1
Уроки кризиса: новые вызовы, новые запросы
Экономический кризис – суровый экзаменатор предшествующих преобразований – выставил ряд «неудов». Кризис вернул власти на переэкзаменовку – проверку преподанных им уроков. Налицо новая повестка дня.
Что выявил кризис? Россия, при наличииу нее огромных финансовых ресурсов, показала в кризис худшие результаты среди стран «двадцатки» и БРИК[9].
Кризис и государство
В ходе кризиса четко проявились недостатки государства, прежде всего его исполнительной ветви. Правительство не смогло своевременно оценить масштабы кризиса, реализовать адекватные меры по его купированию. Система управления реальным сектором, как и экономикой в целом, выявила свою малую адекватность современным задачам: она не смогла своевременно диагностировать кризис, оценить его глубину, выработать и реализовать меры по его парированию.
Оно вполне справилось со спасением финансово-банковской системы, с замещением внешней частной задолженности российских банков и корпораций на внутреннюю, государственную; со снижением социальных издержек кризиса. Его жесткое давление ограничило увольнения. Комплекс мер правительства удержал реальные доходы населения от значимого падения. Они уже восстановлены до уровня 2008 года.
Меры поддержки реального сектора сработали много хуже. Гособоронзаказ был выдан с опозданием и выполнен в 2009 году лишь наполовину. Механизмы предоставления госгарантий по займам разрабатывались медленно. Потенциальным их получателям долго не разъясняли порядок получения госгарантий. В результате госгарантии сыграли меньшую роль, чем предполагалось.
Кризис остро высветил проблему низкой эффективности исполнительного аппарата, его способности быстро и адекватно доводить до конечного результата принципиальные решения руководства страны. Так, для организации социальных программ (общественные работы, переобучение, субсидирование создания малых предприятий) потребовались почти чрезвычайные усилия государственного аппарата. Реально сказываться эти меры начали к тому времени, когда пик кризиса уже был пройден.
Государство своим давлением на коммерческие банки почти не добилось успеха. Объем кредитования в течение всего кризисного года оставался примерно на одном уровне. При этом резко возросшие ставки коммерческих банков зачастую ставили нуждающиеся предприятия реального сектора в критическое положение. «Ручное управление», о котором столько говорилось, сработало лишь для поддержки «избранных» структур.
Правительство продемонстрировало ставку на огульную, без оценки эффективности и обязательств, поддержку постолигархических «империй», госкорпораций, оставляя без поддержки более динамичные силы экономики.
Следует отдать должное: за время кризиса были реализованы масштабные меры по импортозамещению в сельском хозяйстве, прежде всего в птицеводстве и свиноводстве. Правительство не только ограничило импорт, но и в ходе диалога с бизнесом обеспечило рост внутреннего производства. Результат – значимый успех: доля отечественных продуктов достигла 60 % внутреннего рынка. Если отбросить лоббистские игры, то проблема продовольственной безопасности практически снята с национальной повестки дня.
Меры правительства также позволили ограничить влияние кризиса и стабилизировать ситуацию в ТЭК. Здесь также сработал энергичный диалог власти и бизнеса. Так, были приняты меры по налоговому стимулированию освоения нефтяных месторождений в Восточной Сибири. Удалось, вопреки сомнениям многих экспертов, управлять объемами добычи природного газа в соответствии со снизившимся рыночным спросом.
При этом кризис выявил просчеты в реформе РАО ЕЭС, на которые ранее указывали многие серьезные эксперты. Спрос на электроэнергию растет существенно медленнее, чем предполагалось в исходных положениях этой реформы. Катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС показала уязвимость энергетической инфраструктуры в целом, управлявшейся «эффективными менеджерами». Реформа РАО ЕЭС ярко высветила недостатки возможностей государства при реализации масштабных модернизационных проектов. Прежде всего – качество экспертизы, ее зависимость от лоббистских влияний. С учетом обсуждаемой здесь проблемы готовности нашего государства к реализации модернизационного проекта, может быть, стоит вернуться к анализу уроков реформы РАО ЕЭС. Дело вовсе не в требовании скальпов А. Чубайса и его команды. Важнее наперед сделать выводы из уже видимых ныне просчетов. Если не учиться на ошибках такого масштаба, то шансов на успех модернизации у нас совсем мало.
