Мир чеченцев. XIX век. Глава II. Государственное управление. Вторая половина XIX века (З. Х. Ибрагимова, 2010)

В последнее время в современной западной и отечественной историографии активно развивается «новая история империй». В отличие от «старой», где основное внимание уделялось понятию империализма и милитаризма, в центре исследования нового направления находится взаимодействие национального и имперского. Приоритетными стали такие темы, как история элит, административное управление окраинами, взаимоотношения центра и периферии. Повышенное внимание к этим сюжетам во многом объясняется самим феноменом империй, объединявших в течение длительного времени огромные территории, населённые различными по своей культуре народами¹. Важнейшей функцией империи в процессе расширения ее территории, включения в свой состав инокультурных компонентов является поиск оптимального режима их интеграции в общеимперский организм. Правительство стремилось сохранить здесь существовавшие до вхождения в состав России местные законы, учреждения, культуру. Как правило, избирался адаптивный способ управления территориями, осторожное и гибкое сочетание сохраняемых традиционных для автохтонного населения норм и порядка жизнедеятельности сложившейся системы отношений с военизированной и жесткой административной системой².

Империя – это сложносоставное государство, в котором метрополия, так или иначе, отличается от периферии, а отношения между ними задаются метрополией и воспринимаются периферией как оправданное или неоправданное неравенство, субординация и эксплуатация. В ходе исследований выяснилось, что эти вопросы – одни из ключевых в изучении империй. Ментальное, смысловое значение империи порождается не только военно-политической экспансией, являющейся ее обоснованием и катализатором в аспекте реально-политическом, но и «имперской идеей» – продуктом мифологического сознания. Этнокультурные мифы начинают строить черты концепта, иногда они принимают рациональную оболочку, утрачивая самодостаточность и, все отчетливее соединяются с историей, в качестве ее первоначала. Мессианская ориентация, универсализм представлений о судьбе русского народа и государства предполагают именно имперский способ достижения цели – совершенного миропорядка. Из глубин общественного сознания рождается представление о неизбежности имперского пути России, об естественно – историческом характере возрастания ее пространств и народов. Н.А. Бердяев, например, писал о том, что «мессианская идея, заложенная в сердце русского народа, была плодом страдальческой судьбы русского народа, его взысканий Града Грядущего»³.

Однако в Европе о России складывалось прямо противоположное мнение, зачастую редко подкрепленное весомыми доводами, но полное необъяснимого страха перед могущественной, постоянно расширяющейся и «непонятной» страной, отличной от всего мира и живущей только по своим правилам. В конце 1903 года на Западе появилась статья Дайси с мрачными взглядами на состояние России. По мнению публициста «…русские остаются нецивилизованным народом с варварской моралью. Неспособность русских к учению приводит к тому, что представители образованных народов набираются почти исключительно из евреев. Ведя постоянные завоевания, Россия не прививает покоряемым племенам высокие культурные идеалы, потому что сама воплощает бескультурье: моральная тьма русского правления непрерывно распространяется по всему земному шару»⁴.

Общественное сознание весьма часто к признакам империй относит факторы господства и подчинения, насилия и подавления. В более широком и методологическом плане стоит вопрос о взаимодействии центробежных и центростремительных тенденций в историческом развитии. С этой точки зрения история всех империй являлась классическим проявлением подобного взаимодействия на стадиях формирования, эволюции и распада. История империй включает в себя и вопрос о национальных отношениях, ибо едва ли не главная проблема всякой империи – это проблема национальная, этническая, очень часто – конфессиональная⁵.

Решение национальных проблем в значительной мере зависит от обоснованного государственно-правового регулирования этой сферы жизнедеятельности общества и, поскольку межнациональные отношения – это разновидность общественных отношений, их регулирование осуществляется на основе тех общих положений, которые используются при регулировании общественных отношений в целом. Вместе с тем, специфика этих отношений (их духовная, территориальная и другая направленность) требуют при подходе к ним особой осторожности, деликатности, как со стороны законодателя, так и со стороны правопреемника. А в условиях многонационального государства значимость рационального правового регулирования этих отношений многократно усиливается, что обуславливает необходимость создания постоянного совершенствования теоретической концепции, позволяющей согласовывать национальные и государственные интересы на том или ином этапе развития общества. Из многочисленных государственных учреждений в Российской империи не было единого органа власти, ответственного за выработку и осуществление политики в национальных окраинах. Как правило, для решения конкретных вопросов в разное время создавались различные высшие комитеты и совещания⁶.

Национальный вопрос, понимаемый как состояние межнациональных отношений, всегда имеет конкретно-историческое содержание, включающее совокупность национальных проблем, среди которых можно выделить: национальное неравноправие, неравенство уровней экономического и культурного развития различных народов, атмосферу национальной розни и вражды и др.⁷. Политическим идеалом устройства империи было установление, насколько это возможно, одинакового строя жизни подданных империи – прообраза, модели унифицированного сообщества народов в «должном состоянии мира». Оптимальный путь строительства империи – мирный.

Социальное устройство Российской империи было уникальным. В условиях империи «корпоративность» и «коммунальность» как принципы русской жизнедеятельности не подавляли самобытность нерусских народов, поскольку в Российской империи в полиэтническом сообществе ни одна из религиозных и этнических групп (в т. ч. и русские) не могла монополизировать и осуществлять власть только в соответствии с собственными интересами. Тождество принципов становилось основой диалога культур и вместе с тем этнических конфликтов⁸. Российское государство свои функции осуществляло не столько в отношении подданных, сколько в отношении корпоративных объединений разного вида, занимавших собственное место в социальной иерархии: родовыми корпорациями, посадскими общинами, купеческими сотнями, крестьянскими, казачьими, горскими общинами и т. п. Государство своими законодательными актами закрепляло корпоративное устройство социального организма⁹.

Российская империя являлась уникальным государством в истории человеческой цивилизации. Растянувшись главным образом по широте, она вобрала в себя всю восточную часть Европы и северную часть Азии. Ее территория составляла 42 % площади этих двух материков. Она занимала 1/22 долю всего земного шара и около 1/6 части поверхности суши. Площадь территории равнялась 19 709 224 кв. версты (22 430 004 кв. км.). Население России к концу царствования Николая II достигло 170 млн. человек¹⁰. В 1888 году в газете «Северный Кавказ», с цензурными сокращениями была опубликована статья В. Немирович – Данченко, в которой он охарактеризовал расширение империи со своей точки зрения: «Странствуя по России, я всегда поражался нашею страстью лезть вширь и даль, совсем не думая о том, чтобы сначала по-человечески устроиться у себя дома. В самом деле, по карману ли нам расползаться так, думая об отдаленных экспедициях, присоединениях и присовокупленьях, когда у самих в доме холодно и голодно, и стены сквозят, и кровля разваливается, и в выбитые стекла свободно дует обмораживающий ветер. Как бы мы посмотрели на человека, который, оставив свое жилье в невозможном положении, стал бы захватывать все больше и больше земли у окружающих и, нисколько не думая о ее обработке, все бы пыжился да ширился… А там, где мы тратимся широкою рукою, – крепостях и военных сооружениях, на что идет большая часть наших доходов, чего мы достигли? Кавказ управляется в каком-то угаре, в вечном колебании между теми и другими системами, без всяких руководящих начал и при полном отсутствии общей государственной идеи. Для меня Кавказ не чуждый край, я там родился и вырос и потом не раз и подолгу посещал его. Я знаю, что мои наблюдения дадут повод некоторым упрекнуть меня в желании бросить тень на наше положение в этом крае, но молчать о сложившейся ситуации я тоже не могу.»¹¹.

Российская экспансия на Кавказ была предопределена экономическими и идеологическими интересами, а также соображениями безопасности¹². После завершения войны на Кавказе с 1870 по 1880 год по данным Ставропольской казенной палаты, излишки доходов от Северного Кавказа составляли 16 млн. рублей, т. е. в среднем 1,6 млн. рублей в год. Тем не менее, налоговые сборы неуклонно продолжали увеличиваться. С 1887 по 1905 гг. сумма налогов выросла с 228,1 до 678,8 тыс. рублей, то есть увеличилась за эти годы почти в три раза. В переводе на землю подымная подать в Терской области достигла в 90-х гг. до 70 коп. за десятину, а в это время во внутренних губерниях страны она была не более 17 коп., или в 4 раза меньше. По мере расширения аппарата колониального управления все более возрастали сборы: дорожные, квартирные, воинские и другие. С 1892 по 1904 год они увеличились почти в 2,5 раза, достигнув огромной суммы – 3,9 млн. рублей. Очень выросли также недоимки – от 245,8 тыс. в 1896 до 623,7 тыс. рублей в 1905 г., т. е. увеличились за десять лет более чем в два раза¹³.

Кавказская война (1817–1864 гг.), продолжавшаяся 47 лет, была связана с присоединением Чечни, Дагестана и Северо-Западного Кавказа к царской России в ходе её борьбы против турецкой и иранской экспансии, поощряемой Англией и другими западноевропейскими державами. Но её истоки следует искать в середине XVI века, когда Россия приступила к серьёзным внешним территориальным завоеваниям. Пётр I был первым из российских царей, кто по-настоящему оценил стратегическое и экономическое значение Кавказа в деле создания и укрепления Российской империи. Именно в эпоху Петра I Россия в борьбе за Северный Кавказ стала серьёзно и активно вступать в военные конфликты с Турцией, Ираном и горцами. Активизация колониальной экспансии России в XVIII веке стала возможной благодаря росту её военного и экономического потенциала.

Локальный уровень формирующегося геополитического пространства Северного Кавказа был обусловлен промежуточным положением местного населения между воюющими державами, что заставило их занимать более или менее четкие политические позиции. Северный Кавказ представлял собой крайне важный стратегический узел, т. к. народы, его населяющие, обладают огромной социальной динамикой, древнейшими геополитическими традициями¹⁴. Покорение северо-кавказских земель оказалось для России делом чрезвычайно сложным и длительным. Такого сопротивления, какое оказали русским войскам горцы, российским правителям ещё не приходилось встречать при подчинении тех или иных территорий¹⁵.

Расширение пространства империи и включение в её состав стратегически важных областей было психологическим императивом для русского дворянина, императивом, не требующим, как правило, морального оправдания. В «Русской Правде» декабриста П.И. Пестеля преобладают два важных тезиса по поводу положения на Кавказе: во-первых, «буйство и хищничество», представляющие опасность для сопредельных областей, и, во-вторых, экономическая нецелесообразность существования плохо хозяйствующих горцев в потенциально богатом крае. Пестель предлагал разделить кавказские народы на два разряда, мирных и буйных. Первых предполагалось оставить в их жилищах и дать им российское правление и устройство, а вторых силой переселить во внутренние губернии России, раздробив их малыми количествами, по всем русским волостям. Также предполагалось раздать русским переселенцам отнятые у прежних «буйных жителей» земли…¹⁶

У другого автора декабристской конституции – Никиты Михайловича Муравьева, либерала и гуманиста, подход к национальному строительству вполне соответствует основополагающему постулату Пестеля «Все племена должны быть слиты в один народ»¹⁷.

Записки о кавказских делах, написанные различными людьми, раскрывали суть происходившего во время Кавказской войны и, возможно, заставляли задуматься над альтернативными путями решения конфликта. Некоторые авторы осмеливались выражать замечания по поводу политики, проводимой на Кавказе, которые явно не соответствовали официальным взглядам. Один из таких документов был составлен флигель-адъютантом князем Г.Г. Гагариным (1810–1893). Он принимал участие в Кавказской войне и составил собственное представление об этом крае и его жителях. В 1844 году он написал письмо военному министру князю А.Ч. Чернышёву, которого знал лично, с изложением своих мыслей и оценок по поводу политики России в отношении народов Кавказа. В письме Г.Г. Гагарин рассматривал целесообразность присоединения Кавказа к России и то, какие экономические выгоды может извлечь государство, обладая этим краем. Здесь же Гагарин даёт нелестный отзыв о русской администрации в крае, считая многих чиновников виновными в том, что горские народы считали для себя большим злом находиться в их подчинении. С письмом князя ознакомился лично Николай I, о чём в своём ответе уведомил его (Гагарина) военный министр А.И. Чернышёв¹⁸. Приведём небольшую выдержку из письма Гагарина: «.Я часто спрашивал себя: с какой целью наши первые завоеватели проникли в этот лабиринт бездонных пропастей и скал? На это возражают обыкновенно: горец разоряет равнину и заслуживает наказания. Положим так. Но что значит грабительство редких набегов, воровство лошадей и скота в сравнении с грабительством наших собственных чиновников, которые беспощадно и безнаказанно грабят во все стороны? Правосудие, кажется, требовало, чтобы с них начать. При всём недостатке к нам уважения и доверчивости не можем ли мы привязать к себе кавказские племена, заставив их найти собственную очевидную выгоду в нашем владычестве.»¹⁹. Князь Г.Г. Гагарин стремился представить Кавказ в роли колонии Российской империи, которая приносила бы экономические выгоды. Г.Г. Гагарин явно желал, чтобы край был бы не объектом растрат России, но источником её обогащения, как, например, Индия для Англии. Рассматривая эту сторону вопроса, он писал: «…Находясь между двумя морями, Кавказ по самому положению своему, не создан ли для произведения и вывоза? Огромные предприятия, руководимые правительством или преданные частным обществам под надзором правительства, занимали бы и содержали целые населения.»²⁰.

Главной и наиболее прочной опорой государственного единства Ф.Ф. Кокошкин считал осознание всем населением общности его политических интересов. «Для того чтобы такое сознание могло развиваться и крепнуть, – писал он, – не нужно ни этнографической, ни культурнобытовой однородности всего государства, но необходимо, чтобы интересы одних его частей не приносились в жертву интересам других, чтобы объединение было выгодно для всех и чтобы оно не препятствовало широкому удовлетворению местных нужд. А там, где местные нужды могут быть удовлетворены лишь путем местного законодательства, правильное отношение между государством и его частями может быть достигнуто лишь установлением автономии, и она в этом случае является необходимым средством для сохранения и упрочения государственного единства». По мнению Ф.Ф. Кокошкина, как бы ни была широка автономия какой-либо подчиненной области, законодательная власть русского монарха стояла выше этой автономии, и в этом заключалось достаточное обеспечение преобладания общерусских интересов, над какими бы то ни было местными, партикуляристическими стремлениями. Таким образом, автономия в России всегда играла особую роль, поскольку служила своеобразным способом сохранения ее единства²¹.

Идея разделения России на самоуправляющиеся области вовсе не была такой уж неожиданной и в среде русских консерваторов. Нечто подобное предлагал в своих дневниковых записях и Меньшиков, указывавший на то, что в идеале еще при Александре II следовало бы разделить Россию на самоуправляемые области по образцу Соединенных Штатов. «На месте царя, – писал Меньшиков, – я строго отделил бы царские обязанности, от не царских. Разделил бы Россию на сто автономных земель – штатов и возложил бы на них всю ответственность за их судьбу. На себя возложил бы только защиту государства, но зато работал бы как неукротимый лев в погоне за добычей». А другой националист, Строгонов, советовал «расчленить территорию империи на более мелкие административные единицы, предоставить местным органам большую инициативу, сократить штаты чиновников, выдвинув молодых и перспективных начальников взамен старых»²².

По сравнению с присоединением к России Закавказья включение в состав Российской империи Северного Кавказа имело свои особенности. Царизм не опасался здесь прямого иностранного вмешательства и надеялся быстро подчинить своему владычеству разобщённое и политически расчленённое до крайней степени местное население. Поэтому на Северном Кавказе более резко выявлялся завоевательный характер политики царизма и принимал более грубые формы колониальный произвол царской администрации²³. Россия, заинтересованная в утверждении за собой земледельческих окраин и выгодного владения ими, пополнения народонаселения, создания новых отраслей труда в народном хозяйстве и внедрения новых технологий в обрабатывающей промышленности, считала, что наилучшим средством для этого является их колонизация, по возможности, одновременно военная и земледельческая. Это, в свою очередь, порождало экспроприацию земель у местного населения, что неизбежно вело к возникновению конфликтных ситуаций²⁴.

Военные поселения на Кавказе не составляли округов и создавались как отдельными селениями, так и при постоянных штаб – квартирах полков и батальонов. Первые подчинялись командирам ближайших линейных батальонов, вторые – командирам тех полков и батальонов, «коим штабы принадлежат». Для «непосредственного надзора» в поселения назначались смотрители из обер-офицеров. Поселяне рассматривались законодателями не как собственники, а только как пользователи всем тем, что они получили при водворении. Только в 1839 году, по настоянию Е.А. Головина, наконец был введен принцип добровольности при переводе в военное поселение на Кавказе. По – видимому, императора убедили слова Е.А. Головина, что «оставление выслуживших 25 лет солдат на Кавказе противу желания их, может иметь и на молодых солдат невыгодные впечатления и породить в них уныние, представляя в будущем всегдашнюю разлуку с родиною». При водворении каждый поселянин получал пару волов, корову и 6 овец; земледельческие орудия, а также семена и домашнюю утварь стоимостью 320 рублей. В поселениях при штаб-квартирах эта цифра составляла 160 рублей. В течение полутора лет, которые отводились для налаживания хозяйства, поселяне и их семьи получали казенный провиант. Кроме того, во время работ на строительстве домов, расчистке и вспашке полей они получали мясную и винную порции. Был декларирован принцип лишения звания «военный поселянин» только по суду²⁵.

К середине 1840-х годов руководство убедилось в бесплодности попыток расширить и укрепить сеть военных поселений на Кавказе. В январе 1846 года было высочайше повелено «зачислить в казачьи поселения находящихся вблизи их военные поселения на Кавказе». Сравнивая военные поселения на Кавказе с поселениями и округами пахотных солдат в других регионах страны, необходимо отметить их значительные отличия. Во-первых, поселения создавались не во внутренних губерниях, а на окраинах и были призваны играть роль опорных пунктов при колонизации края. Во-вторых, учитывая эту особенность, правительство освободило военных поселян от уплаты оброка или продовольственного снабжения войск. Следовательно, в сословной стратификации государства они ближе всего находились к казачеству. Не случайно, что некоторые военные поселения на Кавказе со временем были присоединены именно к казачьим станицам. В-третьих, поселялись отставные нижние чины, а не регулярная армия или крестьяне. В-четвертых, поселения на Кавказе довольно быстро возникали и также быстро ликвидировались, т. е. не отличались стабильностью функционирования, как в других регионах страны. История военных поселений свидетельствует, что руководство достаточно четко контролировало обстановку в крае. Можно предположить, что государственная система не утратила возможностей определенных корректировок и совершенствования методов управления в рамках самодержавия²⁶.

Повышенная нестабильность и конфликтогенность присоединённого к Российской империи региона во второй половине XIX – начале XX века была обусловлена сочетанием следующих основных факторов: 1) инерцией и последствиями Кавказской войны (эта война, как и любая другая, помимо непосредственных трагических итогов, имела и более отдалённые негативные следствия – она на многие годы породила отчуждённость и недоверие между бывшими противниками); 2) конфессиональными, культурными, психоментальными различиями между коренным населением региона и представителями метрополии; 3) столкновением на Кавказе интересов России с интересами других государств, например, Турции, не терявшей надежд на укрепление своего влияния в регионе, направлявшей сюда своих эмиссаров для антироссийской агитации и деятельности; 4) неразрешённостью земельного вопроса, крайне обострённого ввиду недостатка плодородных земель, необоснованным привлечением властями в край значительного числа переселенцев из центральных губерний, конфискацией в пользу казны лесов и земель, часть которых была отведена русским офицерам, местной знати и, главным образом, казачьим войскам; 5) внутриполитической нестабильностью в самой России, любое усиление социально-политического напряжения в центре империи (например, события 1905–1907 гг.) неминуемо откликались волнениями на периферии, в частности – на Кавказе)²⁷. Политика инкорпорации земель в состав России столкнулась с различной степенью экономического, политического и культурного развития народов. Инкорпорация понимается в данном случае как более полное объединение под началом центральной власти, включение национальных окраин в единую систему правления, характерную для внутренних губерний России²⁸.

Европейский пример формирования государства – нации не имеет объективных оснований для утверждения в России. Насильственные методы в политике царского правительства встретили отпор со стороны кавказских горцев. Можно выделить некоторые направления в политике самодержавия в национальных районах: во-первых, унификация системы управления; во-вторых, формирование государственного языка в стране и вытеснение, в связи с этим из школ, прессы, местных языков и замена их русским; в-третьих, конфессиональные ограничения²⁹. Религия сохраняла своё значение в качестве главного критерия отличия русских от «инородцев». Считалось, что тип вероисповедания говорит многое об основных качествах народа и позволяет предсказать его поведение. Русская «цивилизация», обычно считавшаяся отсталой по сравнению с Западом, воспринималась «передовой» по отношению к «диким» кавказским горцам³⁰. Инородцы и иностранцы являлись особыми категориями жителей Российской империи. Неравенство прав подданных империи и иных категорий лиц, к коим относились инородцы и иностранцы, было достаточно велико. Так называемое исключительное положение обязывало административную власть (государственные учреждения) устанавливать определенные пределы гражданской свободы. Ограничению подлежал целый ряд прав и свобод. Увеличивались сроки задержания и заключения под стражу. Ограничивалась свобода передвижения и т. д.³¹.

Государство состоит из народа и ведётся правительством; и правительство призвано жить для народа и черпать из него свои живые силы, а народ должен знать и понимать это, и отдавать свои силы общему делу. Обычное государство разрешает: думай сам, веруй свободно, строй свою внутреннюю жизнь, как хочешь; тоталитарное государство требует: думай предписанное; строй свою внутреннюю жизнь по указу³². Народ – не любое соединение людей, а соединение многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общностью интересов³³. Главная задача любого государства – обеспечение достойного человеческого существования своих граждан. Объективное существование государства как политической формы организации общества и машины для подавления воли отдельных индивидов предполагает ограничения их прав, так как невозможно добиться должной реализации прав одновременно всех лиц и прав государства³⁴. «Национальная политика» в Российской империи была полностью подчинена интересам государства, осуществлялась в целях обеспечения государственной безопасности – как внутренней (сохранение стабильности и порядка), так и внешней³⁵.

В жизни любого государства могут возникнуть такие моменты, когда спокойствие признается недостаточным и поэтому, в основном восполняется временными исключительными мерами. Сущность последних заключается в расширении пределов власти административных учреждений и в ограничении гражданских свобод. Однако в России эти чрезвычайные меры становились на окраинах постоянным атрибутом властных структур, что только частично снимало напряжение в обществе, но порождало глухое и нарастающее сопротивление, которое выливалось в целую череду актов неповиновения, выраженных в разных формах, вплоть до крупных восстаний и требований отделения от государства.

В дореволюционной России широко практиковалось предоставление законодательством особых полномочий отдельным органам административной власти. Из всех чрезвычайных полномочий, предоставляемых исключительным законодательством администрации, на практике наиболее важное значение имели: право издания в порядке охраны обязательных постановлений; право административной высылки и ссылки, и, наконец, право производства арестов, обысков и выемок в порядке охраны общественного спокойствия³⁶. Полицейское начальство на Кавказе все время добивалось узаконения применения телесных наказаний. В 1888 г. оно добилось даже «одобрения» их общественным приговором представителей ряда селений. Для убеждения народа в обоснованности применения телесных наказаний царская администрация прибегала к использованию религии и ее служителей. Начальник Грозненского округа в 1896 г. писал начальнику Терской области о том, что применение наказания розгами будто бы согласуется с правилами шариата и адата³⁷.

Группа членов третьей Государственной Думы умеренно-правого направления (националисты), считала необходимым признание бесцельного притеснения инородческих элементов на окраинах, безусловно, вредным, высказывалась за предоставление хозяйственного самоуправления инородцам на окраинах…³⁸. До 1906 года «инородцы» не имели законной возможности представлять на имперском уровне свои интересы. В связи с созданием российского парламента впервые регионы и народы страны получили выборное представительство, Государственная дума стала важнейшим фактором развития политической культуры народов Российской империи и способствовала формированию новых политических элит. С появлением Государственной думы политическая жизнь Российской империи приобретает новое, достаточно четкое оформленное региональное измерение. Проблемы национального равноправия гражданских свобод, вопросы, связанные с региональным демократическим самоуправлением, дискриминацией по религиозному признаку, все эти позиции отстаивали в Думе депутаты Т.Э. Эльдарханов (I и II созыв), И.П. Покровский (II и III созыв), М.А. Караулов (II и IV созыв) от Терской области; И.И. Гайдаров (III созыв), М.М. Далгат (IV созыв) от Дагестанской области и Закатальского округа.

Ярким представителем молодой горской интеллигенции явился депутат Т.Э. Эльдарханов. По своим взглядам он был близок к кадетам, открыто поддерживал в Думе их законопроект о гражданском равенстве и совершенно не желал никаких кровопролитий, и смуты. В III Думу, благодаря активной контр агитации администрации, Т.Э. Эльдарханов не прошел на выборах. Хотя ввиду своей малочисленности депутаты от Северного Кавказа не могли кардинальным образом влиять на ход парламентских дискуссий и результат голосования, их важнейшей заслугой стало привлечение внимания к проблемам северо-кавказских народов³⁹.

Бывший туркестанский генерал-губернатор Субботич, исходя из своего личного опыта деятельности в условиях чрезвычайных правовых режимов, отмечал: «Из своей административной службы я вынес на этот счет одно только впечатление: всякое чрезвычайное положение, кроме вреда для местного населения, для государства и для власти, ничего более не приносит. Оно дает простор произволу, оно вызывает чрезвычайное озлобление. Оно толкает всякого, даже самого благонамеренного обывателя в ряды недовольных. Оно ужасно еще и тем, что дает страшную силу в руки низших агентов администрации.»⁴⁰.

Гегель определяет государство, как осуществление нравственной идеи. Нравственная идея, представляющая высшее сочетание свободы с разумным порядком, составляет природу государства, или внутреннюю цель, которую оно осуществляет в своём устройстве. Нравственный закон, вообще, есть предписание делать добро. Этот закон, освящаемый религией, истекает из разумной природы человека. Коренное различие состоит в том, что нравственный закон обязывает, а не принуждает; государственный закон обязывает и принуждает. Нравственным же называется только то действие, которое исполняется свободно, а не то, которое вынуждают исполнять. Очевидно, следовательно, что государственный закон не может быть основан на чистом нравственном законе⁴¹. Необходимо понять, что справедливость не даётся в готовом виде, и не водворяется по рецепту, а творчески отыскивается, взращивается самой жизнью. Представителям различных народов Российской империи от законов следовало требовать: 1. Чтобы они не устанавливали несправедливых привилегий – бесправия, угнетения, уравнения. 2. Чтобы установленные привилегии заведомо не попирали справедливость. 3. Чтобы вводились такие способы применения права (в управлении, самоуправлении и суде), которые гарантировали бы ограждение от произвольного и не предметного применения закона⁴².

Главное, что должно определять потенциал управленческой политики, то, что она даёт для развития свободы, какие возможности предоставляет отдельной личности, человеку. А уже как он реализует эти возможности, почему не всегда может ими воспользоваться – другая сторона проблемы, требующая специального рассмотрения⁴³. Наиболее часто нарушение гражданских прав происходит в тоталитарных государствах. Тоталитарный режим – это политический строй, беспредельно расширивший свой вмешательство в жизнь граждан, включивший всю их деятельность в объём своего управления и принудительного регулирования. Слово «тотус» означает по-латыни, «весь, целый». Важна не государственная форма, а организация управления, обеспечивающая всеобщий охват. Тоталитарный же режим держится не основными законами, а распоряжениями и инструкциями. Тоталитарный режим покоится на терроре, людям грозит: безработица, арест, тюрьма, унижение, ссылка. «Избранному» народу внушается нелепое чувство собственного превосходства над всеми другими народами; иными словами: гордыня собственного безумия и иллюзия собственного преуспеяния. Этот гипноз ин фильтрует и калечит их души, из поколения в поколение; они не понимают, откуда в них эта одержимость гордынею⁴⁴.

Российское государство, наряду со своими размерами, поражало тем, что увеличение его шло не столько за счёт планомерного расширения самого государства, сколько за счёт стихийного бегства от государства. Сопротивление государству в основном было пассивно, индивидуально и невероятно по масштабу⁴⁵. Разбои на Северном Кавказе и все остальные отрицательные явления составляли прямое следствие неустройства области в экономическом, гражданском и административном отношении. Количество разбоев в данном регионе было немногим больше числа разбоев во внутренних губерниях России, но кавказские преступления более шумно обсуждались. На Кавказе в дело шли ружья, пистолеты, пули и кинжалы, а в центральной России их заменяли дубина, цепь и топор⁴⁶. Грозный призрак «сепаратизма» и «крамолы» всегда выдвигался правительством, едва лишь общественное мнение пробовало робко заявить о необходимости для всех без исключения общегражданских и человеческих прав. Устанавливая единство, государство обязано было приобщить все свои окраины к общим благам Конституции и местного самоуправления, исключив из быта и организации окраины всё, что внушается идеей военной диктатуры, а также признать за местными языками права гражданства в школе, администрации и суде. Богатые силы, потенциал каждой национальности, гибнувшие доселе даром, должны были быть использованы для пользы и блага целых регионов, для общегосударственного блага, для человечества. Однако этого не произошло. Все окраины Российской империи тщательно «оберегались» от всего, что напоминало бы о местном самоуправлении, особенно это касалось Северного Кавказа. Вся административная власть в Терской области сосредотачивалась в одних руках. Начальник области пользовался правом губернатора с прибавкой ещё особых прав в управлении горским населением⁴⁷. Даже по признанию наместника на Кавказе, данное сосредоточение власти хорошо только в теории, на практике качественное исполнение его практически неосуществимо из-за огромного и разнообразного количества вопросов, которые безотлагательно необходимо решать⁴⁸.

Относительно правительственной власти, основное правило состоит в том, что суд и управление должны быть разделены. В Терской области данное правило не соблюдалось. Судья, как беспристрастный третий, должен быть независим от всяких посторонних влияний. Администратор должен быть погружён в общественные отношения, он является зависимой частью всей простирающейся на государство бюрократической машины. Когда эти две власти соединяются, водворяется произвол. Всякое посягательство на независимость суда искажает его значение, он перестаёт быть органом правосудия и низводится на степень простого орудия власти⁴⁹.

Очень интересны данные о расходной части бюджета Кавказской администрации. По сметам 1894–1900 гг. на дорожную часть приходилось 16 % (большей частью в военных целях), на медицинскую помощь и местные хозяйственные нужды – 13 %, на народное образование – 4 %. Итого хозяйственно-культурная часть бюджета составляла 33 %, а остальные 67 % или 2/3 всех земских расходов шли на нужды военно-полицейского и чиновничьего аппарата царизма на Кавказе⁵⁰. В 1856 году было решено вовсе освободить от ревизии Государственного контроля отпускаемые в распоряжение наместника на Кавказе средства на «чрезвычайные» и «полезные для края» мероприятия. В 1859 году в связи с реформой местной администрации и введением в действие Положения о Главном управлении наместника Кавказского Госконтроль был лишен возможности следить за деятельностью местных властей. В составе Главного управления наместника был учрежден особый контрольный департамент, не подчиненный центральному ведомству, а подотчетный начальнику Главного управления. Контрольному департаменту следовало проверять деятельность той самой администрации, частью которой он являлся. Созданная князем Барятинским система финансового управления практически освободила его от необходимости согласовывать действия с Министерством финансов: в своем распоряжении наместник имел всю совокупность доходов края, включая возможные остатки, а также гарантированные пособия на экстраординарные и «полезные» мероприятия. Контроль за расходованием средств бюджета практически отсутствовал. Этот аспект реформы управления краем вызвал больше всего недоумения у современников и исследователей ⁵¹.

В 1899 году И. Алексанов опубликовал свою статью в «Вестнике Европы», где он охарактеризовал Северный Кавказ как сырьевой придаток России: «В настоящее время весь Северный Кавказ – только производитель, – сообщал он, – поставщик сырья и производитель безгласный, бесправный, рабски подчинённый условиям, а очень часто и произволу эксплуатирующих его труд коммерческих центров. До сих пор Северный Кавказ служит ареной грубых эксплуататорских махинаций; край переполнен «пришельцами», нахлынувшими сюда, начиная с пятидесятых годов, в погоне за лёгкой наживой, млечными реками и простором»⁵². Пальм, в своей статье «Кавказские губернаторы о Кавказе» писал: «Послушать одних – Кавказ разлезся по швам, русская власть как бы способствует развитию мятежного брожения, русская государственность потерпела полное крушение. Послушать других – окраина спокойна, население лояльно, подвластные России мелкие кавказские народцы терпеливо сносят всевозможные обиды и притеснения как от русских окраинцев, угнетающих туземцев, так и от представителей русской государственной власти»⁵³.

Безусловно, понятие «народное» управление не оправдывало своего смысла на Северном Кавказе в имперский период. Необходимо было перестроить ближайшую к населению правительственную власть на новых началах. Сама Кавказская администрация, как высшая, так и областная, вполне сознавала недостатки местного управления, все неудобства, возникавшие из-за многосложности управления краем, не имеющим органов самоуправления, с местной инициативой, зачастую подавляемой властью⁵⁴. Почва для восприятия земских учреждений среди горцев Терской области уже давно была подготовлена не только всей их прошлой общественно-исторической жизнью, но также и практикою управления после присоединения их к России. После отмены крепостного права общественное управление села стало крестьянским сословным учреждением. Его распорядительным органом являлся сельский сход, а исполнительным – старшина и другие должностные лица⁵⁵. Терская область нуждалась в земском самоуправлении. На 500 тыс. горцев не было ни одной больницы, а 5 окружных врачей исполняли исключительно судебно-медицинские обязанности. На 200 тыс. чеченцев приходилась только 1 школа. Печальное положение хозяйственного управления на Кавказе усугублялось ещё тем обстоятельством в регионах с местным населением, что между администрацией и населением стоял класс переводчиков, на растлевающее влияние которого в кавказских административных и судебных учреждениях давно пора было обратить самое серьёзное внимание. Одним из сложнейших регионов империи фактически управлял класс переводчиков, введение земства во многом урезало бы его власть⁵⁶.

Российская политика на Кавказе до Ермолова носила двойственный характер. С одной стороны, периодические военные экспедиции в горы способствовали развитию враждебных отношений горцев к России. С другой – налаживались мирные отношения с горскими владетелями, они поступали на российскую службу, получали жалованье, будучи как бы представителями российской власти в своих владениях, в обмен на различные подарки и уступки; удерживали своих подвластных от нападений на укрепления и поселения на Кавказской линии. Вопрос о сотрудничестве с этническими элитами был одним из краеугольных камней не просто «национальной политики», но вообще государственного управления Российской империи. Можно по-разному оценивать и определять эту практику – как социальную комплиментарность, классовую солидарность… Но мы сталкиваемся с неоспоримым фактом: русские элитные структуры традиционно сотрудничали со своими иноэтничными «коллегами»⁵⁷.

Даже во время Кавказской войны с горцами старались наладить торговые отношения, организовывались меновые дворы⁵⁸. В то время в чеченцах поощрялось корыстолюбие, это был один из способов завоевания края. Н.А. Добролюбов писал в своих заметках: «Мы необходимо должны были развивать в горских племенах и алчность к деньгам. Мы показали им, что деньгами можно покупать разные удобства жизни, и затем дали повод думать, что деньги можно приобретать не усиленным и честным трудом, а услугами нам во вред их единоплеменникам. Теперь, в мирное время, надо внушать им уважение к чужой собственности»⁵⁹.

