Многоликий Христос. Тысячелетняя история тайных евангелий. 2. Разные лики Христа. Судьба древних евангелий в расширявшемся христианском мире (Филипп Дженкинс, 2015)

РОДИВШИЙСЯ В СТРАНЕ, НАЗЫВАЕМОЙ НЫНЕ УЗБЕКИСТАН, мусульманский мыслитель Абу Рейхан аль-Бируни (973–1048) был одним из величайших умов своей эпохи – одновременно ученым, историком и лингвистом. Он много путешествовал по Центральной Азии и Индии, бесконечно восхищаясь многообразием вероисповеданий мира, богатством религиозных текстов и традиций.

Сделанные аль-Бируни описания христианства должны изумить всякого, кто верит, что ранние церковные ереси к концу I тысячелетия давно вымерли. Эти движения, возможно, погибли в европейском христианстве, но не в Азии, и не утрачены их евангелия. После цитирования канонических евангелий, которые он читал и хорошо знал, аль-Бируни сообщает, что «в сектах Маркиона и Бардесана имеются свои евангелия, которые в некоторых частях отличаются от евангелий, нами упомянутых». Это известные имена в христианской истории, вернее, были известными несколькими столетиями ранее. Во II веке Маркион учил, что добрый Бог Нового Завета послал своего Сына Иисуса, противостоя еврейскому ветхозаветному Богу. Около 200 года сириец Бардесан (Бар-Дайсан) яростно критиковал Маркиона, но сам руководил школой, на которую повлияли взгляды гностиков. По крайней мере на Западе после IV века ни одно из этих движений внимания уже не привлекало, но аль-Бируни наводит на мысль, что обе группы со своими собственными евангелиями просуществовали вплоть до 1000 года. Об их продолжавшемся выживании сообщает также багдадский автор X века аль-Надим, который знал о маркионитских общинах, открыто проводивших свои богослужения в Хорасане (на территории современного Туркменистана), а также о последователях Бардесана в Хорасане и в Китае. Оба автора описывали современную им трансконтинентальную манихейскую религию, основанную на идеях месопотамского мыслителя III века по имени Мани, который синтезировал ряд иудейских, христианских и зороастрийских идей и проповедовал радикальный дуализм. Манихейские группы тоже располагали собственными характерными евангелиями.¹

Мы точно не знаем, как долго эти разнообразные группы, христианские и манихейские, имели доступ к тому богатству текстов, на которое ссылается аль-Бируни. Однако, разумно было бы предположить, что эти тексты были в действительности «утрачены» ближе к XIV, чем к IV веку. Возможно, между этими веками их лишились в Европе, но не в Китае и не в Туркменистане.

Говоря о христианской истории в любую из ее эпох только с европейской, а точнее – с западноевропейской точки зрения, фокусируясь на католичестве, – мы упускаем из виду огромную часть этой истории. На протяжении Средних веков христианские церкви процветали всюду в Азии и Африке и совершенно по-разному подходили к вопросу, какие тексты могли быть законно приняты в рамках той или иной церкви. Да, ранние евангелия продолжали читать не только в Средиземноморье, но и в церквах по всему трансконтинентальному христианскому миру. Даже когда те или иные писания действительно начинали выпадать из поля зрения, сам процесс их «утраты» растягивался более чем на тысячелетие. Эта история заставляет нас поразмыслить о сущности цензурирования или искоренения текстов в ранние времена и в Средневековье и, что еще важнее, об огромном разнообразии христианского мира.

РАННЕЕ ХРИСТИАНСТВО ПРЕБЫВАЛО В ГЛУБОКИХ РАЗДЕЛЕНИЯХ в связи с проблемами, касавшимися вероучения, и споры порождали различные подходы к тому, что́ считать «Писанием». Хотя школы мысли были многочисленны и разнообразны, некоторые основные темы часто повторялись. Прослеживая историю скрытых евангелий, мы часто будет сталкиваться с этими вечными идеями.

Центральной темой дискуссий было надлежащее христианское отношение к иудаизму и к Ветхому Завету. Иудео-христиане настаивали на том, что верующие должны следовать многим, а и всем правилам ветхозаветного Закона, и их мнения отразились в таких ранних текстах, как Евангелие евреев и Евангелие эбионитов. Другие ранние христиане, такие как Маркион, требовали полного разрыва с ветхозаветным Законом.²

Некоторые верующие стали приверженцами дуализма, непримиримого конфликта между материей и духом. Многие мыслители выдвигали сложные системы, в которых материальный мир описывался как ужасная ошибка, результат падения сил Света в тьму невежества и греха. Согласно гностической схеме Христос нисходит вниз из небесных сфер, чтобы освободить искры Света, захваченные тьмой материального мира, и именно в этом смысле он искупает своих последователей. (Такова весть Евангелия от Иуды.) Дуалистические и гностические линии переплелись воедино в манихейском движении, которое достигло статуса мировой религии, параллельной христианству и исламу.³

Эти различные секты и школы проповедовали версию христианства, в которой образ Христа очень отличается от воплотившегося Бога господствовавшей ортодоксальной/кафолической церкви. Адопционисты считали, что идея воплощения Бога кощунственна и нелогична, и вместо этого учили, что Дух сошел на Христа только в момент его крещения. Подозрительные к материальному миру докеты учили, что Христос, который явился в мир, был чисто духовным существом, земное же тело его было иллюзией, а не материальной реальностью. Подобным образом последователи энкратизма, отвергая мир, осуждали сексуальность, а также употребление мяса и вина.⁴

Такие идеи глубоко укоренились в христианстве и лишь постепенно были вытеснены, получив наименование «ересь». Уже в Новом Завете действуют группы, выражавшие несогласие со складывавшимся христианским консенсусом: в 2 Ин осуждаются «многие обманщики», отрицающие, что Иисус пришел во плоти; в 2 Тим обличаются те верующие, которые считали, что Воскресение уже состоялось, но в чисто духовном, нематериальном смысле. Эта докетическая тема оказалась чрезвычайно устойчивой и неоднократно вновь всплывала в движениях, осужденных как еретические. Как писал около 400 года манихейский апологет Фавст, «Верю ли в евангелие? Конечно. Верю ли я тем самым, что Христос родился? Конечно, нет». Каждая из этих школ почитала отдельные писания, в которых был представлен образ Христа, расходившийся с образом канонических евангелий.⁵

СО ВРЕМЕНЕМ ВЗГЛЯДЫ, КОТОРЫЕ СТАЛИ НОРМОЙ ОРТОДОКСИИ, приобрели широкую поддержку, и церковные лидеры старались уничтожать в общинах тексты, конкурировавшие с ортодоксальным текстом. Известная история, датируемая примерно 190 годом, сообщает о сирийском епископе Серапионе, позволявшем в своей общине читать на богослужениях Евангелие Петра и запретившем его читать, когда он узнал, что это текст маркионитский и докетический. В своем пасхальном послании 367 года влиятельный александрийский патриарх Афанасий предостерегал против использования апокрифических писаний, которые он называл «изобретением еретиков, пишущих их по своему разумению, одобряющих их и присваивающих им дату создания, так что, используя их в качестве якобы древних писаний, они могут вводить в заблуждение простых людей». В этом послании, кстати, впервые появляется термин «канонизированные» (kanonizomena) применительно к христианскому тексту. К этому времени христианизированная Римская империя начала все жестче обходиться с теми группами, которые епископами магистральной церкви осуждались как еретические. Вскоре патриархи и епископы, включая самого Афанасия, получили право гражданского управления крупными наделами в начавшей уже сокращаться империи.⁶