Кризис практически завершился. Экономика явно перешла в стадию роста, по ходу нащупывая новую модель этого роста. Бизнес ведет поиск перспективных экономических проектов. Учитывая возможности нашей экономики, этот поиск, при содействии правительства, может дать высокие темпы роста, возвращающие нашу страну в круг драйверов глобального развития.
Рост породил новые вызовы. Налицо противоречие между ростом эффективности бизнеса за счет сокращения занятости с одной стороны, и борьбой государства за снижение безработицы – с другой.
Власти постепенно отходят от невроза ожидания социального взрыва. Выводов о его малой вероятности в принципе еще не сделано, но все же эта борьба перестала поглощать все внимание власти. Теперь пора соотносить нужды поддержания низкой безработицы с требованиями повышения эффективности, с модернизационными преобразованиями.
Важный итог кризиса: он завершил рыночную трансформацию реального и финансового секторов. Кризис стер последние нерыночные элементы, которые по разным, прежде всего псевдосоциальным, причинам еще поддерживались на местах. Теперь в нашем хозяйстве остались лишь субъекты, действующие по законам рынка, реагирующие на сигналы спроса и предложений. Остались еще, конечно, небольшие анклавы, напрочь изолированные от требований рынка, но они уже не делают погоды. Гораздо больше – сектор с монопольно деформированными рыночными отношениями. Но сами механизмы этих монопольных деформаций, замаскированные под рыночные, свидетельствуют о том, что рыночные механизмы в нашей стране уже стали нормой, с которой вынуждены считаться (включая и способы обхождения этих норм) все субъекты хозяйственной жизни.
Этот вывод важен тем, что он определяет круг механизмов, которые могут быть использованы при реализации модернизационного проекта. Можно просто отбросить всю маниловщину относительно возможности прямого администрирования. Это вовсе не означает невозможности использования государственных рычагов. Напротив, без них никуда. Но в государственное регулирование должны быть вмонтированы серверы, приводящие в действие рыночные структуры.
Однако завершившаяся адаптация к рыночным условиям – необходимая предпосылка, но еще далеко не достаточное условие успешной модернизации. Эта адаптация завершила серьезные структурные изменения в самой отечественной экономике, политико-экономической расстановке сил, которые создают новые вызовы. Вызовы очень значимые для судеб модернизационного проекта.
Кризис ясно показал наличие двух качественно разных секторов экономики. Первый – выросший из «приятельской» приватизации 90-х, сохраняющий сильную зависимость от расположения власти и нуждающийся в ее поддержке.
Кризис «съел» многие демпферы, прежде ограждавшие этих гигантов, выявил уязвимость всего этого сектора, построенного на «захватах и откатах», подпитываемого импортом дешевых заимствований. Дефекты менеджмента, падение мировых цен на сырье, огромные долги, прекращение внешних дешевых заимствований привели к серьезным кризисам многих гигантов. Государство, стремясь не допустить экономических и социальных потрясений, да и вследствие давних связей, пришло им на помощь, даже без гарантий ее эффективного использования.
В части «империй» урок пошел на пользу: сокращены издержки, перестроено корпоративное управление. Впереди развилка: либо они превратятся в конкурентоспособные, уже глобальные гиганты, либо – путь эрозии, распада отдельных империй с множеством издержек.
Поддержка позитивных тенденций в первом секторе – важный пункт национальной повестки дня.
Второй сектор – уже вполне рыночный, адекватно реагирующий на сигналы спроса и предложения.
Он также тесно связан с федеральными, региональными и местными властями, использует свои «эксклюзивные» отношения для решения проблем. Но в этом секторе успех много меньше зависит от этих «специальных» отношений и все больше – от собственных бизнес-решений. В ходе кризиса многие крупные и средние предприятия этого сектора мобилизовались: сократили издержки, перестроили технологии и сети поставщиков, вели поиск новых продуктов и рынков. Существенно повысились требования к менеджменту.
