Мифы Первой мировой. Война на бумаге (Е. Ю. Белаш, 2012)

«У нас “Максимов” много…»

«Всем известно», что немецкий император обещал своим войскам возвращение «еще до того, как с деревьев опадут листья», но почему он был так уверен?

К концу XIX века военные теоретики, гражданские ученые и даже фантасты не раз пытались представить, как может выглядеть будущая война. На помощь приходила как чистая фантазия, так и опыт Крымской, Франко-прусской и более мелких войн, особенно колониальных.

Так, англичане начали использовать защитную окраску формы для отдельных частей пехоты еще с начала XIX века, например, 95-го и 60-го стрелковых полков (известных читателям книжной серии Бернарда Корнуэлла о стрелке Шарпе, а также зрителям одноименного телесериала). С середины XIX века британская армия в Индии для уменьшения потерь начала использовать цвет пыли – хаки, получивший официальное признание в абиссинской кампании 1867–1868 гг, а широкое распространение – в Англо-бурскую войну 1899–1902 гг. Любопытно, что в начале второй войны недостатком хаки считали невозможность отличить солдат разных частей друг от друга, что делало невозможным сохранение строя.

Размывающий силуэт «костюма Гилли» из множества полосок, популярный среди современных снайперов, был охотничьим нарядом XIX века и впервые использовался на поле боя шотландскими разведчиками (Ловатскими скаутами, Lovat Scouts, по имени Симона Джорджа Фрейзера, лорда Ловата/Лоуэвета) во вторую Англо-бурскую войну. В Первую мировую такие скауты ценились как стрелки, но в первую очередь – как высококвалифицированные наблюдатели, поэтому зачастую им даже запрещалось стрелять, чтобы не демаскировать себя.

Картечницы или митральезы, ближайшие предшественники пулеметов, проявили себя в Гражданской войне США, затем во Франко-прусской, но часто отказывали, их огонь было трудно регулировать. В результате в бою картечницы чаще применялись для удержания не слишком сильного противника на почтительном расстоянии – в Русско-турецкой войне и колониальных стычках. Именно недостатки картечниц во многом определили предубеждение против первых пулеметов.

Г.А. Леер считал Франко-прусскую войну скоротечной – судьба кампании была решена в первый месяц, и еще пять шло «систематическое доколачивание уже разбитой Франции» – крепостная война Парижа и Меца. Пруссаки теряли теряли от ¹/₂ до ³/₄ состава за одну атаку. Обе стороны перешли от стрельбы залпами и сомкнутых рядов к рассыпному строю стрелковых цепей, последнее чрезвычайно затрудняло управление. Тогда же при осаде Бельфора крепостная артиллерия перемещалась с места на место, укрывалась и маскировалась в блиндажах, телеграф и велосипеды системы «Мишо» облегчали обороняющимся французам связь. Отмечались случаи подрыва мостов и порчи железных дорог. Было зарегистрировано 37 успешных переливаний крови и 19 безуспешных. Уже к зиме 1875 г. побежденные французы перевооружили полевую артиллерию и в этом же году увеличили армию введением четвертых батальонов в пехотных полках.

В Русско-турецкой войне турки применяли скорострельные магазинные винтовки уменьшенного калибра, например, карабин Винчестера 1866 г. Однако русские военные пришли к выводу, что, несмотря на скорострельность, по настильности и силе удара пули он вряд ли сможет соперничать с кавалерийским карабином Бердана, более легким. По весу патрона и возможности стрельбы с коня он более сопоставим с револьвером Смит-Вессона и не выдерживал усиления патрона, необходимого (по мнению военных) для оружия пехоты. Тем временем, по данным Бориса Михайлова, турки использовали и вариант с длинным стволом, магазином на 17 патронов и, возможно, водяным охлаждением – фактически прообраз пулемета. «Не уничтожив или по крайней мере не обессилив неприятельского огня, рискованно атаковать стойкого противника». Шрапнель и гранаты оказались малодейственными против пехоты в укреплениях. Русские войска осознали необходимость гаубиц, разрушающих укрепления навесной стрельбой, и приняли на вооружение 152-мм полевую мортиру Энгельгардта, хотя первые уроки губительности навесного огня мортир и гаубиц были получены еще при осаде Севастополя в Крымскую войну. Тем не менее позднее полевые мортиры критиковались за малую дальность (3 км), точность и боекомплект (90 снарядов на орудие). Как русские, так и турки удачно использовали маскировку. По итогам Франко-прусской и Русско-турецкой войн в атаке на пересеченной местности опасались перемешивания различных частей, что крайне затрудняло управление ими.

Уже в 1880 г. в «Записках о военных сообщениях» описывались способы порчи железных дорог и переправа на… самолетах, как тогда называли суда, привязанные к канату и силой течения движущиеся по дуге от одного берега к другому.

Пулеметы Максима, разработанные в 1883 г., по данным Федосеева, были впервые применены в ноябре 1894 г. отрядами британского авантюриста Сесила Родса против повстанцев Матабеле в Трансваале. В 1895 г. англичане использовали пулеметы при обороне форта Читрал. В 1898 г. «максимы» использовались опять-таки англичанами в Судане и Гонконге, а пулеметы «Кольт» – американцами на Кубе. Первоначально в британских войсках пулеметы распределялись по два на полк, но в феврале 1898 г. была создана первая батарея из 6 пулеметов на повозках, запряженных тремя мулами каждая. На каждой повозке помещались пулемет и 5000 патронов, еще 20 000 патронов везлись на мулах и верблюдах за батареей. Дальность наиболее эффективного огня пехоты почти утроилась, достигая 800—1500 м, тогда как еще во Франко-прусскую она составляла 300–400 м.

Еще в первую Англо-бурскую войну 1880–1881 гг., как отмечал Конан Дойл, англичане могли сделать по результатам перестрелок с бурами вывод, что «солдата делает стрельба, а не строевая подготовка». Однако британские военные власти продолжали выделять для стрельб только 300 патронов в год и поощрять стрельбу залпами, не дающую солдатам конкретной цели. Кроме того, колониальные войны со слабым противником, как это было у англичан в Судане и французов в Алжире, зачастую избаловывали войска, привыкающие к плотному строю, стрельбе залпами и близкому размещению артиллерии.

Как пишет В.Г. Федоров, с 1863 г. появлялись проекты автоматических ружей, увенчавшиеся в 1882 г. созданием автоматического карабина Винчестера, первоначально использовавшегося как охотничье оружие. Еще через два года Крнка предложит способ переделки винтовки Верндля в автоматическую, а Максим – проект автоматического ружья, но на вооружение ни один образец принят не будет.

В 1897 г. появилась французская 75-мм полевая пушка, лучшая в своем классе.

В том же году во французском «Техническом обозрении» писалось: «Автомобиль можно будет применять для подвоза войск к полю боя, но для перевозки орудий ничто не сможет заменить лошадь, ибо эти орудия должны перевозиться по разнообразной местности». Но тот же автор отмечал, что «недавно было предложено создать отряды бойцов, которые использовали бы автомобиль таким же образом, как эскадроны конницы используют лошадь. Можно предполагать, что батальон автомобилистов должен иметь 1000 человек на 250 машинах».

В марте 1909-го и октябре 1910-го огнеметные аппараты Рихарда Фидлера испытывались на полигонах, но были отвергнуты – по причине излишнего веса либо невозможности прекращения работы в случае смерти оператора.

Дальность стрельбы из винтовки Маузера модели 98 могла достигать 2 км. В 1900 г. принимается на вооружение и проходит боевое крещение в Китае русская 76-мм пушка.

Война Италии в Абиссинии, японо-китайская, испано-американская войны и подавление восстания «боксеров» – ихэтуаней в Китае также дали опыт морских десантов и продвижения их в глубь страны. Естественно, прогресс оружия и все новые войны вызывали размышления о будущем.

«Будущая война»

В 1887 г. Фридрих Энгельс писал во введении к брошюре Боркхейма «На память ура-патриотам»: «И, наконец, для Пруссии – Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, – сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, – крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса.

Такова перспектива, если доведенная до крайности система взаимной конкуренции в военных вооружениях принесет, наконец, свои неизбежные плоды. Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу».

В 1889 г. вышел роман «Долой оружие!» Берты фон Зутнер (Sutner), принесший ей мировую славу как активистки пацифистского движения. В романе описывалась судьба графини, теряющей родных в войнах Австрии с Францией, Италией (1859), Пруссией (1866) и снова Францией (1870) – не только на поле боя, но и вследствие шпиономании и болезней. Герои романа надеялись на приход новой эры, способной предотвратить войны.

В 1892 г. профессор Павлов отмечал на основе испытаний и анализа боевого опыта, что в будущих войнах с малокалиберными винтовками ранения будут возможны на больших расстояниях, вероятность попадания – выше, при этом ранения остаются достаточно серьезными. Поэтому необходимо уменьшить цель для неприятеля, особенно при широком применении биноклей, – перемещать стрелков ползком. При уменьшении возможностей эвакуации нужно вводить уже изобретенные индивидуальные перевязочные пакеты.

В 1898 г. под редакцией русского экономиста Ивана Блиоха (Блоха) вышел шеститомный труд «Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях». Проанализировав все факторы последних войн, Блиох пришел к выводу, что в XX веке еще вероятны колониальные войны и карательные экспедиции, наподобие проводимых Англией, но большая европейская война по ряду причин станет невозможной, пагубной для всех, упоминая «предчувствие, что постепенное возрастание вооружений должно или вызвать войну, которая была бы гибельною для побежденных и для победителей, или же привести народы к страшным замешательствам».