Назначение Ермолова было связано с изменением политики России на Кавказе – российский царизм вплотную приступил к завоеванию Кавказа, военные силы России не были отвлекаемы другими «театрами» стратегических действий⁶⁰. Среди «устроителей Русского Кавказа» особое место занимает незаурядная личность генерал-лейтенанта А.А. Вельяминова, бывшего в 1831–1837 гг. командующим войсками на Кавказской линии и начальником Кавказской области. Близкий и доверенный соратник А.П. Ермолова, Вельяминов был жёстким и умелым военачальником и администратором, глубоким и тонким знатоком Кавказа. С его именем принято связывать разработку того плана «успокоения горцев», реализация которого в конце 50-х – начале 60-х гг. XIX века привела к завершению Кавказской войны. Предлагаемая Вельяминовым жёсткая «трёхуровневая» система назначения «сверху» духовных лиц не соответствовала мусульманским традициям, но отвечала «командно – административным» целям политики монархии Романовых на Кавказе ⁶¹. К началу пореформенного периода военные действия между горцами и царскими войсками на Северо – Восточном Кавказе завершились, но внутриполитическая обстановка в крае продолжала оставаться напряжённой.

Высшее чиновничество отдавало себе отчёт в том, что военная победа не решила задачу полного подчинения края. Александр II в 1860 году писал наместнику Кавказа: «Управление горцами должно стать главной задачей текущего момента, надобно смотреть на управление горцами как на продолжение их покорения»⁶². Наместник на Кавказе, Михаил Николаевич Романов, выдвигая лозунг о слиянии колонии с метрополией, высказывал надежду на то, что «облагодетельствованные народы будут прославлять меч, заставлявший их покориться»⁶³.

Правительство видело свою главную задачу в «прочном замирении» региона, стабилизации обстановки во избежании новых антиправительственных выступлений горцев. В этих условиях административно-политическая сторона в деятельности имперских властей в регионе приобретала особое значение, выдвигаясь на первый план в ряду других мер правительства, направленных на упрочнение российской власти на Кавказе. Наместник, генерал-фельдмаршал князь А.И. Барятинский, в отчёте на имя императора особо отмечал, что «…устройство окончательного управления горскими племенами – это краеугольный камень русского владычества…» Барятинский был убеждён, что «бунт в Чечне» в 1840 году, ставший сигналом общего восстания на Восточном Кавказе, был следствием «неустройства нашего управления» и злоупотребления, истекавшие из этого неустройства. «Но, – продолжал наместник, – чтобы покорение на этот раз было окончательным, необходимо основать народное управление на новых началах»⁶⁴. Возникает вопрос о существовании у правительства концепции политики стабилизации на Северном Кавказе в указанный период. Какой-либо единый программный документ такого рода не обнаружен, но основные принципы и направления политики послевоенной стабилизации, на наш взгляд, можно реконструировать. Прежде чем переходить к анализу принципов управления горскими народами, инициированных высшими Кавказскими властями и получивших одобрение в центре, необходимо указать на существование в российских правящих кругах в XIX веке разных точек зрения на характер и возможные методы управления национальными окраинами. Высшее кавказское руководство с сожалением отмечало, что долговременный опыт показал отсутствие желаемого успеха «в водворении между горцами начал гражданской цивилизации и нравственности». Начальнику Терской области было предложено развивать среди чеченцев национальную грамотность, как единственно верный способ к образованию из горца «человека и гражданина»⁶⁵. На тупиковость попыток подогнать самобытные отношения у горских народов Кавказа под стереотипы и штампы, выработанные на основе изучения явлений западноевропейской и российской истории, осторожно указывал в одной из своих статей А.П. Пронштейн⁶⁶. Один из не установленных авторов проекта «О покорении Кавказа» отмечал, что покорение это ещё не то, всего лишь занимается место, ставится крепость и военные ходят, под прикрытием пушек и батальонов, надеясь на повиновение местных жителей. «Желая покорить людей, – писал он, – нужно же подумать и о том, чтобы они видели в покорности образованной завоевателями и пользу… Необходимо определить точно – чего мы хотим от народа. Должна существовать ясно определённая система последовательных действий, как то: 1) хорошая администрация; 2) хорошие школы; 3) хорошие дороги. Не всякий полковой командир может быть хорошим администратором. Нужно завести особое училище – собрать там 3–4 десятка способных молодых офицеров. В течение 2–3 лет они должны изучать местные языки и все сведения, относящиеся к Кавказу. Тогда из них получатся хорошие администраторы для Кавказа»⁶⁷.

Умиротворение края только силой оружия было поставлено под сомнение в 1860 году. Возникла необходимость склонить народное мнение в пользу новой власти. Взгляд этот послужил основанием изменения прежде предложенных мер и, было решено: ограничиться занятием только главных стратегических пунктов, остановить постройку мелких укреплений, отменить водворение тех станиц, которые стесняют чеченцев в земельном отношении и приводят их к негодованию. Приняли решение образовать из самих жителей земскую стражу, с хорошим содержанием и отпустить домой Донские казачьи полки. Результатом предпринятых правительством шагов стало улучшение ситуации в регионе⁶⁸.

Различные подходы в организации управления на вновь присоединённых окраинах предлагались так называемыми «колонистами», «регионалистами», «централистами». Колониалисты считали, что окраины не могут и не должны иметь русского управления, т. к. это колонии. Не следует их превращать в часть России или, как писал Н.Я. Данилевский «.уподоблять себе включённые в её государственные границы инородческие поселения». И регионалисты и централисты в качестве стратегической цели управления окраинами видели полицейскую и экономическую интеграцию России с её национальными «перифериями», установление социальной, правовой, административной однородности империи. Средства и темпы достижения данной цели у сторонников регионализма и централизма существенно разнились. Первые считали, что в силу национально-культурной самобытности каждой окраины на них невозможно в полной мере распространить российскую администрацию, законодательство и суд. Централисты, т. е. приверженцы политики унификации и русификации системы управления, суда, образования национальных окраин на российской правовой основе, считали необходимым и вполне реальным проводить интеграцию более ускоренными темпами. Регионалисты придерживались принципа постепенности в проводимых на вновь присоединённых окраинах политико-административных преобразований⁶⁹.

На Кавказе во второй половине XIX века, как правило, одерживали верх регионалистские тенденции в управлении. Регионализм в практике российского управления Кавказом означал не только существенную степень автономности управления от центральной власти, но ещё и значительные отступления от общеимперских образцов в законодательстве и структуре власти и допущение различных «особенностей» в административно-политическом устройстве на местах. Последнее обстоятельство имело особое значение для Чечни и Дагестана, где управление, как указывал военный министр Д.А. Милютин, «требовало осторожности и строгого надзора за населением, в среде которого не могли так скоро исчезнуть все следы недавней ещё смуты»⁷⁰. Регионализм на Кавказе в целом выразился в существовании института наместничества (18441882; 1905–1917 гг.), специального регионального комитета в центре по делам Кавказа – Кавказского комитета (1845–1882 гг.). В этот период в основном возобладала деконцентрация управления⁷¹.

В общероссийской системе политико-административного устройства немалую роль сыграло так называемое наместническое управление. Хотя генезис и конкретные подтипы российского наместничества мало изучены в современной исторической науке, можно, тем не менее, утверждать со всей определённостью, что одной из важных причин развития этой формы административно-ведомственного управления стало расширение империи за счёт новых территорий⁷².

Общим признаком «окраин России управляющихся на особых основаниях» было наличие там генерал – губернаторов или наместников⁷³. Важнейшим элементом российской государственности был институт генерал-губернаторства. Своего рода асимметрия государственного устройства, выражавшаяся в особенностях управления национальными окраинами, в сочетании с эффективной инкорпорацией местных элит в общероссийскую, в течение долгого времени поддерживала целостность Российской многонациональной империи. Тенденции к унификации местного управления, ставшие преобладающими в пореформенной России, наряду с «национализацией» внутренней политики и сохранением чрезвычайного режима в отдельных регионах, усиливали опасные для империи центробежные устремления⁷⁴. Интересно отметить, что в манифесте Петра I, датированном 1702 г., по существу, не проводится различие между наместничеством и губернаторством. В дальнейшем термин «наместник» продолжает существовать наравне с должностным званием губернатора и генерал-губернатора, но фактически выступает в качестве освящённого исторической традицией почётного титула⁷⁵. В царствование Екатерины II по мере увеличения числа провинций зарождается практика объединения нескольких губерний в одно наместничество. В качестве наместников обычно назначались видные сановники и вельможи, пользовавшиеся доверием императрицы. Нередко им давались чрезвычайные властные полномочия для рассмотрения гражданских и иных дел. Государство отпускало значительные денежные средства на содержание наместников, предоставляло им стражу для почётных случаев и личной охраны.

Наместническая форма правления имела своей главной целью укрепление государственной власти на местах путём централизации административной системы. В большинстве своих конкретно-исторических проявлений эта система была направлена также на подрыв основ местного сепаратизма и национальных движений. Фактически наместники оказались неподвластны Сенату и подчинялись лично царю⁷⁶. Наместничество как форма политико-административного устройства существовало в целом ряде окраин Российского государства. Помимо Украины, Белоруссии, Молдавии оно было введено в Прибалтике, Великом княжестве Финляндском и Царстве Польском. В XIX – начале XX в. режим особого наместничества с элементами административной автономии был установлен в Сибири, на Дальнем Востоке и на Кавказе. Своё наиболее яркое проявление эта форма управления нашла в Кавказском наместничестве.

В историко-типологическом плане можно выделить два подвида наместнической формы управления на Кавказе: первый хронологически относится к более раннему, а второй к более позднему периоду. В конце XVIII в. на Северном Кавказе и в Закавказье начинается крупная политико-административная перестройка. Начало имперского административного устройства на Кавказе было положено в 1785 году образованием Кавказского наместничества⁷⁷. Интересен факт, что двумя годами ранее, в 1783 году губернии Лифляндия и Эстляндия были также объявлены наместничествами.

Первое Кавказское наместничество функционально и структурно почти не отличалось от общероссийской системы провинциального управления, однако имело характерные черты военно-пограничного режима. Сенатским указом административным центром Кавказского наместничества был определён Екатеринодар. В наместничество вошли не только кавказские территории, но и оказавшиеся ещё в XVI в. в составе империи земли бывшего Астраханского ханства. Кавказский наместник имел звание «главнокомандующего войсками» и осуществлял всё руководство над гражданской властью⁷⁸.

В 20-30-х годах XIX века в условиях Кавказской войны происходит смена гражданской и военной администрации в крае. Вся полнота власти сосредотачивается в руках Главноуправляющего (одновременно главнокомандующего русскими войсками на Кавказе). 27 декабря 1844 года эта должность упраздняется и образуется второе Кавказское наместничество с центром в Тифлисе. Кавказский наместник обладал довольно широкими правами военного и административного управления регионом. Очевидно, потерпев неудачу в деле централизации местного управления, царское правительство взяло тогда курс на предоставление некоторой политико-административной самостоятельности на Кавказе⁷⁹.

После тяжёлых военных неудач 1843 и 1844 года император Николай Павлович признал необходимым дать главному начальнику обширного Кавказского края особые полномочия, как по гражданской, так и по военной части. Один из крупных деятелей наполеоновской эпохи, герой Бородино и Парижа, М.С. Воронцов в 1844 году стал во главе наместничества и управлял на Кавказе 10 лет⁸⁰.

Сравнивая управление Кавказского края с государственным управлением близкими ему по своей значимости национальными окраинами (Великим княжеством Финляндским, Варшавским генерал-губернаторством), можно прийти к выводу, что оно имело наиболее чрезвычайные формы. В законодательстве полномочия генерал-губернаторов были определены мало. С одной стороны, это не сковывало их в своих действиях, что было крайне необходимо для более гибкого и оперативного управления обычно неспокойной окраины государства; но с другой стороны, создавало достаточный простор для злоупотреблений⁸¹. Кавказское население было перегружено в земельном тягле по сравнению с внутренними губерниями России. Казна проявляла весьма умеренную щедрость в удовлетворении насущных нужд Кавказа. Допускалось заселение региона даже без всяких преднамеренных задач, иногда совершенно нежелательным элементом, в уступку политической необходимости⁸². Значительная часть расходов по управлению Кавказом шла на содержание государственного аппарата. Для того, чтобы охарактеризовать непомерную бесхозяйственность, следствием чего являлось беззастенчивое казнокрадство, достаточно привести следующий факт: весь значительный доход Закавказского края не покрывал собой даже расходов на его гражданское управление⁸³.

Наместник одновременно являлся главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом, а с 1860 года также Наказным атаманом Кавказских казачьих войск, обладающий всей полнотой военной и гражданской власти на Кавказе. Наместнику, по отношению ко всем отраслям управления в крае, были присвоены власть и права министров⁸⁴. Кавказский наместник, например, мог разрешать вопросы, относящиеся по общему правилу к компетенции министров. Также генерал-губернаторы имели право представлять доклады о делах управления непосредственно императору и получать от него распоряжения. Наиболее важные представления как министров, так и губернаторов направлялись только через генерал-губернаторов. Любое новое распоряжение или закон, касающийся данного края, не мог быть введён в действие без предварительного заключения от генерал-губернатора⁸⁵. Кроме того, наместнику предоставлялось право лично разрешать дела, превышавшие министерскую власть, вносить их в Комитет министров.

По представлению наместника на Кавказе, был издан весьма важный указ (№ 45270), позволявший ему корректировать распространение на край общих для империи административных мер: они могли быть приняты лишь при соответствии их условиям края, в противном случае наместнику предоставлялось право самому решать, целесообразно ли их применение, о чём он докладывал Председателю Кавказского Комитета. Тем самым была достаточно широко очерчена независимость наместника по отношению к этому центральному правительственному органу. Указ предоставлял также наместнику право вводить «постепенно, по ближайшему его усмотрению и по мере имеющихся средств» общие для империи законоположения⁸⁶.

Специфика управления отдельными национальными окраинами определялась местными задачами царизма⁸⁷. В Кавказском наместничестве сочетались властные гражданские и военные прерогативы управления под верховным контролем царского правительства. В этой своеобразной форме правления причудливо сливались принципы единоначалия, элементы административной автономии и высшего бюрократического органа типа центрального министерства. Однако автономные начала власти наместника оказывались сильно ограниченными, поскольку существовавшие при нём Особый совет и канцелярия были подконтрольны императору и подотчётны Государственному Совету. В идеале кавказский наместник как бы выполнял функции «коллективного министерства», но в реальности должен был подчиняться центральному правительству. Император дал право наместнику «в виде опыта» образовать Главное управление делами Кавказа, а также других учреждений; эти временные полномочия периодически продлевались, но в то же время заставляли наместника «не расслабляться» и следить за ситуацией в крае⁸⁸.

В середине XIX века внешнеполитическая ситуация для России стабилизировалась и она могла уже все свои усилия направить на улучшение внутриполитической ситуации. Внешнеполитическая программа русского правительства конца 50–60 г. XIX века была сформулирована А.М. Горчаковым в циркулярной депеше русским послам за границей (для передачи соответствующим правительствам) от 21 августа 1856 года. В ней содержалось облетевшее мир выражение: «Россия не сердится, она сосредотачивается». Это означало, что Россия собирается с силами, сосредотачивает внимание на экономических и политических вопросах, связанных с внутренним развитием государства⁸⁹. В этом же году Отдельный Кавказский корпус был преобразован в Кавказскую армию с большим аппаратом управления⁹⁰. Учреждение Кавказского наместничества повлекло за собой изменение в порядке управления краем со стороны правительственной власти. IV Временное отделение было закрыто, а Комитет по делам Закавказского края с 3 февраля 1845 г. получил название Кавказского. Создание подобных комитетов (оба Сибирских комитета, Комитет по делам Царства Польского и т. д.) являлось известным компромиссом между окраинной автономией и централизаторскими тенденциями абсолютизма.

Кавказский комитет был создан на правах особого министерства, входившего в Государственный Совет⁹¹. Являясь для Кавказа органом высшего управления и надзора за местной администрацией, он нередко выполнял и законодательные функции. В 1845 году высочайше было приказано вносить в Кавказский комитет все дела по законодательной части и по устройству Кавказского края, которые превышали власть министров и главноуправляющих. Однако крайне редко законодательные проекты кавказских военных управленцев не визировались данным комитетом. В большинстве случаев проекты «региональных законов» составлялись кавказскими чиновниками, зачастую не имевших юридического и даже высшего образования, но комитет их поддерживал, в связи с тем, что они «лучше ознакомлены с бытом и нравами управляемого ими населения»⁹². Контроль над кавказской администрацией со стороны Петербурга был весьма слабым. В середине XIX в. центральные органы, в том числе и Кавказский комитет, не располагали экспертами, знакомыми с кавказской проблематикой и способными профессионально оценить деятельность региональной администрации. Министрам – членам комитета просто не хватало времени и сил на то, чтобы глубоко вникать в вопросы управления Кавказом. В связи с этим деятельность Кавказского комитета зачастую приобретала сугубо формальный характер. Один из современников оставил такое описание его заседаний: «Что такое этот комитет? Тот же Комитет министров, за исключением нескольких министров, без единого специалиста….с канцелярией из лиц, не бывших на Кавказе. С самого учреждения оного заседания происходили так, что иногда после Государственного Совета или Комитета министров объявлялось заседание Кавказского комитета. Утомлённые члены снова усаживались, и Бутков (управляющий делами Кавказского комитета) приносил груду накопившихся дел и с величайшим цинизмом и ловкостью дьячка «на почтовых», бормотал заглавие дел и проекты резолюций, а иногда и прочитывал некоторые представления наместника, причём, к удовольствию членов, перескакивая целые страницы. Затем заседание объявлялось конченным, и канцелярия облекала в форму журнала проекты резолюций, всегда согласных с мнением наместника»⁹³.

Среди центральных учреждений, в функции которых входило обустройство жизни населения на окраинах империи, имелись различные управления Министерства внутренних дел: Переселенческое управление (с 1905 г. вошло в состав самостоятельного Главного управления землеустройства и земледелия), Управление по делам о воинской повинности, Главное управление по делам местного хозяйства, Главное управление духовных дел иностранных исповеданий (1810–1817, 1824–1832), а с 1832 по 1917 г. – Департамент духовных дел иностранных исповеданий. Ряд территорий на окраинах Российской империи находился в ведение военного ведомства. В 1866 г. в составе Главного штаба Военного министерства для военно-административного управления территориями Кавказа было образовано Азиатсткое отделение (в 1867–1903 и 1910–1918 гг. – Азиатская часть, в 1903–1910 гг. – Азиатский отдел). В функции этого структурного подразделения входило управление военными округами азиатской части России, устройство здесь укреплений и путей сообщения, охраны границ России, организация военно-народного управления на Кавказе, в Казахстане и Средней Азии, сбор сведений о военном и политическом положении сопредельных с Россией азиатских государств и т. п. Близкие задачи решал Департамент таможенных сборов (1864–1917), Отдельный корпус пограничной стражи, находившийся в ведении Министерства финансов, а также Азиатский департамент Министерства иностранных дел, ведавший управлением народами пограничных районов Кавказа, Казахстана и Астраханской губернии до середины XIX века⁹⁴.

6 января 1846 года высочайше утверждённые особые правила сформулировали права кавказского наместника. Во всех случаях, когда власть считалась превышенной, и требовалось разрешение или утверждение царя, наместник должен был обращаться к председателю Кавказского комитета. Последний, в зависимости от характера дел, докладывал их царю либо вносил на предварительное рассмотрение комитета. В данном случае известное совпадение прирегатив наместника и функций Кавказского комитета нейтрализовалось тем, что циркуляры и распоряжения комитета должны были быть санкционированы наместником, без согласия которого не могло действовать на территории края ни одно из предписаний комитета. Тем не менее, на протяжении всего времени существования шло подспудное, а подчас и явное противодействие двух силцентралистской и региональной⁹⁵.

Постепенно происходит сокращение военных и гражданских функций кавказского управления. После разгрома мюридизма царское правительство взяло курс на ликвидацию Кавказского наместничества, утратившего своё прежнее значение, и в 1882 г. его упраздняют вместе с Кавказским комитетом⁹⁶.

По мнению краеведа В.П. Погожева, «…Метрополия невежественно трактовала Кавказ, как доступного для разных опытов клинического больного, как в известном анекдоте о не державших тела лошадях, где остроумные естествоиспытатели пичкали их разной аптекой, забывая простое средство – овёс»⁹⁷. Видный государственный деятель России периода либеральных реформ 60–70 гг. XIX в. Д.А. Милютин рекомендовал проводить на Кавказе такую политику, при которой горцы были бы «…убеждены в неприкосновенности их религии, обычаев, образа жизни. Мы должны всеми силами стараться согласовать наше владычество с интересами самих горцев – как материальными, так и нравственными»⁹⁸. В 1866 году в Терской области горцев обложили земскими сборами, хотя сами земства на областной территории не были введены. В России земские учреждения были созданы ещё в 1864 году. Для того, чтобы земства стали функционировать на Северном Кавказе, необходимо было местных князей в официальном порядке приравнять к русскому дворянству, а это принесло бы государственной казне немалые расходы на льготные выплаты, также боялись и усложнения политической обстановки в крае, если власть, хоть и частично, окажется в руках у горцев, поэтому с открытием земств затягивали.

В своих отчётах императору И.И. Воронцов – Дашков высказывался за большее доверие местному населению со стороны центральной власти. Он считал недопустимым затягивать далее введение в регионе земского самоуправления. И.И. Воронцов – Дашков придавал большое значение созданию условий приёма на государственную службу (военную и гражданскую) местных уроженцев. Речь идёт о применении единых требований к отбору кандидатов независимо от национальной принадлежности. Он справедливо замечал, что отказы от приёма или даже увольнение со службы, воспринимаются единомышленниками кандидата или уволенного всегда остро, затрагивая национальное самолюбие⁹⁹. По своим политическим взглядам это был один из самых прогрессивных управленцев на Кавказе. Наместник и его окружение не считали, что в кавказской администрации должны быть только русские. Более того, они признавали, что «туземцы в составе администрации, особенно на низших должностях не только полезны, но, безусловно, необходимы «знание условий края, бытовой стороны и местного языка делают их назначение неизбежным». Суть вопроса, по мнению местных властей, заключалась в том, чтобы вести отбор и контроль над лицами, допущенными к административной деятельности, найти оптимальное соотношение в кавказской администрации русских и представителей местного населения. Это соотношение должно быть таково, чтобы не было преобладания коренного населения, чтобы его представители не допускались к высшим должностям. Но, такая точка зрения не встречала одобрения в Петербурге. Требовалась полная русификация аппарата. На этой почве накануне Первой мировой войны возникало масса трений между кавказской администрацией и высшими государственными учреждениями Российской империи¹⁰⁰.

Первым наместником на Кавказ был назначен Воронцов М.С. в 1844 г., затем Муравьёв Н.Н. в 1854 г., Барятинский А.И. в 1856 г., великий князь Михаил Николаевич в 1862 году¹⁰¹. Назначение на пост военного министра (9 мая 1861 г.) дало возможность Д.А. Милютину приступить к составлению подробной программы реформы армии¹⁰². Александр II был в основном согласен с главными положениями военно-окружной реформы, предложенной Милютиным, однако военно-административная верхушка, воспитывавшаяся в дореформенный период, буржуазные реформы считала ошибкой и временной мерой для успокоения общественного мнения, нередко она саботировала проведение реформ на местах.

Для подготовки проведения военной реформы Д.А. Милютин поручил отчитаться о проделанной работе всех крупных военных чиновников, чтобы получить общее представление о состоянии дел и наметить план конкретных дальнейших действий. Однако, все члены императорской фамилии, занимавшие крупные посты в военном аппарате (великие князья Михаил Николаевич и Николай Николаевич), а также единственный тогда фельдмаршал, главнокомандующий Кавказской армией князь А.И. Барятинский – не прислали своих отчетов¹⁰³.

Реализуя идеи о необходимости преобразований, правительство Александра II провело серьезную перестановку кадров в высшем эшелоне кавказской администрации. В управлении Кавказским наместничеством на место старых боевых генералов, искавшим по отношению к горцам «в одной только силе опору», пришли более умеренные чиновники, которые «хотели достичь цели правительства (т. е. замирения края и установления гражданской системы управления на Кавказе) другими, сообразно с духом времени и христианской цивилизации, методами». В 1862 г. ушел в отставку наместник Кавказа фельдмаршал А.И. Барятинский. Конфликт между начальником Терской и Кубанской областей, «покорителем» Кавказа Н.И. Евдокимовым и его помощником князем Д.И. Святополк – Мирским был разрешен императором в пользу последнего, назначенного начальником Терской области. В конце 1864 г. граф Н.И. Евдлокимов был отправлен в отставку и с должности начальника Кубанской области, а вместо него назначен Ф.Н. Сумароков – Эльстон – администратор более либеральных взглядов. Начальник Главного штаба Кавказской армии генерал Карцов, начальник Горского управления Кавказского наместничества полковник Старосельский, начальник Терской области генерал М.Т. Лорис-Меликов и другие стали «проводниками» политики реформ на Северном Кавказе¹⁰⁴.

Когда император назначил своего брата Михаила Николаевича наместником, тот был в явном смущении от столь ответственной предстоящей работы. Будущий наместник в приватном разговоре говорил министру внутренних дел, что не готов к той задаче, которую исполнять призывается. По свидетельству министра, великий князь Михаил Николаевич «…сидел, как обречённая жертва, безмолвно. Два раза обнимал меня со слезами на глазах при прощании…»¹⁰⁵. М.Т. Лорис-Меликов, служивший на Кавказе под руководством Михаила Николаевича, отмечал его слабые организаторские способности. «Не доверяя собственным способностям, – писал Михаил Тариелович в одном из своих писем, – Великий Князь Михаил Николаевич охотно подчинялся влиянию всех окружающих докладчиков своих, адъютантов и прочее. А так как все эти лица руководствуются различными убеждениями и домогаются разных и часто противоположных целей, то можно представить себе тот сумбур и ту непоследовательность, которыми отличаются все действия августейшего князя…»¹⁰⁶.

В то время Кавказ был как бы государством в государстве. В его столице Тифлисе вокруг наместника формировались группы, старающиеся подражать стилю жизни императорского окружения. Существовал свой двор, приемы, система дворцовых должностей, свита, выезды по парадным дням. Члены Совета наместника в шутку любили называть себя «министрами»¹⁰⁷. Царские власти считали, что «Кавказ не может окупить роскошь Наместничества в Тифлисе и особого министерства в Санкт – Петербурге» ¹⁰⁸. Специальным Указом царя от 29 января 1882 года Кавказское наместничество было упразднено, а в следующем году введено в действие «Учреждение управления Кавказского края» от 23 апреля 1883 г., вновь подчинившее отдельные отрасли управления этой окраиной ведению надлежащих министерств. Управление всем краем было вверено Главноначальствующему гражданской частью на Кавказе, который вместе с тем был и командующим войсками Кавказского военного округа и являлся войсковым атаманом Кавказских казачьих войск ¹⁰⁹.

Упразднение наместничества означало признание достижения достаточно высокой степени интеграции данного региона в систему общеимперского законодательства и общеимперских учреждений¹¹⁰. Правительство страны рассудило, что «…Ставить весь Кавказский край вне общих законов, существующих в государстве, едва ли было бы справедливо. В случае необходимости достаточно было ходатайствовать об объявлении той или иной местности в положении усиленной охраны»¹¹¹.

Высшее общее руководство всеми подразделениями военно-народного управления в период преобразований 1883 года временно оставлялось за военным министерством; затем было переведено в министерство внутренних дел и в конечном итоге снова возвращено в военное министерство¹¹². С 1 июля 1887 года военный министр признал возможным согласиться на возвращение в своё ведение всего горского населения, живущего в Кубанской и Терской области из МВД, под управление Военного ведомства, располагавшему большим числом войск для усиления надзора за горцами¹¹³.

Во времена наместничества Кавказ, по существу, не входил в ведение центральных государственных учреждений. Наместник обладал особыми правами в законодательной, административной и финансовой сферах. Теперь же законодательные инициативы, касавшиеся Кавказа, должны были в общем порядке вноситься в Государственный Совет. 26 апреля 1883 года было утверждено «Учреждение управления Кавказского края». Все должностные лица и установления Кавказского края должны были руководствоваться в своих действиях общеимперскими законами в части, не противоречащей «Учреждению управления Кавказского края». Однако все действия административных и общественных учреждений и должностных лиц подлежали надзору со стороны Главноначальствующего на Кавказе¹¹⁴.

В 1882 году главную должность на Кавказе занял А.М. Дондуков – Корсаков, в 1890 году его сменил С.А. Шереметев, с 1896 года должность Главноначальствующего досталась Г.С. Голицыну. В 1887 году Главноначальствующему на Кавказе была возвращена часть полномочий упразднённого наместника. В1897-1898 гг. правомочия Главноначальствующего в самой сложной своей части были приравнены к полномочиям наместника на Кавказе. Кавказское наместничество было восстановлено Указом от 26 февраля 1905 года¹¹⁵.

В 1905 году наместником был назначен И.И. Воронцов – Дашков, а в 1916 году его на посту сменил великий князь Николай Николаевич. После прокатившейся по стране революционной волне 1905 года в Государственной Думе выступил с докладом о положении на Кавказе представитель И.И. Воронцова – Дашкова, барон Нольде, который с высокой трибуны заявил, что прошедшие события показали кавказских мусульман, как наиболее стойких и верных правительству на Кавказе. «Если на Кавказе русской власти нужно на кого-нибудь опираться, – то только на мусульман, – заявил представитель наместника»¹¹⁶.

Назначенному в 1882 году Главноначальствующему Кавказом князю Дондукову-Корсакову было поручено упростить систему правления краем и сократить расходы. Однако проекты реформ, намеченных Главноначальствующим, как то: упразднение военно-народного управления, переустройство сельского управления, не получили в Петербурге дальнейшего движения и под тем или иным предлогом возвращались обратно, зачастую в силу защиты государственного казначейства от излишних расходов, но в явный ущерб действительным потребностям коренных жителей Кавказа. Подобное отношение центрального правительства привело к возникновению в крае некоторых сепаратистских тенденций¹¹⁷.

Революционный подъём 1879-80 гг. в России сменился реакцией, которая в центре проявилась в политике контрреформ, на окраинах страны – в усилении колониального гнёта¹¹⁸. В рамках известной политики «контрреформ», в целях дальнейшего усиления контроля над многочисленным горским населением, сохранившим стремление к сопротивлению чуждым для него законам, был применён режим полицейского надзора. Вместо упразднённого Ставропольского губернского жандармского управления, под надзором которого находилась и Терская область, учреждалось Терское областное жандармское управление, которое располагалось в г. Владикавказе¹¹⁹. Смена курса национальной политики была окончательно закреплена при Александре III, в виде политики «русификации». Подводя политические итоги его царствования, председатель Комитета министров Н.Х. Бунге писал: «Император Александр III резче прежнего поставил начало “Россия должна принадлежать русским”. В этом проявилось без сомнения одно из стремлений не только русского общества, но и нашего времени. Во второй половине XIX века космополитические взгляды конца XVIII и первой половины XIX столетия постепенно уступали сначала идее национальности, а потом стремлению преобладания одних племён над другими или поглощению слабейших племён господствующими…». На первый план в государственной идеологии, потеснив «имперскую» политическую идею, которая требовала, прежде всего, лояльности всех подданных без различия национальности и веры своему императору, вышла идея «национальной монархии», где русский царь должен править русскими подданными.

В правительственных кругах многие понимали значение произошедших изменений, но не все их одобряли. Спустя некоторое время после своей отставки М.Т. Лорис-Меликов в беседе с А.Ф. Кони вспоминал: «Я говорил новому государю: “Под знаменем Москвы вы не соберёте всей России, всегда будут обиженные. Разверните штандарт империи, – и всем найдётся равное место”…Опасна возможность разложения на составные части России. Прежние государи это понимали и щадили окраины…»¹²⁰.

Колониализм был неизбежен. Потому как неизбежна страсть человека к открытию окружающей земли. Чаще всего эта страсть изначально соединялась с государственным расчётом на приобретение новых владений и грабёж их, как это было, например с Колумбом. Иногда вначале следовало открытие, а потом завоевание и грабёж. Затем сочиняются «сказки» про мужественных первопроходцев – романтиков и кровожадных дикарей – аборигенов. Затем – про бремя белого человека и дикарей, которые не понимают собственного счастья от принесённой им цивилизации. И, как правило, никто себя не спрашивает: а нас просили?. В общем, колониализм есть колониализм. Однако, как бы жестоко ни строились империи, на какой-то длинный период они становились оплотом мира и добрососедства¹²¹.

Политика воинствующего национализма, презрительного, высокомерного отношения к горским народам, варварские методы борьбы для их успокоения приняли невиданные масштабы и глубину в конце XIX века¹²². Наиболее точно это время могли бы охарактеризовать стихи А.С. Пушкина:

Бурное время второй половины 90-х совпало с «царствованием» на Кавказе недалёкого и самонадеянного, каких знал край, ставленника царя князя Г.С. Голицына. Немало претерпело кавказское население бед и унижений от этого самодура, ненавидевшего нерусские народы. Г.С. Голицын в своих взглядах был не одинок на Кавказе. Его политический двойник в Терской области С.В. Каханов (начальник области с 1889 по 1900 гг.) не отличался ни большим умом, ни большим уважением к горцам¹²⁴. Необходимо заметить, что голицынское управление краем являет собой модель того, как не надо управлять Кавказом. Именно с этим администратором связаны наиболее дискриминационные меры в отношении населения края, затрагивавшие их религиозные и национальные чувства. Тем не менее, кавказская администрация не была удовлетворена мизерностью своих полномочий. Г.С. Голицын не раз поднимал перед правительством вопрос о предоставлении ему прерогатив, свойственных кавказским наместникам, по управлению краем. Настойчивость князя Г.С. Голицына привела к утверждению 3 марта 1897 года новых правил о правах и обязанностях Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе. Акцент в них делался на административные функции в области управления – практически неограниченное право ревизии и надзора, использование в необходимых случаях «силы закона».

Характерно, что выдвигавшиеся в правительственных сферах в 1890-х и 1900-х гг. проекты жесткой и быстрой «русификации» национальных окраин обычно встречали сопротивление, как в Комитете министров, так и в различного рода Особых совещаниях. Но, несмотря на это, сторонники прагматичного подхода к решению проблемы укрепления единства Российской империи не смогли изменить жесткий, прямолинейный характер национальной политики правительства. Став министром и получив от императора определенный «карт-бланш» на проведение реформ-уступок благонамеренному обществу, П.Д. Святополк – Мирский естественно попытался в числе прочего пересмотреть принципы политики правительства в отношении нерусского населения национальных окраин. В изданном 12 декабря 1904 г. по его инициативе указе «О предначертаниях и усовершенствованию Государственного порядка» содержалось обещание в ближайшее время пересмотреть правовое положение «инородцев» и «иноверцев». Довольно быстро петиционная кампания охватила весь Кавказ. В петиции кавказских мусульман, представленной в Комитет министров в начале 1905 г., говорилось о необходимости уравнения в правах с остальным населением России, о свободе образования и печати на родном языке, введении земского самоуправления, ликвидации остатков крепостной зависимости крестьянства, выборности духовенства и возвращения церковных имуществ (вакуфов)¹²⁵.

