Глава 3. Яйла
До Перевального добрались уже почти в полной темноте. Над близкими горами стало совсем черно, низкие тучи ползли от недалекого моря к Симферополю. Поселок казался пуст и безлюден. Пришлось долго ждать, прежде чем поздний прохожий подсказал адрес директора школы. Нужный дом оказался совсем рядом со школьным зданием, новым, двухэтажным, очевидно, построенным совсем недавно.
На стук отворила молодая женщина, из-за спины которой выглядывала любопытствующая физиономия пацаненка лет семи. Ерофеев представился, и через минуту «археологи» уже знакомились с хозяином. Павел Иванович Семин оказался крепким черноволосым мужчиной лет тридцати, улыбчивым и гостеприимным. Гости были усажены за стол: Семин отказался говорить о делах, пока «археологи» из Столицы не поужинают.
Ахилло с интересом осматривался. Скромное, небогато обставленное жилище краеведа выглядело необычно. Конечно, на стене присутствовал портрет товарища Сталина и несколько грамот в деревянных рамочках, зато повсюду, в углах, на серванте и даже на полу, лежали диковинного вида камни, черепки и просто кости. Возле окна стояла большая амфора с отбитым горлом, а рядом красовалась нижняя часть ноги какого-то неведомого зверя, сложенная из скрепленных проволокой костей.
За ужином Михаил предпочел помалкивать. Гонжабов вообще не проронил ни звука, зато Ерофеев говорил без умолку. Ахилло с интересом отметил, что майор старается избегать привычных «крутых» словечек, изъясняясь вполне культурно. Он передал приветы от знакомых директору столичных знаменитостей, сыпал новостями из жизни таинственной науки археологии и даже поведал о своей недавней поездке в Среднюю Азию на научный симпозиум. Было заметно, что майор подготовился к разговору весьма тщательно.
После ужина перешли к делу. Ерофеев вручил хозяину дома письмо от профессора Бонч-Осмоловского, с которым Семин был знаком по совместным крымским экспедициям. Тот явно обрадовался и быстро прочел послание.
– Но ведь это здорово, товарищи! – воскликнул он, аккуратно складывая письмо. – Нижний палеолит в Крыму! Я бы и сам с вами пошел… Но завтра собрание в честь 20-летия Октября, мне выступать…
– Успеете, товарищ Семин! – улыбнулся Ерофеев. – Мы – только разведка. Летом приедет экспедиция, для вас место всегда найдется. А мы пока поглядим. Вот товарищ Гонжабов специально из Ташкента приехал. Он там с профессором Окладниковым работал…
– Правда? – Семин повернулся к невозмутимому бхоту. Тот чуть улыбнулся и кивнул.
– Средняя Азия!.. – горячо проговорил Семин. – Вот где Эльдорадо! Тешик-Таш – это же открытие века. Самый северный неандерталец в Азии! Но и у нас… В прошлом году товарищ Бонч-Осмоловский как раз в том районе, что вас интересует, нашел любопытный слой. Это даже не медный век, это настоящий неолит – но там уже была каменная кладка. Даже поверить трудно! Эх, денег бы побольше…
– Не уйдет ваш неолит, товарищ Семин! – авторитетно заявил Ерофеев. – Лично займусь! Ну, давайте взглянем на маршрут…
Стол освободили, майор развернул большую крупномасштабную карту. Семин долго рассматривал ее, потом как-то странно улыбнулся:
– Прекрасная у вас карта, товарищи! Хорошо, смотрите…
Он взял карандаш:
– Маршрут несложный, но сейчас ноябрь, прошли дожди, очень скользко, на Караби не проехать. Поэтому вам лучше добраться к Ангарскому перевалу, там где Чатыр-даг, видите? Отсюда два пути. Можно в обход, а можно через Демерджи…
– Покажите, – прервал его майор, став очень серьезным.
Карандаш забегал по карте. Ахилло кивал: в этих местах ему уже приходилось бывать, на Демерджи он заходил даже дважды, правда летом и совсем с иными целями.
– Через Демерджи ведет дорога до урочища Тырки, затем поворот к реке Малая Бурулча, потом, не доходя Ай-Алексия, снова поворот. Там Караби-Яйла, вам надо пройти ее западным краем. А вот и Чердаш…
Гора на карте казалась маленькой, но отметка говорила, что ее вершина поднимается на высоту более километра.
