Вы здесь

Модернизация и культура. Глава II. Российская история в зеркале модернизации (В. Г. Федотова, 2015)

Глава II

Российская история в зеркале модернизации

Изучение модернизационных процессов теоретически осуществляется социальными науками, работающими с идеальными типами. Так, имеющиеся модели модернизации – вестернизация, догоняющая и национальная – предстают в них как некие абстрактные схемы развития, различающиеся между собой, но лишенные внутренних оттенков и черт, которые невозможно понять, не обращаясь к историческим и культурным особенностям страны, о развитии которой идет речь. В данной главе ставится задача показать на материале российской истории значение модернизации и ее этапов в историческом развитии России, позволяющее содержательно дифференцировать абстрактные модели модернизации, выделить их конкретные проявления в российской истории. Хотелось бы преодолеть убеждение в том, что исконная традиция российского развития не связана с модернизацией, постоянных поисков этой традиции в архаике. Вызывает сомнение и отсчет начала современного общества в России с Петра Первого, а также неразличение истории и современности при периодизации русской истории. Для решения поставленной задачи необходимо рассмотреть соотношение архаики, традиции и инновации и обратиться к их учету при периодизации российской истории путем нахождения доминирующего компонента – архаики, традиции или инновации. Я хотела бы предложить периодизацию русской истории в соответствии с этапами модернизации, сознавая при этом, что не может быть ни единственной, ни единственно верной периодизации. Периодизации по иным критериям имеет все предпосылки для своего существования, более всего отвечает целям постижения прошлого, но не задачам, характеризующим проблемы российской современности. Россия историческая и Россия современная – вот то, что хотелось бы прежде всего различить в отечественной истории, подобно тому, как это сделано в отношении Запада.

Методологически важным является то, что факты философа – это теории, а не события. По отношению к исторической науке, где теоретический уровень часто отсутствует, это не события истории, а концепции истории, которые становятся для меня материалом реконструкции реальной истории России под указанным углом зрения.

Архаика, традиция, инновация в российском развитии

Многие ученые к признакам архаики, часто совпадающим с чертами феодального прошлого России или, по крайней мере, сконцентрированным здесь, относят разные вещи, но это – нечто укорененное, что оживает при всех социальных турбулентностях и представляет собой проявление исторически сложившегося социокода, который глубоко впитался в психику и культуру народа. Однако черты феодальных отношений становятся достаточно зримыми в сегодняшней России. По мнению А. Рябова, архаика является проявлением неких архетипических социальных практик, заимствованных из исторических образцов прошлого, главным образом феодальной эпохи, общества аграрного типа. И в современных обществах не просто реанимируются, но строятся структуры, воспроизводящие феодальный архетип. Иногда это происходит безо всякого восхищения данными образцами, иногда они становятся объектами сознательного подражания. Сегодня, считает он, архаические начала всплывают через практику своего рода «кормления», когда феодальный чиновник, ничего не получая (и теперь чиновник получает малую зарплату), «кормится» со своего поста. Сюда же относится лишение домовладельцев земли, а также скупка богатыми земель вместе с населяющими их людьми, которые становятся крепостными нового «помещика», а также антиэгалитарные позиции элиты, с удовольствием принимающей сословную этику. Отличительной чертой архаических отношений выступает подчинение экономики политике, ставка на силу и привилегии. Как пишет этот автор, «список подобных явлений, по логике несовместимых с реалиями индустриальной страны начала XXI в., при желании можно было бы продолжить. И хотя в реальной жизни все эти явления выглядят изолированными, не связанными между собой, есть основания полагать, что они имеют общие корни»[100]. При этом отмеченные прочие архаические черты чаще всего не являются результатом направленных усилий или поставленных целей, а выступают как побочные продукты деятельности, имеющей совсем иные задачи. Главный вывод Рябова состоит в том, что консервативно настроенные властные элиты действуют в направлении архаизации сознательно, чтобы приостановить перемены. Однако с этим далеко не во всех случаях можно согласиться. И когда он говорит, что «появление социальной архаики в российском обществе явилось реакцией на неудачи модернизации конца 80-х – начала 90-х годов XX в.»[101], он противоречит вышеупомянутому своему выводу. Разрушение многократно наращиваемых историей культурных слоев (контрмодернизация – развал промышленности, экономики, сложившихся ценностей, тотальная реконвенциализация ценностной сферы и пр.) невольно погружало сознание людей в архаические пласты культуры, в архетипы коллективного бессознательного. Они были открыты К. Юнгом как человеческие первообразы (мать-земля, герой и пр.). Применительно к российской культуре такие исследователи, как А.С. Ахиезер, А.П. Давыдов, К. Касьянова (псевдоним В.Ф. Чесноковой, переводчицы Т. Парсона, специалиста по западной социологии, хорошо чувствующей национальную специфику), отмечали эмоционально окрашенный характер архетипического, на котором базируется архаика. У А.С. Ахиезера и А.П. Давыдова, как прежде у Н.О. Лосского и С.А. Аскольдова, к архаике относится расколотость, полярность российской культуры, затрудненность медиации или нахождения серединной культуры. У К. Касьяновой в основе национального характера лежит «некий набор предметов или идей, которые в сознании каждого носителя определенной культуры связаны с интенсивно окрашенной гаммой чувств или эмоций («сентименты»). Появление в сознании любого из этих предметов приводит в движение всю связанную с ним гамму чувств, что, в свою очередь, является импульсом к более или менее типичному действию. Вот эту единицу “принципиального знаменателя личности”, состоящую в цепочке “предмет – действие”, мы впредь будем подразумевать под понятием социальный архетип»[102]. В этой отличной от К. Юнга трактовке психологический характер архетипа делает его имплицитным моментом поведенческих кодов, что и составляет суть архаики.

