Под синим зонтом Дебби
Брейди Хартсфилд курсирует по лабиринту улиц Уэст-Сайда до половины восьмого, когда сумерки начинают смывать синеву с весеннего неба. Первая волна покупателей, с трех до шести часов, состоит из школьников, у которых закончились занятия. С ранцами или рюкзаками за спиной, они размахивают долларовыми купюрами. Большинство на него и не смотрит. Слишком заняты болтовней с друзьями и подругами или разговаривают по мобильнику, который считают не аксессуаром, а жизненной необходимостью вроде еды и воздуха. Некоторые говорят «спасибо», но большинство не заморачивается. Брейди не возражает. Не хочет, чтобы на него смотрели и тем более запоминали. Для этих паршивцев он всего лишь одетый в белую униформу продавец сладкого, и его такое положение вполне устраивает.
С шести до семи – мертвый час, потому что маленькие спиногрызы дома, обедают. Кто-то, возможно, те, что благодарят, даже разговаривает с родителями. Большинство продолжает нажимать кнопки мобильников, пока родители обсуждают работу или смотрят вечерние новости, чтобы узнать, а что происходит в большом мире, где переворот в одном месте сменяется землетрясением в другом.
В последние полчаса продажи вновь набирают обороты. На этот раз к позвякивающему фургону «Мистер Вкусняшка» подходят не только дети, но и родители. Они покупают мороженое, чтобы съесть его, устроившись задницей (по большей части толстой) на пластмассовом стуле, какие есть в каждом дворике за домом. Брейди их чуть ли не жалеет. Ничего не знают, ничего не видят, глупые, как муравьи, ползающие вокруг своего муравейника. Массовый убийца продает им мороженое, а они и не в курсе.
Время от времени Брейди задается вопросом, а так ли сложно отравить их всей этой вкуснятиной: ванильным мороженым, шоколадным, «Ягодным ароматом», «Вкусом дня», «Морозной свежестью», «Кофейной радостью», «Ледяной палочкой» и «Снежной нежностью». Он пошел еще дальше: изучил этот вопрос в Интернете. Провел, как сказал бы Энтони Фробишер по прозвищу Тоунс, «прогнозное исследование» и пришел к выводу, что это вполне возможно, но глупо. Риск Брейди не пугает, он вышел сухим из воды после «мерседес»-бойни, когда вероятность попасться превышала вероятность уйти от ответственности. Но сейчас попасться не хочет. Потому что есть у него одна работенка. На конец весны и начало лета работенка эта – жирный экс-коп, К. Уильям Ходжес.
Вполне возможно, он отправится в круиз по Уэст-Сайду с грузом отравленного мороженого после того, как экс-копу надоест играть с револьвером, который он держит под рукой в гостиной, и он использует оружие по назначению. Но не раньше. Этот жирный экс-коп достал Брейди Хартсфилда. Достал не по-детски. Ходжес вышел на пенсию со всеми полагающимися почестями, они даже устроили прощальную вечеринку, и разве это справедливо, если ему не удалось поймать самого знаменитого преступника в истории города?
Совершая последний на сегодня круг по Уэст-Сайду, он проезжает мимо дома на Тиберри-лейн, в котором Джером Робинсон – парень, работающий у Ходжеса, – живет с матерью, отцом и младшей сестрой. Джером Робинсон тоже достал Брейди. Робинсон симпатичный, работает у экс-копа, по выходным встречается с разными девушками. Все девушки – красотки. Некоторые даже белые. Это неправильно. Противоречит природе.
– Эй! – кричит Робинсон. – Мистер Мороженое! Подождите!
Он бежит через лужайку со своей собакой, большим ирландским сеттером, который не отстает ни на шаг. За ним увязывается и младшая сестра, ей лет девять.
– Купи мне шоколадное, Джерри! – кричит она. – Пожа-а-алуйста!
У него даже имя белого парня. Джером. Джерри. Это оскорбительно. Почему он не может быть Треймором? Или Девоном? Или Лероем? Почему не может быть гребаным Кунтой Кинте[19]?
Джером в мокасинах на босу ногу, лодыжки все еще зеленые от травы с лужайки жирного экс-копа. На его безусловно симпатичном лице сияет широкая улыбка, и когда он так улыбается девицам, с которыми встречается по выходным, они – Брейди готов на это поспорить – сами стаскивают с себя трусы и протягивают руки. Давай, Джерри.
– Как дела, чувак? – спрашивает Джером.
Брейди, который уже не за рулем, а в раздаточном окошке, улыбается:
– Хорошо. Рабочий день подходит к концу, а это всегда радует.
– Шоколадное еще осталось? Русалочка хочет шоколадного.
Брейди вскидывает руки с оттопыренными большими пальцами, продолжая улыбаться. Точно так же он улыбался под клоунской маской, когда, вжав в пол педаль газа, врезался в толпу жаждущих работы у Городского центра.
– Вас понял, мой друг.
Подбегает младшая сестра, глаза сверкают, косички подпрыгивают.
– Не зови меня Русалочкой, Джерри. Я этого терпеть не могу.
Ей девять или около того, и имя у нее нелепо белое: Барбара. Брейди находит идею назвать черного ребенка Барбарой не просто оскорбительной, а сюрреалистической. Во всей семье ниггерское имя только у собаки, которая сейчас стоит на задних лапах, упираясь передними в борт фургона, и виляет хвостом.
– Сидеть, Одилл! – приказывает Джером, и собака садится, весело пыхтя.
– А ты? – спрашивает Брейди Джерома. – Что-нибудь будешь?
– Ванильное мягкое, пожалуйста.
«Видать, хочешь быть белым, как ваниль», – думает Брейди и выполняет их заказы.