– По дороге будут пастушьи стоянки, можно ночевать, так что палатка вам понадобится один раз – не больше. А карта окрестностей самой горы у вас есть?
– Увы, – покачал головой Ерофеев. – Поможете?
– Конечно, – улыбнулся Семин. – Вот, смотрите…
На столе появился лист бумаги, и карандаш краеведа быстро набросал простую, но вполне ясную схему.
– Вот тропа, она там единственная, идет вдоль подножия. Пещеры могут быть только с западного склона, во всяком случае, оползень был именно там…
Затем еще долго беседовали, причем разговор перешел на столичные новости. Директор оказался заядлым театралом, не пропускавшим во время поездок в Столицу ни одной новой постановки. Тут уж настал черед Михаила, с удовольствием поведавшему о новостях Мельпомены. Семин грустно улыбался, качая головой и сетуя, что едва ли сможет выбраться в Столицу раньше весны.
Гонжабов по-прежнему молчал, казалось, совершенно не интересуясь происходящим. Ерофееву даже пришлось специально упомянуть, что уважаемый профессор из Ташкента, к сожалению, недостаточно владеет русским языком.
…Вышли рано утром, когда на востоке только начинало белеть. Хозяин, пожелав удачи, просил написать о результатах разведки. Ерофеев обещал, крепко пожал руку Павлу Ивановичу и потрепал по непокорной шевелюре вскочившего с постели мальчонку. Сын директора, как выяснилось, тоже мечтает принять участие в летних раскопках, что майором было ему твердо обещано.
– Ну что, капитан, – усмехнулся Ерофеев, когда они оказались на пустом в утренний час шоссе. – Нигде, вроде, не прокололся?
– Преклоняюсь, – кивнул Ахилло. – Я уж было подумал, что ты и в самом деле археолог-любитель.
– А-а! – махнул ручищей майор. – Что археология, что иная хрень! Я как-то под ветеринара работал – вот это был цирк! Знаешь, как в анекдоте определяли, что у лошади запор?
Ерофеев снова стал прежним, маска интеллигента была отброшена, причем с явным облегчением.
– До Ангарского попутку поймаем, а там прямо через Демерджи, так короче. Как думаешь, этому Семину можно верить?
Ахилло пожал плечами:
– Думаю, на минное поле он нас не направил. А вообще – интересный человек.
– Мечтатель, – скривился майор. – Толку от них – никакого…
– Он опасен…
От неожиданности Ахилло вздрогнул – говорил Гонжабов. Майор тоже удивился:
– Так ты, значит, по-русски можешь? Так чего молчал?
Бхот даже не повернул головы, словно вопрос был обращен к кому-то другому. Ерофеев, однако, не отставал.
– Нет, ты это, гражданин Гонжабов, брось! Сказал – так объясни. И вообще, чего дурака валяешь? Вместе же идем – команда, вроде!
– Я – узник, вы – тюремщики, – голос зэка был спокоен и бесстрастен. Говорил он с легким акцентом, чуть проглатывая «р».
– Гордый, значит! – Ерофеев явно обиделся. – А я тебе рис специально таскал…
– За рис – спасибо. Не говорил потому, что не спрашивали. Семин вам не поверил.
Ерофеев и Ахилло переглянулись.
– С чего ты взял? – поинтересовался майор. – Телепат, что ли? Мысли читаешь?
– Это нетрудно…
Ерофеев не ответил, и все трое молча зашагали по мокрому пустому шоссе.
– Вот так, Михаил, – проговорил наконец майор. – Чего хочешь, то и думай! Говорил я начальству – нечего дурить, взяли б роту, прочесали все…
Ахилло не стал отвечать. Рота «лазоревых» была, по его мнению, в таком деле совершенно лишней – как и их нелепая конспирация.
Через полчаса их подобрала попутка, небольшой грузовик, направлявшийся в Алушту. До Ангарского доехали, когда позднее утро уже вступало в свои права. Небо над горами стало белым, сквозь деревья проглядывали клочья редеющего тумана. Было очень сыро, даже теплые куртки грели плохо.
Майор вытащил карту и принялся осматриваться.
– Туда! – указал он рукой в еле заметный проход между деревьями. – Прямо, затем направо, до речки. Хлебнуть по глотку никто не желает?
