Глава 3. Подмосковье
Охотники. Последний в жизни спектакль
В большой гостиной богатого подмосковного особняка горел камин. Негромко потрескивали сухие березовые дрова. Двое мужчин сидели, развалившись в креслах. Они протянули ноги к огню – слишком близко, учитывая, что обувь на ногах была дорогой, модельной. Да и весь облик собеседников говорил о богатстве, сытости, уверенности. Однако опытный взгляд смог бы определить, что небрежность, с которой эти люди носили свою шикарную одежду; часы, стоящие целое состояние, которые один из мужчин крутил на пальце, не глядя на них – так вот: эта небрежность была не приобретенной длинной вереницей предков, или хотя бы вдолбленной с детских лет. Хозяин и его гость так же естественно чувствовали бы себя, сидя на корточках у таежного костра, в казенной телогрейке. Тем более, что такой опыт они имели, и весьма богатый.
Однако к хорошему люди привыкают быстро. Возвращаться к старой зэковской жизни не собирался ни хозяин – Николай Иванович Крючкин по кличке Крюк, ни его гость – Федор Михайлович Некрасов; он же Топор. Кличку Топор получил в те давние времена, когда они давались раз и навсегда. Некрасов свой первый срок получил после того, как погонял с топором в руках по улицам родного городка прохожих. В пьяном виде, конечно. Задеть он никого не задел, однако среди пешеходов, которые бросились от него врассыпную, оказались городской прокурор с супругой. Федор Михайлович – тогда просто Федька – отмотал по полной, пять лет. В колонии, где стал Топором и познакомился с Крюком.
Крюк уже тогда был вором в законе. Крепкого парня он приметил и взял под свое крыло. Так, вместе, они и шагали по жизни. Сначала воровской, а потом, с приходом в Россию капитализма, по той, что скрыта от взглядов простых людей за воротами многоэтажных особняков и дверцами шестисотых «Мерседесов». Так что Топор был не обычным гостем – он был правой рукой хозяина, той, что отвечала за силовые операции. Именно поэтому Крюк вызвал его на этот ночной разговор.
Крюк уже успел навешать на уши гостю гору лапши о тех козлах, что не заслужили в этой жизни теплого места под солнцем – о новых русских, не пролежавших на нарах даже одной минуты. О тех, кого и газеты, и народ в последнее время называл олигархами. Топор слушал внимательно. Он знал, что из подобной лапши Крюк в конце концов сварит густой наваристый суп.
– Вот один из них, – наконец перешел к делу хозяин, протягивая фотографию.
Человек на фотографии был совершенно обычной наружности. И Топору он был смутно знаком. Скорее всего он видел этого мужика на телеэкране, но мельком – на втором, или даже третьем плане.
– Николай Яковлевич Куделин, – пояснил Крючкин, – делает бешеные бабки на оружии. Есть информация, что он задумал что-то грандиозное. У него есть товар. Такой товар, что покупателей во всем мире найдется трое или четверо, не больше.
– Какой? – позволил себе перебить хозяина Топор.
– Еще не знаю. Зато узнал, кто нашел покупателей и договаривается с ними.
Крюк протянул еще одну фотографию. Этого человека Топор видел часто – тоже на телеэкране. Он и на фотографии был изображен с бывшим премьером Правительства России. Иван Николаевич Стасов попал в кабинет министров страны еще в восемьдесят первом году и с тех пор из него не выходил. Он менял должности и министров, заместителем которых был – его словно передавали по эстафете. И каждый раз новая должность была связана с экспортом оружия. В коридорах власти Стасова давно называли «непотопляемым». Однако лишь единицы знали, кто своим могучим плечом подпирает его, придает ему плавучесть. Это имя Крюк сейчас и озвучил – Николай Яковлевич Куделин.
– Покупателей пока трое – арабский султан, ассоциация японских банков и какая-то темная лошадка из Соединенных Штатов. На днях будет торг. Где и когда, неизвестно.
