ГЛАВА 1. ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ СНЕЖИНОК
– Может, я скажу сейчас просто... – взял он ее за руку и на мгновение замер. – Но я люблю тебя.
Она посмотрела на пушистый снегопад, разлетающийся по вечернему небу, и несколько снежинок запуталось в распахнутых, словно окна, ресницах.
– Теперь я знаю, – мелькнула загадка в ее улыбке.
Сережа поцеловал Дашу в губы и подумал, что, в самом деле, поцелуй любимой девушки похож на вкус лесной земляники.
Они весь вечер гуляли по ажурному от снега парку, совершенно забыв, что на этом свете есть и школа, и родители, и еще много-много всего.
Томные деревья под белой накидкой зимы, казалось, встречали их в каком-то равнодушном полусне. И как же им хотелось развеселить это белоснежное царство аллей!
– Сережа! Мы с тобой сейчас так смешно выглядим, – рассмеялась Даша, покружившись на месте. Прохожий в длинном и черном пальто бросил на них быстрый взгляд, в котором просквозил укор неприлично вольной юности. Даша почувствовала себя дерзким нарушителем всеобщего покоя, но этот чужой взгляд не мог пристыдить ее. Напротив, сейчас она могла бы победно закричать, как королева воинов.
Темный силуэт мужчины растворился где-то вдали, и под светом заснеженных фонарей они снова гуляли одни.
– Знаешь, я нарисовал твой портрет, – сказал Сережа. – Ты так необычно получилась...
– А это точно я? – хитрила Даша. Он немного помолчал, ей даже показалось, что она обидела его своим вопросом. Но Сережа задумался, быть может, совсем о другом.
– Даша, – остановился он, когда они почти дошли до перекрестка, где обычно встречались, – ты всегда такая разная... Я не могу понять, кто ты.
– Сережа, если ты обиделся... – попыталась она извиниться, но он снова поцеловал ее.
А электронные часы над входом в супермаркет промигали двадцать один час. Это значило – прощаться. До завтра.
Так, с каждым вечером, в роскошном дневнике Даши Мироновой становилось все меньше незаполненных листов. Она записывала о каждой своей встрече с Сережей. И в этот день, перед тем, как заснуть, она достала из школьного рюкзака маленький ключик от выдвижной полки письменного стола. Открывая свой целый день скрывавшийся дневник, Даша подумала, что не сможет обо всем написать. Щелкнула кнопка магнитофона, она взяла ручку...
«Все еще февраль, и радио поет о „теплом снеге“. Мои забытые мечты теперь наивны. Теперь он будет рисовать мои глаза, и только я ему нужна. Зачем это скрывать?»
Записав свои сумбурные мысли, она положила дневник под подушку и потушила ночник. Радио выключила мама, пробравшись в ее комнату на цыпочках. Марина Васильевна присела на краешек кровати и расстегнула серебристую заколку на волосах дочери, о которой уснувшая Даша совсем забыла.
На утро девочка проснулась от сотрясавшего воздух скандала. Взглянув на часы, Даша прикинула, что до начала занятий целых три часа. За окном фиолетовое утро дышало сильным ветром, и в комнате было прохладно и тихо. Она осталась под ватным одеялом, прислушиваясь к нервным голосам, которые глухо бились о стены других комнат.
Причиной скандала был, конечно, ее неугомонный брат. Костя снова не ночевал дома. Даша, три дня не видевшая его, уже представила брата, небритого и с закончившейся пачкой сигарет.
– Ты не имеешь права так с нами поступать! – рыдала Марина Васильевна. От маминых слез у Даши перехватило дыхание, но твердый и спокойный голос отца позволил немного расслабиться. Отец говорил:
– Марина, Костя давно уже волен поступать так, как ему угодно. Если он безразличен к нам...
Он не успел закончить свою речь, потому что Костя, которому, наконец, надоело молча слушать родительские отзывы о нем, вдруг вспыхнул и чуть ли не прокричал на всю квартиру:
– Я ухожу из дома!
Даша вздрогнула – брат никогда так не говорил, и пустые реплики были вовсе не в его стиле. Она вскочила с постели, накинула на плечи кофту и вышла из спальни. Костя летел в свою комнату, и, чуть не столкнувшись с братом в прихожей, Даша пошла следом за ним.
– Костик! Это правда? – остановилась она в дверях. Брат складывал в огромную спортивную сумку одежду, кассеты, диски, – словом, все то, что составляло его комфортную жизнь в семье.
– Что? – нахмурился он.
– Ты уходишь? – глотая слезы, переспросила сестра.
– Да, – коротко ответил Костя, но тут же подошел к ней ближе. – Ничего страшного, мы будем с тобой видеться.
Он, словно быстрый ветер, промчался по комнатам и лишь у порога сказал:
– Мам, я буду звонить.
Даша, испуганно подумав о странном уходе брата, как-то невольно глубоко вздохнула и вернулась к себе. Она закрыла за собой дверь и снова легла в кровать.
Все каким-то непонятным казалось ей теперь, когда так быстро и почти незаметно проходили очень важные события. И чувство, что она упустила какую-то возможность, не давало ей покоя.
Даша не смогла уснуть. Комната все больше наполнялась светом, и посеревший за утро ночник словно напомнил то, о чем она думала вчера перед сном. Нащупав под подушкой свою толстенькую тетрадь, Даша захотела вновь все обдумать. Но стоило ей снять колпачок ручки, как мысли ее тут же рассеялись, и она решила, что пора вставать и собираться в школу.
Если бы не внезапное появление и такое же исчезновение Кости, то можно было бы сказать, что весь семейный завтрак превратился в сновидение. Ни мама, ни отец не промолвили ни слова, и Даша желала бы как-то оживить своих родителей, но ей самой не хватало ясности.