Ему нравится приглядывать за Джеромом, нравится больше узнавать о Джероме, потому что в эти дни Джером, похоже, единственный, кто хоть иногда общается с детпеном, и за последние два месяца Брейди видел их достаточно часто, чтобы полагать, что Ходжес воспринимает парня скорее как друга, а не работника, выполняющего разовые поручения. У самого Брейди друзей никогда не было, друзья – это опасно, но он знает, кто они: подпорки для эго. Эмоциональные страховочные сети. Когда тебе плохо, куда ты бежишь? К друзьям, разумеется, и твои друзья говорят тебе: Не вешай нос, или: Взбодрись, или: Мы с тобой, или: Пойдем выпьем. Джерому только семнадцать, и он не может пойти с Ходжесом выпить (разве что колу), но может сказать: Взбодрись или Я с тобой. Так что приглядывать за ним смысл есть.
У миссис Трелони подруг не было. Как и мужа. Только старая больная мамаша. Поэтому она и стала легкой добычей, особенно после того, как за нее взялись копы. Чего там, они сделали за Брейди половину работы. Остальное он сделал сам, прямо под носом этой суетливой сухопарой суки.
– Держи. – Брейди протягивает Джерому две порции мороженого, жалея, что они не сдобрены мышьяком. А может, варфарином. Если скормить им варфарин, кровь потечет из глаз, ушей, ртов. Не говоря уже про дырки в жопе. Брейди представляет себе, как все детки Уэст-Сайда бросают рюкзаки или ранцы и свои драгоценные мобильники, а кровь хлещет у них из каждого отверстия. Роскошный получился бы фильм-катастрофа!
Джером дает ему десятку, и Брейди прибавляет к сдаче собачье печенье.
– Для Одилла, – говорит он.
– Спасибо, мистер, – благодарит его Барбара, облизывая шоколадный шар в вафельном рожке. – Так вкусно!
– Наслаждайся, милая, – отвечает Брейди.
Он водит фургон «Мистер Вкусняшка» и часто садится за руль одного из киберпатрульных «фольксвагенов», но настоящая его работа этим летом – детектив К. Уильям Ходжес (пен.). Он должен добиться, чтобы детектив Ходжес (пен.) использовал свой револьвер.
Брейди направляется в обратный путь, на «Фабрику мороженого Леба», чтобы сдать фургон и сменить униформу на уличную одежду. Нигде не превышает разрешенной скорости.
Тише едешь – дальше будешь.
Покинув «Димасио» – после непредвиденной пешей прогулки, чтобы разобраться с тремя громилами, которые приставали к маленькому пацану под эстакадой, – Ходжес просто едет, ведет «тойоту» по городским улицам, не собираясь попасть в какое-либо конкретное место. Или так думает, пока не осознает, что находится на Лайлак-драйв в роскошном прибрежном районе Шугар-Хайтс. Сворачивает к тротуару и паркуется напротив перегороженной воротами подъездной дорожки. На одном из каменных столбов табличка с номером 739.
Дорожка асфальтированная и шириной не уступает улице, к которой дом обращен фасадом. На воротах большой плакат с надписью «ПРОДАЕТСЯ». Ниже покупателей с серьезными намерениями приглашают обратиться в «ЛУЧШИЕ ДОМА – РИЕЛТОРСКОЕ АГЕНТСТВО МАЙКЛА ЗАФРОНА». Ходжес думает, что плакат этот какое-то время повисит, учитывая состояние рынка жилья в год 2010-й от Рождества Христова. Но кто-то продолжает скашивать траву, а учитывая размеры лужайки, для этого требуется газонокосилка размером побольше, чем ходжесовский «Лаун-бой».
Кто платит за поддержание лужайки и, вероятно, дома в идеальном состоянии? Должно быть, наследники миссис Ти. Она, конечно, купалась в деньгах. Он припоминает, что такой дом в этом районе стоит порядка семи миллионов долларов. Впервые после ухода на пенсию, после того, как он передал расследование нераскрытого преступления, названного Бойней у Городского центра, Питу Хантли и Изабель Джейнс, Ходжес задается вопросом, а жива ли мать миссис Ти? Он помнит, что сколиоз согнул старушку пополам, вызывая дикие боли… но сколиоз – болезнь не смертельная. И разве не было у Оливии Трелони сестры, которая жила где-то на западе?
Он роется в памяти в поисках фамилии сестры, но результата нет. Вспоминает другое: Пит прозвал Оливию Трелони миссис Нерва, потому что она непрерывно одергивала одежду, оглаживала и без того уложенные волосы, теребила золотой браслет часов «Патек Филипп», поворачивая и поворачивая его на костлявом запястье. Ходжесу она не нравилась; Пит был близок к тому, чтобы презирать ее. Так что они испытали бы чувство глубокого удовлетворения, возложив на нее хотя бы часть вины за случившееся у Городского центра. Она, в конце концов, вооружила этого парня. Какие могли быть в этом сомнения? Когда миссис Ти покупала «мерседес», ей дали два ключа, но предъявить она смогла только один.
Потом, перед самым Днем благодарения, самоубийство.
Ходжес четко помнит, что сказал Пит, когда они получили эту новость: «Если она встретит убитых на той стороне, особенно эту Крей и ее малышку, ей придется ответить на несколько серьезных вопросов». Для Пита самоубийство стало окончательным подтверждением: где-то в глубинах сознания миссис Ти отдавала себе отчет, что оставила ключ в замке зажигания машины, которую называла Серой леди.
Тогда Ходжес тоже в это верил. Теперь предстоит определиться: верит ли он по-прежнему? Или ядовитое письмо, полученное вчера от признающего вину Мерседеса-убийцы изменило его точку зрения?
Может, и нет, но письмо вызывает вопросы. Допустим, Мистер Мерседес отправил аналогичное послание миссис Трелони? Миссис Трелони со всеми ее тиками и комплексами, которые скрывались под тонкой пленочкой уверенности в собственной правоте. Или такое невозможно? Мистер Мерседес, конечно же, знал о злости и презрении, которые обрушила на миссис Трелони широкая общественность после трагедии у Городского центра. Свидетельства тому – на странице «Письма редактору» многих номеров местной газеты.
