4
Абидеми получил официальное удостоверение абсорбера в год, когда его жена, Нкиру, родила ему дочь. Чернокожая девушка, с глазами, темными, как ночное небо, где сияют серебром россыпи звезд.
– Думаешь, у нее будут твои способности? – спрашивала иногда Нкиру своего мужа.
Абидеми молчал. Любил ли он свою дочь? Больше всего на свете. Хотел ли он, чтобы она была похожа на него? Нет. Больше всего на свете – нет.
Работа в клинике позволяла ему жить безбедно, обеспечивать жену и дочь, но работа сводила его с ума. Все эти воспоминания – чужие, ненужные, но ставшие частью его жизни, – они приходили ночами, меняли его. Десятки чужих жизней, теперь принадлежащих ему. Согласно договору с клиникой, Абидеми не мог отказаться от работы. Исключением были только клиенты женского пола. Для них в клинике работала девушка-абсорбер. Абидеми почти никогда не разговаривал с ней, но не потому, что она ему не нравилась, а потому, что им не нужны были слова. Они не могли видеть мысли друг друга, но им было ясно, что происходит в голове коллеги – ведь то же самое происходило в их собственной голове. Чужие воспоминания то угасали, то вспыхивали с небывалой силой.
Их клиника работала в основном с иностранцами. Большинство легальных клиник поступало именно так, чтобы обезопасить клиентов и абсорберов, – жить с чужими воспоминаниями, смешивающимися с твоими собственными, не так сложно, если ты не встречаешься с теми, кого знал один из твоих клиентов, не посещаешь его родные места, способные пробудить изъятые воспоминания. Если все правильно сделать, то рано или поздно эти воспоминания становятся сном – ты не можешь о нем забыть, но детали давно померкли.
Абидеми никогда не говорил молодой жене, что мечтает о том, что когда-нибудь настанет день, и ему не нужно будет забирать чужие воспоминания. Это была единственная достойная работа, которой он мог заниматься, но он ненавидел ее больше всего. Знал, что ничего не изменится, но продолжал надеяться. Иногда, особенно ночами, Абидеми вскакивал с кровати и начинал кричать. Он никогда не помнил, что ему снится, но это не были его воспоминания – он хотел верить, что не его. Так было проще забывать об этом. Так было проще привыкнуть. Привыкла и его жена, Нкиру.
Возможно, так же, как Абидеми верил, что все эти ночные кошмары принадлежат кому-то другому, а не ему, и Нкиру верила, что это просто работа, которая ничем не хуже и не лучше других работ. Проще не думать об этом, воспринимать как запах завода или рыбы, преследующий других мужчин в зависимости от их работы.
Когда дочери Абидеми исполнилось пять лет, он начал делать записи, способные помочь ему отделить настоящие воспоминания от чужих. Никто не знал об этих записных книжках. Абидеми вел их, закрываясь каждый вечер на четверть часа в ванной. Он рассказывал себе самому о своей дочери, жене, работе, друзьях, чтобы помнить о тех, кто ему дорог. Но были и другие – из чужих воспоминаний. Мужчины, женщины, дети. Их любили те, у кого забрал воспоминания Абидеми. Забрал вместе с их болью и отчаянием. Умершие дети, друзья-предатели, ушедшие женщины. И боль эта иногда становилась невыносимой.
Отчаяние. Абидеми начал плакать, хотя не делал этого с раннего детства, но не сразу понял, что плачет. Чувств было так много, словно с его нервной системы сняли кожу. Чужая паранойя, чужая любовь, чужое отчаяние. И все это нужно игнорировать, улыбаться дочери, заниматься любовью с женой, доверять коллегам на работе, здороваться с соседями. И так много чувств! Главное – почаще заглядывать в свои записные книжки, знать, что реально, а что нет, но… Но быть черствым, игнорировать чувства, пусть и чужие, не так просто. Особенно если одновременно с этим нужно продолжать кого-то любить, кому-то доверять.
Девушка. Ее звали Субира. Абидеми посчитал это крайне странным, особенно если учитывать, что африканское имя носил человек с белоснежной кожей. Он встретил ее в закусочной, куда заезжал на обед почти каждый день. Она улыбалась, и Абидеми казалось, что он знает ее всю жизнь. Это была либо любовь с первого взгляда, либо очередная боль чужих воспоминаний. Но боль приятная, томительная, когда ждешь встречи, ищешь ее взглядом, думаешь о ней. И если она и принадлежала кому-то другому, то, скорее всего, была лишь случайной частью более тяжелых воспоминаний. Так, по крайней мере, думал вначале Абидеми, пока невинное увлечение белокожей девушкой не переросло в нездоровую одержимость.
Каждый день Абидеми ждал часа, когда отправится в кафе, где работала Субира, и если не встречал ее, то настроение портилось на весь день. Она была его светом, его глотком свежего воздуха в этом мире чужих страданий и многообразия, большая часть которых не принадлежала ему. Но Субира была частью его жизни: реальная, живая. Не тень и не всплеск отчаяния, приходившие дождливыми вечерами, в которые прежний хозяин этих чувств думал о самоубийстве или о бессмысленности своей жизни – Абидеми хотел верить, что все именно так.
Но чем ярче становились его чувства, тем больше появлялось сомнений. Откуда он знает, что эта любовь принадлежит ему? Он ведь никогда прежде не встречал тех, о ком забирал воспоминания у приходивших в клинику людей. Ведь были случаи, когда абсорберы словно сходили с ума, набрасываясь на людей, которые никогда прежде не встречались им в реальной жизни. Поэтому и появилось правило, установившее, что услугами абсорберов должны пользоваться люди предпочтительно из других стран. Ненависть? Любовь? Какая разница, если ты не знаешь, принадлежат эти чувства тебе на самом деле или нет?! Это все сидит в тебе, все твое. Можно убить человека или возжелать его до умопомрачения – в первом случае тебя отправят в тюрьму, во втором ты потеряешь семью. А свою семью Абидеми терять не хотел. Но и без Субиры он уже не представлял свою жизнь. Особенно после того, как они познакомились – настоящий ангел, по крайней мере, для него. Особенно глаза. Эти нежно-голубые доверчивые глаза.
Никогда Абидеми не видел таких добрых глаз. Она была светом, жизнью. Он хотел ее и боялся ее. Он мечтал о ней и надеялся, что сможет забыть навсегда. Когда они были вместе, он думал о своей жене и дочери. Когда он был с женой и дочерью, думал о Субире. Снова и снова Абидеми убеждал себя, что обязан спросить девушку, откуда она, когда поселилась в этом городе и не знала ли кого-нибудь из его клиентов. Но снова и снова откладывал это.
Он не рассказал Субире о своих сверхспособностях, боясь, что она засомневается так же, как и он. Нет. Ее сомнений он бы не вынес. Пусть это будет только его груз, его ноша. Да и боялся Абидеми говорить возлюбленной о том, кто он на самом деле. Что если она посчитает его уродом, мутантом – многие называли абсорберов именно так. Нет, пока Субира не сказала это в лицо, он мог простить ей любые предубеждения. Даже если за разговором она нелицеприятно отзовется об абсорберах, это не будет ничего значить, потому что она не знает, кто он. Это будет просто разговор, просто болтовня. Но если она бросит его из-за того, кто он… Поэтому она не должна ничего знать: о нем, о его работе, о его семье – Абидеми предпочитал держать нити судьбы в своих руках. К тому же ничего страшного в этом не было – просто жизнь, просто причуды богов, которые рисуют своим подопечным дороги судьбы.
И так было до тех пор, пока в жизни Абидеми Бэрнар не появился Феликс Денсмор.