Михалковы и Кончаловские. Гнездо элиты. Сергей Михалков (Н. Б. Гореславская, 2008)

«…Воспитан я советской страной»

«Я родился в царской России», – написал в предисловии к одной из своих книг Сергей Михалков. «В четыре года я встретил революцию, наблюдал образование СССР, а в 78 лет – развал государства, которому верой и правдой служил всю жизнь». «…Воспитан я советской страной, советской школой, советской средой, советским обществом… То есть я человек той эпохи от начала до конца, человек сталинской эпохи, все это, конечно, отразилось на моей психологии, на моем творчестве».

Он говорит о том, что много пережил, причем «не как свидетель, а как активный участник всех событий», сразу расставляя своими признаниями все точки над «и», как бы говоря: «Вот такой была моя жизнь, вот так я ее прожил. Кто без греха – может бросить в меня камень». Надо сказать, желающие побросаться каменьями, а иногда и комьями грязи тут же нашлись. В 90-е годы сказать что-то в подобном тоне о советской эпохе, а уж тем более о сталинской, отнести себя к ее деятелям и участникам (как будто кто-то из обвинителей к ним не относился!) означало тут же вызвать на себя шквал обвинений, ненависти и клеветы со стороны так называемой «демократической» общественности. Что касается народа, то он, как ему и положено, угрюмо безмолвствовал.

Впрочем, об этом позже. А пока обратимся к началу.

Итак, дворянский сын Сергей Владимирович Михалков родился в 1913 году в Москве в доме № 6 по улице Волхонке, неподалеку от Кремля. Дом не принадлежал отцу Сергея Владимировича. То был доходный дом, которым владел его двоюродный дед, Сергей Владимирович Михалков, а строил его некто Маршак. Не тот, конечно, Маршак и вряд ли родственник, но сочетание фамилий многозначительное…

Няня водила маленького Сережу Михалкова гулять в Александровский сад и к храму Христа Спасителя, его крестным отцом был товарищ министра внутренних дел генерал-лейтенант В.Ф.Джунковский. Все, как и полагается в знатных дворянских семьях. Раннее детство Михалкова прошло в подмосковном имении Назарьево, принадлежавшем знакомым родителей. Поскольку ходить в школу было далеко, начальное образование трое братьев Михалковых получали дома: для этого была приглашена немка-гувернантка Эмма Ивановна Розенберг, заложившая в детей не только основы строжайшей самодисциплины, но и обучившая их немецкому языку на таком уровне, что уже в детстве они могли читать Шиллера и Гете в подлиннике. И даже спустя более полувека Сергей Владимирович Михалков блистательно выступал с докладами на немецком о детской литературе на различных международных форумах.

«…Воспитывали меня, – вспоминает писатель, – в заботе и ласке». Думается, именно эта атмосфера любви, заботы, внимания друг к другу, постоянного труда и помогла ему вырасти здоровым душевно и нравственно, стать таким успешным в жизни человеком, человеком без болезненных комплексов, которые, казалось бы, могли развиться у заикающегося мальчишки. Но откуда оно взялось, заикание? Увы, жизнь, как известно, полна неожиданностей. Однажды няня нечаянно упустила коляску с малышом, коляска покатилась, набирая скорость, и опрокинулась. Маленький Сережа после этого случая стал заикаться.

«Как сам я относился к собственному заиканию? – спрашивает себя Михалков. – Робел ли? Смущался? Старался отмолчаться?

Мне хотелось говорить, и я говорил, и товарищи мои действительно терпеливо ждали, когда я выскажусь до конца. И если кто-то из них пробовал поначалу подшучивать над этой моей бедой, я тотчас перехватывал инициативу и пускал в ход юмор, сам первым смеялся над своей «особенностью». В школе, помню, меня мое заикание не раз выручало. Например, вызывает меня учительница химии, я же не знаю, что отвечать, и начинаю с великим усердием заикаться… Сердобольная женщина ставит мне «удовлетворительно»… Товарищи мои тихо умирают от смеха…»

Вот так, еще в детстве, Сергей Михалков понял, что лучшим помощником в затруднительных ситуациях является юмор. Главная заслуга в том опять же семьи, в которой, заботясь и любя мальчика, не позволяли себе его жалеть, учили не пасовать перед трудностями, не придавать небольшому речевому недостатку слишком большого значения и при всех обстоятельствах всегда проявлять терпение и выдержку.

«Но кто меня одарил драгоценным чувством юмора? Кто обогатил мою душу ощущением вечной радости оттого, что я жив, живу, хожу по родной земле, вижу небо, солнце, дышу ароматом цветов, читаю книги, рисую синее море и белый пароход цветными карандашами?

