III
Проснувшись, Михаил все еще не мог успокоиться. Он припоминал видения и не мог понять их. Должен же быть какой-нибудь в них смысл. Так, без причины, ничего не бывает. Это предсказание. Вчерашнее происшествие волновало его еще больше. Это грех, тяжкий грех, как там ни говори. Его не поправить; надо отмолить его, надо покаяться. Михаил решил пойти к исповеди и тем облегчить свою душу.
Около полудня к нему пришел придворный служитель, присланный его братом Иоанном. Он сообщил, что указ о даровании ему, Михаилу, чина протоспафария уже написан в императорской канцелярии. Сегодня же сановник, заведующий царскою чернильницей, поднесет документ к подписанию императору, и он запечатлеет на нем свое имя. Спальник Иоанн просит Михаила быть наготове, так как во всякую минуту его могут позвать во дворец. Михаила это известие очень, обрадовало, но не может же он явиться во дворец в этом хитоне, в каком ходит дома. Он сейчас же пошел к малоазиатским купцам подобрать себе подходящую материю. Но так как он был малосведущ в этих делах, то и зашел за своим приятелем Константином Пселлом. Это был 17-ти летний юноша, сын очень бедных родителей, но, несмотря на это, получивший хорошее образование. Пселл отвел Михаила к одному знакомому купцу, выбрал ему материю и даже попросил свою мать Феодоту сшить Михаилу платье, так как она была отличная мастерица и прекрасно кроила и шила.
Через три дня пришла из дворца новая весть. Император согласился зачислить Михаила в императорскую канцелярию, так что он сразу получит и чин и место. Это было во вторник, в четверг же ему приказано было явиться во дворец, где он должен был получить из рук царя чин протоспафария.
В четверг, в третьем часу, Михаил был во дворце. Тут встретил его Иоанн и объяснил ему все, что нужна делать. Михаил так робел, что готов был бы отказаться от места и чина, только бы ему не представляться царю.
– Какие пустяки! – говорил Иоанн. – Я много говорил о тебе императору. Если ты сделаешь какую-нибудь неловкость и в чем-нибудь ошибешься, самодержец простит тебя, как не привыкшего еще к церемонии. Пойдем, сейчас начнется церемония.
Иоанн привел брата в небольшую залу и сказал ему: "Стой тут, пока за тобой не придут, а мне надо занять свое место в царской свите". Михаил остался один в пустой зале; прошло несколько минут мучительного ожидания, наконец, растворились серебряные двери, ведшие из комнаты, где стоял Михаил, в парадную залу, называвшуюся хрисотриклином.
Михаил вошел и был поражен блеском зала. Весь пол был покрыт мозаикой из разноцветного камня, на нем были изображены цветы и деревья. Посреди залы на золотом троне сидел император Роман в пурпурном одеянии, усыпанном каменьями, в пурпурных туфлях, со скипетром в руке. За ним стояла его почетная стража, с секирами на плече. Направо и налево от трона полукругом разместились придворные и сановники.
Как только они сделали несколько шагов по зале, Михаил встал на колени и поклонился царю. Затем его подвели почти к самому трону. "Со страхом Божиим, справедливо и нелицеприятно, – сказал ему император, – исправляй вверенную тебе должность. Никогда и ни в чем не отступай от закона, помни, что за всякую несправедливость, содеянную тобою здесь, тебе будет воздано сторицею на том свете. Будь внимателен и добр к сослуживцам, будь почтителен к начальникам. Не бери мзды незаконной, помни заповеди Божии, соблюдай их, и благо ти будет".
На это Михаил ответил, как научил его брат: "Боговенчанный, державнейший, божественнейший царь и самодержец! Как солнце сияешь ты на небе, освещаешь и согреваешь своими лучами всю подвластную тебе вселенную. Ты пример неизреченной доброты, ты образец высшей справедливости; мы будем подражать этому высокому образцу, хотя он для нас, смертных, недосягаем, будем стараться уподобиться тебе, царю человеколюбивейшему, царю справедливейшему, царю выше всех стоящему, превосходящему добродетелью великого Константина".
После этого царь вновь сказал ему, встав с трона: "Во имя Господне Богом данная царственность моя жалует тебя асикритом"[5]. Царь сел, а Михаил пал ниц, опять поклонился, и, подойдя к трону, еще раз стал на колени и поцеловал ногу императора.
Логофет[6] громогласно объявил: "Священный царь наш, руководимый Богом, пожаловал Михаила в асикриты!" Все придворные хором проговорили многолетие императору, а затем и "многие лета асикриту Михаилу".
Логофет поднес царю на серебряном блюде золотую цепь, украшенную драгоценными камнями. Император собственноручно возложил цепь на Михаила. Логофет провозгласил, что царь жалует Михаила чином протоспафария, и опять пропели многолетие. Царь сошел с трона и, сопровождаемый свитой, прошел в спальню, прилегавшую к хрисотриклипу.
– Ну, ты доволен? – спросил Иоанн, выходя с братом после церемонии.