В противоположность традиции архаика не дана эксплицитно, в явном виде и не является сознательно используемым поведенческим регулятивом. В сравнении с ней традиция более рациональна, более очевидна и вытекает из ценностных конвенций и образцов поведения, заданных культурой, а не психикой. При разрушении культуры ее вытесняет архаика. При развитии культуры традиция вытесняет архаику.

Трудности, связанные с различением архаики и традиции, объективны, ибо при некоторых социальных и культурных сломах общество, теряя социальные устои и культурные ценности, «оголяется» до тех психологических, имплицитно присутствующих кодов истории, которые и являются архетипами. Они срабатывают на этапе становления народов и вырываются наружу при сломах их социальных и культурных основ. Традиции же, в отличие от архаики, осознаются, поддерживаются, хотя культурные и социальные сломы влияют и на традиции. Традиция может прерываться, уничтожаться, заменяться новыми. Следы ее прежнего существование присутствуют, подобно архаическим началам, в скрытых формах, прорываются, выявляются или восстанавливаются при контрмодернизационных или модернизационных поворотах политики.

Отличие традиции от инновации тоже представляет проблему. В традиционных обществах, воспроизводящих себя на основе традиции, имеются инновации, но их действие поддерживается в обществе лишь до тех пор, пока они не ломают традиции. Развитие здесь является циклическим, т. к. рано или поздно инновация начинает казаться опасной для традиции и обрывается возвратом к ней. История здесь всегда берет свое, не допуская чрезмерного уклонения от ее сложившегося хода. В современных же обществах решающую роль играет инновация, допускающая традицию до тех пор, пока последняя не вредит инновации.

Отвечая на вопрос, как традиции существуют в современном обществе, особенно в обществах «позднего модерна», социологи, в частности Э. Гидденс, отмечают возможность двух способов: они могут выражаться явно, обсуждаться и выбираться либо действовать по схеме фундаментализма – как шаблон истины безотносительно к последствиям. Но Гидденс считает современным первый способ, ведущий к диалогу традиций. Второй мы бы отнесли к действию архаики[103].

Из представлений об архаике, традиции и инновации возникает острая полемика по поводу соотношения доисторического (неисторического), исторического (традиционного) и инновационного (современного). Западники считали Россию до Петра не исторической, азиатской. Славянофилы готовы были увидеть историческую Россию уже в древней архаике, не говоря уже о традициях ее более позднего развития, пытаясь найти русскую идею, и отрицали время Петра за разрыв с нравственными основами прошлого.

Две периодизации российской истории

Среди периодизаций, существующих у выдающихся русских историков, обращает на себя внимание периодизация С.Ф. Платонова, который на основе «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина выделяет такие этапы российской истории, как древний (от появления славянских племен до Ивана III); средний этап, следующий за этим (от Ивана III до Петра Великого); новый этап (от Петра Великого до начала XIX века)[104]. Как отмечает Платонов, «Карамзин во всей русской исторической жизни видел один главнейший процесс – создание национального государственного могущества. К этому могуществу привел Русь ряд талантливых деятелей, из которых два главных – Иван III и Петр Великий – своей деятельностью ознаменовали переходные моменты в нашей истории и стали на рубежах ее основных эпох – древней (до Ивана III), средней (до Петра Великого) и новой (до начала XIX в.)»[105].

Ниже я приведу две таблицы периодизации истории, которые построены на основании двух различных критериев: первая – на основе роста могущества государства, вторая – исходя из расселения народов.

