Миссия доброй воли. Глава 3. РЕЗИДЕНЦИЯ ЗЕМНОЙ МИССИИ. КОНТАКТЫ (Роман Караваев, 2011)

Морской простор отливал серебристым блеском. Легкий бриз гнал к берегу волны с белыми барашками, они разбивались о пристань, шипя, накатывались на песок и расползались темными пятнами. Можно было представить, что сидишь на балтийском берегу в погожее ясное утро, за спиной у тебя Таллин или, положим, Колобжег, а за морем изготовился к прыжку в атлантические воды скандинавский лев. Воздух был свеж, камни причала еще не нагрелись и приятно холодили спину. Вздохнув, Эрик положил на колени блокнот с эскизом и раскинул руки, словно собирался взлететь. Хорошее место! И спокойное – ни кораблей не видно, ни воздушных машин.

Шел четвертый день их пребывания на Харшабаим-Утарту. Хапторов, если не считать Шихерен’бауха с его молодцами, они в глаза не видали. Щуплый «говорильник» куда-то исчез. Никто их не беспокоил. Никто не интересовался, удобно ли им в «охотничьем домике» владыки Кшу. Никто не донимал вопросами, не пытался вступить в контакт, и обещанные шаухи тоже не появились. А пешком в город не пойдешь! Хотя, с другой стороны, места для прогулок хватало – песчаный пляж и лес за ним тянулись на десятки километров. Безлюдное пространство, как в каком-нибудь едва освоенном Мире Окраины... В лесу – ящерицы и мелкие зверушки вроде крыс, а в море – ничего, только мельтешат у берега мальки размером в палец. Где же зубастые чудища, о которых говорил Сезун’пага?..

«Впрочем, – думал Эрик, чиркая по листу угольным карандашом, – такая изоляция небесполезна – можно устроить быт, собраться с мыслями и ощутить себя на другой планете, в мире, куда ни один земной корабль не залетал. Правда, если взглянуть на берег и лес, не скажешь, что тут присутствует нечто инопланетное – во всяком случае, не чувствуется этого в пейзаже. Может, дракона пририсовать?.. Отчего бы не вылезти из леса какой-нибудь хищной твари?..» Он с надеждой взглянул на деревья, но дракон не появился.

Работы по благоустройству были завершены еще вчера. Через переходные модули и фильтры, входившие в экипировку миссии, удалось подключиться к водоснабжению, энергомагистрали, местным сетям новостей и планетарных сообщений, а также к висевшему над экватором спутнику с лимб-антенной межзвездной связи. Вардан Хурцилава закодировал и отправил рапорт, доложив, что миссия на месте и приступает к работе, и после обеда собрал весь штат в зале совещаний, у огромного стола, вокруг которого высились такие же гигантские стулья. Все из дерева, прочное, массивное и очень тяжелое. Правда, сиделось не очень удобно – у Эрика и невысокого Шошина ноги не доставали до пола.

– Заслушаем отчеты, – произнес глава миссии. – Коммандер, тебе первое слово. Что там у нас по части безопасности?

Шошин уже трижды сканировал здание с помощью роботов-слуг, напоминавших многоногих паучков, но никаких следящих систем не обнаружил. Это выглядело странным, поскольку у хапторов имелась служба безопасности и внешней разведки, Куршутбаим по-местному – межклановое ведомство (впрочем, находившееся под сильным влиянием династии Кшу), где собирали информацию о галактических расах. Такой службе полагалось бы знать о каждом шорохе и скрипе в резиденции землян, но хапторы, очевидно, руководствовались какой-то своей логикой или были на редкость нелюбопытны. Предположение о том, что сканеры могли пропустить скрытые в стенах или мебели устройства, Шошин даже не рассматривал – его техника работала надежно.

Инженер согласился с коммандером. Затем Абалаков, поглядывая на компьютерный планшет, сообщил, что все коммуникации, связанные с жизнеобеспечением, функционируют нормально, киберповар, утилизаторы и холодильные камеры налажены, собрано восемь домашних роботов, оборудован склад, и в ближайшее время он займется душевыми и охранной сигнализацией. Но помыться уже можно – душ подключен.

Дела у Пака тоже шли успешно – он закончил монтировать медицинские агрегаты, разморозил криокамеры и реанимировал животных – кроликов, мышей и огромного мастифа по кличке Цезарь. Мелкие зверушки сидели в клетках, а Цезарь, плотно закусив овсянкой, дремал сейчас на складе, у холодильника с собачьим кормом. Можно на него взглянуть и убедиться, что пес в отличном состоянии. Поспит, восстановит силы и готов служить.

– А служба его в чем? – полюбопытствовал Эрик, и врач объяснил, что Цезарь – мутант с Ваала, понимает больше сотни слов и обучен охранять хозяев от всяких неприятных тварей. Например, от скального дракона и саблезубых гиен.

– С Ваала! Выходит, земляк! – пробормотал военный атташе с улыбкой. – И оба мы мутанты, только у меня словарный запас побольше!

Конечно, он не был мутантом, но, как все уроженцы мира с большим тяготением, отличался физической мощью. Когда-то Эрик бродил в лесах Ваала, а еще знал по рассказам брата Петра, что парней и девушек с этой планеты набирают в десант и что ростом они не уступают хапторам. А вот Шошин оказался невысоким, что было для ваальца редкостью.

– Дик, теперь вы, – молвил Хурцилава. – Что имеете сообщить?

Торговый атташе пожал плечами. Он отправил послание в Гезунд, ведомство Правого Рога, которое занималось торговлей между мирами хапторов и в перспективе могло бы экспортировать сельхозпродукцию в Миры Окраины, где туговато с продовольствием. Ответа еще нет, но письмо ушло вчера по планетарному каналу, и торопить хапторов не стоит. Определенно не стоит, пока нет ясности с продуктами питания и усвоением их человеческим организмом. Тут Харгрейвс повернулся к Паку и спросил, когда он сделает анализы местных злаков, плодов и животных тканей. Как только поступят образцы, ответил врач, добавив, что не знает, кому послать запрос – «говорильник» исчез и не оставил адреса для связи. Хмуро кивнув, торговый атташе поинтересовался, сколько времени потребует исследование. Можно ли уложиться в пару недель, а лучше – в три-четыре дня? Марсель заверил, что дело пойдет много быстрее: сорок секунд на один объект в биохимической экспресс-лаборатории.