Топор недоверчиво покачал головой. А Крюк продолжил:
– Информация точная, – правильно понял жест помощника Крючкин, – случайная, но точная. А он, – жесткий палец ткнулся в физиономию «непотопляемого» на фотографии, – знает о месте и времени. А может и о том, что хочет толкнуть за бугор Корелин. У него мы и узнаем. Ты узнаешь.
– Я? – удивился Некрасов, – да меня к Белому дому и близко не подпустят.
– Меня тоже, – засмеялся Крюк, – да нам туда и не надо. Послезавтра этот хмырь будет подписывать какой-то договор в Коврове.
– Это где мотоциклы делают? – уточнил Топопр.
– Там, – кивнул Крючкин, – там ты его и возьмешь. Только надо все это обмозговать. Мы тут никак не должны быть замешаны. А его хозяин, – Крюк опять пощелкал пальцем по фотографии, – должен быть уверен, что его не выпотрошили. Да – после того, как выпотрошишь этого непотопляемого, ты его выпустишь. С чистой мордой. Самый лучший Склифосовский в Москве не должен догадаться, что его кололи.
– Как же его колоть-то? – огорчился Топор.
– Давай думать…
Раздумья были долгими. Наконец Топор встрепенулся; он взял фотографию Стасова в руки, поднес ее поближе к глазам. и негромко засмеялся:
– Знаешь, на кого он похож?
– На кого? – заинтересованно повернулся к нему Крючкин.
– Карандаш есть? – ответил вопросом на вопрос Топор.
Вместо ответа Крючкин подал ему на стол папку. Под кожаной крышкой в ней были сложены толстой стопкой чистые листы бумаги; в специальных гнездах – как патроны в газырях горцев – торчали авторучки, карандаши и фломастеры. Топор выбрал темно-серый фломастер и стал пририсовывать заместителю министра шевелюру. «Непотопляемый», в жизни успевший обзавестись обширной лысиной, сейчас с помощью Топора стал обладателем шикарной прически.
– Узнаешь? – наконец закончил Некрасов.
Крюк всмотрелся, помедлил, но все таки покачал головой.
– Велосипедика помнишь?
Крюк вспомнил, и поразился удивительному сходству двух людей, стоящих на разных краях социальной лестницы – заместителя российского министра и некогда скандально известного гомосексуалиста. Велосипедик был волосат; по крайней мере на голове. Потому он и превратился из волосатого педика в Велосипедика.
Крюк с Топором переглянулись и расхохотались в полный голос. А кто им мог запретить сделать это, хотя на часах шел уже третий час ночи? Ближайший сосед находился в трехстах метрах от этого особняка, и тоже никогда не ложился спать рано.
Одна часть операции уже прорисовывалась. Другая тоже только что родилась в изощренном мозгу Крюка.
Хозяин остался у камина – подгонять друг к другу детали плана. А Топор поспешил на улицу – в промозглую тьму, где его ждал теплый уютный салон «Мерседеса» с водителем и двумя бойцами. Автомобиль мягко тронулся с места и помчался к Москве, где в баре «Голубая мечта» проводил (или проводила) все свободные вечера Велосипедик.
Он и сейчас был у барной стойки. Накрашенный, нарумяненный, с длинными поредевшими волосами, уложенными по последней моде – но один. Толстый слой румян, яркая губная помада и накладные ресницы плохо скрывали его возраст. Желающих порезвиться с такой «красоткой» этим вечером в баре не наблюдалось. Потому он и обрадовался Некрасову, как родному. Топор знал Велосипедика, этого стареющего представителя древнейшей профессии нетрадиционной ориентации, очень давно. Не как клиент – как бывший покровитель. Раньше, когда «Голубая мечта» была просто «Мечтой», обычной общепитовской кафешкой, Велосипедик жил и промышлял в другом районе. Там, где все держал Крюк; через Топора, конечно.
Велосипедик действительно обрадовался Топору. наверное, он уже не первый вечер сидел вот так, в одиночестве. Но Некрасов любезностями обмениваться не стал. Тем более – ударяться в воспоминания. Потому что время поджимало. За ночь ему надо было сделать очень многое.