Здесь сформировался значительный потенциал развития, его использование для возвращения на траекторию высоких темпов роста, для модернизации экономики в целом – актуальный вызов.
Кризис остро высветил проблему избирательного отношения к разным секторам бизнеса. Рыночный сектор остался без остро необходимой поддержки. Банковское кредитование оказалось затруднено из-за общего снижения его объемов и повышения ставок отечественных банков. Эта ситуация особенно остро воспринималась на фоне почти безоглядной государственной поддержки «любимцев».
Новая диспозиция
Наличие этих двух, почти уже равновеликих секторов существенно изменило политико-экономическую диспозицию. Во-первых, «империи», уже не способные, как это было в конце 90-х – начале 2000-х, захватить или задавить быстро растущие компании, вынуждены считаться с их конкуренцией. «Середнячки» все энергичнее откусывают кусочки рынков «гигантов». Хотя рецидивы захвата «зазевавшихся» все еще есть, но уже не они делают погоду. Эта внутренняя конкуренция, наряду с конкуренцией внешней, становится еще одним стимулом для позитивной эволюции «империй».
Во-вторых, и это еще важнее, выход на общероссийские рынки компаний «второго» и «третьего» эшелонов меняет их политико-экономические позиции. Они уже переросли покровительство «своих» губернаторов и президентов, но еще не дотягиваются до покровительства самого «верха». Эта межеумочная ситуация отсутствия надежной персонифицированной «крыши» (какая-то есть всегда, но расклады иные) рождает эвентуальный спрос на беспристрастное государство, на «закон, равный для всех».
Это запрос именно на закон, а не на «крышу». Стабильные институциональные условия для такого множества компаний уже не могут быть обеспечены прежним испытанным методом – нахождением надежного покровителя «наверху»: «крыш» на всех уже не хватит. Также сказывается конкуренция за «крыши» и «крыш» между собой. Явно растет запрос на более справедливые отношения между государством и бизнесом, на беспристрастный закон.
Вопрос теперь – в возможности превращения этого эвентуального, еще плохо осознаваемого спроса огромных по своему масштабу экономических сил в актуальный политический запрос. Представляется, что новый политико-экономический расклад, запрос на легалистскую эволюцию государства еще не вполне осознается и теми политическими кругами наверху, которые вроде бы стремятся ответить на этот запрос, создать искомое предложение.
Соединение усилий социально-политических сил, заинтересованных в легалистской эволюции государства, создание соответствующей коалиции – один из главных вызовов современной ситуации.
Ответ на него будет в большой, если не решающей степени определять успех модернизационного проекта.
Необходимо идентифицировать и противников этой эволюции, то есть социальные силы, которые напрочь проигрывают от ее успеха. Если в успехе эволюции заинтересованы сторонники «честной» (с поправкой на российские условия) конкуренции, то соответственно противниками ее являются слои и группы (точнее классы), использующие свое монопольное положение на различных, прежде всего властных, рынках. Современная социальная теория предлагает определение: «господствующие классы – это те, кому удается достичь жестко контролируемой монополии над некоторыми выгодными рынками. Классы с меньшей степенью доминации достигают только частичной монополии или монополии на менее привлекательных типах рынков. Те классы, которые не имеют монополии и должны соревноваться на открытом рынке, являются предметом нивелирующих сил монополий»[10].
Ряд экспертов указывают на еще недавнее доминирующее положение силовиков на рынке рейдерских захватов. Да и нашумевшая в свое время статья В. Черкесова[11] может рассматриваться как суждение включенного эксперта.
Цены на московскую недвижимость, которые возможны лишь при предельно монопольном рынке, также указывают на группы, мало заинтересованные в утрате своего прибыльного положения. Аналогичным образом дело обстоит и на других региональных рынках, где соответствующие группы наловчились извлекать жирную административную ренту. Если приглядеться, то и на федеральном уровне найдутся рынки, далекие от нормальной конкуренции. Сколько копий сломано в попытках поправить пресловутый 94-ФЗ (о порядке госзакупок), который давно превратился в камуфляж разнузданной коррупции. Недавно принятые поправки в 94-ФЗ, при всей их недоработанности, это шаги в верном направлении.