Но целая пропасть разделяла одно лишь отвержение некоторых текстов от полного их искоренения, а в основу современного мифа легло только что приведенное послание Афанасия. В своей книге «За пределами веры», написанной в 2003 году, Элейн Пейджэлс отметила, что Афанасий «обнародовал пасхальное послание, в котором потребовал, чтобы египетские монахи уничтожили все тексты, кроме тех, которые он специально перечислил как “приемлемые”, даже “канонические”». Подлинное послание Афанасия, конечно, поражает своей далеко идущей свирепостью, особенно если принять во внимание почти имперское влияние патриарха на христианском Востоке, и теперь его часто цитируют как великую хартию средневековой нетерпимости к текстам, сопрничающим с каноническими. Однако письмо Афанасия, приведенное в книге Пейджелс, не содержит приказа уничтожать всякий подозрительный текст и, конечно, не подразумевает массовых «чисток». В действительности попытки уничтожения текстов носили отнюдь не систематический, а случайный и локальный характер.⁷

Несомненно, определенные церковные власти выискивали неканонические тексты с целью устранения их в целом. Одним из свирепых поборников ортодоксии был египетский монашеский лидер Шенуте, около 380 года писавший следующее: «Кто скажет, что существует какое-то иное евангелие помимо четырех евангелий, и не будет отвергнут церковью как еретик? Чего такого недоставало апостолам и всем святым? Чего нет в Писании, через которое глаголет Дух Святой, что можно было бы обнаружить в апокрифах?» Гетеродоксальные конкуренты Шенуте относили к канону не менее двенадцати ключевых евангелий, а кроме того – множество дополнительных текстов. Вероятно, они считали, что каждому из двенадцати апостолов должно соответствовать отдельное евангелие.⁸

Мнения Шенуте были авторитетными, так как он руководил легионами монахов, озабоченных поиском и уничтожением следов язычества или ереси. Отнюдь не в силу совпадения его главное местонахождение было вблизи тех пещер, где в это самое время были спрятаны подозрительные тексты, включая само Наг-Хаммади. Монахи Шенуте, вероятно, преследовали тех, кто скрывал там гностические тексты, вновь обнаруженные в сравнительно недавние времена. Эти тексты включают бесценный Берлинский кодекс, к которому относятся такие шедевры, как Апокриф Иоанна и Евангелие от Марии. Именно вандализм Шенуте – основная причина нашего первостепенного интереса к большинству гностических текстов, которыми мы располагаем сегодня, как бы это ни показалось ужасным самому Шенуте.⁹

Шенуте был не единственным фанатиком. В V веке папа Лев сигнализировал одному испанскому епископу о заблуждениях Присциллиана, проповедовавшего чрезмерно суровый христианский аскетизм и в 385 году стяжавшего сомнительную честь стать первым еретиком, которого подвергло казни христианское государство. Папа Лев предупреждал:

Апокрифические писания, которые, прикрываясь именами апостолов, создают питательную почву для множества подделок, не только должны подпадать под запрет, но подлежат полному изъятию и сожжению на костре дотла. Итак, если какой-либо епископ не запретил мужчинам иметь в доме апокрифические писания или позволил читать их в церкви под именем канонических с порочными искажениями Присциллиана, пусть он знает, что должен быть сочтен еретиком, поскольку тот, кто не отвращает других от заблуждения, показывает, что и сам сбился с истинного пути.

Послание папы Льва, подкрепляемое множеством подобных документов, написанных церковными лидерами в течение столетий, доказывает, что сожжение книг – это не миф.¹⁰

ОДНАКО ИДЕЯ, ЧТО НЕКАНОНИЧЕСКИЕ ТЕКСТЫ были успешно уничтожены, – преувеличение. Их исчезновение тоже не обязательно было вызвано какой-то сознательной политикой церковных властей. Тот факт, что отдельный текст не прижился в господствующей традиции, не свидетельствует о цензуре. Некоторыми книгами просто переставали пользоваться, они теряли своих читателей, возможно, потому, что их начинали считать уже незначительными или старомодными. Иногда текст становился излишним, так как многое из его содержания оказывалось поглощено более существенными или лучше написанными текстами.

Нам следует с осторожностью применять задним числом современные стандарты к текстам, которые нам кажутся весьма значительными. Для многих современных ученых Евангелие от Фомы – это критический текст, который, возможно, хорошо передает структуру и содержание самых ранних записей того, что говорил Иисус, и может оказаться предшественником наших канонических евангелий. Некоторые объявляют его пятым евангелием; его долго продолжали с осуждением цитировать по всем восточным церквам. Однако его влияние на тексты западной церкви было близко к нулю, и на Западе оно редко комментировалось и обсуждалось. (Более поздние западные ученые, которые упоминают Евангелие от Фомы, часто приводят всего лишь старые цитаты, беря их из вторых или третьих рук.) Это молчание установилось задолго до того, как та или иная церковная иерархия получила власть, достаточную для проведения цензорской политики. По крайней мере в западном мире «Фома» никогда не имел широкого хождения. Насколько мы знаем, никто даже не позаботился перевести его на латынь.¹¹

Другие вполне ортодоксальные произведения исчезли без всякого намека на активное подавление. С точки зрения аналогии с «Фомой» посмотрим на Дидахе (Учение двенадцати апостолов), которое сегодня считается бесценным реликтом древнейшей церкви. Датируемое примерно 100 годом – около этого времени возникло и каноническое Евангелие от Иоанна, – Дидахе содержит описание самой древней христианской литургии, поэтому оно всерьез претендовало на включение в Новый Завет. Ранние отцы церкви низвели его до статуса апокрифа, однако это не обязательно должно было помешать ему и далее иметь хождение среди христиан. В Дидахе не было ничего еретического или тревожащего ортодоксов, такого как в гностических текстах. Ни один церковный собор или писатель никогда явно его не осудили, и даже Афанасий одобрял использование Дидахе для благочестивого чтения. Но по какой-то причине оно совершенно выпало из употребления и, в сущности, исчезло. Только в наши времена была обнаружена его копия в рамках евангельского кодекса XI века. Даже популярность канонического Евангелия от Марка, сегодня столь высоко ценимого, во II и III веках снизилась до такой степени и настолько резко сократилась его читательская аудитория, что оно подверглось риску подобным же образом исчезнуть из употребления.¹²

Некоторые «утраченные» евангелия всегда пользовались лишь весьма ограниченной популярностью. Огромное множество альтернативных текстов, созданных между II и IV столетиями, изначально было написано на греческом, сирийском или коптском языках, и распространялись они главным образом в восточных регионах империи. Они даже не всегда появлялись во все более набиравших силу и стяжавших доверие людей церквах латинского Запада, предшественницах того, что впоследствии стало сердцем западного христианства, поэтому не удивительно, что в этих регионах они были недоступны ученым. Мейнстримные сирийскоговорящие церкви в изобилии производили альтернативные тексты, которые так и не нашли пути на Запад, однако это обстоятельство было скорее результатом языковых барьеров, нежели доктринальных.¹³