Опоздавшая на пять минут, она шла по школьному коридору, проводя указательным пальцем по недавно покрашенной стене. Ей почему-то не хотелось торопиться. Она спокойно вошла в класс, который шумно ликовал по поводу того, что Ангелины Константиновны не будет целых двадцать минут.
Даша взглянула на Карцева, как обычно что-то рисовавшего на обложке своей тетради. Сережа, увидев ее, казалось, обрел второе дыхание и как-то машинально пригладил свою прическу. Даше стало смешно, и она, присев за свою парту, тут же улыбнулась ему. Да, она знала это старое и все еще верное правило: если парень, увидевший тебя, начинает приглаживать свои волосы, словно он смотрит не на тебя, а в зеркало, значит, ты можешь не беспокоится за свой внешний вид – ты безупречна.
В одно мгновение Даша представила себе, что даже с закрытыми глазами она могла бы узнать отражение Сережи. Нет, конечно, зачем ей так далеко сидеть от него? Всего лишь один какой-то ряд, где нескончаемо любопытство глаз, отделял их друг от друга. Она оглянулась, и, действительно, девчонки, окружившие Юлькину парту, говорили о главном событии последних трех дней – о Даше и Сереже, иногда об Антоне Милованове, сломавшем на каникулах правую руку.
Сережа сидел у окна, на предпоследней парте, а еще Даша заметила, что он сидит в нескольких сантиметрах от ее любимого школьного цветка. Раскидистый, но шершавый аспарагус лениво свисал с подоконника, будто для того и нужны были этому цветку такие листья, чтобы никто не посмел чем-либо побеспокоить его.
– Как ты думаешь, мы уживемся вместе, если я пересяду к тебе? – встала она перед ним, прежде собрав вещи с покинутой парты.
– А где ты хочешь сидеть? У окна? – спросил он, и Даша не растерялась, ответив, что, безусловно, ей хотелось бы сидеть у окна.
Он уступил ей свое место, и в это время класс замер – вошла Ангелина Константиновна и, запыхавшись, предложила записать домашнее задание, а потом сообщила, что все уроки отменяются.
Возможно, что случилась какая-то сенсация, раз объявили неучебный день. Но Даше было все равно – она как будто предчувствовала, что сегодня ее жизнь должна пойти наперекосяк, как некое искажение, хотя необязательно в плохую сторону.
Класс с безумной радостью в глазах выскочил из-за парт, и многие уже сбегали по лестницам, желая как можно стремительнее покинуть школу, этот вечно живущий по расписанию мир.
В кабинете осталось три человека. Кристина Вислова, всегда во всем медлительная, аккуратно складывала свои принадлежности, где угол одной тетрадки обязательно должен совпасть с углом другой. Однако Даша иронично заметила, что ее бывшая соседка по парте просто-напросто шпионит за ней и Сережей. Наверняка посланная Юлькой Казаковой, Кристина ожидала какой-то развязки. Она молча придумывала всякие поводы, чтобы подольше задержаться в классе.
Даша списала с доски домашнее задание, и Кристинка тут же принялась тщательно вытирать доску.
– Ха! А куда подевался мой рюкзак?! – воскликнул Сережа, наклоняясь вбок. Даша недоуменно пожала плечами. Он обошел весь кабинет и обнаружил рюкзак за книжным шкафом.
– Интересно, что ты здесь делаешь? – обратился Сережа к своей вещи, и Кристинка то ли смущенно, то ли ехидно захихикала.
– По-моему, еще в начале урока он лежал на своем месте, – улыбаясь, говорила Даша.
– Да, так... Но что это?! – Сережа высыпал из сумки целую горсть сложенных в четыре раза тетрадных листков.
– Наверное, это записки, – предположила Даша. Кристинка, справившись с доской, взяла наполненную до половины лейку и направилась к цветам. Он развернул первую попавшуюся записку и, быстро прочитав написанное крупными буквами «СЕРЕЖА, Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ», разозлился, словно никто, кроме Даши, не имеет права в него влюбляться.
– Можно я... – пыталась она заглянуть в содержимое записки, которую он все еще держал в руках.
– Нельзя, – вдруг ответил Сережа и сам же себе удивился.
Даша приподняла брови, промолчав, взяла свою сумку и, как будто навсегда обиженная, вышла из класса. Кристина оставила лейку на последней парте и мигом подошла к своей, чтобы также, забрав вещи, уйти. Но Сережа остановил ее вопросом:
– И чья же это идея?
Кристина застыла в дверях и, обернувшись к нему, стоящему над разбросанными по столу записками, мило захлопала ресницами.
– Может быть, кто-то пошутил? – предположила она и попрощалась до завтра.
Через минуты две, после того, как Кристинка, злорадствуя, покинула класс, Сережа побрел по школьным коридорам, немного постоял у зеркала и, думая о Даше, отправился домой.
Он ждал ее уже... А, впрочем, какая разница, сколько времени он ее ждал на том перекрестке, где они условились встречаться. У него медленно замерзали ноги, уши, нос, и, вообще, он не мог простить себе, что сегодня утром так резко, даже грубо повел себя с ней. И теперь могло наступить отчаянье, если она не придет.
– Пойдем пить чай, – раздался ее голос за спиной. Сережа повернулся к ней лицом, сияющим ярче, чем снег на морозе.
– Пойдем, – радостно сказал он.
Даша взяла его под руку. Они прошли парк, и перед тем, как зайти в дом, Сережа собрал с ветки кружево снега и, остановившись, тихо и как-то торжественно произнес:
– Я дарю тебе это ожерелье из снежинок.