– Ричард, хочу напомнить о вашем главном деле, – произнес глава миссии, переглянувшись с военным советником. – Цель нашего присутствия в системе Утарту – установить дипломатический контакт между Земной Федерацией и метрополией хапторов. Но это, так сказать, общая стратегическая задача, и для ее решения необходима подготовка, те шаги, которые каждый из нас предпримет в сфере своих полномочий. Мне нужно добиться, чтобы хапторы признали статус Судей Справедливости – в этом случае мы избежим споров, подобных тому, что привел к войне. Павел займется конфликтом хапторов с дроми – возможно, нам удастся их примирить, если не в ближайшие годы, то в отдаленном будущем. Что же касается торговли... – Хурцилава откинулся в широком кресле и поднял глаза к потолку. – Известно, что торговля идет впереди дипломатии. Как говорили латиняне, такова natura rerum, то есть природа вещей. Все ищут выгоду.

– И нужно знать, в чем она состоит, – закончил Харгрейвс. – Я купец, шеф, и помню о главной задаче. Но подбираться к секретам лучше окольными путями.

«О чем они толкуют?..» – мелькнуло у Эрика в голове. Он знал о давней вражде хапторов с дроми и о причинах Пятилетней войны с Земной Федерацией. Ее вызвало самомнение хапторов. Возник спор из-за планеты Тундра, пограничного мира на стыке двух секторов влияния, засыпанного снегами и почти безжизненного. Там находилась база биологов, изучавших флору и микроорганизмы, способные выдержать тысячелетний холод. Судья Справедливости, дабы не раздувать конфликт, отдал планету хапторам. Те, однако, решили продемонстрировать силу, высадились на Тундре и уничтожили базу с людьми, не успевшими покинуть этот мир. В ответ был нанесен удар по колонии хапторов, отправившей к Тундре своих солдат и корабли.

Все это не являлось тайной, так же как склоки с дроми. О чем же говорит Харгрейвс?..

Внезапно Эрик заметил, что Вардан Хурцилава смотрит прямо на него. Смотрит и усмехается, будто ожидая услышать нечто забавное.

В следующий миг послышалось:

– Чем нас порадует эксперт по культуре? Надеюсь, уже составлен список столичных библиотек, театров и музеев?

– Библиотек я не нашел, театров с музеями – тоже. О таких феноменах в планетарной сети ни слова. Зато обнаружены картины. Целых две. – Эрик провел ладонью над своим планшетом, и в воздухе повисло красочное изображение. – Вы все их видели. Сцены морского промысла в холлах первого и второго этажа.

– Ваше заключение? Я имею в виду художественный уровень, технику письма и все такое.

Эрик глубокомысленно наморщил лоб:

– Многовато натурализма. И мне кажется, что это не живопись. Оба панно изготовлены как-то иначе, не кистью, не светопером, не лучевым проектором. Способ мне пока неясен.

– Разберитесь. И вот еще что... – Хурцилава оглядел сидевших за столом. – Кажется, у вас, Эрик, меньше дел, чем у остальных членов миссии. Изучите окрестности, прогуляйтесь по лесу, осмотрите берег моря. Было бы также неплохо наладить контакты с местным населением. Это поможет вам усовершенствовать язык.

– Я бы с удовольствием, но где оно, местное население? – недоуменно спросил Эрик. – Транспорт нам еще не подогнали, в город я поехать не могу, а в лесу и у моря ни души. Ни грибников, ни рыбаков.

– А наша охрана разве не из местных? Целых двадцать лбов плюс бравый капитан! И все, позвольте заметить, хапторы! Говорите с ними, изучайте их реакции и пользуйтесь при этом всеми талантами, какими вас отметила природа. Уверен, это будет очень познавательно.

«Он знает, знает!.. – понял Эрик. – Что ж, удивляться не приходится! Маленькая группа людей в чужом мире, среди не очень дружественного окружения... Руководитель должен знать все! Какой у каждого нрав, какой опыт, какие таланты... какими дарами их отметила природа...»

– Закончим на этом, – сказал глава миссии. – Сегодня и завтра – дни отдыха. Никаких дел, коллеги! Спим, едим, пьем вино и гуляем на свежем воздухе. Желающие могут подготовить сообщения домой – открытым текстом, c благодарностью в адрес наших хозяев. Пусть читают. Надо же их порадовать!

«Вот завтра и наступило», – думал Эрик, заканчивая свой эскиз. Рисовал он по старинке, угольным карандашом, но были у него и кисти с красками, голографический проектор и палитра со световыми перьями, а к ней – чувствительная пленка, на которую ложился созданный в воздухе оригинал картины. Копий можно сделать много и в разных видах, на бумаге и вечном пластике, в памятном кристалле и в электронной записи, но ценится всегда оригинал – тем более что пейзажи Харшабаим-Утарту не вдохновляли еще ни единого земного художника. «Возможно, лет через двести, – размышлял Эрик, – эти наброски станут великой ценностью, одним из главных экспонатов Музея Хапторов, а иные украсят их Посольский Купол на Луне, ректорский зал Дипломатической Академии и салоны тех кораблей, что будут летать с Земли в систему Утарту... И капитан, продемонстрировав их пассажирам, с гордостью скажет: только на моем лайнере есть работы Эрика Тревельяна, живописца и поэта, консула-первопроходца, что трудился некогда в мире хапторов, наших любезных друзей! Вот они, бесценные оригиналы! А вот стихи на древнеяпонском, написанные собственной его рукой!»

И Эрик, глядя в бескрайний простор небес и вод, произнес:

Он поднял гальку – как раз с намерением бросить ее и услышать всплеск, но тут пискнул вокодер в ухе, а затем раздался голос Абалакова:

– Где тебя носит, мой юный друг?

– Изучаю окрестности, – сообщил Эрик. – В данный момент сижу у моря и рисую.

– Тебе еще контакты с местным населением поручены, – с явным упреком произнес Петрович. – А ты манкируешь!

– Контакты – уже работа, а шеф велел отдыхать.