Поставив в августе 1904 г. перед императором вопрос об изменении политики правительства в отношении населения национальных окраин, Святополк – Мирский не смог проигнорировать сложившуюся на Кавказе критическую ситуацию. «Насчет Кавказа был разговор, – записала в дневнике Е. Святополк – Мирская, – он (император) все не может решиться Голицыну сказать. Пепка (П.Д. Святополк – Мирский) посоветовал ему написать: «А то он вас перекричит». Государь сказал: «И я умею кричать, а что же я ему напишу? Что я не хочу, чтобы его там убили? А он мне ответит, что он хочет пожертвовать жизнью». В конце сентября 1904 г. докладывая «об ужасном положении Кавказа» министр, получил согласие Николая II о замещении Г. С. Голицына, который после покушения на него армянских революционеров фактически покинул свой пост и уехал в Петербург. Наконец 19 ноября Николай II сообщил П.Д. Святополк – Мирскому, что «…сказал Голицыну, чтобы он больше не ехал на Кавказ и. что Голицын ужасно обрадовался».

В конце 1904 года Николай II согласился на отставку П.Д. Святополк – Мирского с поста министра внутренних дел, предложив ему должность наместника на Кавказе. Однако, чуть позже, Святополк – Мирский не только не получил обещанного ему назначения на Кавказ, но даже не услышал традиционной благодарности царя за верную службу государю и отечеству. Николай II расстался с ним более чем сухо. Несомненно, события 9 января 1905 г. послужили поводом для отставки П.Д. Святополк – Мирского, официально последовавшей 18 января 1905 г. Скорее всего, Николай II ждал подобного предлога, чтобы уничтожить политические перспективы Святопаолк-Мирского¹²⁶.

Обострение ситуации на Кавказе убедило Николая II, наконец, принять решение. 25 февраля 1905 г. император подписал Указ «О восстановлении должность наместника Кавказского». На должность Наместника был назначен граф И.И. Воронцов – Дашков, который наделялся особыми полномочиями, как в гражданской, так и в военно-полицейской сфере управления. Предложение Святополк – Мирского назначить на Кавказ Воронцова – Дашкова, вероятно, было обусловлено тем, что он принадлежал к тому же кругу петербургской «либерально настроенной» сановной бюрократии, куда входил и сам министр¹²⁷.

Наместник, в силу своих полномочий, брал на себя большую ответственность за дальнейшую судьбу многочисленных народов, населявших Кавказ. Как писал в последствии граф И.И. Воронцов – Дашков, «.опыт централизации управления Кавказом из С. -Петербурга, с учреждением на месте должности Главноначальствующего гражданской частью с расширенной несколько властью обычного генерал-губернатора, длившейся свыше двадцати лет, дал довольно печальные результаты. Кавказ, вместо того чтобы идти по пути развития за центром империи, отстал от него, и вина в этом лежит не на местной кавказской власти, а на центральных учреждениях»¹²⁸. Резкие попытки местного начальства привлечь внимание Петербурга к нуждам Кавказа встречали явное недовольство. «Только благодаря личной настойчивости, – писал позднее И.И. Воронцов-Дашков, – некоторым Главноначальствующим удавалось доводить свои предложения до высших законодательных учреждений, и то, по преимуществу, в сфере усиления той же власти их по общему надзору и сохранению порядка»¹²⁹.

Воронцов-Дашков выступал за проведение на Кавказе земской реформы, в ходе которой должно быть введено земское самоуправление. Граф И.И. Воронцов – Дашков, обвиняя своих предшественников в том, что единственным средством борьбы с беспорядками и преступностью в крае они избрали «крайнее усиление карательных мер», которые не уменьшили преступность в крае, считал, однако, что в сложившихся условиях репрессивные и охранительные меры неизбежны. В планах его ближайших действий значилось: широкое применение административной ссылки; поголовное разоружение населения; ассигнование средств для вознаграждения лиц, выдавших преступников. Наместник выступал с требованием увеличения контингента войск на Кавказе, где, как он считал, «мирное развитие можно поддерживать только при наличии достаточного числа войск». Воронцов – Дашков требовал вернуть выведенные на западные границы с Кавказа три пехотные дивизии или заменить их другими.

В Российской империи правила оборота оружия среди населения разрабатывались и принимались высшими должностными лицами. Так, 17 августа 1884 года Главноначальствующим гражданской частью на Кавказе было утверждено Обязательное постановление о продаже, хранении и ношении боевого огнестрельного оружия в Кавказском крае. В указанном постановлении о продаже, хранении и ношении боевого огнестрельного оружия говорилось, что всем, за исключением тех, кому это особо разрешено, воспрещено хранение и ношение боевых ружей усовершенствованных систем. Продажа и покупка огнестрельного оружия, состоящего на вооружении войск, запрещалось. Ввоз в пределы Кавказского края оружия целыми транспортными средствами разрешался каждый раз соответствующим губернатором или начальником области. Торговцам оружием не разрешалось продавать боевое огнестрельное оружие усовершенствованных систем лицам, не предоставившим разрешительных свидетельств на право иметь такое оружие, выданных полицией. Для провоза в Кавказский край партии оружия, помимо получения по месту отправки свидетельства о неимении препятствий к его отправке, требовалось, в соответствии с циркуляром Департамента Полиции № 2732, от 16 июля 1892 года, разрешение соответствующего губернского начальства Кавказского края¹³⁰.

Главноначальствующим гражданской частью на Кавказе 1 июля 1899 года было издано новое Обязательное постановление (в дополнение к Обязательному постановлению от 17 августа 1884 года). Его целью было установление «надлежащего контроля за торговлей боевым огнестрельным оружием и уменьшением, по возможности, количества оружия, обращающегося в руках неблагонадежных лиц». В соответствии с данным Обязательным постановлением все ранее выданные разрешительные свидетельства на право продажи, хранения и ношения боевого огнестрельного оружия с 1 сентября 1899 года признавались недействительными. Содержатели оружейных магазинов, оружейники, продавцы и все лица, владеющие оружием, обязаны были до 1 декабря 1899 года получить новые разрешительные свидетельства, действующие в течение одного года и подлежащие ежегодному возобновлению. Выдавались свидетельства губернаторами, либо по их поручению, уездными и окружными начальниками и полицмейстерами. Свидетельства должны были содержать в себе сведения о том, кому именно, в каком количестве и какого рода оружие разрешается иметь (с указанием системы и № оружия), а также боеприпасов.

После 1 декабря 1899 года огнестрельное оружие, хранящиеся у кого-либо без соответствующего разрешительного свидетельства, боеприпасы и принадлежности к нему, должны были изыматься и реализовываться с обращением вырученных средств в доход государства. Предписывалось вести строгий учет в специальных книгах выданных разрешительных свидетельств на право продажи, хранения и ношения оружия. По окончании каждого календарного года копии с этих книг должны были представляться в канцелярию Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе.

Следует особо подчеркнуть, что в Российской империи достаточно тщательно и строго подходили к выдаче свидетельств на право торговли, приобретения и ношения оружия. Таким образом, на Кавказе, как и по всей Российской империи, в конце XIX века была создана достаточно эффективная система контроля за оборотом оружия, являвшаяся одним из главных средств предупреждения тяжких преступлений¹³¹. С конца 1905 г. большая часть губерний и областей Кавказа были объявлены на военном положении. Главным средством восстановления порядка являлось подавление волнений военной силой¹³².

1881 год обозначен в нашей отечественной истории в качестве рубежа, разделившего вторую половину XIX века на две исторические эпохи. В правительственной политике усиливается тенденция к централизации управления, и потому поднимается вопрос о допустимости такой формы управления, как Кавказское наместничество. Берёт верх стремление нейтрализовать излишнюю самостоятельность кавказской администрации, которая, как считало правительство, оставляла регион вне сферы распространения внутренней политики центральных ведомств и учреждений, или, как писали тогда, «высших установлений империи». И хотя мнения по поводу ликвидации Кавказского наместничества разделились, тем не менее, в ноябре 1881 года упраздняется должность Кавказского наместника. Параллельно упразднялись должности помощника наместника, начальника Главного управления и его департамент. Вместе с ними был упразднён и Кавказский комитет, как утративший свои функции, а его дела переданы в компетенцию Комитета министров¹³³. Отмена наместничества и учреждение на Кавказе в 1882 году должности главноначальствующего гражданской частью с несколько расширенными по сравнению с генерал-губернаторскими полномочиями не создало, вопреки ожиданиям, условий для ускорения экономических и социальных процессов. Главноначальствующие имели особые права лишь в сфере пресечения нарушений общественного и государственного правопорядка. Они могли только ставить вопросы перед соответствующими ведомствами, и вынуждены были вести сними длительную и, зачастую безнадёжную переписку. Многие проекты, не встречающие понимания в центре, были провалены: например, упразднение военно-народного управления, прекращение обязательных и зависимых отношений крестьян, переустройство сельского управления. Деятельность ведомств, которые не были поставлены в прямую зависимость от главноначальствующего, такие как народное просвещение, земледелие, государственных имуществ совершенно перестало сообразовываться с местными условиями¹³⁴.

Итоги периода 1881–1888 гг. для Кавказа были противоречивыми. Если для Закавказья в результате ликвидации наместничества и роспуска Кавказского комитета были установлены общероссийские формы взаимодействия между государственными органами и региональной администрацией, то на Северном Кавказе аналогичные преобразования практически зашли в тупик. К концу 1880-х годов весь этот регион вновь оказался под контролем военного ведомства. Таким образом, с точки зрения послевоенной Петербургом установленной задачи унификации по общероссийскому образцу форм взаимодействия северо-кавказской администрации с центральными государственными органами, произошёл даже определённый откат назад, поскольку было полностью восстановлено значительно ослабленное к началу преобразований влияние военной администрации на коренное население Терской и Кубанской областей¹³⁵.

Возникла парадоксальная ситуация: горцы, совершившие своего рода демократическую революцию, введя институт общественного самоуправления, ограничивавшего власть князей и феодалов, после долгих лет борьбы лишились этих завоеваний. Для горцев это было не просто неравноправие – величайшая несправедливость и трагедия, негативно сказавшаяся на их национальном самосознании. Объективная неизбежность злоупотребления властью оборачивалась тем, что нередко горцы весь гнев из-за своего бесправного положения обрушивали не на прямых виновников, а на русских в целом в силу того, что они пользовались большей свободой в решении внутренних проблем. Такое административное неравноправие имело результатом не только ущемление развитого чувства национального достоинства, но и привело к формированию у одних – высокомерного отношения, у других – приниженного. Наслоение несправедливостей на фоне внедрения чуждых норм, регламентировавших каждый жизненный шаг горцев, означало для них постоянное насилие, это был важный морально-психологический момент русско-чеченских отношений¹³⁶.

Под воздействием первой русской революции Кавказское наместничество вновь возрождается. Опасаясь новых национальных потрясений в крае, правительство назначило в 1905 году в качестве наместника графа И.И. Воронцова – Дашкова. Новый глава военной и гражданской власти региона сохранил все прежние «объединённые полномочия всех министров на Кавказе». Согласно царскому указу от 26 февраля 1905 года, наместник становился членом Государственного Совета и Комитета министров. Однако парадокс заключался в том, что местные органы власти не были изъяты из подчинения центральных министерств. В то же время глава кавказской администрации наделялся правом по своему усмотрению проводить в жизнь министерские циркуляры и распоряжения или выносить их на рассмотрение в Комитет министров. Одновременно, по этому же указу, из подчинения наместника изымались учреждения государственного банка и центральных контрольных и судебных инстанций, по отношению к которым он пользовался правами министра юстиции.

В предоктябрьское время, в условиях перехода от абсолютизма к конституционно-монархическому строю, российские наместники лишились представительства в упразднённом Совете министров и Государственном Совете. Вместе с тем наместники (в том числе и Кавказский) сохранили право на карательные и чрезвычайные меры. В случае необходимости они могли наказывать и даже высылать в административном порядке провинившихся¹³⁷.

В Российской империи в середине XIX в. существование регионов с преобладающим нерусским населением постепенно превращалось в сознании правящей элиты в угрозу сепаратизма и развала империи. В результате правительство всё дальше уходило от прежней политики толерантности и прагматизма в отношении национальных особенностей многочисленных нерусских подданных русского царя¹³⁸. На первый план в государственной идеологии вышла доктрина «официального национализма» с лозунгом «Россия должна принадлежать русским». Суть нового курса, окончательно оформившегося при Александре III, заключалась в политике русификации – целом комплексе мероприятий, направленных на достижение социально-экономической, административно – правовой и культурной интеграции национальных окраин¹³⁹.

Уже с 60-х годов правительство пришло к заключению, что муфтия-ты являются могучим оружием для сплочения мусульман, известного их обособления, а также упрочения ислама и возвеличивания его, в глазах проживающего совместно с мусульманами инородческого мусульманского населения. В соответствии с этим, со стороны правительства принимались известные шаги к возможному ослаблению значения этих институтов. В 1890 и 1891 гг., состоялась отмена выборного порядка замещения должностей Оренбургского и Таврического муфтиев, назначаемых отныне Высочайшей властью по представлению министра внутренних дел. Необходимо при этом отметить, что в Оренбургском округе и ранее муфтий фактически назначался Высочайшей властью, хотя по действовавшему до 1890 года закону кандидаты на эту должность подлежали избранию самими же магометанами.

В 1913 году, за подписью 39 членов Государственной Думы было внесено законодательное предложение об учреждении муфтията для Северного Кавказа (Кубанская и Терская области и Ставропольская губерния). Министерство внутренних дел принципиально возражало против этого предложения, и Совет министров, на заседании от 23 января 1914 года, признал таковое неприемлемым…¹⁴⁰.

Анализ исторического процесса показывает, что появление всеобщего мусульманского движения явилось следствием нескольких факторов. Во-первых, налицо было сильное недовольство мусульман взятым в 1880-е гг. царским правительством курсом на усиленную их русификацию. Во-вторых, следует учитывать процесс возрождения ислама, происходивший во второй половине XIX в. по всему миру. В результате активной и многогранной деятельности мусульманских просветителей в сфере культуры и образования, доказывавших совместимость ислама с прогрессом, в жизни российских мусульман совершились позитивные сдвиги, которые подталкивали их к более чёткой самоидентификации и этноконфессиональному самоопределению. В-третьих, важные последствия имел процесс европеизации мусульманского мира, включая Россию¹⁴¹.

Курс на русификацию окраин империи воспринимался в правительственной среде далеко не однозначно. Одним из наиболее последовательных противников политики русификации стал С.Ю. Витте. По ряду вопросов Витте получал поддержку со стороны некоторых министров и членов Государственного Совета: А.С. Ермолова, Н.В. Муравьёва, А.Н. Куломзина, А.А. Половцова, Д.М. Сольского и др. В разговоре с А.Н. Куропаткиным в январе 1902 года С.Ю. Витте чётко определил свою позицию: «Давление, которое мы оказываем на окраины, приведёт нас скорее к революции, чем, если бы мы дали окраинам относительную свободу»¹⁴².

На рубеже XIX–XX вв. министр финансов С.Ю. Витте бесспорно являлся наиболее влиятельной фигурой в правящих кругах Российской империи. Энергичный и широко мыслящий государственный деятель, Витте считал крайне опасным для монархии заметное обострение «национального чувства завоёванных инородцев» и в отличие от большинства царских сановников был сторонником более имперски гибкой этноконфессиональной политики. Позднее, пребывая уже в отставке, он писал по этому поводу: «Вся ошибка нашей многолетней политики – это то, что мы до сих пор ещё не сознали, что со времени Петра Великого и Екатерины Великой нет России, а есть Российская империя. Когда около 35 % населения – инородцы, а русские разделяются на великороссов, малороссов и белороссов, то невозможно в XIX и XX веках вести политику, игнорируя этот исторический, капитальной важности факт; игнорируя национальные свойства других национальностей, вошедших в Российскую империю, – их религию, их язык и прочее…»¹⁴³. Витте настаивал на одном из своих главных требований: «Учебные заведения существуют не для целей политических, а должны преследовать задачи педагогические, т. е. получение знаний. При отсутствии преподавания местных языков школа не пользуется популярностью у населения и не выполняет своей главной функции – просвещения народа. На первом месте среди предметов преподавания, конечно, должен оставаться государственный русский язык, необходимый для приобщения к общей жизни страны. Но внимания требует и родной язык ученика как предмет наиболее ценный для каждого сознающего свою принадлежность к известному племени»¹⁴⁴.

Из всех политических требований, выдвигаемых различными партиями и движениями на окраинах империи, наиболее болезненным для правительства было требование национальной автономии. В одной из записок Витте высказался в пользу возможного предоставления ограниченной автономии некоторым из национальных окраин: «Мысль о расчленении всей России на автономные провинции, по счастью, ещё не приобрела популярности, – писал он, – а потому идея государственного единства… может и должна быть громко провозглашена правительством. Идея государственного единства, однако, ничуть не противоречит ни автономия десяти польских губерний, ни, быть может, Грузии и других частей Кавказа в расширенных пределах местного самоуправления» ¹⁴⁵.

Другой видный кавказский деятель Г.Д. Орбелиани, находясь на должности командующего Кавказской армией, ещё в 1861 году писал военному министру Д.А. Милютину: «Война, продолжавшаяся на Северном Кавказе в течение десятков лет, не позволяла нам серьёзно заняться устройством материального быта туземцев; мы разрушили старый порядок владения землями, но не могли ещё создать никакого нового порядка. Затем, по требованию военных обстоятельств, из земель, указанных туземцам, мы нередко отнимали часть под казачьи поселения или укрепления и раз поселённых на новых местах, по требованию этих же обстоятельств снова переселяли, и иногда по несколько раз, с места на место; но и при этом новом поселении земли указывались туземцам только в примерном количестве и для временного пользования. Этот порядок дел, по необходимости продолжавшийся многие годы, никак не мог развить в туземцах осёдлости, а напротив, он поселял к правительству недоверие, заставлял каждого быть в постоянном опасении за будущее и явно вёл к тому, что никто не хотел развивать своего хозяйства и употреблять на возделывание земли, особенный труд, а тем более расходовать на этот предмет капитал, ежели таковой у кого и водился. Этим недостатком обеспеченности прав на землю следует объяснять ту быстроту и лёгкость, с которой целые аулы, а иногда и целые общества бросали указанные им земли и убегали в горы, чтобы усилить число враждовавших с нами, а в последнее время стали выселяться в Турцию»¹⁴⁶.

Подводя итог, можно констатировать, что участившиеся на рубеже веков политические кризисы на окраинах, вызванные противодействием нерусского населения политике русификации, были своего рода предвестниками мощного социально-политического кризиса, охватившего национальные окраины Российской империи в годы Первой русской революции. После издания Манифеста 17 октября Витте путём отдельных уступок стремился оторвать от революционного движения местные национальные элиты, но в условиях острейшего социально-политического кризиса национальная политика его кабинета приобрела непоследовательный и противоречивый характер.

Издание Указа 17 апреля о веротерпимости, допущение в Государственную Думу представителей от национальных окраин, введение в школах «для инородцев» преподавания на родном языке, отмена многих правовых и административных ограничений нерусского населения – все эти преобразования ясно очерчивали контуры нового курса национальной политики. Однако открывавшиеся перспективы решения национального вопроса так и не были использованы¹⁴⁷. Царский Указ от 18 февраля 1905 г., согласно которому население впервые получило право подавать в высшие инстанции петиции о своих нуждах, очень обнадёжил российских мусульман. Выборы в I Государственную Думу всколыхнули массы мусульман. Сбывались их мечты – иметь своих представителей в законодательном органе России. «Нас зовут управлять Россией», – говорили например, казахи. В их среде, как, впрочем, и у других мусульманских народов, происходили заметные сдвиги в отношении к окружающей действительности¹⁴⁸.

Процесс создания и преобразования органов административного управления шёл непрерывно, по мере занятия той или иной территории, в том числе и в разгар Кавказской войны. К началу целенаправленного введения с конца 50-х гг. «военно-народного» управления у «мирных» горцев была установлена так называемая приставская система управления. В функции приставов, назначавшихся в отдельных горских обществах, входило посредничество между народами Кавказа и российской правительственной администрацией. Специальной инструкцией приставы обязывались следить за населением подчинённых аулов и не допускать их сношений с непокорными горцами. Приставы не вмешивались во внутренние дела горских народов и служили более «агентами и поверенными» русской власти, чем «начальниками и распорядителями» горцев ¹⁴⁹. В связи с внедрением системы военно-народного управления указом императора были упразднены приставства, введённые в мирных чеченских селениях в ходе войны с Шамилём и являвшиеся основой системы управления народов Северо – Восточного Кавказа¹⁵⁰.

Провозглашённое в 1859 году покорение Чечни в действительности таковым не было, т. е. не заключало в себе общеизвестных признаков и последствий покорения страны¹⁵¹. Например, было немало аулов, в которых ни разу после покорения края не были царские чиновники, в некоторых горных обществах Аргунского округа назначенные российской властью наибы даже не смели показываться¹⁵².

Накануне присоединения чеченцы и ингуши занимали пространство в 10000 кв. вёрст, из которых почти половина являлась плоскостной территорией¹⁵³. Чечня разделялась рекой Гойтой на Малую и Большую, и та и другая – частью плоская, частью гористая. Чеченская плоскость от Сунжи до подошвы гор имела наибольшую ширину – 20 вёрст¹⁵⁴. По единогласным отзывам лиц, близко знавших край, горцев в действительности было в начале 7-х годов XIX века значительно больше официальной цифры в 410 тыс. человек, из которых 145 000 приходилось на чеченцев. Чеченский народ считался не только самым многочисленным на Северо – Восточном Кавказе, но и самым отважным и предприимчивым¹⁵⁵. По некоторым сведениям в начале 60-х годов общее число чечено-ингушского населения могло быть не менее 200 000 человек¹⁵⁶. После завершения Кавказской войны крепость Грозная насчитывала 9 000 жителей. От Грозной до Петербурга было расстояние в 2404 версты, а до Москвы 1800 вёрст¹⁵⁷. Средняя температура воздуха в 1885 году, в середине лета в Грозном достигала 28,1 градуса, во Владикавказе 25,4 градуса, в Ведено – 26 градусов¹⁵⁸.

Ведено, одно время, было столицей имамата Шамиля, а в царский период являлось административным центром. Шатой в послевоенный период являлся одним из самых многолюдных населённых пунктов горной Чечни. Он был населён русскими и чеченцами, здесь квартировался батальон пехоты и находились казармы для солдат¹⁵⁹.

16 января 1860 года император Александр II утвердил «Положение», по которому Левое крыло Кавказской линии было переименовано в Терскую область. В рамках ныне существующего административно – территориального деления разрушенная в советское время Терская область включала район Кавказских Минеральных вод, Кабардино-Балкарскую республику, республику Северную Осетию – Аланию, республику Ингушетию, Чеченскую республику, а также равнинные районы на севере нынешней республики Дагестан – Кумыкскую плоскость, устье Терека, междуречье Терека и Кумы, включая Ногайскую степь¹⁶⁰.

В 1860 году из частей Дербентской и Тифлисской губерний была создана Дагестанская область¹⁶¹. Хасавюртовский (или Кумыкский) округ был отделен от Дагестанской области и передан в Терскую область; в состав Дагестанской области округ вновь был включен только в 1909 году¹⁶². В 80-х годах XIX века министром финансов был поднят вопрос о том, чтобы с целью экономии упразднить Дагестанскую область, присоединив ее южные округа к Бакинской губернии, а все остальные – к Терской области. Однако это предположение встретило возражение со стороны Главноначальствующего А.М. Дондукова – Корсакова, отметившего, что из всех местностей Кавказского края именно Дагестанская область удовлетворяет условиям, необходимым для установления самостоятельной административной единицы¹⁶³.

Терская область своей южной границей прилегала к главному Кавказскому хребту; восточной – к Каспийскому морю; на юге она граничила с двумя Закавказскими губерниями (Кутаисской и Тифлисской) и с Дагестанской областью, расположенными по южному и частью северному склону главного хребта; на востоке – с Дагестанской областью. Северными соседями Терской области являлись Ставропольская и Астраханская губернии, а на западе она граничила с Кубанской областью. Горское население Терской области в 3 раза превышало казачье¹⁶⁴. Всё пространство, находившееся к северу от Главного Кавказского хребта и включавшее в себя Терскую и Кубанскую области, а также Ставропольскую губернию, с 15 февраля 1860 года стали именовать Северным Кавказом¹⁶⁵. В 1868 году Комитет, учреждённый в городе Тифлисе для составления проектов «Положений» о Кубанской и Терской областях, внёс предложение – образовать на Северном Кавказе только две области – Кубанскую и Терскую, а Ставропольскую губернию распределить между ними, включив её территорию в их состав. Однако в управлении наместника Кавказского было принято решение о сохранении существовавшего деления на три административные единицы¹⁶⁶.

Терская область в послевоенный период подвергалась частому изменению своих административных границ, как внешних, так и внутренних. На основании временных штатов военно-народного управления Терской области, высочайше утверждённых 25 декабря 1860 года, область разделили на шесть округов: Кабардинский, Владикавказский, Чеченский, Кумыкский, Ичкеринский и Аргунский¹⁶⁷. 29 мая 1862 года было принято решение, по которому область разделили уже на восемь округов¹⁶⁸. Позднее были приняты меры, с помощью которых ликвидировались прежние национальные наименования округов. Так, Кабардинский округ стал именоваться Нальчикским¹⁶⁹.

Летом 1862 года было высочайше утверждено новое разделение Терской области в военном и административном отношении и новые штаты управления – по примеру Дагестана. Область разделили на военные отделы и округа¹⁷⁰. Определение и изменение границ округов предоставлялось на усмотрение наместника на Кавказе, который о распоряжениях своих доводил до сведения через Кавказский комитет – до императора¹⁷¹.

Специфика межгосударственных и административных границ на Кавказе состоит в том, что они были созданы в результате территориальных реформ, проведённых правительством Российской империи. Исследователи, занимающиеся изучением проблем развития и функционирования границ выделяют ряд факторов, среди которых, в контексте данного исследования, наиболее важными представляются: историческая давность границы, её отношение к культурным и этническим рубежам, географический ландшафт, особенность экономических и политических процессов в приграничной зоне.

Наиболее важными линиями разграничения, помимо государственных, являются следующие границы: культурные – пределы распространения влияния культур (христианской, мусульманской и т. п.); этнические – «линии, разделяющие людей по идентификационному принципу “свой” – “чужой” на основе принадлежности к тому или иному этносу. Здесь необходимо отметить, что этнические границы формируются на основе субъективных представлений, имеющих распространение в среде данного этноса, сопредельных и других этнических групп, и в правящих элитах государств, на территории которых находится зона расселения этноса. Административные границы – линии, разделяющие территорию внутри государства на районы, управляемые властными структурами; политические – фактические пределы распространения влияния государства, которые могут не соответствовать границам де-юре. Проблема кавказских границ непосредственно связана с таким понятием, как «разделённые народы», которое так называет те этносы/народы, по территории расселения которых прошла граница. Так, в результате территориально-административных реформ второй половины XIX века часть чеченского народа отошла к Дагестанской области (чеченцы-аккинцы), другая часть вайнахов вошла в состав Тифлисской губернии (кистины). Земельно-территориальные споры царскому правительству не удалось решить даже в начале XX века¹⁷².

В годы Кавказской войны вся Чечня была разделена Шамилем на особые округа, называвшиеся наибствами. Каждым наибством, состоявшим из нескольких аулов, круглым числом около 1000 дворов, управлял наиб. Наибы назначались самим Шамилем и избирались из лиц, представленных имаму. При наибах состояли отряды мюридов, которые содержались за счет жителей наибств. Кадии и старшины избирались народом, но по представлению наибов и утверждались в своих должностях Шамилем. Все население мужского пола разделялось на десятки, члены которых были обязаны наблюдать за поведением друг друга и в случае чего-либо подозрительного сразу доносить наибу. В чеченских селах были поселены семьи подданных Шамилю дагестанцев, которые также были обязаны следить за поведением местного населения¹⁷³.

Деятельность российской окружной администрации была в основном направлена на сохранение старых общественно-политических институтов и хозяйственных форм. Окружные и участковые органы власти представляли из себя полувоенные институты управления, совмещавшие хозяйственные, административные, судебные, военные и полицейские функции. Такая политика проводилась с целью изоляции горцев от общероссийского общественного движения¹⁷⁴.

Количество чеченцев в начале XVIII в. достигало, по подсчетам В.М. Кабузана, примерно 60,0 тыс. человек, а ингушей – 6,0 тыс. человек. А на рубеже XIX в. на всем Северном Кавказе проживало 262,2 тыс. человек, среди которых оказалось 118 тыс. чеченцев и 11,1 тыс. ингушей. Русское же казачье население составило на землях Чечено-Ингушетии в 20-е годы XVIII в. примерно 5 тыс., в 80-е годы – 5,1 тыс., в начале XIX в. – 16,6 тыс. человек. Таким образом, в начале XVIII в. чеченцы достигали 84,5 % (60 тыс. чел.) и ингуши 8,5 (6,0 тыс.), а русские – 7,0 % (5 тыс. чел.) всего населения региона. В течение первой половины XIX в. (между 1795 и 1858 гг.) население Чечено-Ингушетии увеличилось на 72,8 % (со 145,7 до 260,4 тыс. чел.). Численность чеченцев (с учетом проживающих в отошедшем к Дагестану Хасав-Юртовском округе) увеличилась со 118 до 190 тыс. человек, хотя их удельный вес и понизился с 81 до 73 %. Зато одновременно растет численность и доля ингушей (с 11,1 до 28 тыс. человек, или с 6,7 до 10,8 %) и русских (с 16,6 до 42,4 тыс. человек, или с 11,4 до 16,2 %).

За рубежами Чечено-Ингушетии чеченцы обитали в Дагестане, в Грузии, в основном в Тионетском и Тушетском округах Тифлисской губернии с 40-х годов XIX в. (50-е годы XIX в. – 2,5 тыс., 1865 г. – 3,1 тыс. и 1897 г. – 2,3 тыс. человек) и в очень небольшом числе в Азербайджане¹⁷⁵. На юге Тушетский хребет отделял Чечню от близкородственных нахоязычных цова-тушин (бацой), входивших в Тушинское общество (Тушети) Грузии. Они, как и грузиноязычные чагма-тушинцы, исторически входили в состав Грузии и исповедывали христианство. К середине XIX века в Панкисском ущелье Кахетии за счет выходцев из верховьев Шаро-Аргуна складывается «кистинская» община¹⁷⁶.

Немного чеченцев-аманатов проживало в России. Важным средством распространения и проведения колониальной политики царизма являлось аманатство или заложничество, возникшее одновременно с соприкосновением России с северо-кавказскими горцами и вызванное общими мотивами русской ориентации на горскую феодальную и родовую знать. С началом колониальной политики царизма, т. е. с XVII в. аманаты содержались в русских крепостях и они фактически были заложниками царизма. Выдача своих сыновей, в качестве заложников, стала обязательным условием принятия того или иного владения Дагестана, Чечни, Кабарды и Ингушетии в русское подданство. В крепостях для аманатов открывали школы, где их учили грамоте и русскому языку. Институт аманатов являлся своеобразной «школой», периодически выпускавшей не только сторонников русского царизма, но и хороших агитаторов среди горцев за русскую ориентацию.

Аманатов давали России все народы Северного Кавказа, за исключением чеченцев. Последние, несмотря на неоднократные требования России дать аманатов, каждый раз отвечали категорическим отказом. В 1764 г. чеченцы писали кизлярскому коменданту Потапову: «Ныне владельцы наши нападками от нас аманаты требуют и мы, все чеченские старшины, собрав все стариков и молодых людей, на совете постановили, что владельцы наши… в российскую сторону от нас в аманаты давать вознамерились, а народ наш не согласился и аманатов дать не может. От владельцев аманатов возьмите, а нас в покое оставьте.». Больше того, чеченцы заявили, что они над собою не признают ни власти поставленных над ними владельцев, ни власти самой России. «Известно Вам да будет, – заявляли они, – что мы от государыни уклонились»¹⁷⁷.

На Кавказе функционировали три военных отдела, одно отдельное управление и одно городовое управление. Отдельное управление начальника округа Минеральных вод и Владикавказское городовое управление действовали на основании особых, для них составленных «Положений»¹⁷⁸.

Чеченский округ состоял из Большой и Малой Чечни, сюда также вошло Качкалыковское общество. В Аргунский округ входили общества: Шатоевское, Чантинское, Чеберлоевское и Шароевское. Ичкерия вошла в состав Ичкерийского округа. Нагорный округ состоял из обществ: Салатовского, Ауховского и Зандакского.

1 сентября 1862 года вместо существовавших в Чеченском округе наибств, были образованы новые наибства: Ачхоевское, Урус-Мартановское, Аргунское, Автуринское, Надтеречных деревень и Качкалы-ковское. Кроме существовавших в Аргунском округе трёх наибств: Чантинского, Шатоевского и Чеберлоевского, было создано четвёртое наибство – Шароевское. Нагорный округ был образован 1 октября 1862 года из участков Кумыкского округа: Ауховского, Салатовского и Зандакского¹⁷⁹.

При издании временных штатов военно-народных управлений от 2 сентября 1865 года, Терская область включала в себя следующие военные отделы:

а) Западный;

б) Средний отдел, состоящий из округов: Чеченского, с шестью наибствами: Ачхоевским, Урус-Мартановским, Аргунско-Автуринским, Надтеречным и Качкалыковским; Аргунского, из четырёх наибств – Чантинского, Шатоевского; Ичкеринского с двумя наибствами – Даргинским и Веденским;

в) Восточный отдел; из округов: Кумыкского и Нагорного, с тремя наибствами – Ауховским, Салатовским и Зандакским¹⁸⁰.

Уже к 1866 году император разрешил закрыть Восточный и Западный отделы, сохранив округа в Терской области. Средний отдел, как гласит документ, «по причине неустановившегося ещё отношения чеченского населения», было принято сохранить¹⁸¹.

При новом устройстве Терской области (30 декабря 1869 года) было образовано семь округов: Владикавказский, Георгиевский, Веденский, Кизлярский, Хасав-Юртовский, Грозненский и Аргунский. Окружные управления были сосредоточены в городах: Георгиевске, Владикавказе, Кизляре, крепости Грозной и в укреплениях: Ведено, Шатой и Хасав-Юрт¹⁸².

С 30 декабря 1869 года определение и изменение границ уездов и округов начальники областей и губернаторы представляли наместнику Кавказа, который о своих распоряжениях через Кавказский комитет сообщал императору¹⁸³. 20 февраля 1877 года была изменена граница Кизлярского и Грозненского округов. К Грозненскому округу была причислена станица Червлёная¹⁸⁴. 14 декабря 1877 года наместник изменил границу Веденского и Хасав-Юртовского округов Терской области. Из ведомства Веденского округа были изъяты аулы Бильты и Галай-Отар, о чём, через Кавказский комитет, сообщалось императору¹⁸⁵. В 1877 году в состав Хасав-Юртовского округа входила часть горной Чечни. Чеченцы (ауховцы) занимали 6 селений, где проживало 8060 человек. В 15 сёлах чеченцы жили вместе с кумыками. Кумыки составляли 48,3 % от общего населения Хасав-Юртовского округа, аварцы -15,8 %, чеченцы – 13,9 %, ногайцы 13,1 % и русские 7,2 %¹⁸⁶.