Ахилло согласился, Гонжабов только молча покачал головой. Наконец, была выкурена неизбежная перед долгой дорогой папироса, и маленький отряд вступил в сырой горный лес.
Стало еще холоднее. С мокрых деревьев капала вода, ноги скользили по раскисшей земле, вдобавок, дорога вела на подъем, и с непривычки рюкзаки показались свинцовыми. К счастью, сквозь серые тучи начало проглядывать солнце, и идти стало немного веселее.
К полудню спустились вниз, в огромную, поросшую лесом долину. Дальше была небольшая речка, за которой начиналась узкая, в глубоких колеях грунтовка, ведущая к подножию Демерджи. Михаил уже бывал в этих местах, но тогда их подвозили автобусом, да и было это жарким летом, когда не надо надевать теплую куртку и месить ногами холодную грязь.
Подъем был долгим, но не особо трудным. Ерофеев, казалось, не чувствовал усталости, хотя ему пришлось нести не только рюкзак, но и палатку. Гонжабов тоже шагал спокойно, и Михаилу пришло в голову, что бхот родом из горного края, где подобные путешествия обычны. Шли по-прежнему молча, лишь майор время от времени отпускал немудреные шуточки. Гонжабов не обращал на реплики Ерофеева ни малейшего внимания, а Михаил отвечал односложно – он постепенно «втягивался» в маршрут. Рюкзак уже перестал казаться неподъемным, дыхание выровнялось, и Ахилло принялся с интересом осматриваться. Вершина Демерджи была уже над самой головой, нависая темным строем ровных серых скал. Места были знакомые, но без привычных летних красок величие древних гор ощущалось полнее.
За гребнем начиналось плоскогорье – ровное, покрытое желтой осенней травой. Лишь невысокие скалы, похожие на чудовищные ребра, выпирали из-под земли, словно останки вымерших ящеров. Туристы бывали здесь редко, и Ахилло пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. На Яйле было пусто, пастухи, гонявшие сюда на выпас овец, уже ушли, чтобы вернуться ранней весной. Странное дело, но Михаил отчего-то почувствовал себя неуютно. Словно бы он переступил некую границу, даже не границу – грань…
Демерджи пересекли уже под вечер. Майор, сверившись с картой, повел группу в сторону одной из скал. У подножия темнел небольшой глинобитный домик – убежище пастухов. Внутри было пусто, сыро и темно, зато имелся очаг и даже небольшой запас дров. Здесь решили остановиться на ночь.
Пока Михаил разводил огонь и ставил котелок, Ерофеев разглядывал карту.
– Завтра больше пройдем, – резюмировал он. – Будет спуск, поднажмем. Можно было и сегодня еще протопать, но там ночевать негде. Простужу еще вас – платков не напасешься…
Внезапно он хмыкнул:
– А сегодня у нас торжественное собрание! Микоян должен приехать, награждать будут. Двадцать лет Октября – не шутка! А мы с тобой, капитан, вроде как сачканули мероприятие.
– Вроде, – согласился Ахилло. – Встречаем юбилей в условиях, приближенных к боевым.
– А то! – согласился майор. – Это поважнее, чем в креслах сидеть. Хорошо, успел бате телеграмму отстучать, он в 17-м в Красной гвардии состоял. В Иркутске. Твердый мужик!
Михаил пожал плечами:
– У меня дядя тоже был красногвардейцем. Его убили как раз на третий день после взятия Зимнего – под Гатчиной…
– Знаю, – кивнул Ерофеев. – В «объективке» твоей написано. А батя твой?
Ахилло невольно усмехнулся. Не особо удачливый актер, Ахилло-старший в октябре 17-го был на гастролях в Твери. Из некоторых намеков Михаил догадывался, что отец встретил победу большевиков далеко не с радостью. Похоже, Ерофеев понял:
– Кое-кто не одну тетрадь исписал про твоего батю, да и про тебя. Что, вы, мол, как редиска – красные только сверху…
– А про тебя писали? – осведомился Михаил, несколько уязвленный подобным снисходительным тоном. Майор приосанился:
– А то! И что мой батя из кулаков, и что я на заставе японцами завербованный, и что комсорга роты послал по матушке. Все писали! Только мне, капитан, на это начхать. И тебе должно быть начхать. Верят нам, а что пишут, так время такое, да и сволочей всяких много. А делу нашему я предан, оттого и в спецшколу пошел. А ты, между прочим, с какой причины в органах?
