Пятая глава
Посреди ночи я проснулся от непонятного света, бьющего прямо в глаза. Ратибор тоже не спал. Но я лишь мельком взглянул на него и тут же снова уставился на сверкающее облако, которое держалось над землей прямо перед Дуболесом. По всей поляне (а возможно, и по всему лесу) раздавалось гудение, не мелодичное, но иногда очень даже приятное. Дуболес своими огромными ветвями поддерживал облако не касаясь, как будто это был надувной шарик. Гудение постепенно перешло в тихий, но проникающий в самое сердце напев. Сопротивляться ему не было никаких сил, и мои веки закрылись сами собой.
Утро началось еще засветло, с непонятного прикосновения к плечу. Лишь проснувшись, я догадался, что это была ветка, которой Дуболес меня старательно расталкивал.
– Пора вставать, первые пришельцы уже на подходе.
Быстро вскочив с убирающейся кровати, я бегом бросился к карте (хотя до нее было не более трех метров). Люди приближались с корзинами, пакетами. Черт знает что они там задумали! Но главное, многие несли с собой топоры и пилы. Скоро они войдут в лес.
Пару секунд спустя ко мне присоединился Ратибор и недовольно хмыкнул. Дуболес продолжил:
– Друзья мои, извините, что разбудил вас ночью, но за все надо платить. Колдовство отняло немного моих сил, но потребовало много времени, поэтому новых деревьев вы не увидите, зато я сделал то, что вы просили. Из-за дуба выползли две ветки, на каждой лежал лук и небольшой колчан всего лишь с одной стрелой. Луки были совершенно зеленые, включая тетиву! Стрела же переливалась серебристо-золотистым светом.
– Как красиво, – только и смог вымолвить я. – Такую стрелу и использовать-то грех.
– Я не знаю, что есть грех, но не все так просто. Это волшебные стрелы. Они живут всего три секунды, после чего исчезают и снова появляются в вашем колчане. Все очень просто. – Казалось, что Дуболес улыбается. – А также я вспомнил, что вам могут понадобиться ножны, которые, уже без всякого волшебства, сделал из поваленного дерева.
Это было великолепно. Ножны крепились за спиной, так что мы теперь были как настоящие ниндзя – так, кажется, их называют (как-то нам показывали про них фильм, минут пятнадцать, потом сразу же отправили спать). Только мы были зелеными ниндзями, а не черными.
Мы, не сговариваясь, одновременно поклонились Дуболесу в знак признательности.
– Мы оправдаем твое доверие, – сказал я.
– Во всяком случае, сделаем все, что в наших силах, – дополнил меня Ратибор.
Быстро ополоснув лицо и удобно закрепив ножны и колчаны, мы снова приникли к карте.
– Сегодня люди не будут с нами церемониться, они поняли, что с лесом можно делать что хочешь, вчерашнее выступление развязало им руки. Что ж, завяжем их обратно, – злобно сказал Ратибор.
– Подожди, пока они заберутся поглубже, – удержал я его руку от летучего осиного отряда.
– Давай попробуем.
Но долго ждать не пришлось. Грузный мужчина стал охаживать приглянувшееся дерево топором, сбивая нижние ветки. Скорее всего, он хотел забрать себе это дерево (или, во всяком случае, столбик, который получился бы после отсечения всех веток).
Вот так всегда – дай только человеку почувствовать себя в гостях (или в лесу) как дома, так сразу же он начинает чувствовать себя хозяином и вытирать об тебя ноги.
Осы бросились на обидчика. Безжалостно жаля и не щадя своих жизней, они гнали его вон. Все дальше и дальше. Ратибор даже не подумал их остановить и отозвать. Пусть негодяй получит все, что заработал.
Теперь пришла очередь остальных. Больше мы не стали смотреть на то, кто и что делал. Мы выгоняли людей вон. Осы, комары, шмели, шершни и даже мухи (которые своим назойливым присутствием могут свести с ума кого угодно). И лишь с сегодняшнего дня мы ввели в бой наше самое безобразное, самое противное и вызывающее отвращение оружие, против которого я выступал некоторое время, но потом согласился, – энцефалитных клещей и, не заразных, но весьма неприятных, блох.
Клещей и блох мы расположили у самой кромки леса, так что они мгновенно вступили в бой (который для них был обычным рутинным завтраком), заползая за шиворот, под рубашки и футболки, отыскивая наиболее уязвимые части живых тел. О таких подарках многие люди узнают лишь придя домой. Чаще всего эти паразиты платили за свою еду жизнью, но, насколько я знаю, некоторые все же умудрялись выживать, но в лес не возвращался никто (зачем, если в городе намного больше съедобных жертв?). Люди отступали, сообщали новости новоприбывшим и захватывали их с собой. Слишком у многих еще оставался страх перед лесом, а страхи, подкрепленные живыми (пока еще) очевидцами, играли существенную роль в мировосприятии этих людишек.
К трем часам дня, если солнце в этом мире показывало то же время, что и в моем обычном, лес был расчищен.
– Сегодня была всего лишь разминка. Вполне возможно, что завтра нам или одному из нас придется поприсутствовать там лично, – сказал Ратибор, прислонившись к Дуболесу.
– Но мы не сумеем добежать до опушки, пообщаться с людьми и бежать обратно, это же часа два непрерывного бега! – воскликнул я.
– Вот именно поэтому необходимо будет выступать сегодня.
– Не надо никуда выступать, – прервал наш разговор Дуболес. – Попробуем более экзотический, но весьма практический опыт. Давай-ка начнем с тебя, Трапезунд.
Толстая длиннющая ветка спустилась с самой макушки Дуболеса и услужливо прилегла передо мной.
– Ложись на нее, – сказал Дуболес. – И ничего не бойся.
Я лег и чуть не вскрикнул от неожиданности. Ветка зашевелилась и начала подниматься все выше и выше. Вскоре я оказался на вершине мира, точнее, на вершине самого высокого дерева в лесу – дуба-Дуболеса.
– Спокойствие! – Голос в голове не сильно успокаивал. – Поехали!
Ветка, загнутая назад прямо за дуб, рванулась вперед и вверх. Я полетел. Барону Мюнхгаузену можно отдыхать, такого полета даже он не смог бы себе вообразить. Я, еле сдерживая крик, пролетал над макушками деревьев всего леса, но что-либо разглядывать внизу никаких моральных сил уже не оставалось. Впереди стремительно приближалась сосна. Мой путь явно намеревался с ней пересечься, чего я весьма боялся, хотя, с другой стороны, дальше был конец леса, а значит – голая земля (ну, не считая травы). Что является лучшей перспективой, понять было трудно. Зажмурившись, я предоставил свой полет на волю случая.
Уже с закрытыми глазами я почувствовал легкое касание и медленную остановку. Глаза распахнулись, и я смог наконец-то, почти спокойно, вздохнуть. Я сидел на макушке длинной и стройной сосны, которая находилась на передовом заслоне леса.
– Пора обратно, – послышался голос Дуболеса, но теперь он звучал как-то издалека. Похоже, что дальность расстояния играла для него существенную роль. А ведь это было и так понятно: если бы вся земля была в его власти, то люди вряд ли смогли бы отстроить свои города и так долго и планомерно портить землю, на которой живут. Хотя всего этого точно знать я не мог, ориентируясь в основном на знания, полученные еще в прошлой жизни, но люди, они везде люди. Думаю, здесь разногласий быть не может.
Сосна наклонилась почти до земли и запульнула меня в обратном направлении. Обратный путь дался немного легче. Похоже, я начал привыкать (да любой человек, в душе которого живет ребенок, с удовольствием покатался бы на таком аттракционе, тем более, бесплатно). Дуболес мягко поймал меня веткой и спустил на землю.
Ноги еще оставались немного ватными от пережитого волнения, но в целом (и в частности) я был в полном порядке.
Теперь была очередь Ратибора.
– Посмотрел я на твои полеты, классно получилось. Теперь попробую и я не закричать.
После запуска я наблюдал за его полетом по карте. Похоже, что Ратибор справился и удержал крик от выхода наружу. Вскоре он вернулся (Ратибор, а не крик) и присел рядышком.
– Это было круто! – только и смог он выдавить из себя, а потом задумался. – Честно говоря, даже не могу подобрать нужных слов, чтобы описать ощущения, которые я не испытывал уже ближайшие сто миров.
Не знаю, понял ли его Дуболес, но довольное хихиканье (ну, или скрипение) говорило о том, что понял (или же у него были другие радостные мысли).
Сон. Как приятно лежать под открытым небом в лесу! Этого никому не понять, ведь в обычном лесу любого отдыхающего сожрут за пару минут, стоит только расслабиться. И это сделают не дикие звери, это сделают комары. Смутные воспоминания из детства, когда я ходил в лес за грибами с кем-нибудь из взрослых, говорили о комариной агрессивности и аппетитности (точнее, об аппетите). На данный момент мы сами были их хозяевами (хотя и временными), так что ближайшие три-четыре километра оставались совершенно свободными от всяческих паразитов. К тому же, находясь под защитой Дуболеса, можно было чувствовать себя абсолютно спокойно, так спокойно мне не спалось даже в прошлой жизни. Как хорошо, что я сумел вырваться из нее и теперь нахожусь там, где интересно и, главное, там, где я нужен!
Ветер шелестел серебристыми листьями Дуболеса, которые приобрели окрас лунного света. Создавалось ощущение, что днем они питались солнцем, а ночью луной. Возможно, так оно и было, но лезть к Дуболесу с такими глупо-личными вопросами не хотелось.
