Под иноземным игом
Когда Мосеев и Пахомов пришли в древнюю столицу, то они сразу поняли, что Москва превращена поляками в завоеванный город.
Московские улицы обезлюдели, церкви притихли.
Маленькие, приземистые бревенчатые домики, окруженные плетнями и заборами, казались нежилыми.
У ворот кремлевских башен день и ночь дежурили закованные в латы поляки и находившиеся у них на службе по найму немецкие солдаты. По улицам разъезжали на гладких, откормленных конях надменные иноземные латники с пиками и саблями наготове. У громадных костров на площадях толпились польские воины.
Нижегородские гонцы узнали, что начальником Москвы поляки назначили пана Гонсевского, злого и не любившего русских людей. Гонением на москвичей он хотел выслужиться перед королем.
Ночуя на одном из постоялых дворов на окраине Москвы, Мосеев и Пахомов услышали, будто в Рязани против поляков поднялся воевода Прокопий Ляпунов. Он собирает большое войско из служилых людей и дворян.
Услышали они это от пришедшего из Рязани молодого бойкого парня, Гаврилки Ортемьева.
Родная деревня его, Тихие Сосны, вблизи Смоленска, была разграблена и сожжена поляками. Многие его односельчане были перебиты, а отец, мать и сестры уведены в плен. Больше года уже смоленские люди в крепости мужественно отражали атаки королевского войска.
– Убежал я из деревни… А в Смоленске того хуже. Люди мрут, пропадают от болезней, а умирая, просят своих товарищей не сдаваться, – сказал Гаврилка. – Кто в живых остался, говорят: «Лучше погибнем, а не сдадимся врагам!»
– А как ты попал в Рязань? – спросил его Роман Пахомов.
– Наш храбрый воевода Михаил Шеин послал меня к Ляпунову – просить помощи у него…
Гаврилка тяжело вздохнул. Ему горько было вспоминать о Рязани. Ляпуновское ополчение состояло главным образом из служилых людей, дворян, стрельцов, казаков и зажиточных горожан. К крестьянам-беднякам, как к людям низкого происхождения, там относились с пренебрежением.
Гаврилка стал расспрашивать нижегородцев, что делается в Нижнем Новгороде, зачем они пришли в Москву.
Мосеев и Пахомов были осторожны, помня наказ Минина. Свой разговор они вели в углу за печкой, шепотом, на ухо, да и то только тогда, когда убедились, что все ночлежники спят.
Ночью бушевала буря. Дырявый бревенчатый домик пронизывали ледяные струи ветра. Парни крепко прижались друг к другу, как родные, самые близкие люди. Так было теплей и веселей.
Послышались отдаленные выстрелы пушек. Это польские сторожевые посты с кремлевской стены запугивали Москву.