– Дело есть на тыщу баксов, – сразу взял он быка, то есть Велосипедика, за рога.
Тот поперхнулся коктейлем. Глаза старого гомосексуалиста повеселели. Он знал, что Топор словами и обещаниями не разбрасывается. Велосипедик стряхнул с лица выражение томности. Сейчас он – сотри с лица слои «штукатурки» – был бы похож на обычного мужика средних лет, потрепанного жизнью.
– Срочно нужно кино. Из вашей жизни – минут на десять-пятнадцать.
– Артистов много? – деловито поинтересовался Велосипедик.
– Ты и пара ребят – покрепче и пострашнее.
– Есть такие, – улыбнулся волосатый постоялец «Голубой мечты».
Он встал, поискал кого-то глазами, и радостно закричал:
– Женечка, Николаша! Идите сюда, дело есть.
к столику подошли два качка. Здоровенные, нахальные; с голодным блеском в глазах.
Топор достал пухлый бумажник и вынул из него десять стодолларовых бумажек. Две стопки по пятьсот долларов легли на стойку. Глаза Женечки и Николаши блеснули еще жаднее, но сами они не двинулись с места. Каким бы маленьким не был их жизненный опыт, он подсказывал им, что эти деньги надо еще заработать.
Некрасов быстро объяснил парням, какая работа их ждет. Женечка согласился сразу. Николаша сначала посмотрел на Велосипедика, чуть заметно поморщился и тоже кивнул.
У Крюка был человек – мастер на все руки, а главное – надежный. К нему и повез Топор актеров одной роли. Человек жил в просторной квартире на шестом этаже дома, занимавшего полквартала. В большую, почти пустую комнату, Топор пустил только хозяина квартиры и Велосипедика. Пожилой гомик был усажен на стул, а человек стал внимательно изучать фотографию «непотопляемого». Наконец он молча кивнул, вернул фотографию Топору и вышел из комнаты.
– Сейчас тебя постригут и переоденут.
– Постригут?! – ужаснулся Велосипедик.
– Надо, Леша, – вспомнил его имя Топор.
Леша поник плечами. Он был уже не рад неожиданному приработку, однако перечить Топору не посмел. Человек вернулся очень быстро. В руках он держал одежду и комплект парикмахерских принадлежностей. Уже через двадцать минут Некрасов одобрительно кивнул – перед ним сидел не Велосипедик, а чисто вымытый, одетый в привычную тройку заместитель министра, который осторожно поглаживал свежеобретенную лысину.
Человек не дал ему полюбоваться в зеркало; он вышел по кивку Топора, за видеокамерой. Следом вышел и сам Некрасов, подхвативший все лишнее. В комнате остался только лысый «актер», тоскливо ожидавший своего выхода на сцену. А Женечка с Николашей ожидали того же в соседней комнате. Ждали с довольными физиономиями – они получили по полтысячи баксов только за то, что прокатились на «Мерседесе» по улицам ночной Москвы. Топор успел достать еще раз пухлый бумажник, и помахать перед парнями его содержимым.
– После съемок, мужики, еще по тыще. Только надо постараться. Значит так, – начал он тоном бывалого кинорежиссера, – нужна сцена грубого насилия. Чем грубее, тем лучше. Только без мордобоя. Морда у актера должна быть чистой; она еще пригодится.
– Понятно, – дружно закивали Женечка с Николашей.
– Тогда начали, – Топор подтолкнул их в спину – в комнату, в которую они не решались войти.
Велосипедик имел уже достаточно испуганный вид. Когда же Женечка смахнул его могучей рукой со стула на пол, он скорчил лицо так выразительно, что стоящий в коридоре Топор понял – через мгновение он заплачет. Однако накачанные «артисты не дали Леше сосредоточиться на своем бедственном положении. Один из них стал грубо – с вырыванием пуговиц – стаскивать брюки с лже «непотопляемого». Другой расстегивал свои. Скорчившаяся на полу жалкая фигура вряд ли смогла бы возбудить обычных парней. Однако Женечка с Николашей обычными не были, иначе зачем бы они отирались в «Голубой мечте»?