Далеко не факт, что даже в ортодоксальных/кафолических регионах церкви уничтожали вызывающие книги. Озадачивающее свидетельство содержится в текстах Никифора, константинопольского патриарха IX века. К одному из его произведений прилагается т. н. стихометрия, перечень писаний, известных церкви, хотя и не обязательно одобряемых ею. То, что при упоминании каждого текста указывается его объем, наводит на мысль, что автор списка имел доступ к полному корпусу каждого манускрипта, вероятно – в константинопольской библиотеке. Если это правда, то кто-то в момент создания списка мог еще держать в руках Евангелие от Фомы, Евангелие от евреев и много других текстов, причисляемых теперь к ортодоксальным и не гностическим писаниям апостольских отцов.¹⁴

Проблема в том, что мы не знаем точно, когда был добавлен этот раздел рукописи. Большинство ученых считает, что стихометрия была составлена раньше, чем жил Никифор, возможно – в VII столетии. Но когда бы она ни была составлена, она показывает, что «утраченные» евангелия были все еще доступны долгое время после того, как вышли из употребления. Они могли храниться на библиотечных полках вплоть до разграбления Константинополя в 1204 году, и даже позднее.

МНОЖЕСТВО ТЕКСТОВ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПЫТАЛИСЬ ЗАПРЕТИТЬ. Мы уже говорили о Евангелии от Фомы, которое отцы церкви критиковали и анафематствовали начиная с III века и далее. Но одно лишь количество обвинений показывает, что книга эта не могла просто исчезнуть после ее запрета. Во всяком случае, в течение всего XII столетия восточные писатели ссылались на эту книгу так, словно ее продолжали использовать и читать, как правило – в еретическом или манихейском контексте. Неудивительно, если мы учтем важность пограничных территорий, что последняя вероятная ссылка на эту книгу имела место в Армении около 1285 года.¹⁵

Однако не вполне ясно, как долго «Фома» мог циркулировать в ортодоксальном/кафолическом контексте. Один загадочный список середины VI века, ложно приписанный Афанасию, причисляет «Фому» к прочим апокрифам, отмечая: «В этих текстах цитируются и перифразируются истинные и боговдохновенные писания. Они {ложные тексты} и в церквах читаются {anaginoskomena}». В восточных церквах это последнее слово применяется к наполовину одобренным текстам, которые читаются для наставления или духовного совершенствования, хотя они не могут использоваться при утверждении официальной доктрины. Так что «Фома» причисляется к «спорным» книгам, antilegomena. Тем не менее дух захватывает при мысли, что где-то в Средиземноморье в какой-то ортодоксальной епархии Евангелие Фомы охотно рекомендовали для чтения вплоть до 550 года и, кто знает, может, и в последующие века!¹⁶

Еще более устойчивым оказалось Протоевангелие, или Евангелие детства от Иакова, книга II века, повествующая о рождении и детстве Марии. Этот текст широко циркулировал на греческом и других языках, но западные церкви не одобряли некоторые из содержавшихся в нем утверждений об Иосифе и его семейной истории. Текст Протоевангелия в Западной Европе практически исчез, хотя оставался популярным в Ирландии. Впрочем, вероятно, в VII столетии он был фактически целиком переработан, став частью нового латинского текста под названием De Infantia («О детстве»), или Евангелие Псевдо-Матфея, и в нем были отфильтрованы сомнительные с богословской точки зрения пассажи. В этой отредактированной форме Протоевангелие имело огромное влияние в латинском католическом мире.¹⁷

В техническом смысле история с Протоевангелием – пример цензуры и насилия над текстом. Но в действительности это так лишь для части христианского мира, к тому же текст оставался легкодоступным в лишь слегка измененной форме. Тот факт, что оригинальная версия едва ли была известна средневековому латинскому Западу, не означает, что пост-никейская церковь чудесным образом достигла успешного и повсеместного уничтожения текстов, отклоняющихся от ортодоксальной нормы.

Гораздо более спорным было содержание апокрифических деяний апостолов, излюбленного жанра. Особое признание завоевали пять текстов, все они датируются периодом где-то между 150 и 250 годами: это – Деяния Иоанна, Павла, Фомы, Петра и Андрея. Манихеи считали все пять каноническим сборником и заменяли им канонические Деяния апостолов, известные нам по Новому Завету. Св. Августин в начале V века, вероятно, ссылался на эти тексты, когда сетовал на то, что среди «апокрифических книг манихеев имеется сборник басен, обнародованных какими-то неизвестными авторами под именами апостолов».¹⁸

Из-за своих еретических тенденций эти апокрифические деяния стяжали немилость церкви, а декрет Геласия осудил Деяния Фомы, Деяния Петра и Деяния Андрея. Тем не менее процесс запрещения был весьма постепенным и фрагментарным. Даже в конце IX века патриарх константинопольский Фотий читал все пять деяний.

Деяния Иоанна указывают на продолжающееся влияние этих текстов. Эта книга, составленная, вероятно, в конце II столетия, все еще очаровывает современных читателей. В одном из ее разделов Иоанн дает удивительное описание Тайной вечери, которая там похожа на своего рода литургический танец. Иисус говорит:

«Пока Я еще не предан им, воспоем гимн Отцу и затем уже выйдем на тот путь, который предстоит». Итак, Он велел нам взять друг друга за руки и таким образом составить круг, а Сам, будучи в середине {круга}, сказал: «Аминь, послушайте Меня». Затем он начал петь гимн и говорить:

«Слава Тебе Отче!»

Мы же, стоя вокруг Него, отвечали Ему: «Аминь!

Слава тебе, Слово! Слава Тебе, благодать! Аминь.

Слава Тебе, Дух! Слава Тебе, Святый!

Слава славе Твоей! Аминь.

Хвалим Тебя, Отец! Благодарим Тебя, Свет,

в Котором нет тьмы! Аминь».[16]

Известно также описание суда над Иоанном и его осуждения при императоре Домициане. Иоанна приговорили к смерти, но чаша с отравой, которую он должен был испить, не причинила ему вреда. Однако она в тот же миг убила другого узника, которому дали выпить отстой из чаши, и Иоанн вернул его к жизни.¹⁹

Церковные власти становились все более подозрительными по отношению к этому тексту, отчасти потому, что он казался зараженным гностическими идеями. В частности, он вызывал в памяти египетского гностика Валентина. В 787 году второй церковный собор в историческом местечке – Никее осудил, наконец, Деяния Иоанна и потребовал «предать их огню». Это решение привело к утрате множества копий этого текста, однако этих копий было так много, что текст продолжали читать и переписывать. Тогда, в отличие от современных печатных изданий, копии имели расхождения с оригиналом, а со временем эти расхождения возрастали. В латинских рукописях заметна тенденция очистить текст от всего, что выглядело бы мистически или хотя бы отчасти еретически, но многие подобные фрагменты сохранились в греческих копиях. Сохранилось около 70 процентов оригинальных Деяний Иоанна, и с определенной уверенностью может быть восстановлен весь текст.²⁰

Сохраняющуюся популярность этой книги лучше всего иллюстрирует образ Иоанна, держащего чашу с ядом, из которой появляется змея либо дракон. Столетиями, от Средневековья до наших дней, этот образ питал христианское искусство. Если Деяния Иоанна уже не были известны в своем изначальном виде, то их ключевые образы и рассказы сохранялись.