Возможно ли?..
Но тут поток его мыслей прерывается, потому что подъехал автомобиль и остановился сзади, так близко, что едва не коснулся бампера «тойоты». Мигалок на крыше нет, однако это последняя модель «краун-виктории», синего цвета. Из-за руля вылезает крепкий мужчина с короткой стрижкой, спортивный пиджак, несомненно, скрывает пистолет в наплечной кобуре. Будь это городской детектив, Ходжес сказал бы, что в кобуре «глок» сорокового калибра, не отличающийся от того, что лежит в его домашнем сейфе. Но мужчина – не городской детектив. Ходжес по-прежнему знает всех.
Он опускает стекло.
– Добрый день, сэр, – здоровается Короткая Стрижка. – Могу я узнать, что вы тут делаете? Вы стоите здесь достаточно давно.
Ходжес смотрит на часы и убеждается, что это правда. Почти половина пятого. С учетом плотного транспортного потока в центре города ему сильно повезет, если он успеет вернуться домой к «Вечерним новостям» Си-би-эс со Скоттом Пелли. Раньше он отдавал предпочтение Эн-би-си, пока не решил, что Брайан Уильямс – слишком добродушный балбес, да еще обожающий ролики с «Ю-тьюб». Не тот ведущий выпуска новостей, которого хочется видеть, когда мир разваливается…
– Сэр? Искренне надеюсь на ответ. – Короткая Стрижка наклоняется, полы пиджака распахиваются. Не «глок», а «ругер». По мнению Ходжеса, оружие ковбоев.
– А я искренне надеюсь, – отвечает Ходжес, – что у вас есть право спрашивать.
Брови его собеседника изумленно поднимаются.
– Простите?
– Я думаю, что вы из частного охранного агентства, – терпеливо объясняет Ходжес, – но хочу увидеть удостоверение. А знаете, что потом? Я хочу увидеть разрешение на скрытое ношение пушки, которая у вас под пиджаком. И будет лучше, если оно в вашем бумажнике, а не в бардачке вашего автомобиля, иначе вы нарушаете положение главы девятнадцать городского кодекса, регулирующего все вопросы, связанные с огнестрельным оружием, в которой, если коротко, указано: «Если вы скрыто носите оружие, то должны иметь при себе разрешение на скрытое ношение оружия». Так что давайте поглядим на ваши бумаги.
Короткая Стрижка хмурится все сильнее.
– Вы коп?
– На пенсии, – отвечает Ходжес, – но это не означает, что я забыл как свои права, так и ваши обязанности. Пожалуйста, позвольте взглянуть на ваше удостоверение и разрешение на ношение оружия. Вы не обязаны передавать их мне…
– Вы правы, черт побери, не обязан.
– …но я хочу их видеть. А потом мы сможем обсудить мое присутствие на Лайлак-драйв.
Короткая Стрижка обдумывает его слова, но лишь несколько секунд. Потом достает бумажник и раскрывает его. В этом городе – как и в большинстве других, полагает Ходжес – сотрудники охранных агентств не делят копов на бывших и действующих, потому что у пенсионеров хватает друзей среди тех, кто служит, а уж они-то могут сильно усложнить жизнь, только дай повод. Выясняется, что парня зовут Рэдни Пиплс и он – сотрудник охранного агентства «Всегда начеку». Он также показывает Ходжесу разрешение на скрытое ношение оружия, и оно действительно до июня 2012 года.
– Рэдни – не Родни, – комментирует Ходжес. – Как Рэдни Фостер, который поет кантри.
Пиплс-Фостер широко улыбается.
– Совершенно верно.
– Мистер Пиплс, меня зовут Билл Ходжес, я закончил службу детективом первого класса, и моим последним большим делом был Мерседес-убийца. Полагаю, теперь вы представляете себе, что я здесь делаю.
– Миссис Трелони, – отвечает Пиплс-Фостер и уважительно отступает на шаг, когда Ходжес открывает водительскую дверцу, вылезает из «тойоты» и потягивается. – Небольшая прогулка по Аллее памяти, детектив?
– В эти дни я просто мистер. – Ходжес протягивает руку, Пиплс ее пожимает. – В остальном вы правы. Мы с миссис Трелони ушли практически одновременно, только я со службы, а она из жизни.
– Грустная история, – кивает Пиплс. – Знаете, подростки забрасывали ее ворота яйцами. И не только на Хэллоуин. Три или четыре раза. Одних мы поймали, другие… – Он качает головой. – Плюс туалетная бумага.
– Да, они это любят, – соглашается Ходжес.
– И однажды ночью кто-то разрисовал левый столб ворот. Мы позаботились, чтобы она этого не увидела, и я рад. Знаете, что на нем написали?
Ходжес качает головой.
Пиплс понижает голос:
– «МАНДА-УБИЙЦА», большими печатными буквами с потеками. Что абсолютно несправедливо. Она опростоволосилась, вот и все. Как будто такое время от времени не случается с каждым из нас.
– Со мной – нет, будьте уверены, – говорит Ходжес.
– Да, конечно, но в Библии сказано: пусть первым бросит камень тот, кто без греха.
«Хотел бы я на это посмотреть», – думает Ходжес и спрашивает (с искренним любопытством):
– Вам она нравилась?
Взгляд Пиплса непроизвольно смещается вверх и влево. За годы работы Ходжес видел такое множество раз. В комнатах для допросов. Это означает, что Пиплс или уйдет от прямого ответа, или солжет.
Он выбирает первый вариант:
– Знаете, на Рождество она относилась к нам по-доброму. Иногда путала имена, но знала нас всех, и мы получали по сорок долларов и бутылке виски. Хорошего виски. А что мы видели от ее мужа? – Он фыркает. – Десять баксов в конверте с открыткой от «Холлмарка», это все, что нам доставалось, когда балом правил тот господин.
– На кого именно работает «Всегда начеку»?