– Теперь доволен, что все закончилось, а было не по себе. Какая красивая цепь! – Михаил, как ребенок, не мог оторваться от блестевшего на груди золота. – Я могу все время ходить в этом украшении?
– Да, имеешь право. Ведь цепь эта и есть знак, присвоенный чину протоспафария. Но дома ее никто не носит, ее надевают только во дворце и вообще в торжественных случаях. Ну, теперь следуй за мной, ты должен явиться к императрице.
В это время пришел один из спальных евнухов и доложил:
– Державная царица ждет асикрита и протоспафария Михаила.
Иоанн повел брата в гинекей, на женскую половину дворца, он ввел его в залу, где сидела императрица, и, низко поклонившись, ушел. Царица Зоя сидела на кресле с удлиненной высокой спинкой; это был трон, на котором она восседала, когда принимала гостей.
Михаил поклонился в пояс и сказал заученную фразу: "Приветствую тебя, державнейшая царица, тебя, верную спутницу великого царя, луну нашего солнца, бросающую и на него, и на нас свой мягкий свет. Дивлюсь твоей красоте, не только телесной, но умственной и душевной. Если бы присутствовали здесь Гомер или Гезиод, даже они не сумели бы воспеть твоих добродетелей; нет слов для выражения твоей доброты, чистоты твоих помыслов, возвышенности твоей души, всей твоей прелести нравственной и физической. Чувствуя себя сравнительно с твоею недосягаемою высотой ничтожнейшим из смертных, я умолкаю, пожелав тебе, державнейшая, мудрейшая, человеколюбивейшая царица, царствовать и здравствовать многие, многие лета".
– Ты прекрасно говоришь, протоспафарий Михаил, – ответила Зоя на это приветствие. – Я рада, что самодержец почтил тебя чином. Брата твоего мы давно знаем, – достойный, хороший человек. А зная его, мы и к тебе чувствуем расположение.
– Благодарю, державная царица, – сказал Михаил, кланяясь. Он боялся пристально смотреть на Зою, но ему хотелось рассмотреть ее получше, потому что ему показалось, будто она похожа на ту женщину, что он видел во сне.
– Скажи, протоспафарий Михаил, – продолжала царица, – царь пожаловал тебя асикритом, как мне говорили, какие же будут твои обязанности?
Михаил покраснел от смущения. Он совсем не знал, какие обязанности у асикрита, но нашелся и сказал:
– Служба моя нелегкая, но, во всяком случае, почетная, ибо возложена на меня самодержцем. Главная обязанность чиновника состоит в том, чтобы исполнять волю царя; об этом я буду заботиться прежде всего и надеюсь заслужить милость царскую.
– Старайся и ты можешь быть уверен, что мы не оставим тебя. Самодержец человеколюбив и он расточает свои милости достойным. В таком красивом теле, как у тебя, должна быть и красивая душа. Доволен ли ты судьбой, Михаил?
– Приближаться к царям есть блаженство, как же не благодарить мне судьбу?
– Еще не то увидишь ты, протоспафарий Михаил. – При этом Зоя бросила на юношу нежный взгляд. – Знай, – продолжала она, – что мы всегда готовы принимать тебя и способствовать твоему счастью. Когда у тебя будет какая-нибудь нужда к нам, предупреди об этом брата твоего Иоанна и он доложит нам. А теперь иди с миром, памятуя наши слова.
Михаил поклонился и вышел. Зое хотелось поговорить с ним подольше, – очень понравились ей румяные щеки и статный рост Михаила, но этикет не позволял этого. Она хлопнула в ладоши три раза и в комнату вошла ее приближенная патрикия Евстратия.
– Готовы ли жаровни? – спросила она вошедшую.
– Все готово, державная царица.
– Привезли ли с востока амбры, алоэ и других ароматов?
– Нет, не привезли, но есть еще остаток амбры и алоэ.
– Это ужасно, это опять какая-нибудь интрига царя. Он находит, что я трачу слишком много денег на ароматы. Он забывает, что я дочь великого Константина, что он попал на престол и может распоряжаться государственною казной только потому, что я согласилась выйти за него замуж.
– Самодержец стар и не может понять желаний и стремлений царицы.
– Да, ты права, Евстратия, но это непоправимо.
– Царица, на свете нет ничего непоправимого; что произошло, то может уничтожиться.
– Лучше не думать о неприятном. У меня был сейчас Михаил, брат нашего Иоанна.
– Слыхать о нем слыхала. Что, каков он?
– Красив, очень красив; он похож на статую Ахилла, которая стоит в спальне императора. Ты знаешь Константина Мономаха? Его все считают красавцем, а Михаил не хуже его. Только молод он очень.
– Ну, что же, это преимущество. Лет двадцать ему будет?
– Двадцать? – да, но не более. Ну, пойдем, Евстратия, пора приниматься за дело.
В соседней комнате были расставлены жаровни и императрица, окруженная придворными дамами, начала приготовлять ароматы.