Отец прежде всего – он, Владимир Александрович Михалков…»

Он, как уже говорилось в предыдущей главе, предпочел эмиграции жизнь в послереволюционной России и служение ее народу на нужном, но скромном и неярком поприще, тем самым предопределив и судьбу своих детей, на собственном примере показав им, что в этой жизни главное. И они, трое его сыновей, навсегда усвоили, что главное – Родина, что с Родиной надо быть вместе в любых испытаниях, что их долг – служение России при любых правительствах и режимах. И свято, как и их отец, этот долг исполняли. Общительный и веселый, энергичный, неутомимый труженик, отзывчивый к чужой нужде, Владимир Александрович везде приходился к месту, люди к нему тянулись, доверяли ему, дружили с ним. И эти свои черты он тоже передал детям.

«У нас был Лермонтов, теперь у нас Михалков»

Что касается тяги к стихотворчеству, то она обозначилась очень рано: стихи Сережа начал писать лет с девяти. Он даже издавал домашний «литературно-художественный» журнал, где был одновременно и редактором, и художником, и единственным автором. Читателями были домашние, ближайшие родственники и друзья. Подражательные, неумелые, первые поэтические опусы Сережи Михалкова, тем не менее, уже тогда говорили о его даровании. И отец однажды, ничего не сказав сыну, послал несколько его стихотворений известному поэту Александру Безыменскому. «У мальчика есть способности. Однако трудно сказать, будет ли он поэтом. Могу только посоветовать: пусть больше читает и продолжает писать стихи», – ответил тот.

Именно отец познакомил сына со стихами Маяковского, Есенина, Демьяна Бедного. Влияние этих поэтов наиболее сильно сказалось на первых детских поэтических опытах Сережи Михалкова. Но больше всего он все же любил сказки Пушкина, басни Крылова, стихи Лермонтова и Некрасова.

Домашним нравились стихи Сережи. Ободренный их похвалами, он, сочинив сказку «Про медведя», однажды переписал ее печатными буквами и отправился в частное издательство Мириманова, издававшее детские книжки. «С трепетом вошел я в помещение, в котором волнующе пахло типографской краской. Меня провели к «самому главному». Маленький щуплый старичок с козлиной бородкой, в толстовке, принял меня как настоящего автора. Он предложил мне сесть, мельком просмотрел рукопись и попросил оставить ее на несколько дней. На прощанье он протянул мне три рубля. Это был мой первый денежный аванс! Надо ли рассказывать, что я, выйдя за ворота, тут же оставил его у моссельпромщицы, торговавшей с лотка ирисками и соевыми батончиками. А спустя неделю я держал в дрожащих пальцах напечатанный на издательском бланке ответ, в краткой, но убедительной форме отклонявший мою рукопись как непригодную для издания».

Разочарование было велико, но длилось недолго и тяги к творчеству не охладило. Сережа Михалков продолжал писать обо всем, что видел вокруг. Писал даже «по заказу». Так, однажды отец предложил ему написать десяток четверостиший для сельскохозяйственных плакатов, посвященных птицеводству. С великим воодушевлением сын взялся за дело. Стихи оказались вполне «на уровне». «Четверостишия, прославлявшие колхозных птицеводов и агитирующие за современные методы птицеводства, были опубликованы. Отец крепко пожал мне руку, и это рукопожатие было для меня дороже всякого гонорара».

К тому времени семья Михалковых переехала из Москвы в Пятигорск. Глава семьи занимался промышленным птицеводством, а старший сын делал успехи в творчестве. Он даже стал одним из авторов краевой газеты «Терек», выходившей в Пятигорске. Первой его публикацией в этой газете была «Казачья песня»:

писал юный поэт, которому было в ту пору всего 16 лет.

«Я был зачислен в актив при Терской ассоциации пролетарских писателей (ТАПП), которой руководил в те годы известный на Тереке драматург Алексей Славянский. Это была колоритная фигура. Он ходил в черкеске с газырями, затянутый серебряным наборным поясом, при кинжале, и от всего его облика так и веяло казачьей удалью и Гражданской войной», – вспоминает о тех годах Сергей Владимирович. Поэты встречались на литературных вечерах, читали свои произведения… Сережу хвалили, особенно его поддерживал школьный учитель русского языка и литературы А. Софроненко.

– У нас был Лермонтов, теперь у нас Михалков, – шутил он. Сравнение с Лермонтовым, даже в шутку, конечно, вдохновляло.

В следующем году, окончив школу, Сергей отправился покорять Москву. Отец поддержал его.

– Больше всего ты любишь писать стихи. Ну, что ж, пробуй свои силы. Учись дальше. Попробуй вылечиться от заикания. Работай над собой. Может быть, со временем из тебя что-нибудь и выйдет. Но главное, чтобы из тебя вышел человек! – напутствовал он сына, провожая того в Москву.