В 1878 году в состав Терской области входило 7 округов: Владикавказский, Кизлярский, Грозненский, Хасав-Юртовский, Моздокский, Аргунский, Веденский и 4 города – Моздок, Георгиевск, Грозный и Владикавказ¹⁸⁷.

После многолетних и многочисленных обсуждений высочайшим Указом от 21 марта 1888 года было утверждено новое территориальное деление и административное управление Терской области¹⁸⁸. По Указу 1888 года был упразднен национальный признак, лежавший ранее в основе названий округов. Военно-Осетинский округ был переименован во Владикавказский, Чеченский – в Грозненский, Кабардинский – в

Нальчикский, Кумыкский – в Хасав-Юртовский, Ингушский – в Назрановский¹⁸⁹. С 1 мая 1888 года вступал в силу закон, по которому область делилась на три отдела: Кизлярский, Пятигорский, Сунженский и четыре округа – Нальчикский, Владикавказский, Грозненский и Хасав-Юртовский¹⁹⁰. При этом Веденский и Аргунский округа вошли в состав Грозненского округа взамен отошедших от него станиц: Грозненской, Петропавловской, Ильинской, Ермоловской, Романовской (бывшей Горячеводской), Червлёной, Николаевской, Калиновской, Менанской, Савельевской, Наурской, Ищёрской, Галюгаевской, Стодеревской. Это было сделано, чтобы оградить казачество от «разлагающего» влияния горцев. Учреждения военного и гражданского управления казаками сливались воедино. Решено было сёла и аулы с не казачьим населением оставить в ведении округов, а казачьи станицы передать отделам начальников округов¹⁹¹. Чеченские селения, находившиеся на правой стороне реки Терек, которые предполагалось присоединить к Кизлярскому и Пятигорскому отделам, выделялись в особый участок и временно оставлялись в ведении начальника Грозненского округа¹⁹².

Деление Терской области на округа и отделы производилось для того, чтобы ограничить всякое общение между народами. Станицы Кизлярского отдела полностью изолировали северную часть Грозненского округа от его остальной территории¹⁹³. Казачьи станицы Сунженского отдела полностью располагались на территории Владикавказского, Нальчикского, Назрановского, Грозненского и Веденского округов. Очевидно, такое расположение казачьих станиц было одним из ярких проявлений колониальной политики царизма. Оно в большинстве случаев создавало своеобразный казачий клин, рассекая на изолированные части земли одного и того же народа, затрудняя, таким образом, экономические другие связи между этими частями, ибо эти связи было запрещено осуществлять через земли казачьих станиц¹⁹⁴.

Горские округа, согласно новому положению, делились на участки, а казачьи отделы – по признакам комплектования воинских единиц – на сотни и полки¹⁹⁵.

С 1 января 1899 года Терская область была разделена на 4 отдела: Пятигорский, Моздокский, Кизлярский, Сунженский и 4 округа – Владикавказский, Хасав-Юртовский, Нальчикский и Грозненский¹⁹⁶.

Начальник области, являвшийся также наказным атаманом, пользовался правами начальника дивизии и в непосредственном подчинении ему стоял войсковой штаб, а по гражданскому управлению ему принадлежали все права и обязанности, присвоенные губернаторам. Для облегчения работы начальника Терской области в исполнении его обязанностей, при нём состоял помощник, который заведовал местными войсками и в случае отсутствия заменял начальника области¹⁹⁷.

Утверждение России на Северном Кавказе, связанное с военно-казачьей колонизацией края, обусловило главное направление в административном устройстве региона – создание здесь двух крупных казачьих войск: Кубанского и Терского¹⁹⁸. 19 ноября 1860 года было образовано Терское казачье войско, главное управление которого располагалось в городе Моздоке. Высочайшим приказом от 6 августа 1865 года был образован Кавказский военный округ с военно-окружным управлением, на основании общего «Положения», с дополнительными к нему правилами. С введением этого «Положения» и упразднением Главного штаба армии, преобразовали и управление командующих войсками в Терской и Кубанской областях, где полевые войска изъяли из заведования командующих войсками и образовали управление на общих основаниях для дивизий и артиллерийских бригад. Все эти реформы обусловили собой законченность преобразований Кавказской армии, подвели округ под один уровень с округами внутренней России. Терское казачье войско управлялось его наказным атаманом (начальником Терской области) генерал-лейтенантом, с полномочиями, зачастую превышавшими права начальника дивизии¹⁹⁹.

Все важные мероприятия на Северном Кавказе царское правительство проводило, опираясь на социальные верхи горцев. Одним из путей использования их было привлечение на службу в армию и милицию, где их материальное и политическое положение становилось в зависимость от отношения к службе²⁰⁰.

После завершения Кавказской войны область была буквально переполнена войсками. В 1861 году на 30 тыс. чеченских дворов приходилось 60 тыс. русских войск (по 2 чел. на двор)²⁰¹. Не смотря на это, областное руководство опасалось сокращать воинский контингент и почти каждую весну проводило военные сборы²⁰². Даже в 1882 году начальник Терской области докладывал руководству, что «…не смотря на истекшие 20 лет со времени покорения Восточного Кавказа, для обеспечения спокойствия среди горцев требуется содержать в области, при мирных условиях не менее 20-ти батальонов»²⁰³. Только в 1887 году кавказское руководство решилось сократить общее количество нестроевых нижних чинов и Чири-Юртовскую команду²⁰⁴. В Ведено продолжала службу рота пехоты. В конце лета или в начале осени из 12 полевых и горных орудий за слободой производились стрельбы боевыми снарядами, главным образом для того, чтобы «…чеченцы не забывали, что у русских и в горах есть “зелёная арба” (пушка)»²⁰⁵.

В 1876 году вышел приказ «Об усилении состава областных и уездных полицейских учреждений Терской и Кубанской области». По этому закону на усиление полицейских учреждений Терскому областному руководству ежегодно выделялось 4160 руб. (из государственной казны 3585 руб., из доходов Терского казачьего войска 1195 руб.). Для сравнения, Кубанской области ежегодно выделялось только 1040 рублей²⁰⁶. Обвиняя горские народы в «грабежах» и «хищничествах», руководство пыталось получить дополнительные средства из казны и дать моральное оправдание своим карательным действиям. Но такой тактический приём был малоубедительным. Он вызывал сомнения даже у некоторых правительственных лиц.

После присоединения народов Северного Кавказа к России, царское правительство, достаточно укрепив свои позиции, приступило к уста-давлению колониального режима, к превращению присоединившихся к России районов в колонии²⁰⁷. После падения Шамиля в Чеченском округе было введено телесное наказание за самые незначительные преступления. За горцами не признавалось никаких прав. Граф Евдокимов, желая удалить туземное население от Военно-Грузинской дороги и Владикавказа, счёл нужным заселить верховье реки Сунжи казаками²⁰⁸. В 1876 году в Терской области насчитывалось 375 676 горцев (61,2 %); 129 651 (21 %) казаков. В области в это время проходили службу 29 070 военных (4,7 %) регулярных и иррегулярных (строевых) войск²⁰⁹. В 1887 году количество регулярных войск составило 24 тыс. человек. Горское население насчитывало 63,3 %, а казачье 21,6 % от всего состава жителей Терской области²¹⁰.

Правление первого начальника Терской области генерал-адъютанта Н.И. Евдокимова (1856–1861 гг.), который был одним из главных «покорителей» Кавказа, сопровождалось осложнением обстановки на Северном Кавказе, что в определенной степени было связано с его консервативно-реакционными взглядами на умиротворение горцев только путем применения силы, репрессий и военных экспедиций, которые стали каждодневной действительностью. В 1862 г. в Терской области было расквартировано 49 батальонов пехоты, 9 терских и 10 донских полков казачьих войск, 1 драгунский полк и др., всего более 60 тыс. человек²¹¹.

Геополитическое положение региона способствовало значительно большей по сравнению не только со Ставропольем, но и Кавказом и даже Россией в целом, милитаризации области, то есть расположения здесь многочисленных воинских частей с офицерско – командным составом. В период первой российской революции, в частности, в Чечне размещались Дагестанский, Ширванский пехотные полки и Грозненский резервный батальон. Представительство чинов жандармерии и полиции Терека при всей их малочисленности в геополитических условиях области было на уровне средних по империи и Кавказу, превосходя их долю на Ставрополье²¹².

Визитной карточкой Кавказской войны стали самостоятельность генералов и офицеров, а также инициативность солдат. В глазах русских «кавказцев» Петербург не обладал монополией власти над Кавказом. Ностальгия по «старым, добрым временам», военной поэтике удерживали «кавказскую гвардию» в Чечне, где она привыкла держать себя столь вольготно, что даже игнорировала «окрики» из центра. К.К. Бенкендорф в своих воспоминаниях подметил, что «наши солдаты вздыхали о прелестях Чечни, между тем как там их отовсюду подстреливают и каждый переход по лесу стоит чьей-нибудь жизни. Но там, по крайней мере, есть трава, есть лес, которые все-таки напоминают родину, а в Дагестане одни скалы да камни, камни да скалы… Не только солдаты, но и офицеры ощущали притяжение со стороны девственной, прекрасной и потому заманчивой, дикой, но поэтичной природой»²¹³.

После ревизии, проведенной в Кавказской губернии генерал-майором Вердеревским (1810 г.) Комитет министров принял решение о введении существенных льгот для кавказских чиновников. Согласно ему канцелярские служащие и статские чиновники могли быть зачислены на военную службу и продолжать выполнение своих обычных обязанностей. Примечательно, что «все до одного» чиновники пожелали служить в армии, поскольку это улучшало их материальное положение. Вследствие этого администрация на Кавказе стала приобретать военно-бюрократический характер. Специальным указом оговаривались и другие льготы: за приезд на Кавказ присваивался чин коллежского асессора (VIII класс), равный майору в военном табеле о рангах, выдавалось дополнительное денежное вознаграждение, предоставлялось право на получение ордена Св. Владимира 4-й степени, пенсии и т. д.²¹⁴. Доля офицеров среди населения Терской области была довольно высока и составляла порядка 0,34 %, что значительно превышало ставропольские (0,05 %), общероссийские (),16 %) и средние по Кавказу (0,26 %) показатели²¹⁵!

По мнению С.К. Бердяева, служившего в Чечне и опубликовавшего свои «Воспоминания старого администратора» в Париже, в составе стоящих у власти, в большинстве своем, были люди совершенно неподготовленные и неспособные к несению своих обязанностей, начиная от стражника и кончая губернатором. «Никакой школы, – продолжал он далее, – как теоретической, так и практической, не существовало. Никаких знаний о народе, моральных качеств и прочего не требовалось. Для большинства должностей было необходимо: чин, протекция, дворянство. А служащие брались просто с улицы»²¹⁶. По мнению В. Немирович – Данченко, выросшего на Кавказе «…для управления горцами необходимо было назначать серьезных и умных людей, обладающих сильным характером и громадным тактом прежде всего, но не господ, которые, называясь «деятелями», на одно только и годны: на поощрение местного виноделия – в качестве потребителей, разумеется.»²¹⁷.

Проводимая со времени покорения Кавказа политика привлечения в национальных районах представителей местных народов привела к доминированию горцев среди властной элиты в национальных районах: как в округах, так и в «казачьих» отделах. Так, в Грозненском округе чеченцы имели 91,1 % должностей в аппарате управления. Чеченцы Сунженского казачьего отдела занимали 74,7 % должностей²¹⁸. И такое положение не должно удивлять. Еще в 1875 году газета «Терские ведомости» в № 31 за 1875 г. критически отзывалась о выборах в атаманы, которые сопровождались «уничтожением огромного количества вина и водки». Официальные газеты региона не выходили за пределы дозволенного в оценках действительности. Всякий более или менее острый взгляд на положение дел во властных структурах пресекался цензурой²¹⁹.

Несмотря на представленность во властных структурах горцев, в частности чеченцев и осетин, по положению должности пристава и начальника округа не мог занимать представитель коренной национальности, даже при наличии подготовленных кадров из числа военных. Также горцы не могли занимать штатные должности в окружном суде, быть мировыми судьями, что видно на примере Владикавказского округа. На этот счет, как указывал историк С.Д. Купов, сохранялись подзаконные ограничения²²⁰. Сыгравшая позитивную роль практика коренизации управленческой элиты стала вызывать опасения царизма по поводу эффективности административно-полицейских мер и судебных санкций при доминирующей роли горцев во властных структурах. В конце XIX в. власть стала отходить от практики привлечения кавказских народов в административные органы²²¹.

Создавая в Кавказском крае наместничество, так называемое военно-народное управление, не разрешая населению иметь земства, не предоставляя Кавказу прав иметь общеимперские судебные органы, ограничивая деятельность городских управ, правительство по существу не управляло Кавказским краем, а продолжало вести себя здесь как в недавно завоёванной стране. В 1927 году А.В. Померанцев писал: «При царской власти Кавказ был всегда на военном положении. Только советская власть освободила Кавказ от военного гнета…»²²². Лишая народы Кавказа законных прав в области местного самоуправления, царское правительство ставило их в исключительное положение неполноправных граждан страны…²²³. Анализ так называемого «военно-народного» управления представляет для нашего исследования особый интерес, так как именно оно должно было, по мнению целого ряда влиятельных российских политиков середины XIX века, заложить основы политической стабильности на Северном Кавказе, предотвратить распространение шариата и основанного на нём движения мюридизма, как наиболее серьёзной опасности для российского владычества на Кавказе, создать постепенно в регионе условия для распространения общероссийской правовой системы и «насаждения русской гражданственности» в сознании горцев²²⁴. За понятием «военно-народное» управление во второй половине XIX века закрепилось два значения: особой, отличной от общеимперской системы административных органов по управлению горцами Кавказа и принципа управления «туземными» племенами. Сущность этой судебно-административной системы довольно точно и кратко охарактеризовал наместник Кавказа генерал-адъютант граф И.И. Воронцов – Дашков: «Система военно-народного управления, созданная на Кавказе в период борьбы русских войск с местными горцами, – основана на сосредоточении административной власти в руках отдельных офицеров, под высшим руководством главнокомандующего Кавказской армии и на предоставлении населению во внутренних делах ведаться по своим адатам». При этом допускалось привлечение в низшую администрацию и суд «местного, отчасти выборного элемента»²²⁵. Главные черты военно-народного управления: 1) Единоначалие; 2) Возможность быстрого перемещения и призыва войск; 3) Народный суд²²⁶.

Как правило, активное воплощение в управленческой практике на Северном Кавказе принципов «военно-народного» управления связывается с именами наместников Кавказа М.С. Воронцова (18441854) и А.И. Барятинского (1856–1862). Хотя, по мнению кавказского историка, начальника военно-исторического отдела штаба Кавказского военного округа С. Эсадзе, опиравшегося в своих исследованиях на богатый фактический архивный материал «…творца этой системы трудно определить, так как она создавалась во время военных действий и под влиянием военной обстановки»²²⁷. Действительно, идея создания системы «военно-народного» управления не возникла в одночасье в коридорах кавказских или центральных властей. Военно-народное управление создавалось под влиянием обстоятельств, не терпящих отлагательства, ещё в ходе многолетней Кавказской войны. Несомненно, элементы военно-народного управления внедрялись с самого начала войны и постепенно укоренялись в виде распоряжений военных начальников, в руках которых сосредотачивалась обыкновенно и гражданская власть.

С завершением Кавказской войны назрела необходимость изменить структуру управления краем, которая до этого строилась не по принципу отдельных административных единиц, а подразделялась на территориальные районы военных действий отрядов Кавказской армии (Правое крыло, Левое крыло и т. д.). Возникла необходимость в создании самостоятельных административных единиц (область, наибство) военно-народного управления и центральных учреждений для руководства и регулирования управления подданными²²⁸.

В специальной исторической литературе вопрос о генезисе, становлении и развитии военно-народного управления остаётся малоизученным. Происхождение этой формы правления, вероятно, связано с воеводской системой, претерпевшей соответствующую трансформацию. Обращает на себя внимание тот факт, что она фиксируется, как правило, на окраинных территориях, присоединённых в результате военных действий. Система военно-народного управления присутствовала в Средней Азии и Казахстане. Несомненно, она имела здесь некоторую специфику. В отличие от Кавказа, где этот термин соотносился в основном с горскими народами, здесь он распространялся преимущественно на кочевое население. Однако сущность этого понятия определялась его ведущим смысловым компонентом, выражавшим объединение функций военной и гражданской власти. Кроме того, в нём отразилось и сохранение традиций местных «народных органов». Под «народными органами» имелось в виду управление по старинным родоплеменным обычаям, базировавшимся на «народных» выборных началах, а также судопроизводство по написанным законам и шариатским нормам.

Рассматриваемая форма административного управления имела свои подвиды. Своеобразным вариантом являлась кантональная система в Башкирии, введённая в конце XVIII в. для перевода служилых башкир и мещеряков в военное сословие. Немалую роль в её зарождении сыграло стремление царских властей ослабить накал социального напряжения в Приуралье. Прежде всего, надо было сбить волну перманентных восстаний башкир, наивысшей точкой которых стало участие их в пугачёвском движении 1773–1775 гг. Согласно Указу от 10 апреля 1798 г. создаётся 11 башкирских и 6 мещерякских кантонов. Эта система, призванная также пополнить малочисленный состав оренбургских и уральских казаков, просуществовала до 1865 года²²⁹.

Военно-комендантская система преимущественно служила формой административного устройства на переходном этапе от временного к стационарному управлению, и поэтому ей был присущ ряд существенных недостатков. Главным образом это выражалось в отсутствии твёрдо установленных правил судопроизводства, норм сбора налогов и контроля за деятельностью администрации. Применительно к Северному Кавказу XIX века военно-окружная система выступала как составная часть военно-народной формы правления²³⁰.

В 1852 году, в качестве эксперимента в перешедшей к России части Чечни было создано самостоятельное военно-административное управление, получившее название Чеченского управления. Военно-народная система управления горцами, разработанная А.И. Барятинским, рассматривалась в Петербурге как «временная, краткосрочная мера». Российское правительство имело своё собственное видение вопроса о дальнейшем административном развитии чеченских обществ. Так, в 1852 году военный министр В.А. Долгоруков сообщал главнокомандующему на Кавказе М.С. Воронцову секретное указание Николая I «об окончательном устройстве покорных чеченцев». По мысли императора, наиболее целесообразной формой административного развития Чечни являлось слияние чеченцев с казачьим населением. Для достижения этой цели Николай I предлагал Воронцову «исподволь и постепенно вводить их в круг обязанностей казаков», привлекать к военным действиям «особыми командами при казачьих полках, соблюдать благоразумную осторожность и не оскорблять обычаев их». Николай I даже делал прогнозы возможного причисления аулов Малой Чечни к восьмой казачьей бригаде; что касается Большой Чечни, то её причисление «к бригадному округу», – считал он, – «укажет дальнейший ход дел». Примерно такой же императору виделась перспектива «обустройства» и других горских народов, живших по соседству с Кавказской линией²³¹. В «Записке Главного штаба Кавказской армии о преобразовании приставских управлений на Кавказе», составленной в 1858 году, отмечалось, что 4-х летний опыт деятельности Чеченского управления «вполне оправдал цель своего учреждения»²³².

Чеченское управление состояло из начальника и народного суда, т. е. возрождённый прообраз традиционного «Мехккхел», ликвидированного во время имамата Шамиля. Начальником Чеченского управления был назначен полковник А.И. Барталомео. В его подчинении находились 2 офицера, помощник и несколько конвоев из милиции. При суде состояло 2 переводчика, главный кадий и 3 старейшины, знавшие правила адата. С учреждением военно-административного аппарата управления на основе «Прокламации Чеченскому народу», обнародованной за подписью главнокомандующего армией Барятинского, был составлен свод законов – «Правила для управления покорёнными чеченцами», которыми должны были руководствоваться власти. Свод был переведён на арабский язык²³³.

1 апреля 1858 года было издано «Положение об управлении Кавказской Армией», которое предусматривало включение в состав Главного штаба особого отделения «по горским народам», не вошедшим в состав гражданского управления²³⁴. Это «Положение» явилось первым законодательным утверждением системы «военно-народного управления», фактически сложившейся по мере завоевания края²³⁵. Однако в нём не было ни общих, ни частных определений о порядке управления, кроме обозначения штатных должностей. Дальнейшее развитие военно-народного управления, с входящей в его состав судебной частью, последовало не в законодательном, а в инструкционном порядке, и притом с постепенным ограничением участия в нём народного элемента. Введённые князем Барятинским «военно-народные» управления носили преимущественно полицейский характер и могли служить только переходным этапом от военного положения к гражданской жизни. Сами чиновники в неформальной обстановке называли данное управление «военным»²³⁶.

Формально управление Терской и Кубанской областями осуществлялось на основании общих губернских учреждений, но с многочисленными изъятиями и прибавлениями, которые обусловили его полувоенный характер и неограниченную власть начальников области, округа и даже участка над подчинённым горским населением. «Сущность системы военно-народного управления, говорил сенатор Н.М. Рейнке, – состояла в том, что в покорённых землях управление вверялось военачальникам, с привлечением к участию, как в низшей администрации, так и в суде, местного, отчасти выборного элемента»²³⁷. Порядок административной регламентации, как более гибкий, представлялся более целесообразным. Местному населению не дано было право самоуправления²³⁸.

В 1860 году «Кавказская линия», потерявшая своё значение как «пограничной кордонной черты», была упразднена²³⁹. 24 мая 1860 года генерал-фельдмаршал Барятинский издал Приказ о создании при Главном штабе Кавказской Армии «Канцелярии по управлению кавказскими горцами». В 1865 году оно было переименовано в «Кавказское горское управление», а в 1880 году в «Кавказское военно-народное управление»²⁴⁰. В 1883 году «Кавказское военно-народное управление» упразднили, а состоявшие в его ведении областные управления были подчинены непосредственно Главноначальствующему гражданской частью на Кавказе. Начальнику Терской области присвоили права Военного губернатора и учредили при нём военную канцелярию²⁴¹.

Инертность местных органов военно-народного управления и стремление только отписаться от запросов начальства проникло во все дела, которые поэтому и не разрешались не только годами, но даже десятилетиями, как, например, важнейшие земельные дела в Терской области²⁴². Русская власть старалась соприкасаться с горцами только тогда, когда с населения нужно было взыскать налог или штраф, посадить в тюрьму или выслать из области. Ограничения в деятельности, невозможность гласного обсуждения своих дел и вынужденные негласные обращения к власти неминуемо вызывали у населения раздражение. Гласная совместная работа русских и горцев в земствах и административных органах могла бы до известной степени устранить это нежелательное явление²⁴³. Один из современников той эпохи констатировал: «…Испытанная долгими годами система административной опеки, кроме горького разочарования, иных результатов не принесла… Уже и наместник, и передовая часть населения поняли, что если ввести в области земское самоуправление, сами туземцы, сделавшись хозяевами своей судьбы, не замедлят проявить всю свою богатую энергию в области материальной и духовной на пользу не только себе и окружающим, но и общему нашему отечеству – Великой России»²⁴⁴.

Администрация военного типа, с военными правителями во главе, поддерживаемая силами армии и Терского казачьего войска, не собиралась расширять демократические порядки в регионе, который считала чрезмерно «взрывоопасным»²⁴⁵. О том, чтобы администраторы изучали язык коренных жителей Кавказа, их обычаи и понятия не было и речи. Горцам не разрешалось вмешиваться в административные и хозяйственные дела, от которых зачастую зависело не только их благосостояние, но и жизнь²⁴⁶. Даже небольшой демократический элемент в военно-народной системе управления резко ограничивался разными условиями, например, выборные представители суда должны были находиться под ведением назначаемого от правительства лица, которое должно было наблюдать за применением адата ²⁴⁷.

Начальник Военно-исторического отдела Штаба Кавказского военного округа генерал-лейтенант Чернявский, объясняя, почему после покорения Восточного Кавказа здесь пришлось вводить «военно-народное управление», ссылался на то, что «…прошлая история горских племён и неумение оценить милости Царя, предоставившего многим из них собственных правителей и допустившего у них собственное самоуправление в широком смысле, доказали, что для этих диких народов подобные льготы ещё рановременны. Одного внешнего надзора за горцами недостаточно, так как в этом случае угроза новых возмущений с их стороны остаётся. Здесь нужна сила повелевающая, обуздывающая и управляющая. Военно-народная система, при которой каждый административный начальник являлся в то же время военачальником, имевшим право высылать вредных жителей в административном порядке, а, в случае необходимости, для прекращения беспорядков, употреблять силу оружия, вполне соответствовала данному требованию»²⁴⁸.

С. Эсадзе указывает на то, что политические и экономические условия, в которых оказался Кавказский край при длительном противостоянии горцев и русских, фактически делали неизбежным формирование особых принципов управления в данном регионе. Военный характер управления покорёнными горцами Эсадзе объясняет достаточно просто. В период ожесточённого противоборства вопросы экономического и гражданского устройства края отодвигались на «задний план», а вопросы безопасности главенствовали во всём²⁴⁹.

Известный публицист, разрабатывавший теорию колониального господства России в Азии, бывший адъютант наместника Барятинского Р.А. Фадеев, чрезвычайно высоко оценивая преимущества выработанных при фельдмаршале А.И. Барятинском форм «военно-народного» управления горцами, считал, что данное управление является, хотя и в первоначальном виде, образцом управления для новых потенциальных азиатских владений России. Эта, по его мнению, именно та форма правления, которая не отталкивает от себя население и не обращает новые приобретения в бремя для государства²⁵⁰. В некотором смысле он был прав, имея в виду, что уже с 60-х годов XIX века весь административный аппарат в Чечне и Ингушетии содержался в основном на средства, собираемые с народа²⁵¹. Административное устройство региона было подчинено интересам фискальной политики царизма²⁵².

Военно-народная система представляла большие возможности для злоупотребления чиновников, за что её постоянно критикуют современные учёные-кавказоведы, однако она же обладала рядом важных преимуществ. Военные начальники не были втянуты во внутреннюю борьбу в горских обществах, большие полномочия позволяли им оперативно реагировать на любые чрезвычайные ситуации, – быстро пресекать междоусобицы и мятежи. Участие в управлении представителей населения, использование в судопроизводстве адата и частично шариата позволяло приспосабливать российское управление к обычаям горцев, их складу ума и поведения ²⁵³.

Последнее десятилетие имперского управления на Северном Кавказе показало, что военно-народная система управления, созданная для обеспечения покорности горцев и укрепления позиций российских властей в регионе после завершения Кавказской войны, исчерпала свой прежний стабилизирующий потенциал. В новых социально-политических и экономических условиях стало очевидным, что эта система уже не только не способна гарантировать поддержание политической стабильности в крае, но и сама в определенной мере становится причиной данной нестабильности, препятствуя созданию условий для удовлетворения растущих потребностей населения, консервируя устаревшие принципы управления горцами. Среди российских чиновников постепенно крепло мнение о возможности отказа от прежней системы управления горцами, но при этом по-прежнему не предполагалось в полной мере распространять на регион общеимперскую систему управления, предлагались лишь различные компромиссные варианты административно-судебного устройства для горцев²⁵⁴.

С упразднением наместничества была намечена и ликвидация военно-народного управления путём передачи всех местностей, находящихся в ведении Военного министерства, общей гражданской администрации по линии Министерства внутренних дел. Инициатором здесь выступило как раз Военное министерство, желавшее переложить в принципе не свойственные ему функции по ведению всех административных дел военно-народного управления на других. Разработанный в Петербурге в конце 1881 г. проект реформы административной системы Кавказа характеризовался стремлением приблизить эту систему к общероссийским стандартам и максимально сократить автономию региональной администрации. На замечания Михаила Николаевича относительно необходимости сохранения военно-народного управления Александр III представил следующую резолюцию: «Это всё, конечно, князь Дондуков выяснит на месте. Моё убеждение, что многое можно сократить и упростить». Были отвергнуты доводы наместника о сложности выполнения задачи разоружения кавказских горцев (с резолюцией «По – моему, это только отговорки») и важности поддержания на Кавказе крупного военного контингента. Однако руководство Министерства внутренних дел признало свою неготовность к поддержанию безопасности в занятых коренным населением районах Кавказа ²⁵⁵. Пока проект рассматривался в петербургских коридорах власти, в 1887 году возник вопрос о необходимости поднятия угасающего на Кавказе духа казачества как оплота империи на южных рубежах. В правительственных кругах пришли к заключению, что Кубанское и Терское казачьи войска потеряли присущие им воинские доблести. Объяснение этому явлению находили в том, что в администрации данных областей преобладает режим гражданский, а не военный. Поэтому было разработано и высочайше утверждено в марте месяце 1888 года новое «Учреждение управления Кубанской и Терской областями и Черноморским округом», по которому управление этими местностями возлагалось на Военное министерство²⁵⁶. 16 апреля 1888 года последовал приказ по Военному ведомству, который, не меняя в целом системы управления Терской областью, всё административное и полицейское управление области, за исключением Отдельного корпуса жандармов, в полном объёме, передавал из Министерства внутренних дел в ведение Военного министерства. С этого времени в Терской области был узаконен военно-полицейский режим²⁵⁷. Отныне военная и гражданская власть на местах сосредотачивалась в руках казачьей администрации. Военно-казачьей администрации в лице начальника области и атаманов отделов подчинялось не только войсковое, но и иногороднее и горское население. Как первые, так и вторые не были представлены в органах управления на уровне области и отделов²⁵⁸.

После 1888 г. реформа военно-народной системы была практически похоронена. Передача управления Терской и Кубанской областей под контроль военного ведомства во многом сняла данную задачу с повестки дня. Кроме того, отношение в верхах к этой системе со временем изменилось. В 1895 году Николай II при чтении всеподданнейшей записки преемника Дондукова – Корсакова на должности Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе С.А. Шереметева подчеркнул встретившееся в тексте выражение «военно-народная система» и поставил против них резолюцию «Самая лучшая на Кавказе». Министерство внутренних дел, разумеется, было не в состоянии самостоятельно, без участия представителей кавказской администрации, подготовить новый проект реформы. Дондуков – Корсаков, которого вполне устраивала действовавшая система военно-народного управления, не торопился представлять новый проект реформы, тем более, что с формальной точки зрения задачу, поставленную перед ним правительством (подготовка административной реформы на Кавказе) он выполнил. К тому же вскоре представился законный повод к тому, чтобы отозвать подготовленный им проект из Петербурга: преобразование системы управления Терской и Кубанской областей. Главноначальствующий, сославшись на необходимость согласовать свой проект с изданным в 1888 году «Учреждением управления…» этих областей, потребовал от Министерства внутренних дел вернуть ему подготовленные в 1885 году документы. Это требование было выполнено. Неудивительно, что кавказская администрация на запросы министерств о судьбе проекта реформ могла отговориться занятостью.

Устойчивость кавказской «обособленности» на протяжении всей второй половины XIX века, как представляется, обуславливалась далеко не только личными качествами представителей региональной администрации, но и искусством бюрократической интриги администрации, заинтересованной в защите своих интересов на Кавказе. Иначе сложно объяснить, к примеру, столь резкую перемену во взглядах А.А. Шепелева, который буквально за несколько месяцев до своего назначения на Кавказ, предлагал отменить военно-народную систему, а в Тифлисе, превратился в её убеждённого соперника²⁵⁹.

Паспортная система служила для администрации Терской области излюбленным средством стеснения даже хорошо ей известных лиц²⁶⁰. Терские горцы, в случае появления своего за Кубанью или в других частях Российской империи без паспортов, считались бродягами и злоумышленниками и как таковые наказывались²⁶¹.

Сложившаяся к началу XX века система административного управления в Кубанской и Терской областях всё заметнее приходит в противоречие с укрепляющимися на Северном Кавказе капиталистическими отношениями. Наиболее уязвимой её частью являлось устранение не войскового населения от реального участия в управлении²⁶². Неразделённость функций управления отдельными отраслями народной жизни, нередко отсутствие специальных знаний у должностных лиц, невозможность, и иногда и нежелание охватить вниманием все стороны жизнедеятельности населения, наложенные на его инерцию и консерватизм, вызванные различными запретами, становились тормозом в хозяйственном, культурном развитии местностей военно-народного управления. Для улучшения ситуации требовалось внесение изменений в судебное устройство, особенно по части влияния административной власти на судебные решения, но при использовании достоинств народного суда с его представителями от населения и учётом местных обычаев. Ликвидация военно-народного управления должна была повлечь за собой реорганизацию судебной системы. Принципиальным было бы выведение суда из сферы влияния административной власти, а это связывалось с распространением на край Указа от 12 декабря 1904 года, обязывавшего строго соблюдать в судопроизводстве внутренних губерний России принципа разделения административной и судебной властей²⁶³.

После восстановления наместничества генерал-адъютантом И.И. Воронцовым-Дашковым были подвергнуты критике недостатки военно-народного управления²⁶⁴. Наместник полагал неуместным до сих пор существовавшее полновластие военного ведомства в Кубанской и Терской областях, где численность гражданского населения даже превышала казачье население. «Военные губернаторы и окружные начальники с их помощниками, – считал наместник, – состоя на службе по военному ведомству, ныне уже являются представителями не армии, а чисто гражданского управления, и функции их не заключают в себе ничего военного, а представляются только объединёнными в руках этих должностных лиц функциями обычных губернских и уездных управлений»²⁶⁵. И.И. Воронцов – Дашков внёс предложение о применении к соответствующим местностям системы губернского управления, выработанной для внутренних районов России. А в основу плана реформирования сельского управления мыслилось положить земский принцип, начала действительного самоуправления.

Напомним, что согласно «Положению о губернских и уездных земских учреждениях»(1864), в национальных районах (Польша, Кавказ и др.) земства не вводились²⁶⁶. Вопреки распространённому взгляду о неподготовленности Кавказа для восприятия начал земского самоуправления, граф Воронцов – Дашков, наместник Кавказа твёрдо надеялся, что именно с помощью земских учреждений можно быстрее достигнуть умиротворения края. Но реализовать эти планы и предложения не удалось²⁶⁷.

Введение земства в Терской области означало бы конец самоуправству чиновников. Общероссийское юридическое законодательство полноправно распространилось бы на данный регион. Однако местные бюрократы опасались потери своей абсолютной власти и докладывали в вышестоящие инстанции, что горцы ещё не готовы к принятию земской системы. Однако, по мнению Ю.П. Проценко, именно горцы, как ни какое другое население империи, было готово к самоуправлению. «В умении понимать свои потребности, – писал он, – в сознании необходимости соединять частные усилия на общие цели, например, в прокладке дорог, канав, никакой горец не уступит русскому мужику, в чём свидетельствуюсь своим 19-летним знакомством с кавказскими горцами»²⁶⁸.

14 января 1914 года 37 членами Государственной думы было внесено законодательное предложение «О введении земских учреждений в Терской области». По заявлениям депутатов «…Сама система управления горцами как бы нарочно создаёт и закрепляет атмосферу недоверия к власти»²⁶⁹.