Ахилло на мгновенье задумался.
– Мне казалось, что это работа для умного человека. Люди делятся на тех, кто приказывает, и тех, кому приказывают. Мне хотелось, чтобы первых было меньше, чем вторых.
Майор даже крякнул:
– Ух, не слышит нас начальство! А вообще-то, ты прав…
Тут взгляд его упал на бхота, недвижно сидевшего у горящего огня.
– Слышь, гражданин Гонжабов, ты-то с чего к красным пошел? Ты ведь, вроде, звания духовного? В бога своего, что ли, верить перестал?
– Вы не поймете, – послышался тихий равнодушный голос.
Майор обиделся:
– Так ты постарайся. Может и поймем.
Легкое пожатие плеч:
– Я был монахом. Однажды ночью ко мне явился Шинджа – царь преисподней. Он сказал, что близится ночь Брахмы, и я призван на службу. А вскоре пришли его посланцы, и я открыл ворота монастыря…
Ахилло от удивления даже привстал, майор же присвистнул и покачал головой:
– Ну, даешь! Да ты же, вроде, красноармеец! И орден у тебя, и в Коминтерне состоял. Партийный, е-мое!
– Каждый называет вещи по-своему. Человек, у которого мы ночевали, понял бы…
– Опять двадцать пять! – возмутился Ерофеев. – Да чем тебе этот Семин не понравился? Ну ладно, смекнул он, что мы не археологи, так что? Обрез возьмет?
– Ему не нужен обрез, – Гонжабов повернул голову, темные глаза блеснули. – Вас он не боится…
– А чего он боится? – поинтересовался Ахилло, но Гонжабов отвернулся, явно не желая отвечать.
За порогом стлался ночной туман. Допив чай, бхот застегнул спальник и мгновенно затих, то ли заснув, то ли притворившись. Ерофеев и Михаил сели на пороге, докуривая папиросы.
– Навязали нам… – негромко проговорил майор, кивая на странного попутчика. – Царь преисподней к нему являлся, мать его! Во фрукт! Стой, капитан, чего это?
Он замер, и в наступившей тишине Михаил услыхал далекое гудение мотора.
– Самолет! – прошептал Ерофеев. – Большой… Чего ему тут делать?
– Мало ли… – пожал плечами Ахилло.
– Нет, погоди!
Ерофеев накинул куртку и вышел наружу. Михаил немного удивился, но последовал за ним. Вокруг стояла тьма, клубился редкий туман. Звук моторов стал громче – машина приближалась к плато.
– Кружит! – определил Ерофеев. – Какого черта ему здесь надо?
Михаилу тоже показалось это странным. В Крыму много аэродромов, и военных, и гражданских, но капитан боялся совпадений. Да и зачем поднимать тяжелую машину в туманную ночь?
– А ну-ка погоди! – Ерофеев быстро прошел вперед, туда, где туман был немного реже. Здесь гудение мотора слышалось явственнее, и Ахилло понял, что это большая транспортная машина или мощный бомбардировщик. Внезапно шум стал тише и глуше – самолет уходил.
– Вот! Гляди! Так и знал, мать его! – Ерофеев указал рукой куда-то вверх. Михаил взглянул туда и заметил легкую еле заметную тень.
– Планер! – понял он. – Вот черт!..
– Ага! Где-то рядом сядет, зараза. Ну чего, смекаешь? Может, конечно, учения или там спортсмены, да только не нравится мне это, капитан! Вот чего: спим по очереди и стволы держим наготове. А наутро, как рассветет, поглядим…
Планер нашли быстро. Он стоял за небольшой рощицей, надежно укрытый срубленными ветвями. В кабине было пусто. На фюзеляже чернел номер, крылья отмечены привычными пятиконечными звездами…
– Наш, – констатировал Ерофеев, внимательно осмотрев небесного пришельца, – десантный, человек на шесть. Может, и вправду маневры устроили в честь юбилея, а, капитан?
Ахилло, осмотревший все вокруг, показал Ерофееву два свежих окурка.