– На Ассоциацию домовладельцев Шугар-Хайтс. Знаете, одна из организаций, образованных соседями. Они оспаривают территориальные ограничения, которые им не нравятся, следят за тем, чтобы все живущие здесь придерживались определенных… э… стандартов, если можно так сказать. Местных правил очень много. К примеру, на Рождество можно зажигать белые лампочки, но не цветные. И они не должны мигать.
Ходжес закатывает глаза. Пиплс улыбается. Теперь от антагонизма они перешли к сотрудничеству, стали – почти – коллегами, и почему? Потому что Ходжес удачно прокомментировал чуть отличающееся от обычного имя охранника. Вы можете называть это везением, но существует нечто, позволяющее встать на одну сторону с человеком, которого вы собираетесь допросить, и отчасти успех Ходжеса на полицейском поприще объяснялся тем, что ему удавалось найти это нечто, если не всегда, то в большинстве случаев. Пит Хантли подобным талантом не обладал. Ходжес рад, что после ухода на пенсию умение по-прежнему служит ему верой и правдой.
– Кажется, у нее была сестра, – говорит он. – Я про миссис Трелони.
– Джанель Паттерсон, – без запинки отвечает Пиплс.
– Как я понимаю, вы с ней знакомы.
– Да, конечно. Она хороший человек. Похожа на миссис Трелони, но моложе и симпатичнее. – Его руки обводят некую фигуру. – Не такая худая. Вы, часом, не знаете, мистер Ходжес, есть ли прогресс в деле «мерседеса»?
На такой вопрос Ходжес ответа обычно не давал, но если хочешь получить информацию, необходимо ею и делиться. И теперь он в выгодном положении, поскольку никакой информации нет. Он повторяет фразу, которую услышал от Пита Хантли несколькими часами ранее:
– Тишь да гладь.
Пиплс кивает, словно ничего другого и не ожидал.
– Спонтанное преступление. Никаких связей с жертвами, никакого мотива, просто дьявольская жажда убивать. Единственный шанс поймать его – если он сделает это вновь, вы так не думаете?
Мистер Мерседес говорит, что повторения не будет, думает Ходжес, но этой информацией он делиться не собирается, поэтому соглашается. Согласие с коллегой всегда воспринимается положительно.
– Миссис Ти оставила большое наследство, – продолжает Ходжес, – и я говорю не только о доме. Как я понимаю, все отошло сестре.
– Да, – кивает Пиплс. Делает паузу, а потом произносит фразу, которую в не столь уж далеком будущем скажет Ходжес в разговоре с совсем другим человеком: – Могу я рассчитывать, что это останется между нами?
– Да. – На подобный вопрос наилучший ответ – простой. Никаких уточнений.
– Эта Паттерсон жила в Лос-Анджелесе, когда ее сестра… вы знаете. Таблетки.
Ходжес кивает.
– Замужем, детей нет. Семейная жизнь не сложилась. Узнав, что она унаследовала мегабаксы и дом в Шугар-Хайтс, Джанель мгновенно развелась с мужем и перебралась на восток. – Пиплс указал на ворота, асфальтовую подъездную дорогу и особняк. – Прожила здесь пару месяцев, до утверждения судом права наследования. Сблизилась с миссис Уилкокс, которая живет в доме шестьсот сорок. Миссис Уилкокс любит поговорить и видит во мне друга.
Под этим могло подразумеваться что угодно, от чаепития до дневного секса.
– Миз Паттерсон стала ездить к матери, которая жила в кондоминиуме в центре города. Вы знаете о матери?
– Элизабет Уэртон, – отвечает Ходжес. – Я как раз задался вопросом, жива ли она.
– Я практически уверен, что да.
– Дело в том, что ее сильно донимал сколиоз. – Ходжес сгибается, чтобы показать, о чем речь. Если хочешь получать, надо и отдавать.
– Да? Тяжелое дело. Короче, Элен… миссис Уилкокс… говорит, что миз Паттерсон регулярно навещала мать, так же, как миссис Трелони. Но месяц тому назад или около того матери стало хуже, и теперь, как я понимаю, она в доме престарелых в Варшавском округе. Миз Паттерсон перебралась в кондоминиум. Там она сейчас и живет. Я, правда, изредка вижу ее. Последний раз – неделю тому назад, когда риелтор показывал дом потенциальному покупателю.
Ходжес приходит к выводу, что получил от Рэдни Пиплса предостаточно.
– Спасибо, что ввели в курс дела. Я поеду. Извините, что поначалу наши отношения не заладились.
– Пустяки, – отвечает Пиплс и крепко пожимает протянутую руку Ходжеса. – Вы вели себя как истинный профессионал. Только помните, я вам ничего не говорил. Джанель Паттерсон, может, и живет в центре, но она по-прежнему член Ассоциации, то есть клиент.
– Вы не произнесли ни слова. – Ходжес усаживается за руль. Он надеется, что муж Элен Уилкокс не застанет женушку и этого здоровяка в постели, если у них действительно так повелось. В этом случае охранное агентство «Всегда начеку» наверняка лишится выгодного контракта с Ассоциацией, а Пиплса тут же уволят. В этом сомнений быть не может.
«А может, она иногда подходит к его автомобилю, чтобы угостить свежеиспеченной булочкой, – думает Ходжес, отъезжая. – Ты слишком часто смотришь дневную программу этого нациста, который выдает себя за семейного психолога».
Но любовная жизнь Рэдни Пиплса не имеет для него никакого значения. Что имеет – и Ходжес, направляясь к своему куда более скромному дому в Уэст-Сайде, об этом размышляет, – так это следующие факты: Джанель Паттерсон унаследовала состояние своей сестры, Джанель Паттерсон живет в городе (уже какое-то время) и Джанель Паттерсон как-то распорядилась вещами ушедшей Оливии Трелони. В том числе и личными бумагами, а в них, возможно, есть письмо – как знать, может, и не одно – от этого урода, написавшего Ходжесу. Если такие письма существуют, ему хочется на них взглянуть.