При этом высшее руководство страны явно стремится расширить предложение легальной системы – урезать возможности монополистов. Легко видеть, что его усилия уже привели к демонтажу рейдерского рынка. Ведется борьба против бюрократов-лендлордов. Но если вглядеться, то можно увидеть, что победы по преимуществу одерживаются на уровне норм закона, но еще не в правоприменении. Отдельно этой темы коснемся ниже (см. «Декоративное государство против модернизации»).
Таким образом,
грозный вызов модернизации – победа над классами – противниками легалистской эволюции.
Модернизация в действии
Следует отдать должное: примеры модернизации, основанной на заимствовании технологий, множатся. Достаточно посмотреть, как изменились за последнее десятилетие секторы ретейла и связанной с ним логистики. Создана мощная индустрия мобильной связи и IT в целом. Налицо мощные сдвиги в технологиях нефте– и газодобычи, черной и цветной металлургии. Не меньше они и в автомобильной промышленности, где хоть и медленно, но растет уровень локализации иностранных производств. Практически весь рост производства в сельском хозяйстве приходится на модернизованные предприятия. Многие наши комплексы связаны с тем, что ни общество, ни, как ни странно, руководство страны не видят общей картины идущих масштабных модернизационных изменений.
В целом можно сделать вывод: во всех секторах, где есть внешняя или внутренняя конкуренция, относительно высокая маржа, там модернизация за счет заимствования технологий идет полным ходом. Для ее развития достаточно расчистки олигопольных барьеров и длинных денег.
Инновационные же ориентиры малозаметны. Они редко где стали фактором корпоративного роста и, соответственно, корпоративных стратегий. В крупнейших корпорациях даже не проведен анализ деятельности собственных инновационных структур. Именно поэтому, как представляется, государство так нажимает на стимулирование инноваций. Весь опыт модернизаций, связанных с ростом вклада инноваций в экономическое развитие, включая «лиссабонскую» стратегию ЕС, показывает, что здесь рынок не срабатывает, нужны государственная стратегия и осмысленная каждодневная поддержка.
Руководство страны явно ощущает необходимость усиления роли государства в развитии инновационной компоненты, пытается получить поддержку «капитанов» бизнеса в инновационных проектах. Эти усилия вполне могут создать первоначальный импульс – рост предложения инновационных проектов. Но если он не будет подкреплен институциональными мерами, то этот импульс не даст необходимых сдвигов, не обеспечит вклада инноваций в экономический рост – напротив, оставит Россию поставщиком «интеллектуального сырья» для наших глобальных конкурентов.
Налицо вызов – инновационный сдвиг.
Социальные сдвиги
В активных группах крепнет ощущение неадекватности проводимой политики – отсутствие перехода от стабильности к развитию.
Как показывают исследования, внутри сторонников режима становятся заметными различия между приверженцами статус-кво и теми, кто хочет новой повестки дня. Так, исследование «Социальный потенциал модернизации», проведенное в Южном федеральном округе, показало, что среди активных групп населения (в возрасте 20–45 лет) сторонников модернизации (38 %) несколько меньше, чем приверженцев стабильности (42 %). Ясно видна тенденция повышения значимости модернизации по мере роста статуса, образования и доходов населения[12]. Если учесть, что модернизация – политический проект, всегда опирающийся на поддержку «продвинутых» групп, то можно констатировать, что макросоциальные предпосылки модернизации налицо.
Вызов – интеграция этих групп в модернизационный процесс и, одновременно, адаптация институтов модернизации к запросам «авангарда» – «институциональный ремонт».
Важный индикатор дисфункций системы государственного управления – смена реакции властей на масштабные сбои системы, в первую очередь на преступления, получившие широкий общественный резонанс, на масштабные техногенные катастрофы и чрезвычайные происшествия. Раньше преобладало высокомерное игнорирование случившегося. Теперь – нервозное наказание «стрелочников», редко поднимающееся до уровня «начальников станции». Разбор причин не поднимается до анализа функционирования институтов, тем более – до сбоев политической системы. В результате теряется шанс на позитивные изменения в институтах, необходимые для успеха модернизации.