При этом будут отмечены периоды доминирования архаики, традиции или инновации на каждом этапе.


Таблица I: Периодизация русской истории на основе критерия роста могущества государства (Н.М. Карамзин, С. Платонов)


Исходя из выдвинутого критерия – роста могущества Русского государства – данная периодизация не вызывает никаких возражений. В ней просматриваются и интересующие меня вопросы о роли архаики, традиции и инновации на каждом этапе. Правда, третий этап не представляется мне сугубо инновационным, вписывается в традиции России, несмотря на существенные изменения, что я попытаюсь показать ниже.

Другой выдающийся историк – В.О. Ключевский берет за основу периодизации русской истории главные моменты колонизации. Именно они, по его мнению, ставили «русское население в своеобразное отношение к стране, изменявшееся в течение веков и своим изменением вызывавшее смену форм общежития»[106]. Соответственно этому он выделяет четыре периода российской истории.

Первый период протекает с древнейших времен до начала XIII века – Русь Днепровская, городовая (расчлененная на города. – В.Ф.). Господствующий здесь политический факт – политическое дробление под руководством городов. Главный экономический факт – внешняя торговля и необходимые для нее лесные промыслы.

Второй период – с середины XIII до середины XV века – Русь Верхневолжская удельно-княжеская, вольноземледельческая. Политическое раздробление как главный политический факт происходит здесь не между городами, а между княжескими уделами. Главный экономический факт – земледелие на суглинистых почвах – осуществляется вольными крестьянами.

Третий период – с середины XV до второй половины XVII века – Русь Великая, Московская, царско-боярская, военно-земледельческая. Отличается географическим расширением и политическим объединением вокруг Москвы. В сельском хозяйстве – продолжение земледелия на Верхневолжском суглинке, а также на черноземах во вновь приобретенных территориях вокруг Дона и на Среднерусской равнине.

Четвертый период – с середины XVII до середины XIX века – Всероссийская империя, императорско-дворянский период, крепостное хозяйство, земледелие и фабрично-заводское производство. Расширение территории до Балтийского, Белого, Черного морей, Каспия, Кавказа и Закавказья, присоединение Малороссии, Белороссии, Новороссии. Бояре вытесняются военно-служилым классом – дворянством, порабощающим крестьян.

Очень важно то, какое значение Ключевский придавал последнему – IV периоду русской истории. Пропустив время самозванцев как переходное между двумя последними периодами, историк отмечает, что IV период он исчисляет с XVII до середины XIX в., до начала царствования Александра II. «Этот период, – пишет Ключевский, – представляет особый интерес. Это не просто исторический период, а целая цепь эпох (которую мы ниже характеризуем в таблице периодизации по модернизационному критерию. – В.Ф.), сквозь которую проходит ряд важных фактов, составляющих глубокую основу современного склада нашей жизни… Это, повторю, не один из периодов нашей истории: это – наша новая история»[107]. Историк говорит, что здесь мы начинаем узнавать самих себя, видеть свою собственную автобиографию. Сегодня, на мой взгляд, мы начинаем ее видеть с начала XIX века, о чем речь пойдет ниже.

Обе периодизации по вполне понятным причинам не завершаются у этих историков сегодняшним временем. История государства Российского очевидным образом начинается у Карамзина с Петра как история новая, современная. У Ключевского же она есть история не только государства, но народа, и новой эта история становится примерно в тот же период, связанный с Петровскими реформами, несмотря на то, что Ключевский в значительной мере их критик.


Таблица II. Периодизация истории России на основе расселения народов и связанных с ним политических и экономических изменений (В.О. Ключевский)


Периодизация российской истории на основе модернизационного критерия

В то время как в Англии уже с XII века действовал «Хабеас корпус Акт» – первый в мире закон о правилах обращения с человеком, о его неприкосновенности и защите от произвола, Василий Косой в 1460 году был пойман и ослеплен по приказу князя Василия Васильевича. За это Дмитрий Шемяка, друг Косого, ослепил князя Василия Васильевича, отца Ивана III, который стал из-за слепоты называться Василием Темным. Берсень-Беклемишев, крещеный татарин, боярин XVI века, критиковал жену Ивана III Софью Палеолог. За это ему отрезали язык. Опричнина Ивана Грозного. Жестокость Петра. Приход Екатерины к власти на штыках гвардейцев. Но и во Франции в 1572 году произошла массовая резня гугенотов во время Варфоломеевской ночи. Правда, это была политическая борьба в отличие от архаически стереотипных психических реакций.

Избрав за критерий периодизации не рост могущества государства и не расселение народа, а способность его к модернизации, я модифицирую две предыдущие периодизации следующим образом.

