Глава 3. В которой свеча почти догорает
Отдельная гостиная в этой йоркской таверне была более чем скромной, но в одном она походила на гостиные в лучших лондонских домах – за ужином все говорили очень много, главным образом – про нее, но при этом – не с ней самой. Так что ей было совсем не трудно отодвинуть свой стул и незаметно выскользнуть из комнаты.
Уже в коридоре Одрина выдернула из настенного канделябра горящую свечу. Снизу, из общего зала, доносились громкие голоса, смех, стук кружек и звяканье посуды. К счастью, находившиеся там люди были вне поля зрения – как и те, которых она только что оставила в гостиной. И, слава богу, никто ее сейчас не видел.
Сальная свеча источала не очень-то приятный запах, а язычок пламени то и дело колыхался от ее дыхания. Одрину пробирала дрожь – она в гостиной так и не отогрелась, а все ее тело, казалось, ныло и болело от усталости.
«Этот отъезд сам по себе означает скандал… Я не желаю видеть тебя в Лондоне…» – вспомнились ей слова отца.
Да-да, так сказал ее собственный отец!.. Человек, который решил ехать в Лондон вместе с похитившим ее негодяем… А ведь мог бы взять с собой свою дочь, не так ли? И в чем же ее вина? Лишь в том, что она в какой-то момент совершила ошибку.
Хотя Одрина и прополоскала рот, привкус опийной настойки все равно ощущался, и от этого ей было не по себе. Так же как и от того, что она неожиданно оказалась в Йорке, став чуть ли не соучастницей негодяя… А ее единственный потенциальный союзник – этот неуклюжий и несколько заносчивый молодой американец.
Младший Резерфорд сказал, что верит ей… Что ж, уж лучше иметь такого союзника, чем совсем никакого. К тому же… Хотя его манеры были несколько грубоватыми, но зато руки… они казались совершенно иными – осторожными и деликатными, гораздо более почтительными, чем его слова.
Однако сейчас ей было необходимо услышать слова Ллуэлина и высказать ему все, что она о нем думала. По выражению Резерфорда, тот сейчас «наслаждался одиночеством», и Одрине не составило труда его отыскать.
На самом верхнем этаже и потолки оказались пониже, и интерьер попроще, а по обеим сторонам коридора располагались совсем крохотные, наверное, номера. И постоянно слышались стуки в дверь из одного из них. А слуги здесь… Одрина осмотрелась, вставляя свечу в канделябр на стене. Слуги здесь, похоже, совершенно отсутствовали. Должно быть, ее отец удалил их отсюда с помощью звонкой монеты. Что ж, на сей раз он все продумал, все учел… А вот если бы несколько месяцев назад он обратил внимание на то, с кем его дочь проводит время…
Ах, даже незначительное родительское вмешательство могло бы в самом начале пресечь ее шалости с Ллуэлином. Флиртуя напропалую, с восторгом «исследуя» силу своих женских чар, она совсем потеряла голову. Как жаль, что ее никто вовремя не остановил, что никто не обратил внимания на ее поведение…
Увы, никто этого не сделал. И вот теперь она осталась совсем одна – без семьи и без друзей.
Досадливо поморщившись, Одрина несколько раз ударила кулаком в дверь, из-за которой доносились крики и стук. На несколько секунд воцарилась тишина, затем послышался знакомый голос:
– Кто там?
– Это я, леди Одрина. Ллуэлин, ради бога, перестань грохотать, а не то я прикажу связать тебя и бросить в подвал.
Данная угроза была подсказана младшим Резерфордом, и Одрине в общем-то нравилась идея насчет подвала.
– Ах, дорогая, наконец-то!.. Выпусти меня! – раздалось из-за двери.
– Как бы не так, – ответила девушка. – Раз уж ты заставил меня мерзнуть в холодной карете всю дорогу от Лондона, то изволь хотя бы недолго посидеть в одиночестве в достаточно теплой комнате. – Придвинувшись к зазору между дверью и косяком, она уже тише продолжала: – Ты останешься здесь на всю ночь. А утром мой отец повезет тебя обратно в Лондон. Ты тихо и без шума вернешься в город. И мы с тобой после этого уже никогда больше не увидимся.
– Вот, значит, как он намерен сыграть… – послышалось из-за двери.
Этот негодяй… Он что, кажется, ухмылялся? Одрина тотчас же представила его физиономию – рот перекошен в ехидной самодовольной усмешке, а брови изогнуты; он явно воображал себя совершенно неотразимым. Но ей-то он уже совершенно не нравился.