Знаком приближающегося конца войн стало изобретение магазинной винтовки. По мнению Блиоха, изобретение нарезных винтовок и казнозарядных орудий стало рассветом новой эры оружия. Наиболее явным ее признаком стало появление магазинных винтовок, в битве при Омдурмане показавших себя наиболее смертоносным оружием, превосходя даже пулеметы. Если раньше солдат при стрельбе видел и слышал выстрел, замечал немедленный эффект от него, то теперь (после испано-американской войны) солдаты падали убитыми и ранеными от почти невидимых (облако дыма – с расстояния более 300 м) и неслышимых выстрелов, даже не видя стрелков, лежащих за километр и больше. Выстрел винтовки с бездымным порохом трудно было услышать с расстояния уже около 800 м, полевой артиллерии – порядка 1,5–2 км. Современные Блиоху винтовки могли поразить человека на дистанции в 3–4 км, прицельно – с 1–2 км. Если у лука на сто метров попадала в человека 1 стрела из 100, то из винтовки Шасспо – 50 пуль, из новейших – 70 из 100. Если в Русско-турецкую войну (1877–1878 гг.) солдаты могли носить 34 патрона, то с уменьшением калибра до 7,62 мм боезапас возрос до 170. В будущем возможно уменьшение калибров до 5 и даже 3 мм, что позволило бы иметь 380 и 575 патронов, переход к сплавам алюминия и автоматическому оружию, использование оптических прицелов. Повышение скорости оболочечных пуль должно было привести к более высокой смертности, достигавшей 40–50 %, вдвое выше, чем в предыдущих войнах.

Артиллерия конца XIX в. была, по его подсчетам, в 40—116 раз эффективнее артиллерии времен Франко-прусской войны – за счет использования дальномеров, новых взрывчатых веществ, роста дальности стрельбы и увеличения скорострельности. Перспективные панцирные лафеты на конной тяге обеспечивали расчетам защиту не только от шрапнелей, но даже от гранат полевых пушек. Цитируя немецкого генерала Мюллера, Блиох писал, что «при будущих пушках, для избежания полного истребления, люди должны будут, в рассыпном порядке и по возможности незаметно для противника, подползать, кроясь в неровностях почвы и загребаясь в землю, подобно кротам».

По мнению Блиоха, будущая война началась бы перестрелками патрулей, кавалерия представляла бы собой хорошую мишень для снайперов и применялась бы только для стратегической разведки. Артиллерийская дуэль начинается с 6–8 км, обрушивая на вражеские батареи дождь из свинца и стали. Возросшая мощь ружейного огня, действенного уже с 2 км, делает наступление почти невозможным, даже с фланговыми обходами. Выкапывание окопов стало бы обычным приемом. Перед окопами устанавливались бы проволочные сети и мины, а за ними – замаскированные орудия, скорострельные картечницы и пулеметы. Наступающим потребовалось бы превосходство в силах по меньшей мере 8 к 1. Сотня людей в траншее теоретически могли бы вывести из строя 326 людей из атакующих 400, которые пересекали зону огня протяженностью всего лишь в 225 шагов. При трехкратном перевесе наступающих никто из них не добежал бы до дистанции удара в штыки. Война стала бы траншейной войной, сражения продолжались бы днями и даже неделями, и решительная победа стала бы сомнительной. При этом, несмотря на возврат к прошлым формам ведения войны и панцирям, ренессанса устаревшего оружия наподобие штыка не произошло бы.

Армии оказались бы разделенными нейтральной полосой в 1000 шагов, на которой все живое сметалось бы перекрестным огнем, несмотря на любую свирепость атак и расход боеприпасов. На море шло бы неограниченное истребление торговли. Ни одна сторона не могла бы добиться победы, хотя обе объявляли бы о ней. Такая война, по сравнению с которой «Наполеоновские войны будут казаться игрушками», означала самоубийство, вызывая крах экономики и падение правительств.

Например, война между Тройственным союзом и союзом Франции и России потребовала бы армий общей численностью в 10 млн человек. При этом более половины немецких и французских солдат составили бы резервисты, в России и Италии – чуть более трети и четверти соответственно. Трудности управления такой массой необученных людей усугубятся более высокими относительными потерями офицеров. Медики не смогут справиться с громадным количеством раненых и больных и вовремя достичь поля боя. Войска, раздраженные потерями, призванные из рабочих и бедных областей, найдут дома лишь нищету.

Ответом Блиоху и Зутнер прозвучала Гаагская мирная конференция 1899 г., созванная по инициативе Николая II, на которой должны были быть разработаны меры по ограничению вооружений и обеспечению прочного мира. Однако основной вопрос – об ограничении вооруженных сил и бюджетных ассигнований на их развитие – решить не удалось. Военные расходы Англии и Франции к концу века выросли до 63 и 73 % бюджета соответственно.

В 1910 г. вышла «Великая иллюзия» Нормана Энджелла (расширенная версия «Оптической иллюзии Европы», опубликованной годом ранее), изданная в 2 млн экземпляров и переведенная на 25 языков: даже победоносная война не приведет к желаемым результатам, как это случилось после Франко-прусской войны. Захваты бесполезны экономически и общественно: Германия не смогла бы, захватив Австралию или Канаду, превратить их в немецкие колонии – уничтожить язык, литературу, законы, традиции. Идеи пересекают границы, и ни одна современная автору страна не является полностью католической или протестантской, либеральной или автократией, аристократической или демократической.

А что же предполагали военные теоретики?

По расчетам А.П. Скугаревского в 1888 г., атакующий полк вступал в сферу действия огня за 1,5 версты от противника и должен был при традиционной тактике пройти без изменения строя порядка версты – не менее 15 минут, а то 20–30, считая остановки для стрельбы. При стрельбе 800 обороняющихся (со скоростью 2 выстрела в минуту) до сближения на 800 шагов к неприятелю полк терял бы за 20 минут 600–700 человек, или до 20 % состава. При этом у обороняющихся будут выведены из строя всего 60 человек. На дистанции удара в штыки – 200–300 шагов, 100 обороняющихся выпускали бы 8 выстрелов в минуту с 20–25 % попаданий. За 1,5–2 минуты (или 2–3, по Лееру), пока 400 атакующих будут идти в штыки, более 3/4 их будут перебиты, а «остаток не дойдет». Проблема наиболее трудно преодолеваемых «роковых ста шагов» осознавалась уже тогда. Выкладки подтверждались примерами Русско-турецкой, когда отряды добровольцев теряли на этой дистанции 70 человек из 100, но не могли добежать до противника.

Прусский генерал-фельдмаршал фон Мольтке в 1890 г. писал: «Когда разразится война, висящая над нашей головой, как дамоклов меч, уже более 10 лет, продолжительности ее и исхода нельзя будет предвидеть. Величайшие державы Европы вступят в борьбу, вооруженные, как никогда. Ни одна из них не сможет одним-двумя походами быть настолько низверженной, чтобы признать себя побежденной, быть вынужденной подписать мир на тяжелых условиях и не быть в состоянии воскреснуть хотя бы через год, чтобы снова начать борьбу. Война эта может быть семилетней, может быть и тридцатилетней».

Начальник французского Генерального штаба Жоффр, отвечая в 1912 г. на вопросы министров, заявил, что, если Франция выиграет первую битву, борьба Германии примет национальный характер и наоборот. В любом случае в войну будут втянуты другие страны и в результате война станет «бесконечной».

И Мольтке-младший, возглавляя, соответственно, Генеральный штаб Германии с 1906 г., учитывал в своих планах вероятность войны на истощение, неоднократно предупреждая кайзера, но, как показала практика, недостаточно.

Лорд Китченер при назначении его британским военным министром предсказал, что война продлится как минимум 3 года, а то и 7 лет. «Такая нация, как Германия, взявшись за это дело, бросит его лишь тогда, когда будет разбита наголову. А это потребует очень много времени. И ни одна живая душа не скажет, сколько именно».

Идеи о мобилизации промышленности в грядущей «народной войне» высказывались в феврале 1912 в австрийском Генеральном штабе Блазиусом Шемуа (Blasius Schemua). Русский генерал Михневич в 1911-м даже видел для России выгоды в затяжной войне. Свечин в 1913-м писал, что армии должны планировать быструю победу, но готовиться к затяжной войне.

Тем не менее, кроме Китченера, настаивавшего с первых дней своего пребывания на посту военного министра на подготовке многомиллионной армии для войны, которая будет длиться годами, никто всерьез не составлял планов, рассчитанных более чем на 3–4 месяца.

XX век начинается

Англо-бурская и Русско-японская войны показали мощь магазинных винтовок (по ущербу для противника в разы превосходивших артиллерию) и пулеметов не только против «дикарей», но и против регулярных армий. В сражениях при Штормберге, Магерсфонтейне и Коленсо потери англичан в разы превосходили бурские, несмотря на нехватку у буров артиллерии (в т. ч. и благодаря крайне низкой точности английских винтовок у ряда фабрик). Бурские оборонительные позиции было трудно различить на фоне местности. Громоздкие пулеметы ранних конструкций, уязвимые для ответного огня, были облегчены, густые колонны успешно обстреливались даже с расстояния более 2 км (под Вафангоу – 2300 м). Армии снова закапывались в траншеи и осаждали города, как в Крымскую войну. Появились первые минометы, автоматические пушки – «пом-помы» Максима-Норденфельда и Виккерса-Максима, широко применялись колючая проволока, в т. ч. электризуемая, доты, оживился интерес к индивидуальной бронезащите (опыты с передвижными щитами также были в испано-американскую войну), ручным и винтовочным гранатам. Использовались разведывательные аэростаты (Наталь и Порт-Артур, ранее применение армией США аэростатов на Кубе в битве при Сан-Хуане дало ориентир испанской артиллерии).

Прошли испытание первые укрепленные позиции из нескольких линий укреплений, а также способы их штурма, поле боя стремительно увеличилось и «обезлюдело». Под землей саперы копали галереи и закладывали фугасы с электроподрывом, образующиеся воронки становились основой для новых атак. Японские укрепления поливались керосином из пожарных труб, а затем поджигались запалами. По данным М.В. Винниченко, а также воспоминаниям фон Шварца, японские и русские саперы пытались выкурить друг друга обычными и ядовитыми дымами, сжигая солому и соединения мышьяка. Но эти газы застаивались в бетонных и подземных сооружениях, поражая обе стороны. Поэтому после войны Франция, Германия и Британия приступили к экспериментам со слезоточивыми газами, что не считалось бы нарушением Гаагской конвенции.

Любопытно, что буры перед войной заказали у фирмы «Сименс» «беспроводной телеграф», но оборудование из-за раннего объявления войны не успело прийти вовремя и было конфисковано англичанами. У самих англичан радио было установлено летом 1899 г. на три судна, максимальная дальность связи составила порядка 137 км.