Очевидно, Владимир Александрович все же сильно переживал из-за этого, в сущности, небольшого речевого дефекта сына, боясь, что он может испортить парню жизнь. И, конечно же, мечтал о том, чтобы стал сын известным поэтом. Но вряд ли даже в самых смелых своих мечтах представлял отец, что выйдет из Сергея Михалкова лауреат многих и многих государственных премий, что будет он награжден самыми главными орденами страны, станет классиком детской литературы, книжки которого будут читать в каждом доме, где есть дети. Что, наконец, станет он автором государственного гимна своей страны.

К сожалению, Владимир Александрович Михалков умер рано от крупозного воспаления легких, не дожив даже до пятидесятилетия и не увидев первых успехов сына. В то время, когда еще не было антибиотиков, это заболевание лечить не умели.

Что же касается пресловутого дефекта речи, то он так и остался с Михалковым до сего дня. Но… «Но это ничуть не помешало мне в жизни, – писал Сергей Владимирович. – Потому что никто не приходит в это сложный, прекрасный и яростный мир совершенным, и тот, кто скорее всех поймет, что надо не сидеть и ждать милостей от него, а найти цель и работать, и добиваться совершенства на избранном пути, – тот познакомится с радостью побед».

«Меня всегда тянуло к себе детство…»

Нелегко было семнадцатилетнему Сергею Михалкову оказаться одному, без родителей и теплого родного дома, в Москве. Конечно, существовать на литературный заработок он еще не мог, поэтому за три года сменил три места работы: был разнорабочим на Москворецкой ткацко-отделочной фабрике, помощником топографа в геологической экспедиции, кочуя вместе с ней по Северному Казахстану, потом отправился на Волгу с изыскательской партией Московского управления воздушных линий. Жизнь в геологических экспедициях молодому поэту понравилась – романтика, приключения, дружные коллективы, где все трудности преодолеваются сообща. «Кругозор мой расширился, мне было хорошо в полевых коллективах, где все друг другу спешили помочь».

Но мечты о литературном поприще Михалков не оставлял. Печатали его не очень часто, но все же печатали, и уверенности в себе он никогда не терял. И не зря. Вдруг молнией сверкнула удача. Сначала журнал «Огонек» опубликовал песню Михалкова «Марш эскадрилий», тут же ее перепечатала «Правда». И молодого поэта приняли на внештатную работу в отдел писем «Известий».

«Все это было счастьем! – вспоминает Сергей Владимирович. – И границы его все расширялись, потому что теперь у меня появились совсем необыкновенные знакомые. И первый среди них – Лев Кассиль, который уже был популярным детским писателем и фельетонистом».

Потом он познакомился с молодыми и талантливыми актерами Риной Зеленой и Игорем Ильинским, которые стали читать со сцены его стихи.

Очень интересно вспоминает о своей первой встрече с Михалковым Рина Зеленая. «…Ко мне подошел очень длинный, очень молодой человек и, заикаясь, но без смущения сказал:

– Мне надо с вами поговорить.

– Ну, что вы мне будете говорить?

– Я ничего говорить не буду, – ответил он, сильно заикаясь. – Я хочу, чтобы вы со сцены читали мои стихи.

Он протянул мне тоненькую тетрадку со стихами. Я тогда только недавно стала рассказывать о детях, но уже получала много писем с сочинениями, написанными так плохо, так безвкусно, что было тошно читать. Но я всегда прочитывала все до последней точки, веря в чудеса. И тут я взяла листочки, отвернулась от него на скамейке и стала читать. И вдруг прочла прекрасные стихи настоящего поэта, современные, детские.

Я повернулась к нему, увидела симпатичное молодое лицо, вылезающие из коротких рукавов старенького пиджака длинные руки и сказала строго:

– Да, стихи хорошие. Я буду их читать».

Так вдруг, в очень короткий срок, Михалков стал известным детским поэтом. Его стихи звучали везде, где звенели детские голоса. Дети с удовольствием учили их наизусть. Вспоминая собственное детство, скажу, что их и учить не приходилось, они запоминались сами. В самом деле, кто из нас не помнит до сих пор, к примеру, эти строчки:

Как пишет Сергей Владимирович, для него самого его популярность стала неожиданностью. Тем более что писал он свои стихи легко, с радостью и удовольствием. Но почему все же детские, а не взрослые? Конечно же, писал Сергей Михалков и взрослые стихи – о челюскинцах, о перелете Чкалова, о событиях в Испании и Абиссинии – обо всем, чем жила тогда страна, чем жило его поколение, и их тоже печатали. Но…

«Но меня всегда тянуло к себе детство – пора самых чистых помыслов, искренних слов, неприхотливых желаний, забавных поступков. Не потому ли мне захотелось писать о детях и для детей?»