– Никакой игры, – ответила Одрина. – Мой отец настроен очень серьезно.
– А мне кажется, речь идет именно об игре, моя дорогая.
– Извольте обращаться ко мне надлежащим образом, иначе я не буду с вами разговаривать, – пробурчала девушка.
Было слышно, как Ллуэлин вздохнул. А потом снова заговорил:
– Ну, хорошо, миледи. Вы ведь понимаете, что все дело в деньгах. Либо вы выходите за меня, либо я заполучу ваше приданое иным способом.
– И не надейтесь… Брак – единственный способ получить мое приданое, а я за вас никогда не выйду.
Прижавшись спиной к двери, Одрина шумно выдохнула и оттянула лиф платья. У нее на шее и на груди выступила испарина, хотя руки и ноги по-прежнему оставались холодными. Ох, с каким бы удовольствием она приняла сейчас ванну!.. И лучше всего – дома, в Лондоне. Ах, как было бы замечателно перенестись на неделю назад. Или же на три недели вперед – в тот светлый и радостный день, когда ее старшая сестра Карисса благополучно выйдет замуж за герцога Уолпола и их семейному благополучию уже ничто не будет угрожать.
– До чего же вы стали несообразительной, леди Одрина, – послышалось из-за двери. – А ведь всегда были такой смышленой… Ну, если вам так нужны уточнения, то извольте… Во-первых, следует сказать, что я вполне удовлетворюсь эквивалентом вашего приданого. – Голос Ллуэлина звучал так близко, словно он шептал ей на ухо, и Одрина отшатнулась от двери, которая вдруг показалась ей не слишком надежной преградой. – А во-вторых… Если вы не выйдете за меня, то вашему отцу придется заплатить мне за молчание о нашем романтическом путешествии в Йорк. Это будет, так сказать, плата за предотвращение скандала, из-за которого щепетильный Уолпол может отменить свое помпезное венчание. – Последние слова были сказаны явно с ухмылкой. Ну, что скажете?
Одрина медлила с ответом. Она прекрасно знала, что у ее отца не было возможности заплатить этому шантажисту. После бедственной зимы 1816-го фермерская рента год от года приносила все меньше доходов; кроме того, несколько месяцев назад затонул корабль, перевозивший чай и шелка из Индии, и эта трагедия унесла на дно морское значительные отцовские капиталовложения. Что же касается их с сестрами приданого, то оно было надежно спрятано в банке и защищено соглашением между родителями… В общем, они не могли не замечать ежегодного снижения семейных доходов, и отчасти именно по этой причине им сейчас был столь необходим союз с состоятельным герцогским родом.
– А если отец не сможет заплатить? – спросила Одрина, и голос ее при этом дрогнул.
– Аристократы всегда способны найти необходимые средства. А если ему потребуется стимул, моя милая девочка, то у меня имеется парочка твоих подвязок. Твоя служанка заверила, что они весьма примечательные, и вряд ли возникнут сомнения в том, что они принадлежат тебе.
Черт возьми!.. Эту служанку следовало тоже связать и запереть вместе с Ллуэлином, с которым она вступила в сговор!
Немного помолчав, Одрина заявила:
– В таком случае представляется разумным держать тебя там связанным до самого Нового года. Мистер Резерфорд считает, что тебя следует кормить, но я не уверена, что стоит это делать.
– Милая моя голубка, поверь, я отнюдь не дурак. Ты могла бы догадаться, что я принял меры, чтобы обезопасить себя. – Ллуэлин засмеялся и добавил: – Сказав, что у меня имеются твои подвязки, я не совсем точно выразился. Подвязки – у моего сообщника, и если я не вернусь в Лондон до конца этого года, то одна из них будет отправлена Уолполу, а тот, конечно же, задумается о том, следует ли ему жениться на сестре такой девицы, как ты.
«Такой девицы, как ты…» Черт побери, но ведь ее прегрешения не более весомы, чем прегрешения негодяя Ллуэлина! И тем не менее собственный отец, возможно, считает ее главной виновницей произошедшего… А впрочем – ничего удивительного. Ведь отец заботится не столько о ее чести, сколько о своей репутации.
Когда Одрина вновь заговорила, в голосе ее звучало презрение.