Разумеется, это дело полиции, а К. Уильям Ходжес больше не полисмен. Этот путь уводит его все дальше за грань закона, и Ходжес прекрасно это понимает – прежде всего он скрывает от следствия важную информацию, – но у него нет ни малейшего желания останавливаться. Самодовольная наглость этого урода вывела Ходжеса из себя. И он признает: ему это только на руку. Появилась какая-то цель, а после нескольких месяцев, проведенных у телевизора, это великое благо.
«Если мне удастся чуть продвинуться, я, конечно же, передам все Питу», – убеждает он себя.
Когда эта мысль мелькает у него в голове, он не смотрит в зеркало заднего вида, а если бы смотрел, увидел бы, как его взгляд на мгновение сместился вверх и влево.
Ходжес паркует «тойоту» слева от дома под навесом, который служит ему гаражом, и, прежде чем пойти к двери, замирает на несколько мгновений, чтобы насладиться видом только что выкошенной лужайки. Потом находит записку, торчащую из щели для почты. Первая его мысль о Мистере Мерседесе, но Ходжес тут же понимает, что это чересчур смело даже для такого урода.
Записка от Джерома. Аккуратный почерк дико контрастирует с преднамеренной безграмотностью:
Дорогой масса Ходжес!
Я косить ваша лужайка и ставить косилка под ваш навес. Надеюсь, вы ее не раздавите, са! Если у вас есть другой работа для этот хороший черный мальчик, звякните на моя труба. Я быть счастлив говорить с вами, если не занят с одной из моих лошадей. И вы знать, они требовать много работы и иногда их надо одернуть, ведь они могут взбрыкнуть, особенно те, что красивые. Я всегда радоваться слышать вас, са!
Ходжес устало качает головой, но не может сдержать улыбку. Его наемный работник получает одни пятерки по алгебре, может заменить отвалившийся сточный желоб, приводит в порядок электронную почту Ходжеса, если та начинает артачиться (зачастую – благодаря неумелым действиям владельца); заменить кран для него – пара пустяков, он хорошо говорит по-французски, а если спросить его, что он читает, в ответ он будет полчаса утомлять тебя рассуждениями о чертовом символизме Д. Г. Лоуренса. Он не хочет быть белым, но его угораздило родиться одаренным черным в семье, принадлежащей к верхнему эшелону среднего класса, и в итоге он столкнулся, по его терминологии, с «вызовом самоидентификации». Он говорит об этом вроде бы в шутку, да только Ходжес ему не верит. Похоже, это действительно проблема.
Отец Джерома, университетский профессор, и мать, дипломированный бухгалтер, – у обоих, по мнению Ходжеса, с чувством юмора нелады, – несомненно, ужаснутся, увидев эту записку. Могут даже прийти к выводу, что их сын нуждается в услугах консультанта-психоаналитика. Но от Ходжеса они ни о чем таком не узнают.
– Джером, Джером, Джером, – говорит он, входя в дом. Джером и его «занят с лошадьми». Джером, который не может решить – во всяком случае, пока, – в какой из колледжей «Лиги плюща» он хочет поступать; в том, что возьмут его в любой, сомнений нет. Он – единственный человек в округе, которого Ходжес считает другом, и, если на то пошло, одного вполне достаточно. Ходжес уверен, что значение дружбы преувеличено – и в этом, пусть и только, схож с Брейди Хартсфилдом.
Он успевает к вечернему выпуску новостей, но решает, что может обойтись без них. Уже наслушался и о разливе нефти в заливе, и о политике Движения чаепития. Поэтому включает компьютер, запускает «Файрфокс», набивает в поисковой строке «Под синим зонтом Дебби». Ссылок только шесть, очень маленький улов в кишащем рыбой море Интернета, и лишь одна полностью соответствует запросу. Ходжес открывает ее, и на экране появляется картинка.
Под тяжелыми дождевыми облаками – склон холма в сельской глубинке. Дождь – простенькая циклическая анимация, решает Ходжес – льет и льет. Но два человека, молодой мужчина и молодая женщина, сидящие под большим синим зонтом, в полной безопасности и совершенно сухи. Они не целуются, однако близко склонили головы. Судя по всему, о чем-то увлеченно беседуют.
Под картинкой – короткое raison d’être[20] «Синего зонта»:
В отличие от таких сайтов, как «Фейсбук» и «Линкедин», «Под синим зонтом Дебби» – сайт-чат, где старые друзья могут встречаться, а новые – знакомиться друг с другом в условиях ПОЛНОЙ ГАРАНТИРОВАННОЙ АНОНИМНОСТИ. Никаких картинок, никакого порно, никаких 140-символьных твиттерок, только ДОБРАЯ СТАРОМОДНАЯ БЕСЕДА.
Ниже – кнопка с призывом «НАЧНИ ПРЯМО СЕЙЧАС». Ходжес передвигает на нее курсор, но колеблется. Примерно шестью месяцами ранее Джерому пришлось удалить старый адрес его электронной почты и заменить на новый, потому что все, кто значился в адресной книге Ходжеса, получили одинаковое послание: он застрял в Нью-Йорке, у него украли бумажник со всеми кредитными карточками, ему нужны деньги, чтобы добраться домой. Получателю электронного письма предлагалось отправить пятьдесят долларов – или больше, если он или она могли себе такое позволить – в «Мейл боксес этс.» в Трибеке. «Я верну деньги, как только выберусь из этой передряги», – такой фразой заканчивалось послание.
Ходжес сильно расстроился, потому что это электронное вымогательство получили и его бывшая, и брат в Толедо, и более сорока полицейских, с которыми он работал долгие годы. И его дочь. Он ожидал, что телефоны – и городской, и мобильный – будут разрываться от звонков, но позвонили лишь несколько человек, и только в голосе Элисон он услышал искреннюю озабоченность. Его это не удивило. Элли, пессимистка по натуре, ожидала, что с ее отцом может что-то случиться, с тех пор как ему исполнилось пятьдесят пять.
