Вы здесь

Мистер Гвин. 15 (Алессандро Барикко, 2011)

15

– Портреты?

– Да, а что?

Том Брюс Шепперд сказал, взвешивая каждое слово:

– Джаспер, ты не умеешь рисовать.

– В самом деле. Замысел в том, чтобы писать их словами.

Через пару недель после утра в галерее Джаспер Гвин позвонил Тому, чтобы сообщить новость. Хотел еще сказать ему, чтобы перестал посылать договоры на подпись, которые так и валяются в нераскрытых конвертах. Но прежде всего позвонил, чтобы сообщить новость.

Сказал то, что был должен сказать: дескать, долго искал новую работу и теперь наконец нашел. Том воспринял новость в штыки.

– У тебя есть работа. Писать книги.

– Я бросил, Том. Сколько раз нужно повторять?

– Никто на это не обратил внимания.

– Что ты хочешь сказать?

– Что ты можешь хоть завтра начать заново.

– Прости, но даже если бы я решился на такую нелепицу и снова начал писать, с каким лицом, по-твоему, я стал бы делать это после моей статьи в «Гардиан»?

– Твой перечень? Гениальная провокация. Действо авангардиста. И потом – думаешь, кто-то еще ее помнит?

Том был не просто литературный агент: именно он открыл Джаспера Гвина двенадцать лет назад. Они тогда ходили в один и тот же паб и однажды до закрытия проговорили о том, что написал бы Хемингуэй, если бы в шестьдесят два года не застрелился из охотничьего ружья.

– Ни хера ядреного он бы не написал, – настаивал Том.

Но Джаспер Гвин не соглашался, и в конце концов Том почувствовал, несмотря на четыре темных пива, что этот человек разбирается в литературе, и спросил, кто он по профессии. Джаспер Гвин сказал, и Том попросил повторить, поскольку никак не мог поверить.

– Я бы принял вас за преподавателя или журналиста, что-то в этом роде.

– Нет, ничего подобного.

– Ну… жаль.

– Почему?

– Я пьян и не имею ни малейшего понятия.

А вы знаете, кто я по профессии?

– Нет.

– Литературный агент.

Вытащил из кармана визитную карточку и протянул ее Джасперу Гвину.

– Если однажды вам случится что-нибудь написать, не судите меня строго и не забудьте обо мне. Знаете, это случается со всеми, рано или поздно.

– Что случается?

– Что-нибудь написать. – Подумал минутку и добавил: – И естественно, забыть обо мне.

Больше они об этом не говорили, а когда встречались в пабе, охотно садились вместе и часто обсуждали книги и писателей. Но однажды Том открыл огромный желтый конверт, пришедший с утренней почтой. Внутри был роман Джаспера Гвина. Листнул наугад и начал читать с того места, какое попалось. Школа, объятая пламенем пожара. Отсюда все и началось.

Теперь, похоже, все заканчивалось, а Том Брюс Шепперд даже не понял хорошенько почему. Пятьдесят два «не», ладно, но должно быть что-то еще. Любой настоящий писатель ненавидит все, что связано с его профессией, но из-за этого не бросает писать. Чуть больше спиртного, молодая жена с определенной склонностью к расточительству – и дело улажено. К несчастью, Джаспер Гвин выпивал по бокалу виски в день, всегда в одно и то же время, будто смазывал часовой механизм. И не верил в брак. Тут уж, очевидно, ничего не поделаешь. Теперь ко всему прочему прибавилась история с портретами.

– Это строго конфиденциально, Том: поклянись, что никому не расскажешь.

– Можешь на меня положиться, и потом – кто в такое поверит?

Когда Том женился на Лотти, венгерской девушке на двадцать три года его моложе, Джаспер Гвин был свидетелем и во время банкета вскочил на стол и прочитал сонет Шекспира. Только сонет был не Шекспира, а его собственный, безукоризненная имитация. Смысл двух последних строк был такой: я должен, помню, о тебе забыть, но не проси забыть воспоминанье. Тогда Том крепко обнял его, не за сонет, в котором мал о что понял, а потому, что знал, чего Джасперу стоило взобраться на стол и привлечь внимание сотрапезников. Да, взял и крепко обнял. Вот еще почему Том принял в штыки историю с портретами.

– Попробуй мне объяснить, – попросил.

– Не знаю, я просто подумал, что мне бы понравилось писать портреты.