М.Т. Драгоманов, широко образованный человек, с 1876 года бывший политическим эмигрантом за границей, отмечал недостатки системы управления в Российской империи. «Когда мы задались мыслью, что вечно стоять с поднятой палкой неприятно и неудобно для нас, – писал он в своих “Политических сочинениях”, – когда сообразили, что полицейская диктатура есть явление исключительное, а не нормальное, надо было изыскать средства реорганизации страны…Новая система состояла бы в поднятии на окраинах коренных народностей, в уважении к каждой коренной народности в её пределах, в помощи массам каждой народности в экономическом и культурном отношении, – словом, в системе правления симпатий всех масс населения на окраинах мерами, ведущими к материальному и нравственному развитию их сообразно их нуждам и характеру. Так нет, система эта показалась что-то слишком уж необычной и новой»²⁷⁰.

Противники отмены военно-народной системы на Кавказе, как и прежде, ссылались на то, что, несмотря на желательность данной меры, ввиду «исключительных свойств населения», осуществлять ее опасно, так как это может вызвать восстание. Департамент полиции, не поддержавший в 1908 г. инициативу наместника, указывал на то, что предварительно необходимо поднять культурный уровень населения в местностях с военно-народным управлением. Таким образом, возникал парадокс: система военно-народного управления, по мнению одних царских чиновников, тормозила культурное развитие населения, ей подведомственного, но для того, чтобы ее упразднить, по мнению других, необходимо было дождаться, когда у этого же населения культурный уровень возрастет²⁷¹.

В последний раз перед мировой войной вопрос о военно-народном управлении на Кавказе затрагивался на заседании Государственной думы в августе 1913 года, где было принято решение рекомендовать наместнику разработать проект закона об упразднении «военно-народной системы» и замене её административным устройством на общих основаниях с остальными местностями края.

После вступления России в мировую войну какие-либо изменения в системе управления стали возможны только в оборонительных и охранных целях. Таким образом, военно-народное управление просуществовало на Кавказе вплоть до революционных событий 1917 года²⁷².

Благонадёжная администрация – это та опора, с помощью которой должно было строиться здание российской (колониальной) административной системы, особенно в русле задач, стоявших перед правительством применительно к Кавказу и вообще к окраинам империи, а именно – приобщение их к общероссийской государственности и гражданственности. Улучшение контингента чиновников – величина константная во всём спектре деятельности Кавказской администрации²⁷³. Военно-административная власть ощущала недостаток в опытных и благонадёжных чиновниках, которые вполне осознали бы важность своего призвания. Кроме того, возрастала потребность в людях, владеющих местными языками и являющихся соединительным звеном между администрацией и населением. Важно было также создать надёжное чиновничество из высших слоёв коренных жителей. Русская администрация отличалась широтой своего размаха. Беспорядок, вымогательство, расхищение казначейства стали почти обыденными явлениями. Злоупотребления властью, взяточничество, незаконное присвоение чужого имущества, вплоть до «грабежей на большой дороге» (этим занимался ещё при Ермолове чеченский пристав Чернов), – всё это было связано с действиями высшей администрации. И верхушка в этом отношении нисколько не уступала низам. Автор «Военных заметок о кавказских горцах», написанных около 1840 года; человек, которого никоим образом нельзя обвинить в сочувствии горцам, отметил хищническое «хозяйничанье» царских администраторов. «Кавказская служба, – писал он, – как дойная корова: кто пришёл, подоил и ушёл, и клока сена ей не бросил и оттого бедная корова чахнет»²⁷⁴. Со временем контингент бюрократии не становился лучше, и главнокомандующий А.П. Ермолов забил тревогу, поставив перед правительством вопрос о составе кавказских чиновников, «…кои почти все без познаний, а многие даже оказались не только не способными к исправлению дел или к переписке набело бумаг, но ещё и с дурным и развратным поведением»²⁷⁵. Относительно лихоимства командовавшего Сунженской линией генерала Пулло мы знаем, что он перешёл в этом отношении все пределы возможного даже в условиях николаевской России, даже на окраине этой России. Французский консул в Тифлисе де Кастильон, прямо называет в качестве одного из поводов к Чеченскому восстанию 1840 г. вымогательство генерала Пулло; сбор трофеев, захваченных в экспедициях по Чечне. Но до весны 1840 г. он твёрдо держался на своём месте начальника левого фланга, и только события 1840 г. привели к удалению его с должности под благовидным предлогом. Большинство фактов обогащения высшей администрации на Кавказе во время войны, да и после её завершения остаются, разумеется, неизвестными. Но кое-что просочилось даже в историческую литературу. Дело майора Корганова немного приоткрыло завесу, под которой тщательно скрывали гомерические размеры наместнической наживы и её методы. И здесь весь обычный арсенал способов обогащения, пускаемый в ход администрацией, в соединении с расхищением родовых земель и обогащением чеченской администрации, привели в результате к широкому крестьянскому восстанию. Даже чеченцы-приставы нередко грабили вверенное им население с большим усердием, но грабёж этот был лишь небольшой долей того общего грабежа, который проводился царизмом в завоёванных областях. Те из влиятельных чеченских семей, которые сумели присоединиться к пиру завоевателей, получали лишь жалкие крохи с их стола. Ограбление новых подданных царизмом шло в это время колоссальными темпами. У новых граждан империи под предлогом взимания податей и штрафов отбиралось лучшее оружие и другие, совершенно безвредные, но ценные вещи повседневного обихода²⁷⁶. Б. Чичерин констатировал следующее: «Допустив беззаконие в свои учреждения, государство привыкло к нему. Чувство права, чувство законности, и без того не слишком сродные русскому человеку, стали совершенно ему чужды. О справедливости в общественных отношениях и установлениях нет и речи. Произвол никого не удивляет и считается, чуть ли не нормальным явлением в обществе. На самые безобразные установления мы смотрим равнодушными взорами, и каждый хлопочет только о том, чтобы как-нибудь обойти тягостный для него закон»²⁷⁷.

Начальник Терской области, князь Д.И. Святополк-Мирский докладывал руководству, что он сталкивается с серьёзными затруднениями при выборе начальствующих лиц. Но правительство так и не сумело выработать каких-либо иных механизмов для привлечения к службе в гражданских ведомствах на окраинах, кроме как предоставления льгот. Произвол, незнание законов и особенностей вверенных в управление областей, взяточничество были особенно характерными для администрации отдалённых окраин²⁷⁸.

Из дневника Н.Н. Муравьёва-Карского мы также почерпнули информацию о чиновничьем произволе, царившем на занятых территориях. Дух и направления, водворившиеся во всех частях управления на Кавказе, – описывал он, – всё для вида, ни в чём прочности и основания. Везде первенствовали личные виды, хождение к начальству и совершенное пренебрежение их к обязанностям и труду, от которого совсем отвыкли, о котором думать перестали и за который никто не помышлял приниматься»²⁷⁹. Служба на Кавказе являлась неприятным искусом, скучным прогоном на пути бюрократической карьеры. «Чем короче перегон, тем лучше. Останавливаться на интересах Кавказа нет ни времени, ни охоты» – рассуждали некоторые царские чиновники²⁸⁰.

За десятилетнее управление Кавказом, при беспрерывных военных действиях с горцами, сопряженных с неимоверными трудностями, Алексею Петровичу Ермолову приходилось постоянно бороться с различными злоупотреблениями, оплошностями и нерадивостью, как военного, так и гражданского ведомства. В таких случаях главнокомандующий не церемонился с подчиненными. С нерадивыми он расправлялся совсем уж по патриархальному. А.П. Ермолов приглашал провинившихся в кабинет, где «беседовал» с ним с «глазу на глаз». На манер петровской дубинки он пускал в ход нагайку, которая гуляла по спине и плечам приглашенного. Когда же генерал находил достаточным внушение, то, отпуская своего гостя, при раскрытой двери кабинета завершал беседу самыми ласковыми словами, так что все видели, как дружески расстался главнокомандующий с выходящим от него. Того, кто изведал ермоловскую нагайку, Алексей Петрович называл своим крестником, и эта кличка оставалась за ним навсегда. Некоторые из них впоследствии дослужились до генеральских чинов и, когда они приезжали к Ермолову в Москву, тот неизменно встречал их словами: «А, мой крестник пожаловал!»²⁸¹.

Некоторые кавказские чины испытывали психологический дискомфорт. Так, например, князь П.Д. Цицианов пытался выйти из заколдованного круга желания стать «нравственным учителем азиатов» (осуждая свойства их натуры, принципы политики) и… необходимости имитирования «позорных обычаев» (сознавая неизбежность на Востоке азиатских методов борьбы). Общее представление русского человека, воспитанного в традициях западно – европейской культуры о Кавказе, его отношение к данным землям как к полю для собственной деятельности; наконец, рассуждения о необходимости их для России – составные части огромной важности темы: антитезы и линии взаимодействия Запада и Востока²⁸².

Самодовлеющее положение российского чиновничества, система чинопроизводства усиливали влияние бюрократии. Многочисленные служебные ранги и огромное число награждений (орденов), сопровождавших всякое повышение в чине, превращали службу в погоню за чинами, повышениями, наградами, прибавками к содержанию. Как писалось в одном из документов: «Чиномания и крестомания составляют общую хроническую болезнь всех служащих». Кавказ был той окраиной Российской империи, где служба оговаривалась специальными льготами. За приезд сюда давался чин коллежского асессора, равный майору по табелю о рангах. Прослужившему 5 лет в военно-народном управлении прибавлялась четверть оклада, за 10 лет – половина, 15 лет – 3/4 оклада. Если чиновник прослужил 20 лет – его оклад удваивался. При расчёте пенсий служивших в условиях военно-народного управления, 5 лет шли за 7 ²⁸³. 22 июня 1870 года Александр II предоставил наместнику на Кавказе право ежегодно ходатайствовать о денежных наградах чинам Главного управления наместника и административных учреждений Кавказского и Закавказского края, а также чинам канцелярии судебных учреждений – всего на сумму 14 тыс. рублей²⁸⁴. Подчиняясь только царю, наместник мог, пользуясь собственным влиянием, обеспечить карьеру и верность любого офицера армии; в то же время он был в состоянии добиться того, чтобы мнения его советников на местах перевесили мнение столичных властей. Результатом этого стал тот факт, что все чины, служившие на Кавказе, делали карьеру целиком в пределах этого региона и составляли нечто вроде корпорации со своими собственными интересами и традициями, совершенно отличную от прочей Российской армии²⁸⁵.

С назначением на должность гражданской службы канцелярский служитель или чиновник получал содержание (зарплату), которое состояло из жалованья, столовых денег, квартирных денег или казённой квартиры. Через государственную службу чиновник мог получить потомственное дворянство²⁸⁶. В 90-х годах XIX века начальник Терской области получал 7000 рублей в год; начальник округа 2000 рублей; аульный старшина от 120 до 240 рублей²⁸⁷. В трёх горских словесных судах: Грозненском, Веденском и Шатоевском работали по 1 кадию, каждый из которых в год получал по 200 рублей жалованья²⁸⁸.

В рядах кавказского чиновничества первых призывов находились главным образом неудачники и мелкие карьеристы, соблазнившиеся преимуществами службы в крае. «Людьми зелёного цвета» назовёт чиновников В.А. Соллогуб. «Есть на свете особый класс людей, – пишет Саллогуб, – маленькие, пронырливые; они служили когда-то в отдалённых губерниях. Как они служили, и что они делали в отдалённых губерниях, – неизвестно; известно только, что они начали службу с десятью рублями и кончили с полумиллионом»²⁸⁹. Н. Семёнов, долго живший среди чеченцев, делится с читателями своими размышлениями на данную тему. «Интересно, – пишет он, – что русских они ещё делят на настоящих и не настоящих. Настоящий русский, – в этом чеченцы сильно убеждены – человек в высшей степени добрый, снисходительный, прямодушный и справедливый; настоящий русский никогда не обижает, а напротив, всем покровительствует. Он всегда богат и живёт роскошно, не жалеет копейки; за заслуги платит щедро и зла никогда не помнит. Но царь ими дорожит и не отпускает их от себя». Н.Семёнов замечает, что чеченцы очень часто обсуждали предполагаемые реформы, различные общественные вопросы, начальство и вообще очень живо интересовались политикой²⁹⁰.

В первое время после покорения Кавказа русская администрация для проведения тех или других реформ прибегала к содействию самих туземцев, собирая представителей горских племён на большие народные собрания. Затем в основу управления был положен бюрократический централизм, со своим неизменным спутником – бюрократическим произволом²⁹¹. Горцы, видя возле себя русское население, пользующееся большей самостоятельностью в своих внутренних делах, невольно начинали чувствовать себя в бесправном положении. Вместе с тем и русское население начинало свысока относиться к туземцам, как к людям, которым не доверяют власти²⁹².

В первые годы после завершения Кавказской войны власть в некоторых районах была предоставлена бывшим шамилёвским наибам и кадиям, которые, перейдя из наибов в поручики и майоры, со службы имаму на службу царю в рамках военно-народного управления, сохранили свои прежние, властные полномочия. Последствием такой политики, кроме чисто военных целей – приобретение союзников в лице бывшей шамилёвской знати для борьбы с имамом; стало относительно беспрепятственное утверждение российской администрации в Чечне и Дагестане, в условиях роста терпимости к русским властям²⁹³. В 1860 году Глиноецкий, путешествовавший по Дагестану, отметил следующую стадию этой политики: «…почти все лучшие шамилёвские мюриды находятся в настоящее время в милиции, окружающей генерал-майора Лазарева». С первого же момента вступления своего в горную Чечню царизм почувствовал возможность использования руководства имамата в будущем и позаботился о его спасении. Царизм уничтожал власть имама, но он не желал действительного истребления горской верхушки, великолепно сознавая, что с ней сговориться можно и что её необходимо будет ещё использовать для утверждения своего владычества в горах. Вот почему русское командование вдруг стало проявлять исключительную любовь к своим врагам, немедленно начав поиски полезных компромиссов, предоставляя защиту недавним неприятелям²⁹⁴. Многие наибы Шамиля, управлявшие в Чечне, запятнали свою репутацию в глазах народа, казня по приказу имама людей. Родственники убитых обязаны были отомстить им за содеянное. В 1858 году Н.И. Евдокимов в одном из своих рапортов сообщал руководству: «Начавшееся в Шатое восстание быстро разлилось до приделов Грузии. Жители устремились с ожесточением на всех и на всё, что олицетворяло в их глазах мюридизм. Во всех обществах, которые могли рассчитывать на поддержку с нашей стороны, народ стал резать без разбора начальников, поставленных от Шамиля, кадиев и мулл, присланных из Тавлии (Дагестан), составляющих большинство мусульманской иерархии у горных чеченцев, и вообще людей тавлинского происхождения, находящихся в их стране»²⁹⁵.

Царизм закрепил свой союз с верхушкой имамата, официально признав в одном весьма любопытном приказе необходимость её использования: «…Мстить наибам и мазунам за какое-нибудь смертоубийство, совершённое ими по приказанию Шамиля, есть большое преступление перед русским правительством. Поэтому строго воспрещается всему покорившемуся горскому народу, члены которого пострадали через наибов и мазунов от жестокости Шамиля, посягать на жизнь наибов и мазунов или делать им какой-либо вред, и кто поступит против этого, тот, как важный преступник, со всем его семейством будет наказан ссылкой в Сибирь навсегда». Этот приказ, опубликованный 15 мая 1859 года, как нельзя лучше показывает направление политики царизма. И если правительство, которое перед этим почти два десятка лет кричало о притеснении наибов, взяло этих же самых наибов под своё покровительство, то это доказывает лишь существование его союза с верхушкой имамата. Из двух слоёв, составлявших население имамата, – аульской верхушки и аульской крестьянской массы – царизм наиболее опасным врагом считал не первую, а вторую и, разумеется, имел для этого вполне достаточные основания²⁹⁶. Практика привлечения отошедших от Шамиля видных деятелей мюридизма активно проводилась наместником Барятинским на последнем этапе военного противостояния с горцами. Однако этот военачальник не считал возможным принимать на службу в военно-административный аппарат значительное количество горцев. В одном из своих писем князь А.И. Барятинский писал: «Передать ли управление совершенно в руки туземцев – вопрос: ибо этим мы можем удалиться от введения в будущем русских порядков, долженствующих служить к слиянию этого народа с Россией»²⁹⁷. В 1862 году князь Барятинский докладывал императору: «В Чечне господствует безопасность и абреки преследуются жителями и они быстро восстанавливают своё благосостояние»²⁹⁸.

Общей системой управления Кавказом князя Воронцова было проводить во все управления, по возможности, туземных чиновников. А.П. Карцов, занимавший на Кавказе высокие посты, даже в середине 90-х годов XIX века констатировал, что «…среди горцев мы всё ещё стоим военным лагерем». Тем не менее, он не считал возможным широкое привлечение туземцев в административные органы из-за того, что «вышло бы нечто вроде автономии, а русская власть была бы в стороне»²⁹⁹. Не смотря на это, А.П. Карцов очень высоко отзывался о чеченцах. «Нельзя не сказать, – писал он, – и о крупных их достоинствах, которые не мешало бы позаимствовать нашей славянской распущенности. Обоюдная помощь и единение – необыкновенные. Трезвость повсеместная, высокая нравственность и бережливость»³⁰⁰.

Руководство Терской областью осуществляли разные чиновники, зачастую с диаметрально противоположными взглядами на проводимую в крае политику. В связи с этим и той практически неограниченной властью начальника области над горцами, роль личности в истории безусловно была велика, в связи с чем возникает потребность более пристального изучения руководящего состава кавказского региона. 17 октября 1860 года было Высочайше утверждено временное соединение Кубанской и Терской областей под управлением графа Н.И. Евдокимова³⁰¹. Генерал-адъютант граф Николай Иванович Евдокимов (1804–1873) был из простых крестьян. Во время Кавказской войны, в 1831 году, был тяжело ранен – пуля попала под правый глаз и рана не заживала, за что горцы прозвали его «трёхглазым»³⁰². Генерал-адъютант Евдокимов, предпочитавший в отношении горцев жёсткие, силовые меры воздействия, в вопросе о возможности привлечения горцев на административную службу проявлял гибкость и прагматизм. Он утверждал: «Мне нужно только убедиться, что у черкеса хорошая голова на плечах, и тогда в управлении над туземцами я дам всегда ему предпочтение перед русскими; это потому, что в жизни туземцев есть неуловимые оттенки в их обычаях для русского ума… Русскому чиновнику, хотя и умному, нужно много прожить между туземцами, чтобы изучить все точности народных обычаев, а до того он сделает много ошибок, чего избегнет умный черкес»³⁰³.

В первые годы существования Терской области русские офицеры на должности начальников участков назначались в те округа, где население уже привыкло к русской власти и многие знали русский язык. Там же, где население ещё не было «подготовлено», власти считали более полезным на должности начальников участков привлекать туземцев. Подобная мера предусматривалась «Положением об управлении Терской областью» 1862 г., в первую очередь для Чеченского, Аргунского, Ичкеринского и Нагорного округов и рассматривалась как уступка правительства населению, незадолго перед этим признавшего его власть³⁰⁴. По свидетельствам управленцев среднего звена, работа горской администрации признавалась удовлетворительной. Если и бывали злоупотребления, то они не вызывали жалоб и не касались правительственной власти. Одним из главных достоинств «туземной администрации» считалась дешевизна её содержания для государственной казны³⁰⁵. Горцы – чиновники, по мнению Ф. Гершельмана, были не только полезны, но, безусловно необходимы: знание условий края, бытовой стороны и местного языка делали их назначение неизбежным. Однако тут же он оговаривался, что не стоит назначать их на административные должности в их родные районы «из-за их обязательных отношений с родственниками и родовой мести»³⁰⁶. В Терской области на многие военно-административные должности стали назначать уроженцев Кавказа, не являвшихся коренными жителями Северо-Кавказского региона³⁰⁷. Например, в 1863 году начальником Терской области был назначен М.Т. Лорис-Меликов, тифлисский армянин. В 1862 году А.А. Нурид, уроженец Дагестана, стал начальником Ингушевского, а в 1865 году – начальником Кабардинского округа. Ненависть к завоевателям населявшие Кавказ народы перенесли на генералов из местной аристократии, таким образом, смягчался национальный вопрос, устранялось противостояние русский – кавказец, а это как раз то, что так необходимо было царской власти³⁰⁸.

М.Т. Лорис-Меликов свою работу в Терской области начал с замещения местных уроженцев на должностях наибов (начальников участков) строевыми офицерами. Окончательное вытеснение горского управления стало уже вопросом времени. Всё более проявлялся антинародный характер «военно-народной» системы. С сентября 1866 года наместнику дано было право на должности наибов, на которые по существовавшим штатам должны были назначаться офицеры из горцев, назначать офицеров регулярных и казачьих войск³⁰⁹. В Российской империи, согласно законодательству, запрещалось на гражданские должности, замещаемые по определению правительства, назначать военных. Однако, в виде исключения, военные чины допускались к работе на гражданских должностях в Кавказском крае и Финляндии³¹⁰.

С 1874 года условием поступления на государственную службу стало отбывание воинской повинности³¹¹. Чеченцы никогда не отбывали воинскую повинность и уже в силу этого, им был закрыт доступ к административным должностям. С 1887 года чеченцы, взамен обязательной воинской службы, были привлечены к платежу нового налога, размер его не превышал 22 копеек с «дыма»³¹².

Местное начальство не считало возможным предоставить даже право выбора аульных старшин, так как «не находило достаточных ручательств, чтобы оно не повлекло за собой важных неудобств в деле управления горцами»³¹³. Основу всей политики администрации в горских районах Северного Кавказа составляли формировавшиеся в течение многих десятилетий представления о неполноценности и наличии варварских наклонностей у горских народов, ставшие идеологической подоплёкой воинствующего национализма, оправданием крайнего произвола и жестоких мер против горских народов³¹⁴. Начальник Терской области – генерал-лейтенант Михеев был не лучшего мнения о кавказских туземцах. Он говорил: «В Терской области, с её разноплемённым и склонным к преступности туземным населением, создаются такие условия, при которых усилия администрации направлены главным образом к беспрестанной борьбе с разбоями и грабежами»³¹⁵.

Администрация поощряла казаков на неограниченный произвол в отношении горцев. Более того, такое представление о горцах давало возможность прикрывать казакам и другим русским свои преступления, сваливая их на потенциальных разбойников и грабителей. Коста Хетагуров писал: «…В поголовном разорении сотен и тысяч ни в чём не повинных семейств из-за одного подозрения, что в их среде скрывается несколько негодяев, может истощиться не только туземное, но и истинно христианское много терпение»³¹⁶. Административная власть, снабжённая правом утверждать судебные приговоры, не всегда могла точно и строго определить характер действий, признаваемых наказуемыми, вследствие невольно субъективного отношения к явлению, кажущемуся ей опасным или безопасным по административным соображениям. Граф Воронцов – Дашков считал, что «.среди местного населения найдётся вполне достаточно лиц, могущих с достоинством и на пользу правосудия отправлять обязанности присяжных заседателей по делам общеуголовного характера». Наместник осуждал приёмы русифицирования края, практиковавшееся в течение 25 лет и принесшее, по его мнению, противоположные их цели результаты. Он предлагал предоставить региону право свободно развивать свою экономику и духовную сферу на началах самостоятельности, что в свою очередь, по его мнению, должно было привести к теснейшему слиянию Кавказа с центром Российской империи³¹⁷.

Организация сельского общественного управления на Кавказе, как она сложилась на практике, совершенно не соответствовала идее самоуправления. Образованное по образцу крестьянского управления во внутренней России, кавказское сельское управление совмещало в себе функции как волостного, так и сельского правления. Данные условия превратили старшин и писарей в начальников, бесконтрольных и независимых от сельских обществ. Таким образом, в сельском управлении беспрепятственно развивались беззакония, произвол, лихоимство, в ещё более широких размерах, чем в волостных управлениях Европейской России³¹⁸.

Сельское общество являлось самой низшей территориально-административной единицей в Терской области. Вся жизнь сельской общины регламентировалась «Положением об аульных общинах и горском населении Кубанской и Терской областей и их общественном управлении», согласно которому в 60-70-х годах XIX века была перестроена административно-судебная структура округа³¹⁹. Общинное самоуправление состояло из сельского схода, сельского правления и сельского суда. Количество штатных должностей определялось сельским сходом. Старшины выбирались или назначались сверху. Обычно кандидаты в сельские старшины подбирались начальниками участков и утверждались начальником Терской области. Они допускались к исполнению обязанностей после принятия присяги в окружном управлении. В тексте присяги указывалось на беспрекословное исполнение старшинами всех поручений и требований администрации³²⁰. Старшине села присваивалось звание урядника, начальнику участка – звание штабс-капитана. Должность начальника округа соответствовала званию полковника, а начальника области – воинскому чину генерал-лейтенанта³²¹. Старшина села назначался на 3 года. Сельские суды оказались всецело в руках полиции при посредстве сельских властей, и перестали удовлетворять действительным потребностям населения³²². Очень часто важные решения сельского схода по земельному вопросу царская администрация отменяла под предлогом того, что якобы земли, на которых живут горцы, не собственность даже общины, а казённые, переданные им во временное пользование, и подобные решения вправе принимать только царская администрация³²³. Сельские старшины существовали и в имамате Шамиля где они, как и при царской власти либо избирались, либо назначались в порядке очередности. О функциях этих старшин мы, по существу, уже ничего не знаем, кроме того, что на их обязанности лежало наблюдение за исправным отбыванием повинностей³²⁴. В первые послевоенные годы в помощь участковым начальникам и наибам назначались старшины и их помощники. Старшины обязаны были знать обо всех случившихся происшествиях и отвечать перед начальством за всё, о чём не донесли своевременно. В случаях требования наиба или другого руководства, они должны были явиться на службу вооружёнными. За выполнение этой службы старшины и их помощники, согласно особому расписанию, получали жалованье от 5 до 20 рублей в месяц³²⁵. Важным мероприятием на пути установления однотипных с Россией порядков было введение назначения старшин. С 1886 года сельские старшины стали преимущественно назначаться и сниматься областной администрацией³²⁶. Царское правительство поощряло наделение аульных старшин лучшими землями. В Чечне им выделялось по пять частей пашни – 30 десятин, аульные секретари получали до 75 десятин земли³²⁷.

Положением 1888 г. об управлении Терской и Кубанской областями устанавливалось узко-кастовое военно-казачье управление, без участия в нём не только представителей горских племён, но и не казачьего элемента. Этим положением туземцы ставились вне действия общих законов. Даже сельское самоуправление было парализовано институтом назначаемых по усмотрению начальства старшин³²⁸. Недовольство аульных обществ своими старшинами было почти повсеместно³²⁹. Сельскими старшинами руководили участковые начальники, которые в свою очередь подчинялись окружным начальникам. Начальник округа избирался командующим войсками Кавказского военного округа по представлению начальника области из лиц военных штаб-офицерских чинов³³⁰.

Обычно начальник округа назначался в чине полковника или генерал-майора. Окружным (уездным) начальникам присваивались все права и обязанности, принадлежавшие уездным полицейским управлениям. Им подчинялись расположенные в их округах части милиции. На окружных начальников возлагались делопроизводство и счетоводство по земским повинностям³³¹. Работу начальников округов часто критиковал с высокой трибуны депутат Гос. думы Н.С. Чхеидзе. «Вся власть в этих округах, – говорил он, – сосредоточена в руках отдельных офицеров, которые, может быть, с грехом пополам могут командовать ротой, но не управлять и не чинить правосудие. Эти люди каждого мужика, не успевшего при встрече с ними выпрямиться и крикнуть «здравие желаем» считают ярым сепаратистом»³³².

Николай Семенович Чхеидзе (псевдоним Карло), являлся депутатом 3-й и 4-й Государственной Думы от Тифлисской губернии. Он окончил Горную академию в Австрии, затем вернулся на родину и поступил на государственную службу. 14 октября его избрали депутатом 3-й Думы. Он входил в Социал-демократическую фракцию. Подписал законопроекты: «Правила приема в высшие учебные заведения», «Об отмене смертной казни». С 1912 года являлся членом Объединенного комитета РСДРП. 20 октября 1912 года Чхеидзе вновь был избран в Государственную Думу. Стал членом Совета старейшин Думы. После одного из его выступлений с трибуны Думы министр внутренних дел вошел в Совет министров с представлением о желательности привлечения Н.С.Чхеидзе к уголовной ответственности, усмотрев в его словах «преступное возбуждение к ниспровержению монархического образа правления». Дело рассматривалось в 1-м департаменте Гос. Совета, от Чхеидзе потребовали дать объяснения.

Чхеидзе с 1909 года входил в масонскую ложу Союза «Великого Востока народов России», в 1912–1917 гг. являлся членом Верховного Совета «Великого Востока народов России», членом Думской ложи. Он не принял Октябрьскую революцию1917 года. После установления в Грузии советской власти (1921) эмигрировал во Францию. Покончил жизнь самоубийством. Похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже³³³.

Служба на Кавказе и управление недавно покорённым краем требовали одновременно гибкости и твёрдости, умения вести тонкую восточную интригу, руководить сложным хозяйством области; удовлетворять нужды населения и при необходимости силой поддерживать авторитет правительства³³⁴. Нередко в недостатках администрирования на Кавказе обвиняли русскую власть, хотя она, по мнению А.П. Липранди, таковой по существу и не являлась. В 1911 году Липранди утверждал: «как высшая, так и низшая правительственная власть на Кавказе – в руках инородцев. Высшая власть у немцев, поляков и евреев; низшая у грузин и армян³³⁵.

Рассмотрим, кто являлся Наказным атаманом Терского казачьего войска на протяжении 30 лет:

1861–1865 Генерал – майор Христофор Егорович Топондопулло.

1865–1875 Генерал – адъютант, генерал-лейтенант Михаил Тариелович Лорис-Меликов.

1875–1883 Генерал-адъютант, генерал-лейтенант Александр IIавлович Свистунов.

1883–1887 Генерал-майор Евгений Корнильевич Юрковский.

1887–1889 Генерал-лейтенант Алексей Михайлович Смекалов.

1888 Генерал – лейтенант Семён Васильевич Каханов³³⁶.

В годы правления Терской областью Михаила Тариеловича Лорис-Меликова, его адъютантом являлись Пётр Константинович Рихтер и Авраам Михайлович Ениколопов³³⁷. Вице – губернаторами у Свистунова Александр IIавловича были: Якобсон Густав Христофорович, Гросман Николай Игнатьевич, Бойчевский Николай Владимирович, Красовский Николай Николаевич. Должность коллежского секретаря исполнял Похоцинский Виктор Францевович³³⁸. Евреи существовали в Российской империи на особом законодательном положении. Чтобы регламентировать их жизнь на Северном Кавказе, 18 июня 1892 года был издан закон «О водворении и временном пребывании евреев в Терской области»³³⁹.

В 1861 году начальником Терской области был назначен князь Дмитрий Иванович Святополк – Мирский (1825–1899) ³⁴⁰. Он узнал об этом назначении на пути из Петербурга в Ставрополь. В своём письме к Д.А. Милютину он сообщал: «Известие это сильно меня огорчило. Войска расстроены, ничего, что могло успокоить народонаселение и обещать ему сносную будущность – нет. Доверие к нам жителей невероятно уничтожено. Беспорядок повсеместный во всём»³⁴¹.

Дмитрий Иванович родился в 1825 году, принимал участие в Кавказской войне. В своём письме к наместнику на Кавказе князь А.И. Барятинский так характеризовал Д.И. Святополк – Мирского: «Князь Мирский после Евдокимова самый опытный и лучший военный генерал на Кавказе, и соединяет, кроме многих других, ещё и то важное достоинство, что умеет вселять в покорных и непокорных доверие к нашему правительству»³⁴². В отношении к Терской области Д.И. Святополк – Мирский не соглашался с распространённым в то время мнением, что «буйное своеволие чеченцев может быть искоренено только материальной силой». «Совесть моя возмущается, – говорил он, – против такого мнения людей не осознавших своих ошибок и приписавших их последствия недостаткам чеченцев»³⁴³. Своей целью начальник области поставил «основать власть нашу и спокойствие в Терской области на нравственном влиянии и доверии туземцев к Правительству». Он предпринимал меры для уменьшения числа войск, расположенных в крае, и предполагал, что со временем присутствие здесь войск станет лишним. Д.И. Святополк – Мирский считал своим долгом предупреждать переселенцев в Турцию о тех бедах, которые их ожидают во время переселения. В годы его правления поток эмигрантов уменьшился. Его деятельность на посту начальника Терской области основывалась на уважении всех прав и создании права там, где его не существовало³⁴⁴.

Д.И.Святополк – Мирский сделал неплохую карьеру. В 1863 году его назначают Кутаисским генерал-губернатором, в Терской области его заменил М.Т. Лорис-Меликов. С 1868 года Святополк – Мирский являлся помощником Главнокомандующего Кавказской армии; с 1880 года он становится членом Государственного Совета Российской империи³⁴⁵.

Михаил Тариелович Лорис-Меликов, сменивший Д.И. Святополк – Мирского, в своих взглядах и действиях, занимая должность начальника Терской области, существенно отличался от своего предшественника. Так, по вопросу о размещении воинских подразделений в Терской области он держал твёрдую позицию, настаивая на том, что именно военные смогут поддерживать условия мира и сокращать их численность не целесообразно³⁴⁶. С одной стороны, М.Т. Лорис-Меликов постоянно стремился обеспечить своей деятельности поддержку населения и активно привлекал представителей северо-кавказских народов к работе над проектом реформ. С другой стороны, любые попытки посягательств на государственные интересы в том виде, как сам Лорис-Меликов их понимал, пресекались быстро и безжалостно. Так, для того, чтобы освободить земли и предотвратить угрозу восстания в Чечне он, в 1865 году, не задумываясь о моральной стороне вопроса, организовал массовое выселение чеченцев в Турцию. Кто-то назовёт такую линию мудрой, кто-то циничной, но спорить о нравственности в политике можно до бесконечности, а факты остаются фактами³⁴⁷. М.Т. Лорис-Меликов принадлежал к поколению российской военной и гражданской бюрократии, сформировавшейся на рубеже середины XIX века, на грани двух эпох в период реформ Александра II. Для него были характерны определённые социально-психологические черты, обусловленные происхождением, семейной обстановкой и спецификой образования (классическое гражданское в Лазаревском институте и военное в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров)³⁴⁸. Рассмотрим биографию этого государственного деятеля, которая поможет понять истоки формирования этой неординарной личности и проследить пути продвижения по служебной лестнице, а также охарактеризует его деятельность в Терской области.