Небо прочертила падающая звезда и тут же погасла. «Хочу, чтобы…» – это все, что я успел пожелать. Как жаль, что звезды сгорают так быстро, уже в который раз я не успеваю загадать хоть что-нибудь. Интересно ведь проверить, сработает или нет. В сказках срабатывает, во всяком случае, иногда.
Несмотря на общее спокойствие и тишину (совиное уханье, кряхтение кого-то большого за кустами, стрекотание цикад и некоторые другие посторонние шумы можно было и не считать), в голову лезли неприятные мысли. Над головой что-то темное прочертило небо, используя непонятные рваные зигзагообразные движения. Глаза увидели, а мозг тут же определил – летучая мышь. Интересное создание, но как ее можно использовать для боевых действий?
Противная мысль! Что я за человек такой (точнее, типичный человек), сразу начинаю думать о том, как бы мне ее использовать. Нет чтобы полюбоваться ее полетом, внешним видом, повадками. Так нет же – как мне ее использовать в бою!
Одернув себя и немного успокоившись, я решил использовать животных только в самых крайних случаях. Мы сами должны решать все проблемы, а не рассчитывать на других.
Освободив свою голову от всякого мусора (в частности, оценивания боевой мощи различных живых существ, начиная от мыши-полевки и кончая бурым медведем), я наконец-то сумел принять ночь такой, какой она была: самой спокойной, самой свободной и самой ночной ночью на земле (во всяком случае, на этой земле).
Поразмышляв еще какое-то время, я захотел что-нибудь сказать, а самые умные слова, пришедшие в голову, были:
– Ратибор, ты спишь?
– Частично, – последовал вполне разумный ответ.
– Это как? – поинтересовался я, зная, что мои мысли не всегда совпадает с его разумом.
– Наполовину, – последовал еще более вразумительный ответ.
– На какую половину – на правую или на левую, или же на нижнюю или на верхнюю? Или у тебя спит только одна половинка мозга? – Я попытался прояснить для себя этот вопрос, но запутывался все больше и больше.
– На ту половину, которая сегодня устала больше, а значит, нуждается в большем отдыхе, чем вторая половина, особо сегодня не напрягавшаяся.
– А как ты их определяешь?
– Очень просто – одна сейчас спит, а вторая разговаривает с тобой.
– И что, ты так можешь выспаться? – удивился я.
– Нет, потому что если я так и буду спать наполовину, то не спящая половина устанет еще больше, а когда отдохнувшая половина проснется, то перебросит на нее половину своей усталости, и получится, что они устанут одинаково. Иначе более рабочая половина уже давно бы сошла с ума. А пока что этого, по-моему, не произошло.
Такой ответ надолго заставил меня замолчать, заставив соображать, во-первых, о том, шутка это была или нет, а во-вторых, правильно ли я все понял. Мои размышления прервались довольным посапыванием, доносившимся с соседней корневой кровати, которое уже не давало мне повода продолжить разговор. Что ж, спать так спать, поговорить еще хватит времени, может, даже в этом мире.
Проснувшись, я обнаружил себя на белых полупрозрачных простынях, лежащих подо мной на кровати, более напоминающей койку специализированных заведений. Из носа и изо рта торчали какие-то трубки, которые мешали мне дышать не хуже хорошего кляпа, хотя должны были бы этому способствовать (все это понималось подсознательно, мышление перешло в автоматический режим). Подняться или даже приподняться не хватало сил. Поворот головы направо – и прекрасный вид на зарешеченное окно, выходящее прямо в небо (во всяком случае, так казалось при взгляде на него или в него снизу вверх), открылся моему взору. Поворот головы налево – еще одна койка и белая дверь, ведущая в неизвестность, хотя эту неизвестность знать не хотелось бы никому.
Рукам что-то мешало, увидеть, что это было, я не мог. Голова никак не хотела приподниматься, а продавленная подушка (если она вообще была) находилась вровень с матрасом, если не ниже. Правая рука всегда была сильнее своей напарницы, две-три попытки – и я сумел ее оторвать от простыни. Еще одно усилие и правая рука повалилась на левую, стараясь ее ощупать. Трубки, еще трубки. Такое ощущение, что они идут прямо из моего тела. Надеюсь, я не робот. Это легко проверить. Рывково-рвущими движениями я расчищал свою руку от трубок – одна, вторая, третья. Сколько же их?
За моей головой раздалось подозрительное пиканье. Все громче и громче, громче и громче. Барабанные перепонки уже с трудом выдерживали этот писк, когда за дверью раздались быстрые шаги (хотя могут ли быть шаги быстрыми, если я их не вижу? Да и вообще, бывают быстрыми шаги или походка? Или звуки долетают до меня с более короткими промежутками времени? Если так рассуждать, то, скорее всего, доносились частые звуки от чего-то или кого-то бегущего). Поворот головы в сторону двери на этот раз дался намного тяжелее.
Дверь открылась, и в нее ворвалась толстая медсестра в белом халате, в руках она держала шприц. Это было крайне неприятное сочетание. Ведь сестры очень редко носят шприцы просто так, а уж если исходить из того, что в этой комнате я находился один, то кому он предназначался, сомнений не было.
Она что-то говорила, но занесенный шприц произвел на меня такое мощное впечатление, что я собрал все свои слабые силы и попытался вырваться из трубочных оков. Рывок, еще рывок – и я полетел…
Мне пришлось проснуться от неприятного приземления (или притравления, ведь чтобы добраться до земли на этой поляне, пришлось бы преодолеть несколько сантиметров плотного травяного покрова). Ошалело хлопая глазами и собираясь с мыслями, я лежал, стараясь собрать свое растерзанное сознание. Не прошло и нескольких секунд, как ко мне подошел Ратибор и, глядя сверху вниз, поинтересовался, чего же это такого интересного я смог посмотреть во сне, что даже Дуболес своими корнями не сумел уберечь меня от падения. Он помог мне подняться, но ненадолго, мои ноги решили, что им хотелось бы еще немного посидеть.
– Уж лучше посмотреть страшную сказку про диких чудовищ, чем смотреть такое!
Мне не хотелось рассказывать увиденное, поэтому я постарался отделаться самыми общими фразами, которые если и не удовлетворили любопытство Ратибора (да и Дуболеса тоже, он, как мне показалось, даже немного наклонился, как бы прислушиваясь), то, во всяком случае, спасли меня от дальнейших расспросов.
Солнце поднялось лишь недавно, но птицы уже радостно приветствовали его появление утренними песнопениями (хотя я не знаю, отличаются ли у них утренние и вечерние песнопения). На карте ничего интересного не происходило (кроме передачи «В мире животных», которая там шла двадцать четыре часа в сутки). Хотя…
– Мне показалось или что-то прибавилось? – спросил я Дуболеса, вернувшись после умывания, во время которого пришлось некоторое время поработать мозгами, чтобы оценить несоответствие вчерашней и сегодняшней картинки (как это часто бывает, зрение зафиксирует несоответствие, а мозги лишь через некоторое время могут догадаться, в чем же это несоответствие состояло).
– Да, – с гордостью ответил он. – Прибавилось еще две линии деревьев на опушке!
– Но ты же говорил, что можешь создавать только одну?! – воскликнул подошедший Ратибор.
– Я говорил про одну линию по периметру. А так как весь периметр уже засажен, осталась только возможность пробираться вперед, к городу. Вот я и попрактиковался. Как видите, весьма успешно.
Быстро перекусив, я предложил перебросить меня к месту возможных событий, убедив своих друзей в том, что пора переходить к серьезным действиям (хотя я и сам не знал, насколько положено быть серьезным в данной ситуации).
Оружие при мне, руки-ноги тоже, а главное, завтрак сумел удержаться, несмотря на полетные перегрузки. Слезать с дерева я не собирался, а связь можно было поддерживать через Дуболеса, который своим сознанием мог достать меня везде, во всяком случае, на территории леса. Удобно устроившись в могучей кроне высоченной сосны, находящейся в первом ряду обороны, я впервые за все время пребывания сумел хорошенько оглядеться.
Весь мусор, который раньше лежал на самом виду, теперь был смят и утрамбован плотно стоящими деревьями. Как ни старайся, но отыскать даже намеки на еще вчера существовавшие дорожки было практически невозможно. Прогуляться по такому лесу без бензопилы вряд ли представлялось возможным.
Никакой живности поблизости не наблюдалось, что было спланировано еще вчера. Это не считая клещей, которых пришлось разместить по периметру заранее, так как самостоятельно собраться в такой дали да еще и в таком количестве для них было бы нереальной задачей. А так птицы помогли, разнесли их (в смысле, не на кусочки, а по пунктам назначения) по местам.
По нашим расчетам, ждать еще предстояло около часа, поэтому я спокойно разлегся на удобной развилке и, немного раздвинув листву, прижав ногой пару веточек, обустроил для себя очень даже удобный наблюдательный пункт, который с земли, скорее всего, был практически не виден (Дуболес сказал, что не виден, хотя смотрел он мышиным зрением).
Чтобы время не пропадало даром, я решил пристрелять лук. Давно хотелось испробовать его в деле, но в лесу стрелять можно было только в небо, любое другое направление грозило кому-нибудь чем-нибудь неприятным. Зато здесь, за пределами леса, необходимо было предупредить только полевых жителей, что я и сделал, передав просьбу Дуболесу. Через пару минут он сказал, что все чисто. Ух, растянись рука, раззудись плечо (так, кажется, звучит старинная русская поговорка).