В 1935 году молодому (ему было всего 22 года), но уже известному поэту предложили принять участие в конкурсе на пионерскую песню. С комсомольской путевкой в кармане Сергей Михалков поехал в один из подмосковных пионерских лагерей, где около месяца вместе с ребятами он жил их жизнью, ходил с ними в походы, купался в речке, удил рыбу, разжигал костры. А когда вернулся, написал несколько пионерских песен и веселых детских стихов, которые отнес в журнал «Пионер». Редактором журнала был в то время талантливый писатель и журналист Борис Ивантер. Стихи ему понравились, и одно из них, «Три гражданина», он опубликовал в журнале. После такого успеха Михалков решил написать поэму для ребят. Так появился первый вариант знаменитого «Дяди Степы» – самой известной и любимой детьми поэмы Михалкова.

Дядя Степа Михалков

«Я писал первую часть как-то очень легко», – вспоминал впоследствии Сергей Владимирович о работе над поэмой о дяде Степе. Да, эти стихи действительно производят впечатление необыкновенной легкости, как будто и не стихи это, а просто веселый и остроумный рассказ об очень высоком, веселом и добром человеке…

Наверно, писать Михалкову было легко потому, что дядя Степа очень походил на своего автора, который был почти таким же высоким, таким же веселым и доброжелательным. Дядя Степа был похож на сказочного героя, но героя современного:

Однако самая главная черта дяди Степы – его постоянная готовность помочь тем, кто в его помощи нуждается: остановить поезд, если заметил, что путь размыт дождем, спасти утопающего мальчика Васю Бородина, выпустить голубей из горящего дома. Ему до всего есть дело, ему весело и радостно помогать другим. При этом он, как замечает сам автор, «бескорыстен, прост и легок на очередной геройский поступок». Пожар в доме? Дядя Степа уже тут и готов прийти на помощь.

Ивантер, прочитав поэму, решил, что талантливого молодого автора надо познакомить с мэтром детской поэзии, и отправил его в командировку в Ленинград – на консультацию к Маршаку. Маршаку «Дядя Степа» тоже понравился, он сделал несколько точных, метких замечаний, а потом сказал слова, которые молодой поэт запомнил на всю жизнь:

– Никогда, голубчик, не забывайте, что по книгам детских писателей ребенок учится не только читать, но и говорить, мыслить, чувствовать…

«Дядя Степа» стал любимым героем многих поколений ребят. Его популярность была столь велика, что автору еще не раз приходилось продлевать жизнь доброго великана, делать его милиционером, потом, «по заказу» ребятишек из детсада, к которым автор пришел на встречу, подарить ему сына Егора, ставшего космонавтом, потом даже писать о нем как о ветеране. В самом деле, повторим вслед за Сергеем Владимировичем, «разве умный, добрый, «всеобщий» дедушка не нужен ребятам»? Причем дедушка активный, боевой, который всегда вместе с детьми:

И это прекрасно. Значит, будем знакомить с дядей Степой новых и новых детей, значит, они, так же, как и мы, будут его любить, будут с ним дружить, им восхищаться, а он их – воспитывать.

А ведь сначала отнюдь не все критики приняли веселую поэму столь благосклонно, как Ивантер, Маршак или Корней Чуковский. Так, в 1936 году в «Ленинградской правде» появилась разгромная рецензия некоего Радищева, которая называлась просто и убийственно: «Плохая книга». В ней автор, ничтоже сумняшеся, писал: «Вялость, нерешительность, отсутствие подлинного юмора и веселья. Ни одна строка этого растянутого и невыразительного повествования не запомнится детям, не будет ими заучиваться, не обрадует их…»

Как видим, мрачные пророчества не оправдались ни в одном слове. Так почти не бывает, чтобы совсем молодые люди писали хорошие стихи для маленьких детей. «Дядя Степа» появился на свет в 1935 году. Михалкову было 22 года, и с этим объективным фактом не может поспорить никто.

Фадеев писал о первых детских стихах Михалкова: «…ясный свет человеческой молодости», называл их смелыми и был абсолютно прав, потому что легкие и лихие михалковские строчки самим звуком своим обещали победу. Много лет спустя в знаменитом стихотворении «Мой секрет» Сергей Владимирович Михалков весело объяснял, что другие взрослые не умеют вернуться в страну Детства, а он…

Необыкновенный счастливчик

«То, что я необыкновенный счастливчик, – это на сегодня расхожая истина», – пишет о себе Сергей Владимирович. Пишет вроде бы с иронией. Но ведь это и в самом деле так. Судьба всегда его хранила и время от времени подбрасывала чудесные подарки. Вот лишь один из таких случаев. Работая в отделе писем «Известий», Сергей Михалков одновременно учился в Литературном институте. Там же училась симпатичная девушка с красивой русой косой, которая молодому поэту очень нравилась. А она на него внимания особого не обращала. Чтобы ее заинтересовать, он решил пойти на маленькую хитрость. Зная, что в завтрашнем номере газеты должно пойти его стихотворение, подошел к девушке, которую звали Светланой, и сказал:

– Хочешь, я посвящу тебе стихотворение и завтра оно появится в «Известиях»?