Топор поморщился, когда они достали свои «реквизиты» – уже готовые к съемкам – но не отвернулся. А человек с видеокамерой оставался невозмутимым. Топор предполагал, что он видел и более душераздирающие картины. Он сновал с камерой по комнате, перебегая от головы Велосипедика, где пристроился Женечка, к задней его части, где с энтузиазмом трудился Николаша.
Велосипедик, или Леша, начал шумно дышать. Извращенное естество победило испуг; теперь он получал наслаждение.
Некрасов в один момент понял, что отснятого материала уже больше, чем достаточно, но не остановил съемки – пусть Велосипедик получит кайф. В последний раз в своей никчемной жизни. Наконец все трое кончили – почти одновременно. Закончили бурно, с рычанием и всхлипами. Некрасов вошел в комнату с аплодисментами.
– То что надо! – воскликнул он, оттопыривая большой палец правой руки, – все заслужили премиальные.
– Премиальные! – взревели Женечка с Николашей, перестав поправлять одежду.
– Сейчас принесу ведомость, окончательно сразил их Топор, и вышел вместе с человеком их комнаты.
«Ведомость» у него была весьма своеобразная; она состояла из двух частей – пистолета и длинного глушителя к нему. Он докрутил глушитель, дослал патрон в патронник и опять шагнул на «съемочную площадку». Женечка и Николаша успели испугаться, поняв, какие свинцовые премиальные приготовил для них наниматель. Сухо треснули четыре выстрела. Парни упали рядом с Велосипедиком, который только теперь открыл глаза. Он наверное так и не понял последних слов Некрасова:
– Прости, Леша, но таковы правила игры.
Для старого знакомого Топор не пожалел трех патронов. Два бойца и человек в другой комнате конечно слышали совсем негромкие хлопки выстрелов. Но никто из них не посмел даже заглянуть сюда без разрешения. Некрасов наконец позвал их, убедившись, что никто из «актеров» не дышит. Теперь пришел черед потрудиться бойцам. Они привычно упаковали трупы в длинные черные пакеты. Казалось вынести незаметно эти зловещие кули с шестого этажа жилого дома совершенно невозможно. Однако технология тайного спуска криминального груза была проста и давно отработана группой Топора.
Окна комнаты, где лежали три готовых к транспортировке трупа, выходили на заброшенный пустырь. По проекту здесь давно должен был разбит сквер с тенистыми деревьями, чистыми дорожками и крашеными лавочками. Пока же густая растительность росла тут сама, без всякого плана и особенно густо – как раз под нужным окном. Хозяин квартиры уже спускался на лифте в подземный гараж, где его всегда ждал микроавтобус с мощным фордовским двигателем. Топор с бойцами вышли позже – ровно на столько, чтобы успеть сбросить мешки со страшным содержимым в них, в густые кусты, да еще пошутить насчет сохранности груза. Так что к кустам они добрались одновременно – тройка Топора, обогнувшая дом с одной стороны, и негромко фырчащий «Форд» с другой.
Пустырь был излюбленным местом игр и прогулок местной молодежи разных возрастов, но только до наступления темноты. А немногие подозрительные личности, что рисковали появляться тут ночью, вряд ли стали заявлять куда следует – даже если бы увидели, как бойцы сноровисто грузят мешки. «Форд» взревел теперь громче, и повез Топора и его свиту – живую и мертвую – на последний этап операции. Какой-то особо циничный шутник из своих как-то назвал этот этап приготовлением бутерброда, и название прижилось. Трупы Некрасов с подручными прятали на кладбище – там, где прикормленный сторож всегда держал наготове пару свежевырытых могил.
Работа была грязной, но хорошо оплачивалась. Бойцы, которым сейчас предстояло повозиться в земле, весело переговаривались. Те две пачки по полтысячи баксов, которым так радовались Женечка с Николашей, уже грелись в их карманах. Парни беспрекословно спрыгнули в могилу, куда светил Топор, и вырыли в ней вторую, куда с трудом поместилось три куля. Потом дно прямоугольной ямы, которой предстояло уже завтра принять законного «постояльца», тщательно выровняли, утрамбовали, и Топор придирчиво принял работу. Таких «бутербродов» на этом кладбище было немало; абсолютное большинство из них «приготовил» как раз Некрасов.
