Глава 8
Двор, в который его привела Татьяна, мало чем отличался от других в их городе. Бетонные серые стены блочного дома. Длинные ряды гаражей. Заброшенные проржавевшие качели и развороченные, припорошенные снегом песочницы.
Танька, низко опустив голову, тянула его к среднему подъезду.
– Куда мы идем? – Толик вращал головой в разные стороны, силясь понять цель предпринятого путешествия.
– Сейчас, сейчас, уже здесь... Рядом...
Она старательно прятала глаза от Толика, и стоило им подняться на третий этаж среднего подъезда, как он сразу понял – почему.
– Ты что задумала?! – прошипел он еле слышно ей на ухо.
Но ответа не последовало. Танька ухмыльнулась почище Джоконды и скомандовала двум парням, глыбами привалившимся к перилам лестницы:
– Дождались, молодцы. А теперь начинайте!..
– А чего тут начинать, Танек! – Один из них, одетый в полушубок из какого-то пятнистого зверя, подошел к раздолбанной двери и легонько толкнул ее указательным пальцем, сильно смахивающим на сосиску. – Тут дверь, как в сказке про трех поросят: дунь, она и откроется.
Дули на дверь они, по всей видимости, в их отсутствие. Потому что она приветливо распахнулась, впуская всех в полупустую прихожую.
Толик зашел последним и замер сразу у порога. Затея ему совсем не нравилась. Он, правда, еще не все понял. Так, мелькали в голове смутные подозрения, но поверить в них окончательно он остерегался. Потому и стоял, потея от страха и нетерпения, и помалкивал.
Танька же мгновенно развила бурную деятельность. Она носилась из кухни в комнату и обратно. Открывала дверцы шкафов, хлопала ими без стеснения. Ворошила немудреные вещички, сложенные кем-то по полкам.
– Ну не может же быть, чтобы ничего не было!!! – восклицала она всякий раз со все более нарастающим отчаянием.
Парни, те, что терпеливо ждали их появления перед прикрытой дверью квартиры, помалкивали. В точности скопировав положение своих огромных туловищ на лестничной клетке, они застыли у стен прихожей и лениво перекатывали по рту «Орбит».
Никто не задавал никаких вопросов, из чего Толик сделал вывод о предварительном сговоре их с Танькой. И этот факт ему понравился еще меньше, чем незаконное вторжение на чужую территорию.
Неистовство Татьяны закончилось где-то минут через двадцать. Поправляя растрепавшиеся волосенки, кудельками повылезавшие из-под собольего берета, она в отчаянии покусывала тонкие губы, норовя вот-вот заплакать.
– Чего, Танек? Сваливаем? – открыла рот глыба номер один и нагнулась завязать распутавшийся шнурок на зимних кроссовках. – Да, наверное, – с полнейшим отчаянием в голосе промямлила она и все же всхлипнула.
– А чего хоть искала-то? – продолжал он терзать ее вопросами, переключившись на второй шнурок.
– Васька, ну какой же ты придурок! Компромат, конечно же! Ком-про-мат, понимаешь?! – Она говорила в полный голос, совершенно не заботясь о том, что их могут услышать. – Эта сучка должна же была хоть что-то прятать дома! Документы, фотографии, ну я не знаю что еще?!
– Или нож окровавленный, да? – Тот, кого она назвала Васькой и придурком по совместительству, разогнулся и осклабился в шутовской ухмылке. – Ну, пусть я придурок, Танек, ну ты-то умная баба, должна же понимать, что такие вещи хранят только маньяки...
И тут, доселе не издавший ни звука его собрат, мало чем отличавшийся своими внешними данными от Василия, вдруг шумно втянул в себя воздух, потом с таким же шумом выдохнул и протянул:
– Обалдеть можно!!! Васька, ты гений!!! Васька захлопал белесоватыми ресницами. Понять, почему это он вдруг сиюминутно из придурка превратился в гения, было ему, мягко говоря, не под силу.
– Чего? – ошалел он. – Чего лопочешь?
– Гляди внимательно в угол, – прошипел его спутник. – Только не вздумай ручищами лапнуть! Да не туда ты смотришь, елки-палки!