Ходжес призвал на помощь Джерома, и тот объяснил, что он стал жертвой фишинга.
– Большинство людей, которые выуживают ваш адрес, просто хотят продать виагру или поддельные драгоценности, но я сталкивался и с таким мошенничеством. Это случилось с моим учителем по охране окружающей среды, и ему пришлось вернуть чуть ли не тысячу баксов. Разумеется, речь о давних временах, теперь все поумнели…
– Давние времена – это когда, Джером?
Джером пожал плечами.
– Два-три года назад. Теперь у нас новый мир, мистер Ходжес. Благодарите Бога, что фишер не подсадил вам вирус, который уничтожил бы все ваши файлы и программы.
– Я бы немного потерял, – ответил Ходжес. – В основном я просто брожу по Сети. Хотя нет, мне недоставало бы компьютерного пасьянса. Когда я выигрываю, звучит мелодия «Счастья дни вернулись вновь».
В ответ он получил фирменный взгляд Джерома: «я-слишком-вежлив-чтобы-назвать-вас-чурбаном-сэр».
– А как насчет налоговой декларации? В прошлом году я помогал вам заполнять ее онлайн. Вы хотите, чтобы кто-то еще увидел, сколько вы платите дяде Сэму? Кроме меня, разумеется?
Ходжес признал, что не хочет.
И особым (как ни странно, приятным) педагогическим тоном, на который этот интеллигентный юноша переходил всегда, когда предоставлялась возможность поучить старого чайника, Джером продолжил: «Ваш компьютер – не просто новый вид телика. Выбросьте эту мысль из головы. Включая его, вы всякий раз открываете окно в вашу жизнь. Если, конечно, кому-то захочется туда заглянуть».
Все это проносится в его голове, когда он смотрит на синий зонт и падающие капли дождя. Проносятся и другие мысли, рожденные той частью разума, что занималась расследованиями. Совсем недавно она крепко спала, а теперь проснулась и бодра как никогда.
Может, Мистер Мерседес хочет поговорить? С другой стороны, вдруг он действительно хочет заглянуть в окно, упомянутое Джеромом?
И вместо того чтобы кликнуть «НАЧНИ ПРЯМО СЕЙЧАС», Ходжес уходит с сайта, берет мобильник, нажимает одну из кнопок быстрого набора. В этот режим у него внесено лишь несколько номеров. Он слышит голос матери Джерома. После короткой и приятной болтовни ни о чем она передает трубку мистеру Конюху.
Ходжес тоже пытается перейти на язык конюшни:
– Эй, друга, ты держать своих кобылок в узде? Они зарабатывать? Ты представлять?
– О, привет, мистер Ходжес. Да, все хорошо.
– Тебе не нравится, когда я так говорить по трубе, браток?
– Э…
Джером явно сбит с толку, и Ходжес его жалеет.
– Лужайка выглядит потрясающе.
– Да? Я рад. Спасибо. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?
– Скорее да, чем нет. Не мог бы ты заглянуть ко мне завтра после школы? Одна компьютерная проблема.
– Конечно. А что на этот раз?
– Я бы не хотел говорить об этом по телефону, но, думаю, тебе будет интересно. В четыре часа?
– Договорились.
– И сделай мне одолжение, оставь тайронских[21] массу и са дома.
– Хорошо, мистер Ходжес, будет исполнено.
– И когда ты просветлишься и начнешь называть меня Билли? «Мистер Ходжес» звучит так, будто я – твой учитель по американской истории.
– Может, когда закончу школу, – совершенно серьезно отвечает Джером.
– Главное, чтобы ты знал, что можешь перейти на «Билли» в любой момент.
Джером смеется. Смех у него отличный, такой заразительный. У Ходжеса поднимается настроение всякий раз, когда он его слышит.
Он сидит за компьютерным столом в кабинете-клетушке, барабанит пальцами, думает. Вдруг ему в голову приходит мысль, что по вечерам он эту комнату практически не использует. Если просыпается в два часа ночи и не может заснуть – тогда другое дело. Приходит сюда и где-то с час раскладывает пасьянсы, прежде чем вернуться в постель. С семи вечера до полуночи он обычно в старом кресле, смотрит старые фильмы, которые показывают по Эй-эм-си и Ти-си-эм, и набивает живот жирным и сладким.
Он вновь берет телефон, набирает номер справочной и спрашивает у робота на другом конце, знает ли тот номер телефона Джанель Паттерсон. Особых надежд Ходжес не питает: теперь сестра миссис Трелони – разведенная обладательница дома стоимостью семь миллионов, так что практически наверняка сменила прежний номер на другой, который в списках не значится.
Но робот выкашливает номер. Ходжес так удивлен, что ему приходится искать ручку, а потом нажимать кнопку «2» для повтора. Он снова барабанит пальцами, обдумывая, как подступиться к Джанель Паттерсон. Возможно, проку от этого не будет, но именно таким стал бы его следующий шаг, служи он в полиции. Поскольку он в ней не служит, требуется найти убедительный повод.
И он изумлен радостью, которую ощущает, столкнувшись с необходимостью решить эту проблему.
Брейди заранее звонит в «Пиццерию Сэмми» и по пути домой забирает маленькую пиццу с пепперони и грибами. Если бы надеялся, что мать съест пару кусков, взял бы пиццу побольше, но знает: это вряд ли.
«Может, будь эта пицца с пепперони и водкой, – думает он. – Если бы они продавали такую, я бы пропустил среднюю и сразу заказал большую».
Дома в Норт-Сайде в основном типовые. Их построили между Кореей и Вьетнамом, а это означает, что выглядят они одинаково и все постепенно превращаются в говно. Перед большинством на лужайках, заросших ползучими сорняками, валяются пластмассовые игрушки, хотя почти стемнело. Хартсфилды живут в доме 49 по Элм-стрит, улице Вязов, хотя никаких вязов здесь нет и скорее всего никогда не было. Просто в этой части города – раньше ее знали как Северное поле – улицам давали названия в честь деревьев.