Древний период – от образования славянских племен до Василия Темного.

Средний период – от Ивана III (конец XV века), Ивана Грозного (вторая половина XVI века), Алексея Михайловича (вторая половина XVII века), Петра I (начало XVIII века), до Елизаветы (середина XVIII века) и Екатерины II включительно (конец XVIII века).

Новый период – XIX век. От Александра I (начало XIX века), Николая I (середина XIX века) до Александра II (конец XIX века).

Новейший период делится нами на две части.

Новейший период – XX век. Николай II (первая треть XX века), большевики и коммунизм (последние две трети XX века), антикоммунистическая революция (конец XX века).

Новейший период – начало XXI века. Посткоммунистическое развитие, переход России к капитализму.

Ниже результаты исследования представлены в виде предлагаемой мной таблицы, в которой каждому из названных периодов будет поставлен в соответствие тип модернизационного развития и его связь с преобладанием либо архаики, либо традиции, либо инновации.

В древний период, признаваемый при разных трактовках, который некоторыми русскими историками рассматривался как период родового быта (С.М. Соловьев, К.Д. Кавелин) или общинного быта (К.С. Аксаков), развитие начал этого быта, состоящее в органическом переходе от родового кровно связанных племен и их союзов к государственному быту. Кровное отношение характерно для княжеских родов, где князья, соответственно своему месту в роде, считали управляемые ими земли и населяющих их людей, своей собственностью. В целом древний период отличается чрезвычайным господством архаики и отсутствием выработанных традиций. Разложение родового быта совершалось, по мнению названных историков, путем перехода к семье. Междоусобица выделяет княжескую семью, эта семья начинает господствовать. На этапе перехода семейного быта в государственный кончается древний период. Кончается и то состояние, которое является предисторическим.

Средний период, с нашей точки зрения, начинается с Ивана III, сына Ивана Темного, и завершается правлением Екатерины II. А Петр Великий – только его кульминация. Принадлежность к общему серединному периоду российской истории (при первой периодизации) деятелей русской истории – от Ивана III до Алексея Михайловича, выражение в их деятельности уже не архаики, а русской традиции, как правило, не вызывает возражений. Даже и те, кто обращает внимание на инновации, которые они произвели, не отрицают основополагающей значимости традиции для той эпохи. Ни С.М. Соловьев, ни Н.И. Костомаров не приписывают Ивану III особых личных заслуг, которые обусловили его достижения. Н.М. Карамзин же считает его реформатором, превосходящим Петра Великого ненасильственностью действий. Иван III объединил Русь в Московское великорусское государство. Во многом благодаря браку с Софьей Палеолог он развил отношения с Западом. Возвеличил свою роль в стране до царской. Подготовил Судебник, определявший правила судопроизводства. При нем Русь обрела независимость – с монгольским игом было покончено. По мнению Карамзина, «отселе история наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки княжеские, но деяния царства, приобретающего независимость и величие. Разновластие исчезает вместе с нашим подданством; образуется держава сильная, как бы новая для Европы и Азии, которые, видя оную с удивлением, предлагают ей знаменитое место в их системе политической»[108]. С Карамзина же начинается трактовка нашей истории как истории государства Российского, понимаемой так от правления Алексея Михайловича до Екатерины II.




Казанские походы Ивана Грозного и его внутренняя реформа 1550–1564 годов, улучшение Судебника, опора на выборных людей в судах в финансовом управлении, реформа местного самоуправления означали начало смены класса, на который опирался царь. Начавшаяся смена господствующего класса обрела кровавые формы: «опричнина получила значение политического убежища, куда хотел укрыться царь от своего крамольного боярства»[109]. Стеснявшему Ивана Грозного правительственному классу – боярству он искал в опричнине прообраз будущего дворянства, пытался найти альтернативу в идее служилых людей.

Князь Юрий Долгорукий говорил Петру Первому, что отец его Алексей Михайлович в ряде вопросов сделал больше, чем сам Петр[110]. Алексеем Михайловичем был создан Кодекс, который формировали выборные люди из 130 городов. Этот Кодекс был, по словам Платонова, «победой средних классов на Соборе 1648 года»[111]. Он произвел серьезные общественные преобразования. Алексей Михайлович умел сочетать стремление к заимствованию образцов с Запада, например в образовании, с сохранением самобытности. Это не избавило его правление от столкновения национально-консервативных охранительных сил с прозападными, еще не сформировавшимися в устойчивые группы. И позже не вполне еще оформившиеся западники считали, «что если бы в период культурного брожения в Московском государстве середины XVII в. московское общество имело такого вождя, каким был Петр Великий, то культурная реформа могла бы совершиться раньше, чем это произошло на самом деле. Но таким вождем царь Алексей быть не мог»[112]. Ни по характеру своему, считает Платонов, ни по времени своему, – полагают многие другие.