Ему удалось завладеть вниманием всех присутствующих. Все они, как один, посмотрели в направлении, указываемом его пальцем, и почти одновременно ахнули.
В самом темном углу прихожей, где стояла пара домашних тапочек и лежала аккуратно сложенная половая тряпка, валялся большой кухонный нож.
– Мешок целлофановый, быстро!!! – сатанея от восторга, прошептала Танька. – Надо его упаковать!
Мешок нашелся почти мгновенно в одном из обширных карманов Василия. Вытряхнув оттуда крошки печенья, он аккуратно ухватился двумя пальцами, обернутыми целлофаном, за самый кончик лезвия и, упаковав его, поднес к одиноко горящей в коридоре лампочке.
– Смотри, он весь в пятнах! – взволнованно пробормотал он и, оборачиваясь к приятелю, качнул головой. – Ты даешь, Петро! Как углядел...
Он сунул упакованный нож во внутренний карман куртки и, распахнув входную дверь, шутливо скомандовал:
– А теперь в путь. Хозяина есть чем порадовать...
Как к этому был причастен Танькин папаша, Толик недоумевал всю дорогу. А пока он на негнущихся ногах подошел к припаркованому на соседней улице новехонькому «Форду», опустился вместе с Танькой на заднее сиденье и погрузился почти в летаргический сон. Танька, надо отдать должное ее сообразительности, к нему не приставала. Лишь обвила его руку своей и то и дело деловито поправляла ему шарф.
Итак, все кончено!!! Все мечты, все, все – прахом! Выдержать за один день столько потрясений, столько взлетов и падений под силу разве только человеку, лишенному напрочь души и сердца. Но он-то, Толик, не был таковым! Он-то был самым обычным мужиком из крови и плоти! За что же его так судьба наказывает?!
Он едва не плакал, делая вид, что рассматривает пролетающие за окном улицы их милого Зажопинска.
Ольга, Оленька... Мыслимо ли это?! Как же ты могла совершить подобное?! Нож в пятнах крови, да менты слюни по колено распустят, имея на руках такую улику. Им никаких свидетелей не нужно, хотя и таковые тоже имеются. Сашка вон видел ее бегущей почти голышом среди ночи...
Такая совершенная внешность и такое порочное нутро! Личико ангела с душою дьяволицы. Он ведь совсем уже было собрался навестить Веру Ивановну с тем, чтобы снять с Ольги все дурацкие обвинения Татьяны, а тут такое...
Да, теперь он окончательно уверовал в то, что Танька не просто из ревности землю носом рыла. Есть все же у нее чутье, есть. Наверняка в папашку своего предприимчивого уродилась. Зачем же ему все-таки ножичек?..
А если разобраться – а нужно ли Толику об этом знать?! Пускай как хочет им распоряжается. Пусть хоть ментам девчонку сдает, пусть хоть в своих целях использует.
Татьяна, словно уловив его настроение, погладила его по плечу ручкой в кожаной перчатке и тихо произнесла:
– Не мучайся, мой хороший. Не надо. Все у нас с тобой будет хорошо. Поверь...
Да, проницательности ее можно позавидовать. Людей буквально насквозь видит. Может, и не стоит мучиться по поводу случившегося? Что бог ни делает, все к лучшему! Будет у них с Танькой дом – полная чаша. Да и сам дом, думается, будет. Не в его же однокомнатной квартирке жить первостатейной богачке их города?! Родители его опять же останутся довольны: выгоднее партию для родимого чада вряд ли можно здесь сыскать. А что лицом неказиста... так ночью все кошки серы.
Серега, идиот, пошел Ольгу провожать и того не ведает, в какое говно вляпался. Ведь затаскают же по ментовкам. Поди потом доказывай, что ты не верблюд...
Размышлял обо всем этом Толик не без внутренней боли и удовлетворяющей душу мстительности. А когда «Форд» вкатил на широкий двор особняка Танькиных родителей, то боль практически испарилась, оставив место в душе лишь тайной радости по поводу людской глупости и собственной осторожности.
Дураком же надо быть, чтобы отказываться от такого! Подобные картинки он лишь в кино про крутых братков видел, а тут, глядишь, зятем заделается да и займет один из этажей вместе с супругой своей невзрачненькой.