– «Казбек», – кивнул тот. – Похоже, летуны заблудились. Или так и задумано? Ты чего, гражданин Гонжабов?
Заключенный и вправду вел себя странно. Он подошел к кабине, поднял руки ладонями вперед и застыл, словно прислушиваясь.
– Гонжабов! Учуял чего?
– Они издалека, – бхот опустил руки. – Их пятеро.
– Телепат! – хмыкнул Ерофеев. – Ладно, погляжу еще…
Он повозился в кабине, выбрался наружу и сплюнул:
– Оружие у них – маслом наследили. Черт, может и вправду надо было роту с собой брать! Ну чего, пошли дальше, капитан?
Ахилло не возражал, хотя беспокойство не исчезло. Вооруженная группа высадилась на Демерджи. Зачем? На Яйле пусто, планер найдут не скоро…
– Позвоним с первого же телефона, – рассудил Ерофеев. – Все, пошли, и так время потеряли. Идти тихо, смотреть по сторонам… Айда!
Спуск прошел спокойно. Дорога серпантином шла в долину, вокруг была лишь мокрая желтая трава и обросшие мхом валуны. Постепенно стали попадаться деревья, затем небольшие рощи. Майор сверился по карте, сообщив, что они приближаются к урочищу Тырки. Послышалось блеяние, и за поворотом показалось овечье стадо, которое вольно разбрелось по всей округе, пощипывая траву.
– А пастухов не видать! – заметил Ахилло, пробираясь через овечий строй.
– Праздник отмечают, – предположил майор. – Ну, всыплет им начальство! Вон разбежалось войско – полдня собирать надо!..
Послышался лай. Большая мохнатая овчарка бросилась наперерез, распугивая овец.
– Ну ты! – в руках майора блеснул металл. – Пошла, пошла!
– Постой, – Ахилло схватил Ерофеева за руку. – Смотри!
Овчарка и в самом деле вела себя странно. Она тревожно лаяла, отбегая в сторону и вновь возвращаясь, словно приглашая идти следом.
– И вправду, – согласился Ерофеев. – Гонжабов, ты чего?
Бхот, не отвечая, шагнул вперед и поднял руку. Собака замерла. Легкое движение пальцев – она подбежала ближе и жалобно завыла. Гонжабов вновь провел рукой по воздуху, и овчарка послушно присела у его ног.
– Ну прямо Дуров! – покачал головой майор.
Собака взвизгнула, словно пытаясь что-то объяснить, и вновь отбежала в сторону.
– Пошли, – решил Ерофеев, – зря не позовет…
…Тела пастухов – старика и парня лет двадцати – были засыпаны старыми ветками. Неподалеку лежала еще одна собака – мертвая…
– Финкой, – заметил майор осмотрев убитых. – Сзади, прямо в сердце…
– Часа два прошло, – Михаил потрогал холодное тело. – Вот тебе и маневры, майор!
Здесь же удалось найти еще один свежий окурок.
– Снова «Казбек», – кивнул Ерофеев. – Как думаешь, капитан, наши это или ваши?
– В каком смысле? – не понял Ахилло.
– В прямом. Ваш Ежов мог свою группу послать, смекаешь?
Ахилло не стал спорить: и такое было возможно. Десантники могли получить категорический приказ не оставлять свидетелей. Он еще раз обошел опушку рощи, где нашли убитых. Внезапно среди желтой травы что-то блеснуло. Михаил наклонился.
– Чего там? – заинтересовался майор. Ахилло раскрыл ладонь.
– Зажигалка! Ну, раззявы! Постой, постой, ведь она…
– Немецкая. Ну что, майор, наши или ваши?
Собаку хотели взять с собой, но она все время убегала, не желая оставлять мертвых хозяев. Возиться с ней не было времени – неизвестные опережали группу не менее, чем на два часа. Теперь путь вел мимо невысокого леса. Дорога по-прежнему была пуста, но пару раз встретились знакомые окурки. Уже начинало темнеть, когда дорога свернула направо.
– Сейчас будет Малая Бурулча, – заметил майор, взглянув на карту. – Дальше лес, тропа узкая. Потом Большая Бурулча, там охотничья хижина есть… Черт, знать бы кто эти орлы! Планер наш, папиросы наши…
Шли осторожно, прислушиваясь. Майор впереди, за ним – спокойный и невозмутимый, Гонжабов, Михаилу выпало быть замыкающим. Вечерний лес сомкнулся над головами, узкая тропа едва пробивалась сквозь густой строй невысоких, в толстой черной коре, деревьев. Несколько раз тропа резко обрывалась вниз, приходилось переходить очередной овраг.