Девушка посмотрела на него большими глазами, засмеялась и ушла. «Ну, ясно, приняла за сумасшедшего», – понял он. Но дело решил довести до конца. Тут же поехал в газету, поставил к стихам другое название, переименовав «Колыбельную» в «Светлану», подправил еще несколько строк, чтобы имя упоминалось и в самом стихотворении. Назавтра оно в таком измененном виде появилось в газете.

Увы, чувствами к автору русоголовая Светлана не прониклась даже после такого поэтического подарка. Но, как мы знаем, любимую дочь вождя звали тем же именем! И вождю стихотворение очень понравилось. Возможно, именно после того он и проникся к его автору непреходящей симпатией.

А потом, после в момент ставшего популярным «Дяди Степы», стали одна за другой выходить книжки Михалкова, в которых детские стихи занимали все большее место. В 1937 году Сергея Михалкова приняли в Союз советских писателей.

А через два года случилось еще более необыкновенное событие – Сергея Михалкова наградили орденом Ленина, высшей наградой страны! Среди награжденных были такие известные писатели, как Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Александр Фадеев, Валентин Катаев, Сулейман Стальский… И среди них он – 26-летний Сергей Михалков.

«Сознаюсь, я был несказанно счастлив и уже больше не снимал с лацкана пиджака этот знак высшего отличия. А уж как радовалась моя мама, все Михалковы, сколько их ни было – об этом сказать не пересказать!»

Наверно, в то время многим казалось, что высокая награда получена молодым автором незаслуженно, что «виной» тому было вовремя появившееся стихотворение, названное именем дочери вождя. Однако Сталин, как известно, в отличие от последующих лидеров государства, читал очень много, прекрасно знал русскую классическую литературу, не хуже знал и советскую. Его на мякине и дешевом подхалимаже было не провести. Он прекрасно понимал, какое значение имеет детская литература, особенно поэзия, для воспитания детей. И с этой точки зрения Михалков получил свой орден вполне заслуженно. Он никогда не забывал слова Маршака, что по книгам детских писателей ребенок учится не только читать, но и говорить, мыслить, чувствовать… Его, казалось бы, такие легкие, забавные и незамысловатые стихи для детей на самом деле всегда несли в себе, помимо заряда оптимизма, еще и воспитательную задачу – учили ребят доброте, дружелюбию, совестливости, умению преодолевать себя, работать над собой, делать из себя человека, учили внимательному и благородному отношению к людям. Даже в таком вроде бы простеньком, рассчитанном на самых маленьких ребятишек стихотворении, как «Песенка друзей», он ненавязчиво учит:

Это стихи для маленьких. Те, кто постарше, читали другие: «Про мимозу», «Фома», «Прививка», «Всадник», «Три товарища»… Вместе с автором смеялись над неженками, хвастунами, упрямцами и незаметно постигали простые истины, накрепко усваивая, что такое дружба, честь, верность, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Учили наизусть стихотворение «Мой друг». Учили с удовольствием, поскольку запоминалось легко и навсегда откладывалось в голове и сердце:

Да, был этот образец поведения, конечно же, пионером. Но разве это означает, что образец плохой? Да, может быть, пионерская организация была слишком заидеологизирована. Но лучше ли улица, которой мы отдали своих детей, с ее культом силы и презрением к слабому и беззащитному?

«Я убежден, – пишет Сергей Михалков, – из любого ребенка можно вырастить благородного, трудолюбивого, мужественного и честного человека. Главное – не упустить время!.. И тут очень важно, чтобы подрастающий человек встретился с умной, хорошей книгой!»

Таким благородным целям воспитания маленького человека всегда служили книги Михалкова. За это он и получал свои ордена…

Самая обаятельная и привлекательная

Самая обаятельная и привлекательная женщина в его жизни встретилась Сергею Михалкову вскоре после выхода в свет его «Дяди Степы». И, конечно же, он на ней женился. Его женой стала Наталья Петровна Кончаловская, дочь замечательного художника Петра Петровича Кончаловского и внучка великого Василия Ивановича Сурикова. Произошло это знаменательное событие в 1936 году. Наталья Петровна Кончаловская, ставшая впоследствии автором прекрасных переводов из Шелли, Браунинга, Вордсворта, Мистраля, исторической поэмы «Наша древняя столица», до сих пор изучаемой в начальной школе, нескольких поэтических сборников для детей, книги о своем деде Василии Сурикове «Дар бесценный», монографии о творчестве Эдит Пиаф и мемуаров «Кладовая памяти», составила Сергею Владимировичу Михалкову прекрасную партию, всю совместную жизнь будучи для него не только женой, но и другом, советчиком, критиком…