– Должно быть, мое сознание все еще затуманено, потому что я не понимаю, что ты выгадаешь, если свадьба моей сестры не состоится, – проговорила Одрина.
– А вам разве не известно, с кем у Уолпола едва не состоялась помолвка в прошедшем сезоне? – Сейчас Ллуэлин явно ухмылялся. – Вы ведь это помните, миледи, не так ли? Моя сестра едва не женила его на себе, но потом появилась ваша, и он не смог устоять перед соблазном – захотел получить весьма солидное приданое. Однако звон монет потеряет для него привлекательность, если ваше семейство окажется в центре скандала. Ну, а моя сестра будет тут как тут – уж она-то сумеет утешить герцога.
Одрина невольно вздохнула. Да, верно, герцог Уолпол был именно таким. И он действительно едва не обручился с бесцветной мисс Ллуэлин, но веселая и говорливая Карисса вмешалась очень вовремя. Увы, их помолвка непременно расстроится, если грянет скандал…
Одрина снова вздохнула, а Ллуэлин, очевидно, по-прежнему ухмыляясь, продолжал свой монолог:
– Так что ты сама все понимаешь… Либо я получаю твое приданое, либо то, что можно назвать компенсацией. А если нет, – становлюсь братом герцогини. При этом мне не важно, будет ли твоя жизнь погублена или нет. Ты, моя милая, – всего лишь средство для достижения цели.
Графской дочери, конечно же, не подобало усаживаться на пол и закрывать лицо ладонями. Но ведь здесь ее никто не видел… К тому же ей сейчас было не до того, чтобы задумываться о своих манерах.
А Ллуэлин, не услышав от нее никакого отклика, вновь принялся барабанить в дверь.
Через несколько минут над плечом девушки прозвучал чей-то тихий голос:
– Мне все же хочется связать его – невзирая на рекомендации сиятельной леди Ирвинг.
Одрина вздрогнула от неожиданности и вскинула голову. Возле нее на корточках сидел Джилс Резерфорд.
– Миледи, что вы здесь делаете? – Его зубы сверкнули в свете горевшей над ними свечи. – Знаете, я заметил, что у вас есть склонность покидать подобающие для вас места и оказываться в обществе не очень-то надежных джентльменов. – Американец кивнул в сторону двери. – Что, пытаетесь его вразумить? – Он улыбнулся, и его зубы снова сверкнули в полутьме.
«Он сказал, что верит мне», – напомнила себе девушка. И потому ответила:
– Да, пытаюсь.
– И как продвигается дело?
– Не слишком успешно, – ответила Одрина со вздохом.
– Этот туповатый субъект изворачивается и пытается что-то изобрести, не так ли?
– Вряд ли его можно назвать изобретательным… – пробормотала Одрина. И тут же припомнила, что Ллуэлин заблаговременно позаботился о том, чтобы заполучить ее подвязки. – Однако и дураком его считать не следует.
Резерфорд качнулся с носков на пятки и возразил:
– Будь он поумней, – не позволил бы себе такое обращение с дамой.
– Очень приятно слышать, сэр, но… – Одрина в очередной раз вздохнула и прижалась спиной к стене.
– Что ж, извините, принцесса… Впредь буду выражаться не столь откровенно. Вообще-то я хотел сказать только одно: разумный человек не стал бы тратить силы, барабаня в дверь так настойчиво. – Последнюю фразу Джилс произнес погромче, после чего тоже ударил в дверь кулаком и, поморщившись, закричал: – Прекрати грохотать, похититель! Все знают, что ты здесь, но никто тебя не выпустит!
Едва заметно улыбнувшись, Одрина сказала:
– А как же мне теперь вас называть, мистер Резерфорд?.. Раз уж вы завышаете мой статус, величая меня принцессой, то и я ведь должна ответить тем же, не так ли?
Джилс взглянул на нее с усмешкой и проговорил:
– Можете называть меня коммерсантом, я возражать не стану.
– Что ж, договорились, мистер коммерсант, – отозвалась Одрина.
Тут американец пристально взглянул на нее – и опять улыбнулся. Причем губы у него были довольно-таки приятные на вид, с бледной черточкой небольшого шрама на верхней. «Как хорошо, что после такого нелегкого дня у него есть настроение улыбаться», – подумала Одрина. А Джилс, внезапно поднявшись с корточек, протянул ей руку и произнес:
– Вставайте, ваша светлость. Давайте продолжим нашу беседу на некотором удалении от вашего несостоявшегося жениха.