– О’кей, это я понял.

– Разумеется, речь не идет о картинах. Я бы хотел писать портреты словами.

– Да.

– Но все остальное должно быть так, как будто это картины… мастерская, натурщик, все то же самое.

– Они тебе будут позировать?

– Что-то в этом роде.

– А потом?

– Потом, думаю, понадобится масса времени. Но в конце концов я примусь писать, и получится портрет.

– Портрет в каком смысле? Описание?

Джаспер Гвин надолго задумался. В этом и заключалась проблема.

– Нет, не описание, это бы не имело смысла.

– Но художники работают так. Видят руку и пишут руку, все, конец. А что будешь делать ты? Напишешь что-то вроде «белоснежная рука покоится лениво» и т. д., и т. п.?

– Вот уж нет, это вообще немыслимо.

– Тогда что?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Нет. Я должен создать себе условия для того, чтобы сделать портрет, тогда и получится понять, что может в точности значить писать словами, а не красками. Писать портрет с ловами.

– Значит, сегодня и сейчас ты не имеешь об этом ни малейшего понятия.

– Кое-какие предположения.

– Например?

– Не знаю; думаю, речь пойдет о том, чтобы привести домой этих людей.

– Привести домой?

– Не знаю, похоже, не получится тебе объяснить.

– Мне нужно выпить. Не клади трубку, даже не вздумай отключаться.

Джаспер Гвин остался стоять с трубкой в руке. На заднем плане было слышно ворчание Тома. Тогда Джаспер Гвин положил трубку и не спеша направился к туалету, прокручивая в голове массу идей, касающихся этой истории с портретами. Подумал, что единственным решением будет попробовать, ведь он не знал в точности, куда придет, когда начинал писать тот триллер об исчезновениях в Уэллсе, просто имел в голове определенный способ действия. Помочился. И в тот раз, если бы Том заставил объяснить до начала писания, что он задумал сделать, Джаспер Гвин, скорее всего, не знал бы, что ответить. Спустил воду. Начинать первый роман было не большим безрассудством, чем снять мастерскую, чтобы писать портреты словами, не зная в точности, что это значит. Вернулся к телефону, снова взял трубку.

– Том?

– Джаспер, можно начистоту?

– Конечно.

– Выйдет не книга, а ужасная херня.

– Нет, ты не понял, это будет не книга.

– А что тогда?

Джаспер Гвин воображал, как люди унесут домой эти заполненные словами страницы, запрут их в ящике стола или положат на журнальный столик. Так можно хранить или выставить фотографию, повесить картину на стену. Эта сторона дела воодушевляла его. Никаких пятидесяти двух пунктов, просто соглашение между ним и этими людьми. Все равно что сколотить для них стол или вымыть машину. Ремесло. Он напишет словами, какие они, вот и все. Станет их переписчиком.

– Это будут портреты, и довольно, – сказал он. – Кто за них заплатит, заберет к себе домой, и делу конец.

– Заплатит?

– Конечно. Разве люди не платят за то, чтобы с них сняли портрет?

– Джаспер, но платят за картины, к тому же люди давно не заказывают портретов, разве что королева да еще пара мудаков, которым нечем заполнить стены, пустившиеся в рост.

– Да, но мои портреты пишутся словами, это другое.

– Это еще хуже!

– Не знаю.

Они немного помолчали. Было слышно, как Том глотает виски.

– Джаспер, может, будет лучше поговорить об этом в другой раз?

– Да, наверное, да.

– Поразмыслим хорошенько и поговорим.

– Согласен.

– Я должен это переварить.

– Да, понимаю.

– А в остальном у тебя все в порядке?

– Да.

– Тебе ничего не нужно?

– Нет. То есть одну вещь, может быть.

– Говори.

– Ты не знаешь какого-нибудь агента по недвижимости?

– Того, что подбирает дома?

– Да.

– Джон Септимус Хилл, один из лучших. Помнишь его?

Джаспер Гвин вроде бы припомнил очень в ысокого человека с безупречными манерами, одетого с нарочитой элегантностью. Он был на свадьбе.

– Сходи к нему, не прогадаешь, – сказал Том.

– Спасибо.

– Ты что, хочешь переехать?

– Нет, думаю снять мастерскую, подходящее место для писания портрета.

Том Брюс Шепперд возвел глаза к небу.