– Работа! – фыркнул инженер. – Это смотря по тому, как этот контакт обставить и что предложить партнеру-контактеру. Готов тебе в этом посодействовать. Иди к нашему замку и жди меня у входа.

Петрович отключился.

– Чудит старик, – сказал Эрик, обращаясь к камням пристани. – Контакт – дело серьезное, очень ответственный акт, требующий высокого профессионализма. Во всяком случае, так меня учили.

Он поднялся, сунул блокнот под мышку и зашагал по дороге, устланной ровными серыми плитками. Сторожевой пост у ворот встретил его негромким шорохом – одна из антенн, прежде нацеленная на берег, повернулась, будто привязанная к человеку незримой нитью. Вероятно, у стражей было что-то вроде биолокатора для наблюдения за местностью; Шошин считал, что они отслеживают каждый шаг землян вне здания миссии. Дежурили охранники в четыре смены: двое – в фургоне у ворот, трое обходят территорию с мохнатыми куршутами, местными псами. Шихерен’баух, их капитан, днем неизменно бдил, покидая миссию лишь на закате солнца.

Начало припекать. Эрик остановился в длинной тени, которую отбрасывал катер. Суденышко напоминало о далекой родине; его плавные обводы казались такими привычными, знакомыми, матовая поверхность брони чуть холодила спину. Почти машинально он покосился на запечатанный люк; мигающий проблеск сигнала подсказывал, что с челноком все в порядке.

Из подземного тоннеля донеслось слабое пощелкивание. Первым на площадку перед зданием выбрался робот-паучок, тащивший в гибких лапках вместительный фризер-контейнер и посуду, затем – еще один, с раскладным столиком и тремя табуретами. Вслед за роботами шел Петрович, одетый по-летнему, в майке, шортах, сандалиях на босу ногу и белоснежной панаме. В кильватере, шумно нюхая воздух, мотая головой и клацая когтями, трусил огромный мастиф.

– Псина гулять запросилась. Пусть побегает, – пояснил инженер. – Помоги-ка мне, дружок.

Они развернули стол, расставили табуреты и посуду – тарелки и три больших стакана. Абалаков буркнул роботам: «Свободны!» – затем раскрыл контейнер, вытащил хрустальную литровую флягу, миску с солеными огурцами и несколько колечек колбасы. Одно предложил Цезарю. Заглотив угощение, пес двинулся в обход площадки, поднял заднюю лапу у катера, затем у ворот и фургона стражи.

– Делом занят, территорию метит, – одобрительно молвил Петрович, усаживаясь и раскупоривая флягу. – А мы культурно отдохнем. У нас сегодня выходной.

Он плеснул в стаканы. Щедро плеснул, на четыре пальца.

– Это что такое? – спросил Эрик, с подозрением глядя на прозрачную жидкость.

– Это, друг мой, водка. «Аннигиляция», питерского производства. Душевный напиток!

Эрик почесал в затылке:

– А не захмелеем?

– Захмелеть никак невозможно. – Петрович с сожалением покачал головой. – Имплант у нас, модель «Удав-П». Способствует переработке чужеродных белков, жиров и углеводов. Также предохраняет от всякой ядовитой органики и обильных возлияний. Ты с инструкцией ознакомился?

– Ну-у... – в смущении произнес Эрик, – пробежал раз-другой... Без подробностей.

– Подробности как раз самое важное. – Абалаков ткнул справа под ребра, где, поближе к желудку и печени, находился имплант. – «Удав-П», в частности, защищает от алкогольного отравления. На Флоте известен как «похмелин».

– А с чего нам травиться?

– С того, что инопланетные пристрастия могут быть разнообразны, затейливы и весьма опасны. Погляди-ка на него, – Петрович кивнул в сторону фургона, из которого вылез Шихерен’баух. – Видишь, стоит, принюхивается... Хапторы, они такие... спиртное чуют за версту... Тебе об этом в Академии говорили? На лекциях по ксенологии?

Эрик пожал плечами:

– Не припоминаю.

Закончив осмотр площадки, Цезарь бросил взгляд на Шихерен’бауха, но, похоже, сообразил, что перед ним разумная тварь, которую нельзя рвать на куски без разрешения хозяев. Задрав в последний раз лапу, пес улегся в тени катера.

– Я всегда считал, что в академическом образовании имеются большие пробелы. Поистине, теория без практики ничто! – заметил Абалаков, наливая в третий стакан. – Так, займемся практикой! Зови капитана к нашему столу.

Поднявшись, Эрик приложил ладонь к подбородку, вдохнул поглубже и захрипел:

– Приветствую пха Шихерен’бауха. Побед тебе и благоволения владыки! Подойди, чтобы приобщиться к нашей радости! Втроем веселее, чем вдвоем. Подойди и сядь.

Хаптор приблизился, ощупал табурет огромной лапищей, отшвырнул его и уселся прямо на землю. Но и в этой позиции крышка стола пришлась ему не выше колена. Шихерен’баух хлопнул по ней когтистой ладонью и недовольно рявкнул.

– Что он говорит? – осведомился Петрович.

– Что мебель у нас плохая, – перевел Эрик. – Тэды предпочитают деревянные сиденья.

– Неважно, на чем сидишь, важно, что пьешь, – сообщил Абалаков, поднимая стакан. – Ну, за процветание!

Эрику показалось, что он проглотил жидкий огонь: горло обожгло, в желудке вспыхнул и тут же погас костер. Имплант действовал мгновенно, каким-то хитрым способом меняя молекулярную структуру вредных веществ. Обрывки инструкции замелькали у Эрика в голове: квантовый резонанс... расщепление спиртов... разрушение водородных связей... Очнувшись, он уставился на Шихерен’бауха.

Широко раздувая ноздри, тот понюхал горячительное, дождался, пока выпьют люди, и опрокинул содержимое стакана в широко раскрытую пасть. Чуть не поперхнулся, но в следующий миг уже ревел: «Кхашаш!» – и стучал кулаком о кулак. Ментальная волна накатила на Эрика, но в ней не ощущалось привычной неприязни, исходившей от хапторов, только восторг и животная радость.

На шум из фургона выскочили двое, один с метателем, другой с обнаженным клинком. Шихерен’баух махнул им лапой, буркнул: «Назад, ххешуш!» Стражи исчезли.