«Форд» вернулся к многоэтажке, где подручных Крюка ждал «Мерседес» с водителем. Топор с бойцами заняли привычные удобные кресла, и оба автомобиля помчались через ночную Москву, и дальше – к загородному особняку Николая Ивановича Крючкина…
Хозяин встретил Топора с хитрой довольной улыбкой. Он явно не сидел сложа руки. Однако сначала внимательно выслушал подручного и пару раз просмотрел видеокассету. Крюк довольно кивал, даже хохотнул немного, явно представив себе, как этот «фильм» будет смотреть настоящий заместитель министра. А потом раскрыл Топору все подробности предстоящей операции.
Топор слушал так же внимательно. Он захохотал, когда хозяин наконец закончил.
– Здорово придумал, – воскликнул он, – может получиться!
– Должно получиться! – с нажимом ответил Крюк, – тем более, что главным актером теперь будешь ты.
– Светиться?! – испугался Топор, – меня же через пятнадцать минут вычислят, а еще через пять выйдут на тебя.
– Не вычислят, – успокоил его хозяин, – возьмешь с собой Валеру (так звали человека, мастера на все руки) – он тебя так разрисует, сам себя в зеркале не узнаешь.
Топор смирился; он знал, что возражать бесполезно. А еще понимал, что Крюк затеял такую игру, что вмешивать в нее посторонних… Да и не было среди бойцов Топора таких актеров, что смогли бы сыграть роль так, как нужно. А в себе Топор почему-то не сомневался. Он был уже на кураже и, зная себя, как никто другой, понимал – теперь его никто и ничто не остановит. Разве что тот же Крюк.
– Держи, – протянул ему Крючкин бумажный листок, – этот человек в Коврове сдает надежную квартиру. Ребят ему не показывай, а тебя пусть Валера заранее немного подмажет. Бумагу доставали не для меня, так что там не должно остаться ни одного следа.
Крюк вышел в другую комнату; вернулся через минуту с большим чемоданом старого, еще советского образца, который в этой роскошной зале смотрелся очень неуместно.
– Смотри, – подозвал хозяин Топора к столу, на который водрузил чемодан, – это тебе, сюрприз.
Под жесткой, обтянутой дерматином крышкой лежало оружие. Некрасов никогда не видел таких автоматов – коротких, со стволами прямоугольного сечения. Но сейчас он сразу почувствовал, какую невероятную мощь они таят в себе. Топор был неравнодушен к таким «железкам», и Крюк знал это.
– Бери, бери, – засмеялся он.
Топор взял в руки один из четырех стволов, ловко пристегнул рожок. Теперь, когда автомат был готов к стрельбе, он сидел в руке, как влитой.
– Удобна штука, – с улыбкой заметил Крюк, – пистолет-пулемет «Бизон». Возьмете с собой на всякий случай.
Некрасов защелкнул никелированные замки чемодана, так и не выпустив из рук оружия. Хозяин проводил его на крыльцо.
– Поедете вчетвером, – приказал он, – водилу с «Мерсом» оставишь здесь, прямо сейчас.
Рядом с микроавтобусом любовался новыми автомобильными номерами Валера. Родные, московские, он держал в руках. На чистых же, незапятнанных пока дорожной грязью номерах выделялись две тройки – серия Владимирского региона, где и находился славный город Ковров. Славен он был прежде всего тем – как подумал Топор – что был первой ступенькой на путь к сказочному богатству… или смерти.
«Форд», негромко рыкнув, резво помчался в ночь, держа путь на кольцевую автодорогу и дальше, на Горьковское шоссе. На крыльце остался один Крючкин, не замечавший холодной ночи. Старый вор не знал – радоваться ему столь успешному началу операции, или страшиться ее непредсказуемого финала.