Не менее живучими оказались Деяния Фомы (к Евангелию от Фомы не имеющие никакого отношения). В этом сирийском тексте II или III века описана миссия Фомы в Индии и других дальних странах. Раннецерковным лидерам этот текст пришелся не по вкусу, так как содержал некоторые гностические идеи и мифы и был воспринят разными еретическими группами, включая манихеев, присциллианитов и энкратитов. Среди прочих красных тряпок, дразнивших строгую ортодоксию, этот текст выказывает глубокую неприязнь к сексуальности, включая совокупление новобрачных. Эти еретические черты делали Деяния Фомы куда более зажигательной смесью, чем, скажем, безобидное Дидахе, которое просто исчезло из публичного употребления. Деяния Фомы с первого взгляда могли бы показаться первым кандидатом на запрещение, и повторявшиеся заявления соборов и епископов и были нацелены на это. Как мы видели, декрет Геласия предписывает уничтожение данного текста.²¹

Но, как и в случае с Деяниями Иоанна, этот текст был настолько востребован, что его выхолостили, очистили, по крайней мере от некоторых еретических утверждений, и лишь потом позволили христианам пользоваться им. Помимо своих ранних форм, греческой и сирийской, Деяния Фомы появлялись на многих других языках: арабском, коптском, грузинском, латинском, армянском и эфиопском. В результате мы можем восстановить текст полностью.²²

В некоторые версии Деяний Фомы включена «Песнь о жемчужине» (или «Песнь о душе»), замечательный памятник позднеантичного религиозного мира. Песнь сохранилась только в двух копиях Деяний, и многие ученые полагают, что эти два текста вначале существовали независимо друг от друга. Этот гимн, почти наверняка оставшийся от раннего гностического движения, датируется, видимо, II или III веком. Это – евангелие в форме аллегории: в Египет посылают царского сына, чтобы он изъял жемчужину из пасти змия. Однако князь забывает о своей миссии и даже о том, кто он такой, и с него совлекаются его царские одежды:

И я забыл, что я царский сын,

и поработился их царю,

и забыл о жемчужине оной,

за коей был от родивших послан,

и от дебелости их яств

поникнул в тяжелом сне.[17]

Другой посланник Царя царей помогает вернуть ему его истинное Я. Добыв жемчужину, князь возвращается домой. Согласно большинству толкований, эта история отражает гностические взгляды на мир, вероятно – мировоззрение Бардесана, который был известен как основатель сирийской гимнографической традиции. Князь символизирует душу, пойманную в сети мира материи, или темного Египта, откуда его искупает Христос, а жемчужина означает спасение. Эти темы сна и пробуждения, потерянности в земных западнях были центральными в гностических системах. Важное место они занимают в Евангелии Иуды.²³

«Песнь о жемчужине», будучи гностическим текстом, имела мало шансов выжить в рамках официальной церкви. Но отдельные копии все же сохранялись вплоть до X–XI веков. Одна – сирийская – копия внесена в Деяния Фомы в 936 году, другие версии были известны в греческом переводе. Написан ли (что вполне вероятно) этот гимн Бардесаном или кем-то другим, он представляет собой наследие древней гностической традиции.

В ТО ВРЕМЯ КАК НЕОДОБРЕННЫЕ ДРЕВНИЕ ТЕКСТЫ сохранялись в рамках официальной ортодоксальной/кафолической церкви, другие структуры – ускользнувшие от ее контроля или влияния – еще сильнее вдохновлялись подобными документами. В более широком христианском мире часто тексты, совершенно отличные от официальных, трактовались как священные или даже канонические.

В V веке богослов Винсент Леринский определял христианскую ортодоксию в терминах ее всемирного присутствия и практической деятельности. Но дело в том, что никакой авторитет, религиозный или светский, никогда не имел такой власти, – «всегда и повсюду» навязывать христианам какие-либо абсолютные решения. Не было такого момента в христианской истории, когда верующие были бы объединены в одну-единственную церковь. Столетие тому назад католический автор Илер Беллок сделал явно неосторожное заявление: «Европа – это Вера, а Вера – это Европа». С исторической точки зрения он был неправ вдвойне, прежде всего потому, что имел в виду «веру» лишь в ее католической, папской форме.²⁴

По крайней мере с XIV века Западная Европа была демографическим и культурным центром христианской веры, и в последующие века это доминирование только возрастало. В таком случае очевидно, что позднейшие ученые склонны принимать европейскую ситуацию за исторический христианский образец. Но в более ранние эпохи дело обстояло совсем иначе. Христианство возникло не в Европе, а на Ближнем Востоке и в Средиземноморье и долго удерживало эту свою трансконтинентальную идентичность.²⁵

На протяжении всего Средневековья христианство в своих разных формах распространялось далеко за пределы Европы, до самых глубин Африки и Азии. В момент достижения своего пика христианский мир простирался от Ирландии до Китая, от Южной Индии до Сибири, и от границ Кении до заполярного круга. По некоторым сведениям, европейцы не составляли численного большинства вплоть до X–XI столетий. За пределами Европы немногим христианам было что-то известно о Папе или об увеличивавшихся территориальных притязаниях его епархии, и они не следовали римским порядкам.²⁶

Наряду с Католической церковью, повинующейся Риму, существовала также ортодоксальная (буквально: «православная») церковь со своим духовным центром в «новом Риме», Константинополе, которая с 1054 года перестала признавать Рим частью общехристианской общины. В техническом смысле Константинополь и Рим были и остаются в состоянии раскола, однако существовали и другие транснациональные церкви, которые Римская церковь считала не только раскольническими, но и абсолютно еретическими. К их числу принадлежали т. н. монофизитские церкви Азии и Африки, а именно – копты, эфиопы, армяне и т. д. (Монофизиты полагали, что у Христа была только одна – божественная – природа, а не две – божественная и человеческая, единство которых во Христе утверждала мейнстримная ортодоксия. (Впрочем, эти восточные церкви отвергают ярлык «монофизитские» на том основании, что он искажает их подлинные верования, и современные ученые предпочитают термин «миафизитские»). Распространены были также восточные церкви с оплотом в Ираке, которые Константинополь и Рим осуждали как «несторианские», т. е. учившие, что человеческая и божественная природы во Христе разделены, а не полностью едины. Несторианская церковь обладала сильным влиянием, поскольку в пору своего средневекового расцвета имела приверженцев во всей Азии, вплоть до Индии и Китая.²⁷

Если принять широкое определение Средневековья как периода, скажем, между 500 и 1500 годами, то в этот период существовали всегда как минимум четыре главные христианские общины: римская (католическая), ортодоксальная (православная), монофизитская (или миафизитская) и несторианская.

НЕСМОТРЯ НА ВСЕ СВОИ РАЗЛИЧИЯ, эти четыре церкви о многом сумели договориться. Каждая из них в большой степени являлась наследницей Никейского собора IV века и исповедовала учения о Троице и Боговоплощении, как бы сильно их исповедания ни расходились в подробностях. Но на практике эти церкви весьма различались текстами, которые они использовали в своих литургиях и принимали в качестве авторитетных.