М.Т. Лорис-Меликов родился 19 октября 1824 года в городе Тифлисе³⁴⁹. Иногда он называл сам себя «хитрым армяшкой». Друзья также в шутку называли его «грузинским армянином» или «двойным армянином», намекая на то, что он органически впитал в себя лучшие качества грузинского и армянского народов³⁵⁰. Один из друзей его юности отзывался о Лорисе, как о человеке «с душой нараспашку»³⁵¹. «Наружность его, вообще, очень чутка к душевным впечатлениям, – описывал в Ницце М.Т. Лорис-Меликова один из его соратников, – и, когда хитрая улыбка появляется иногда на губах, глаза быстро загораются весёлостью и все складки лица смеются. Такие наружности, обыкновенно, вызывают симпатию и дышат умом, в них менее всего грубости и произвола. Он был весьма доступен и прост в обращении; он предпочитал брать людей добром, нежели злом. Говорили, что у Лориса было необыкновенно развито искусство выходить из затруднительного положения, придумывать комбинации, чтобы влиять на умы населения. Граф отличался терпимостью к чужим мнениям, не был мелочно обидчив и не считал себя непогрешимым – всегда спокойно и внимательно выслушивал возражения»³⁵². Об одном из недостатков Михаила Тариеловича сообщает Р.А. Фадеев в письме И.И. Воронцову-Дашкову от 3 октября 1880 г. писал: «Эту черту – предлагать и обещать, не взвесив последствий, – я знаю у Лориса давно…»³⁵³. Хорошо характеризуют Лорис-Меликова записки, сделанные им в 1883 году в Париже: «Никакие усилия не могут дать желанных результатов, – писал он, – если только человек не решится войти, так сказать, в сделку со своей совестью и, заглушив основные понятия о чести, прикидываться все довольным и в большей части случаев говорить совершенно обратное тому, что лежит на душе. При такой обстановке поневоле высохнешь, как сухарь, и только нервы будут свидетельствовать о существовании человека»³⁵⁴.

Интересную историю происхождения имеет фамилия Михаила Тариеловича Лорис-Меликова. В 1602 году мелик Назар и мелик Дай Лорийские получили от персидского шаха Аббаса фирман, удостоверяющий их старые права владетелей Лори, но в обмен на эту милость братья обязались принять ислам. В последствии Лорис-Меликовы вернулись к христианству и продолжали состоять наследственными приставами Лорийской степи, входившей в состав Грузинского царства³⁵⁵.

Отец М.Т. Лорис-Меликова, зажиточный армянин Тариель, получал с земли своей на Лорийской степи и с оптовой торговли разными товарами с Лейпцигом, куда нередко ездил и сам, значительные доходы³⁵⁶. Располагая хорошими средствами, он позаботился прежде всего о воспитании и образовании своих сыновей – Михаила и Василия. К обоим с раннего детства были приставлены русские воспитатели, оба брата говорили по-русски без малейшего акцента.

Михаил Лорис-Меликов, начав обучение в лучшем тогда Тифлисском пансионе Арзановых, а затем в армянском Нерсесовском училище, рано обнаружил блистательные способности и прилежание. В двенадцатилетнем возрасте говорил на русском, французском и немецком языках, свободно владел армянским, грузинским и татарским. В Москве, в Лазаревском институте восточных языков юноша с 1836 по 1841 год изучал арабский и турецкий языки. Воспитанники Лазаревского института изучали общеобразовательные предметы по программе государственной гимназии того времени³⁵⁷. И тут произошло важное событие – Лорис-Меликовы были признаны и утверждены дворянами. Дворянское звание открывало Михаилу возможность сделать военную карьеру. Сначала он поступил в С.-Петербургский подготовительный пансион горного инженера – полковника Вержбицкого, а оттуда, в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров обучали 2 года. Среди закончивших это военное учебное заведение, – многие известные государственные деятели и военачальники: генерал-фельдмаршал А.И. Барятинский (во время Кавказской войны Михаил Тариелович состоял под его начальством), Д.И. Скобелев и др. ³⁵⁸. Образование, полученное М.Т. Лорис-Меликовым, повлияло не только на его карьерное движение, но и построило его мировоззрение. Уже на закате своей жизни, в Ницце, Михаил Тариелович вспоминал: «Я воспитывался в военной школе и привык думать, что если меня бьют палкой, то надо вырвать палку из рук. Если неприятель занял выгодную позицию, то надо выбить его именно из этой позиции. Я смотрю на дело практически, не ссылаясь на Европу»³⁵⁹. М.Т. Лорис-Меликов не получил высшего гражданского образования, а стал кадровым военным офицером. Л. Пантелеев так описывал свои встречи с графом Лорис-Меликовым: «Я знал, что всё начальное образование Лорис-Меликова не шло дальше Школы гвардейских подпрапорщиков, – констатировал он. Из бесед с Михаилом Тариеловичем вынес, однако, впечатление, что от природы он обладал большим умом и способностью быстро усваивать новые для него идеи. В бытность мою на Кавказе, в 1875-76 гг. я там, в первый раз услышал имя Лорис-Меликова и притом с весьма выгодной стороны. В качестве начальника Терской области он не только сумел поддержать порядок, но в то же время заслужил полное доверие туземцев. В беседах со мной Лорис-Меликов охотно пускался в рассказы о Кавказе, особенно о горцах, о том, как собственно, легко ими управлять, если только бережно относиться к их народным обычаям»³⁶⁰.

В течение более 20-ти лет (с 1847 по 1879 гг.) судьба М.Т. Лорис-Меликова была связана с Кавказом. Он участвовал в войнах, которые

Россия вела в этом регионе. С самых первых дней его появления на Кавказе он стал занимать почётное место как среди бывших кавказских офицеров, так и среди чиновников высшего ранга. Ему, не смотря на молодость, доверялась вся секретная переписка и даже нередко конфиденциальные военные и политические сношения³⁶¹. 27 июля 1847 года М.Т. Лорис-Меликов был назначен состоять для особых поручений при Главнокомандующем Кавказским корпусом генерал-фельдмаршале князе М.С. Воронцове. Маститый наместник Кавказа, Воронцов, человек высокого государственного ума и суровый, но честный и твёрдый в своих убеждениях, и Н.Н. Муравьёв одинаково отмечали способности и высокие душевные качества Михаила Тариеловича³⁶².

С 1847 по 1855 год М.Т. Лорис-Меликов участвовал в 180 сражениях, и, не смотря на то, не был ни разу не только ранен, но даже контужен. С 18 ноября 1847 года по 18 февраля 1848 года, в продолжение 3-х месяцев Михаил Тариелович «не сходил с боевого коня», воюя в Малой Чечне с горцами. В 1851, 1852 и в начале 1853 года М.Т. Лорис-Меликов воевал в Большой Чечне³⁶³. За отличия в боях против горцев М.Т. Лорис-Меликов был награждён: орденом Св. Анны 2,3,4 степеней, с мечами, бантом и императорской короной. 18 июня 1851 года он получил чин ротмистра, а уже через 3 года – 9 января 1854 года звание полковника³⁶⁴.

Михаил Тариелович обладал способностью привлекать к себе людей. Его мягкие, вкрадчивые манеры, весёлость очаровывали многих женщин, которые не мало способствовали его быстрому продвижению по службе. Не зря, вероятно, одна из популярных европейских газет назвала Лорис-Меликова «хитрым, гладким, как угорь, армянином»³⁶⁵. М.Т. Лорис-Меликов сам себя характеризовал как человека, сделавшего карьеру без протекций и в отсутствии крупных родственных связей, которыми можно было воспользоваться. До того момента, как он женился, это действительно было так. Однако, когда его женой стала княжна Нина Ивановна Аргутинская-Долгорукова, дочь начальника Лорис-Меликова, генерал-адъютанта И.З. Аргутинского-Долгорукова, карьера его стремительно стала нарастать³⁶⁶. Объективную оценку способностей Лорис-Меликова, как военачальника, мог дать только его современник и сослуживец, поэтому ниже мы приводим мнение князя Я.М. Амилахвари: «На мой взгляд, Михаил Тариелович, как умнейший, просвещённый и неутомимо трудолюбивый человек, мог бы оказать неоценимую пользу на войне в качестве помощника у хорошего главнокомандующего, но чтобы он сам обладал военными качествами последнего, – в этом я сомневаюсь»³⁶⁷. Особенно ярко проявился талант М.Т. Лорис-Меликова в войнах России с Турцией, в первую очередь, в войне 1877-78 гг.³⁶⁸. В русско-турецкую войну 1877-78 гг. Михаил Тариелович, благодаря своему умению администрирования, прекрасно организовывал продовольственное снабжение армии³⁶⁹. Несомненны также заслуги М.Т. Лорис-Меликова в гражданском обустройстве Абхазии, Дагестана и Терской области³⁷⁰.

Заграничные газеты сравнивали Лорис-Меликова с Мазарини, который сумел управлять Францией в самое смутное время при помощи примирительной и ловкой политики³⁷¹. После завершения Кавказской войны государственная власть преследовала несколько задач, внедряя российское гражданское управление в крае. Прежде всего, нужно было окончательно уничтожить очаг напряжённости, стягивавший значительные военные и материальные ресурсы империи. Здесь необходимо было подготовить административную, судебную, производственную базу для извлечения максимальной прибыли из сырьевых и потребительских ресурсов этого неосвоенного региона. Втягивание Терской области во всероссийский сельскохозяйственный комплекс, производственно-промышленное сообщество, общий торговый рынок сулило России не только покрытие многомиллионных военных расходов, но и приобретение сверх прибыли. Налоговое обложение, дешёвый рынок труда, установление беспрепятственных сообщений с Закавказьем и Передней Азией – вот лишь некоторые из прогнозировавшихся источников доходов государственной казны. Для решения этих не простых задач во главе Терской области, более сложной в военно-политическом отношении, чем Кубанская, необходимо было поставить человека решительного, имевшего военный опыт, опыт администратора, умного, дипломатичного, бесконечно преданного интересам России, ради которых он ни перед чем ни остановится, желательно кавказского уроженца – в виде уступки местному населению. Всем этим условиям и соответствовал М.Т. Лорис-Меликов, на которого в 1863 году и пал выбор наместника Кавказа. В ходе образования Терской области и в самом начале её существования, ею управлял князь Д.И. Святополк – Мирский. Однако его работу с местным населением власти посчитали слишком гуманной и либеральной. Необходимы были более твёрдая рука и жёсткие принципы для ускорения процесса интеграции региона³⁷². М.Т. Лорис-Меликов – чиновник, представлял и должен был проводить в жизнь политику национально-ориентированного правительства, на службе у которого он находился. Однако, несмотря на жесткую государственную регламентацию жизни и деятельности чиновничества в целом, система управления, созданная на Кавказе давала реальные возможности для проявления самостоятельности, личной инициативы в эпоху нарождающегося капитализма³⁷³.

28 марта 1863 года Лорис-Меликов был назначен исполняющим должность начальника Терской области и командующего в ней войсками. Меньше месяца понадобилось Михаилу Тариеловичу на то, чтобы его усердную службу на новой должности отлично оценили. 17 апреля 1863 года М.Т. Лорис-Меликова произвели в звание генерал-адъютанта и утвердили в занимаемых должностях³⁷⁴. В одном из своих частных писем М.Т. Лорис-Меликов делился своими впечатлениями о положении в крае: «…4 месяца тому назад я принял управление областью, признаваемую всеми, кто только знаком с её делами, самою сложною из отделов Кавказа»³⁷⁵. Интересно, что Лорис-Меликов был лично знаком с Александром II и в частном письме жаловался императору на тяжёлые условия работы весной 1863 года на должности начальника Терской области, когда новый административный аппарат только формировался, и приходилось работать в сыром помещении почтового здания, куда постоянно стекались посетители³⁷⁶.Уже в тот период Михаил Тариелович считал своё здоровье слабым, но принял на себя всю полноту ответственности по управлению областью³⁷⁷ Он был предварительно знаком с чрезвычайно сложной обстановкой в регионе, но, будучи человеком военным, принял приказ по назначению к действию³⁷⁸.

До 30 декабря 1869 года начальник Терской области по гражданскому управлению действовал на правах, предоставленных общими законами генерал-губернаторам. Но с введением нового «Положения» о преобразовании области, некоторые права начальника области утрачивались. Александр II лично предоставил права генерал-губернатора М.Т. Лорис-Меликову по управлению областью. Это говорило о высокой оценке правящими кругами деятельности начальника Терской области и большом доверии к нему³⁷⁹. Михаил Тариелович вёл личную переписку с императором, в одном из писем к Александру II он писал: «Вы знаете меня совсем близко…»; он также был одним из немногих лиц, находившихся у постели умирающего императора, о котором был высокого мнения, что не скажешь об отношении его к брату Александра II, великому князю Михаилу Николаевичу, занимавшему должность наместника на Кавказе³⁸⁰. Служба М.Т. Лоирис-Меликова давно находилась в поле зрения императора³⁸¹. Уже в 1865 году М.Т. Лорис-Меликов становится генерал-адъютантом. «.Как – то в Ливадии, – вспоминал И.А. Шестаков, – в 1869 году, в весёлом послеобеденном настроении, Государь, дарящий фамильярностью в знак особенного благоволения, обратился к нам, присутствовавшим, с вопросом в шутливом тоне: “ Не странно ли? Лорис-Меликов – генерал-адъютант!” Удивлявший царя Меликов был налицо…» Александр II явно полагал, что Михаил Тариелович достиг большего, чем мог бы рассчитывать³⁸².

За свою деятельность по благоустройству Терской области Лорис-Меликов неоднократно награждался высшими правительственными наградами. 8 сентября 1871 года начальнику Терской области, генерал-адъютанту, генерал-лейтенанту, наказному атаману Терского казачьего войска, М.Т. Лорис-Меликову, в награду за отличную, усердную и ревностную службу был пожалован Императорский орден Св. Александра Невского, украшенный бриллиантами. Начальнику Дагестанской области, Левану Меликову тоже дали орден А. Невского, но без бриллиантов³⁸³.

Земельная, крестьянская, податная и административно-территориальные реформы были осуществлены в достаточно короткие для преобразований такого масштаба сроки: 6–7 лет и в этом заслуга М.Т. Лорис-Меликова. Цель, которую преследовала российская администрация – стабилизация обстановки, снижение напряжённости, ликвидация, в определённом смысле, последствий Кавказской войны – была достигнута³⁸⁴. В 1865 году наместник с инспекционной поездкой побывал в Терской области. 21 октября он обратился с речью к жителям Аргунского округа: «Два года тому назад я благодарил вас за ваше поведение. Радуюсь, что и в этот приезд могу повторить свою благодарность»³⁸⁵. В приказе по округу от 1 ноября 1865 года за № 139 Михаил Николаевич отозвался об управлении областью в самых высоких тонах: «Сохраняя о настоящем положении дел в Терской области приятные впечатления, считаю долгом выразить достойному её начальнику мою глубокую душевную признательность»³⁸⁶. Михаил Тариелович, в силу своей скромности, решил разделить это достижение с коллегами: «Никак не ставя исключительно в заслугу себе успехов, достигнутых в последние 2 года по управлению Терской областью и образованию расположенных в ней войсках, выражаю искреннюю признательность как сотрудникам, так и подчинённым»³⁸⁷. Высокая оценка деятельности Лорис-Меликова Михаилом Николаевичем была ему особенно дорога, так как они не испытывали особых симпатий друг к другу. Начальник Терской области считал наместника на Кавказе «бесцветной личностью», вокруг которой постоянно плетутся интриги и в частности, против Лорис-Меликова³⁸⁸. Тем не менее, когда Михаил Тариелович тяжело заболел туберкулёзом и лечился в Ницце, великий князь Михаил Николаевич часто его навещал, хотя служба его уже к этому не обязывала³⁸⁹. За границей М.Т. Лорис-Меликов поддерживал отношения и с писателем М.Е. Салтыковым-Щедриным. В одном из писем сатирик писал: «Скажу Вам откровенно, я всю жизнь свою избегал соприкосновения с лицами высокопоставленными, и только Вы один победили во мне чувство, вызывающее эту сдержанность. Хотел поблагодарить Ваше Сиятельство за благосклонное внимание, которым Вы почтили меня в Висбадене»³⁹⁰. В 1883 году, в мае месяце Михаил Тариелович был уволен в бессрочный отпуск с разрешением присутствовать в Госсовете, когда позволит здоровье (с сохранением получаемого содержания); жил он в это время по большей части в Ницце³⁹¹. Первый раз Михаил Тариелович отправился в Европу в 1875 году, когда ушёл с поста начальника Терской области. По замечаниям некоторых его современников, одно из постоянных пристрастий – любовь к кахетинскому вину, которое он возил с собой, привело к расстройству печени, потребовалось лечение за границей³⁹².

Один из близких Лорис-Меликову людей так охарактеризовал Михаила Тариеловича: «Это был человек, горячо любивший свою кавказскую родину, но любовь эта была отодвинута на второй план в его сердце, первое место занимала Россия, как целое, и графа можно было смело называть русским патриотом в лучшем значении этого слова»³⁹³. Его деятельность совмещала в себе как положительные результаты в способствовании установления контактных зон вновь приобретённых окраинных регионов России с центром, так и отрицательные, разрушавшие такие связи. Некоторые современники объясняли это недостаточностью административного опыта этого человека, превалированием качеств военачальника³⁹⁴. Михаил Тариелович не одинаково относился к различным этническим группам и народам на территории управляемой им области. Русскоязычное население и казачество пользовались его покровительством, приобретая различные льготы. М.Т. Лорис-Меликов был решительным поборником того, чтобы все горцы, кто нарушал общественный порядок, были объявлены абреками. При этом преследовались и лишались всех прав на своих холопов и имущество. То есть предлагалось наказание без судебного разбирательства, что нарушало права коренных жителей³⁹⁵. М.Т. Лорис-Меликов выступил инициатором выселения чеченцев с их исконных земель за Терек и в Малую

Кабарду. Данный проект был составлен для «очищения» Чёрных гор от чеченцев и расселения казаков в кавказских предгорьях. Конечным же итогом должно было быть создание идеальных условий для успешного администрирования в области и улучшения отчётности перед органами центрального управления³⁹⁶. После отклонения этого проекта начальник области решительно взялся за выселение горцев Северо – Восточного Кавказа в Турцию. В своей записке к начальнику Главного штаба Кавказской армии Лорис-Меликов сообщал, что фактически он поставил ультиматум осетинам, кумыкам, кабардинцам и чеченцам. Условия были таковы: если к 1 января 1866 года они не расселятся, как им укажут управляющие органы, и не будут платить правительству подать, то уйдут в Турцию. По мнению Михаила Тариеловича, карабулаки вообще были не способны принять какую-либо гражданственность. В связи с этим им никаких условий не ставилось, они должны были поголовно выселиться в Турцию. Данное требование являлось ультимативным³⁹⁷.

После окончания Кавказской войны многие российские военные заявляли: «Оккупация Кавказа требует содержания значительных военных сил на Кавказе». Этого же мнения придерживался и начальник Терской области М.Т. Лорис-Меликов³⁹⁸. Не смотря на Завершение военных действий, установление полугражданского управления в крае, он опасался сокращать численность расквартированной в области армии³⁹⁹. Приемник М.Т. Лорис-Меликова на должности начальника области, А.П. Свистунов, неоднократно критиковал Михаила Тариеловича за обилие войск в крае на протяжении всех 12 лет его управления. В 1866 году А.П. Свистунов являлся начальником Штаба лейб-гвардии Конной артиллерии. А в 1869 году А.П. Свистунов уже не числился в составе управления Терской областью⁴⁰⁰. По свидетельствам Александр IIавловича Свистунова, работавшего также в Терской области и под управлением Лорис-Меликова с 1864 по 1867 гг., а затем получившего повышение, с 1867 по 1875 гг. являвшегося начальником окружного Штаба, область неоправданно была переполнена войсками. Каждую весну проходили военные сборы, забиравшие немало средств из казны, для «…предупреждения волнений среди местного населения». Опасения Михаила Тариеловича относительно возникновения волнений среди местного населения не были беспочвенны, но само наличие такого количества военных соединений на небольшой по площади территории провоцировало население на эти выступления и не способствовало нахождению взаимопонимания между центральной властью и местными народами⁴⁰¹.

Необходимо отдать должное деятельности Михаила Тариеловича, он не только отнимал у казны средства на военные нужды, но и с лихвой их возвращал. Ни за горцами, ни за казаками не было никаких налоговых недоимок и повинности они отрабатывали своевременно. Современники отмечали «глубокую преданность графа интересам казны»⁴⁰². Акцизное управление высоко оценивало деятельность Лорис-Меликова и в 10-летнюю годовщину его правления прислало свои поздравления⁴⁰³.

Во взглядах на «польский вопрос» Михаил Тариелович высказывал либеральные взгляды: «Я говорил государю, что нельзя оставлять поляков под постоянным режимом исключительных законов, нельзя вести бесконечную борьбу против их национальности и веры». Однако в Терской области он выступал за сохранение военно-полицейского режима и господства «исключительных» законов, урезавших права коренных жителей⁴⁰⁴. Несправедливо было бы упрекнуть Лорис-Меликова в том, что за 12 лет его управления не было сделано ничего для мирного гражданского развития горцев Терской области. Михаил Тариелович способствовал открытию в области городских банков – во Владикавказе, Кизляре, Георгиевске и Грозном. По решению начальника области проводились новые шоссе и тракты, ремонтировались старые дороги. Именно по инициативе М.Т. Лорис-Меликова, направленной в телеграфный департамент, была проведена телеграфная линия от Владикавказа до Темир-Хан-Шуры, с веткой на Кизляр. Местное население поставляло столбы из обработанных ими деревьев для устройства этих телеграфных линий⁴⁰⁵. В течение 10 лет в области открылось свыше 200 больших и малых заводов, производивших продукции более чем на 1 млн. 300 тыс. рублей. На этих заводах было занято около 4 тыс. рабочих. За время правления областью Лорис-Меликовым численность учащихся поднялась до цифры 4 тыс. мальчиков и девочек. Среди них 53 % принадлежали казачьему населению, 28 % – городскому и слободскому и 19 % – горскому населению. Михаил Тариелович неоднократно заявлял: «Ничего нет опаснее, чем лишить человека права учиться и трудиться, запрещая в то же время праздность и замыслы»⁴⁰⁶. Современники даже иногда упрекали Лорис-Меликова в проявлении излишней церемониальности с подвластным населением при проведении реформ⁴⁰⁷.

Сам же М.Т. Лорис-Меликов в своих записных книжках на первое место достижений в управлении Терской областью ставил: обложение горцев налогами, освобождение среди них рабов, введение судебной реформы, проведение оросительных каналов⁴⁰⁸. Особо Михаил Тариелович гордился проведением земельной реформы только за счёт местных денежных источников области. Он очень экономил государственные средства при управлении областью, был чрезвычайно щепетилен в этом вопросе, что накладывало груз налогов и обязательств на плечи жителей этого края⁴⁰⁹. В 1868 году, например, с горского населения Терской области в виде податного сбора собрали 133 984 рубля 23 копейки. Этот доход полностью покрывал содержание администрации Терской области⁴¹⁰.

В пореформенное сорокалетие царское правительство приняло более полусотни нормативных и не нормативных законодательных актов, имевших отношение к Северному Кавказу, и все они, за небольшим исключением, относились к казачьему и частному землевладению. В то же время не упорядоченные земельные положения горских народов Северного Кавказа, хотя и привлекало внимание царизма, но до серьёзных позитивных мер решения этой животрепещущей проблемы не доходило. За указанный период царское правительство по сути дела утвердило только «Положение» об учреждении Временной комиссии для разбора личных и поземельных прав туземного населения и «Положение» об отмене крепостного права в горских районах Кавказа⁴¹¹. Реформа способствовала земельному неравенству между отдельными народами, горными и плоскостными районами, отдельными селениями, сословными группами⁴¹².

У чеченцев, особенно в горных районах, широко распространено было интенсивное освоение земель. Интенсификация представляет собой совокупность рациональных методов, достигающих повышения эффективности общественного производства. Понятие «интенсификация» происходит от латинских слов «intensio» – напряжение и «facio» – делаю⁴¹³. В горной Чечне интенсивный способ производства был вызван малоземельем и естественно-географическими условиями. Путём возведения террас весьма эффективно осваивались склоны гор, почвы предохранялись от эрозии и избыточной влажности. Террасное земледелие являлось свидетельством интенсивного освоения земель⁴¹⁴. С началом земельной реформы казачеству и в целом русскоязычному населению области стали раздавать большие участки земли, которые новые хозяева даже не в состоянии были сразу обработать. С этим было связано экстенсивное развитие сельскохозяйственного производства. Рост общественного производства происходил путём прибавления новых средств производства к действующим или они заменялись новыми, которые не подвергались техническому перевооружению⁴¹⁵. Реформы изменили характер землевладения. Верховным собственником земли стало государство, горские феодалы получали землю в форме «пожалованья». В «пожаловании» не указывалось количество удобной и не удобной земли, давалась только её общая площадь⁴¹⁶.

На Кавказе вообще крестьянская реформа носила более грабительский характер, чем в центральных губерниях России⁴¹⁷. Так, власть отобрала у чеченцев поляны, расчищенные ими из-под леса. Собрание выборных горной Чечни – Грозненского округа – в 1889 году подало просьбу на Высочайшее имя о разрешении их сельским обществам пользоваться лесом для своих домашних нужд из лесов, бывших в исконном владении чеченцев… 8 января 1890 года, по Всеподданнейшему докладу министра государственных имуществ, Александр III повелел до предстоящего поземельного устройства жителей Терской области предоставлять горцам лесные материалы бесплатно, а отобранные лесные поляны вернуть владельцам⁴¹⁸.

На 7 году областного правления, в частном письме, Михаил Тариелович с полной откровенностью признавался в совершённых административных ошибках. Он считал, что свершившаяся реформа привела к антагонизму между гражданским и военным ведомством; медленному механизму управления, апатии начальников, к общему стремлению отписаться, дабы снять с себя ответственность. «Буду счастлив и признателен, – заключал Лорис-Меликов, – если кто выручит меня из Владикавказа»⁴¹⁹. Деятельность М.Т. Лорис-Меликова по управлению Терской областью очень высоко ценилась в правительственных кругах, однако здоровье его стремительно ухудшалось. В январе 1875 года он, в частной беседе с наместником на Кавказе попросил отставки со своего поста по состоянию здоровья. Михаил Николаевич не хотел её принимать, надеясь, что Лорис-Меликов проведёт ещё одну сложную реформу в области – по введению всеобщей воинской повинности. Но Михаил Тариелович был непреклонен в своём решении⁴²⁰. По Указу Правительствующего Сената от 25 апреля 1875 года за № 17344 М.Т. Лорис-Меликов был уволен со своего поста по состоянию здоровья. На его место был назначен А.П. Свистунов, вступивший в управление областью в июне 1875 года⁴²¹.

6 августа 1880 года М.Т. Лорис-Меликов получил назначение на должность министра внутренних дел Российской империи. Восхождение Лорис-Меликова к вершинам государственной власти не было случайным. Оно было обусловлено его административными способностями и несомненным политическим чутьём, проявленным в его годы службы на Кавказе⁴²².

Генерал-адъютант, генерал-майор Свистунов Александр IIавлович управлял Терской областью и был наказным атаманом Терского казачьего войска с 1875 по 1883 год. При начальнике области работало 2 помощника – старший и младший, должностные лица для особых поручений и канцелярия⁴²³. Одним из помощников Свистунова являлся Смекалов Алексей Михайлович, управлявший в последствии Терской областью с 1887 по 1889 год⁴²⁴. Интересно, что после работы в Терской области Д.И. Святополк – Мирского в 1863 году назначили Кутаисским генерал-лейтенантом. В то же время генерал-лейтенант А.М. Смекалов, после работы на должности Кутаисского военного губернатора, 11 февраля 1887 года стал начальником Терской области⁴²⁵. Однако Алексей Михайлович управлял областью совсем мало. 2 февраля 1890 года, после тяжёлой болезни (воспаления лёгких) А.М. Смекалов скончался⁴²⁶.

Одиозной, реакционной фигурой являлся начальник Терской области, назначенный на эту должность в 1889 году, генерал-лейтенант С.В. Каханов. Уже через год после вступления на должность, Семён Васильевич распорядился брать под особый надзор полиции всех заподозренных в «дурном» поведении горцев, а в случае совершения ими каких-либо проступков подвергать их телесному наказанию до 100 ударов розгами. В 1890 году начальник Терской области С.В. Каханов писал, что «…из милицейских, состоящих из туземцев, ни один никогда не станет преследовать своего соплеменника, боясь мести. Поэтому полагается на милицию как активную силу нужно с большой осторожностью». Тогда же Каханов был представлен на утверждение командующему Кавказским округом проект «Временного положения о мерах по удержанию туземного населения Терской области от хищничества и, в особенности от всяких насилий против лиц не туземного происхождения». Данный проект был утверждён и получил силу закона в 1894 году и не отменялся до революции. Этот документ узаконил круговую поруку сельского общества за совершённые преступления⁴²⁷. Заведённый в 1882 году порядок передачи «особо важных» дел, где в качестве обвиняемых фигурируют горцы, на рассмотрение военно-полевому суду, также не способствовало стабилизации обстановки в крае. Порядок назначения старшин, несомненно, во многом способствовал ухудшению борьбы с преступлениями⁴²⁸. В 1893 году с разрешения императора значительная часть уголовных дел, связанных с горским населением, была изъята из общегражданских судебных учреждений⁴²⁹. Чины местной администрации получали чрезвычайно большие права, например, арестовывать и ссылать фактически любого представителя местного населения⁴³⁰. 19 ноября 1893 года Комитет министров распространил на Кубанскую и Терскую области правила об административной высылке в Восточную Сибирь обвиняемых или подозреваемых в краже лошадей и скота. Следует отметить, что все эти меры принимались под видом необходимости обеспечения безопасности русского населения области. В 90-х годах XIX века администрация области издала распоряжение, запрещавшее казакам куначество с горцами.

Одновременно с упразднением прежних окружных полицейских управлений распускались и состоявшие при них горские словесные суды, дела которых передавались во вновь образуемые суды при округах и отделах. Исключение составляли Шатоевский и Веденский суды; при многочисленности населения Грозненского округа один Грозненский словесный суд не мог справиться с делами всего округа. Надтеречные чеченцы также подчинялись Грозненскому горскому словесному суду. Всё население отделов и округов, как казачье, так и горское, было подчинено начальнику области. Пределы его власти расширялись, особенно в отношении горского населения.

Начальник области мог наказывать горцев без суда и следствия, подвергать их по личному своему усмотрению или по представлению начальника округа и атамана отдела аресту на срок не больше одного месяца, а при укрывательстве и не выдаче аульными обществами виновных в преступлениях, налагать на такие общества денежные взыскания не свыше 50 рублей⁴³¹. Опубликованные 20 декабря 1895 года «Временные правила об изменении и узаконении административной высылки», как известно, ограничили исключительные полномочия административной власти тем, что «…местные власти, убедясь в необходимости удалить из подчинённой им области порочное в том или другом отношении лицо, делают о том представление господину Министру внутренних дел с подробным изложением мотивов»⁴³². 21 марта 1888 года Александр III подписал Указ правительствующему Сенату и утвердил новое «Учреждение управления Кубанской и Терской областей», сущностью которых являлось сосредоточение военной и гражданской власти на местах в руках казачьей администрации⁴³³. В 1883 году начала работу специальная комиссия, подготовившая проект реорганизации гражданского управления. Новая администрация должна была быть казачья и в то же время общая для всего населения области. Для этого предполагалось уничтожить черезполосность округлением границ войсковой территории и включением в неё горского населения⁴³⁴. В 1888 году вводится новое управление области, получившее в исторической литературе название «военно-казачьего»⁴³⁵. Если модель административного устройства, созданная в областях Северного Кавказа после реформы 1869 года, должна была стать переходной ступенью от «старой» военно-народной системы к «новой», общеимперской, то модель административного устройства после реформы 1888 года явилось фактическим возвращением к военному управлению, существовавшему в Предкавказье до 1869 года. При этом особая роль представителей казачества в управлении Терской и Кубанской областей придавала прежнему военно-народному управлению военно-казачий оттенок. Главную причину необходимости сохранения системы военного управления кавказские власти видели в том, что либеральные реформы 60-70-х годов «весьма мало продвинули горцев в гражданском развитии». Экстраординарные меры властей в последнее десятилетие XIX века, направленные на борьбу с преступностью и укреплением порядка, на практике показали слабую результативность. Военно-народная система, в силу иного назначения, не давала средств к разрешению проблемной экономической ситуации в крае, значение которой как фактора нестабильности к концу XIX века было всё более ощутимым. Предпринятые в рамках этой системы чрезвычайные меры 90-х годов для укрепления порядка в крае, носили паллиативный характер⁴³⁶.

В Терской области, после 1888 года, заведование отделами в полицейском и военном отношениях принадлежало атаманам отделов, которым присваивались все права и обязанности, принадлежавшие по общим законам уездным исправникам и уездным полицейским управлениям. Они также контролировали общественное управление в селениях и горских аулах. Окружным начальникам подчинялись расположенные на территории части горской милиции⁴³⁷. «Легко представить себе, – замечает Коста Хетагуров, – каким авторитетом пользуются в туземных аулах казачьи урядники, – в большинстве случаев постоянно пьяные, грубые в действиях и омерзительно непристойные в выражениях»⁴³⁸.

Одновременно с административно – территориальными изменениями были изданы реакционные законы, усиливавшие регламентацию жизни горцев. Так, в 1884 году специальным постановлением запрещалось ношение огнестрельного оружия в Кавказском крае без особого на то разрешения. Согласно распоряжениям начальника Терской области, изданным в 1892 году, всё оружие, с которым горцы появлялись в русских населённых пунктах и которое привозилось из Дагестанской области для продаж, конфисковывалось⁴³⁹. С 1893 года местным властям предоставлялось право не только в общественных местах отбирать оружие, но также производить обыски в домах⁴⁴⁰.

2 июня 1887 года был издан закон «О введении воинской повинности для инородцев Терской области, а через неделю, 9 июня, появился закон, регламентирующий порядок взимания налога с мусульман Терской области, заменяющего исполнение воинской повинности⁴⁴¹. «Политическая неблагонадёжность» кавказских мусульман заставила власть отказаться от предложения образовывать из них строевые части. С 1886 года, по распоряжению военного министра, новобранцы-туземцы из Терской области распределялись только в войска, расположенные на Кавказе⁴⁴².

Царская администрация нередко действовала по древнеримскому принципу «разделяй и властвуй». В 1883 году, с помощью излюбленных провокационных методов, были поссорены между собой ингуши и чеченцы. В июне 1883 года между ними произошла стычка, с каждой стороны было по 10 000 человек. Член Государственной думы Гайдаров, комментируя этот случай, в своей речи отметил, что натравливание одной национальности на другую было характерной чертой управления Кавказским краем⁴⁴³.

14 мая 1893 года началось выселение горцев из городов и слободок. Русская слобода Шатой была основана в 1860 году, к 1870 году число проживавших здесь семей увеличилось до 50. Это было единственное русское поселение среди горной Чечни. В 1880 году, Указом наместника, в следствие уменьшения русских в слободе было приказано выслать из слободы Шатой всех туземцев, с запрещением в дальнейшем им здесь поселяться. С 1890 года к Шатою прирезали 514 десятин земли, но они продолжали оставаться в распоряжении Аргунского лесничества и охранялись объездчиками из чеченцев. Часть чеченцев подала прошение императору о разрешении на жительство в слободе на правах купцов и купчих, им было разрешено. Они стали приобретать недвижимость в Шатое. Чтобы приобрести недвижимость в слободе, чеченцы поступали на службу в милицию⁴⁴⁴. Начальник гарнизона укрепления Шатой приказом от 26 августа 1898 года установил порядок, которым запрещал вход в укрепление лицам, не имевшим билета за подписью начальника гарнизона. В результате всё население 5,6,7 участков было лишено возможности посещать почтово-телеграфную контору, сберегательную кассу и участковую аптеку.