Как писал Конан Дойл по итогам второй Англо-бурской войны, «нужно найти другие варианты наступления или совсем отказаться от атак, потому что бездымный порох, скорострельные орудия и современные винтовки предоставляют все преимущества обороне!». Генерал-майор Китченер также писал, что огневая мощь «не может быть преувеличена, и в будущем пулемет в тактическом понимании определяет всю проблему атаки».

«Бурская» система наступления рекомендовала перебежки отделениями и даже отдельными людьми, причем на небольшие расстояния – не более 20–40 м. Кавалерия все чаще становилась ездящей пехотой. Хотя широко рекламируемая конная атака Джона Френча, будущего генерала и маршала, в феврале 1900 имела успех благодаря тучам пыли и отсутствию в этом месте у буров пулеметов и колючей проволоки. Кроме того, кавалерия показала себя полезной в параллельном преследовании. А сама пехота демонстрировала ближний стрелковый бой – на дистанции до нескольких метров, хотя японцы делали основой ночных атак удар в штыки с недопустимостью огневого боя.

После Русско-японской войны японские теоретики вернулись к старой системе быстрого наступления без остановок, сокращающего потери, и даже сгущения цепей при входе в зону действительного огня, чтобы атакующий мог расчищать себе дорогу «жесточайшим огнем» из возможно большего числа ружей. Похожие выводы сделали и немцы: «Русско-японская война устранила возникшую после войны с бурами неуверенность в тактических взглядах, главным образом, поборола сомнение в возможности проведения пехотной атаки. Она освободила от переоценки форм и от привычки придавать слишком большое значение силе огня обороняющегося. Вести войну – значит наступать; наступление – это движение огня вперед. Атака и оборона равноценны. Кто хочет победить, а не только защищаться от нападения противника, тот должен и атаковать». Как отмечал английский бригадный генерал Киггелл (Kiggell), победа теперь (после казусов бурской войны и на опыте японских побед в Маньчжурии) достигается штыком или страхом штыка. Но сами японцы старались атаковать в штыки только в конце аккуратного сближения, до того передвигаясь мелкими группами от укрытия к укрытию. Любопытно, что в японской армии частота ранений холодным оружием составила 3 %.

Уже тогда появилась необходимость отказа от старых концепций, что за пехоту всю необходимую работу сделает артиллерия, и разработки новых – взаимодействия артиллерии с пехотой и даже сопровождения ее. По мнению немецкого офицера Фрейтага фон Лорингофена, «англичане возложили все свои надежды на пушки, что и было главной причиной их поражений». Больше того, некоторые военные теоретики приходили к выводу о ничтожном значении артиллерийской подготовки и самостоятельных боевых задач артиллерии, что еще не раз скажется впоследствии. Другие, напротив, утверждали, что даже слабо укрепленный пункт, но снабженный скорострельными пушками и пулеметами и защищаемый отличным гарнизоном, может противостоять атаке, проводимой без артиллерийской подготовки. Тем не менее тяжелая артиллерия, вплоть до 155-мм орудий Шнейдер-Крезо и 28-см мортир, выдвигалась не только для штурма крепостей, но и на поля сражений. Японцы продемонстрировали первый оперативный артиллерийский резерв Главного командования – две артбригады и отдельный гаубичный полк, хотя эффект его применения зачастую смазывался тактическими ошибками. Под Мукденом японская артиллерия впервые «замкнула кольцо» окружения, когда пехота еще не подошла. Даже для крепости, как в Порт-Артуре, выявилась необходимость подвижной артиллерии – против старых малоподвижных орудий на платформах японцы легко сосредотачивали превосходящий огонь. По опыту Русско-японской войны появились угломер и легкие скорострельные гаубицы, поднимался вопрос о стрельбе через голову своих войск и создании полковой артиллерии, артиллеристы тренировались в стрельбе при значительном удалении командира от орудий. Примечательно, что французский генерал Ломбард (Lombard), глава французской миссии в японской армии, писал о необходимости тяжелой полевой артиллерии, но вопрос об артиллерийской реформе был поднят во Франции только в 1911 г.

Также в Порт-Артуре автомобиль успешно использовался оборонявшимися для разъездов между укреплениями. В Южной Африке в бой шли предшественники танков, САУ и бронетранспортеров – блиндированные железнодорожные и безрельсовые поезда, «автосамокаты», англичане также ставили разведывательную фотоаппаратуру на велосипед. Для диагностики ранений в русской армии были впервые применены рентгеновские лучи.

На море стали реальностью ближняя морская блокада баз, высадка и успешное снабжение десанта с тяжелой артиллерией, внезапные действия миноносцев и подводных лодок.

За боевыми действиями русских и японцев также внимательно наблюдали Ян Гамильтон, позднее командовавший высадкой в Галлиполи, Дуглас Макартур, Джон Першинг, Макс Гофман и другие знаменитые впоследствии военные.

В 1904–1905 гг., по данным Попенкера и Милчева, будет запатентована итальянская 6,5-мм винтовка Чеи-Риготти, разрабатываемая еще с XIX в. и допускающая возможность ведения как самозарядного, так и автоматического огня. Правда, длина очереди была ограничена емкостью магазина в пять патронов. Еще раньше, в 1903 г., в Австрии появился экспериментальный самозарядный карабин Манлихера. В 1905–1906 гг. в США и Бельгии начинает серийно выпускаться самозарядный карабин Браунинга, модифицированный в 1907 г. Согласно Мартину Пеглеру, сержант стрелковой бригады за минуту выпустил из винтовки Ли Энфилд Mk VII 25 пуль, все из них попали с 200 ярдов (около 183 м) в область 8 на 6 дюймов (203×153 мм). По руководству 1911 г., на той же дистанции пуля могла пробить около 1–1,5 м древесины, более 35 см кирпича, от 45 см до 1,5 м мешков с песком и глиной.

Французы хорошо знали об опыте Плевны и Мукдена, но считали, что их армия никогда не окажется в таком положении. То же думали и немцы – быстрота передвижения современных армий просто не позволит завершить оборонительные сооружения наподобие используемых в Англо-бурской войне. Тем не менее, еще до войны французы отрабатывали закладку зарядов, вентиляцию и освещение подземных сооружений, использование механических буровых устройств, подрыв зарядов и даже спасательные работы. Англичане с 1907 г. изучали копание тоннелей и электроподрыв пороховых зарядов в школе военных инженеров в Чатеме. Были сделаны выводы, что в будущем минные работы могут быть полезными не только при осаде крепостей, но и в борьбе с полевой фортификацией. Первые респираторы показали себя не слишком эффективными.

В испано-американской и Англо-бурской войне, как и более ранней Гражданской в США, армии столкнулись с массовыми партизанскими действиями – вплоть до подрывов поездов. Ответом стали сгон мирного населения в «защищенные зоны» (концлагеря современного типа), рейды небольших мобильных групп, привлечение национальных и религиозных меньшинств. Ирония судьбы – пресса США обличала испанского генерала Валериано Вейлера по прозвищу Мясник за его действия против кубинских партизан, но всего через 4 года американская армия на Филиппинах изберет ту же тактику, англичане заимствовали испанский опыт концлагерей и блокгаузов на коммуникациях еще раньше. Тогда же партизаны Филиппин и буры начали надеяться не столько на военную победу, сколько на общественное мнение и изменение политической ситуации после выборов в стране-противнике.

Еще один урок, подтверждавший выводы Блиоха: Япония в 1905 г., как и Россия в 1878 г., несмотря на военную победу, была вынуждена существенно корректировать довоенные планы из-за неожиданно больших расходов на войну.

Так как пассивная оборона, по опыту французов, в конце концов, была всегда обречена на неудачу, от нее надо решительно отказаться. По словам Фоша, «с больших маневров и из колониальных экспедиций вынесли… всемогущество наступления». Окапывание на практике мало применялось – где найти «учебное поле», чтобы постоянно его перекапывать? Кроме того, окопавшегося солдата труднее заставить наступать.

Кириллов-Губецкий уже после Первой мировой войны отмечал, что малая глубина обороны, не превосходившая 3–4 км, заставляла считать дальностями решительного боя дальности до 4 км, а отсутствие авиации, а значит, и возможности наблюдать и корректировать огонь на большие дальности, не стимулировало роста дальнобойности орудий (надо отметить, что корректировка с аэростатов уже существовала). О стрельбе на дальности свыше 6 км для легкой полевой артиллерии никто не думал, хотя Свечин отмечал в Русско-японскую случаи стрельбы на дальность до 7 км. По свидетельству генерала Гаскуэна, во французской артиллерии стрельба на большие дальности была осуждена как ересь и уставом и начальством и в мирное время артиллерия в ней не практиковалась. Как тогда выражались, «стрелять издали – свойство плохой пехоты. То же относится и к артиллерии».

Германская артиллерия преимущественно вела огонь до 5–5,5 км. Сама конструкция наиболее мощных орудий не допускала ведения огня свыше 9—10 км. Легкая 10,5-см гаубица обладала досягаемостью в 7 км. Щит 7,7-см полевой пушки защищал от шрапнельного и ружейного огня с дистанции более 300 м.

Русская артиллерия считала действительным огонь на дальности около 3–4 км и тоже не практиковалась в стрельбе на большие дальности. Поэтому русская трехдюймовая (76-мм) пушка образца 1902 г. имела наибольшую дальность стрельбы около 8500 м. Нарезка же прицела допускала ведение огня только до 6400 м, а шрапнелью – примерно до 5500 м.