Нет, воистину, на судьбу роптать рано. Напридумывал себе, будто бы Ольга – его счастье. Вот оно, его счастье! В этом домище в три этажа с тонированными стеклами. В земельном участке почти в полгектара с крытым бассейном да с зимним садом, где обостренное зрение Толика углядело суетящуюся прислугу с подносами.
Мысленно представив себя сидящим в одном из кресел среди этого зеленого буйства экзотических растений и лениво потягивающим дорогой коньяк, он быстренько настроился на благодушную волну и даже соизволил подать руку выползающей из машины Татьяне.
Та, молниеносно уловив перемену в его настроении, премило улыбнулась и пробормотала:
– Спасибо, милый. Идем, папа давно нас ждет. Мы как раз к ужину...
Ужин превзошел все его ожидания. Кушали едва ли не с золотых тарелок. Дорогие вина искрились в высоких бокалах богемского хрусталя. Блюда сменяли друг друга, поражая изысканностью и вычурностью названий. Бедный Толик уже незаметно от всех распустил ремень на брюках, а глаза все еще продолжали пожирать гастрономические изыски, от коих ломился стол. Такое он видел лишь в рекламных роликах да в кулинарных книгах матери, собирать которые та была большая охотница.
Атмосфера за столом царила непринужденная. Отец Татьяны, хотя и произвел на Толика неприятное впечатление абсолютным своим сходством с дочерью, старался вести себя с гостем по-приятельски. Он то и дело пожимал ему руку, протягивая свою над столом и едва не окуная широкий рукав домашнего пиджака в блюдо с салатом из мидий.
– Толян, – растопырив пальцы веером, лопотал изрядно захмелевший папаша. – Да мы с тобой таких делов наворотим, братан...
«Делов» с папой Толику не хотелось. Как не хотелось и лицезреть его постоянно. Ему за глаза хватало постной Танькиной физиономии, чтобы к ней еще присовокупить и папину. Посему он кисло улыбался тому через слово и не очень уверенно поддерживал беседу. Через час отче наконец прозрел, что гостя несколько утомляют разговоры о его прожектах, он озадаченно крякнул и, щелкнув пальцами, приказал прислуге:
– В кабинете моем сделай кофе. Нужно мне там с будущим зятьком покалякать...
Толик с немой мольбой посмотрел в лицо Татьяне, но та лишь паскудно улыбнулась и снисходительно промурлыкала ему на ухо:
– Не нужно так сильно бояться, Толенька. Просто делай все, что скажет папа.
Папа на сей раз был немногословен. Хлобыстнув подряд три чашки черного, как ночи Востока, кофе, он заметно протрезвел и, усевшись в высокое кресло за огромным двухтумбовым столом, указал Толяну на кресло для гостей:
– Садись...
Толик послушно опустился в кресло и застыл с нетронутой чашкой кофе в руке.
– Значит, говоришь, Танька тебя выбрала... – не обращаясь к нему конкретно, пробормотал папа. – Ну что же... Не скажу, что я в восторге от ее выбора, но ей виднее. Да и ей ли копаться, мордашка у нее не очень...
«Еще как не очень!!!» – хотелось возмутиться Толику, но он предусмотрительно смолчал.
– Ну что же, выбрала, значит, выбрала, – продолжил между тем хозяин дома. – Будем теперь думать, как нам с тобой лучше жить.
«Вообще-то жить я собирался с вашей дочерью», – вновь захотелось вставить Толику, но он опять смалодушничал.
– Молодец, – неожиданно похвалил его Танькин папа. – Молчишь, хотя слова так и просятся с языка, так, что ли... зятек?
– Да... Нет... Не знаю, – принялся мямлить Кулешов, не зная, куда деваться от проницательного ока папы.
– Да ладно тебе, не трусь, – хмыкнул тот понимающе. – Я с первого взгляда понял: не ходок ты до наших дел, не ходок. Плохо, конечно же. Сына у меня нет. У Таньки одни тряпки да цацки на уме. Ну еще, правда, была у нее навязчивая идея подцепить себе хорошего мужа. Вот на тебе свой выбор остановила, значит, ты такой и есть. Мало ли чего мне хотелось, так ведь?! А?! Чего куксишься-то?