– Доволен? – поинтересовался Абалаков.

– Очень! Говорит, хороший кхашаш.

– Это что такое?

– Так у них алкоголь называется.

Петрович лихо сдвинул панаму на затылок и кивнул:

– Алкоголем и надо крепить контакты с гуманоидами. Ну, как говорят на Флоте, между первой и второй пуля не должна просвистеть! – Он не спеша разлил содержимое початой фляги по стаканам. – Переведи, голубь мой: за процветание!

– Опять? – усомнился Эрик. – Может, за дружбу?

Инженер хмыкнул:

– Дружбы промеж нами еще нет, рано за это пить. А за процветание – тост вполне нейтральный. Переводи!

– За процветание! – каркнул Эрик и на всякий случай добавил: – Пусть хорошее пойло не кончается никогда!

Они выпили, и Абалаков вытащил из контейнера еще две фляги. Скрутил с одной пробку, наполнил стаканы доверху и произнес:

– В капитане нашем центнера полтора будет. Как думаешь, хватит для него пары фляг? «Аннигиляция», знаешь ли, штука крепкая, шестьдесят четыре градуса... В Питере ее гонят из какого-то марсианского репейника. Слышал я, что эту травку в двадцать первом веке привезли для озеленения Гренландии, и она так хорошо прижилась, что льды потеснила. Однако птички и зверюшки наши кушать ее не захотели, и возникла проблема – угодья-то есть, а как их в хозяйстве использовать? Вот один умелец из Питера решил квас из травки варить, но кваса у него не получилось, а вышло вот это. – Петрович щелкнул ногтем по фляге. – До сих пор делают, а имя того умельца увековечено в названии – водка «Сидор».

– Почему «Сидор»? – удивился Эрик, присмотревшись к наклейке. – Здесь написано «Аннигиляция»!

– Это экспортное исполнение, специально для инопланетных контактов, – объяснил инженер. – Так сказать, намек. Чтобы не забывали про наш аннигилятор. Переведи!

Эрик перевел, но Шихерен’баух, против ожидания, не обиделся, а зареготал, застучал кулаком о кулак. Затем произнес:

– Крепкий кхашаш! Такого Владыки Пустоты не пили! Однако удивляюсь я... – Хаптор сделал паузу, оглядел Абалакова, потом Эрика и рявкнул: – Удивляюсь! Вы, шуча, против меня – хохо’гро! А пьете вровень!

– Что он говорит? – полюбопытствовал Петрович.

– Что мы против него хохо’гро, полное дерьмо то есть, – сказал Эрик. – Удивляется, что пьем не меньше.

Петрович насупился и водрузил на стол еще пару фляг.

– Это мы посмотрим, кто тут дерьмо! У меня не такие крепыши пол соплями подметали! Нальем сейчас по стаканевичу и...

Цезарь вдруг приподнялся и грозно рыкнул. Из-за угла дома появились три охранника с куршутами и неторопливо зашагали к воротам и фургону. Обычно их звери не обращали внимания на землян, но мастиф явно не был человеком – инородное и, несомненно, хищное существо. Куршуты замерли, раскрыв крокодильи пасти и уставившись на Цезаря. Потом один из них щелкнул зубами, встопорщил гребень на спине и устремился прямиком к мастифу. Второй порысил следом. Стол, где сидели Эрик с Петровичем, пришелся им по дороге, так что маневр куршутов вполне тянул на атаку.

Цезарь прыгнул. Веса в нем было сто тридцать килограммов, но на планете с нормальным земным тяготением ваальский мутант двигался с поразительной легкостью. Первого куршута он сбил наземь и мгновенно распорол ему когтями брюхо, затем сцепился со вторым. В воздух полетели клочья темной шерсти, куршут взвыл, но Цезарь, терзавший врага, оставался безмолвным. Такую тварь он видел в первый раз, но боевые навыки подсказывали: нужно перекусить хребет или добраться до горла и брюха. Спину куршута защищал гребень, брюхом он прижался к земле, и мастиф нацелился на глотку.

Все команды, какие положено давать в таких случаях, вылетели у Эрика из головы. Он вскочил, замахал руками, но Абалаков строго произнес:

– Сядь! Пусть собачка разомнется, ей тоже хочется праздника. Мешать ни к чему.

Вероятно, хапторы тоже так считали. Сидевшие в фургоне оставили пост, и теперь пятерка стражей следила за дракой с напряженным вниманием, а их капитан подскакивал и хрипло гикал. Челюсти у них отвисли, конечности подергивались, и мнилось, что сейчас они падут на четвереньки, щелкнут зубами и сами ринутся в схватку. Ощущения, приходившие к Эрику, были странными: хапторов не волновало, кто станет победителем, но сам бой будил в них яростное желание вцепиться в добычу. Они наслаждались зрелищем.

Куршут слабо рявкнул и затих. Цезарь поднялся, вывалил язык и не спеша проследовал к столу.

– Молодец, песик! Защитник ты наш, – сказал Петрович и сунул в пасть мастифа колечко колбасы.

Тварь с распоротым брюхом слабо трепыхалась на песке. Один из стражей наступил огромным башмаком на голову еще живого куршута, нажал, оскалясь; кость треснула, и животное содрогнулось в последний раз.

– Убрать, – приказал Шихерен’баух. – Убрать и доставить новых.

Абалаков с хрустом умял соленый огурец. Затем буркнул:

– Земля пухом... Ну, за процветание!

Они выпили, и Петрович тут же наполнил стаканы.

– Что-то мы слишком торопимся, – промолвил Эрик, отдышавшись.

– Выяснить хочу, кто тут хохо-гро, – откликнулся инженер. Сняв панаму, он промокнул испарину на висках и поднял стакан: – Вздрогнули!

– Опять за процветание?

– А за что же еще? Кто не процветает, тот увядает. Закон жизни!

Похоже, для Шихерен’бауха темп оказался слишком быстрым. Глаза у него разъехались в разные стороны, шишки на черепе потемнели, в горле заклокотало. Внезапно капитан ударил кулаком в грудь, раскрыл пасть и заревел. Вышло неразборчиво, но кое-какие слова были Эрику понятны.

– Что это с ним? – спросил Петрович, распечатывая новую флягу. – Никак поет?