Щух, щух, щух! И вправду, стрела через три секунды снова оказывалась в колчане. Проведя сложные математические подсчеты, я прикинул, что при самом быстром раскладе получится пускать стрелу раз в пять секунд. А если еще и хорошенько целиться, то и все семь. Лук был идеален, стрела летела не только в нужную сторону (что само по себе было неплохо), но еще и точно в цель (во всяком случае, практически точно в цель). После пары десятков выстрелов Дуболес сообщил, что мои стрелы светятся на всю округу, так что люди со стороны могут их заметить. Трассирующие стрелы – это круто! Никогда о таких не слышал, зато, похоже, скоро услышат многие.
Снова откинувшись на ветку (не в смысле, что я помер и откинулся, а просто прилег), я с удовольствием стал прогонять в мозгу (не из мозга, а в мозгу) только что законченную стрельбу. Руки еще чувствовали натяжение тетивы, легкую и в то же время обладающую определенной тяжестью (из-за которой можно было не бояться, что ее сдует) стрелу. Странно, но я совершенно не чувствовал удара тетивой по руке. Возможно, это длинные рукава моей куртки сдерживали удары, а может быть, и сама тетива обладала определенными способностями. Я попробовал произвести холостой выстрел и ничего не почувствовал, потом закатал рукав и попробовал снова. Результат тот же.
Все еще не веря такому счастью, я услышал отдаленный шум. Похоже, начинается – кавалерия прибывает.
На горизонте показался фургон, непонятного раскрашенного вида, напоминающий скорее цирк на колесах, чем машину.
– Что бы это значило? Сомневаюсь, что наши гости будут использовать столь жизнеутверждающий транспорт.
– Сейчас рассмотрим поближе.
Гудение усилилось, и машина тормознула метрах в двадцати от ближайших деревьев. Дверцы машины, как по мановению волшебной палочки, открылись, и из нее повалил народ. Вылезло человек пять, не меньше. Точно сосчитать, особенно сразу, было не так-то легко, учитывая то, с какой скоростью они старались выполнить свои функции. А функции их состояли в том, что они вытаскивали и настраивали какое-то оборудование.
– Это всего лишь репортеры, – сказал Дуболес после пятиминутного раздумья.
– А для чего они? – Как ни странно, я толком и не знал, кто это такие и зачем они нужны. В моем мире мы новости не смотрели. – Надеюсь, эти черные штуковины не являются оружием?!
– Нет, это всего лишь камеры.
– Камеры пыток?
– Для кого как. Некоторые точно могут испытать на себе их гадкое воздействие, а некоторые воспринимают их с радостью и даже лезут в них.
– Это как это?
– Их снимают и…
– О! Так они снайперы! Я тоже могу снять кого-нибудь!
– Да нет! Все, кто попадает под прицел этих камер, автоматически попадают в телевизор. В общем, все просто. Они приехали снимать вырубку леса.
– А почему же их не было на открытии?
– Были, ты вроде бы даже обратил на них кое-какое внимание. Просто машину, которую мы бы наверняка запомнили, в такую толпу не пропустили. Так что ты их увидел, но не зафиксировал в мозгу.
– Что-то с внимательностью моей стало… – злясь на самого себя, озвучил я свои мысли.
– Это ничего, с каждым бывает. Но телевидение дает шанс просветить человечество. Всё, что они увидят потом увидят все люди – те, которые будут смотреть телевизор в тот конкретный момент. Во всяком случае, по-моему, все случается именно так, – с некоторым сомнением добавил Дуболес.
Вскоре у телевизионщиков все было готово, и они присели отдохнуть, перебрасываясь незначительными замечаниями, которые вполне отражали их отношение к происходящему.
– Вот теперь торчать тут ближайший час, а то и больше! – говорила симпатичная длинноногая (или короткоюбочная) девушка, сидя на складном стуле и нервно болтая ножкой. – Ведь столько разных интересных, может, даже сенсационных репортажей, а меня послали именно сюда, на съемку вырубки леса!
– Да ладно тебе, Изабель, – постарался ее успокоить один из мужиков, в смешной коричневой беретке на голове. – Лес, конечно, давно себя не проявлял, так что люди уже почти потеряли к нему страх, но все равно ПОЧТИ. Ходили слухи, что вчерашнее посещение леса для многих закончилось весьма плачевно, ты ведь тоже смотрела вечерние новости.
– Да, да. Но это все бред! Подумаешь, пару-другую пчелы покусали. И из-за этого устраивать такую панику!
– Вообще-то, кусали осы. И не забывай – многие оказались покусаны клещами, зараженными энцефалитом, а это уже более серьезно.
– Вот именно поэтому я к лесу и близко не подойду, но не потому, что там всякая нечисть или что-то необычное, а потому, что там может жить всякая зараза. Я бы вообще стерла эту так называемую зеленую зону и легкие нашей планеты с лица земли (если, конечно, лицо земли находится именно на этом месте).
Меня немного задели такие бесцеремонные замечания в наш адрес (ведь лес и мы уже были неразделимы).
– Дуболес, а не могли бы мы направить пару-другую блох на эту красотку? Что-то больно много она болтает, причем весьма нелицеприятного.
– Я все слышу и совсем не против. Сейчас передам пожелание Ратибору.
Дальше не было ничего интересного. Девица в основном возмущалась, а остальные, видимо, уже устали от ее монологов, поэтому не стремились превратить их в диалог. Блох с такой высоты разглядеть было нереально, да я и не пытался. Я ждал главного врага.
– Кар-р-р-р! – послышался вороний голос, и две вороны спикировали на девицу, обстреливая ее из всех орудий. Закончив обстрел, они развернулись и полетели прочь, сопровождая свой путь веселым карканьем.
Вопли репортерши, вероятно, были слышны у самого Дуболеса. Вскочив с кресла и смешно дергая руками, она старалась выхватить платок из маленького нагрудного кармашка, что давалось с огромным трудом вследствие запачканности всего парадного костюма. На вопли сбежались все сотрудники, и каждый, в силу своих сил и возможностей, пытаясь ей помочь (правда, никто не старался проявлять свое рвение, большинство сбежалось только для того, чтобы потешиться, одновременно принимая живое участие в переполохе), только усугубляли ее расстройство.
Это событие развлекло всю съемочную группу, как минимум, минут на десять, так что вновь подготовиться к репортажу они сумели лишь в последний момент. На Изабель напялили чей-то пиджак, более-менее подходящий по размеру, в задачу которого входило заодно немного прикрывать испорченную юбку. Настроение репортерши было сильно испорчено, зато вся съемочная группа пребывала в заметном возбуждении (что они тщательно скрывали, громко вспоминая смешные анекдоты, над которыми потом смеялись неестественно весело или просто отворачивались в сторону и подавляли смешки силой своей, еще оставшейся, воли).
Все прекратилось, как только послышался далекий гул. Было что-то угнетающе-обреченное в этом звуке. Нарастающее гудение давило на уши. Сейчас я чувствовал себя водолазом, которого почему-то выгнали из батискафа на глубине в пару тысяч метров. Возможно, сказывалось долгое время, проведенное в глухом лесу, в котором все звуки были животного происхождения, а значит, безобидными для нервной системы, в то время как здесь все яснее и яснее чувствовалась тяжелая машинная поступь.
– Придется привыкать, – сказал я сам себе и приготовился к предстоящей встрече (морально).
Моя моральность только-только успела собраться, как из-за горизонта (горизонта моей видимости) показались механические чудовища, которые были представлены уже известной нам черной машиной, тремя бульдозерами и двумя бревноперевозящими представителями. Чуть позже подкатил автобус, из которого, с явной неохотой, стали выползать рабочие.
Из черной машины вылезли наши знакомые – Толстый и Средний. К ним тут же подскочила репортерша, сжимая в руке гранату. Но не успел я порадоваться такой удаче, как Дуболес меня остудил, объяснив, что это всего лишь микрофон (как много всего интересного я упустил, находясь в своем мире).
Изабель что-то защебетала, задавая вопросы и иногда слушая ответы. Суть разговора сводилась к следующему:
Изабель. Чем обусловлены причины столь сильно изменившейся политики в отношении леса?
Средний (на этот раз он даже не подпустил Толстого к разговору) Все очень просто. Это можно обозвать одним словом – Гиена, точнее, Гигиена. Вы же вчера видели, как много мусора скопилось в лесу!» (И он махнул рукой в сторону мусорных куч, которые еще вчера были на месте, но теперь…)
Человек с камерой повернулся в указанную сторону и что-то недоуменно показал Изабель. Возникло небольшое замешательство, особенно в рядах Среднего.
Изабель: Какой мусор?
Средний: На самой лесной опушке вчера валялись целые тонны! Видимо, за ночь их присыпало листвой. Ничего. Мы все расчистим, сделаем дорожки, поставим мусорные контейнеры, урны. Будет все цивилизованно и удобно.
Изабель: А вы уверены, что лес не будет против? Смешно, конечно, говорить, но раньше лес, как бы это сказать, сопротивлялся насилию.
Средний: Мне кажется, что пора убрать все суеверия и затруднения с нашего пути. Человек – вот кто властитель этого мира, а не какой-то лес. Нам надо все взять в свои руки!
Изабель: Вам надо?
Средний: Нет, нет, что вы! Нам, я имею в виду, всему человечеству. Не волнуйтесь, мы стараемся не для себя, а для будущего нашего подрастающего поколения!
Изабель: А вы сами верите своим словам?
Средний: Безусловно, мы сделаем все как надо!
Этой фразой Средний закончил интервью и обворожительно (как он считал) улыбнулся (хотя эта улыбка в большей степени напоминала оскал бандерлога).