– Да, наверное... – пролепетал Толик, ухватившись и второй рукой за чашку, дабы не расплескать ее содержимое.
– Я ведь ей, как тот старый король-отец, кого только не сватал. Какие ребята: и стать, и ум, и красота. Так нет же, нос воротила. Этот кривоног, у этого грудь волосатая, у другого образования нет. А ребята были все нашего прихода, если можно так выразиться. Н-да... Последнего так вообще с лестницы спустила...
– Чего же так? – насмешливо встрял Толик, уязвленный откровениями папы.
– А вот на тебя запала, дурочка. А того не понимает, что тебе от нее ничего, кроме бабок, не нужно. Глаза у родителя сделались колюче-прозорливыми. Толику даже показалось, что тот сейчас достанет откуда-нибудь из складок велюрового пиджака пистолет с глушителем и начнет отстреливать его контур на высокой спинке кресла. Но пистолета не было. Зато на свет божий из одного ящика стола были извлечены огромные портновские ножницы и с металлическим лязгом водружены на столешницу.
– Видишь? – Хозяин сузил глаза до щелочек.
– Вижу, – едва ли не икнул Толик от страха.
– Знаешь, что это такое?
– Ножницы.
– Правильно, молодец, ножницы. А зачем они мне, не знаешь?
– Догадываюсь. – Кулешову вдруг до черта надоело трястись осиновым листом, а неожиданно захотелось сделаться вызывающе-наглым и смести с унылой физиономии папаши выражение превосходства.
«Силовик, мать твою!» – хотелось ему выплюнуть тому в лицо, но вместо этого он ехидно заухмылялся и, к полному изумлению и неожиданности папы, выдал:
– Думаю, для того, чтобы отстричь мне яйца, дорогой тестюшка. В тот самый момент, когда я решусь изменить вашей дочери или, упаси господь, бросить ее. Я не ошибся?
– А ты молодец! – протянул тот нараспев, даже не сумев скрыть того, насколько он ошарашен. – Да ты не так прост, как я вначале подумал...
– А вы подумали, что я – охотник за приданым?
– Ну-у-у, что-то вроде того.
– Хм... Не стану скрывать – я полностью поддерживаю мысль: с милым рай в шалаше, если милый – атташе. То же самое отношу и на счет «милой». Но в случае с Татьяной... Здесь все не совсем так...
– Да? И что же это? – Папа скептически скривил бескровные губы. – Чувство?
– Да, именно! – Толик соображал, что его несет, но, поняв, что несет в единственно нужном направлении, уже не мог остановиться. – Это чувство признательности, благодарности, восхищения, наконец! Да, да, не смейтесь! Я восхищаюсь ее умением видеть и чувствовать людей. Ее проницательности могут позавидовать многие, и, думаю, это чувство она унаследовала от вас.
– И именно это чувство помогло наставить тебя на путь истинный в случае с той девчонкой? – вкрадчиво прошелестел папа как бы между прочим, впиваясь взглядом в лицо Анатолия.
Но тот стойко выдержал удар, которого ждал и к которому готовился.
– Именно! – с жаром воскликнул он. – Именно! Пока мы – четверо дураков – ломали головы над тем, какая у девушки грудь, Татьяна смогла узреть главное...
– Что же... Откровенно, ничего не скажешь. И даже убедительно. – Папа встал и зашагал по кабинету, изредка бросая на умолкнувшего Толика загадочные взгляды. – Ну а как же ты рассматриваешь тот факт, что у Таньки этой самой груди нет?
– Я ее не рассматриваю, я ее щупаю, – на одном дыхании выпалил Кулешов, совершенно забыв испугаться своей фамильярности. – И обнаруженное, скажу вам как ее отцу, радует...
Будущий тесть опешил!
Толик явно видел, что тот растерялся, услышав его монолог, и сейчас не может найти нужных слов для достойного ответа. Минуты на три в кабинете повисла пауза, и потом вдруг раздалось оглушительное ржание почтенного хозяина дома. Смех его был густым и сочным, что совершенно не вязалось с его тщедушным обликом. И по тому, как долго он длился, Толик сделал вывод, что вступительный экзамен он сдал с достаточно высоким проходным баллом.