Современные протестанты пользуются строго определенной Библией с полностью предсказуемым содержанием, и всякий отход от нее глубоко их тревожит. Но на самом деле содержание Библии – разное в разные времена и в разных местах, и незачем особенно углубляться в историю, чтобы найти тому примеры. На протяжении Средних веков, а то и позднее, христиане принимали Ветхий Завет в значительно более широкой версии, нежели та, что мы видим в таких стандартных современных переводах, как New International Version.

Ранняя церковь обычно пользовалась греческим переводом Библии, Септуагинтой, тогда как иудейская община полагалась на принятую еврейскую версию. Второе предпочтение говорит само за себя: зачем нужно прибегать к переводу, если у вас имеется оригинальный текст? Однако все не так просто, потому что Септуагинта явно содержит некоторые подлинные древние истолкования. Опора на Септуагинту помогала также определять, какие книги считать каноническими. Этот перевод включал несколько книг, которые отсутствовали в еврейском оригинале и которые впоследствии иудеи исключили из своего канона. Эти книги – Юдифи, Товита, Премудрости {Соломона}, Сираха, 1 и 2 Маккавеев, Баруха[18] и дополнительные пассажи в Книге Даниила – составили т. н. второй канон и стали называться «второканоническими»[19]. Христианские церкви приняли их еще в самые первые века.²⁸

Временами отдельные ученые возражали против включения этих книг в христианский канон. В пользу канона без этих книг высказался авторитетный ученый и блестящий переводчик св. Иероним (347–420), который, среди прочих достижений, предпринял перевод Библии на латынь, теперь называемый Вульгатой и вплоть до наших времен остававшийся стандартной латинской версией Библии. Но подобные критики признавали, что находятся в меньшинстве, так что со временем победил преобладающий церковный консенсус.²⁹

Многие западные протестанты, узнав об этих книгах, стали называть их общим именем apocrypha («апокрифы»). Но для непротестантских церквей во всем мире эти книги были не апокрифами, а вызывающими полное доверие частями канона, читаемыми на литургиях. Так обстоит дело до сих пор в римско-католической и византийско-православной традициях, равно как и в Восточно-православной, Армянской, Коптской и Эфиопской церквах. До Реформации все христианские церкви однозначно принимали «второй канон» как интегральную часть Писания. Когда-то давно эти книги входили в состав любой Библии.

Кроме второканонических книг и текстов, известных на Западе, некоторые церкви включают в свой стандартный канон и другие тексты.

Церкви сильно различаются, например по тому, какие из включенных в их канон текстов они приписывают Эзре[20], а какие – Баруху. (Более подробно я скажу об этих именах в главе 6.) Каноничность Маккавеев – это вопрос локального характера, поскольку в разные времена и в разных краях под этим именем объединяли целый ряд книг. Краткий псалом 151[21] каноничен для Сирийско-православной, Армянской, Ассирийской и Эфиопской и даже для Восточно-православной церквей.³⁰

Даже в западной католической церкви один текст, в частности, оказался спорным. В течение всей христианской истории читатели Библии изучали четырнадцать посланий, с большей или меньшей долей вероятности приписываемых св. Павлу. (Послание к Евреям написано, конечно, не Павлом, но некоторые ученые так не считают и причисляют его к паулинистскому корпусу.) Примерно от VI до XVI века текстами Павла считались, как правило, пятнадцать посланий: дополнительным был латинский текст – Послание к Лаодикийцам. Это был краткий прозаический документ, то вырезавшийся из канона, то в него вставлявшийся. Св. Иероним в IV веке отклонил его, заявив, что это послание «отвергается всеми», но реальности это не соответствовало. Хотя ни один официальный церковный собор в течение следующего тысячелетия не утвердил этот текст, даже средневековые писатели, резко настроенные против апокрифов, без проблем признавали его подлинность. Если еретики, такие как альбигойцы и павликиане, ценили его, то так же поступали и канонические католики, и он появляется во многих стандартных изданиях Библии. По словам знаменитого английского библеиста Дж. Б. Лайтфута, «в течение более чем девяти столетий этот поддельный текст топтался у дверей священного канона, не будучи ни допущенным в него, ни окончательно отвергнутым».³¹

РАЗНЫЕ ЦЕРКВИ ПРИМЕНЯЛИ РАЗНЫЕ КАНОНЫ, одни из которых отклонялись от общего консенсуса больше других. С точки зрения расхождений в библейском каноне ярчайший пример – почтенная Эфиопская церковь, – или, как она сама себя называет, церковь эфиопского ортодоксального единства (tewahedo). Эта община уходит корнями в начало IV века и сегодня насчитывает впечатляющее число приверженцев – около сорока миллионов; почти столько же составляют все вместе баптистские деноминации в США. В этой общине еще жива память о ее древних связях с сирийской и коптской монофизитскими церквами, которым она обязана своим основанием. В выборе текстов она придерживается вкусов и предпочтений, которые некогда были распространены намного больше.

Эфиопы говорят о широком и узком библейских канонах, и даже последний – гораздо обширней, чем любой его западный аналог. Он содержит в целом 81 книгу, тогда как стандартный канон североамериканских протестантов насчитывает всего 66. Эфиопский канон включает большинство второканонических книг, а также Книгу юбилеев и Книгу Еноха, некогда прославленные еврейские «псевдо-писания», которые повсеместно исчезли на Западе. Книга юбилеев, или Малое Бытие, создана мышлением, в котором доминируют ангелы и видения. Она опирается на строгое иудейское законничество, что придает курьезность ее претензии на включение в христианский канон. Кроме того, автор «Юбилеев», вероятно, отрицал то, что язычники могут достигнуть спасения – это явствует из трех книг Маккавеев (Meqabyan), которые имеют лишь отдаленное отношение к книгам с тем же названием, известным на Западе.³²

Западные христиане были бы удивлены, увидев несколько дополнительных текстов также и в эфиопском Новом Завете – например, книгу, приписываемую одному из первых пап – Клименту, ученику апостола Петра. После «Откровения», завершающего стандартные западные Библии, у эфиопов следуют восемь «Книг о церковном порядке»: Sirate Tsion («Книга порядка»), Tizaz («Книга глашатая»), книги Gitsew, Abtilis, Первый и Второй Заветы (Dominos), Климент и Didascalia. The Didascalia («Наставление») – это книга о жизни и порядке в церкви, и она связана с другими книгами, имеющими подобные названия, распространенными в III и IV столетиях.³³

Также в эфиопском новозаветном корпусе есть Книга Завета (Mäshafä Kidan): это – речь, предположительно произнесенная Христом после его Воскресения и по форме очень напоминающая древние гностические евангелия. Этот текст иногда называют Epistula Apostolorum (Послание двенадцати апостолов[22]); он сохранился на коптском языке и действительно очень древний, датируемый временем, когда его автор еще считал нужным разоблачать таких «лжеапостолов» начала II века, как Симон и Керинф. Он содержит некоторые удивляющие, если не шокирующие, идеи. Например, Христос рассказывает, как в день Благовещения Он породил себя в своей матери Марии:

Вы знаете, что ангел Гавриил принес весть Марии. И мы отвечали: «Да, Господи». Он отвечал и сказал нам: «Помните ли вы тогда то, что Я сказал вам только недавно: Я сделался ангелом среди ангелов, и Я сделался всем во всём?» Мы сказали Ему: «Да, Господи». Тогда отвечал Он и сказал нам: «В тот день Я принял образ ангела Гавриила, Я явился Марии и говорил с нею. Её сердце приняло Меня, и она уверовала и возрадовалась, и Я создал Себе образ и вошел в её тело. Я стал плотью, ибо Я один был служителем у Себя при Марии в видимом обличье ангела».