«Наталья Кончаловская уже при первом взгляде на нее поражала воображение, – пишет о своей первой жене Сергей Владимирович, – она была мила и очень обаятельна, а обаяние – это такая сила, с которой не поспоришь. И дано обаяние редким людям, и объяснить, что это такое, сложно. Что-то вроде гипноза? Пожалуй. Но обаятельным может быть и очень даже некрасивый человек… А если и красота, и обаяние, и ум, и остроумие, и превосходная образованность, и воспитанность еще дореволюционная, когда понятие «интеллигентность» подразумевало доброжелательность, учтивость, радушие? Все это было присуще Наталье Кончаловской в высшей степени. С нее не хотелось спускать глаз… А если добавить к этому, что была она веселым, искристым человеком, то можно понять, почему вокруг нее всегда кружилось много людей, в том числе и поклонников.

…Надо признаться, Наташа не хотела выходить за меня замуж – ее, конечно же, сбивала с толку наша разница в возрасте. Но я ее любил, и она меня любила. Однако в обществе как-то легче принимался брак, если муж значительно старше жены, чем обратный вариант… Да и ее мать, Ольга Васильевна, дочь великого русского художника Василия Сурикова, не слишком одобряла сложившиеся отношения своей взрослой дочери с начинающим поэтом, ездившим по Москве на велосипеде. Зато сам Петр Петрович Кончаловский всегда весьма радушно принимал меня в своем доме и признавался, что ему нравятся мои стихи для детей. Я настаивал на регистрации брака, боясь потерять любимую, обаятельную, умную женщину, и в конце концов Наташа сдалась…»

Наталья Петровна Кончаловская была старше Сергея Владимировича на 10 лет. Когда они поженились, ему было двадцать три, ей – тридцать три.

Сейчас нам, насмотревшимся на всяческие мезальянсы, сомнения Натальи Петровны по поводу разницы их возрастов кажутся даже странными. Ведь что такое тридцать лет для красивой женщины?! Это же самый расцвет красоты, обаяния, всех лучших качеств!

«Все яркое, талантливое, совершенное моя Наташа принимала близко к сердцу, – пишет Сергей Владимирович в своих воспоминаниях. – И если мое новое стихотворение казалось ей удачным, она могла радоваться до слез… И ее мнение было для меня годы и годы решающим…

Мы с Наташей прожили вместе пятьдесят три года… Отметили золотую свадьбу. Что нас всегда сближало, не считая увлечения поэзией, искусством, готовности работать, действовать? Думаю, что чувство юмора. Ни она, ни я не отдавали предпочтения суровости, угрюмости, старались по мере сил видеть в жизни хорошее, а то и забавное…

Все менялось – моды, настроения масс, состав правительства, законы-постановления, но для меня одно оставалось неизменным – чувство глубокого уважения к жене, вечное изумление перед ее талантами и энергией…»

Согласитесь, таких слов, такого отношения от своего мужа заслуживает редкая женщина. И хотя последние годы жизни Натальи Петровны Сергей Владимирович жил от нее отдельно – он в Москве, она почти безвылазно на даче, и другие женщины у него тогда были, все же именно о ней он написал в своей книге воспоминаний:

«Когда я бываю на кладбище – мне есть что сказать своей незабвенной, ни на одну земную женщину не похожей жене… стихами И. Северянина:

Война

1937 год, который теперь в наших СМИ называется не иначе, как год сталинского террора, был для Сергея Михалкова на удивление удачным: он становится членом Союза писателей СССР, поступает в Литературный институт им. А.М.Горького, и – самое главное! – у него рождается сын Андрей, ныне кинорежиссер с мировым именем, народный артист России. В 1939 году поэт, как уже говорилось, получает первый орден Ленина. В тот же 1939 год он был призван в армию и участвовал в походе наших войск на Западную Украину. Это стало началом его литературной деятельности военного писателя-корреспондента.

А потом началась война. Сергей Михалков вспоминает: «22 июня 1941 года я с группой литераторов находился в Риге. Услышав рано утром сообщение о том, что нужно ждать важных известий – выступления Молотова, я тут же поездом уехал в Москву. Я понял: вот-вот начнется война, если уже не началась, потому что услышал по радио на немецком языке фразу: «Всем судам немедленно вернуться в порты своей приписки». Случилось неотвратимое. Бомбили станцию Даугавпилс, но наш состав благополучно ее проскочил. 27 июня по предписанию ГЛАВПУРа я выехал на Южный фронт… Мне выпало видеть весь первоначальный хаос и смятение, людское столпотворение на вокзалах Харькова, Киева и других городов…» В годы войны Сергей Михалков был военным корреспондентом газеты «Во славу Родины», а затем – центральной газеты Военно-воздушных сил Красной Армии «Сталинский сокол». В Одессе, во время налета немецкой авиации, был контужен, отступал до Сталинграда вместе с действующей армией. Он побывал почти на всех фронтах, писал очерки, заметки, стихи, юмористические рассказы, тексты к политическим карикатурам, листовки и прокламации.