Французская 75-мм пушка имела прицел до 5500 м при возможной дальности стрельбы гранатой до 9400 м и угле возвышения 38–39°. Русские наблюдатели весной 1913 г. отмечали ее высокую скорострельность – до 24 выстрелов в минуту без утомления расчета, точность, возможность обстреливать широкий фронт. Для эффективной стрельбы фугасной гранатой на рикошетах требовался хороший прицел по дальности, т. к. «удар топором» имел малую глубину: при высоте разрыва от 10 до 30 м область эффективного поражения 75-мм снаряда – 5 м в глубину, 25 м в ширину, 105-мм 6×40 м, 155-мм снаряда 10×70 м. При этом поражались даже цели в траншеях и за укрытиями. Так, при стрельбе по открытой батарее из 4 орудий на расстоянии 2400 м она была совершенно уничтожена при расходе 167 шрапнелей и гранат. На расстоянии 3300 м при расходе 208 шрапнелей и гранат уцелело только одно орудие, побитое осколками, потери личного состава – 100 %. По замаскированной батарее в 170 м от гребня с 2600 м выпускалось 20 снарядов на пристрелку и 150 – на поражение. Личный состав потерял 100 %, было подбито два зарядных ящика. При стрельбе с 3000 м по окопу длиной 50 м, глубиной и шириной 2 м из 25 стоящих и 25 лежащих болванок в рост человека были поражены по 11, т. е. 44 %, выпущено 50 гранат с замедлителем. При батарее возилось по 312 снарядов на орудие, в корпусе – свыше 500 при общих планируемых запасах в 3000. Долю гранат для поражения защищенных целей планировалось увеличить с ⁴/₁₃ до ⁶/₁₃. Нужно учесть, что на маневрах артиллерии из-за малого количества пехоты их совместные действия не отрабатывались, как и сосредоточение огня нескольких батарей, а оборудование полигонов было слабым.

Как говорил известный артиллерист Е.К. Смысловский в 1911 г. на лекциях в Академии Генерального штаба, «не могу прежде всего согласиться, что для борьбы с воздушными целями необходимы специальные орудия с большим вертикальным обстрелом и большой подвижностью. Даже при том скромном предельном угле возвышения, который принят для 3-дм. пушки обр. 1902 г. (16°), а предельной дальности шрапнели (5 верст) цель, движущаяся на высоте 1 версты, будет находиться в сфере поражения 2,5 версты. А разве можно рассчитывать, чтобы не только современные, но и воздушные цели ближайшего будущего двигались свободно с надежными результатами наблюдения за противником выше 1 версты?». Напротив, Али Ага Шихлинский тогда же ратовал за создание таблиц стрельбы по самолетам, летящим со скоростью до 180 км/ч.

Чтобы непосредственно следовать за пехотой, которую нужно поддерживать, материальная часть артиллерии должна быть легкой, гибкой и подвижной. Батареи, чтобы сохранить достаточную подвижность, должны были оставаться сравнительно легкими, что исключало применение крупных калибров – только в 1912-м французы начнут использовать трактора для перевозки 155-мм орудий. Поэтому русская 122-мм гаубица в силу малой подвижности рассматривалась как пригодная больше для обороны, чем для наступления. Хотя в 1911 г. французской армии предлагали взять на вооружение 105-мм тяжелые полевые орудия, испытания 1905 г. и 1910–1913 гг. показали малую точность 105-мм снарядов и их слабую разрушающую способность против полевой фортификации. Считалось, что гаубицы, уступая в стрельбе по открытым и движущимся целям, «не найдут себе работу», а иметь в полевой артиллерии орудия нескольких типов было бы невыгодно. По выражению полковника Нолле, «гаубица не шампиньон, и ее скоро не сделаешь». Однако англичане после уроков бурской получили в 1904 г. 60-фунтовые (127-мм) пушки и 4,5-дюймовые (дм) – 114-мм гаубицы.

Немцы, напротив, извлекли дополнительные уроки из Русско-японской войны и считали необходимым развитие как осадной, так и тяжелой полевой артиллерии, ручных гранат и подготовки атаки пехоты.

Пулеметные части, по немецким же взглядам, представляли собой «подвижную пехоту, обладающую сконцентрированной огневой силой». Пулеметы усиливали пехоту или даже заменяли ее там, где пехотинцы не успевали бы – например, при действиях с кавалерией. Сила огня пулеметного отделения считалась сопоставимой с огнем цепи из сотни стрелков. При этом за один и тот же промежуток времени пулеметы могли выпустить 3600 пуль по выгодной цели, а стрелки – 500 по невыгодной. 6 пулеметов с 800 м могли обстреливать полосу развертывания бригады до 1500 м. Также пулеметы могли быть полезными для прикрытия артиллерии, защиты узких пространств и обстрела рвов. Однако, как отмечалось немцами впоследствии, на практике взаимодействие пулеметов и пехоты не требовалось и не предполагалось. В силу большого расхода патронов пулеметы следовало приберегать для решительных минут боя. Однако уже с 1500 шагов даже самые разреженные цепи пехоты не могли продвигаться шагом или бегом без огромных потерь, по моральному воздействию пулеметный огонь превосходил даже артиллерийский. Поэтому цепи должны были ложиться и продвигаться вперед перебежками маленькими звеньями, возможно больше укрываясь. При невозможности перебежек следовало ползти. В свою очередь, пулеметы надлежало располагать укрыто от артиллерийского огня, желательно взводами, а не отдельными пулеметами.

Бороться с пулеметами надо было артиллерийским и пехотным огнем. Лучшие стрелки, организованные в команды, умеющие применяться к местности и пользоваться малейшими укрытиями, хорошими биноклями и оружием с телескопическими прицелами, должны были выдвигаться вперед под прикрытием огня остальных и открывать огонь исключительно по пулеметам, желательно – во фланг. Не меньшую пользу могли бы принести группы с легкими пулеметами, ручные гранаты (в т. ч. метаемые ракетой или мортирой) и особые орудия. Например, вместо старой крепостной мортиры из бронзы и с дымным порохом можно было бы создать стальную мортиру, стреляющую современными артиллерийскими снарядами (и в начале войны немцы действительно будут иметь преимущество в мортирах). Больше того, Арнольд Флек описал возможное гранатное ружье калибра 3,7 см, с отделяемой каморой, коротким стволом и пружинным приспособлением для уничтожения отдачи. Его снаряды переносились бы в ранцах.

В русском сборнике 1908 г. «Самоокапывание пехоты в наступательном и оборонительном бою» отмечалось: «Артиллерия поддерживает свою наступающую пехоту огнем, сосредоточивая огонь по намеченным пунктам атаки. Орудия крупных калибров обстреливают укрепления с целью разрушить блиндажи, разбросать бруствера, уничтожить искусственные препятствия. Огнем орудий крупных калибров могут быть перебиты колья в проволочных сетях, перервана проволока; в засеках перебиваются стволы и ветви; волчьи ямы засыпаются. Существенные результаты можно получить лишь при организации тщательного наблюдения за стрельбой. Полевые орудия держат гарнизоны окопов и укреплений за закрытиями, обстреливая их шрапнелью». Русские артиллеристы учились не только поддержке пехоты, но и стрельбе с закрытых позиций, применению тяжелой артиллерии.

Русская полевая 76-мм пушка делала на полигоне до 20 выстрелов в минуту, а в боевой обстановке – до 10–12, за что и получила прозвище «мотовка». Расход снарядов в Русско-японскую войну доходил до 522 за несколько часов боя. В среднем же расход снарядов на одно орудие составил: во время ляоянских боев – 190, боев на Шахэ – 25, под Сандепу – 88, под Мукденом – 387 выстрелов, а всего за войну 1276 русских орудий израсходовали 918 000 снарядов, примерно по 720 выстрелов на каждое. Поэтому после войны были установлены требования к артиллерийскому запасу в 1000 снарядов на орудие, из которых 15 % составляли гранаты, остальное – шрапнели. В 1912 г. обсуждалась, но не была принята норма в 1500 снарядов на орудие, т. к. снаряды могли храниться только от 8 до 10 лет, а потом запас пришлось бы обновлять. Кроме того, за это время снаряды прежних образцов могли устареть. В 1911 г. была установлена норма в 1200 снарядов на полевую гаубицу.

Были случаи, когда в оборонительном бою, например, 24-й Восточно-Сибирский полк под Ляояном, некоторыми ротами за день расстреливалось до 1000 патронов на стрелка, а всего за бой в два с половиной дня полк расстрелял в среднем 1500 патронов на каждого стрелка. Поэтому после войны на винтовку в войсках полагалось 1000 патронов, 1500 – в крепостях и 200 – в ополчении, на войсковой пулемет – 75 000, на крепостной – 30 000—50 000. С другой стороны, малые потери винтовок – четверть от общего числа за полтора года войны, или 100 винтовок на 145 раненых, убитых и пленных, заложили основу для будущих расчетов потерь, что даст в последующую мировую войну тяжелый винтовочный кризис.

По расчетам 1907 г., если в большой европейской войне будет участвовать ²/₃ русской полевой артиллерии и она в первый год войны израсходует весь боекомплект, то расход пороха составил бы 222 000 пудов. Так как расход всего боекомплекта всех задействованных орудий представлялся маловероятным, то расход принимался от половины до двух третей боекомплекта, т. е. 110 000–150 000 пудов пороха. Предполагалось, что в войне будет участвовать не более 2 млн ружей с расходом 500 патронов на каждое. То есть требовались миллиард патронов или 165 000 пудов пороха. Учитывая запас в 829 млн патронов и предполагаемый выпуск 500 млн патронов на частных заводах, количество требуемого пороха предполагалось в 82,5 тыс. пудов. Таким образом, всего в первый год войны потребовалось бы заготовить около 250 000 пудов, или 4000 т пороха.

Как позднее отмечал Де-Лазари, огневые средства пехоты были еще сравнительно слабы – на четырехротный батальон приходилось два пулемета и два-три орудия. При вытягивании огневых средств в одну линию противник, прорвав оборонительную линию хотя бы в одном месте, мог бы решить этим исход боя. Поэтому были выгодны перекрестный обстрел из групп опорных пунктов и маневр резервами.

В 1908 г. в обновленном курсе русских кавалерийских училищ описывалось конно-саперное дело – подрывное (порча дорог, подрыв мостов, орудий, блокгаузов…), телеграфное, телефонное, оптическая сигнализация и искровой телеграф (радио). С 1909 г. в «секретных Персидских экспедициях» для защиты интересов России в Персии использовались конница, автомобильные и саперные части, скорострельные, горные и гаубичные батареи, пулеметы.

