечно же, то, как он выжил в страшные сталинские годы. Одним словом, я все чаще рвался в квартиру, где витал в самом прямом смысле книжный дух прежних легендарных эпох, дух Есенина, имажинистских скандалов, любовных историй и драм. Ведь о многом я узнавал прямо из первоисточника – из толстенного, специально переплетенного фолианта, заполненного записями Матвея Давыдовича о давних временах, о друзьях-товарищах, о своей мятежной литературной молодости. Записи, казавшиеся мне особенно любопытными, я наговаривал на диктофон. Иногда Татьяна Лазаревна меняла тему и рассказывала о своем сыне Вениамине, который занимался наукой и, что ей было очень приятно, с большим уважением относился к отцу, его творчеству.
Сейчас мне трудно сказать, кто первым из нас звонил друг другу: я – Татьяне Лазаревне или она – мне. Но помню, мне начинало казаться, что Татьяна Лазаревна, встречаясь со мной, приглашая меня в свой дом и заводя беседы на отвлеченные от книг и литературы темы, скажем, о том, что женщина должна как можно дольше сохранять свою женскую сущность и притягательную силу, пыталась, возможно, хоть на самую малость вернуть себя в былые романтические года. Недаром она оглядывалась на примеры Любови Орловой или Татьяны Окуневской, которые как будто совсем не старели…
В один из вечеров после нашей долгой беседы на разные темы она протянула мне нашумевшую книгу Матвея Давыдовича «Все, что помню о Есенине», вышедшую в 1973 году, за несколько месяцев до его смерти, и произнесла: «Это вам на память о нашем знакомстве».
Дома, перелистывая книгу, я обнаружил небольшой листок бумаги, на котором рукой Татьяны Лазаревны были написаны четыре стихотворные строчки.
Прочитав их, я смутился: это было почти признание в любви. Оно привело меня в замешательство. Как теперь вести себя с Татьяной Лазаревной? Говорить ли ей о своей находке или промолчать? Я решил промолчать.
Вскоре я узнал о ее смерти.
1985
Неожиданное предложение
Во время перестройки мои журналистские интересы вышли за пределы Советского Союза, и одной из тем стала тема русской эмиграции, судеб соотечественников, оказавшихся после революции и войны на чужбине. США, Франция, Италия, Канада, Германия… Поездки, встречи, интервью, работа над книгами… Кстати, одна из передач «Зеленой лампы» была посвящена есенинской теме. Ко мне в гости пришли известный литератор, написавший исследование о гибели поэта в гостинице «Англетер», актриса, декламировавшая «Персидские мотивы», журналист, раскопавший неизвестные данные об Айседоре Дункан. Могла бы участвовать в передаче и Татьяна Лазаревна, но, увы…
Однажды раздался телефонный звонок. Звонил Вениамин Матвеевич Ройзман. Он попросил меня прийти к нему поговорить по важному делу. Может, наследник библиотеки хочет расстаться с какими-то книгами? Время-то на дворе голодное. Я знал, что он работал в техническом институте научным сотрудником, а наука в нашем государстве особо не кормит.
Вениамин Матвеевич принял меня на кухне. По его настроению я сразу почувствовал: что-то случилось.
– Феликс, у меня к вам есть одно предложение. Моя жизнь резко меняется. Я уезжаю в Америку. Вы же видите, что здесь происходит…
Он тяжело вздохнул и решительно проговорил:
– Вы не могли бы купить эту квартиру?
Несмотря на то что Ройзман увидел в моих глазах легкую растерянность и ощутил, что я без особого энтузиазма реагирую на его предложение, он добавил:
– Моя ситуация требует срочного разрешения. Так вышло. Выездные документы уже готовы.
Надо сказать, что наш семейный бюджет испытывал явный недостаток, и, если честно, я должен был сразу отвергнуть эту абсолютно нереальную для меня сделку. Но некий азарт обуял меня в те минуты.
– Ну, хорошо, Вениамин, сколько же стоит ваша квартира? – выдохнул я.
– Я бы хотел 86 тысяч долларов… Не удивляйтесь – со всей мебелью, с библиотекой и автографами. Часть архива, правда, сдана мною в литературный музей.
Этот, выражаясь современным языком, бонус, предложенный хозяином квартиры, меня добил. Я окаменел. Мне показалось, что я схожу с ума. На мгновение я представил себе содержимое старинных шкафов, стоящие на полках книжные раритеты, автографы знаменитых писателей и поэтов, украшавшие длинный просторный коридор. Но в те же секунды я понял, что эти сокровища никогда не станут моими. Названная Ройзманом сумма была по тем временам (начало 90-х) огромной и для меня неподъемной. Наверное, в тот вечер я постарел на несколько лет.
Эта драматическая история кончилась банально: для приличия взяв на раздумье какое-то время, через пару дней я позвонил и отказался от волшебного предложения сына незабвенной Татьяны Лазаревны.
Что стало с квартирой в Козицком переулке, кому достались библиофильские сокровища друга Есенина, не знаю. Но сегодня, спустя много лет после тех событий, я решил рассказать о семье, пережившей многое из того, чем был богат и беден XX век. О дружбе с прекрасной большеглазой женщиной, загадочно не чувствовавшей своего возраста.