– Прораба ко мне! – зычно крикнул Средний, и к нему тут же подбежал плотный высокий человечек в оранжевой каске. – Общий план тебе известен, определитель с деталями на месте. Приступайте! – закончив дачу указаний Средний отвернулся и стал внимательно изучать лес, считая, что все нужные распоряжения он уже сделал. Прораб бросился выполнять намеченный план.
Кстати, не думайте, что прорабы плохие люди. Они не рассказывают про рабов, и вообще к рабам почти никакого отношения не имеют, ну разве что управляют другими рабочими, которые формально рабами не считаются (видимо, раньше его называли «прорабочий», но так как такое длинное слово не всем руководителям выговорить под силу, то слово это было решено сократить до известного всем ПРОРАБ).
Сегодня рабочие подготовились к своей миссии более тщательно. Одетые в толстые рабочие костюмы и с надетыми противомоскитными сетками, полностью закрывающими голову и шею, они серьезно усложнили нам задачу.
Не отвлекаясь на репортершу, я все же временами начал замечать, как она периодически чешется, не подозревая, какой сюрприз ее ожидает дома.
Снова бензопилы в руки, а бульдозеры, злобно урча, начали движение к лесу.
Летучие отряды сегодня не помогут, так мы их только потеряем. Животных против бульдозеров пускать равносильно самоубийству.
– Может убийству? – попытался уточнить Ратибор.
– Есть предложения? – обратился я к Дуболесу, подразумевая и советы Ратибора.
– Я могу перевернуть эти машинки, когда они подъедут поближе, корни деревьев – сильная штука, – сказал Дуболес.
– Не стоит сразу открывать все свои карты, похоже, пришло время поговорить, – ответил я.
– Ратибор спрашивает, тебе помочь с переговорами? – Дуболес передал пожелание моего друга.
– Нет, не стоит. Пусть пока будет наготове, да и ты тоже, – ответил я.
Пришло время поговорить. Теперь уже улыбнулся я. Ведь именно сейчас начнется то, для чего я пришел в этот мир.
– Остановитесь! – закричал я, высовываясь из ветвей. – Стойте!
Похоже, они меня не слышали, гул бульдозеров перекрывал возможности моих легких. Будем действовать по-другому. Секунда – и стрела летит точно в переднюю часть первого бульдозера. Должно было последовать что-то вроде «дзыннь» или «бряк» (как я надеялся), но стрела даже не подумала дзынькнуть при столкновении с железной конструкцией мощной машины. Она прошила ее насквозь и снова оказалась у меня за спиной.
– Ого-го! Это ты нехило постарался! – Только так я мог передать свой восторг Дуболесу.
– Спасибо, – ответил тот.
Жаль только, бульдозер это не остановило, и он продолжал свое подлое шествие. Пришлось выпустить еще две стрелы, чтобы пробить ему мотор. Остановка собрата задержала и остальные машины, да и люди с недоумением уставились на заглохшую машину (учитывая их нежелание работать, любая заминка воспринималась ими как манна небесная).
Второй бульдозер попытался объехать своего сородича и продолжить движение. Но как только он отъехал на пару метров, я снова начал стрелять. Теперь уже первая стрела сделала свое дело. К сожалению, а может, и к счастью, меня заметили. Причем заметили не рабочие, а репортерша. Так как съемки велись лицом к лесу, то светящаяся стрела была видна ей как нельзя лучше.
– Снимай, снимай скорее. Вон там, в ветвях дерева! – кричала Изабель.
– Какого дерева? – переспросил оператор, который меня не разглядел.
– Да вон того! – Изабель продолжала весьма неопределенно тыкать пальцем в мою сторону.
Обратив внимание на ее крики, все остановились. Двигатели замолкали, да и люди тоже, которые теперь стали внимательно вглядываться в лесные дебри.
– Смотрите! Здесь дыры! Машину пробило насквозь! – взволнованно кричал водитель, добравшийся наконец до причины неполадки.
Все вертели головами, как на теннисном матче. С одной стороны, хотелось посмотреть, что же с машиной, а с другой – увидеть того, кто стрелял из леса (в том, что это были выстрелы, уже никто не сомневался). Люди еще продолжали задавать друг другу разные глупые вопросы типа: «Ты слышал выстрелы? Какое оружие может так легко пробить такое количество железа? Кто мог стрелять?», когда к бульдозерам подошел Средний. Разговоры тут же куда-то подевались, и все смущенно и растерянно заозирались по сторонам. Молчание Среднего говорило о том, что это человек дела, а значит, разбрасываться лишними словами он не будет (от таких не дождешься стандартных охов и ахов, разве что за деньги).
В наступившей тишине настало самое время для моего появления..
– Эй, работнички, – предпринял я вторую попытку перейти к диалогу. – Я здесь, наверху. – Последняя фраза зачем-то добавила саму себя. Что они, по голосу не смогли бы меня найти?
Когда все взгляды приковались ко мне, в том числе и камера съема изображения (видеокамера, это название я узнал позднее), я выдвинул ультиматум (или что-то в этом роде):
– Лес находится под нашей защитой. Пожалуйста, расходитесь по домам, и мы оставим все как есть. В противном случае я или мы начнем стрелять на поражение. Тогда вы сумеете изрядно поразиться, если еще будете живы. Вопросы есть?
Средний очень быстро пришел в себя и подошел к сосне поближе:
– И кто такие эти «мы», которые собираются нам противостоять?
– А кто такие «нам», которые хотят на нас наезжать, особенно на бульдозерах?
– Я говорю про людей, как я вижу, ты тоже человек. Так на кой тебе надо мешать прогрессу человечества? – Средний попытался надавить на меня видовой принадлежностью, но я немного знал психологию, так что дешевые приемчики действовали на меня плохо.
– Уничтожите лес – исчезнет кислород, который производят растения! – попытался я проявить свою образованность.
– Да ты что, мальчик! Уже давно изобретены аппараты по производству кислорода! Иначе бы не убирали остальные заросшие места нашей планеты! Или ты не с нашей планеты?
Последняя фраза была сказана довольно выразительно, и Средний с намеком повернулся к камере. Стало понятно, что он пытается выставить меня полным дураком, по которому дурдом плачет.
– А где же людям гулять и наслаждаться природой? – попытался я еще раз.
– А зачем им гулять, когда сделаны симуляторы! Включил симулятор и смотри что хочешь, гуляй где хочешь, да и вообще делай что хочешь.
Он начал выводить меня из себя (ну, формально из самого себя не выйдешь, разве что психологически).
– Вот и катись к своему симулятору и смотри на то, как ты уничтожаешь лес! – крикнул я. – Если нападения будут продолжаться, мы перейдем в наступление.
– А что за оружие вы используете? Я раньше такого не встречал, – попытался поменять тему Средний.
– Так, ничего массоубийственного, – успокоил его я. – Но весьма эффективное против любых целей.
– А ты в курсе, что массовое оружие в нашем мире запрещено?
– Теперь да, но я тебе уже сказал, что у меня его все равно нет.
– А если у тебя нет оружия массового поражения, то как ты или вы собираетесь с нами бороться? Завтра здесь будут войска, нас, то есть людей, особенно людей, жаждущих стереть лес с лица земли, много. А вас сколько?
Он хотел поймать меня на такую дешевую удочку.
– Нас ровно столько, сколько необходимо для операции по спасению леса от городских захватчиков, – ответил я, применив все свои дипломатические способности. – Думаю, разговор исчерпан. Если вы хотите воевать, то мы будем воевать! Тогда до завтра. Если не хотите, то давайте жить в мире и согласии, в этом случае приходите в гости.
– Но мы лишь хотели сделать красивый, удобный и прекрасный парк! – снова попробовал Средний применить старую тактику, уже использованную ранее на обычных людях.
– Мы знаем твои планы. Лес не будет выходить из своих границ, а вы не переступайте границ леса. До встречи. Я надеюсь, что она не станет для вас последней. – Оставив последнее слово за собой, я скрылся в ветвях.
Средний постоял немного, видимо, ожидая продолжения, но, так ничего и не дождавшись, пошел к своей машине.
– Всю технику оставляем здесь. Все остальное завтра. Рабочие должны быть наготове, потому что, как только наемные войска зачистят зону, вы приступите к работе, – процедил Средний и скрылся в машине. Дверью он не хлопнул, хотя видно было, как он рассержен, а это значило, что мы столкнулись с серьезным противником.
Рабочие быстро свернулись и, оставив технику на месте, уехали на своем автобусе (к сожалению, бензопилы они все-таки забрали, а то мне было бы чем развлечься).
Съемочная группа, отсняв общее бегство и подождав некоторое время, тоже собралась и уехала.
Я решил, что торчать здесь, на месте, смысла больше не осталось, и с помощью указаний Дуболеса сосна запульнула меня обратно на поляну.
– Не такой уж и длинный сегодня рабочий день, – сказал я весело и приступил к обеду (все к тем же бесконечным консервам, которые никак не кончались, что, с одной стороны, радовало – не давая умереть с голоду, а с другой стороны, уже надоедало, хотелось бы поесть нормальной жареной пищи, но лес и огонь понятия плохо совместимые).