В 1906–1910 гг. французы широко конструировали машины под установку радиостанций, прожекторов, перевозку больных и раненых и т. п. Особое внимание уделялось тяжелым грузовикам, в 6–7 т, способным развивать среднюю скорость в 15 км/ч и имеющим радиус действия до 120 км. Однако в 1911 г. французская армия имела всего лишь 7 рот шоферов, числившихся при инженерных полках. Немцы также недооценивали практическую роль автомобилей и в 1913 г., за несколько месяцев до начала войны, имели в армии только 4 роты тяжелых грузовиков с прицепами, роту трехтонных грузовиков и некоторое количество автомобилей и мотоциклов при высших штабах, санитарных и радиомашин.

В 1912 г. был разработан план снабжения русских крепостей механическим транспортом – предполагалась поставка легковых автомобилей, грузовых 1,5-т и 4-т автомобилей с прицепами, а также 4-т автомобилей-тракторов и 24 тяжелых тракторов, но из-за отсутствия финансирования поставки тракторов до войны не производились. В 1912–1913 гг. проводились испытания по буксировке 3-дм (грузовиком) и 6-дм (трактором) пушек, перевозке тяжелого оружия по горной дороге «двойной тягой» – 2 сцепленными 4-т грузовиками «Бенц». Также в России испытывались американский гусеничный тягач «Холт-Катерпиллер», французские полноприводные колесные машины «Панар-Левассор» и «Балаховский и Кэр», полноприводный грузовик «Шкода». Начальник Военно-автомобильной роты П.И. Секретев писал в 1913 г.: «Нам пока нечего задумываться над тем, что будут возить артиллеристы. Гораздо лучше начать выяснение, что может дать современная автомобильная техника, а потом уже перейти к подсчету, сколько и каких орудий может тащить трактор при тех или иных условиях». В том же году был выпущен первый отечественный артиллерийский тягач «Руссо Балт Т40/60» с бензиновым двигателем в 60 л.с.

В британском уставе кавалерии 1914 г. отмечалось, что винтовка, эффективная сама по себе, не может заменить эффект, производимый «скоростью лошади, магнетизмом атаки и ужасом холодной стали». В труде «Our cavalry» 1912 г. пояснялось, что спешивание кавалерии приводит к утрате ее мобильности. Тогда как «шоковая» атака в конном строю, особенно во фланг, в сочетании с обстрелом конной артиллерией с тщательно выбранных позиций могла привести к решительной победе вместо долгих перестрелок в Африке и Маньчжурии. На ряде эпизодов из бурской и более ранних войн указывалось, что и современные винтовки с трудом поражают всадника на полном скаку, при этом кавалерию надо до последнего момента прятать от глаз противника. Артиллерия и пулеметы теперь были абсолютно необходимы кавалерии.

По данным И.Т. Пересыпкина, к началу войны русская армия имела около 100 полевых радиостанций «С и Г» и «РОБТ и Т», свыше 30 легких кавалерийских радиостанций «РОБТ и Т» и 20 базисных и крепостных радиостанций. Немецкая армия имела примерно 40 тяжелых и легких радиостанций с дальностью действия 50—300 км, несколько автомобильных. Английская армия в момент высадки своего экспедиционного корпуса на побережье Франции располагала лишь 12 полевыми радиостанциями.

Неудачные попытки фотографирования с воздуха делались во Франции еще в 1856 г., в 1860 г. в Бостоне были получены фотографии с высоты 360 м (1200 футов). Блиох в 1898 г. спрашивал: «Не увидит ли мир войну на воздухе – шар, нападающий на шар, а может быть, целые эскадры аэростатов, вступающие в бой, низвергающие воздушные корабли, а с ними и их смертоносные снаряды?» Уже в 1901 г. публиковались результаты опытов обстрела воздушных шаров ружейным и шрапнельным огнем.

В 1909 г. знаменитый впоследствии Джулио Дуэ писал в журнале «La Preparazione»: «Не менее важным, чем господство на море, будет в скором времени господство в воздухе… Окажется, что мы присутствовали при зарождении воздушной войны и содействовали этому зарождению. И было бы на самом деле забавно, если бы мы этого даже не заметили!» 25 июля того же года французский пилот Луи Блерио впервые перелетел Ла-Манш. Теперь Англия в планах военных перестала быть неуязвимым островом.

По данным А.Н. Лапчинского, на маневрах осенью 1909 г. и весной 1910 г. немецкая армия отрабатывала применение дирижаблей в условиях, приближенных к боевым: днем и ночью, в туман, ветер, дождь, длительное время находясь на большой по тем временам высоте (1300 м). 13 сентября 1909 г. донесение с французского дирижабля было получено командованием корпуса всего через 55 минут.

В августе 1910 г., по данным Энтони Уильямса, в США с биплана Кертисса впервые стреляли из карабина Спрингфилда. В сентябре Гленн Кертисс, Грехем Уайт и другие летчики на аэрошоу сбрасывали холостые бомбы весом 8 кг. Бомбы бросались по контуру корабля, обозначенного на земле, с высоты не менее 100 футов (30 м). Попадание в «корабль» оценивалось в 1 очко, попадание в площадь в 2–4 фута от трубы – в 3 очка, и попадание непосредственно в трубу – в 10 очков. Почти все летчики на скорости 60–70 км/час, сбрасывая в плоскости ветра, попали в трубу.

В сентябре 1910 г. в маневрах принимали участие не только 4 дирижабля, но и 12 военных самолетов – 8 бипланов (5 «Фарманов», 1 «Райт», 1 «Соммер», 1 «Бреге») и 4 моноплана (2 «Блерио» и 2 «Антуанет»). Самолеты проводили разведку с 400–500 м, с дирижабля осуществлялась радиосвязь. Кроме того, испытывались средства ПВО – специальная пушка, установленная на автомобиле, могущая стрелять под углом в 70° и имевшая горизонтальный обстрел в 270°, и зенитный пулемет, также размещенный на автомобиле. Как оказалось, наводчик зенитной пушки бессилен против самолетов (но, вероятно, не против дирижаблей). Были сделаны выводы о дополнении конной разведки воздушной, необходимости маскировки с воздуха и быстроте проведения операции при обнаружении вражеской разведкой. Любопытно, что в том же году немцы на своих учениях успешно применяли маскировку и ложные позиции, также придя к выводу об уязвимости дирижаблей от артиллерийского огня – безопасная высота составила 1500 м.

Во Франции первые опытные стрельбы с самолета прошли еще 7 января 1911 г., и в том же году проводились опыты радиосвязи с самолета и метания бомб (как и в США). Еще было установлено, что самолетам необходима подготовленная аэродромная сеть, не стесняющая их подвижности. Тем временем на австрийских маневрах самолеты летали ночью. В мае на аэродроме в Хендоне Грехем Уайт на скорости 65–75 км/час с высоты 500–600 футов (150–180 м) попал 20-кг бомбой в середину мишени. В России на авиационных неделях в Петербурге и Москве по контуру корабля сбрасывались пакеты с мелом.

В том же году в России перед маневрами Варшавского военного округа был издан приказ, где, в частности, говорилось:

«На летчика может быть возложено:

1) Производство разведки противника.

2) Поддержание связи.

3) Нанесение материального или морального вреда врагу бросанием с высоты взрывчатых веществ.

4) Уничтожение змейковых и управляемых аэростатов и самолетов противника.

5) Точное определение укреплений и их фотографирование.

…

Увидя самолет или дирижабль, войска должны:

1. Обстрелять его залповым ружейным и пулеметным огнем, а если самолет кружится над одним пунктом, то и артиллерийским. При этом нужно заметить, что в последнем случае важно не поражение самолета, а образование около него воздушных вихрей, что заставит летчика, которому будет трудно держаться, уйти возможно скорее; в удачном случае возможно вихрями, образуемыми артиллерийскими снарядами, сбросить самолет на землю…

8. Прожекторами нужно пользоваться, чтобы слепить неприятельского летчика при ночном полете, направляя луч навстречу самолету».

Однако в «Современной войне» Незнамова 1912 г. говорилось: «Метанию взрывчатых веществ мы не считаем возможным придавать серьезное значение не только теперь, но и в будущем: низко опускаться позволять не надо аппаратам, а с большой высоты эта игра не будет стоить свеч. Если отдельные случаи разрушения мостов, складов и т. п. могли бы иметь место, современная техника сумеет быстро справиться с ними, лишь бы были под рукой нужные средства».

Война между Мексикой и США, итало-турецкая и Балканские войны опробовали в деле боевую авиацию, в т. ч. морскую, и бронеавтомобили.

Снова возрос расход боеприпасов – например, заместитель болгарского главнокомандующего генерал Радко-Дмитриев считал запас в 350 снарядов на орудие достаточным лишь на 2–3 дня. Выявилось преобладание расхода снарядов над патронами, характерное для будущей мировой войны – на каждую винтовку приходилось по 300 патронов, в то время как на орудие: по 900 снарядов. По подсчетам врача в болгарской армии, на одного убитого турка пришлось 150 выпущенных пуль и 90 снарядов и шрапнелей. Позднее перебегание сербской пехоты в Кумановском сражении – сначала отделениями, затем одиночными бойцами, с окапыванием и одновременным огнем (5 человек в отделении окапываются, 5 – стреляют), вошло в примеры тактики. Болгары яростными атаками, в т. ч. ночными, казалось, доказали преимущество наступления, но были отбиты на Чаталджинской укрепленной линии – с прожекторами, проволочными заграждениями, фугасами, бронекуполами и автоматической подачей снарядов из бетонированных казематов.

Еще с 1910 г. Форд поставлял в революционную Мексику подвижные пулеметные точки на базе «Форда-Т».

В октябре 1911 г. итальянцы впервые провели воздушную разведку турецких войск в Ливии с самолета. 1 ноября лейтенант Гавотти, пилотируя германский «Таубе», с высоты 700 м сбросил четыре гранаты по 4,4 фунта (порядка 2 кг), позднее на турецкие позиции сбрасывались бомбы в 10 кг с картечью в массивном корпусе. До того, начиная с 11 октября, летчики с 800—1000 м заблаговременно предупреждали об атаках противника и передавали сообщения, а с аэростатов корректировали артиллерийский огонь. За полгода капитан Моизо (Moizo) сделал 82 вылета и стал первым пилотом, попавшим в плен – при разведке в сентябре 1912 г. отказал мотор, двумя неделями раньше, 25 августа, Пьетро Манзини погиб при аварии. Высота бомбометания с дирижабля (сброс 28 бомб в марте 1912 г.) составила 1 км. Первая попытка ночной бомбардировки была сделана 11 июня 1912 г.