За пределами самой Эфиопии большая часть этих текстов остается неизвестной, за исключением незначительной по численности группы знатоков.³⁴

Хотя это – крайний случай, эфиопская история показывает, что и в рамках крупных общин имелись колоссальные различия, а также напоминает нам о многообразии, существовавшем в раннехристианскую эпоху. Доверие к таким текстам, как Книга юбилеев, напоминает те далекие времена, когда и другие церкви были намного более свободны в своем выборе канонических текстов. Как мы увидим, Книга Еноха когда-то пользовалась широкой популярностью. В самом деле, подход к канону в некоторых европейских церквах некогда был подобен подходу современной Эфиопской церкви.

РЕЛИГИОЗНАЯ МЫСЛЬ И РЕЛИГИОЗНЫЙ ОПЫТ никогда не подвергались тому пристальному контролю, какой воображали себе церкви, а на границах христианских империй власть ортодоксии была особенно слабой. За пределами империй с ней вообще никто не считался. Пограничные области на Ближнем Востоке и в Восточной и Юго-Восточной Европе служили лабораториями веры. Отсюда идеи и движения могли свободно распространяться на центральные области христианской Европы.

Географические факторы объясняют, как в отдельном регионе древний гностицизм сохранялся в качестве живой веры долгое время после его предполагаемого уничтожения внутри Римской империи. В XIX столетии западные путешественники встречали мандеев, живших на далеких болотах Южного Ирака. Мандеи следовали (и следуют до сих пор) сложной дуалистической религиозной системе, тесно связанной с древним гностицизмом, для которого весьма характерна астрологическая тематика. Их верования опираются на объемный корпус почитаемых писаний, некоторые из которых восходят к I или II векам. Подобно большинству древних гностиков и средневековых дуалистов, мандеи почитают ветхозаветных Адама и Сифа, отвергая Авраама и Моисея, и презирают «лжепророка Иисуса». Почти полному сохранению системы, в других местах уничтоженной христианскими государствами, способствовало место обитания мандеев – совершенно недосягаемое для христианского духовенства и лишь отчасти контролируемое исламскими властями. Мандейское предание сообщает, как в раннехристианский период группа людей бежала из Палестины и нашла себе безопасное пристанище в Ираке. Трудно поверить, но около 60 тыс. мандеев до сих пор практикуют веру, много веков назад осужденную римскими патриархами и императорами.³⁵

Подобным образом многие христиане жили за пределами ортодоксальных/кафолических режимов. Некоторые вписывались в мусульманский мир; другие жили в государствах, граничивших с Константинополем или Римом. Большую часть I тысячелетия Рим находился в конфронтации с враждебными ему империями на Востоке, сначала – с Персией, а позднее – с мусульманским халифатом. Имперское соперничество означало, что великие державы были вынуждены терпеть существование целой сети небольших царств между своими границами. Эти царства выполняли роль буферных государств, склоняясь то на одну, то на другую сторону в зависимости от текущих условий. Поскольку следующие друг да другом войны и гонения охватывали Рим и Персию, беженцы и диссиденты искали пристанищ за границами, основывая маленькие государства и превращая их в рассадники религиозных движений. Подозрительным текстам было не выжить там, где действовали указы Константинополя, но они сохранялись в Армении и Грузии, и в таких европейских странах, как Болгария.³⁶

Существование пограничных государств позволило альтернативным христианским текстам сохраниться от древности до наших дней. Мы часто находим древние писания, которые наверняка были созданы на каком-либо из древних языков Ближнего Востока – греческом, еврейском или сирийском, но сегодня существуют лишь их переводные копии – на армянском, эфиопском или славянских языках. Причину этого понять трудно. Одно время текст мог иметь хождение внутри христианской Римской империи, но впоследствии он вступал в конфликт с церковной властью, которая приказывала его уничтожить. Поэтому текст увозили в соседние страны, где его копировали и сохраняли. Манускрипт обретал новую, собственную жизнь в переводной копии. Подобно Деяниям Фомы и Протоевангелию, множество альтернативных писаний сохранилось в переводах на самые разные языки: сирийский, коптский, армянский, грузинский, эфиопский, арабский и персидский, не считая различных европейских языков.

ОБ ОБНАРУЖЕНИИ И СОХРАНЕНИИ ДРЕВНИХ ЕВАНГЕЛИЙ лучше всего свидетельствует т. н. Шелковый путь, тянувшийся от Сирии через Центральную Азию в Китай. Не являясь дорогой в современном смысле, он был скорее линией, состоявшей из отдельных маршрутов и в свое время – главной артерией трансконтинентальной торговли. Помимо своего экономического значения, Шелковый путь многосторонне использовался мусульманами, буддистами, манихеями и христианами. С V по XIII столетие он служил миссионерской магистралью для «несторианской» восточной церкви, крупные центры которой действовали в Мерве, Кашгаре, Самарканде и Герате (Афганистан). На некоторых древних стоянках Шелкового пути сохранились изумительные фрагменты текстов, которые давно считались утраченным; среди них – фрагменты древних евангелий. Множество таких фрагментов, датируемых VIII–X веками, найдено в оазисе Турфан (на территории современного Китая).³⁷

Бо́льшая часть самых захватывающих текстов принадлежит манихеям, последователям пророка, жизнь которого показалась бы слишком невероятной даже самому изобретательному историческому романисту. Мани родился там, где сейчас находится Ирак, около 216 года и вступил в иудео-христианскую секту, тесно связанную с мандеями. Питая глубокий интерес к современным ему религиозным течениям, он прошел через Персию до самой Индии и получил из первых рук знания о зороастризме, индуизме и буддизме. Черпая из их источников, Мани разработал сложную религиозную систему, основанную на войне между силами Света и Тьмы. Он считал себя самого мессианской фигурой, альтернативной Христу. В свой книге Шапураган (или Шабухраган), посвященной персидскому царю Шапуру, он писал:

От эона к эону апостолы Бога не прекращали приносить на землю мудрость и творить ее дела. Так, в одну эпоху их принес в Индию апостол, который стал Буддой; в другую эпоху их принес в Персию Зороастр; в третью их принес в страну Запада Иисус. Потом, в нынешнюю, последнюю, эпоху, это откровение и это пророчество пришло в землю Вавилона через меня – Мани, апостола истинного Бога.