До Большой Бурулчи оставалось не более километра, когда Гонжабов внезапно остановился. Удивленный майор уже был готов задать вопрос, но бхот поднял ладонь вверх. Ерофеев нахмурился и достал парабеллум.
…Под ногами негромко потрескивали сучья. Тропа пошла вниз, скатываясь в очередной овраг. В сумраке можно было разглядеть огромные, покрытые мхом камни, на которых каким-то чудом умудрились вырасти уродливые худые деревца, и Михаилу вспомнилось слышанное где-то название: «Танцующий лес». Внезапно Ерофеев, шедший по-прежнему впереди, остановился, покрутил головой, обернулся, чтобы что-то сказать… Не успел. Сверху, с противоположного склона, ударила пулеметная очередь…
…Михаил рухнул на холодную сырую землю, выхватывая оружие. Ерофеев уже успел упасть, накрыв собой бхота. Пули с треском ударили в стволы деревьев. Секунда – и вновь заговорил пулемет. Ему ответили. Целиться было несложно: яркие огоньки выдавали место засады. Парабеллумы заговорили разом. Еще одна очередь, короткая, тут же оборвавшаяся…
– Черт! За ним! – Ерофеев уже был на ногах. – Гонжабов, на месте!
Они опоздали: тот, кто затаился в засаде между стволами старых, поваленных деревьев, успел уйти. Фонарик высветил темное пятно на земле. Майор нагнулся.
– Кажись, попали!
– Крови много, – согласился Ахилло. – Пулемет распознал?
– Обижаешь! «МГ» – такой же как мы с тобой собирали. Только это, капитан, еще ни фига не значит! Пулеметики эти и у наших имеются.
Они вернулись на тропу. Гонжабов уже встал, равнодушно поглядывая по сторонам.
– Чего, цел? – поинтересовался майор.
– Он был один, – негромко проговорил бхот, – но неподалеку были еще трое… Этого вы ранили.
– Шерлок Холмс, – усмехнулся Ерофеев. – Это мы и без твоей телепатии поняли. Только вот кто это, а, капитан?
– Немецкая зажигалка, немецкий пулемет… А вообще-то, мы договорились не упоминать в разговоре званий!
– Поддел, – согласился Ерофеев. – Только мы все равно засветились. За пастухов они нас точно не приняли…
Из оврага выбирались осторожно, но ни на склоне, ни дальше на тропе сюрпризов не оказалось. Михаил по прежнему шел замыкающим, на этот раз не застегивая кобуры. Теперь он почти не сомневался – впереди чужие. Советские десантники не стали бы пользоваться немецким пулеметом. «МГ» мог быть лишь в спецгруппе НКГБ, но едва ли это ведомство начало охоту за майором Ерофеевым. А вот спецгруппы Большого Дома немецкое оружие не применяли, на что имелся специальный приказ Ежова. Оставалось понять, что нужно немцам среди Крымских гор. Неужели та самая пещера возле Чердаша?
Охотничий домик у Большой Бурулчи оказался пуст. Никаких следов – ни окурков, ни отпечатков подошв. Майор осторожно обошел вокруг хижины, затем вопросительно взглянул на Михаила.
– Лучше не рисковать, – решил тот. – На их месте я так бы и сделал – оставил дом пустым, а ночью…
– Правильно рассуждаешь!.. – согласился Ерофеев. – Ладно, померзнем. Станем поблизости, послушаем…
Огня не разводили. Пришлось проглотить холодную тушенку, запив глотком спирта. Гонжабов от тушенки отказался. Майор, устав уговаривать, сунул ему сухарь, заслужив легкую улыбку и благодарный кивок.
Спирт грел плохо. Спальники пришлось постелить на земле, подложив под них лишь тонкий брезент палатки. Саму палатку майор решил не ставить – слишком заметна, даже в темноте.
Гонжабов уснул сразу, и Михаил позавидовал его нервам. Самому ему не спалось. Мешал холод и особенно сырость: Бурулча, разлившаяся после осенних дождей, шумела совсем близко. Наконец Ахилло не выдержал и осторожно подвинул спальник поближе к Ерофееву, который внимательно всматривался в темноту.