– Перечисляет своих предков и их подвиги, – пояснил Эрик. – Обычай у них такой, особый Ритуал. Кто-то из нас должен ответить. – Он подумал и добавил: – Я знаю своих пращуров начиная с Пола Коркорана, адмирала Флота.

– О твоих предках – в другой раз, нечего о них с пьяным хаптором говорить, – буркнул Абалаков. – Если надо, я отвечу. У меня в роду тоже были известные личности. Вот, к примеру, Кро Лайтвотер, который летал с твоим трижды прадедом Сергеем Вальдесом... Словом, есть чем похвастаться.

Шихерен’баух ревел и хрипел минут десять, а охранники стояли у наблюдательного поста и слушали его с превеликим почтением. За это время Абалаков, Эрик и капитан успели осушить еще по два стакана. После второго Шихерен’баух покончил со своей родословной, смолк и принялся шумно отдуваться.

– Теперь моя очередь, – сказал Петрович. – Я буду повествовать, а ты, дружок, переводи. Начнем, пожалуй, с двенадцатого века, когда мой предок Мэнке-багатур служил у Чингисхана в любимых нукерах. Этот Мэнке мог верблюда свалить ударом кулака, одной стрелой сбивал трех уток, а саблей владел с таким искусством, что...

– Помедленнее, – попросил Эрик, приступая к переводу. Но едва он успел помянуть про Мэнке, Чингисхана, уток и верблюда, как глаза Шихерен’бауха закатились, капитан икнул и растянулся на земле. Дыхание с шумом вырывалось из его ноздрей, и вскоре Эрика, Абалакова и сидевшего рядом мастифа окутали крепкие спиртные ароматы. Цезарь чихнул, замотал головой и отправился в подземный тоннель, где воздух был посвежее.

– Спекся, – с довольным видом заметил Петрович. – Как говорили в старину, уноси готовенького, кто на новенького?.. – Сняв панаму, он помахал стражам у наблюдательного поста. – Скажи им, друг мой, что капитан желает почивать, пусть забирают... А поить этих ребят мы не будем, ибо план контактов на сегодня выполнен. Да и горячительное стоит поберечь. При таких темпах на месяц не хватит.

Он поднялся, вызвал роботов и велел прибрать столик.

Прошло еще три дня, и объявился Сезун’пага. Не в одиночестве, а с целой процессией наземных экипажей разнообразных видов и расцветок. Два шауха, зеленый и желтый, напоминали земные авиетки-кабриолеты с откинутым верхом, мягкими просторными сиденьями и обтекаемыми лобовыми стеклами. Блестя полировкой, они подкатили к пандусу и скрылись в прохладных глубинах подземного вестибюля. Две другие машины, явно претендующие на представительский класс, припарковались на площадке у фасада. Это были огромные темно-коричневые экипажи, очень комфортабельные с виду, со звездными гербами клана Кшу на дверцах, с сияющими золотом молдингами и тонированным пластиком кабин. Последняя машина, похожая на многоместный транспортный модуль, замерла прямо у ворот, рядом с постом наблюдения.

Шошину, встретившему гостя на входном пандусе, Сезун’пага объявил, что задержка вызвана переоборудованием шаухов. Звучало это примерно так: «Ашинге короткий, не мочь верный руление. Потребность перемена седалищ и рычаг, которым ехать». Сообщив это, Сезун’пага проследовал в комнату для совещаний, где поджидали члены миссии. При нем был объемистый саквояж.

«Говорильник» водрузил его на стол и произнес краткую речь на альфа-хапторе. С завтрашнего дня ашинге разрешалось выезжать в столицу и посещать присутственные места с целью контактов с чиновниками клана Кшу и клана Хочара. Перемещения ашинге в рамках континента не ограничивались, но воздушные полеты и выход в заатмосферное пространство были запрещены – кроме особых ситуаций. Ашинге выделялись пять шаухов с навигационными системами, а также принятые на Харшабаим-Утарту платежные средства.

Тут Сезун’пага раскрыл баул и принялся извлекать из него плоские узкие пеналы и золотистые стержни величиною с палец, утолщенные с одного конца. В пеналах оказались сегментированные полоски тонкой платиновой фольги, служившие чем-то наподобие монет – для платы за услугу или товар требовалось оторвать квадратик стандартного веса. Стержень являлся более универсальным платежным средством, аналогом расчетных браслетов Земной Федерации – его подсоединяли напрямую к терминалам планетарной финансовой сети. Называлось это устройство «хакель».

– Как? – переспросил Эрик, слегка порозовев.

– Хакель, – подтвердил «говорильник» и добавил на земной лингве: – Что не понимать? Ясно, хакель! Для хуси-хуси и для платить!

Термин был Эрику знаком – он слышал его сотни раз на борту «Шинге шеге», во время перелета к метрополии хапторов. Двусмысленное слово, как отметил Сезун’пага! Но в первом и основном своем значении – главное достоинство мужчины. Женский орган той же ориентации именовался «шуш», или просто «дыркой». От этих терминов происходил богатый набор ругательств, самыми обычными из которых были «ххешуш», то есть «дырка в заднице», и «шуш’хакель», в буквальном смысле «дырка для члена», а в переносном – «дырка за деньги». Все это не считалось нецензурщиной – такое понятие в языке хапторов вообще отсутствовало.

– Не смущайтесь, юноша, – сказал с усмешкой Шошин. – В дипломатических кругах и не такое услышишь. Поверьте моему опыту!

– И правда, – вмешался Петрович. – Помнится мне, как одна дамочка из благородных – само собой, не наша, а кни’лина – сказала, что у мужчин...

Вардан Хурцилава приподнял бровь, и Абалаков смолк.

– Мы благодарны за вашу щедрость и гостеприимство, – произнес глава миссии на альфа-хапторе. – Мы прибыли в этот далекий мир, чтобы установить дружеские отношения между хапторами и людьми, как то подобает цивилизованным расам. Прискорбное недоразумение, случившееся много лет назад, нами уже позабыто. В знак этого наши властители шлют слова уважения владыкам Харшабаим-Утарту. И не только слова.

– Иметь что еще? – спросил «говорильник» на земной лингве.