Персидский режим преследовал его приверженцев, а сам Мани умер в тюрьме, хотя его ученики говорили, что он был распят. Хотя Мани привлек в свою систему множество религиозных идей, его собственная вера была наследницей раннего восточного христианства, прежде всего в его гностических формах. Манихеи претендовали на то, что только они – истинные христиане.³⁸

С IV века вплоть до высокого Средневековья манихейство исповедовали миллионы людей по всему Ближнему Востоку до самой Азии. В разных формах манихейство сохранялось до XVII века в Китае.³⁹

Манихеи всегда располагали большим собранием евангелий. В V веке папа Лев сетовал на то, что эта секта «фабрикует себе многие поддельные тома, подписывая их именами апостолов и даже самого Спасителя, упрочивая свои заблуждения и отравляя их смертельным ядом умы верующих». Согласно папе Льву, манихеи подделывали канонические евангелия с целью устранить предание о воплощении и материальном существовании Христа и опровергнуть факты Распятия и Воскресения. Но такое утверждение необоснованно, поскольку манихеи на самом деле использовали множество подлинных ранних евангелий, в которых эти ортодоксальные доктрины либо не играли значительной роли, либо вообще отсутствовали. Вместо того чтобы считать, будто манихеи подвергали своей правке ортодоксальные пассажи в подобных текстах, более правильно предположить, что эти доктрины никогда не выдвигались на первый план в самих этих текстах.⁴⁰

Вопрос, какие именно книги использовали манихеи, открыт для обсуждений, но выражение «многие тома» предполагает наличие внушительной библиотеки. Среди канонических писаний у манихеев было несколько древних гностических текстов, включая Евангелие от Фомы, а также Псалмы и деяния Фомы.

Когда ранние отцы церкви ссылались на Евангелие от Фомы, они это делали обычно в манихейском контексте. В VI веке декрет Геласия осудил «евангелие, приписываемое Фоме, которым пользуются манихеи». Эта ассоциация настолько устоялась, что ортодоксальные писатели, как правило, даже осуждали «Фому, ученика Мани». Ученые спорят о том, существовал ли когда-нибудь ученик по имени Фома (если да, то, возможно, в III веке) – или же упомянутые писатели попросту перепутали настоящего апостола Фому с тем, которому приписано манихейское евангелие. Около 870 года писатель-антидуалист Петр Сицилийский предостерегал: никто не должен читать Евангелие Фомы, потому что «оно не от одного из двенадцати учеников {Христа}, а от одного из двенадцати злодеев-учеников антихриста Мани». Если книга доступна и если у людей возникает соблазн почитать ее – значит ее надо всего лишь запретить!⁴¹

Некоторые ученые также задаются вопросом, тождественно ли евангелие, использовавшееся той сектой, знаменитой версии, обнаруженной в Наг-Хаммади? Но находки на стоянках Шелкового пути – таких как Турфан – предоставляют нам цитаты во фрагментах из того же текста, записанных в VIII–IX веках на парфянском и согдийском языках. Один парфянский фрагмент включает 23-ю логию Евангелия от Фомы: «Я изберу вас, одного из тысячи и двоих из десяти тысяч, и они станут как один-единственный».⁴²

Манихеи также утверждали, что есть некое таинственное евангелие, которое они приписывали двенадцати апостолам. В VIII веке ортодоксальный христианский епископ Феодор Абу Куррах из Харрана (совр. Турция) цитировал манихейских евангелистов, которые убеждали своих слушателей: «Вы должны прилепиться к истинным христианам и внимать словам их евангелия. Ибо истинное евангелие – у нас, а написали его двенадцать апостолов, и нет истинной религии, кроме нашей, и нет истинных христиан, кроме нас. Никто не знает истолкования этого евангелия, кроме Мани, нашего господина».⁴³

Путешественник аль-Бируни жил около 1000 года, в то время, когда манихейство еще процветало в Азии. Он действительно считал, что современное ему манихейство завоевало сердца большинства восточных турок, не говоря уже о множестве верующих в Китае, Тибете и Индии. Даже в это позднее время аль-Бируни были еще известны полные тексты Живого евангелия Мани (написано около 260 года) и Шапурагана и такие важные манихейские писания, как «Сокровище жизни», «Книга гигантов» и другие.⁴⁴

Аль-Бируни также ссылается на богатую библиотеку евангелий и раннехристианских текстов в центрально-азиатской среде. После описания манихейского евангелия он пишет: «Сохранилась только копия этого евангелия, называемая Евангелие семидесяти, которое приписывается некоему Баламису {или Икламису}. Оно не признается христианами и прочими». Немало ученых чернил ушло на исследование этого пассажа. Может ли под Икламисом подразумеваться живший в I веке папа Климент, к чьему авторитету часто апеллировали еретические писания? (Мы уже видели эфиопское почитание одного из приписываемых ему текстов.) Как это евангелие, на которое ссылается аль-Бируни, связано с подобными названиями у христианских авторов, в частности – с Евангелием двенадцати апостолов? Некоторые ученые полагают, что это Евангелие семидесяти действительно сохранилось в одном из разрозненных фрагментов христианских рукописей, обнаруженных в Турфане или вблизи него.⁴⁵

Манихеи также использовали евангельские «симфонии», в которых отдельные тексты согласовывались и объединялись в повествования с общей тематикой. Одна из таких симфоний объединяла несколько «утраченных евангелий», включая Евангелие от Петра, Деяния Пилата и Евангелие от Никодима. Вероятно, манихеям были известны и евангелия, приписываемые Еве, Варфоломею, Петру и Филиппу, а также Евангелие двенадцати апостолов и Деяния Филиппа. В этой центрально-азиатской среде мы находим также речения, или логии, Иисуса.⁴⁶

В ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ СТЕПЕНИ ЗНАНИЯ ОБ ЭТИХ СОХРАНИВШИХСЯ ТЕКСТАХ или их фрагментах мы получаем из Центральной Азии, где распространение христианских и манихейских движений вошло в контакт с буддийской Махаяной, имевшей индийское происхождение. Это был именно тот период, когда идеи Махаяны и ее тексты широко расходились по всему огромному буддийскому миру. Отношения между этими религиями были удивительно близкими, вплоть до того, что Восточная церковь приняла символ, объединивший христианский крест с буддийским лотосом.⁴⁷

В некоторых случаях буддийские писания заимствовали множество христианских, в конечном счете, идей, хотя мы не знаем, передавались ли эти идеи через манихеев или через восточную христианскую церковь. Буддийская Карандавьюха-сутра, больше известная как источник знаменитой мантры Ом-мани-падме-хум, – один из главных буддийских текстов, в котором видно влияние христианских альтернативных евангелий. В этой сутре бодхисаттва Авалокитешвара, к ужасу богов смерти, сходит в ад Авичи, чтобы освободить попавшие туда души. Этот пассаж явно перекликается с сошествием Христа в ад, описанном в Евангелии от Никодима.⁴⁸

Другие примеры указывают на влияние альтернативных христианских писаний на буддизм. Буддизм всегда проповедовал своего рода пантеизм, идею, согласно которой священное – природа Будды – пронизывает все вещи. Но подобные идеи встречаются и в раннехристианских писаниях. В известном пассаже из Евангелия Фомы Иисус проповедует пантеизм, провозглашая:

Я – свет, который на всех, Я – все: все вышло из меня и все вернулось ко мне. Разруби дерево, я – там; подними камень, и ты найдешь меня там.