Ладонь молодого американца была широкой, теплой и слегка шероховатой. И по телу Одрины пробежала легкая дрожь, едва она коснулась ее. Теплота этого прикосновения напомнила ей о том, насколько она замерзла и как долго пребывает в таком состоянии.
Когда же она поднялась на ноги, ее глаза оказались как раз напротив его губ, что стало для нее приятным разнообразием, – Одрина уже привыкла взирать сверху вниз на очень многих лондонских мужчин. И, кроме того… Сейчас пламя свечи гораздо лучше освещало лицо Джилса, и она, не удержавшись, заметила:
– А у вас веснушки…
Губы американца дрогнули в улыбке, и он проговорил:
– Разве это столь необычно для такого рыжеволосого увальня, как я?
Тут Ллуэлин забарабанил в дверь еще громче. «Неужели до сих пор не устал?» – в раздражении подумала Одрина и тут же, улыбнувшись, сказала:
– Вы вовсе не увалень.
– Принцесса, от ваших слов я могу покраснеть, а покрасневший рыжий – это слишком смехотворно, – ответил Джилс и, выпустив ее руку, повернулся в сторону лестницы.
– О, моя свеча… – спохватилась Одрина. – Надо бы ее забрать.
Пока она выдергивала свечку из канделябра, Резерфорд-младший поджидал ее у ступеней, ведущих вниз. Когда же они наконец начали спускаться – стук Ллуэлина постепенно затихал, – Одрина пробормотала:
– Я покинула вас, потому что отца все равно не интересовало мое мнение о его планах. К тому же… Знаете, после того как этот негодяй напичкал меня опием, мне не хотелось даже смотреть на еду.
– Я так и подумал, – отозвался Джилс. Он вынул из кармана что-то завернутое в салфетку и протянул девушке. Осторожно развернув салфетку, Одрина прошептала:
– Хлеб?.. Вы принесли мне хлеба?
– К сожалению, он не слишком хорош. Немного черствый. Должно быть, его испекли вчера.
Одрина вставила свечу в ближайший настенный канделябр, после чего отломила кусочек хлеба и положила в рот. Хлеб действительно оказался черствым, но она кое-как разжевала его и проглотила. После чего почти тотчас же почувствовала, что ей стало лучше – перестало тошнить.
– Спасибо, – сказала она. Не так-то легко было смотреть в глаза человеку, видевшему ее в весьма неприглядном состоянии; поэтому Одрина отвернулась и, скользнув взглядом по изгибам перил, тихонько вздохнула. А потом вдруг добавила: – Я тоже умею печь хлеб. Однажды я пробралась на кухню и попросила кухарку научить меня.
– Зачем? – Американец взглянул на нее с любопытством.
Одрина медлила с ответом. Казалось, что ступени лестницы тянулись куда-то далеко вниз – и там обрывались. Ох, до чего же она устала…
Помотав головой, дабы прояснить сознание, девушка взглянула на Резерфорда и тихо произнесла:
– Потому что мне хотелось знать, как это делается. У вас разве не возникало подобного желания?.. Изначально хлеб – это просто белая пыль, из которой потом получается… нечто объемное и воздушное. Правда, не всегда. – Она отправила в рот еще один черствый кусочек. – Но это было очень давно… Мой отец тогда об этом узнал и сказал мне, что членам нашей семьи не подобает находиться на кухне. И пригрозил слугам, что сразу же уволит того, кто опять меня туда допустит.
– Могу себе представить, – отозвался Резерфорд. Лицо его хранило совершенно бесстрастное выражение, но глаза искрились весельем. – Желание узнать, как что-то делается, а также реальные шаги к обретению какого-либо знания… Полагаю, что подобные наклонности действительно представляются неподобающими и даже опасными для юной английской леди. Их следует пресекать в самом зародыше.
– К сожалению, только так юные английские леди могут узнать хоть что-то, кроме истории британского дворянства и совершенно ненужного умения вышивать крестиком, – заметила Одрина, отломив очередной кусочек хлеба. – Скажите, так что же вы там решили, после того как я ушла?.. Я примерно представляю, – но хотелось бы узнать подробнее.
– Полагаю, вы хорошо знакомы с методами своего отца… – Джилс чуть помедлил, потом добавил: – Так вот, решено, что все мы завтра уедем отсюда. Ваш отец вместе с Ллуэлином вернутся в Лондон в карете последнего…
– Это карета его матери, – перебила девушка.