– Не радуйся так рано. Сегодня приходили обычные люди. А вот завтра будут наемники, – стал объяснять Ратибор. – Пока ты там сидел, Дуболес мне все пересказал, что говорилось в машине да и на поле перед лесом. Недаром мы разослали лазутчиков повсюду. Итак – на этой планете армии давно не воюют, возможен только наём вооруженных людей для разъяснения ситуации в локальных конфликтах. Люди живут, в общем-то, в мире и согласии. Наемники нужны для космических программ, погружений на глубину, ну и теперь, для разборок с лесом. Единственное, что радует, так это отсутствие оружия массового поражения (Средний не соврал). Так что ковровых бомбардировок и напалма можно не бояться. Зато применение винтовок, автоматов, пулеметов еще никто не запрещал. Нам придется держать оборону. Судя по всему, Средний весьма богатый человек, так что он может себе позволить большое количество наемников, а я вот пока не знаю, что же нам с ними сделать. Убивать не хотелось бы, но иногда это может стать единственным способом решения проблемы.
Мы немного помолчали.
– Кстати, а телевизионщики были в восторге! Такой репортаж сняли, а думали, что придется заниматься рутинными интервью, – уже более весело продолжил Ратибор. – Мы разослали наших разведчиков в виде птиц и некоторых животных, включая, естественно мышей и жуков. Так что выражение «поставить жучок» мы заменили на «забросить жучка». Птицы забрасывают разных жучков в дома нужных или ненужных нам людей, а Дуболес видит и слышит все вокруг их глазами. Только не надо забывать, что Дуболес еще может перерабатывать информацию, поэтому то, что было не цветным, он воспринимает цветным, звуки, плохо различимые и неправильно услышанные, которые посредством преобразования их жучиным ухом для нас становятся совершенно неузнаваемыми, с помощью Дуболеса становятся простыми и понятными.
– Можно теперь мне слово молвить? – осведомился Дуболес, который вежливо ждал, когда же Ратибор закончит свои длинные объяснения. Получив наше молчаливое согласие (которого он особо и не дожидался), он продолжил: – На самом деле я все слышу и вижу как видят все существа вокруг (на которых распространяется мое влияние), и для меня этой информации достаточно, но для вас мне приходится ее перерабатывать и преобразовывать в речь. Что не так-то просто. Воспроизводить людскую речь одно из самых сложных испытаний. Слишком уж у вас все запутанно. Что думаете, что говорите, что подразумеваете – все это трудно учитывать, но пока что я справляюсь весьма успешно. Или вам так не кажется? – с некоторым сомнением спросил он.
Мы подтвердили его убеждение и сказали, что все просто замечательно. И что нам очень бы хотелось пригласить его в свой мир в гости после того, как все закончится, хотя бы ненадолго, но мы понимаем, что здесь он намного нужнее.
Так за посторонними беседами мы добрались до сумерек, постепенно наплывших неизвестно откуда. Ужин съеден, голова свободна от всяческих переживаний и мыслей. Все, что теперь случится, будет идти так, как будет, поэтому все, что теперь остается делать, – это отдыхать. Набираться сил, общаться друг с другом, узнавая все больше подробностей из жизни лесных жителей, и спать. Кто знает, со скольких часов утра начнется «завтра». Это на часах все понятно – завтра начинается в 0 часов 01 минуту, а для живых существ, да и для людей тоже, завтра начинается тогда, когда они просыпаются. Эту истину знают все, однако все равно упорно смотрят на часы, отсчитывая минуты и секунды своих жизней.
Черная мгла вокруг, почти ничего не видно. Что справа, что слева – везде все одно и то же. И тишина (только мертвых с косами не хватает). Вслушиваясь в тишину, я сделал шаг назад и прислонился к гладкому стволу неизвестного мне дерева. Вдруг рядом с ухом что-то просвистело, потом еще и еще. Я не мог понять, что же это было. Но случайный «Щух!» оборвался прямо рядом с моей головой, воткнувшись в дерево, от которого в разные стороны полетели кусочки коры. Это пули! По мне стреляют! Я спрятался за дерево. Свист продолжался и продолжался. Если дело так и дальше будет идти, то я скоро не отличу этот свист от ветра. Оружия при мне не было, так что я не мог проверить обстановку с помощью трассирующих стрел. Оставалось только ждать, когда пальба прекратится. Не прошло и минуты от принятого мною решения, как стали слышны приближающиеся шаги. Точнее, шагов слышно не было, лишь шелест потревоженных веток да хруст сломанных палочек под чьими-то ногами. Пора было делать ноги (точнее, ноги у меня уже были, но теперь надо сделать так, чтобы эти ноги быстро побежали, унося меня подальше от опасности).
Вдох, выдох, вдох – и понеслись. Я бежал, не разбирая дороги, часто только в последний момент уворачиваясь от очередного дерева. А свист все продолжался и продолжался. Я уже подумал, что мой бег никогда не прекратится, но удар в правое плечо заставил меня свалиться на землю. Потрогав ушибленное место и испачкавшись в какой-то жидкости, я понял, что ранен. Все-таки одна из пуль достала мое плечо. Послышался хруст веток, и передо мной возникли черные силуэты, разглядеть которые не представлялось возможным ввиду отсутствия нормального освещения, но по ним уже было понятно, что это люди. Или, во всяком случае, существа, похожие на людей. Один наклонился надо мной и, схватив за грудки, рывком поставил на ноги. К груди что-то прислонилось, скорее всего, это был пистолет, и раздался выстрел.
От этого выстрела я проснулся. На этот раз кровать меня удержала, или же я сильно не дергался, но окружающие, судя по всему, не заметили, какие кошмары опять мне снились.
Что же это за сны такие? Они приходят из прошлого или из будущего? Или это самая обычная работа мозга? Трудно было дать однозначный ответ, скорее всего, всё сочеталось в разных пропорциях. Теперь осталось только определить, что и откуда пришло. Вероятно, так и работают предсказатели, хотя вряд ли они могут сопоставить все факты правильно, если не знают досконально всего того, что я делал ближайшие дни, о чем думал и все такое прочее.
Даже в этом мире сны остаются для меня загадкой. Но пока загадка не разгадана, будем предполагать, что это предупреждение, а значит, необходимо быть очень осторожными.
Своими соображениями я поделился с друзьями (думаю, что к тому времени я уже мог считать Дуболеса своим другом). Ратибор почесал затылок. Дуболес передразнил его, изобразив почесывание верхушки ствола длинной веткой.
– Мы редко сталкиваемся с огнестрельным оружием, – наконец произнес Ратибор. – Честно говоря, если не ошибаюсь, впервые.
Это точно, мы не уважаем дистанционное оружие, поэтому даже луками пользуемся редко, а тут могут появиться автоматы. Об этом мы не подумали. Но это не значит, что пора включать свой страх. Страхи пускай остаются для кого-то другого, но не для нас.
– Сегодня я пойду на рубеж, – сказал Ратибор. – Будем патрулировать территорию по очереди. Вчера был ты, сегодня я. Думаю, что уже скоро что-нибудь начнется.
Он быстро собрался, и Дуболес отправил его на опушку. Несмотря на раннее время, не прошло и получаса, как к лесу стали подтягиваться какие-то люди, держащие в руках электронные таблички. На войска, да и на рабочих, это было не похоже. Вскоре подкатило и телевидение, но теперь одной камерой дело не ограничилось. В течение каких-то пятнадцати минут (время, как вы понимаете, весьма условно, когда у тебя на руке нет часов) съемочных групп набилось несметное количество (около десяти), все они устанавливали камеры, проверяли микрофоны и подправляли лица (в большей степени это касалось предполагаемых ведущих). Хорошенько приглядевшись (на этот раз даже пришлось немного раздвинуть карту, Дуболес помог придержать один из углов), я разглядел нашу вчерашнюю знакомую – Изабель. Судя по ее виду, спала она плохо (если вообще спала). Может, это блохи сделали свое дело, а может быть, просто предстоящий репортаж так подействовал на ее неокрепшие нервы.
Свидетели собрались уже в полном составе, осталось дождаться самих участников событий.
Ратибор занял весьма выгодную позицию (конечно, эта позиция была не на том же самом дереве, на котором сидел вчера я), а Дуболес постарался подвинуть к нему как можно больше других деревьев, чтобы в случае необходимости можно было передвигаться по веткам с дерева на дерево без особых хлопот и, уж тем более, без спуска на землю.
Люди начали включать свои электронные плакаты. Как оказалось, все они были против войны с лесом. Вчерашний репортаж сильно всколыхнул общественное мнение этой планеты (или, во всяком случае, этого города, ведь его эта война касалась в большей степени, чем остальных). Люди этого мира уже давно не воевали, а значит, даже небольшая возможность полномасштабной войны вызывала у них страх и сопротивление. Всегда приятно, когда еще кто-то кроме тебя на твоей стороне.
Транспаранты содержали весьма содержательную информацию: «Не дадим в обиду лес!», «Лес – это наше всё!», «Война для нервных!», «Миру – мир, лесу – земля, людям – города!» «Кто не спрятался, тот дурак!» (этот плакат держал маленький мальчик, который, вероятно, вчера играл с друзьями, да так и не переключился на что-то другое).
До появления первых признаков неприятеля ждать пришлось довольно долго. Репортеры уже успели заснять все транспаранты. Некоторые люди, уставшие стоять, присели, а некоторые прилегли отдохнуть на траву. Но ожидаемое гудение было замечено сразу же и всеми. Телевизионщики бросились к аппаратуре, люди схватили транспаранты, а Ратибор поудобнее устроился на ветках. В руках он уже сжимал лук. Жаль, что раноприбывшие не дали ему с утра потренироваться, но ничего, я думаю, что его тренировки в замке были не напрасными.