Будущий тесть между тем, отсмеявшись, настолько расчувствовался, что отодвинул висевшую на стене картину неизвестного Толику импрессиониста и распахнул дверцу сейфа.
– Вот, гляди! – возбужденно пробормотал папа и знаком велел гостю подойти. – Это ли не пещера Али-Бабы?!
Доллары, доллары, доллары, какие-то шкатулки, видимо, с драгоценностями, и опять доллары.
– Круто? – хвастливо подбоченился хозяин дома. – Цени, что доверяюсь тебе, зятек! Редко кому удается сюда нос сунуть. Даже дочке своей, Таньке, и то не позволяю. Нет, ну ты молодец! Так ее расхвалил, что я и сам поверил в ее неповторимость... А между нами, мужиками, вот что я тебе скажу: коли и заведешь какую сучку на стороне, я не в претензии. Сам такой!.. Он еще пару раз хохотнул и совсем уже было собрался закрыть дверцу сейфа, когда Толик, кивнув подбородком в том направлении, спросил:
– А это-то вам зачем?!
– Ты о чем? – удивленно поднял брови папа и проследил за его взглядом. – А-а-а! Так ты о ноже! Так ведь кто знает, что, когда и где может пригодиться. Девчонка, что попыталась встать между тобой и Татьяной, не так проста. В убийствах она, конечно, не замешана. Фуфло это, чистой воды фуфло, потому как вторая жертва была изнасилована мужиком, а не бабой. Но есть у меня одна наметочка насчет этой сучки, если она через пару дней подтвердится, то у меня в руках не просто динамит! У меня в руках – ядерное оружие!!! Ну да ладно, тебе это ни к чему. Наверняка неинтересно... Идем, дочка, наверное, заждалась.
Кого и где сейчас ждала Танька, Толику было глубоко наплевать. Получив очередной удар судьбы в область сердца, он лишь вымученно улыбнулся и попытался побыстрее повернуться к хозяину дома спиной.
Не убийца... Изнасилована мужчиной... Не убийца...
Сказанные вскользь слова душили его! Уничтожали всю бравурность и весь оптимизм, что ненадолго поселились в душе разнесчастного Толика. Выходя из кабинета раздавленным и растоптанным, он даже не позаботился о том, чтобы скрыть от избранницы свое эмоциональное состояние и надеть на лицо маску благодушия.
Но Татьяна, казалось, ничего не заметила. Прощебетав остаток вечера ему на ухо о своих намечающихся планах и предстоящих хлопотах, она дала указание шоферу отвезти нареченного домой и мило чмокнула Толика в щеку на прощание. Он лишь вымученно улыбнулся ей в ответ и, не сказав ни слова, кулем упал на заднее сиденье.
И вот тут-то к горлу подступило... И не рыдания, и не тошнота даже вовсе, а нечто похуже. Прямо астматический синдром какой-то! Дышать было нечем. Говорить невозможно. Внутри будто полыхает. Все, буквально все, что он имел счастье сегодня лицезреть, щупать руками и мысленно оценить в рублевом эквиваленте, не имело для него теперь ровным счетом никакого значения.
Кое-как промямлив слова благодарности молчаливому шоферу, Толик Кулешов выпал из машины, проволокся до своего подъезда и, уронив себя в кабину лифта, разрыдался-таки наконец.
Он не плакал с пяти лет. Родители его никогда не обижали. Со сверстниками отношения складывались без вражды. В институте ни с кем не конфликтовал. Да к тому времени вроде как и не пристало плакать.
А сейчас, поди же ты! Притулив свой зад на заплеванном полу кабины лифта, Толик всхлипывал и размазывал по лицу слезы. Не прекращая своего занятия, он с трудом поднялся, доехав до своего этажа, вошел в квартиру и разрыдался пуще прежнего. Как был в ботинках и куртке, он упал на диван в комнате и зарыл голову в подушку. Кто-то настойчиво названивал ему по телефону с интервалом в десять-пятнадцать минут. Дважды осаждали дверь его квартиры, но Толик был слеп и глух ко всем звукам извне. Он вслушивался и вглядывался сейчас в самого себя, и то, что он там вдруг обнаружил, совсем, совсем ему не понравилось, вызвав новый приступ истерии.
Конец ознакомительного фрагмента.