Французы (первый боевой вылет состоялся 17 февраля 1912 г. в Алжире) и испанцы в Северной Африке сбрасывали, по сведениям Энтони Уильямса, гранаты, бомбы и стальные стрелки.

В балканской войне авиация действовала чрезвычайно вяло – летчики, преимущественно иностранцы, не были организованы, за исключением отряда Щетинина в четыре самолета, который выполнил около 20 полетов над осажденным Адрианополем, сбрасывая бомбы в 10 кг, также обучая болгарских офицеров пилотированию, наблюдению и бомбометанию.

После маневров 1912 г. французский генерал Галлиени признал, что армия, лишенная воздушной разведки, будет слепой по сравнению с армией, располагающей воздушными средствами.

В 1913 г. в Мексике два пилота-наемника противоборствующих сторон впервые сошлись в воздушном бою. Расстреляв все патроны у пистолетов, они не добились нужного результата. Некоторые гражданские люди были убиты атаками с воздуха.

В ноябре того же года на парижском авиасалоне демонстрировался английский двухместный T.B.8 с вращающимся цилиндрическим бомбосбрасывателем на 12 десятифунтовых (4,5 кг) бомб и призматическим прицелом в кабине наблюдателя. 12 таких самолетов были заказаны британцами перед самой войной.

14 ноября 1910 г. американский пилот Юджин Илай впервые в мире поднял самолет с борта корабля – крейсера «Бирмингем». С апреля 1912 г. проходили флотские испытания английского «Авро» тип D. 28 июля 1914 г. с самолета «Шорт Фолдер» была сброшена первая торпеда.

Не только европейцы увлекались авиацией – в начале 1914 г. французы помогли тайцам сформировать небольшой авиаотряд.

Успехи боевого применения авиации привели к быстрому росту бюджетов воздушных флотов – если в 1909 г. такой бюджет Франции составлял 240 000 франков (по данным Роберта Греттена, 47 000 фунтов), то в 1910 г. – уже 2 млн, а в 1913 г. – 50 млн (!) франков. Количество французских военных самолетов возросло с 1 (!) до 400 (плюс 12 морских) в 1912 г. В августе 1914 г. в первой линии будет выставлено 158 самолетов. Для Германии бюджет воздушного флота увеличился за то же время со 198 000 марок (или даже 400 000 фунтов) до 28 млн в 1913 г., количество самолетов – до 100 военных и 50 морских и 232 мобилизованных в 1914 г. Правительство Британии в 1909 г. выделило лишь 5000 фунтов. К ноябрю 1910 г. королевский аэроклуб выдал всего лишь 22 летных сертификата. Англичане по-настоящему спохватились, что у них нет воздушного флота, только в 1911 г., увеличив бюджет с 131 000 фунтов в 1911-м (1908 г. – 13 000, 1909 г. – 78 000) до 500 000 в 1913 г. В итоге в 1913 г. Англия располагала 84 самолетами RFC, 45 – флота, персоналом в 2073 человека, в 1914 г. – 179 и 93, соответственно. Любопытно, что США из-за ограничений конгресса с 1908 г. по 1913 г. потратили на авиацию всего лишь 460 000 долларов, тогда как, к примеру, Россия – 11,5 млн.

В 1912–1913 гг. проводились опыты установки пулеметов на дирижабли и аэропланы и стрельбы с них по наземным целям. В 1914 г. французы изучали три модели бронированных аэропланов, но вес брони оказался чрезмерным.

Тем временем генеральные штабы противостоящих стран пытались найти наилучшую стратегию победы для будущей войны.

Как победить?

Германские военные еще в начале 1890-х, периоде подготовки франко-русского союза, работали над планами войны на два фронта и остановились на нескольких предпосылках. Во-первых, война должна была быть обязательно непродолжительной (поскольку при затяжной войне погибала бы германская промышленность). Во-вторых, следовало молниеносным ударом вывести из строя одного противника, направив на него все силы, предоставив пока другому противнику делать все, что ему угодно. В-третьих, выведя из строя одного противника, вся армия перебрасывалась против другого и также принуждала его к миру. Идеи Мольтке более раннего периода (с 1871 г.) – только наступление с ограниченными целями, в пределах Польши и без абсолютного разгрома Франции и России, с упором на дипломатию отвергались. Правда, в случае Франции мир с сохранением статус-кво требовал ее явного поражения. Кроме того, Мольтке переоценивал скорость французской мобилизации и центр приложения сил – Нанси, тогда как в действительности французы планировали сражаться значительно юго-западнее.

В 1891 г. начальником прусского Генерального штаба был назначен граф Шлиффен, вплоть до 1906 г. занимавшийся разработкой, уточнением и совершенствованием планов войны против союза Франции и России, затем план дорабатывался Мольтке-младшим.

Рассмотривались многие варианты, включая и стратегическую оборону – на маневрах в ноябре – декабре 1905 г. Франция первой входит в Бельгию, одновременно атакуя в Эльзасе. Бельгия и Голландия присоединяются к Германии, три германских корпуса с юга перебрасываются в район Антверпена, еще три – с востока и атакуют французов во фланг.

По другим планам, первым ударом должна была быть сокрушена Франция – как наиболее опасный противник. Вместо войны на два фронта – две войны на один фронт. Почему первый удар должен быть нанесен против Франции? Россия могла бы отступить и сорвать быструю победу, втягивая Германию в бесконечную кампанию, как Наполеона веком раньше. Тогда как Париж был близок, а французская армия, могущая провести мобилизацию в течение двух недель (как и немецкая), – опаснее русской. России же, по немецким расчетам, из-за огромной территории, большого населения и слабого развития транспорта потребовалось бы шесть недель для организации наступления, а за это время Франция уже должна была быть разбита. Ради концентрации всех возможных сил против Франции Шлиффен готов был даже пожертвовать Восточной Пруссией, но эта потеря окупалась бы выигрышем всей войны.

Где и как наступать? Прямая атака через общую франко-немецкую границу наткнулась бы на целый ряд укреплений, построенных после Франко-прусской войны и флангами упиравшихся в нейтральные государства – Швейцарию и Бельгию. Длительная осада крепостей срывала бы весь план войны, при этом французы могли бы снабжать свои войска через открытый тыл и в любой момент отступить. Больше того, французы подготовили германской армии Шармский проход между Эпиналем и Тулем, где немцы могли бы быть разбиты. Таким образом, для быстрого разгрома французской армии требовалось ее обойти и окружить. Обойти можно было бы, растянув свой правый фланг к северу до Мезьера. Но, когда правый фланг пересечет Маас, немецкая армия окажется разделенной надвое с единой французской армией против центра. Вторым вариантом были бы смещение к северу значительной части армии и атака не на линии Верден – Бельфор, к югу от Вердена, а на линии Лилль – Верден, к северу. Свободное пространство, нужное полуторамиллионной немецкой армии для обхода, могла дать только нейтральная Бельгия на севере. Первоначально Шлиффен предполагал всего лишь «срезать угол» Бельгии восточнее Мааса, но к 1905 г. план развился до огромного маневра через Льеж и Брюссель. Затем немецкая армия поворачивала на юг, проходя через равнинную Фландрию, удобную для наступления. Несмотря на удлинение пути, этот маневр был бы быстрее, чем прорыв через укрепленную линию. При этом план предусматривал намеренное ослабление левого фланга немецкой армии в Эльзас-Лотарингии, вернуть которую мечтали французы. Войска там заменили бы мощные системы укреплений Меца и Страсбурга. Наступающая французская армия попала бы в мешок между Мецем и Вогезами и удерживалась бы до победы основных немецких сил. «Главное – это образовать мощное правое крыло и использовать его для того, чтобы выигрывать сражения; основное – это, пользуясь силой этого крыла, в непрестанном преследовании вынуждать врага все время прерывать бой».

Таким образом, на карту решающего обхода ставилось буквально все: возможная потеря Восточной Пруссии, Эльзас-Лотарингии, нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии, в конечном итоге – судьба Германии. Немцы полагали, что Великобритания, гарант нейтралитета Бельгии, не успеет существенно вмешаться в войну на континенте до разгрома Франции и России (хотя участие ее экспедиционного корпуса допускалось еще Шлиффеном в 1905 г. и Мольтке в 1908 г.). Бельгия не станет сопротивляться всей мощи немецкой армии и даст ей пройти без боя, подчинившись ультиматуму. А если Бельгия все же решит сопротивляться, немецкая тяжелая артиллерия при помощи разведки легко и быстро сокрушит бельгийские крепости.

Еще одним козырем стало привлечение резервистов в первую линию, непосредственно на фронт – до того они предназначались только для тыловой и оккупационной службы. В результате Германия получала дополнительные дивизии и смогла бы противостоять и Франции, и России. На 1905 г. задействовалось 62 пехотных (включая 10 итальянских в Эльзасе), 20 резервных, 13 кавалерийских дивизий и 24 ландверных бригады.

Любопытно, что в 1910 г. был разработан план нанесения первого и главного удара по России. Однако на маневрах 1912 г. игравший «за русских» военный министр фон Хееринген смог вывести свои войска из-под удара, уведя их за линию Западного Буга. Этого времени «французам» хватило, чтобы выйти к Рейну. После этого идея первого удара по России была окончательно отвергнута. Хотя австро-венгры, в т. ч. фон Хетцендорф, требовали удар на Седлец в Польше, но штурмовать для этого русские крепости на реках Бобр и Нарев немцы не собирались, особенно зная о выделении против Восточной Пруссии двух русских армий. Дополнительным фактором стала необходимость защиты месторождений железной руды в Лотарингии. В апреле 1913 г. было принято решение не продолжать ежегодное обновление восточного плана.

Гораздо ранее, в 1904 г., кайзер отклонил идею Шлиффена о немедленном нанесении удара по Франции, пока Россия занята войной с Японией. Продолжающиеся разногласия, болезни и преклонный возраст стали причинами отставки Шлиффена, который и сам неоднократно подавал прошения о ней.