Важным вопросом имеющихся периодизаций российской истории, и в особенности предлагаемой мною, стало отношение к Петру Великому. Оно исключительно значимо для попытки построить периодизацию русской истории, связанную с модернизацией. Для одних он стал выдающимся модернизатором, отделившим новую, современную Россию от древней (архаической) или серединной (традиционной), особенно России Московского царства Ивана III, рассматриваемого славянофилами XIX века как образец исконных русских традиций. Эта граница и определенность в истолковании «подлинно русских традиций» были полностью потеряны в псевдославянофильских исканиях конца XX века после слома коммунизма. Никакая историческая эпоха не была представлена как ее носитель. Императорский период XX века, на который иногда намекали современные славянофилы как на наиболее близкий состоянию исконно русскому, был на деле периодом капитализма, войн, революций, глубинных трансформаций и модернизаций, а следовательно, никак не представлял национальную традицию в ее устойчивых формах, близких к архетипу и архаике. Но, как отмечал С. Платонов, и прежнее славянофильство «оставалось верно своей метафизической основе, а в позднейших представителях отошло от исторических разысканий»[113].

Петра Первого при этом возвеличивают очень многие – ранний Н.М. Карамзин, особенно С.М. Соловьев. Первый однако постепенно понимает высокую цену его преобразований и считает, что им стоило быть более медленными и более продуманными. Второй же сообщает, что реформы Петра не проросли всю толщу общества, ибо нравы народа указами не изменишь. Вопрос о том, с Петра ли началась российская современность в отличие от прошлого, истории, получает у этих авторов двойственный ответ – даже у Соловьева, который восхищен Петром и героизирует его. Но мне кажутся наиболее убедительными доводы В.О. Ключевского, который оспаривает упрощенную систематизацию российской истории в ее разделении на Русь древнюю, допетровскую, и новую, петровскую и послепетровскую[114]. Именно эта периодизация кажется мне несостоятельной исходя из модернизационных критериев, хотя она вполне удовлетворяет как критерию значимости государства Карамзина, так и критерию завершения расселения русского народа и образованию Российской империи Ключевского.

Приведем некоторые цитаты Ключевского. «Я сделал далеко не полный очерк преобразовательной деятельности Петра, не коснулся ни мер по общественному благоустройству и народному образованию, ни перемен в понятиях и нравах, вообще в духовной жизни народа. Эти меры и перемены или не входили в круг прямых задач реформы, или не успели обнаружить своего действия при жизни преобразователя, или, наконец, почувствовались только некоторыми классами общества… реформа по своему исходному моменту и по своей конечной цели была военно-финансовая, и я ограничил обзор ее фактами, которые, вытекая из этого двойственного ее значения, коснулись всех классов общества, отозвались на всем народе»[115]. Данный критерий реформы – ее значимость для общества в целом, для населения страны – Ключевский считает основополагающим. И уж если страстный поклонник Петра С.М. Соловьев указывает, что его реформы не проросли общество, то Ключевский оценивает его деятельность без всяких прикрас: «…как Петр стал преобразователем?.. Петр Великий и его реформы – наше привычное стереотипное выражение. Звание преобразователя стало его прозвищем, исторической характеристикой. Мы склонны думать, что Петр I и родился с мыслью о реформе, считал ее своим провиденциальным призванием, своим историческим назначением. Между тем у самого Петра долго не заметно такого взгляда на себя. Его не воспитали в мысли, что ему предстоит править государством, никуда не годным, подлежащим полному преобразованию (Алексей Михайлович умер, когда Петру было 4 года, и ничему его не успел научить. – В.Ф.)… Он вырос с мыслью, что он царь, и притом гонимый, и что ему не видеть власти, даже не жить, пока у власти его сестра со своими Милославскими… все, что он делал, он как будто считал своим текущим, очередным делом, а не реформой… Только разве в последнее десятилетие своей 53-летней жизни… у него начинает высказываться сознание, что он сделал кое-что новое и даже очень немало нового. Но такой взгляд является у него, так сказать, задним числом, как итог сделанного, а не как цель деятельности»[116]. Его отдельные мероприятия, нередко задуманные между походами, не сложились в ясную модель развития и не устранили, а усугубили то, что Ю.А. Пивоваров и А.И. Фурсов назвали «русской системой» – системой «власть – народ» без посредствующих их отношениям общественных звеньев.

Конец ознакомительного фрагмента.