Брейди паркуется впритык к ржавеющей материной «хонде», которой требуется новая выхлопная система, новые тормозные колодки и новые свечи. Не говоря уж о наклейке инспектора технического контроля.
Пусть сама об этом заботится, думает он. Но она палец о палец не ударит. Придется заботиться ему. И он позаботится. Как заботится обо всем остальном.
Как позаботился о Фрэнки, думает он. Давно, когда подвал был подвалом, а не командным пунктом.
Брейди и Дебора Энн Хартсфилд не говорят о Фрэнки.
Дверь заперта. Хотя бы этому он ее научил, пусть, Бог свидетель, было непросто. Она относится к тем людям, которые думают, что слово «ладно» решает все жизненные проблемы. Говоришь ей: Поставь пакет молока обратно в холодильник, после того как налила себе стакан. И она соглашается. А когда приходишь домой – пакет стоит на столешнице, и молоко прокисло. Говоришь ей: Пожалуйста, постирай белье, чтобы завтра я мог надеть чистую униформу продавца мороженого, – и она снова соглашается. А когда вечером заглядываешь в комнату-прачечную – все по-прежнему в корзине.
Его приветствуют голоса из телика. Что-то насчет проверки иммунитета, то есть она смотрит реалити-шоу «Последний герой». Он пытался объяснить ей, что все это лажа, обман. Она отвечает: да, конечно, так и есть, – но все равно смотрит.
– Я дома, мама!
– Привет, милый! – Язык лишь слегка заплетается, и это хороший признак, учитывая, который час. «Будь я ее печенью, – думает Брейди, – выпрыгнул бы ночью через открытый храпящий рот и удрал бы куда подальше».
Тем не менее, входя в гостиную, он ощущает, как внутри что-то трепещет от предвкушения, а это он ненавидит. Она сидит на диване в белом шелковом халате, который он подарил ей на Рождество, и он видит еще кусочек белого между распахнувшимися на бедрах полами. Ее нижнее белье. Он отказывается использовать слово «трусики» применительно к матери, оно слишком сексуальное, но слово это все равно копошится в глубинах сознания: змея, прячущаяся в ядовитом сумахе. И он видит маленькие круглые тени ее сосков. Все это не должно его возбуждать: ей под пятьдесят, она начинает расплываться в талии, она, в конце концов, его мать – но…
Но.
– Я принес пиццу, – говорит он, поднимая коробку, и мысленно отвечает за нее: «Я уже поела».
– Я уже поела, – произносит она. Вероятно, так оно и есть. Несколько листочков салата и чуть-чуть йогурта. Так она бережет то, что осталось от ее фигуры.
– Это твоя любимая, – говорит он, думая: «Съешь ее сам, милый».
– Съешь ее сам, дорогой. – Она поднимает стакан и делает маленький глоток, как и положено даме. Пить залпом она начнет позже, когда он ляжет в кровать и она решит, что он уже заснул. – Возьми себе колу и посиди со мной. – Она похлопывает по дивану. Полы халата раскрываются чуть шире. Белый халат, белые трусики.
«Нижнее белье, – напоминает он себе. – Нижнее белье, только так, она моя мать, она мама, а когда речь о моей маме – только нижнее белье».
Она видит, куда он смотрит, и улыбается. Не поправляет халат.
– В этом году они выживают на Фиджи. – Она хмурится. – Я думаю, это Фиджи. Во всяком случае, один из этих островов. Иди сюда, давай посмотрим вместе.
– Нет, пожалуй, я пойду вниз и немного поработаю.
– Какой проект на этот раз, милый?
– Новый вид маршрутизатора. – Она не отличит маршрутизатор от видеорегистратора, поэтому он ничем не рискует.
– Когда-нибудь одно из твоих изобретений сделает нас богатыми, – говорит она. – Я знаю. И тогда – прощай, магазин электроники. Прощай, фургон мороженого. – Смотрит на него широко раскрытыми глазами, лишь чуть затуманенными водкой. Он не знает, сколько она выпивает в обычный день – ему не удается подсчитать бутылки, поскольку пустые она прячет, – но понятно, что пьянеет она все быстрее.
– Спасибо, – отвечает он. Испытывает удовольствие, пусть ему этого и не хочется. Испытывает кое-что еще, чего ему совсем не хочется.
– Поцелуй свою мамочку, красавчик.
Он подходит к дивану, прилагая усилия, чтобы не заглянуть в разрез халата, и стараясь игнорировать ощущения пониже пряжки ремня. Она отворачивается в сторону, а когда он наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку, поворачивает голову обратно и прижимает полураскрытые влажные губы к его рту. Он улавливает запах спиртного и аромат ее духов. Она всегда душится за ушами. Душится и в других местах.
Она кладет ладонь ему на загривок и пальцами ерошит волосы, отчего по спине бегут мурашки. Прикасается кончиком языка к его верхней губе, только на мгновение – было и уже нет, – потом отстраняется и смотрит на него широко раскрытыми глазами старлетки.
– Мой красавчик, – выдыхает она совсем как героиня какого-нибудь пустопорожнего романтического фильма, где мужчины размахивают мечами, а женщины носят платья с низким вырезом, из которого чуть ли не вываливаются их буфера.
Он торопливо отстраняется. Она улыбается ему, потом вновь смотрит в телевизор: симпатичные молодые люди в купальниках и плавках бегут по берегу. Он открывает коробку с пиццей – руки слегка дрожат, – вынимает один кусок и кладет в ее пустую салатную миску.
– Съешь, – говорит он. – Пицца свяжет спиртное. Хотя бы какую-то часть.
– Не груби мамочке, – отвечает она беззлобно и безо всякой обиды. Рассеянно запахивает халат, уже с головой уйдя в мир выживающих, стремясь понять, кого выгонят с острова на этой неделе. – И не забудь про мой автомобиль, Брейди. Ему нужна наклейка инспектора.