– Подарок, – уточнил Хурцилава. – Подарок для Шеггерена’кшу харши’ххе. Артефакт земной работы и огромной ценности.

Некоторое время Сезун’пага размышлял, почесывая шишки, украшенные серебряными дисками. Потом изрек:

– Шеггерен’кшу любить такой вещь. Если хороший.

Хурцилава принял подачу не моргнув глазом:

– Очень драгоценный! Большая редкость, большая древность! Знак великого уважения!

Сезун’пага почтительно коснулся подбородка:

– Я передать слова владыке. Пожелает, вы ему пре... пре... – Он сделал последнее усилие и каркнул: – Предстанете! Есть другой вопрос?

Глава миссии кивнул медику.

– Нам нужны продукты, – произнес Марсель. – Все, что годится в пищу хапторам: злаки и плоды, мясо различных животных, особенно хашшара и шупримаха, и все, что добывается в океане – рыба, моллюски, водоросли. Мы хотим выяснить, что подходит людям.

– Рыба? – молвил хаптор, и Эрик, просканировав «говорильника», ощутил его удивление. Кажется, Сезун’пага чего-то не понял, а потому перешел на альфа-хаптор. – Рыба? Тварь, что из горькой воды? Такое можно есть, но тэды и пасеша не едят. Пища презренных.

Эрик счел нужным вмешаться:

– В этом здании – картины морского промысла, с изображением кораблей, огромных рыб и многоногих моллюсков. Тэды промышляют в горьких водах, и мы думали...

«Говорильник» прервал его движением когтистой лапы.

– Ашинге не понял – это не промысел, а охота. Для развлечения. Твари в воде опаснее, чем дикие куршуты на земле. Больше опасности, больше... – Он сделал секундную паузу, огладил шишки и молвил на земной лингве: – Больше приятственно, так!

На этом совещание закончилось. Сезун’пага отбыл, но не прошло и полутора часов, как у ворот остановился небольшой фургончик. Из него выскочили два крепких молодца и принялись перетаскивать в дом корзины, ящики и мешки с продуктами. Образцов оказалось изрядно. Были тут и мясо в прозрачных герметичных упаковках, и свежие рыбьи тушки, сваленные в огромную корзину, и разные корнеплоды – от крупных, напоминавших земную брюкву, до совсем маленьких. Еще привезли что-то похожее на фрукты, довольно аппетитные на вид, связки пахучих трав и листьев, а также прозрачные цилиндры, заполненные зеленой массой, и большие широкогорлые флаконы с местными напитками – очевидно, с хмельным кхашашем.

Марсель трудился до самого вечера, делая анализы и фиксируя в комп-планшете результат. Остальные члены миссии активно помогали: Шошин и Эрик перетаскивали привезенное на кухню, Хурцилава готовил образцы, Дик Харгрейвс предлагал угощение кроликам и мышам, Абалаков снимал пробу со всего, что было пригодно для земного желудка. Листья оказались местным сахароносом; зеленая паста из них особенно пришлась по вкусу кроликам. Мыши с охотой ели плоды, похожие на брюкву, тоже с большим содержанием сахара, но Петрович их забраковал, сообщив, что жестковаты; зато фруктам он дал самую высокую оценку. Мясо, даже после долгой обработки, было слишком жилистым и жестким, с неприятным вкусом и непривычным запахом, но Цезарь без возражений умял огромный шмат. Опыт с морской живностью, приготовленной киберповаром, показал вполне приемлемые результаты – это блюдо пахло как рыба и, по словам Абалакова, напоминало окуня.

Вскоре к дегустатору Петровичу присоединился Харгрейвс, решивший лично оценить качество потенциального товара. Эрик тоже пришел на помощь, начал пробовать плоды и фрукты и диктовать их названия торговому атташе. Под конец они хлебнули горячительного и пришли к выводу, что кхашаш сильно уступает земным аналогам.

– Градус не тот, – сказал Абалаков, отставив флакон с синеватой жидкостью. – Но фрукты здесь приличные, особенно этот волосатый баклажан, а внутри напоминает арбуз... хорошие фрукты, говорю, почти как на Гондване. Рыбка тоже ничего, вкусная рыбка. Даже мясо можно прожевать, если постараться. – Он погладил живот и сообщил: – Напробовался я того и этого, размяться бы надо. Прогуляюсь к морю. Желаете со мной, коллеги?

– Пожалуй, – кивнул торговый атташе. Эрик тоже не возражал.

Они вышли из дома в сопровождении Цезаря. Охранники привезли новых куршутов, которых мастиф слегка потрепал, но, после сделанного Паком внушения, не довел трепку до фатального конца, а утвердился в роли вожака стаи. Куршуты смирились с его превосходством и при встречах опускали гребни и припадали к земле. Что до Шихерен’бауха, то на другой день после контакта с земным напитком он не появился вовсе, а когда Петрович с Эриком вновь его узрели, вел себя почтительно и называл их ашинге, а не шуча. Его природная агрессивность не исчезла и даже не уменьшилась, но теперь Эрик ощущал и другое, словно в ментальной волне капитана возникла не то чтобы симпатия, но некое обязательство перед землянами. Он сообщил об этом Хурцилаве, однако суть произошедшей перемены осталась для Эрика загадкой.

Они миновали дорожку, мощенную каменными плитами, сбросили обувь и, увязая по щиколотку в теплом песке, двинулись навстречу морю и ветру. Порывы бриза освежали воздух после дневного зноя и приносили острые запахи соли и гниющих водорослей. В воде у пристани мельтешила стайка полупрозрачных голубоватых мальков, волны тихо рокотали, облизывая пляж, над дюнами курились облачка сдуваемых ветром песчинок. Небо постепенно меркло, и в вышине начали вспыхивать первые звезды.

Мир, покой, безлюдье... Хорошее время для доверительных бесед.

– Скажите, Ричард, вы получили ответ из Гезунда? – спросил Эрик. – На совещании у шефа вы говорили о запросе в ведомство Правого Рога... С вами уже связались?

– Еще нет. – Торговый атташе покачал головой. – Чиновники повсюду – самые неповоротливые из божьих тварей. У кни’лина среднее время реакции – два месяца, а у дроми и того больше. Сколько придется ждать здесь, пока непредсказуемо. У меня нет опыта работы с хапторами.