Пыль на дороге стояла столбом, так что сразу нельзя было разглядеть ничего, кроме первой черной машины (из-за редкого посещения леса к нему так и не удосужились провести нормальную асфальтированную дорогу). Когда колонна остановилась и пыль осела, нашему взору предстала неприятная картина – восемь грузовиков с наемниками. Восемь грузовиков специально подготовленных людей, пригнанных специально для разборок с нами. Люди-доброжелатели бросились перегораживать дорогу, тыкая таблоидами в лица наемников и стуча по черной машине, из которой, с некоторым трудом, вскоре вылезли зачинщики всех этих беспорядков – Толстый и Средний. Средний что-то крикнул, и наемники, быстро выбравшиеся из машин, построились в две шеренги (к сожалению, судя по всему, Дуболес сам смотрел как завороженный, поэтому многое из того, что он слышал, до меня не доходило – смысле, не то, что до моих мозгов не доходило, а то, что он мне просто ничего не говорил, все оставляя при себе). Если я ничего не упустил, а посчитать я успел выпрыгивающих людей только из одной машины, то в одной машине было двадцать человек, а значит, двадцать на восемь… Ох, как же это много получается! Так, попробуем посчитать: восемь на ноль – ноль, восемь на два, так это сколько же? Восемь в уме, и еще три раза… Тьфу ты, запутался. Еще раз: дважды восемь – шестнадцать, и прибавляем ноль… Короче, если мои подсчеты верны, а в машинах было одинаковое количество людей, то всего их набирается сто шестьдесят человек (точнее, наемников). Все они были одеты в камуфляжную форму, но зато в черных сапогах. У всех перчатки без пальцев (хотя у самих наемников пальцы были), в руках они держали шлемы с прозрачным забралом и противомоскитными сетками (одну их ошибку можно будет использовать – зря они не надели полные перчатки, бравада не самая удачная форма проявления своих возможностей). В руках они держали автоматы непонятной укороченной версии, вероятно, специально сделанные для перестрелки в тесных условиях. А у восьми были крупнокалиберные пулеметы, прикрепленные к поясу. Эти вряд ли пойдут далеко в лес, с такими штуками не находишься (не в том смысле, что тебя не найдут, а в том смысле, что ходить замучаешься). К тому же, если я правильно разглядел, у каждого было, как минимум, по два ножа, мачете и огромное количество обойм на поясах, которые змейкой опоясывали все тело.
День предстоял быть жарким. Надеюсь, с Ратибором ничего не случится. Дуболес передал информацию о том, что Ратибор тоже заметил вражеское вооружение и что он постарается быть очень осторожным.
– Надо отводить зверей, – сказал я Дуболесу и принялся отзывать назад всех животных, находящихся поблизости от опушки. – Если начнется стрельба, то им не поздоровится.
Дуболес со мной согласился. А все летучие отряды постарались прижать как можно ближе к земле (случайные пули для любого существа могут стать случайными, как для человека или медведя, так и для комара, хотя его маленькие размеры сведут эту случайность к минимуму, но на то она и случайность, чтобы случиться). Хотя летучим отрядам это не очень понравилось. Земля, как говорится, хорошо, а воздух – лучше.
Несмотря на то, что Средний начал давать указания, вместе с ним из машины вылез и командир отряда, к которому теперь, после построения, и перешло руководство. Наемники действовали очень слаженно и четко. Людей с транспарантами как-то очень вежливо, но так грамотно оттеснили, что у тех осталась только одна возможность – стоять сзади шеренги и кричать оттуда. Съемочные группы крутили свои шарманки без остановки – таких сенсационных репортажей, судя по всему, в этом мире не было уже очень давно.
Средний перебросился с командиром парой фраз и отошел к машине. Командир повернулся к лесу:
– Вчера вы нам поставили ультиматум, сегодня – мы вам! У вас есть десять минут, чтобы сдаться и сложить оружие! Сдадитесь – и вам гарантировано полное прощение, если же нет, то мы начнем штурм! Все живые существа, которые окажут сопротивление, будут уничтожены! Время пошло!
Командир отошел к своему отряду и стал выжидающе вглядываться в лес. Многие наемники смотрели на верхушки деревьев, ведь именно оттуда я вчера нападал. Даже протестующие люди затихли и тоже выжидающе уставились на лес (вот так всегда, только кричать и горазды).
Ратибор даже не пошевелился – зачем отвечать, когда и так все ясно? Тем более, существовала большая вероятность того, что нас просто хотят выманить или узнать местоположение. Честно говоря, в такой ситуации трассирующие стрелы были не самым удачным вариантом. Самое правильное, что он сделал, заметив крупнокалиберные пулеметы, спустился немного пониже, туда, где ствол был потолще. Какая-никакая, а все ж защита.
Командир демонстративно посматривал на часы. Как профессионал, он понимал, что мы за ним наблюдаем, а значит, всё видим.
– Осталось пять минут! – крикнул он, и снова наступила тишина.
Казалось, что время превратилась в какую-то вязкую субстанцию, которая медленно переливается из одного сосуда в другой, тянется, тянется, но все никак не кончается. Как бы мне хотелось сейчас присоединиться к Ратибору, но кому-то надо было корректировать действия живых существ, а также подсказывать местоположение друзей и врагов.
– Время вышло. Теперь пеняйте на себя! – крикнул командир. – За дело, ребята.
Один из наемников сразу подбежал к вчерашнему неповрежденному бульдозеру и вскарабкался на водительское место. Несколько секунд – и мотор взревел, а бульдозер, постепенно набирая скорость, устремился к лесу. Теперь Ратибор не медлил. Стрела прошла точно через моторное отделение, напрочь вырубая машину. Но наемникам только этого и надо было. Трассирующая стрела выдала местоположение Ратибора.
– Вон там! – показал один из бойцов (вероятно, они все рассредоточили внимание по лесу, чтобы хоть кто-нибудь заметил местоположение стрелка) и дал небольшую очередь в нужном направлении. Тут же все крупнокалиберные пулеметы, наполняя воздух грохотом (как рассказывал Ратибор), свинцовым дождем накрыли бедное дерево. Через десять секунд стрельба прекратилась, как по команде.
– Вперед! – заорал командир, и наемники, дружно набросив шлемы на головы, побежали к обстрелянному дереву.
Еще древесная пыль и ошметки коры кружились в воздухе, медленно приближаясь к земле, когда они уже были на месте. Их ждало жестокое разочарование. Ни капель крови, ни, тем более, трупа нигде не наблюдалось. Зато, как только они остановились, огромный корень с треском вырвался из-под земли и мощным ударом отбросил метров на двадцать двоих из них. Тут же в бой вступили и другие деревья. Корни вырывались то тут, то там и били противника, сшибая с ног и прижимая к земле.
Надо отдать должное подготовке бойцов – ни криков боли, ни проклятий. Отлетавшие наемники вскоре поднимались и, придя в себя, снова вступали в бой. В ход опять пошли автоматные очереди, к которым периодически примешивались и пулеметы (от которых толку на данный момент было совсем немного – ведь расстреливать своих бойцы явно не собирались). Придавленные, но не раздавленные бойцы доставали мачете и рубили удерживающие их корни. Дуболес явно сдерживался и пока еще не давал волю своему гневу, иначе отсчет покойников уже был бы открыт.
Ратибор, выпустив стрелу, тут же перебрался на сзади стоящее дерево, а с него еще на одно (чем и спас свою жизнь, потому что пули крупного калибра пробивали по два, а то и по три ствола за раз) и пока что выжидал. Завязавшаяся битва с корнями постепенно отвлекла на себя практически все силы противника, и вот тогда лук снова оживился.
Первая стрела пробила подбегающему наемнику плечо, вторая ранила человека с пулеметом в ногу. Но на этом пришлось и закончить – семь оставшихся крупнокалиберных турбин взвыли, и свинцовый дождь продолжился.
– Переходим в наступление! – крикнул я, опасаясь за жизнь друга.
В бой были введены летучие отряды ос. Рассредоточенными рядами они вылетали из леса и окружали пулеметчиков. Только когда все были в сборе, я попросил Дуболеса отдать общий приказ о наступлении (мои-то словесные приказы пчелы не выполняли, я мог управлять только общим перемещением). Как оказалось, приказ прозвучал весьма вовремя. Верхушки почти всех ближайших к Ратибору деревьев (да и у дерева Ратибора) уже были сметены плотным огнем, так что вообще было непонятно, как он еще умудрялся выживать.
Осы напали весьма неожиданно, особенно для бойцов, которые привыкли стрелять с дальних дистанций, практически не участвуя в опасных стычках (за неимением возможности маневра, а бросать оружие, видимо, их не обучали). Они атаковали руки, точнее, голые пальцы стрелявших. Стрельба тут же прекратилась (лишь один из бойцов успел провести очередь над головами соратников). Бойцы били себя руками, трясли ими, но это мало помогало, удерживать крупнокалиберный пулемет и отбиваться от ос весьма непростое занятие. Досталось и командиру. То ли в силу привычки, то ли из-за показухи, но он шлем не надевал, чем серьезно поплатился. Точнее, поплатилась его голова, в момент облепленная осами, которые действовали весьма сообразительно: нападение – укус – отступление; небольшой отдых, опять нападение – укус – отступление. И так постоянно. К сожалению, этот налет они оплатили несколькими сотнями своих собратьев, но зато это дало Ратибору шанс снова вступить в бой (на самом деле, даже без дополнительных указаний, он вступил в бой в тот же миг, как прекратилась крупнокалиберная стрельба). Он успел запустить пять стрел (что равнозначно пяти раненым нападающим), прежде чем оставшиеся открыли стрельбу в сторону его местоположения.