Подобные изречения вызвали вопрос о возможном азиатском или буддийском влиянии на раннее христианство. Но, когда мы смотрим на датировки соответствующих писаний, кажется более вероятным, что как раз буддисты использовали западные идеи, чем наоборот. В частности, в тех центрально-азиатских регионах, которые были открыты влиянию христианских евангелий, буддисты учили, что «сущность Будды Вайрочаны есть все: земля, горы, камни, песок, вода ручьев и рек, все пруды, потоки и озера, все растения и деревья, все живые существа и все люди». Тюркско-буддийский текст из Турфана объявляет, что «сущность Будды Вайрочаны есть все».⁴⁹

Оба текстовых корпуса обнаруживают и другие параллели. В некоторых индийских сутрах говорится о буддах, отдающих свои жизни ради искупления других существ, а это – сугубо христианская (а не буддийская) идея. В Майтрейя-Самити мы слышим, как ни странно, о «сокровище закона, который божественный Будда проповедовал, отдавая свою жизнь». Эта идея могла попасть в буддизм через посредство Евангелия Филиппа. Популярные рассказы о раннем развитии Будды в детстве очень напоминают евангелия детства, бывшие в центре внимания в раннем и средневековом христианстве.⁵⁰

Древние евангелия не только сохранялись далеко за пределами Римской империи, но и оказывали большое влияние на Южную и Восточную Азию. В религии глобализация не такое новое дело, как могло бы показаться.

МНОГИЕ СПОРНЫЕ КНИГИ ВЫЖИЛИ ВОПРЕКИ попыткам их уничтожить. Даже когда исчезали сами книги, это не означало, что полностью исчезали их идеи, а иногда эти идеи сохранялись вплоть до наших дней. Мы видим это в т. н. Откровении Петра, очень древнем апокалиптическом тексте, который был когда-то популярен в церкви, но к IV веку постепенно исчез из поля зрения. (Не следует путать его с гностическим Апокалипсисом Петра, упоминаемым в главе 1.)

Откровение Петра было написано в начале II века, вероятно – в Египте и, возможно, близко ко времени злополучного иудейского восстания против римлян в 130-е годы. Текст представляет собой «откровение» воскресшего Христа, который описывает чудеса небес и ужасы ада. Здесь очень многое почерпнуто из апокалиптических писаний, особенно из Первой книги Еноха.

Более тысячи лет эта книга пребывала в полном забвении. Только в 1880-е годы в могиле IX века в египетском г. Ахмиме (древний Панополис) был обнаружен греческий текст. Возле умершего (возможно, монаха) лежали фрагменты нескольких книг, выбранных либо потому, что умерший особенно их ценил, либо потому, что их темы – небеса, ад, суд – были весьма кстати при переходе умершего в иной мир. Кроме того, в Египте тысячелетиями фараонов хоронили вместе с манускриптами – «путеводителями» по загробному миру. Помимо Откровения Петра, в найденных фрагментах содержались части Евангелия Петра и Первой книги Еноха. Откровение Петра было хорошо известно и в Эфиопии, и знания современных ученых об этом тексте во многом основаны на обнаруженной более ранней и более полной эфиопской версии. За пределами Эфиопии текст Откровения Петра исчез между IX и XIX веками, но его идеи столь удивительным образом продолжали жить под землей…⁵¹

Новым в Откровении Петра было впечатляющее учение о небесах и аде, достойное внимания художников и поэтов.

Вот описание небес:

И Господь показал мне огромное пространство вне этого мира, сияющее сверхъярким светом; воздух там сверкал лучами солнца, сама земля цвела неувядаемыми цветами, была полна ароматов и прекрасноцветущих вечных растений, приносящих благословенные плоды. И до того сильно цвело все, что запах оттуда доносился и до нас.

Изображение ада еще более конкретно. Хотя канонический Новый Завет и упоминает муки про́клятых (вечный огонь и червь, который не умирает), описание этих мук не развернуто. Петр, напротив, подробно описывает наказания за грехи, совершенные в земной жизни:

Были там некоторые, привешенные за язык. То были хулившие путь справедливости, под ними горел и мучил их пылающий огонь. И озеро было там какое-то, полное пылающей грязи; там находились люди, извращавшие справедливость. К ним были приставлены ангелы-мучители. Над этой бурлящей грязью были еще и женщины, повешенные за волосы. То были женщины, которые наряжались для прелюбодеяния; а те, которые сочетались с ними в скверне прелюбодеяния, висели за ноги, а головы у них были погружены в грязь, и они говорили: «Мы не думали, что попадем в это место».[23]

Женщины, совершившие аборт, сидели по шею в крови в озере нечистот под обвиняющими их пристальными взглядами плачущих детей, жизнь которых они оборвали.⁵²

Этот текст был чрезвычайно популярен в христианских церквах Средиземноморья, особенно в Египте и в Палестине. В течение столетий Откровение Петра и Откровение Иоанна были кандидатами на включение в новозаветный канон и в церковные литургии. Одной из первых попыток определить официальный состав Нового Завета был т. н. Канон Муратори (конец II столетия), и в этом документе приводятся оба откровения в качестве одобряемых текстов, правда с примечанием, что некоторые современники желают удалить версию Петра. Хотя текст, приписываемый Петру, постепенно вышел из употребления в канонической церкви, вне канона его продолжали читать еще много веков. Он повлиял на многие другие популярные христианские тексты, написанные начиная со II века и далее, включая Деяния Перпетуи и Пророчества Сивиллы, а особенно – видение неба и ада в Апокалипсисе Павла (Visio Pauli). Еще в середине V века церковный историк Созомен писал: «Мы обнаружили, что в некоторых церквах Палестины до наших дней раз в году, в день приготовления, когда люди особенно набожно постятся в память о страданиях Спасителя {в Великую Пятницу}, читается т. н. Откровение Петра, которое древние считали полной подделкой».

Как мы знаем из истории египетской находки, о которой только что шла речь, Откровение Петра почиталось в Египте по крайней мере до 800 года, а у армянского ученого Мечитара в XIII веке еще был текст для копирования. Возможно, этот текст вышел из широкого употребления не потому, что содержал какую-либо ужасную ересь, и не потому даже, что он был «подделкой», а потому, что его идеи были уже общеизвестны и знакомы из многих других источников.⁵³

Тот факт что сам текст со временем потерялся, не означал, что и его влияние было утрачено. Через тексты, которые он вдохновил и которые его цитировали, этот «утраченный» апокалипсис внес мощный вклад в формирование воображения Европы Средних веков и начала Нового времени, и его влияние сохраняется и сегодня.

Мы это видим из описаний неба и, в еще большей степени, ада. Мало что в повествовании Откровения Петра о посмертии удивит того, кому известна «Божественная комедия» Данте и вообще история христианского искусства с его изображениями бесов и загробных истязаний. Но это утверждение само по себе примечательно. Если средневековые художники не знали Откровения Петра непосредственно, то почему же их картины так явно с ним перекликаются? Как мы видели, Откровение Петра вызвало к жизни и другие тексты, косвенно на него ссылающиеся. Сам Данте был начитан в апокрифической литературе, включая Visio Pauli, и пользовался этими источниками. Чем больше мы узнаем о данном древнем апокалиптическом течении, тем лучше можем вникнуть в текст Данте.⁵⁴

Хотя и кажется, будто этот апокалипсис исчез полностью, его слова и образы сохранялись и усваивались, при том что народ ощущал в них сильную потребность. Спрос переиграл цензуру. И как бы официальные институции ни желали уничтожить тексты и содержащиеся в них идеи, едва ли осуществление такой политики с их стороны было оправданным.