18 марта 1901 года были сняты ограничения на проживание горцев в городе Грозном; 27 февраля 1906 года – в слободе Воздвиженской и лишь 10 мая 1916 года – в слободе Ведено и Шатой. Сам начальник области счёл необходимым возбудить ходатайство об отмене закона 14 мая 1893 года как «служащего тормозом к обрусению племён»⁴⁴⁵. «Положение о видах на жительство» 1894 года подтверждало неравноправное положение не привилегированных сословий в отношении паспортного режима и податное значение паспорта для них. Если дворяне, чиновники, почётные граждане, купцы и разночинцы не были ограничены в выборе постоянного места жительства и получали бессрочные паспортные книжки, то приписанные к обществам крестьянам (так же, как мещанам и ремесленникам) в качестве видов на жительство выдавались паспортные книжки на пять лет, паспорта на один год, шесть месяцев и три месяца или бесплатные билеты на отлучку – на срок до одного года. В результате паспортный режим на рубеже XIX–XX вв. продолжал оставаться ещё одним способом подчинения крестьян сельскому обществу, усиливая вместе с тем контроль властей над ними, придавая виду на жительство не только фискальный, но и административный характер. Лишь Указ 5 октября 1906 года предоставил сельским обывателям свободу избрания места постоянного жительства, на одинаковых основаниях с лицами других сословий⁴⁴⁶.

После 1888 года местная жизнь на Северном Кавказе, в эпоху реакции, была «совершенно придушена первобытным военно-казацким режимом». Всем управляла казацкая знать, при этом наблюдалось бесправие горцев и иногородних. В трудах комиссии, созданной Владикавказской городской Думой для расследования грабежей и разбоев, одной из причин не спокойной обстановки называлось отсутствие местного самоуправления. На одном из заседаний Думы отмечалось: «Никаких забот о народном образовании, здравии и охране имущества населения, проведения горных дорог и вообще поднятия экономического благосостояния населения – казачья администрация не проявляет»⁴⁴⁷.

Б.Н. Чичерин называл главной задачей охранительной системы умение подавлять в народе всякое движение и убивать всякую самостоятельность. Но, к счастью, замечал он, этого сделать нельзя. «Народ не сотрёшь с лица земли, и если ему запрещают говорить, если хотят согласие установить силой, он в тайне отходит от правительства и отказывает ему в содействии»⁴⁴⁸.

Таким образом, наступление реакции и политика контрреформ проявились на Тереке в усилении колониального гнёта, русификаторской политики царизма. Новое административно-политическое управление области, получившее в исторической литературе название военно-казачьего, и ряд антинародных законов были направлены на недопущение добрососедских отношений и дружбы между горцами и казаками. Горцы были поставлены вне действия общих законов империи⁴⁴⁹. После появления в Терской области в 1891 г. нового установления «Об общественном управлении станиц казачьих войск» местные власти возбудили ходатайство перед вышестоящими инстанциями о пересмотре действовавшего установления «Об общественном управлении туземных сельских обществ». При этом делалась ссылка на то, что «современное положение туземцев таково, что они…не представляются покоренным народом». Однако, разработанное аульное положение, как и прежде, опиралось на традиционные воззрения горских обществ и коренные начала их обычного права, приспособленного, тем не менее, по мере возможности к «требованиям времени»⁴⁵⁰.

В процессе инкорпорирования Кавказа в состав империи власть стремилась унифицировать систему управления, распространяя на край российские административно-правовые институты. Однако местные особенности, в недостаточное понимание которых она неизменно упиралась, приводили либо к их незавершённости, либо к непредсказуемым последствиям.

Кавказ управлялся в соответствии со сложившейся имперской формулой – «полное слияние окраин с империей», в основе которой лежал геополитический фактор, равно значимый как для самой России, так и для Кавказа. Прецедент подобной модели взаимодействия России с присоединёнными территориями был сформулирован применительно к Польше. После разгрома восстания 1831 года Николай I в своём манифесте, апеллировавшем к общественному сознанию, высказывался за тесное, твёрдое соединение этого края с прочими областями империи. Необходимо характеризовать политику государственной власти России на окраинах империи в целом как лишённую этноцентристских приоритетов. Главным было укрепление общей для империи государственности (этатизм)⁴⁵¹.

Территориальное расширение Российского государства, включение в его состав новых подданных влекло за собой кардинальные перемены в жизни присоединенных народов. Они сталкивались с новой политической системой и экономическим строем, поступали в подчинение русской администрации, обнаруживали на своих землях множество пришельцев – русских во вновь основанных городах и селах. Русская колонизационная (в том числе переселенческая) политика была настолько же сложной и противоречивой, каким был круг вовлеченных в ее осуществление политических сил, социальных и этнических групп. Она изменялась как во времени, так и по локальным задачам: ее избирательность зависела от категории «оперируемого» населения и конкретных целей, стоящих за его перемещениями. Однако общие принципы колонизационной политики могут быть прослежены за всеми изменениями правительственного курса, пытающегося использовать различные стратегии для одной, главной задачи – укрепления русского государства, присутствия в регионе и прочной привязки Кавказа к России. Сдвиги в административной, культурной или миграционной политики отражают лишь особенности того, какой же представляется политическому классу страны, в частности – в лице ведущих кавказских администраторов, «национальное основание» империи⁴⁵².

Как бы историки ни оценивали ход и последствия (позитивные, негативные, прогрессивные и т. п.) вхождения каждого отдельного народа в состав державы, в любом случае это событие оказывалось стрессовым, кризисным, переломным в его судьбе. Привычные жизненные модели только еще формировались и к тому же зачастую вступали в противоречие со старыми. Эти новые подданные сталкивались с необходимостью осмысливать свое новое состояние, адаптироваться к положению подданных русского царя, определиться в отношении России – могущественной государственной системе, частью которой им довелось стать в силу сложившихся исторических обстоятельств⁴⁵³. Процесс «врастания» Кавказа в Российское государство был трудным и долговременным. На этом пути не удалось избежать ошибок и просчетов. Однако объективная заинтересованность сторон в тесной интеграции предопределила его положительное завершение. При этом и горцы, и Российская империя сумели лучше понять друг друга и претерпели определенные изменения, учитывавшие особенности своего исторического партнера⁴⁵⁴.

После завершения Кавказской войны государственная власть преследовала несколько задач, внедряя российское гражданское управление в крае. Прежде всего, нужно было окончательно уничтожить очаг напряженности, стягивавший значительные военные и материальные ресурсы империи. Здесь необходимо было подготовить административную, судебную, производственную базу для извлечения максимальной прибыли из сырьевых и потребительских ресурсов этого неосвоенного региона. Втягивание Терской области во всероссийский сельскохозяйственный комплекс, производственно-промышленное сообщество, общий торговый рынок сулило России не только покрытие многомиллионных военных расходов, но и приобретение сверхприбыли. Налоговое обложение, дешевый рынок труда, установление беспрепятственных сообщений с Закавказьем Передней Азией – вот лишь некоторые из прогнозировавшихся источников доходов государственного казначейства. И действительно, в конце XIX века Дон и Северный Кавказ стали на первое место в России по производству технических культур: подсолнечных семян (около 90 %), турецкого табака (15 %), винограда (35 %). Но особенностью было то, что здесь производилось 75 % зерновых культур высокой ценности (сильной озимой и яровой пшеницы). Широко было развито животноводство и промысловое рыболовство. Промышленный комплекс являлся сырьевым по своим характеристикам. В дореволюционное время регион давал стране 75 % угля, 100 % серебра, 80 % свинца 20 % нефти⁴⁵⁵.

При создании многонационального государственного сообщества богатые силы, потенциал каждой национальности должны были быть использованы для блага целых регионов, для роста общегосударственного благосостояния, для развития всего человечества. Однако этого не произошло. Окраины Российской империи тщательно «оберегались» от всего, что напоминало бы о местном самоуправлении и вытекающем из него национальном самовыражении. Понятие «народное» управление не оправдывало своего смысла на Северном Кавказе в имперский период. Безусловно, необходимо было перестроить ближайшую к населению правительственную власть на новых началах. Почва для восприятия земских учреждений среди горцев Терской области уже давно была подготовлена не только всей их прошлой общественно-исторической жизнью, но также и практикою управления после присоединения их к России.

Возникла парадоксальная ситуация: горцы, совершившие своего рода демократическую революцию, введя институт общественного самоуправления, ограничивавшего власть князей и феодалов, после долгих лет борьбы лишились этих завоеваний. Для горцев это было не просто неравноправие – величайшая несправедливость и трагедия, негативно сказавшаяся на их национальном самосознании. Объективная неизбежность злоупотребления властью оборачивалась тем, что нередко горцы весь гнев из-за своего бесправного положения обрушивали не на прямых виновников, а на русских в целом в силу того, что они пользовались большей свободой в решении внутренних проблем. Такое административное неравенство имело результатом не только ущемление чувства национального достоинства, но и привело к формированию у одних – высокомерного отношения, у других – приниженного. Наслоение несправедливостей на фоне внедрения чуждых норм, регламентировавших каждый жизненный шаг горцев, означало для них постоянное насилие. Это был важный морально-психологический момент русско-чеченских отношений.

Своего рода асимметрия государственного устройства, выражавшаяся в особенностях управления национальными окраинами, в сочетании с эффективной инкорпорацией местных элит в общероссийскую, в течение долгого времени поддерживала целостность Российской многонациональной империи. Тенденции к унификации местного управления, ставшие преобладающими в пореформенной России, наряду с «национализацией» внутренней политики и сохранением чрезвычайного режима в отдельных регионах, усиливали опасные для империи центробежные устремления. Некоторые кавказские администраторы предлагали верховной власти планы по упрочнению государственного могущества на Кавказе без ущемления прав коренного населения, но они не получили необходимой поддержки. Проекты реформ, намеченных главноначальствующими, как то: упразднение военно-народного управления, переустройство сельского правления, не получили в Петербурге дальнейшего движения и под тем или иным предлогом возвращались обратно, зачастую в силу защиты государственного казначейства от излишних расходов, но в явный ущерб действительным потребностям коренных жителей Кавказа.

Во второй половине XIX века на Северном Кавказе фактически установился тоталитарный режим. Обычное государство разрешает: думай сам, веруй свободно, строй свою жизнь, как хочешь; тоталитарное требует: думай предписанное; строй свою внутреннюю жизнь по указу. Тоталитарный режим – это политический строй, беспредельно расширивший свое вмешательство в жизнь граждан, включивший всю их деятельность в объем своего управления и принудительного регулирования. Тоталитарный режим держится не основными законами, а распоряжениями и инструкциями. Наиболее часто нарушение гражданских прав происходит именно в тоталитарных государствах. Справедливость не дается в готовом виде, и не водворяется по рецепту, а творчески отыскивается, взращивается самой жизнью. Представителям различных народов Российской империи от законов следовало требовать: 1. Чтобы они не устанавливали несправедливых привилегий, бесправия и угнетения. 2. Чтобы установленные привилегии заведомо не попирали справедливость. 3. Чтобы вводились такие способы применения права (в управлении, самоуправлении и суде), которые гарантировали бы ограждение от произвольного и не предметного применения закона.

Многие философы обращались к теме соблюдения нравственных принципов государственной власти по отношению к своим подчиненным. Гегель, например, определяет государство, как осуществление нравственной идеи. Нравственная идея, по его мнению, представляющая высшие сочетания свободы с разумным порядком, составляет природу государства, или внутреннюю цель, которую оно осуществляет в своем устройстве. Нравственный же закон, вообще, есть предписание делать добро. Насильственные методы в политике царского правительства встретили отпор со стороны кавказских горцев в первую очередь из-за их аморальности, нарушения общечеловеческих ценностей и главных религиозных принципов.

Государство состоит из народов и ведется правительством; и правительство призвано жить для своих граждан и черпать из них свои жизненные силы, а народы должны ощущать, знать и понимать это, и отдавать свои силы общему делу. Народ – не любое соединение людей, а соединение многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общности интересов, поэтому государству необходимо учитывать все интересы и действовать с помощью компромиссных решений, находить возможности мирного урегулирования спорных вопросов, не притесняя с помощью силы даже самой малой части своих граждан.

Введение князем А.И. Барятинским «военно-народного» управления носило преимущественно полицейский характер и могло служить только переходным этапом от военного положения к мирной жизни. Сами чиновники в неформальной обстановке называли данное управление «военным». Создавая в Кавказском крае наместничество, так называемое «военно-народное» управление, не разрешая населению иметь земства, не предоставляя Кавказу прав иметь общеимперские судебные органы, ограничивая деятельность городских управ, правительство по существу не управляло Кавказским краем, а продолжало вести себя здесь как в недавно завоеванной стране, хотя время шло и обстановка менялась. Лишая народы Кавказа законных прав в области местного самоуправления, правительство ставило эти народы в исключительное положение неполноправных граждан с широким кругом дополнительных обязанностей.

Не смотря на все свои очевидные недостатки, военно-народная система обладала и рядом преимуществ. Военные начальники не были втянуты во внутреннюю борьбу в горских обществах, большие полномочия позволяли им оперативно реагировать на любые чрезвычайные ситуации, – быстро пресекать междоусобицы и мятежи. Участие в управлении представителей населения, использование в судопроизводстве адата и частично шариата позволяло приспосабливать российское управление к обычаям горцев, их складу ума и поведения.

Однако уже к началу XX века сложившаяся система административного управления на Северном Кавказе все заметнее приходит в противоречие с укрепляющимися здесь капиталистическими отношениями. Неразделенность функций управления отдельными отраслями народной жизни, нередко отсутствие специальных знаний у должностных лиц, невозможность, и иногда и нежелание охватить вниманием все стороны жизнедеятельности населения, наложенные на его инерцию и консерватизм, вызванные различными запретами, становились тормозом в хозяйственном, культурном развитии местностей с военно-народным управлением. Данные недостатки административной системы нередко вели к росту народного возмущения.

Революционный подъем 1879-80 гг. в России сменился реакцией, которая в центре проявилась в политике контрреформ, на окраинах страны – в усилении колониального гнета. В целях дальнейшего усиления контроля над многочисленным горским населением, сохранившим стремление к сопротивлению чуждым для него законам, был применен режим полицейского надзора. Смена курса национальной политики была окончательно закреплена при Александре III, в виде политики «русификации». На первый план в государственной идеологии, потеснив «имперскую» политическую идею, которая требовала, прежде всего, лояльности всех подданных без различия национальности и веры своему императору, вышла идея «национальной монархии», где русский царь должен править русскими подданными. В правительственных кругах многие понимали значение произошедших изменений, но не все их одобрили.

1881 год обозначен в нашей отечественной истории в качестве рубежа, разделившего вторую половину XIX века на две исторические эпохи. В правительственной политике усиливается тенденция к централизации управления, и потому поднимается вопрос о допустимости такой формы управления, как Кавказское наместничество. Отмена наместничества и учреждение на Кавказе в 1882 году должности Главноначальствующего гражданской частью с несколько расширенными по сравнению с генерал-губернаторскими полномочиями не создало, вопреки ожиданиям, условий для ускорения экономических и социальных процессов. Главноначальствующие имели особые права лишь в сфере пресечения нарушений общественного и государственного правопорядка. Опыт централизации управления Кавказом из Санкт-Петербурга, с учреждением на месте должности Главноначальствующего гражданской частью с расширенной несколько властью обычного генерал-губернатора, длившейся свыше двадцати лет, дал довольно печальные результаты. Кавказ, вместо того, чтобы идти по пути развития за центром империи, отстал от него, и вина в этом лежит в основном не на местной кавказской власти, а на центральных учреждениях. Многие проекты, не встречавшие понимания в центре, были провалены: например, упразднение военно-народного управления, переустройство судебных органов и сельского правления.

Итоги периода 1881–1888 г.г. для Кавказа были противоречивыми. Если для Закавказья в результате ликвидации наместничества и роспуска Кавказского комитета были установлены общероссийские формы взаимодействия между государственными органами и региональной администрацией, то на Северном Кавказе аналогичные преобразования практически зашли в тупик. К концу 1880-х годов весь этот регион оказался под контролем военного ведомства. Таким образом, с точки зрения установленной Петербургом послевоенной задачи унификации по общероссийскому образцу форм взаимодействия северо-кавказской администрации с центральными государственными органами, произошел даже определенный откат назад, поскольку было полностью восстановлено значительно ослабленное к началу преобразований влияние военной администрации на коренное население Терской области.

Введение земства означало бы конец самоуправству чиновников. Общероссийское юридическое законодательство полноправно распространилось бы на данный регион. Однако местные бюрократы опасались потери своей абсолютной власти и докладывали в вышестоящие инстанции, что горцы еще не готовы к принятию земской системы.

Служба на Кавказе и управление недавно покоренным краем требовали одновременно гибкости и твердости, умения вести тонкую восточную интригу, руководить сложным хозяйством области; удовлетворять нужды населения и при необходимости силой поддерживать авторитет правительства. Благонадежная администрация – это та опора, с помощью которой должно было строиться здание российской административной системы, особенно в русле задач, стоявших перед правительством применительно к Кавказу и вообще к окраинам империи, а именно – приобщение их к общероссийской государственности и гражданственности. Кроме того, в условиях, когда право принятия важнейших решений для судеб населения в подавляющем большинстве случаев находилось в руках администраторов, принадлежавших к великоросской нации, вся ответственность за ошибки властей, за бедственное положение населения, жителями Северного Кавказа, в отличие от находившихся в таком же положении жителей центральных губерний, возлагалась уже не просто на «власть», а на «власть русскую». Данное обстоятельство создавало благоприятную почву для поддержания сепаратистских настроений у определенной части населения.

Между тем, с течением времени сохранившееся отсутствие местных кадров на сколько-нибудь значимых должностях в управлении Терской области неизбежно вело к усилению отчужденности между основной массой населения и властью, стремительно увеличивалась дистанция между ними. Очевидно, что в первые десятилетия существования Терской области, после длительного военного противостояния, ограниченное участие горцев в местном административном управлении было предопределено. Только таким образом, по мнению российских властей, можно было гарантировать полный контроль над подвластным населением со стороны имперских властей, спокойно управлять новыми территориями и постепенно двигаться в направлении слияния данной территории с остальными частями империи.

В более поздний период основная причина ограниченного участия горцев в местном административном управлении заключалась в самом характере «военно-народной системы». «Военно-народное» управление обеспечивало участие местного населения в судебной сфере и на уровне сельского управления. Именно здесь, по мнению властей, участие местного населения не только оправдано, но и необходимо. Вместе с тем, в рамках «военно-народной» системы горцы не допускались на те уровни власти в управлении Терской областью, где принимались серьезные политические решения. В первую очередь это касалось уровня областного правления. При этом надо заметить, что формально-юридических ограничений по этническому или религиозному принципу для участия местных кадров в управлении Терской областью в российских законодательных актах почти не прослеживается.

Способ управления Северным Кавказом и Терской областью, в частности, который российские власти, в силу различных субъективных и объективных причин, предпочли на этапе российского имперского правления в регионе, можно охарактеризовать как осторожность, граничащую с нерешительностью. Причины отказа российских властей от административно-судебных преобразований, на грани веков, лежат довольно глубоко. Они заключались в том, что всякая попытка ограничить бюрократические приемы управления горцами Терской области путем ликвидации административного влияния на судебную систему горцев, передачи управления ими из военного ведомства в гражданское, или же путем привлечения населения к управлению областью через органы местного самоуправления – земства, вступала в явное противоречие с основным принципом «военно-народной» системы – единоначалием русской администрации, состоявшей из чинов военного ведомства, а в итоге влекла бы за собой необходимость ликвидации этой системы в целом. За редким исключением, власти не были готовы отказаться от «военно-народной» системы, которая в течение полувека обеспечивала российские власти средствами поддержания спокойствия среди населения, и в которой по инерции продолжали видеть единственный гарант сохранения порядка в крае. В итоге, сняв остроту противоречий и добившись относительной политической стабильности военно-полицейскими средствами, российская бюрократия на Северном Кавказе к началу Первой мировой войны отказалась от коренных преобразований административно-политической сферы. В условиях, когда для оздоровления обстановки край нуждался в целой системе мер, причем не только политического, но и социального, и экономического характера, такая позиция российских властей была крайне уязвимой, так как гарантировала стабильность только до первого серьезного кризиса.

¹ Волхонский М.А. Национальный вопрос во внутренней политике правительства в годы первой русской революции // Отечественная история. № 5. – М.,2005. -С.48.

² Шаповалов А.И.,Шнайдер В.Г. Северный Кавказ в орбите геополитических интересов России: социокультурные источники имперских интересов // Этнокультурные проблемы Северного Кавказа: социально-исторический аспект. – Армавир,2002. – С.71.

³ Там же. – С. 59, 61.

⁴ Данилин С.А. Образ России и ее политики в англо-американской публицистике конца XIX – начала XX вв. Дис… канд. ист. наук. – М.,2006. – С. 122–123.

⁵ Чубарьян А. Тема империй в современной историографии // Российская империя в сравнительной перспективе. Сборник статей /Под ред. А.И. Миллера. – М.,2004. – С.12.

⁶ Тетуев А.И. Межнациональные отношения на Северном Кавказе: эволюция, опыт, тенденции. – Нальчик,2006. – С.50.

⁷ Айдаева Н.М., Гусаева К.Г. Теоретико-правовые проблемы регулирования межнациональных отношений: Монография. – Махачкала,2006. – С. 5, 15.

⁸ Шаповалов А.И., Шнайдер В.Г. Северный Кавказ в орбите геополитических интересов России: социокультурные источники имперских интересов // Этнокультурные проблемы Северного Кавказа: социально-исторический аспект. – Армавир,2002. – С.78.

⁹ Там же. – С.77.

¹⁰ Шпак А.Н. Создание и совершенствование защиты и охраны государственной границы в Российской империи (1721–1893 гг.). Дис. канд. ист. наук. – М.,2006. -С.4.

¹¹ Немирович – Данченко В. Из летней поездки по Кавказу // Северный Кавказ. – Ставрополь,1888. – № 27. – С.1.

¹² Суни Р. Империя как она есть: имперская Россия, «национальное» самосознание и теория империи // Ab Imperio. № 1–2. – Казань,2001. – С. 17, 38.

¹³ Джанаев А.К. Народы Терека в российской революции 1905–1907 гг. – Орджоникидзе,1988. – С. 18, 21,61–62.

¹⁴ Шаповалов А.И., Шнайдер В.Г. Северный Кавказ в орбите геополитических интересов России: социокультурные источники имперских интересов // Этнокультурные проблемы Северного Кавказа: социально-исторический аспект. – Армавир,2002. – С. 61, 69.

¹⁵ Гасанов М.М. Дагестан в составе России. (Проблемы экономического, политического и культурного развития втор. пол. XIX в.) Дис. докт. ист. наук. – Махачкала,1999. – С.50.

¹⁶ Гордин Я.А. Декабристы и Кавказ. Имперская идеология либералов // Империя и либералы (Материалы международной конференции). Сборник эссе. – СПб.,2001. – С. 19–20.

¹⁷ Там же. – С.21.

¹⁸ Солдатов С.В., Худобородов А.Л. «Надо, чтобы кавказец находил для себя столько же пользы принадлежать нам, сколько и мы в его удержании». Князь Г.Г. Гагарин о политике России на Кавказе. 1884 // Исторический архив. № 1. – М.,2004. -С.208.

¹⁹ РГВИА. Ф.38. Оп.7. Д.113. Л.1-12.

²⁰ Цит. по: Солдатов С.В. Кавказская война 1817–1864 годов в оценке современников. Дис… канд. ист. наук. – Челябинск,2004. – С.144.

²¹ Кутафин О.Е. Российская автономия: монография. – М.,2006. – С. 6, 10.

²² Репников А.В. Консервативные представления о переустройстве России (конец XIX – начало XX веков): Монография. – М.,2006. – С. 159–160.

²³ Хагба Б.А. Этнополитическая стратегия России на Кавказе: (Историко-политологический анализ). Дис. канд. филос. наук. – М.,1996. – С.58.

²⁴ Пасько Е.А. Колонизационная политика России: Вторая половина XVIII – первая четверть XIX вв. Дис. канд. ист. наук. – Р н/Д.,2003. – С.211.

²⁵ Ячменихин К.М. Армия и реформы: военные поселения в политике российского самодержавия. – Чернигов,2006. – С. 84–88.

²⁶ Ячменихин К.М. Армия и реформы: военные поселения в политике российского самодержавия. – Чернигов,2006. – С. 93–96.

²⁷ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX – начале XX века (на материалах Терской области). Дис. канд. ист. наук. – М.,2004. – С.4.

²⁸ Современный словарь иностранных слов. – М.,1993. – С.237.

²⁹ Кондратенко Д.П. Проблемы национальных отношений в программных документах либеральных партий России (кон XIX – февраль 1917 г.). Дис. канд. ист. наук. – М.,1998. – С. 5, 28.

³⁰ Суни Р. Империя как она есть: имперская Россия, «национальное» самосознание и теория империи // Ab Imperio. № 1–2. – Казань,2001. – С. 44, 52.

³¹ Березовский Д.В. Права и свободы жителей Российской Империи в период становления и развития капитализма,1861–1905 г. Дис. канд. юрид. наук. – Самара,2003. – С. 62, 75.

³² Ильин И.А. О грядущей России. Избранные статьи. – М.,1993. – С. 42, 50.

³³ Юрьев С.С. Правовой статус национальных меньшинств. – М.,2001. – С.1.

³⁴ Березовский Д.В. Права и свободы жителей Российской Империи в период становления и развития капитализма,1861–1905 г. Дис. канд. юрид. наук. – Самара,2003. – С.54.

³⁵ Трепавлов В.В. Особенности и закономерности «национальной политики» в России XVI–XIX вв. // История и историки: историографический очерк / Ин-т российской истории РАН. – М.,2005. – С.172.

³⁶ Иванов И.Н. Чрезвычайное законодательство: история и современность (Теоретический и историко-правовой аспекты). Дис. канд. юрид. наук. – СПб.,2002. -С.78.

³⁷ Айбатов М.М. Государственно-правовая мысль народов Северного Кавказа (XIX–XX в.). – М.,2006. – С. 308–309.

³⁸ Лопухова А.В. Националисты в Государственной Думе Российской империи. Дис. канд. ист. наук. – Самара,2005. – С. 37–38.

³⁹ Даргичева С.В. Деятельность депутатов Государственной Думы от Северного Кавказа в разрешении национального вопроса (1906–1917 гг.). Автореф. дис…кад. ист. наук. – Владикавказ,2006. – С. 14, 17–18,21.

⁴⁰ Иванов И.Н. Чрезвычайное законодательство: история и современность (Теоретический и историко- правовой аспекты). Дис. канд. юрид. наук. – СПб.,2002. – С.81.

⁴¹ Чичерин Б. Курс государственной науки. Ч.1. Общее государственное право. – М.,1894. – С. 1, 23–24.

⁴² Ильин И.А. О грядущей России. Избранные статьи. – М.,1993. – С. 66–67.

⁴³ Невская Т.А. Проведение Столыпинской аграрной реформы на Северном Кавказе (1906–1917). Дис…докт. ист. наук. – СПб.,1998. – С.14.

⁴⁴ Ильин И.А. О грядущей России. Избранные статьи. – М.,1993. – С. 50–51.

⁴⁵ Латынина Ю. Идея нации и идея империи // Знание – сила. – М.,1993. -№ 4. – С.76.

⁴⁶ Шотин Ф. Правда о Кавказских горцах // С.-Петербургские ведомости. – СПб.,1900. – № 172. – С.1.

⁴⁷ Игнатьев Е. Россия и окраины. – СПб.,1906. – С. 18, 26,34,44.

⁴⁸ Дондуков – Корсаков К. Всеподданнейшая записка Главноначальствующего на Кавказе по гражданскому управлению. – СПб.,1883. – С.125.

⁴⁹ Чичерин Б. Курс государственной науки. Ч.1. Общее государственное право. – М.,1894. – С.323.

⁵⁰ Авторханов А. Революция 1905 года в национальных областях Северного Кавказа // ЧИНИИ. Известия. Т.1. Вып.1. – Грозный, 1936. – С.33.

⁵¹ Правилова Е.А. Финансы империи: Деньги и власть в политике России на национальных окраинах,1801–1917. – М.,2006. – С.117.

⁵² Алексанов И. Северный Кавказ. Экономические очерки из жизни края // Вестник Европы. Т.6. Кн.11. – СПб.,1899. – С. 107, 115.

⁵³ Пальм. Кавказские губернаторы о Кавказе (Материалы для истории кавказского мятежа) // Исторический вестник. Год 31-й. Т. 121. – СПб.,1910. – С.935.

⁵⁴ Евангулов Г.Г. Местная реформа на Кавказе. – СПб.,1914. – С.25.

⁵⁵ Ванишвили Ш.Н. Закавказье в системе Российского правления, 1864–1917. Дис. докт. ист. наук. – Тбилиси,1990. – С.373.

⁵⁶ Баев Г. О введении земского самоуправления в Терской области // Кавказский вестник. – Тифлис,1901. – № 4. – С. 86, 90,99.

⁵⁷ Трепавлов В.В. Присоединение народов к России и установление российского подданства (проблемы методологии изучения) // Этнокультурные взаимодействия в Евразии: в 2 кн. Кн.2. – М.,2006. – С.203.

⁵⁸ Парова Л.М. К истории разработки планов покорения Кавказских горцев российским царизмом // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. – Р н/Д.,1993. – № 3. – С.57.

⁵⁹ Добролюбов Н.А. О значении наших последних подвигов на Кавказе // Полное собрание сочинений. Т.4. – М.,1937. – С. 154, 156.

⁶⁰ Парова Л.М. К истории разработки планов покорения Кавказских горцев российским царизмом // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. – Р н/Д.,1993. – № 3. – С.57.

⁶¹ «Представляется совершенная свобода следовать магометанской или другой какой-либо вере». Генерал А.А. Вельяминов об управлении духовной жизнью горцев Кавказа // Источник. Документы русской истории. – М.,2003. – № 5. – С. 17–18.

⁶² Цит. по: Карпенкова Т.В. Политика самодержавия в отношении мусульманского населения России (Вторая половина XIX в. – февраль 1917 г.) Дис… докт. ист. наук. – М.,2004. – С.163.

⁶³ Омаров А.И. Политика России на Северо – Восточном Кавказе в XIX – начале XX века. Дис. докт. ист. наук. – Махачкала,2004. – С.250.

⁶⁴ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX начале XX века (на материалах Терской области). Дис…канд. ист. наук. – М.,2004. – С.27.

⁶⁵ ОРФ СОИГСИ. Ф.1. Оп.1. Д.43. Л.52.

⁶⁶ Черноус В.В. Кавказ – контактная зона цивилизаций и культур // Кавказ: проблемы культурно-цивилизационного развития. – Р н/Д.,2000. – С.30.

⁶⁷ РГАЛИ. Ф.46. Оп.2. Д.359. Л.1–5.

⁶⁸ Зиссерман А.А. Фельдмаршал кн. А.И. Барятинский (1815–1879). Т.1. -М.,1888. – С.344.

⁶⁹ Rhinelander G. H. Russias Imperial Policy. Adminustration of the Caucasus in the Half of the XIX th Century. – Canadian Slavonic Papers. 1975. – Vol.XVII.

⁷⁰ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX начале XX века (на материалах Терской области). Дис. канд. ист. наук. – М.,2004. – С.28.

⁷¹ Лаптева Л.Е. Региональное и местное управление в России (втор. пол. XIX в.). – М.,1998. – С.17.

⁷² Агаджанов С.Г. Основные черты системы управления национальных окраин России (Опыт сравнительно-исторического анализа) // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. -С.404.

⁷³ Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т.1. СПб.,2001. С.186.

⁷⁴ Раскин Д.И. Система институтов Российской имперской государственности кон. XIX – нач. XX вв. Автореф. дис. докт. ист. наук. – СПб.,2006. – С.7.

⁷⁵ Блинов А. Губернаторы. Историко-юридический очерк. – СПб.,1905. – С.42.

⁷⁶ Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т.2. Особенная часть. – СПб.,1893. – С.200.

⁷⁷ Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т.1. – СПб.,2001. – С.201.

⁷⁸ Архив Кавказской Археографической комиссии. TXI. – Тифлис. Б.г. – С.2.

⁷⁹ Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т.2. – СПб.,2001. – С.201.

⁸⁰ Кавказский Военно-исторический музей. Краткий путеводитель по Кавказскому Военно-историческому музею. – Тифлис, 1909. – С.36.

⁸¹ Аверин М.Б. Особенности управления национальными окраинами России кон. ЖК – нач. XX в. (на примере Кавказского края) // Государство и право: проблемы, помехи, решения и предложения. Выл!. – Ульяновск. 1996. – С. 23, 25.

⁸² Погожев В.П. Кавказские очерки. – СПб.,1910. – С. 261, 266.

⁸³ Зайончковский П.А. Военные реформы 1860–1870 г.г. в России. – М.,1952. – С.65.

⁸⁴ Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т.1. – СПб.,2001. – С.205.

⁸⁵ Аверин М. Б. Особенности управления национальными окраинами России кон. XIX – нач. XX в. (на примере Кавказского края) // Государство и право: проблемы, помехи, решения и предложения. Вып.1. – Ульяновск, 1996. – С.22.

⁸⁶ Гатагова Л.С., Исмаил-Заде Д.И. Кавказ // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. – С.275.

⁸⁷ Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. – М.,1968. – С.193.

⁸⁸ АВПРИ. Ф. 144 (Персидский стол). Оп.488. Д.1907,1862. Л.2.

⁸⁹ Киняпина Н.С. Внешняя политика России втор. пол. XIX в. – М., 1974. -С.13–14.

⁹⁰ Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. – М.,1968. – С.197.

⁹¹ Агаджанов С.Г. Основные черты системы управления национальных окраин России (Опыт сравнительно-исторического анализа) // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. -С.407.

⁹² Погожев В.П. Кавказские очерки. – СПб.,1910. – С.133.

⁹³ Цит. по: Силаев Н.Ю. Северный Кавказ в составе России во второй половине XIX в.: демографические, экономические, административно-правовые аспекты интеграции. Дис… канд. ист. наук. – М.,2003. – С.170.

⁹⁴ Тетуев А.И. Межнациональные отношения на Северном Кавказе: эволюция, опыт, тенденции. – Нальчик,2006. – С.50.

⁹⁵ Гатагова Л.С., Исмаил-Заде Д.И. Кавказ // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. – С.268.

⁹⁶ Агаджанов С.Г. Основные черты системы управления национальных окраин России (опыт сравнительно-исторического анализа) // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. -С.407.

⁹⁷ Погожев В.П. Кавказские очерки. – СПб.,1910. – С.133.

⁹⁸ Сенин А.С. «Требует большого искусства и осмотрительности.» (Из истории управления национальными окраинами Российской империи) // Этнополитический вестник. – М.,1996. – № 1 (13). – С.219.

⁹⁹ Пляскин В.П. Государственная национальная политика России на Кавказе (1864–1917 гг.): военно-исторический аспект. Дис…докт. ист. наук. – М.,2003. -С.264.

¹⁰⁰ Бахтурина А.Ю. Окраины российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914–1917 гг.). – М.,2004. -С.210.

¹⁰¹ Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т.1. – СПб.,2001. – С.451.