– В самом деле?.. – Резерфорд откашлялся. – Что ж, этому парню повезло, если даже мать готова помогать ему в подобных делах. В общем, она получит свой экипаж через несколько дней, ибо ваш отец намерен отправиться в путь с первыми лучами солнца. Ну, а в карете леди Ирвинг поедет она сама, а также мы с вами и мой отец. И отправимся мы в Касл-Парр, находящийся в нескольких часах езды отсюда.
– То есть в поместье виконта Дадли?.. Но зачем нам туда ехать?
– Обратитесь за справкой… к собственной памяти. Вы ведь наверняка знакомы с Книгой Пэров.
Девушка раскрошила меж пальцев кусочек хлеба и, насупившись, пробурчала:
– Каждой юной английской леди надлежит наизусть заучить Книгу Пэров, чтобы соответствовать – и так далее… – сказав это, Одрина криво усмехнулась и осмотрела свой наряд. Она выглядела сейчас так, словно ее держали в каком-нибудь грязном чулане. Это красное платье, ее самое любимое, теперь было в таком состоянии, что вряд ли подлежало восстановлению. Кроме того, оно напоминало бы ей о Ллуэлине, так что она в любом случае не станет его носить.
Однако сейчас ей больше нечего надеть. Ведь никаких других вещей у нее с собой не было…
Завернув остатки хлеба в салфетку, Одрина поинтересовалась:
– А кто из слуг будет нас сопровождать? Поедет ли с нами какая-нибудь горничная?
– Леди Ирвинг решила, что ее служанка будет прислуживать вам обеим. Думаю, она также захватила какой-то багаж и для вас, чтобы вы чувствовали себя более комфортно. Слуга из вашего дома тоже отправится с нами. Он и служанка поедут в нашем с отцом экипаже. Теперь все понятно, не так ли?
– Да, вроде бы все. – Одрина отдала Джилсу завернутый в салфетку хлеб. – Но вы так и не сказали, зачем мы едем в Касл-Парр.
– Верно, еще не сказал. Но дело в том, миледи, что мы охотимся за так называемым «диким гусем», ибо мой отец полагает, что тот несет золотые яйца.
– Ох, я ужасно устала и не понимаю ваши метафоры, – со вздохом пробормотала девушка.
– А жаль… Эта мне показалась довольно удачной. В общем… По словам вашего отца, в Касл-Парре находится шкатулка с секретом, принадлежавшая когда-то моей покойной матери. Эти сведения он получил от леди Ирвинг, чья обширная сеть информаторов охватывает, похоже, всю Англию. И, как утверждает мой отец, в этой замечательной шкатулке хранится целое состояние.
Одрина с минуту обдумывала слова молодого человека. Потом проговорила:
– Тогда ее действительно надо найти.
– Но это еще не все, – продолжал Резерфорд. – Вернуться в Лондон к свадьбе своей сестры вы сможете лишь будучи помолвленной. На этом настаивает ваш отец. В противном случае он не допустит вас в церковь.
– О боже!.. – Одрина ухватилась за перила, чтобы удержаться на ногах. – Меня снова пытаются обвенчать против моей воли.
Резерфорд посмотрел куда-то в сторону гостиной и, невесело усмехнувшись, сказал:
– Сожалею, что мне пришлось сообщить вам такие новости. Даже не знаю, каким эпитетом их определить.
– Я устала, и мне сейчас не до эпитетов, – пробурчала Одрина.
Молодой человек утвердительно кивнул.
– Да, конечно… А теперь позвольте проводить вас в вашу комнату. Или вы хотите вернуться в гостиную?
– Нет-нет, только не в гостиную!
– Да, действительно, не стоит, – согласился Резерфорд. – Ваш отец и леди Ирвинг спорят о том, кто кому больше обязан. А мой родитель, игнорируя обоих, доедает свой ужин. У него шестеро детей, и он привык не обращать внимания на шум.
Взяв свечу – та уже успела превратиться в огарок, – Джилс проводил девушку до двери ее комнаты и, вручив ей ключ, проговорил:
– Тут вы будете в безопасности. Запритесь изнутри. Возможно, к вам сегодня еще заглянет служанка леди Ирвинг. – Передав ей свечу, Резерфорд отступил в тень и добавил: – Постарайтесь выспаться, принцесса. Завтра нам рано подниматься, чтобы отправиться на поиски… неизвестно чего.