Мольтке-младший отказался от идеи использования голландских дорог – нейтральная Голландия прикрыла бы тылы немецких армий в случае, если Великобритания из-за нарушения бельгийского нейтралитета вмешается в войну. Также Голландия была бы «дыхательным горлом», через которое при наихудшем развитии событий шел бы экспорт-импорт. Сужение коридора для маневра войск повышало роль Льежа.

К 1914 г. план, казалось, был отработан до мелочей, а дальнейшее промедление грозило усилением России – как армии, так и транспортной системы. Усиление немецкой армии было возможно не ранее 1916 г., т. е., по мнению Мольтке, слишком поздно – в 1916–1917 гг. Германия уже не смогла бы разбить Россию, особенно в случае откладывания увеличения армии. Поэтому воевать было выгоднее немедленно…

Французских стратегов не страшила идея охвата немецкой армией. Напротив, в их Генштабе полагали, что чем сильнее немцы укрепят свое правое крыло, тем слабее они сделают свой центр и левое крыло, где французская армия планировала свой прорыв между Мецем и Саарбургом. С 1911 г. Жоффр был почти уверен в нарушении немцами нейтралитета Бельгии, сами бельгийцы догадывались с 1906 г. Генерал Мишель в 1911 г. предложил оборонительный план – с развертыванием французской армии на рубеж Верден – Намюр – Антверпен, т. е. перекрывая вероятное наступление немцев через Бельгию. При этом Мишель предполагал удвоить армию, прикрепив к каждой действующей армии полк резервистов и довести артиллерию до 40 батарей на корпус – как в германских первоочередных корпусах. Дивизия при этом имела бы 24 батальона и 20 батарей. В отличие от других планов здесь имелся бы значительный стратегический резерв в районе Парижа – три корпуса по три дивизии. Но и идея оборонительной войны, и идея использования резервистов были отвергнуты коллегами Мишеля. Решительная победа в быстрой войне требовала стремительных штыковых атак, а стремительные атаки требовали обученных и храбрых солдат, а не каких-то резервистов, только разбавлявших бы качественные войска. Поэтому французы считали, что и немцы не пойдут на добавление резервных частей к действующим, следовательно, немцам не хватит сил для наступления через Бельгию и одновременного сдерживания французского прорыва к Рейну. Если немцы все же растянут фронт до Бельгии, то его можно будет прорвать контрударом в центре – в Арденнах. Кроме того, нарушение нейтралитета Бельгии вовлечет в войну с Германией Британскую империю.

Французский «план-17» был завершен в апреле 1913 г. Как писали позднее французские высшие офицеры, например, Вейган и Жоффр, в учебных задачах почти не предусматривалось неизбежных на войне случайностей, могущих помешать планам. На опыте Русско-японской войны предполагалось, что высокий боевой дух поможет наступающим преодолеть даже современную оборону. К тому же наступление виделось единственным противоядием от более эффективной немецкой мобилизации, тогда как участие английских войск в войне на континенте было трудно прогнозируемым, следовательно, почти не учитывалось.

В России почти за полвека до начала мировой войны осознавалось отставание от немецкой и австрийской армий в сроках мобилизации и сосредоточения. Например, генерал-лейтенант Обручев предлагал оборону передового театра приурочить «к самому важному и сильному пункту во всем крае». Такой пункт он видел в треугольнике, образуемом Вислой и Буго-Наревом, вершинами которого являлись Варшава, Новогеоргиевск и Зегрж, будущем Варшавском укрепленном районе. Однако к 1906 г. построенные крепости уже устарели и требовали дорогостоящей модернизации.

В августе 1913 г. на секретной конференции начальников штабов союзных армий Жилинского и Жоффра французы ввиду увеличения германской армии потребовали сконцентрировать русские силы так, чтобы уже на 16-й день после начала мобилизации вторгнуться в Восточную Пруссию или идти на Берлин южнее ее. Еще до этой конференции также по требованию французского штаба и на французские кредиты был учетверен участок железной дороги Жабинка – Брест-Литовск и построен двухколейный путь Брянск – Гомель – Лунинец – Жабинка. В будущем предполагалось удвоение линий Барановичи – Смоленск, Ровно – Барановичи, Лозовая – Ковель и постройка пути Рязань – Тула – Варшава. Это облегчало переброску войск из тыловых районов к фронту, но не маневр войсками вдоль фронта, что скажется впоследствии. Уже в мирное время в Варшаве должны были быть усилены войска для создания большей угрозы и привлечения к русской границе как можно большего числа немецких войск. То есть развертывание войск выносилось на Вислу, но уже без поддержки крепостей – старые для экономии уничтожались, а новые (Гродно, Осовец, Новогеоргиевск, Брест-Литовск) только создавались.

В зависимости от войны преимущественно с Германией (если бы Германия атаковала Россию) или Австро-Венгрией (если бы Германия атаковала Францию) русские войска должны были охватить Восточную Пруссию или Галицию. Двойственность планов приводила к распылению сил вдоль границы.

Поражение в войне с Японией уже понемногу забывалось, а положение России, имеющий могучих союзников, внушало оптимизм.

В 1913 г. Свечин писал: «Нам нужны новые корпуса, нужно увеличение мирного состава существующих частей, нужны большие маневры, с пополнением частей довоенного состава призванными запасными, нужна постоянная тренировка солдата и начальствующих лиц, нужны новые железнодорожные линии, новые тысячи паровозов и вагонов, нужно обильное снабжение кавалерии мостовыми средствами вместо пироксилина… Нужна подготовка тяжелой артиллерии – те тяжелые мортиры, которые в несколько часов могут истолочь преграду из неприятельских фортов. Нужны войска сообщений, нужны летчики, а главное – нужны новые десятки тысяч молодых пехотных офицеров и надежных подпрапорщиков… Нужно, чтобы вместо пяти корпусов мы были бы всегда готовы разбить двадцать, плюс австрийская армия… Мы уже опасны, но у нас нет гарантии непобедимости». По более поздней оценке Свечина, в отношении снабжения и организации к началу мировой войны русская армия повысила свою боеспособность по сравнению с Русско-японской войной по крайней мере на 300 %.

27 февраля 1914 г. в «Биржевых ведомостях» вышла знаменитая впоследствии статья якобы от имени Сухомлинова «Россия хочет мира, но готова к войне». В статье со слов «безупречного источника» говорилось, что Россия не думает о войне, но готова ко всяким случайностям. Ей уже не страшны угрозы извне и нет причин волноваться. Теперь идея обороны отложена и русская армия будет активной. Офицерский состав значительно возрос и стал однородным по образовательному цензу. Русская полевая артиллерия снабжена прекрасными орудиями, не только не уступающими образцовым французским и немецким, но и во многих отношениях их превосходящими, осадная артиллерия есть при каждой крупной боевой единице. Уроки прошлого (т. е. Русско-японской войны) учтены, в будущих боях русской артиллерии никогда не придется жаловаться на недостаток патронов. Военно-автомобильная часть поставлена высоко, есть телеграфная и телефонная связь. Великолепны результаты аппаратов Сикорского.

Таким образом, в целом статья вполне объективно отражала текущее состояние дел, но без учета позднейших потребностей будущей войны. Ее с «шумной радостью» восприняли во Франции, и неоднократно перепечатывали, в т. ч. газетами «Тан» и «Матен» за 1,5 месяца до войны – 14 июня. Теперь она имела новый заголовок «Россия готова: Франция также должна быть готова», заканчивалась «желанием» России, чтобы Франция ввела трехлетнюю воинскую повинность (злободневный для Франции вопрос) и напечатанной жирным шрифтом фразой «Россия и Франция войны не хотят, но Россия готова, и Франция тоже должна быть готова».

На этом оптимистическом фоне в феврале 1914 г. диссонансом прозвучала записка министра внутренних дел Дурново Николаю II. О чем же шла речь? Дурново разобрал предпосылки, ход и последствия возможной войны. В кратком пересказе можно выделить основные положения:

1) соперничество Англии и Германии неминуемо должно привести к вооруженной борьбе между ними, исход которой, по всей вероятности, будет смертельным для побежденной стороны. Сама Англия малоуязвима для Германии, а Германия – для Англии. Поэтому обе страны постараются обеспечить себе союзников, и англо-германская война превратится в войну между двумя группами держав.

2) Россия не имеет видимых выгод от сближения с Англией ни на Дальнем Востоке, ни в Иране, ни на Балканах. Англо-русское сближение только неизбежно сулит вооруженное столкновение с Германией.

3) Основные группировки в будущей войне, это – Россия, Франция и Англия, с одной стороны, Германия, Австрия и Турция – с другой. Италия не выступит на стороне Германии, не исключена возможность ее участия на стороне антигерманской коалиции, когда жребий войны склонится в ее пользу. Также и Румыния будет оставаться нейтральной до выявления побеждающей стороны, чтобы быть вознагражденной либо за счет России, либо за счет Австрии. Из других Балканских государств, Сербия и Черногория, несомненно, выступят на стороне, противной Австрии, а Болгария и Албания, – если к тому времени не образует хотя бы эмбриона государства, – на стороне, противной Сербии. Греция, по всей вероятности, останется нейтральной или выступит на стороне, противной Турции, но лишь тогда, когда исход будет более или менее предрешен.

4) Главная тяжесть войны выпадет на долю России, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики. Приготовления после Русско-японской войны, особенно в запасах, окажутся недостаточными при невиданных размерах и упорстве будущей войны. При зачаточном состоянии отечественной промышленности не будет возможности восполнить дефицит и усвоить новые изобретения, а с закрытием Балтийского и Черного морей ввоз из-за границы окажется невозможным. Также неблагоприятны чрезмерная зависимость от иностранной промышленности, недостаток тяжелой артиллерии и пулеметов, неготовность крепостей. Сеть стратегических железных дорог и подвижной состав недостаточны для колоссальных требований европейской (еще не названной мировой!) войны.

5) Жизненные и экономические интересы России и Германии нигде не сталкиваются.