Похоже, бой подходил к концу. Командир уже был не у дел. Пулеметчики, все же отцепившие свои агрегаты, держались руками за свои же руки. Это лишило их возможности стрелять на весьма продолжительное время. А оттаскивание пятерых раненых товарищей вообще отвлекло все силы (те, которые не были прижаты к земле). Как только противники отошли, Ратибор выстрелил по ногам оставшихся бойцов – тех, которые уже давно остались без ножей и мачете, так что шансов выбраться из-под корней самостоятельно у них уже не оставалось, а корни отбросили раненых прямо на подбегавших людей.
Что ж, бой можно было считать удачным. Мы потеряли несколько деревьев (как сказал Дуболес, семь), а также пару сотен ос, но вывели из строя шестнадцать вражеских единиц.
Почти вся неповрежденная сотня наемников в нерешительности топталась вокруг своего командира, кроме тех, кто ухаживал за ранеными.
Из машины выскочил Средний:
– И это все, на что вы способны?!
– Нужна техника, – отозвался один из бойцов. – Завтра все будет, а так нападать смысла нет, только людей потеряем.
Средний немного повопил да поругался, тряся кулаками (первый раз он не сдержал своих эмоций), залез в машину и хлопнул дверью. Командира забирать с собой он не собирался. Машина рванула с места и быстро покатила прочь.
Наемники тоже действовали оперативно: быстро сложили раненых товарищей в машины, помогли покусанным и уехали.
Репортеры еще что-то возбужденно рассказывали, тыча пальцами в сторону леса и размахивая руками. Сегодня им очень повезло – такие репортажи порадуют зрителей и принесут много пользы показавшим их каналам.
Люди с транспарантами, которые попрятались кто куда во время военных действий, теперь все повылезали, радостно горланили разные песни (причем, каждый горланил свою песню) и показывали надписи на плакатах. Но вскоре тоже притомились и свернули свою деятельность, пообещав прийти сюда завтра (так передали нам уши настойчивой вороны, которая кружила над толпой, выискивая, чем бы поживиться).
Ратибор дождался полной эвакуации (в смысле, того момента, когда все пришедшие покинули нашу обозримую территорию) и только тогда вернулся к нам. Его лицо было в царапинах, а на рубашке видны порезы и кровавые потеки.
– Ты ранен?! – спрашивая-утверждая высказался я.
– Да нет, царапины. Ни одной пули не появилось в моем организме, это лишь ветки да разлетающиеся щепки. К сожалению, от них уворачиваться намного труднее.
Я прошелся с ним до ручья и помог стянуть рубашку. Царапин было много, и все они были весьма разнообразные, но тщательный осмотр показал их неопасность для жизни, а значит, и для дальнейшего существования Ратибора в этом мире. Пока он промывал раны, еще сдерживался, но как только мы пошли обратно, его прорвало (наружу вырвалось то, что уже долгое время сдерживалось внутри).
– Жестоко, ничего не скажешь, – радостно-возбужденно заговорил он. – Никогда не думал, что в перестрелке так забавно участвовать!
– Это все потому, что в тебя не попали, – постарался немного остудить его я. – А так, случайный выстрел в голову – и ты готов, даже мозги собирать не придется.
– Это все так, конечно, но хочешь жить, умей предвидеть полеты пуль! – сказал Ратибор.
– Пуля – дура. Не знаешь, что ли, такой присказки? – я решил напомнить ему некоторые элементы воинского искусства.
– Пуля не дура, она просто слишком прямолинейна, – ответил он.
После непродолжительного диалога мы вместе порадовались такому исходу первого боевого дня и отметили победу рыбными консервами (поделившись с вороном-открывашкой). К сожалению, завтра нам предстояло столкнуться с техникой (что это будет за техника, мы не знали, да и не очень-то хотели знать (правда, на наше мнение все чихали, поэтому хотим мы этого или нет, но встретиться завтра с этой техникой все равно придется, если, конечно, наемники сдержат свое обещание)).
Из-за пережитых волнений очень хотелось спать, а с другой стороны, наступило такое состояние эйфории, что решение предстоящей проблемы теперь казалось таким простым и совсем не опасным (как же мы ошибались!).
– Мне очень не хочется их убивать, – говорил Ратибор. – Но если так пойдет дальше, выхода не будет. Сколько их может быть? Тысячи! Шестнадцать раненых человек дела не решают.
– Ты прав. Будем держаться до последнего, но как только дело примет опасный для нас поворот, как говорится, когда вопрос будет стоять «или он, или ты», лучше выбирать «ты», точнее, себя, а значит, «он» должен будет удалиться, а уж в больницу или в царство мертвых – судьба рассудит.
Тема была весьма злободневной, и нам не хотелось ее обсуждать. Так что, когда были расставлены все точки над «i», она закрылась сама собой.
Дуболес в этот вечер был очень молчалив. Мы понимали его состояние: погибшие деревья, погибшие насекомые (ведь погибли не только осы, погибло очень много мелких существ, мирно живших на деревьях и убитых шальными пулями, а также тех, кого убили тяжелые сапоги да и падающие тела наемников). Мы постарались его утешить, хотя и понимали, что это всего лишь начало, а значит, жертв может быть намного больше. Наконец он произнес:
– Да, если так пойдет дальше, я буду убивать! Сегодня я лишь потешился с корнями, а завтра… Ну, что будет завтра, завтра и посмотрим.
– Дуболес, а ты выращивай деревья каждую ночь, вот мы и будем продвигаться все дальше и дальше, оттесняя врага. Драться на их территории лучше, чем на своей, – сказал я перед сном.
– Выращивать деревья на смерть! – Эта мысль ужаснула Дуболеса.
– Ну почему же на смерть. Они послужат для того, чтобы выжили все остальные. Да, мы еще посмотрим, кто кого будет убивать – они нас или мы их! – в сердцах сказал Ратибор и отвернулся.
– Надо расставить дозорных как можно дальше, мало ли, что они придумают, – сказал я Дуболесу.
– Уже сделано. Все расстояние до города, а это ни много ни мало, а двадцать километров просматриваются, прослушиваются, пронюхиваются. Так что ни один человек не проскочит незамеченным, – с гордостью ответил Дуболес, показывая свою сообразительность и дальновидность.
Засыпать со злыми мыслями нельзя. Только сохранив добро в сердце можно жить и бороться за правое дело (коим мы считали защиту леса). Я успокоил свое сознание и мысленно устремился к звездам. Зачем людям понадобился этот небольшой (по космическим масштабам) клочок земли, когда перед ними открыто все небо? Вон, в некоторых репортажах, подслушанных в домах, говорилось о межпланетных экспедициях. Тогда зачем им все это? Неужели желание одного-двух человек может играть такую роль? Неужели Толстый и Средний должны здесь всем распоряжаться? Мне кажется, что они именно те люди, уничтожение которых повлечет за собой освобождение и леса и людей от этой бесполезной войны.
Эти мысли, посетившие меня на самом краю сознания, отложились где-то там, на задворках памяти, но в дальнейшем мне придется их выудить оттуда, чтобы теория могла обрести практическую реализацию.
Ночь своим мягким и нежным крылом закрыла мне глаза, отправляя сознание в безбрежные фантастические дали (которые в последнее время становились все мрачнее и кошмарнее).
Огонь, огонь! Всё вокруг в огне! Неужели напалм? Плохо дело, надо отступать, а отступать-то и некуда, огонь повсюду. Кольцо сжимается все быстрее и быстрее. Треск стоит такой, что барабанные перепонки выдерживают напряжение с огромным трудом. Слева раздается взрыв, и, обернувшись на грохот, я успеваю заметить падающее на меня дерево…
Рывком сев в корневой кровати, я провел рукой по лбу, стряхивая капли крупного и немного липкого пота.
– Жаркий сон, не так ли? – спросил Дуболес, и если бы не отсутствие лица, я подумал бы, что он улыбнулся.
– Что-то вроде того, – ответил я и пошел умываться.
Вставать было еще рано, так что Ратибор пока не думал подниматься (не знаю, заметил он мои передвижения или нет). Ну а мне спать уже не хотелось. Смотреть продолжение сна или же смотреть новый кошмар? Зачем! «Кто рано встает, тому судьба поддает» – вспомнил я присказку одного своего знакомого. Поддаст мне судьба сегодня или нет, посмотрим позднее, а пока можно доесть сардину, банку с которой непонятно зачем открыли вчера (точнее, открыл клюв ворона, который, вероятно, слишком увлекся своей работой). Зато теперь она оказалась весьма кстати. Чтобы никого не разбудить (хотя, кроме Ратибора, уже никто не спал), я отправился к ручейку, и, стараясь чавкать как можно тише, по-быстрому уделал всю банку. Видимо, страшные сны отнимают приличное количество сил, несмотря на то что организм должен отдыхать, а не растрачивать энергию, добытую с таким трудом (или даже без труда).
Солнце еще не взошло, и темнота только начала сдавать свои позиции, а я уже был полностью готов к трудностям сегодняшнего дня.
– Пойду-ка я, точнее, полечу-ка я занимать место получше, пока остальные не разобрали, – сказал я Дуболесу. – На карте пока не видно ничего подозрительного, пойду пройдусь по полю, так что поставь поближе деревья с низкими ветками, чтобы я в любой момент мог на них вскарабкаться, мало ли что.
Выражая свою просьбу, я поглаживал Дуболеса по стволу. Мы знакомы всего несколько дней, а мне уже будет грустно с ним расставаться. Но если я оставлю его в добром здравии, это будет не так плохо. Хуже будет, если мы не справимся. О плохом лучше не думать, а то еще, не дай Бог, притянешь не вовремя (хотя может ли плохое прийти вовремя?).