– Мирного опыта ни у кого нет. За тем нас сюда и послали, – подтвердил Петрович. Он запрокинул голову и, придерживая панаму, уставился в темнеющее небо. – Созвездие Двух Рогов уже появилось... оно тут самое яркое, прямо в зените торчит... Кстати, друзья-дипломаты, поведайте мне, скромному технику, почему Гезунд – Правый Рог? Почему не Левый? Чем вообще занимается эта контора?

Эрик пустился в объяснения. Дословно «Гезунд» означало ведомство «Правого Рога», а еще в системе Утарту имелась межзвездная служба «Левого Рога» – «Гешехт». Оба эти названия, как сообщал учебник Зорина и Блая, были связаны с символикой, которую хапторы придавали рогам. Хотя их мозг являлся цельным, не разделенным на два полушария, считалось, что часть мозга под левым рогом – средоточие аналитического ума, отвечающего за предвидение и планирование, а часть под правым – средоточие хитрости, направленной на получение материальных выгод. На практике эти идеи воплотились в торговую службу Гезунд и службу Гешехт, которая отвечала за сношения с другими мирами хапторов. Гезунд находился под патронажем Хочара, Гешехтом управляли Кшу, и в перспективе именно эти кланы могли бы вести дела с Землей в части торговли и дипломатии.

Абалаков слушал и усмехался. Потом заметил:

– То-то «говорильник» шишки потирает, когда левую, когда правую! Не иначе как для стимуляции ума и хитрости! Вот коварный интриган!

– Мы тоже не вчера с пальмы слезли, – отозвался Дик Харгрейвс.

Они неторопливо шли по берегу. Слева рокотали и плескались волны, справа, за чередою песчаных дюн, темной полосой вставал лес. Крохотные рыбки, мельтешившие у берега, начали чуть заметно фосфоресцировать, словно слабое отражение звезд, загоравшихся в небесах. Это ночное убранство, ставшее уже привычным, было щедрее и ярче, чем на Земле, – система Утарту находилась ближе к ядру Галактики, в зоне, где расстояния между звездами не превышали трех-пяти светолет.

– Помнится, вы с Хурцилавой про особую задачу говорили, – молвил Эрик, искоса поглядывая на смуглое лицо Харгрейвса. – О чем речь, если не секрет?

Торговый атташе пожал плечами:

– Какие от вас секреты? Но попробуйте, Эрик, сами догадаться, с двумя подсказками. Вот первая. В период войны и после нее мы получили кое-какую информацию о хапторах, не очень много, но все же... – Харгрейвс неопределенно повел рукой. – В частности, выяснилось, что их товарооборот со всеми расами, кроме лоона эо, ничтожен, а контакты эпизодичны. Второе: Хшак, одна из четырех правящих династий, принимает караваны сервов и ведет с ними обмен. Это их единственное занятие – вероятно, очень важное в масштабах всей звездной империи хапторов.

– Я понимаю, – молвил Эрик после недолгого раздумья. – Да, мог бы и сам догадаться... Хапторы – замкнутое самодостаточное общество, хищное племя, и их отношения с другими расами – скорее военный конфликт, а не мирный обмен. Но с лоона эо они торгуют, и весьма интенсивно. Спрашивается, чем?

– Ну, вот мы и добрались до тайны, – произнес торговый атташе. – Что везут им сервы лоона эо? Какие товары, какие технологии? Может ли Земля предложить что-то взамен, на более выгодных условиях?.. Моя цель – найти ответы на эти вопросы.

– С лоона эо нам не тягаться, – буркнул Петрович. – Древняя мудрая раса, с половиной Галактики торгуют. Одно слово – наследники даскинов! Опять же, легенда есть...

Он смолк. Эрик навострил уши:

– Какая легенда?

– Должно быть, о Владыках Пустоты, – с иронической улыбкой сказал Харгрейвс.

– О них, камерады. Только ничего смешного я в этом не вижу. – Абалаков бросил задумчивый взгляд на звездное небо. – Даскины, правившие Мирозданием, исчезли миллионы лет назад, но вроде бы оставили заместителей или, лучше сказать, надзирателей. Эти существа должны следить, чтобы молодые расы не учиняли каких-то вселенских безобразий. Воевать друг с другом – пожалуйста, планету спалить тоже можно, а вот взрыв сверхновой или там диверсия в галактическом ядре – это извините! Это выход за границу мелких гадостей, какие нам дозволены. Кто попробует такое совершить, будет наказан, так наказан, что ни рожек, ни ножек не останется.

Эрик пригладил взлохмаченные ветром волосы. Доводилось ему слышать эту легенду, и в Академии шептались про такое, и в других местах, где он побывал – на благодатной Гондване, суровом Ваале, на планетах Гаммы Молота, на Киренаике и в Пограничных Мирах. Кто при этом усмехался, а кто серьезно говорил, вспоминая древнее пророчество об Апокалипсисе и Божьем суде. Но большая часть человечества, тысяча против одного, об этих ужасах уже давно забыла, пребывая в твердом убеждении: в космосе люди могут творить что угодно. Космос был вечен и огромен, разумные твари – ничтожны и, со всеми своими боевыми кораблями и метателями плазмы, не могли причинить ему заметного вреда. Хотя у Судей Справедливости существовало другое мнение.

– Страшноватое предание! – Эрик передернул плечами, словно от озноба. – Я слышал, что у кни’лина, дроми и прочих рас такая легенда тоже ходит... результат космической мифологии... А еще слышал, что к тем, кто не нарушает мировое равновесие и ведет себя прилично, Владыки Пустоты весьма благосклонны.

– Возможно, – произнес Петрович, – возможно... Но я бы милостей от них не ждал, а больше полагался на коллективный разум человечества и, разумеется, аннигилятор. – Он снова задрал голову вверх и молвил со вздохом: – Красотища-то какая! Небо в алмазах, как говорили в старину! И польза есть от небесной красоты: этот вид – паспорт планеты хапторов. Или, если угодно, маяк их мира во Вселенной.

Тут на Эрика снизошло вдохновение, и он продекламировал:

– Это ты, друг мой, на каком языке стансы слагаешь? – спросил Петрович.

– На древнеяпонском. Стиль называется хокку.