«Что я только не писал в войну! – вспоминает он о том страшном времени. – Как многие фронтовые журналисты и писатели в шинелях, откликался на требования боевой обстановки то стихами, то юмористическими рассказами, то сочинял тексты к карикатурам на злобу дня». Однажды на полевом аэродроме он провожал на боевое задание своих друзей-летчиков СевероЗападного фронта, вылетавших в партизанский край. А на борт самолета, вместе с другими необходимыми партизанам грузами, поднимали пачки листовок, сочиненных им: «Пусть не дрогнет твоя рука!», «Ты победишь!», «Не быть России покоренной!»

Так писал в те годы Сергей Михалков. О таких стихах говорят, что они писаны кровью. Это правда, потому что военные корреспонденты, находясь практически всегда на передовой, делили все тяготы войны наравне с боевыми частями. Поэтому почти треть Московской писательской организации так и не вернулась с фронта. Поэтому именно Михалков смог так кратко и так емко сказать в память о Неизвестном солдате, который лежит у Кремлевской стены, слова, известные сегодня каждому: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен»…

За свою деятельность во время Великой Отечественной войны Сергей Михалков был награжден орденами Красной Звезды, Красного Знамени и несколькими медалями.

История Гимна

Когда летом 1943 года правительство приняло решение о создании нового Гимна Советского Союза, решив оставить «Интернационал» гимном коммунистической партии, Михалкова к участию в конкурсе не пригласили, посчитав, что он поэт детский, а сочинение Гимна – дело поэтов-песенников. Когда он в очередной приезд в Москву с фронта об этом узнал, то даже обиделся.

– Но ты же сам говоришь, что там участвуют только поэты-песенники, – утешал его верный друг и фронтовой товарищ Габо (Габриэль Аркадьевич Уреклян, писавший под псевдонимом Г. Эль-Регистан).

– Все же могли бы пригласить. Я все-таки сочинил несколько песен, – продолжал сокрушаться Михалков.

На другое утро, в несусветную рань, его разбудил настойчивый звонок в дверь. На пороге стоял Габо. Михалков тогда, приезжая с фронта, ночевал дома, в своей квартире, а Регистан – в гостинице «Москва».

– Мне приснился сон, что мы с тобой стали авторами Гимна, – заявил он ошеломленному другу. – Я даже записал несколько слов.

И протянул Михалкову гостиничный счет, на котором тот прочитал: «Великая Русь», «Дружба народов», «Ленин»…

«Маловато, но почему бы и не попробовать», – подумал тот. И друзья взялись за дело. Как пишутся гимны, они не знали, и потому первым делом открыли энциклопедию. Прочли: «Гимн – торжественная песнь… Гражданская молитва народа…»

Но каким должно быть содержание? Очевидно, надо вспомнить основные положения Конституции СССР… Размер решили взять тот же, что у «Гимна партии большевиков» со словами Лебедева-Кумача на музыку Александрова. Определившись с основными вопросами, сели за работу. Михалков сочинял, Эль-Регистан вносил предложения, редактировал формулировки. Наконец в последний раз прочитали свое произведение вслух.

Авторам оно понравилось. Решили отправить текст Д.Д.Шостаковичу, а сами снова, по заданию редакции, вылетели на фронт. Вернувшись из очередной командировки, друзья узнали, что Шостакович написал на их слова музыку, и все варианты Гимна прослушивает правительственная комиссия во главе с Ворошиловым. Михалков и Регистан снова улетели на фронт.

«И вдруг получаем приказ срочно вернуться в Москву, – вспоминает Михалков. – Нас вызывают в Кремль, к Ворошилову, который стоял во главе правительственной комиссии.

– Товарищ Сталин обратил внимание на ваш вариант текста, – говорит, обращаясь к нам, Ворошилов. Очень не зазнавайтесь! Будем работать с вами…

Выходит… мы с Габо выиграли конкурс! Победили! Переглянулись, еще изумленные, но уже счастливые…

Я и сегодня не скажу, что мы с Габо сочинили нечто вровень, к примеру, с Блоком, даже после всех доработок-переработок. Но следует учесть – требования к тексту будущего Гимна были весьма жестки, во многом диктовались политическими, военными соображениями того нелегкого противоречивого времени и, конечно же, Сталиным, за которым оставалось последнее слово.