6) Даже победа над Германией дает крайне неблагоприятные перспективы. Война потребует огромных расходов, а приобрести можно только Познань, Восточную Пруссию, Галицию и турецкую Армению, населенные преимущественно враждебными России народами. Также и Германия приобретала бы Польшу и Прибалтику с враждебным ей населением. Разоренная Германия не в состоянии будет возместить России ее военные расходы. А союзники, наоборот, потребуют оплаты долгов – Россия им больше не нужна, а ослабить ее выгодно.

7) В случае проигрыша как России, так и Германии неизбежно возникает революция, перекидывающаяся в другую страну. В России начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению.

Выход Дурново видел в направлении всех усилий дипломатии на сближение России, Германии, примиренной с ней Франции и Японии. Увы, в феврале 1914 г. это было уже невозможно…

По большинству докладов военной игры 20–24 апреля 1914 г., ружейных патронов «едва достаточно для первых серьезных боев», а «на легкое орудье имелось 300 снарядов, т. е. количество также едва достаточное для тех же боев, после чего армейские склады иссякнут». Расчеты потерь были занижены: «Принята норма средней убыли в 3 %, тогда как ожидается убыль до 15–20 %», – а действия армий мало согласованы.

В ноябре 1906 г. начальником австрийского Генерального штаба стал Конрад фон Хетцендорф, пытавшийся реформировать армию и снабдить ее современным оружием. Ежегодно проводились большие «маневры, приближающиеся к условиям настоящей войны»: без заранее подготовленных планов и с возможностью офицеров проявить инициативу и самостоятельность. Главное значение придавалось быстрым переходам, и солдат, по описанию Сиднея Фея, буквально доводили до изнеможения форсированными маршами. Также особое внимание уделялось пулеметам и штыковому бою – по итогам Русско-японской войны.

Любопытно, что во Франции 13 июля 1914 г. сенатор Эмбер обрисовал ситуацию, фактически прямо противоположную сухомлиновской для России: «тяжелая артиллерия французской армии не находится на одной высоте с артиллерией германской армии, французской армии не хватает офицеров… не имеет достаточного количества пушечных снарядов и других материалов», а форты устарели.

Фантастика и реальность

Фантасты и другие писатели также не могли пройти мимо столь многообещающей темы будущей войны. Как ни удивительно, но многие фантастические вещи появились в реальности гораздо быстрее, чем рассчитывали авторы.

В книге «Великая война 189-» британского контр-адмирала Филипа Коломба (Philip Colomb), вышедшей в 1893 г., описывается покушение на… Фердинанда, болгарского принца, раненного в городке поблизости от Софии. Вспыхивает сербско-болгарская война, в которую последовательно включаются и остальные страны – Австро-Венгрия, Россия, Турция, Германия и Франция. Русские войска возглавляют генералы Драгомиров и Гурко, немецкие (среди прочих офицеров) – генерал фон Шлиффен. Города атакуются динамитными бомбами с воздушных судов, на земле используются прожектора для ночных боев, колючая проволока и отряды снайперов. Анализируется идеальный для немцев план вторжения во Францию через Бельгию – Вервье, Льеж, Намюр и Шарлеруа, в обход французских укреплений, и упреждение в мобилизации. Однако Германия, несмотря на победу на востоке, терпит поражение под Парижем. В отличие от реального 1914 г. к Австро-Венгрии и Германии присоединяются Италия и Великобритания. Война, продолжавшаяся всего 8 месяцев, заканчивается переговорами.

Роман Эдварда Фосетта (Edward Fawcett) «Анархист Хартман, или Рок великого города» (1893 г.) показывает разрушение Лондона воздушной бомбардировкой. «Залма» (1895 г.) Томаса Эллиса и «Желтая опасность» (1898 г.) Мэтью Шила описывают применение биологического оружия.

1903 г. – в журнале «Стренд» выходит рассказ «Сухопутные броненосцы» знаменитого Герберта Уэллса, где описывается вымышленная война в Европе. После первых быстрых сражений обе воюющие стороны вынуждены зарыться в землю – огонь современного оружия делает нейтральную полосу непреодолимой, «не предоставляя укрытия и ящерице» (не правда ли, похоже на расчеты Блиоха?). Но неожиданно нападающая сторона бросает в бой новое оружие – 14 «сухопутных броненосцев» на восьми парах трехметровых колес системы Пэдрейла. Такое колесо было изобретено Брэхемом Джозефом Диплоком и продемонстрировано как раз в 1903 г. Стометровые броненосцы вооружены дистанционно управляемыми автоматическими винтовками, наводимыми с помощью камер-обскур, и защищены 12-дюймовой броней. Один из броненосцев подбит пушками, но остальные уничтожают батареи, прорывают фронт, стремительно истребляют или разоружают вражеское войско, сдавая пленных мотоциклистам. Лучшие в мире войска, обучавшиеся годами, физически сильные и отчаянно храбрые солдаты побеждены «головастыми выродками, малокровными из Ист-Энда» благодаря новейшей технике.

В 1907 г. в «The Vanishing Fleets» Роя Нортона описывалось применение изобретенного учеными США радиоактивного оружия против… Японии.

В 1908 г. вышла «Адская война» Пьера Жиффара с иллюстрациями Альбера Робиды, популярного художника и фантаста: из-за спора о шербете на мирной коференции разгорается всеобщая война – от воздушных аэрокаров до подводных глубин.

«Война в воздухе» была описана и в одноименном романе Уэллса того же года. Огромные немецкие дирижабли, вооруженные «пом-помами» и бомбами, буксируют аэропланы. «Они напоминали громадных коробчатых змеев, паривших на невидимых веревках. Носовая часть их была длинной и прямоугольной, а хвост – плоский с горизонтальным пропеллером». Немцы атакуют американский флот, забрасывая бомбами плохо защищенные от воздушного нападения палубы броненосцев. «Дешевые изделия, для изготовления которых требовались только прутья и газ, раз и навсегда покончили с броненосцами, обрушившись на них с неба». Затем наступает очередь Нью-Йорка, точечными ударами с воздуха принуждаемого к капитуляции. Но воздушный флот не может удерживать захваченную территорию, вызывая все большее сопротивление. Тогда немцы прибегают к массированным бомбардировкам устрашения в стиле реальной ВМВ. Мир, казавшийся воплощением незыблемости, стремительно разрушался – «европеизированная цивилизация, если можно так выразиться, просто взлетела на воздух. За какие-нибудь пять лет она рассыпалась так, что от нее не осталось и следа». Немногие выжившие после войн, революций и эпидемий возвращаются к примитивному натуральному хозяйству.

Первый дирижабль Цеппелина взлетел еще 2 июля 1900 г. и продержался в воздухе 18 минут, прежде чем отказал один из двигателей. Несмотря на финансовые проблемы, третий и четвертый цеппелины взлетели в 1906 г. и 1908 г., соответственно, как раз ко времени написания романа.

Владимир Семенов в «Царице мира» и «Царях воздуха» (1908 г. и 1909 г.) также описывает авиацию, но уже Англии и России против Германии.

Алан Милн, автор «Винни-Пуха», пародировал жанр шпионского романа в новелле «Секрет армейского аэроплана», опубликованной в журнале «Панч» в мае 1908 г.

Всего за полтора года до начала мировой войны Артур Конан Дойл написал небольшой рассказ «Опасность!» с целью «привлечь внимание общества к великой опасности для нашей страны» (т. е. Англии). Он описал конфликт Британии с одной из мельчайших стран Европы, почти не имеющей военного флота – 2 броненосца, 4 крейсера, 20 эсминцев и 8 субмарин. Но именно эти субмарины по предложению одного из офицеров станут ключом к победе. Они не будут атаковать английский военный флот, а, расположившись в отведенных секторах, начнут тоннажную войну, блокировав торговлю. Конан Дойл также предвосхитил снабжение со специально оборудованных в мирное время баз и транспортных подводных лодок, координацию действий подлодок, потопление судов пушками для экономии торпед, «суда-ловушки», атаки в нейтральных портах. Британия оказывается в блокаде, цены на продовольствие быстро растут, растет и смертность, особенно детская, правительство вынуждено пойти на мир. В «Great Britain and the next war» Конан Дойл полемизировал с немецким генералом фон Бернгарди, обвинявшим Британию в препятствии свободе мореплавания и территориальной экспансии Германии. Хотя немецкая атака Британии была бы безумием, но атака по ошибочным причинам была бы не менее разрушительной, чем другие. Если Германия нападет только на Англию, война будет долгой и безрезультатной, хотя и при пассивности англичан, но если Германия атакует и Францию, тогда Британия должна будет высадить на континент экспедиционный корпус, чтобы не допустить господства гигантской Германии в Европе. Важно учесть действия подлодок и аэропланов. Для безопасности Британии необходим туннель под Ла-Маншем.

Наконец, в 1914 г. вышел «Освобожденный мир» Уэллса. Автор попробовал описать мир после открытия атомной энергии и создания в 1953 г. атомных двигателей, с точностью почти до года предсказав появление АЭС. Война начинается неожиданной бомбардировкой штаба объединенного англо-французского командования в Париже. В ответ французы сбрасывают атомные бомбы на Берлин «подобно беспрерывно действующему вулкану, годами, месяцами или неделями – в зависимости от размеров бомбы и условий, способствующих или препятствующих ее рассеиванию. Раз сброшенная бомба полностью выходила из-под власти человека, и действием ее нельзя было никак управлять, пока ее энергия не истощалась». Человечество, непрерывно наращивая мощь вооружений, оказалось не готовым к защите от столь разрушительного оружия – к весне 1959 г. уже около 200 городов было стерто с лица земли атомными бомбами. На фронте в это же время происходят перестрелки и рукопашные бои. Мир опять-таки погружается во всеобщую анархию, выход из которой видится только в созыве мирной конференции, всеобщем разоружении и построении принципиально нового общества.

А были и многие другие романы – Ниман, «Всемирная война», Октавиус, «Великая империя Габсбургская», о вторжении немцев в Англию, «Вторжение в 1910 году», «Когда орлы летят к морю», «Когда Англия спала»…

Итак, к лету 1914 г. все было готово к европейской войне. Настала пора проверки армий, оружия и теорий. И всего несколько дней в августе подтвердят или опровергнут труды многих десятилетий.