Абалаков похлопал Эрика по плечу и одобрительно кивнул:

– Молодец! Очень ты к языкам способен, парень! Настоящий культурный атташе!

Звездные миры над ними вращались медленно и плавно, любуясь своим отражением в океане.

ШИХЕРЕН’БАУХ, СТАРШИЙ СТРАЖ

Безоружный и почти нагой, он стоял на каменном полу галереи, нависавшей над Двором Щенков. Снизу доносились рев, рычание и вопли боли: молодняк, вооружившись тяжелыми палками, сражался стенка на стенку. Будущим воителям клана Кшу было по восемь-девять лет, и в своем драчливом усердии они походили на стаю диких куршутов. Сюда, в крепость владыки, могли попасть только наследники тэд’шо, нобилей из правящего рода, но не все они доживут до тех времен, когда высокий харши’ххе одарит их оружием. Треть забьют до смерти, треть изувечат и уничтожат за ненадобностью, и только оставшимся, самым свирепым и упорным, будет вручен клинок. Он, Шихерен’баух, некогда удостоился этой чести... Но сейчас нет на нем воинской формы, нет перевязи из широких кожаных ремней, и клинка тоже нет. Его клинок – в руке владыки. Сидит харши’ххе в кресле из каменного дерева, посматривает то на Шихерен’бауха, то вниз, на дерущихся щенков, и во власти его жизнь и смерть всех тэдов клана Кшу от мала до велика.

Подбросив клинок на ладони, высокий харши’ххе изволил наконец прервать молчание:

– Я размышляю, Шихерен’баух, размышляю над тем, опозорил ли ты меня или позабавил. В первом случае тебя вскроют, а во втором... рррхх, я еще не решил, что будет во втором. Сейчас скажи мне: эти шуча, с которыми ты нализался кхашаша, они ведь не самые крупные из шестерых, так? Мне донесли, что один молод, а другой стар, и весят они не больше, чем эти щенки. – Владыка покосился в сторону двора. – Это верно?

– Верно, – подтвердил Шихерен’баух, тоскуя. Он уже ощущал, как ему вскрывают живот – крест-накрест, как велит обычай. Кишки валятся на пол, их топчут тяжелыми башмаками, а он должен реветь от счастья и колотить кулаком о кулак. Так положено, когда казнят тэд’шо, не сумевшего исполнить долг перед владыкой. Умирать положено в радости.

– Шуча – твари мелкие, но коварные, – молвил харши’ххе. – Может, они тебе подливали, а сами не пили?

– Не было такого, – сказал Шихерен’баух. – Видят Владыки Пустоты, пили наравне! Но кхашаш у них крепкий. Наверное, шуча к нему привычны.

– И ты свалился?

– Да, высокий харши’ххе.

– А шуча?

– Сам не видел, но мои воины говорят, что они встали и пошли.

– Не качаясь?

– Нет. Шагали твердо.

Харши’ххе склонил голову с рогами в платиновых колпаках и задумался. Потом спросил:

– Этот их кхашаш воистину так силен и крепок?

– Воистину. Глотку прожигает точно лазером, и в животе тепло. А старый шуча пил его, как воду. Молодой будто бы вздрагивал, но не очень заметно.

– Как старого зовут?

– Пехо’вичи, – сообщил Шихерен’баух. – Катори Сезун’пага дал мне запись, в ней перечислены их имена и возраст, занятия и ранг. Этот Пехо’вичи – на исходе дней, если считать в наших годах. Но не скажешь, что он совсем хохо’гро. Резвый!

– Ррр... Интересно! Стоит на него взглянуть... – произнес высокий харши’ххе. – Во время войны Ппуш не брали пленных, вскрывали всех, не заботясь о получении информации. А жаль! О врагах следует знать больше, чем их вес, рост и шерсть на головах. Эти Ппуш действовали примитивно и ничего не узнали даже о важном, о болезнях шуча, о восприимчивости к ядам и их метаболизме... Впрочем, это легко проверить, предложив им нашу пищу. Прикажу катори, пусть займется...

Эти мудрые мысли харши’ххе не предназначались для Шихерен’бауха, но он слушал владыку с почтением, а также с надеждой, что миг его смерти еще не пришел. Хотя не исключалось, что его вскроют прямо здесь, в назидание щенкам, чтобы внушить им должный трепет перед владыкой. Он заметил, как в дальнем конце галереи столпились самки – из тех, что готовят пищу и метут полы. Должно быть, эти шуш’хакель желали взглянуть, какого цвета кишки у Шихерен’бауха. Он послал им безмолвное проклятие.

– Я справедлив, – сказал харши’ххе, поигрывая клинком. – Я понимаю, как трудно день за днем встречаться с шуча, смотреть им в глаза, говорить с ними и не свернуть им шеи... Да, это нелегко! Это требует выдержки, и я хвалю твое усердие, Шихерен’баух. Пожалуй, мне не найти другого тэд’шо, способного на такое! Все это так, однако... – Властитель сделал паузу, затем произнес: – Доносят, что ты перечислил перед ними своих предков. Это так?

– Да, высокий харши’ххе. Кхашаш ударил в голову...

– И старый шуча тебе ответил? Назвал хотя бы одного из своих пращуров?

– Я не помню, но воины сказали, что назвал.

– Значит, Ритуал состоялся. – Внезапно харши’ххе швырнул клинок на каменный пол, ударил кулаком о кулак и утробно заухал: – Состоялся! Ритуал! Между благородным хаптором и шуча! Между куршутом и хашшара! И звезды не попадали с небес от смеха!

Шихерен’баух осмелился возразить:

– Не такой уж он хашшара, этот Пехо’вичи. Пьет крепко.

Владыка откинулся в кресле:

– Все-таки ты меня развеселил, Шихерен’баух, ты и этот старый шуча. Считай, что ты обязан ему жизнью! Я не хочу лишиться такой редкости – тэд’шо, свершившего Ритуал с ашинге! Рррхх... Редкость, да... Такое нигде не сыщешь... Теперь ты не можешь его убить, этого Пехо’вичи... Не можешь даже по моему велению.

– Не могу, высокий харши’ххе, – согласился Шихерен’баух, вздохнул облегченно и подобрал с пола свой клинок.