Но так или иначе – конкурс был объявлен не для показухи. Всем желающим написать слова Гимна была предоставлена такая возможность. Требование было одно: «Гимн должен быть таким, чтобы смысл его слов и энергия мелодии сливались воедино и способны были заражать советского человека оптимизмом, верой в свои силы, будить чувство патриотизма, гордости за свою Родину».

Потом соавторам пришлось еще немало поработать, в частности, исправлять текст в соответствии с пометками Сталина. Какими они были? Например, авторы писали: «Свободных народов союз благородный…» Сталин помечал на полях: «Ваше благородие?» Или: «Созданный волей народной…» Сталин снова помечал на полях: «Народная воля»? Как мы помним, в царской России была такая организация… То есть он обращал внимание на так называемые нежелательные ассоциации, которые могли бы возникнуть у исполнителей и слушателей. А однажды Сталин сам позвонил и сказал, что нужно добавить еще один куплет об армии. Потом авторов неожиданно вызвали в Кремль, где им пришлось сочинять еще один вариант одного из куплетов в комнате рядом с кабинетом Сталина, где в то же время проходило совещание Политбюро.

Ну и, наконец, после завершения работы Михалков с Эль-Регистаном были приглашены на банкет в честь нового Гимна страны с первыми лицами государства, где авторы, находясь в понятной эйфории от происшедшего, так разошлись, что исполнили перед присутствовавшими весьма рискованную сценку. В ней трусливый офицер противовоздушной обороны, которого изображал Михалков, надевший для этого фуражку Сталина, боится подойти к неразорвавшейся бомбе, упавшей на одну из подмосковных дач, и пытается послать посмотреть на бомбу маленькую девочку.

– Как можно! Ребенок же! Вдруг бомба взорвется! И девочка погибнет! – удивляется гражданское население в лице Эль-Регистана.

– Ну и что? Война без жертв не бывает! – отвечает трусливый офицер.

Сталин смеялся до слез. Остальные реагировали более сдержанно.

«…Я и до сих пор не могу понять, как мы с Габо решились так шутить? – удивляется Сергей Владимирович, рассказывая о том случае. – И почему потом нам это никак не аукнулось?»

Так описывает Сергей Владимирович в книге «От и до» историю сочинения Гимна страны. Описывает, как бы оправдываясь – слишком много нападок пришлось ему перенести за это, величайшее по значению, сочинение в его жизни. Ну, что ж… Нападки нападками. Без них талантливые и успешные люди не живут. А Гимн страны, пусть и немного измененный, но измененный не кем-нибудь, а самим автором, звучит и поныне.

Встречи со Сталиным

Сталин обратил на Михалкова внимание, как уже сказано, после его стихотворения «Светлана», которое тот написал, чтобы привлечь внимание красивой девушки, а привлек внимание «отца народов». Встречался поэт с вождем не раз, и не только во время написания Гимна. Как же Михалков относился к Сталину? Что чувствовал? Боялся ли? Видел ли перед собой сатрапа и кровожадного тирана?

Относился, как все в те времена, «когда тысячи и тысячи восторженно, в слезах встречали его появление на трибуне, когда его неторопливый голос с легким кавказским акцентом безо всяких окриков пригвождал людей к репродукторам. И если кто-то сегодня, второпях перекраивая историю, сочиняет, будто многие и многие воспринимали эту фигуру как только зловещую, – врет», – утверждает Сергей Владимирович.

В подтверждение своих слов он ссылается на дневниковую запись Корнея Чуковского от 22 апреля 1936 года, описывающего реакцию зала на появление Сталина:

«…Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его – просто видеть – для всех нас было счастьем… Каждый его жест воспринимался с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства…

Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова… Домой мы шли с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью…»

Напомним, это была дневниковая запись Корнея Чуковского.

«Что это было такое, – спрашивает себя уже умудренный летами и жизненным опытом Михалков, – если даже в дневниках Он заставлял писать о себе как о земном Боге, и это ощущение земного Бога было даже у его врагов – и каких врагов! Черчилль вспоминал, как в дни Ялтинской конференции, когда Сталин входил в зал, они почему-то вставали и при этом держали руки по швам. Черчилль решил не вставать. Он пишет: «Сталин вошел, и вдруг будто потусторонняя сила подняла меня. Я встал».

И еще: «И пусть кто-то пробует уверять, будто не кричали солдаты, идя в штыковую: «За Родину! За Сталина!» Где-то, может, и не кричали, но это был своего рода боевой, роковой клич, когда «либо пан, либо пропал».

Во время перестройки, когда на нас обрушился поток разоблачительной литературы, повествующей о страшных масштабах сталинских репрессий, как потом выяснилось, многократно преувеличенных, Михалков, привыкший верить печатному слову, пытался пересмотреть свое отношение к Сталину. В своей книге «Я был советским писателем», вышедшей в 1995 году, он писал, например:

Конец ознакомительного фрагмента.