Полет над просыпающимся лесом был великолепен (впрочем, как и пролетание над любым другим лесом). Приземление можно было воспринять как отдельный аттракцион, в силу своей мягкой амортизации (где-то я видел такой, когда людей поднимали на большую высоту, а потом останавливали перед самой землей, причем обычно довольно мягко, во всяком случае, все люди уходили своими ногами). Такой полет и приземление сразу поднимают настроение, причем на весь день (если, конечно, потом не случится чего-нибудь такого, что может перевесить приятные ощущения). Дерево еще продолжало мерно покачиваться, постепенно сдерживая инерцию, а я уже карабкался вниз3. Дуболес постарался на славу: много веток, мало клейкой смолы – что еще нужно для начинающего древолаза?
Спрыгнув на траву, я попросил Дуболеса, чтобы, чуть что, он меня предупредил. С открытой местности убегать надо очень быстро во избежание быстрой и бесславной смерти (или, во всяком случае, от еще более бесславного попадания в плен). Ответ был получен немедленно (чужие уши работали безупречно): «Горизонт чист!» Вообще-то, это ответ в моей интерпретации. Дуболес не был склонен к инакословиям (а я их все время применяю, но почему-то часто путаюсь).
Первым делом я обошел всю оставшуюся на поле боя технику и изрешетил ее стрелами до полного одыркления (через нее теперь хорошо макароны промывать, как говорилось в одной великолепной книге из моего далекого-далекого детства). Так что теперь им нужны новые бульдозеры и новые бревновывозящие грузовики. Хорошо бы выкопать огромный ров, чтобы защититься от всяких неожиданных подкатываний (в виде бульдозеров и тракторов), но непонятно было, как это реализовать на практике. Лишь отбежав на десяток метров, я заметил, что лес продвинулся вперед еще на пару рядов – видать, Дуболес постарался.
После измочаливания техники и не найдя ничего, достойного внимания, я вернулся обратно и залез наверх. Место вчерашнего боя еще было видно (и будет видно, как минимум, несколько лет – деревьям еще предстоит очухаться после вчерашнего обстрела, а многим еще нужно лечить свои корни), но Дуболес забросил меня от него подальше, и я был доволен его выбором, так что сосне, поймавшей меня, снова пришлось терпеть мое общество.
Еще было слишком рано, поэтому я начал пристреливать лук, чтобы оценить расстояние, которое стрела могла пролететь до своего исчезновения. Три секунды не такой уж долгий срок. Стреляя, я начал размышлять: как оценивать жизнь стрелы? С обычной стрелой все понятно: как от нее ничего не осталось, так ее и нет. А что с моей стрелой? Она умирает, открывая место другой стреле, или сама же появляется вновь? На этот вопрос Дуболес не сумел мне ответить, спрятавшись за все объясняющим (или все скрывающим) словом. Волшебство или магия – для него эти понятия были равноценны (но непонятно, сам Дуболес относится к волшебникам или к магам? Вопрос встал ребром и так и остался стоять, не желая заваливаться ни на одну из сторон.).
Простреливаемая дистанция оказалась не такой уж и большой (к великому сожалению), но универсального оружия не существует, так что за все плюсы надо платить минусами, однако всегда хочется, чтобы плюсов было намного больше. А из этих опытов вытекало то, что до машины Среднего мне не достать, если, конечно, они не подъедут поближе, на что рассчитывать особо не приходилось, учитывая расчетливость и осторожность последнего (в смысле, Среднего). Необходимо было что-то придумать, но что? На сегодня это был не самый важный вопрос. Главное – узнать, на какие сюрпризы нам стоит рассчитывать.
– Ратибор передает тебе привет и веселую песенку про ежиков. Жаль, что ты ее не слышишь, а я петь не умею, – вдруг вспомнил про меня Дуболес, отвлекая от размышлений.
– Передай ему от меня – веселого дня и хорошего командования. – Ничего более умного (а уж тем более смешного) в голову не приходило.
Вскоре однообразное созерцание поля и облаков было разбавлено появлением первых таблоидов (точнее, людей, их тащивших). Дуболес успел предупредить о них заранее, так что я был готов к их появлению.
Судя по всему, люди в этом мире рано вставать были не приучены, или же они знали манеру ведения боя наемников, так что, несмотря на позднее время (в Англии уже наверняка бы прошел второй завтрак), народ все подходил и подходил. А потом начал подъезжать и подъезжать, только теперь это были телевизионщики, вроде бы всё те же. Неторопливо они устанавливали свои камеры на треножники, а все незадействованные в этой сложной процедуре сотрудники устанавливали зонты от солнца и складные стулья. Эти приехали надолго. Постараюсь их не разочаровать.
Время идет, люди идут, камеры уже стрекочут (как передает радиопередача «Дуболес»), все мирно и спокойно. Хорошо, когда некуда торопиться. Затишье перед боем – полезная вещь. Можно морально подготовиться, поменять несколько видов настроя (от панического до пофигистского). Чем дольше ждешь, тем больше узнаешь о самом себе. Когда еще можно суметь узнать меру своего терпения, как не в такие минуты! А заодно и меру своего страха, напряженности и всяких других сложных и практически бесполезных человеческих эмоционально-поведенческих факторов, свойственных практически всем живым существам. К сожалению, такому как я тоже. Хотя, может, и не к сожалению. Без эмоций нет смысла бороться, ведь если всё – всё равно, то и бороться смысла нет, играть, соперничать, воевать, в конце концов. Так что «да здравствуют эмоции!» – но только в меру. Знать свою меру должен каждый. Кто ее знает, тот будет безупречен (теперь осталось только узнать, что же такое безупречность и в чем эта безупречность будет безупречна для каждого конкретного человека, а также относительно других людей).
И вот настал час Ч, как говорилось в некоторых передачах. Сначала послышалось отдаленное гудение, сменившееся приближающимся шумом, перешедшим, в свою очередь, в грохот, находящийся, как минимум, над вашим ухом. Земля дрожала (или дрожал сам воздух, создавая эффект всеобщего дрожания). Мне даже не хотелось думать о том, что может так поганить землю (или применять массажный прием «потряхивание» для всей земли – Земля вряд ли была в восторге).
Первыми снова подкатили восемь грузовиков военного типа, из которых молниеносно выскочили наемники, они вновь быстро и весьма решительно оттеснили все людские ресурсы (вместе со снимающей техникой), на периферию боевой зоны, явно освобождая для кого-то или чего-то место. Минуту спустя грохот приобрел свои очертания. Это было ужасно. Танки!
Хотелось кричать, рвать на себе рубашку – ЭТО НЕЧЕСТНО! Как с ними бороться? Своими снарядами они разнесут весь лес даже не приближаясь!
– Что-то нужно придумать, причем весьма срочно, – сказал я вслух.
– Ратибор направляет все летающие силы на решение данной проблемы, правда я, еще не понимаю, как они смогут помочь против этой армады! – ответил Дуболес упавшим голосом.
Танки выстроились в ряд, с явным намерением ближе не подползать. Всего их было десять, ровное число, очень даже круглое (и почему люди любят круглые числа, думая, что это имеет какое-нибудь серьезное значение!). Для меня не имело значения, сколько их – десять, или девять, или одиннадцать, для меня имело значение то, что их ровно на десять больше, чем я могу уничтожить на данный момент.
Наемники бегали между ними, занимая заранее распланированные места. Сегодня все были полностью закрыты, даже перчатки были с пальцами (крутости у них заметно поуменьшилось).
На этой дистанции мои стрелы будут бесполезны. Мысли крутились в голове, прорабатывая и отбрасывая разные планы. Велеть летучим отрядам пробраться внутрь танка и всех там покусать? Наверняка они к этому готовы и что-нибудь придумали. Забросать их горящими головешками? Но, во-первых, где сейчас, за несколько имеющихся минут, найдем горящие головешки, а во-вторых, кто их будет сбрасывать на танки? Птицы и звери огонь недолюбливают, так что вопрос оставался открытым. Можно было попросить птиц загадить все танки, в надежде таким способом испоганить им обзор, но как-то все это казалось маловероятным. Оставалось только выходить в чистое поле и драться, других вариантов я не видел.
– Дуболес, забрось меня обратно, – сказал я, перебираясь на пятое дерево от опушки.
Сосна послушно наклонилась и спружинила. Полет радости не вызвал, учитывая камень, который лежал на душе и летел вместе со мной.
– Испугался? – спросил Дуболес с грустью, ставя меня на землю.
– Нет, нет, что ты, сейчас некогда бояться. – Я постарался улыбнуться, но улыбка вышла весьма вялой. – Есть план. Кстати, а мою переброску заметили?
– К сожалению, да, только неожиданность и их неготовность спасла тебя от пуль вдогонку, – сказал Ратибор, продолжая направлять птиц и летающих насекомых поближе к опушке.
– Никакой кучности, только разрозненные особи! Иначе их перестреляют, как куропаток! – воскликнул я, глядя на его действия.
– А что ты имеешь против куропаток? – насупился Дуболес.
– Ой, извини, ничего, конечно, но это поговорка такая. Их перестреляют, как толпу птиц, в которую очень сложно промахнуться. Такая формулировка пойдет? – попытался я исправить положение.
– Пойдет, – сказал Дуболес, а Ратибор тут же оторвался от карты и посмотрел на меня. Оба собрали все свое внимание для выслушивания нового плана.