– Ему нужна не только наклейка. – С этими словами он уходит на кухню. Берет из холодильника колу, открывает дверь в подвал. Какое-то время стоит в темноте, потом произносит одно слово: «Контроль». Внизу вспыхивают флуоресцентные лампы (он установил их сам, когда полностью отремонтировал подвал).
У подножия лестницы он думает о Фрэнки. Он почти всегда это делает, когда стоит на том месте, где умер Фрэнки. Он не думал о нем только в тот период, когда готовил наезд у Городского центра. В те недели все постороннее ушло из головы, и какое же он испытывал облегчение.
«Брейди», – сказал Фрэнки. Его последнее слово на планете Земля. Стоны и бульканье в горле не в счет.
Он ставит коробку с пиццей и колу на верстак, который занимает середину подвала, потом идет в маленький туалет и снимает брюки. Он не может есть, не может работать над новым проектом (и это точно не маршрутизатор), не может думать, не покончив с одним более срочным делом.
В своем письме жирному экс-копу он заявил, что, врезавшись на автомобиле в толпу безработных у Городского центра, так сексуально возбудился, что надел кондом. А потом добавил, что мастурбировал, вновь и вновь переживая случившееся. Будь это правдой, у слова «аутоэротизм» появилось бы новое значение, но он солгал. В том письме было много лжи, и каждая ложь преследовала цель еще сильнее завести Ходжеса. Его фальшивые секс-фантазии не являлись чем-то особенным.
Если на то пошло, интереса к девушкам он не испытывает, и девушки это чувствуют. Вероятно, по этой причине он так славно ладит с Фредди Линклэттер из «Дисконт электроникс», лесбиянкой и коллегой по киберпатрулю. Насколько известно Брейди, она скорее всего думает, что он – гей. Однако он вовсе не гей. Он по большей части загадка для самого себя сам – фронт окклюзии[22], – но одно он знает наверняка: он не асексуален, во всяком случае, не полностью. Он и его мать разделяют великий секрет, о котором нельзя думать без абсолютной на то необходимости. Когда она возникает, приходится с ней разобраться и вновь спрятать ее в дальний ящик.
«Мама, я вижу твои трусики», – думает он и как можно скорее заканчивает с насущным делом. В аптечке есть вазелин, но он его не использует. Хочет, чтобы продирало.
Вернувшись в просторный подвал, Брейди произносит еще одно слово, на этот раз – хаос.
К дальней стене командного пункта, примерно в трех футах над полом, крепится длинная полка. На ней в ряд стоят семь раскрытых ноутбуков с темными экранами. Перед полкой – стул на колесиках, позволяющий Брейди перемещаться от одного компьютера к другому. Произнесенное волшебное слово оживляет их все. На каждом экране появляется число 20, потом 19, потом 18. Если позволить обратному отсчету дойти до нуля, запустится программа самоуничтожения, которая сотрет всю информацию, хранящуюся на жестких дисках, и заменит белибердой.
– Тьма, – говорит Брейди, и числа исчезают, уступая место обычным заставкам. У Брейди это кадры «Дикой банды», его любимого фильма.
Он пытался использовать апокалипсис и Армагеддон, по его мнению, куда более подходящие стартовые слова, в которых звенит ожидающий человечество конец, но у программы распознавания речевых команд возникли с ними проблемы, а ему меньше всего хочется восстанавливать файлы из-за глупого сбоя. Одно– и двусложные слова гораздо безопаснее. Впрочем, на жестких дисках шести из семи компьютеров ничего важного нет. Только Номер три содержит, по терминологии жирного экс-копа, «инкриминирующую информацию», но Брейди нравится смотреть на впечатляющую демонстрацию компьютерной мощи, на все эти освещенные экраны. С ними подвал действительно выглядит командным пунктом.
Брейди считает себя как созидателем, так и разрушителем, но знает, что пока ему не удалось создать ничего такого, что заставило бы ахнуть весь мир, и его не оставляет мысль, что в будущем ситуация не улучшится. То есть созидатель он, по правде сказать, второсортный.
Взять, к примеру, «Роллу». Идея сверкнула в голове одним вечером, когда он пылесосил гостиную (как и стирку, это занятие его мать считает ниже своего достоинства). Он нарисовал устройство, напоминающее скамейку для ног, только на колесиках, с моторчиком и всасывающим шлангом на днище. Простая компьютерная программа, предположил Брейди, позволила бы «Ролле» передвигаться по комнате, всасывая пыль. При столкновении с препятствием «Ролла» сам по себе изменял бы направление движения.
И он уже начал собирать прототип, когда увидел аналог его «Роллы», деловито кружащий в витрине одного из самых дорогих магазинов бытовой техники в центре города. Даже название было похоже: «Румба». Кто-то опередил его, и этот кто-то, вероятно, теперь зарабатывал миллионы. Несправедливо, конечно, но кому пожалуешься? Жизнь – паршивая ярмарка с хреновыми призами.
Он оснастил все телевизоры в доме самодельными декодерами, а это означало, что теперь Брейди с матерью могли смотреть бесплатно не только базовый пакет каналов кабельного телевидения, но и все платные (включая несколько экзотических, таких как «Аль-Джазира») – и «Тайм Уорнер», «Комкаст» или «ИКСФИНИТИ» ничего не могли с этим поделать. Он перенастроил DVD-плеер, и теперь на нем можно просматривать диски, предназначенные не только для продажи в Штатах, но и для всего остального мира. Не такая сложная задача: несколько команд, в быстрой последовательности отданных с пульта дистанционного управления, плюс шестизначный идентификационный код. В теории звучит отлично, но используется ли на практике? В доме сорок девять по Элм-стрит – точно нет. Мама смотрит только то, что скармливают ей большими ложками четыре ведущие телекомпании, а Брейди постоянно занят: на двух работах или в командном пункте, где у него настоящая работа.
Конец ознакомительного фрагмента.