– Все думаю: сунутся или нет? – шепнул тот, отодвигаясь и освобождая место для Михаила.
– Я бы на их месте рискнул…
Майор кивнул:
– Вот и я том. Ну и холодрыга! Хочешь еще спирта?
Ахилло не отказался. Горло обожгло, но тут же стало теплее. Даже темнота немного отступила.
– Говорят, у немцев есть ночные бинокли, – вздохнул Ерофеев, – на инфракрасных лучах. Полезная штука, нам бы в самую пору…
Спорить не приходилось. Время тянулось медленно, рядом все так же шумела речка, скрипели старые деревья, где-то далеко слышался крик ночной птицы. Веки стали слипаться. В конце концов Михаил попросил майора растолкать его через час и провалился в густую немую тьму.
Разбудил его сильный толчок в плечо. Широкая ладонь легла на лицо, закрывая рот.
– Тихо! – послышался шепот Ерофеева. – Кажись, гости…
Михаил, стараясь двигаться без лишнего шума, приподнялся. В темноте дом был едва заметен, но вот у входа мелькнула фигура, другая. Неизвестные вошли внутрь, сверкнул луч фонарика…
– Двое, – рассудил майор. – Кажись, с карабинами. Один пониже, совсем пацан…
Этого Ахилло заметить не сумел – очевидно, глаза Ерофеева были позорче. Тянулись секунды, прошла минута, другая. Черные тени появились на пороге. Вновь сверкнул фонарик…
– Эх, мать честная! – выдохнул майор. – Рискнем, а? Бери высокого, я – низкого. По счету три!
Ахилло поднял парабеллум. Ерофеев вздохнул и негромко произнес: «Раз… Два… Три… Давай!»
Оба выстрела слились в один. «Высокий» дернулся, но вторая пуля свалила его с ног. «Низкий» тоже упал, однако тут же вскочил и сгинул в темноте.
– Эх ты, мать твою! Ушел! Неужели промазал?..
Майор расстроился не на шутку. Он даже вскочил, желая броситься вдогон, но тут же опомнился.
– Хреново, Михаил! Первый раз с такого расстояния не попал. Может, все же подранил, а? Ведь прямо в сердце целил!
– Не расстраивайся, майор, – Гонжабов присел рядом, всматриваясь в темноту. – Этого не свалишь пулей…
– И ты еще на мою голову! – махнул рукой Ерофеев. – И с каких это чертей я его не достану?
– Он бхот, как и я. Он владеет тем же искусством…
Майор обиженно засопел:
– Смеешься, да? Он чего, музыкант? «Искусство»!..
– Погоди! – остановил его Ахилло. – Вы хотите сказать, что он владеет каким-то боевым искусством?
– Это искусство не только для боя. Я заметил, как он двигался. Такому учили только у нас.
– Где это – «у нас»? – вскинулся Ахилло.
– У нас, – невозмутимо повторил бхот. – Можете разжечь костер, они не вернутся…
Тем временем Ерофеев осторожно подобрался к крыльцу, где лежало неподвижное тело.
– Готов! – сообщил он, вернувшись через несколько минут. – Прямо в голову. Вот…
Огонек зажигалки высветил окровавленную командирскую книжку и новенький наган.
Костер упорно не желал разгораться, пришлось плеснуть спирта. Наконец тьма отступила, и ладони сами собой потянулись к пламени.
– Ты, Гонжабов, готовься, рассказывать будешь про свое искусство, – велел Ерофеев. – А мы покуда поглядим. Ну-ка, капитан…
Ахилло внимательно осмотрел командирскую книжку.
– Вот! – показал он. – Скрепка из нержавейки. Наша бы обязательно след оставила.
– И бумага другая, – кивнул майор. – На мелочах гансы горят! Ну чего, значит таки немцы? И вроде как нам с ними по дороге, а? Ладно, кажись самое время тебя послушать, гражданин Гонжабов.