¹⁰² Keep John L.H. Soldiers of the Tsar. Army and Society in Russia. 1462–1874. -Oxford,2002. – S.356.

¹⁰³ Ерошкин Н.П. Российское самодержавие. – М.,2006. – С. 275, 277–278.

¹⁰⁴ Кузьминов П.А. Причины крестьянской реформы у народов Северного Кавказа // Вестник Кабардино-Балкарского государственного ун-та. Серия Гуманитарные науки. Вып.9. – Нальчик,2004. – С.19.

¹⁰⁵ Валуев П.А. Дневник министра внутренних дел (1861) // Александр II. Воспоминания. Дневники. – СПб.,1995. – С.91.

¹⁰⁶ Конституция графа Лорис-Меликова и его частные письма. Лондон. – СПб. Б.г – С.6.

¹⁰⁷ Иванов К.В. Редактор газеты «Кавказ» В.В. Стратонов (1910–1911 гг.) // Книжное дело на Северном Кавказе. Вып.3. Сборник статей. – Краснодар,2005. -С.90.

¹⁰⁸ Омаров А.И. Политика России на Северо – Восточном Кавказе в XIX – начале XX века. Дис… докт. ист. наук. – Махачкала,2004. – С.258.

¹⁰⁹ Вейденбаум Е.ГПутеводитель по Кавказу. Отдел I. Очерк этнографии Кавказского края. – Тифлис,1888. – С.7.

¹¹⁰ Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т.1. – СПб.,2001. – С.186.

¹¹¹ АВПРИ. Ф.144 (Персидский стол). Оп.488. Д.416,1882. Л.18.

¹¹² Матвеев В.А. В интересах горцев. О системе управления на Северном Кавказе // Ориентир. – М.,1999. – № 11. – С.65.

¹¹³ РГИА. Ф.565. Оп.1. Д.4398. Л.79 об.

¹¹⁴ Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т.1. – СПб.,2001. – С.213.

¹¹⁵ Там же. – С. 218, 451.

¹¹⁶ «Кавказский запрос в Государственной Думе» (Полные речи всех ораторов по официальным стенограммам). – Тифлис,1909. – С.7.

¹¹⁷ Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем генерал-адъютанта гр. Воронцова – Дашкова. – Тифлис,1907. – С.156.

¹¹⁸ Мужухоева Э.Д. Административная политика царизма в Чечено-Ингушетии во второй половине XIX – нач. XX в. Автореф. дис…канд. ист. наук. – М.,1989. -С.21.

¹¹⁹ Кондрашева А.С. Кавказское Наместничество и его деятельность на Северном Кавказе (2-я половина 40-х гг. XIX – начало XX вв.). Дис. канд. ист. наук. – Ставрополь,2003. – С.215.

¹²⁰Цит. по: Волхонский М.А. Национальная политика и правительственные круги накануне и в годы первой русской революции. Дис. канд. ист. наук. – М.,2003. -С.4–5.

¹²¹ Битов А. «У нас есть одно достояние общее. у нас есть русский язык» // Россия и Кавказ на рубеже столетий. – М.,2006. – С.51.

¹²² Ортабаев Б.Х. Усиление колониального режима царизма на Северном Кавказе на рубеже XIX–XX вв. // Проблемы истории и культуры народов Северного Кавказа. – Орджоникидзе,1985. – С.98.

¹²³ Русские писатели в нашем крае. – Грозный,1958. – С.16.

¹²⁴ Хоруев Ю.В. Печать Терека и царская цензура. – Орджоникидзе,1971. – С.80.

¹²⁵ Волхонский М.А. Первая русская революция и восстановление Наместничества на Кавказе // Кавказский сборник. – Т.3 (35). – М.,2006. – С. 91–92.

¹²⁶ Крылова Е.Н. Петр Дмитриевич Святополк – Мирский и деятельность Министерства внутренних дел. Дис… канд. ист. наук. – СПб.,2006. – С. 140, 175–176.

¹²⁷ Волхонский М.А. Первая русская революция. – С. 93–95.

¹²⁸ Гатагова Л.С., Исмаил-Заде Д.И. Кавказ // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. – С. 282–284.

¹²⁹ Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем генерал-адъютанта гр. Воронцова-Дашкова. – Тифлис,1907. – С.156.

¹³⁰ Невский С.А. Правовое регулирование оборота оружия на Кавказе в XIX – начале XX века // Военно-исторический архив. – М.,2004. – № 9(57). – С. 144–145.

¹³¹ Там же. – С. 145–148.

¹³² Мачукаева Л.Ш. Проблемы политико-административного управления Северным Кавказом (1905–1914) // Трагедия великой державы: национальный вопрос и распад Советского Союза. – М.,2005. – С. 86–87.

¹³³ Гатагова Л.С., Исмаил-Заде Д.И. Кавказ // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. – С. 281–282.

¹³⁴ Малахова Г.Н. Государственное управление Кавказом – история и современность // Вертикаль власти: проблемы оптимизации взаимодействия федерального, регионального и местного уровней власти в современной России. Вып.1. – Р н/Д.,2001. – С. 56–57.

¹³⁵ Силаев Н.Ю. Северный Кавказ в составе России во второй половине XIX в.: демографические, экономические, административно-правовые аспекты интеграции. Дис. канд. ист. наук. – М.,2003. – С.182.

¹³⁶ Дармилова Э.Н. Кавказская война и народы Северного Кавказа: прошлое и современность (вторая половина XIX–XX вв.) Дис. канд. ист. наук. – Черкесск,2003. – С.52.

¹³⁷ Агаджанов С.Г. Основные черты системы управления национальных окраин России (опыт сравнительно-исторического анализа) // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. -С.407.

¹³⁸ Baberowski J. Law, the judicial system and the legal profession // The Cambridge history of Russia. Volume II. Jmperial Russia,1689–1917. – Cambridge,2006. – C.359.

¹³⁹ Волхонский М.А. Национальный вопрос во внутренней политике правительства в годы первой русской революции // Отечественная история. – М.,2005. -№ 5. – С.48.

¹⁴⁰ Арапов Д.Ю. «Трудностей разрешения мусульманского вопроса не отрицают и сами мусульмане». Материалы Министерства внутренних дел России. 1916 г. // Исторический архив. – М.,2004. – № 1. – С.109.

¹⁴¹ Исхаков С.М. Первая российская революция и мусульманское движение // Отечественная история. – М.,2005. – № 5. – С.64.

¹⁴² Волхонский М.А. Национальный вопрос во внутренней политике правительства в годы первой русской революции // Отечественная история. – М.,2005. -№ 5. – С.48.

¹⁴³ «Наша внутренняя политика по мусульманскому вопросу является важным фактором политике внешней». С.Ю. Витте и его позиция в мусульманском вопросе // Источник. Документы русской истории. – М.,2003. – № 2(62). – С.24.

¹⁴⁴ Волхонский М.А. Национальный вопрос во внутренней политике правительства в годы первой русской революции // Отечественная история. – М.,2005. -№ 5. – С.57.

¹⁴⁵ Там же. – С.58.

¹⁴⁶ РГИА. Ф.1268. Оп.12. Д.105. Л.74–76.

¹⁴⁷ Волхонский М.А. Национальный вопрос во внутренней политике правительства в годы первой русской революции // Отечественная история. – М.,2005. № 5. – С.60.

¹⁴⁸ Исхаков С.М. Первая российская революция и мусульманское движение // Отечественная история. – М.,2005. – № 5. – С. 65, 71.

¹⁴⁹ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX – начале XX века (на материалах Терской области). Дис… канд. ист. наук. – М.,2004. -С.33.

¹⁵⁰ Борчашвили Э.А. Социально-экономические отношения в Чечено-Ингушетии в XVIII–XIX в. – Тбилиси,1988. – С.288.

¹⁵¹ РГИА. Ф.932. Оп.1. Д.303. Л.1.

¹⁵² ОРФ СОИГСИ. Ф.2. Оп.1. Д.16. Л.13.

¹⁵³ Тавакалян Н.А. Присоединение Чечено-Ингушетии к России и его последствия. Дис…докт. ист. наук. – Грозный,1971. – С.19.

¹⁵⁴ ГИМ ОПИ. Ф.254. Д.321. Л.49.

¹⁵⁵ Очерк восстания горцев Терской области в 1877 году. – СПб.,1896. – С.12.

¹⁵⁶ Тавакалян Н.А. Присоединение Чечено-Ингушетии к России и его последствия. Дис… докт. ист. наук. – Грозный, 1971. – С.20.

¹⁵⁷ Дубле Е.О. Всеобщая статистика Российского государства; географическая, административная, финансовая, коммерческая, промышленная. Сборник 500 000 адресов. Год 1878. – М.,1878. – С.657.

¹⁵⁸ Вейденбаум Е.Г. Путеводитель по Кавказу. Отдел I. Очерк этнографии Кавказского края. – Тифлис,1888. – С.216.

¹⁵⁹ Динник Н.Я. По Чечне и Дагестану. – Тифлис,1905. – С.15.

¹⁶⁰ Дунюшкин И.Е. Терское казачество в межнациональных отношениях на Северном Кавказе (1905–1917). Автореф. дис…..канд. ист. наук. – Екатеринбург,1996. – С.5.

¹⁶¹ Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т.1. – СПб.,2001. – С.205.

¹⁶² Реформы 60-70-х годов XIX века в Дагестане и их влияние на антиколониальную борьбу горцев. Дис. канд. ист. наук. – Махачкала,2006. – С.57.

¹⁶³ Омаров А.И. Политика России на Северо – Восточном Кавказе в XIX – начале XX века. Дис. докт. ист. наук. – Махачкала,2004. – С.268.

¹⁶⁴ ГА РФ. Ф.677. Оп.1. Д.498. Л.14.

¹⁶⁵ РГИА. Ф.1341. Оп.104. Д.279. Л.1.

¹⁶⁶ РГИА. Ф.733. Оп.193. Д.381. Л.6.

¹⁶⁷ ОРФ СОИГСИ. Ф.2. Оп.1. Д.16. Л.12.

¹⁶⁸ РГИА. Ф.1268. Оп.10. Д.99. Л.110.

¹⁶⁹ Бондаревский Г. Л. Россия и Северный Кавказ в XVI–XIX веках // Документальная история образования многонационального государства Российского. Кн.1. Россия и Северный Кавказ. – М.,1998. – С.83.

¹⁷⁰ ОРФ СОИГСИ. Ф.2. Оп.1. Д.16. Л.22.

¹⁷¹ Законы об управлении областей Дальнего востока. – СПб.,1904. – С.109.

¹⁷² Архипова Е.В. Формирование границ на Кавказе в XIX – начале XXI в. (границы между Азербайджаном, Грузией и Россией). Дис… канд. ист. наук. – Волгоград,2005. – С. 3–5.

¹⁷³ Шамиль и Чечня // Военный сборник. – СПб.,1859. – № 9. – С. 141–143.

¹⁷⁴ Казначеев А. Административные преобразования в Терской области (18601905 гг.). – М.,2004. – С. 7–8.

¹⁷⁵ Кабузан В.М. Динамика численности и этнического состава населения Чечено-Ингушетии в XVIII–XX веках // Труды Института российской истории / Ин – т российской истории РАН. – М.,1997. Вып.5. – М.,2005. – С. 209–210.

¹⁷⁶ Ахмадов Я.З., Хасмагомадов Э.Х. История Чечни в XIX–XX веках. – М.,2005. – С.19.

¹⁷⁷ Мамбетов Г.Х. Институт аманатства и его роль в распространении и изучении русского языка на Сееверном Кавказе // Вестник Кабардино-Балкарского государственного ун-та. Серия Гуманитарные науки. Вып. 8. – Нальчик,2003. -С.14–16.

¹⁷⁸ РГИА. Ф.1268. Оп.10. Д.99. Л.13.

¹⁷⁹ ОРФ СОИГСИ. Ф.1. Оп.1. Д.8. Л.35.

¹⁸⁰ Зверинский В.В. Указатель изменений в распределении административных единиц и границ империи с 1860 по 1887 г. – СПб.,1887. – С.24.

¹⁸¹ Ибрагимова З.Х. Чечня после Кавказской войны (1863-75 гг.) (по архивным источникам). – М.,2000. – С.55.

¹⁸² РГИА. Ф.1407. Оп.3. Д.7943. Л.3.

¹⁸³ РГИА. Ф.1268. Оп.15. Д.146. Л.25.

¹⁸⁴ Статистический временник Российской империи. Сер.3. Вып.19. Указатель изменений в распределении административных единиц и границ империи с 1860 по 1887 гг. – СПб.,1887. – С.26.

¹⁸⁵ ПСЗ РИ. Собр. 2-е. Т LII (1877). – СПб.,1879. – С.308.

¹⁸⁶ Сборник сведений о Терской области. Вып.1. – Владикавказ,1878. – С.126.

¹⁸⁷ Дубле Е.О. Всеобщая статистика Российского государства; географическая, административная, финансовая, коммерческая, промышленная. Сборник 500 000 адресов. Год1878. – М.,1878. – С.656.

¹⁸⁸ Мужухоева Э.Д. Административно-территориальное деление управления Терской области в 80–90 г. XIX в. // Вопросы исторической географии Чечено-Ингушетии в дореволюционном прошлом. – Грозный,1984. – С.67.

¹⁸⁹ Джанаев А.К. Народы Терека в российской революции 1905–1907 гг. – Орджоникидзе,1988. – С.21.

¹⁹⁰ Высочайшие повеления // Терские ведомости. – Владикавказ,1888. – № 39. -С.1.

¹⁹¹ Хоруев Ю.В. Классовая борьба крестьян Терской области на рубеже XIX–XX в. – Орджоникидзе,1978. – С.26.

¹⁹² Мужухоева Э.Д. Административно-территориальное деление управления Терской области в 80–90 г. XIX в. // Вопросы исторической географии Чечено-Ингушетии в дореволюционном прошлом. – Грозный,1984. – С.67.

¹⁹³ Хоруев Ю.В. Классовая борьба крестьян Терской области на рубеже XIX–XX в. – Орджоникидзе,1978. – С.29.

¹⁹⁴ Ортабаев Б.Х. Социально-экономический строй горских народов Терека накануне Октябрьской революции. – Владикавказ,1992. – С.21.

¹⁹⁵ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX – начале XX века (на материалах Терской области). Дис… канд. ист. наук. – М.,2004. – С.85.

¹⁹⁶ Терская область. Начальник. Отчёт начальника Терской области и Наказного атамана Терского казачьего войска о состоянии области и войска за 1900 г. – Владикавказ,^! – С.2.

¹⁹⁷ Законы об управлении областей Дальнего востока. – СПб.,1904. – С.110.

¹⁹⁸ Бороденко В.Е. Административно-церковное управление Предкавказья в XIX в. // Проблемы историографии и истории Кубани. Сборник научных трудов. – Краснодар,1994. – С.147.

¹⁹⁹ Карцов А.П. Письма из губернии. Терская область // Русский вестник. Т.234. – СПб.,1894. – С.293.

²⁰⁰ Акиев Х.А. Привилегированное сословие горцев Северного Кавказа на службе в царской армии и милиции // Вопросы истории классообразования и социальных движений в дореволюционной Чечено-Ингушетии (XVI–XX в.). – Грозный,1980. – С.86.

²⁰¹ ОРФ СОИГСИ. Ф.2. Оп.1. Д.16. Л.32.

²⁰² РГИА. Ф.932. Оп.1. Д.303. Л.3.

²⁰³ ГИМ ОПИ. Ф.307. Оп.1. Ед. хр.8. Л.117.

²⁰⁴ ПСЗ РИ. Собр. 3-е. Т.УП.(1887). – СПб.,1889. – С.21.

²⁰⁵ Динник Н.Я. По Чечне и Дагестану. – Тифлис,1905. – С.44.

²⁰⁶ ПСЗ РИ. Собр.2-е. TLI. Отд.1. (1876). – СПб.,1878. – С.53.

²⁰⁷ Блиев М.М. О некоторых вопросах истории взаимоотношений народов Северного Кавказа с Россией в XVI–XIX в. // Северо-Осетинский педагогический институт. Учёные записки. Т.27. Вып.1. – Орджоникидзе,1967. – С.127.

²⁰⁸ ОРФ СОИГСИ. Ф.2. Оп.1. Д.16. Л.7.

²⁰⁹ Сборник сведений о Терской области. Т.1.Вып.1. – Владикавказ,1878. – С.146.

²¹⁰ Терская область. Статистический комитет. Обзор Терской области за 1887 год. – Владикавказ,1887. – С.11.

²¹¹ Хасбулатов А.И. Административно-территориальные и управленческие преобразования в Чечне во II пол. XIX – нач. XX в. // Кавказ: проблемы культурно – цивилизационного развития. – Р н/Д.,2000. – С.152.

²¹² Кемпинский Э.В. Российская интеллигенция: история и судьбы. – М.,2005. – С.95.

²¹³ Салчинкина А.Р. Кавказская война 1817–1864 гг. и психология комбатанства. Дис…канд. ист. наук. – Краснодар,2005. – С.90, 165.

²¹⁴ Российские военные и гражданские чиновники на Кавказе. XIX век: Справочник / Составитель З.М.Блиева. – Владикавказ,2003. – С.3.

²¹⁵ Кемпинский Э.В. Российская интеллигенция: история и судьбы. – М.,2005. -

С.95.

²¹⁶ Бердяев С.К. Разбои на Северном Кавказе. Из воспоминаний старого администратора (Период 1907–1915 г.). – Париж,1936. – С.6.

²¹⁷ Немирович – Данченко В. Из летней поездки по Кавказу // Северный Кавказ. – Ставрополь,1888. – № 27. – С.1.

²¹⁸ Кемпинский Э.В. Российская интеллигенция: история и судьбы. – М.,2005. -С.118.

²¹⁹ Станько А.И. Журналистика Дона и Северного Кавказа (Допролетарский период). – Р н/Д.,1990. – С. 40–41.

²²⁰ Кемпинский Э.В. Российская интеллигенция: история и судьбы. – М.,2005. -С.115.

²²¹ Там же. – С.118.

²²² Померанцев А.В. Как живут и трудятся народы в горах Кавказа. – М.,Л.,1927. – С.3.

²²³ Кузнецов Н.Д. Третья Гос. дума и национальная политика царизма на Кавказе. Автореф. дис…канд. ист. наук. – М.,1951. – С.12.

²²⁴ Зиссерман А.Л. Фельдмаршал кн. А.И. Барятинский (1815–1879). Т.1. -М.,1888. – С.217.

²²⁵ Рейнке Н.М. Горские и народные суды Кавказского края. – СПб.,1912. – С.6.

²²⁶ АВПРИ. Ф.144(Перс. стол). Оп.488. Д.418.,1896–1907,1910. Л.53.

²²⁷ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX – начале XX века (на материалах Терской области) Дис… канд. ист. наук. – М.,2004. -С.29.

²²⁸ Гасанов М.М. Дагестан в составе России (Проблемы экономического, политического и культурного развития втор. rnM.XIX в.). Дис. докт. ист. наук. – Махачкала,1999. – С.205.

²²⁹ Асфендияров А.З. Введение кантоной системы управления в Башкирии // Из истории Башкирии. Дореволюционный период. – Уфа,1969. – С. 159–164.

²³⁰ Агаджанов С.Г. Основные черты системы управления национальных окраин России (Опыт сравнительно-исторического анализа) // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. -С.395–396.

²³¹ Блиева З.М. Российский бюрократический аппарат и народы Центрального Кавказа в конце XVIII – 80-е годы XIX века. Дис…докт. ист. наук. – Владикавказ,2004. – С.328.

²³² Калмыков Ж.А. Установление русской администрации в Кабарде и Балкарии (кон. XVIII – нач. XX вв.). – Нальчик,1995. – С.12.

²³³ Борчашвили Э.А. Социально-экономические отношения в Чечено-Ингушетии в XVIII–XX в. – Тбилиси,1988. – С.288.

²³⁴ Калмыков Ж.А. Установление русской администрации в Кабарде и Балкарии (кон. XVIII – нач. ХХ в.). – Нальчик,1995. – С.13.

²³⁵ Рейнке Н.М. Горские и народные суды Кавказского края. – СПб.,1912. – С.6.

²³⁶ ГА РФ. Ф.677. Оп.1. Д.511. Л.16.

²³⁷ Рейнке Н.М. Горские и народные суды Кавказского края. – СПб.,1912. – С.7.

²³⁸ Кудашев В. Исторические сведения о кабардинском народе. – Киев,1913. -С.9.

²³⁹ Калмыков Ж.А. Установление русской администрации в Кабарде и Балкарии (кон. XVIII – нач. ХХ в.). – Нальчик,1995. – С.13.

²⁴⁰ Гасанов М.М. Дагестан в составе России (Проблемы экономического, политического и культурного развития втор. пол. XIX в.). Дис… докт. ист. наук. – Махачкала,1999. – С.205.

²⁴¹ ПСЗ РИ. Собр. 3-е. Т.3 (1883). – СПб.,1886. – С. 300, 354.

²⁴² Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем генерал-адъютанта гр. Воронцова – Дашкова. – Тифлис,1907. – С.127.

²⁴³ Туманов Г.М. К введению на Кавказе земского самоуправления. Материалы, собранные Тумановым. – Тифлис,1905. – С.9.

²⁴⁴ Дякин В.С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX – нач. XX в.) – . СПб.,1998. – С.550.

²⁴⁵ Джабоги В.-ГРеволюция и гражданская война на Северном Кавказе кон. XIX – нач. XX вв. // Наш Дагестан. -1994. – № 167–168. – С.31.

²⁴⁶ ОР РГБ. Ф.363. К.5. Д.5. Л.25.

²⁴⁷ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX – начале XX века (на материалах Терской области). Дис… канд. ист. наук. – М.,2004. -С.31.

²⁴⁸ Генерал-лейтенант Чернявский. Кавказ в течение 25-летнего царствования императора Александра II, 1855–1880. Исторический очерк. – СПб.,1898. – С.54.

²⁴⁹ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX – начале XX века (на материалах Терской области). Дис. канд. ист. наук. – М.,2004. -С.30.

²⁵⁰ Фадеев Р.А. Отрывки из записки генерала Фадеева о Кавказе // Русь. -1884. – № 3. – С.25.

²⁵¹ Муталиев Т.Х. Участие чеченцев и ингушей в русско-турецкой войне 187778 гг. Дис. канд. ист. наук. – Махачкала,1979. – С.29.

²⁵² РГИА. Ф.1152. Оп.8. Д.216. Л.75.

²⁵³ Малахова Г.Н. Государственные реформы 60-80-х годов XIX века как завершающий этап включения Северного Кавказа в административную и экономическую систему России // Система государственной власти и управления в России: история, традиции и современность. – СПб.,2003. – С.174.

²⁵⁴ Мачукаева Л.Ш. Проблемы политико-административного управления Северным Кавказом (1905–1914) // Трагедия великой державы: национальный вопрос и распад Советского Союза. – М.,2005. – С.100.

²⁵⁵ Силаев Н.Ю. Северный Кавказ в составе России во второй половине XIX в.: демографические, экономические, административно-правовые аспекты интеграции. Дис… канд. ист. наук. – М.,2003. – С.177.

²⁵⁶ Пляскин В.П. Система военно-народного управления на Кавказе (вторая половина XIX – начало XX в.) // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки.– 2002. – № 2. – С.10.

²⁵⁷ Мужухоева Э.Д. Административно-территориальное деление управления Терской области в 80–90 г. XIX в. // Вопросы исторической географии Чечено-Ингушетии в дореволюционном прошлом. – Грозный,1984. – С.69.

²⁵⁸ Мальцев В.Н. Административная реформа в казачьих областях Северного Кавказа во второй пол. XIX в. // Проблемы истории казачества. – Волгоград,1995. – С.101.

²⁵⁹ Силаев Н.Ю. Северный Кавказ в составе России во второй половине XIX в.: демографические, экономические, административно-правовые аспекты интеграции. Дис. канд. ист. наук. – М.,2003. – С. 181–183.

²⁶⁰ Туманов Г.М. Земельные вопросы и преступность на Кавказе. – СПб.,1900. – С.67.

²⁶¹ Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи (20-70-е гг. XIX в.). Сборник архивных документов. – Нальчик,2001. -С.438.

²⁶² Мальцев В.Н. Административная реформа в казачьих областях Северного Кавказа во второй mOT.XIX в. // Проблемы истории казачества. – Волгоград,1995. -С.102.

²⁶³ Гатагова Л.С., Исмаил-Заде Д.И. Кавказ // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. – С.287.

²⁶⁴ Пляскин В.П. Система военно-народного управления на Кавказе (вторая половина XX в.) // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. – 2002. – № 2. – С.11.

²⁶⁵ Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем генерал-адъютанта гр. Воронцова – Дашкова. – Тифлис,1907. – С.123.

²⁶⁶ Мусульманские депутаты Государственной думы России 1906–1917. Сборник документов и материалов. – Уфа,1998. – С.322.

²⁶⁷ АВПРИ. Ф.144 (Перс. стол). Оп.488. Д.418,1896–1907,1910. Л.57.

²⁶⁸ Проценко Ю.П. Записка о производительных силах Кавказского и При-Каспийского края // Кавказский календарь на 1880 г. – Тифлис,1879. – С.95.

²⁶⁹ Дякин В.С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX – нач. XX в.). – СПб.,1998. – С.129.

²⁷⁰ Драгоманов М.П. Политические сочинения. Т1. Центр и окраины. – М.,1908. – С.202.

²⁷¹ Мачукаева Л.Ш. Проблемы политико-административного управления Северным Кавказом (1905–1914) // Трагедия великой державы: национальный вопрос и распад Советского Союза. – М.,2005. – С.92.

²⁷² Пляскин В.П. Система военно-народного управления на Кавказе (вторая половина XIX – начало XX в.) // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. – 2002. – № 2. – С.11.

²⁷³ Гатагова Л.С., Исмаил-Заде Д.И. Кавказ // Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. – М.,1998. – С.127.

²⁷⁴ Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. – М.,2000. – С.278.

²⁷⁵ Исмаил-Заде Д.И. Система управления и российская бюрократия // Российская многонациональная цивилизация: Единство и противоречия. – М.,2003. – С.115.

²⁷⁶ Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. – М.,2000. – С. 278–279.

²⁷⁷ Размышления о России и русских. «Вторая философия» русского человека. – М.,2006. – С. 38–39.

²⁷⁸ Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. – М.,1978. – С. 146–148.

²⁷⁹ ГИМ ОПИ. Ф.254. Ед. хр.321. Л.57 об.

²⁸⁰ Погожев В.П. Кавказские очерки. – СПб.,1910. – С.131.

²⁸¹ Русева Л. России верные сыны. – М.,2006. – С.370.

²⁸² Самойлова С.В. Граф М.С. Воронцов в общественно-политической жизни

России в первой четверти XIX века. Автореф. дис…..канд. ист. наук. – М.,1995. – С.13.

²⁸³ РГИА. Ф.1268. Оп.10. Д.42. Л.50.

²⁸⁴ РГИА. Ф.565. Оп.2. Д.6875. Л.3.

²⁸⁵ Герберт А. «Развитие ресурсов этой области тормозится существующей системой» (Кавказ глазами английского полковника) // Источник. – 1999. – № 5. – С.34.

²⁸⁶ Сенин А.С. Государственная служба в «Золотой век» Российской империи // История гос. службы в России. XVIII–XX века. – М.,1999. – С. 119, 125.

²⁸⁷ РГИА. Ф.932. Оп.1. Д.303. Л.2.

²⁸⁸ Исторический отдел // Терский календарь на 1896 г. Вып. У – Владикавказ,1895. – С.200.

²⁸⁹ Соллогуб В.А. Три повести. – М.,1978. – С.42.

²⁹⁰ Семёнов Н. Туземцы Северного Кавказа. – СПб.,1895. – С. 32–35.

²⁹¹ Цаголов Г. Край беспросветной нужды (Заметки о Нагорной полосе Терской области). – Владикавказ,1912. – С. 74–75.

²⁹² Абрамов Я.В. Кавказские горцы. – Краснодар,1927. – С.91.

²⁹³ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX – начале XX века (на материалах Терской области). Дис… канд. ист. наук. – М.,2004. -С.142.

²⁹⁴ Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. – М.,2000. – С.475.

²⁹⁵ Акты Кавказской Археографической комиссии. Т.12. – Тифлис,1904. -С.1111.

²⁹⁶ Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. – М.,2000. – С.399.

²⁹⁷ Зиссерман А.Л. Фельдмаршал князь А.И. Барятинский // Русский архив. Кн.1. Вып.1. – М.,1889. – С.123.

²⁹⁸ РГВИА. Ф.414. Оп.1. Д.303(3). Л.238.

²⁹⁹ Карцов А.П. Письма из губернии. Терская область // Русский вестник. -1894. – Т.234. – С.290.

³⁰⁰ Там же. – С.292.

³⁰¹ Приказы и постановления // Кавказский календарь на 1863 г – Тифлис,1862. – С.198.

³⁰² Кавказский Военно-исторический музей. Краткий путеводитель по Кавказскому Военно-историческому музею. – Тифлис,1909. – С.83.

³⁰³ Мачукаева Л.Ш. Система управления Северным Кавказом в конце XIX – начале XX века (на материалах Терской области). Дис… канд. ист. наук. – М.,2004. -С.142.

³⁰⁴ РГИА. Ф.1268. Оп.10. Д.99. Л.3 об.

³⁰⁵ РГИА. Ф.932. Оп.1. Д.322. Л.9,15.

³⁰⁶ Гершельман Ф.К. Причины неурядиц на Кавказе. – СПб.,1908. – С.63.

³⁰⁷ ОР РГБ. Ф.363. К.5. Д.5. Л.2.

³⁰⁸ ОРФ СОИГСИ. Ф.33. Оп.1. Д.260. Л.13.

³⁰⁹ ЦГА РСО-А. Ф.12. Оп. 5. Д.15. Л.3.

³¹⁰ Свод законов Российской империи. Т.3. Кн.2. – СПб.,1896. – С.48.

³¹¹ Сенин А.С. Государственная служба в «Золотой век» Российской империи // История гос. службы в России. XVIII–XX века. – М.,1999. – С.116.

³¹² Максимов Е. Чеченцы // Терский сборник. Вып.2. Кн.2. – Владикавказ,1892. – С.94.

³¹³ РГИА. Ф.1149. Оп.7. Д.112. Л.161.

³¹⁴ Ортабаев Б.Х. Социально-экономический строй горских народов Терека накануне Октябрьской революции. – Владикавказ,1992. – С.22.

³¹⁵ Пальм. Кавказские губернаторы о Кавказе (Материалы для истории Кавказского мятежа) // Исторический вестник. – 1910. – Т.121. – С.942.

³¹⁶ Ортабаев Б.Х. Усиление колониального режима царизма на Северном Кавказе на рубеже XIX–XX вв. // Проблемы истории и культуры народов Северного Кавказа. – Орджоникидзе,1985. – С.101.

³¹⁷ Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем генерал-адъютант гр. Воронцова – Дашкова. – Тифлис,1907. – С.135.

³¹⁸ Там же. – С. 28–29.

³¹⁹ РГИА. Ф.573. Оп.6. Д.7608. Л.3.

³²⁰ Калмыков Ж.А. Установление русской администрации в Кабарде и Балкарии (кон. XVIII – нач. XX вв.). – Нальчик,1995. – С.66.

³²¹ Ортабаев Б.Х. Социально-экономические отношения у горских народов Терека в кон. XIX – нач. XX в. (1890–1917). Дис…докт. ист. наук. – Орджоникидзе,1985. – С.22.

³²² Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем генерал-адъютанта гр. Воронцова – Дашкова. – Тифлис,1907. – С.29.

³²³ Ортабаев Б.Х. Социально-экономический строй горских народов Терека накануне Октябрьской революции. – Владикавказ,1992. – С.23.

³²⁴ Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. – М.,2000. – С.355.

³²⁵ РГИА. Ф.1268. Оп.10. Д.99. Л.129.

³²⁶ Берозов Б.П. К вопросу об особенностях и формах аграрного движения и классовой борьбы осетинского крестьянства в пореформенный период // Проблемы и культура народов Северного Кавказа. – Орджоникидзе,1985. – С.142.

³²⁷ Борчашвили Э.А. Социально-экономические отношения в Чечено-Ингушетии в XVIII–XIX в. – Тбилиси,1988. – С.399.

³²⁸ Цаголов Г. Край беспросветной нужды (Заметки о Нагорной полосе Терской области). – Владикавказ,1912. – С. 71, 75.

³²⁹ Абрамов А. Кавказские горцы (Из летних экскурсий) // Дело. – 1884. – № 1. – С.90.

³³⁰ РГИА. Ф.565. Оп.1. Д.4398. Л.35 об.

³³¹ Законы об управлении областей Дальнего востока. – СПб.,1904. – С.111.

³³² «Кавказский запрос в Государственной Думе» (Полные речи всех ораторов по официальным стенограммам). – Тифлис,1909. – С.68.

³³³ Государственная Дума России: Энциклопедия: В 2-х т. Т.1. Государственная дума Российской империи (1906–1917 гг.). – М.,2006. – С.714.

³³⁴ Мамонов А.В. Граф М.Т. Лорис-Меликов на пути к власти: (XIX в.) // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. – 2001. – № 4. – С.42.

³³⁵ Липранди А.П. Кавказ и Россия. – Харьков,1911. – С.14.

³³⁶ Ржевусский А. Терцы. Сборник исторических, бытовых и географостатистических сведений о Терском казачьем войске. – Владикавказ,1888. -С.202.

³³⁷ Общий состав управлений Кавказского военного округа, III часть. – Тифлис,1869. – С.132.

³³⁸³³⁸ Дубле Е.О. Всеобщая статистика Российского государства; географическая, административная, финансовая, коммерческая, промышленная. Сборник 5000 адресов. Год 1878. – М.,1878. – С.656.

³³⁹ Шамрай В.С. Хронология достопримечательных событий, фактов, законоположений. – Екатеринодар,1913. – С.115.

³⁴⁰ Дневник Д.А. Милютина. 1873-75 г. Т.1. – М.,1947. – С.250.

³⁴¹ ОР РГБ. Ф.169. К.74. Д.53. Л.4.

³⁴² Зиссерман А.Л. Фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский 1815–1879. Т.3. – М.,1891. – С.95.

³⁴³ ОРФ СОИГСИ. Ф.2. Оп.1. Д.16. Л.17.

³⁴⁴ Там же. Л.20,26.

³⁴⁵ Дневник Д.А. Милютина. 1873-75 г. Т.1. – М.,1947. – С.250.

³⁴⁶ РГИА. Ф.932. Оп.1. Д.303. Л.37.

³⁴⁷ Кузьминов П.А. М… Лорис-Меликов на Кавказе // Кавказский сборник. Т.2(34). – М.,2005. – С.126.

³⁴⁸ Даниелян Г.Г. Генерал граф Лорис-Меликов. Его жизнь, военная и государственная деятельность. Автореф. дис…..канд. ист. наук. – М.,1997. – С.23.

³⁴⁹ Костанян Ю.Л. Граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов (1824–1888). -СПб.,2005. – С.26.

³⁵⁰ Кузьминов П.А. М.Т. Лорис-Меликов на Кавказе // Кавказский сборник. Т.2(34). – М.,2005. – С.109.

Конец ознакомительного фрагмента.