В активных слоях и группах, знакомых на деле лишь со своим непосредственным окружением, погруженных в критичную атмосферу популярных порталов и блогов, лишенных убедительной общей картины, разрастается ощущение развала. К этому добавились пессимистические заявления руководителей экономического блока правительства. Сложился парадокс: оценки правительства и оппозиции были и продолжают оставаться гораздо пессимистичнее, чем реальная ситуация. Яркий пример – дискуссия вокруг оценок темпов посткризисного восстановления экономики. Несмотря на почти консенсус по поводу роста в 2010 году, нам твердят, что экономика вернется к докризисному уровню лишь к концу 2012 года. Для этого в 2011-м мы должны просто подпрыгивать на месте. Только в последнее время наметилось признание, что кризис будет преодолен к концу 2011 года.
Такая атмосфера парализует инициативу и предприимчивость. Она уже углубила кризис. Падение реальных доходов было небольшим, а спрос на автомобили снизился более чем вдвое. Это добавило к падению ВВП еще 1–1,5 процента.
Налицо социально-политическая шизофрения: активные люди видят, что успешно работать можно, а информационная среда, и прежде всего блогосфера, убеждает, что Россия – страна идиотской власти.
Эксперты, непосредственно знакомые с практикой власти в регионах и на местах, существенно выше, чем население, оценивают ее качество[13]. Хотя здесь сказывается и включенность многих из них в неформальные связи с властью.
Складывается «слоеный пирог» доверия: высокий уровень доверия к непосредственному окружению (семья, друзья, партнеры по бизнесу и контакты во власти); недоверие к безличным институтам власти; высокий уровень доверия к «дуумвирам». Это создает серьезные трудности, так как модель демократической модернизации успешна лишь при адекватном функционировании институтов, основанных на универсалистских ценностях. «Ручное управление», всегда присущее модернизационным проектам, лишь дополняет и корректирует действие таких институтов.
Во влиятельных и национально ответственных группах растет осознание насущной необходимости модернизации, способное преодолеть инерцию, связанную с лавинообразным ростом экономических, социальных и, соответственно, политических рисков.
При наличии в России многих предпосылок модернизации дефекты системы управления, недостаток доверия к институтам государства – еще один очень серьезный вызов.
У модернизации нет шансов, если она не ответит на эти вызовы. Но для оптимизма есть шанс: Россия сделала рывок, преодолев олигархический капитализм 90-х.
Новая политико-экономическая и социальная диспозиция создала предпосылки для новой системы, адекватной новым запросам и вызовам, способной модернизировать Россию.
Но ко всем этим вызовам добавляется еще один, способный подорвать наши шансы. Нежелание наших властей решать политические проблемы единственно адекватными идейно-политическими методами. Если из социальной теории и есть хоть один надежный вывод, то это то, что политические проблемы невозможно решить бюрократическими средствами. Они достаточны для внешнего контроля, для того, чтобы изгнать их с поверхности, но совсем не годны для решения проблем по существу: двинуть на реализацию масштабного политического проекта крупные социальные группы, если не классы. Необходимое условие успеха модернизации – ответ на вызов: политическое руководство проектом российской модернизации.
При обобщении всех этих вызовов возникает серьезный вопрос:
в какой мере общественно-политическая система страны, включая государственное управление, способна справиться с проектом «модернизация России»?
Причем не с каким-либо другим – именно с этим вполне специфичным проектом. Ведь очевидно, что, например, для обеспечения органичного развития нужны одни институциональные ориентиры, а при приоритетах социальной защиты социально уязвимых слоев и групп населения – несколько иные. Модернизация – проект с достаточно специфичными приоритетами, и, соответственно, для его успеха институциональная среда должна отвечать этим специфичным требованиям.
Но модернизация модернизации рознь. Бисмарковская модернизация, например, совсем не сталинская. Следовательно, для того чтобы ответить на заданный выше вопрос, необходимо предварительно определиться со спецификой нашей конкретной российской модернизации.