Бхот не ответил, узкие темные глаза глядели прямо в огонь. Наконец он поднял голову:
– Попытаюсь говорить понятными вам словами… В Тибете есть монастырь, где я был когда-то монахом. В 1920-м году, если по вашему счету, его захватили повстанцы. Там был создан советский военный объект. Несколько лет назад бхоты, что там служили, подняли мятеж. Пролилась кровь. Те, что уцелели, пошли на службу в ту страну, откуда прибыли ваши враги…
– К Гитлеру, значит! – зло бросил майор.
– Тот, кого ты назвал, лишь «бейбо» – бумажная кукла. Настоящий владыка не ведом ни вам, ни мне. Он узнал, что на этой земле найден источник Голубого Света. Вы называете его излучением, мы – кровью злой колдуньи Бранг Сринмо. Дело не в словах… Среди тех, кто идет перед нами, есть бхоты.
– А если они доберутся до пещеры первыми? – поинтересовался Ахилло.
По смуглому лицу Гонжабова скользнула легкая усмешка:
– Доберутся. Доберутся – и умрут. И вы умрете. Ни бхоты, ни русские, ни немцы – не хозяева Голубого Света. Хозяева давно ушли, но оставили тех, кто из рода в род сторожит тайну. Ни их, ни вас не выпустят из пещеры. Поэтому с вами послали меня…
– Тоже мне, спаситель! – буркнул майор. – Ох, уж эти попы!..
– А по-моему, логично, – не согласился Ахилло. – Не зря же нас из Столицы сюда прислали.
Майор не стал возражать, но еще долго бурчал что-то по поводу служителей культа, поминая попа, попадью, попову дочку и весь монаший чин, от послушника до игумена.
Когда сквозь высокие кроны забелел рассвет, Ерофеев с Михаилом тщательно обыскали убитого. Одежда оказалась советского производства, зато обувь явно иностранная, как и нож, спрятанный у пояса. На груди мертвеца болталась цепочка с католическим крестиком.
– Недосмотрели – спешили, видать, – заключил майор. – Да и планер посадили далеко. Эх, сюда бы десяток моих ребят…
Теперь тропа вела в гору. Деревья расступились, следов стало больше – этой дорогой ходили и ездили чаще. Несколько раз встречались знакомые окурки – любитель «Казбека», похоже, не пострадал прошлой ночью. Наконец тропа нырнула в широкую долину и вновь резко пошла вверх. Слева показался ровный ряд огромных скал, возвышавшихся на сотни метров над дорогой. Они были на верном пути – у подножий гигантской Караби-Яйлы.
Вскоре встретилась развилка. Влево вела неширокая дорога с глубокими колеями от колес татарских арб. Ерофеев еще раз взглянул на карту и велел сворачивать.
…Нитку заметил Ахилло. Вначале он принял ее за паутинку, но затем опомнился и крикнул. Майор, шедший впереди, был уже в полушаге от протянувшейся через дорогу нити. Ерофеев замер, всмотрелся и негромко чертыхнулся. Нить вела к связке гранат, тщательно спрятанных у самой тропы.
Трогать «сюрприз» было опасно, но майор рассудил, что следом за ними может проехать ни в чем не повинная колхозная арба. Поэтому он приказал своим спутникам отойти подальше, а сам остался на месте. Михаил выбрал небольшую ложбинку и устроился поудобнее, заранее заткнув уши и уложив рядом Гонжабова. Потянулись долгие минуты, и вот наконец страшной силы взрыв сотряс лес. Через несколько секунд появился довольный Ерофеев, умудрившийся отделаться лишь звоном в ушах…
Теперь шли осторожно, постоянно оглядываясь. Тропа становились все круче, наконец лес кончился, и дорога вышла на крутой каменистый склон. Впереди темнел высокий скальный венец с небольшой расщелиной посередине – воротами на Караби. Здесь, у кромки леса, перекурили, а затем, накинув рюкзаки на плечи, начали не спеша подниматься.
Серые скалы медленно приближались. Михаил, отвыкший от подобных подъемов, уже начал предвкушать близкий отдых, но внезапно простая и ясная мысль заставила его застыть на месте.
– Кондрат!
– Чего, устал, капитан? – Ерофеев повернул к Михаилу покрасневшее от напряжения лицо. – Ниче, уже близко!
– Я не о том! Место удобное. Мы как на ладони…
– Черт! И вправду…
Майор остановился, неуверенно поглядывая то на близкий проход, то на каменистый склон за спиной.
Конец ознакомительного фрагмента.