Литературная обработка Н. Косаревой
Июль 1833
Сара перевернула последнюю страницу романа и захлопнула потрепанную книгу. Каждый раз, когда она прощалась с очередной романтической историей, становилось немного грустно и одиноко. Книжные герои были ее самыми верными друзьями. Откровенно говоря, ее единственными друзьями.
Девочка еще некоторое время сидела на траве в тени старого вишневого дерева и размышляла о том, что мистер Уайсвелл мог бы написать роман и потолще, а не заканчивать его свадьбой главного героя, ведь теперь ей совсем нечего будет читать. Нельзя же назвать увлекательным чтением французскую грамматику или сборник назидательных историй для маленьких девочек!
Французскую грамматику Сара не любила, но ее еще можно было стерпеть, а вот поучительные истории она попросту ненавидела, и тому имелись очень веские причины. Во-первых, в тринадцать лет она уже не считала себя маленькой девочкой, а во-вторых, ее гувернантка, мисс Брук, руководствовалась в своих воспитательных приемах именно этим трактатом и ему подобными.
Сара не винила мисс Брук за ее невежество и бесконечные нотации, она знала, что в прошлом та была всего лишь компаньонкой раздражительной старой леди. Некрасивой и бедной мисс Брук не оставалось ничего другого, как превратиться с годами в копию своей бывшей хозяйки и третировать порученную ее заботам девочку точно так же, как раньше ее саму третировала ворчливая старуха.
Четыре года назад, когда матушка была еще жива, она нашла для Сары чудесную гувернантку, молодую и хорошенькую. Сара забыла ее фамилию, но до сих пор помнила веселую мисс Люси, какие занимательные истории она рассказывала и как часто они втроем, матушка, мисс Люси и Сара, вместе читали и пели, как много смеялись...
После смерти миссис Мэйвуд мисс Люси пробыла у Мэйвудов еще несколько месяцев и постаралась, как могла, облегчить горе Сары и мистера Мэйвуда, а потом внезапно уехала, и с тех пор Сара ничего не знала о ней. Однажды девочка подслушала, как кухарка перешептывалась с горничной о каких-то слухах и недостойном поведении некоторых леди, излишне задирающих нос перед прислугой, но домоправительница очень быстро прервала болтовню обеих женщин и приказала им не лезть не в свое дело.
Сара ничего не поняла из этого разговора, но ей почему-то показалось, что служанки говорили о мисс Люси. Она не раз пыталась узнать у отца, куда уехала ее гувернантка и когда она вернется, но мистер Мэйвуд с потерей жены утратил интерес к жизни и едва замечал дочь. Он проводил много времени в своем кабинете, но не писал писем и не изучал отчеты управляющего, а подолгу лежал на узком диване и потухшим взглядом смотрел на потемневшие от времени потолочные балки. Его слабое сердце все хуже и хуже справлялось со своими обязанностями, сам же мистер Мэйвуд не думал, что в его случае может помочь какой-нибудь доктор, и не намерен был искать медицинской помощи.
Сара оказалась предоставлена самой себе, но неожиданная свобода не приносила никакой радости, ведь она досталась слишком дорогой ценой. Домоправительница несколько раз просила мистера Мэйвуда нанять для маленькой леди другую гувернантку, женщину постарше и с крепкими моральными устоями, и в конце концов ей удалось заставить его выслушать себя. Впрочем, только для того, чтобы услышать приказ заняться этим делом, как будто у нее мало других дел!
Все же почтенная женщина, прослужившая в этом доме почти три десятка лет, не могла допустить, чтобы дочь миссис Мэйвуд выросла невежественной и ленивой, и вскоре в доме появилась мисс Брук. Ее возраст и моральные устои не оставляли желать лучшего, с точки зрения домоправительницы, а что касается образования, которым та могла поделиться с девочкой, мисс Брук продемонстрировала экономке глубокие познания в области религиозных трудов и некоторые навыки во французском, после чего незамедлительно получила так нужное ей место.
Когда была жива миссис Мэйвуд, в дом часто приезжали друзья, устраивались праздники и пикники, и первое время после ее смерти соседи навещали Мэйвудов и приглашали их к себе, стараясь ободрить, но мистер Мэйвуд отклонял всякие попытки поддержать его и не отпускал дочь погостить у кого-либо из подруг покойной жены, и в конце концов их оставили в покое.
Мэйвуды не считались богатыми людьми, но обладали кое-каким состоянием, способным обеспечить их детям достойное будущее. Так вышло, что Сара оказалась единственной дочерью и должна была в свое время унаследовать дом и небольшое поместье, принадлежавшее семье ее матери. Мистер Мэйвуд получил от родителей только некоторую денежную сумму, а все остальное досталось его старшему брату, много лет назад променявшему свои обширные фермы на благодатные виноградники Италии.
Из живущих в Англии родственников у мистера Мэйвуда остался только кузен, проживавший достаточно далеко для того, чтобы не интересоваться судьбой своей родни.
Все это предисловие служило единственной цели – объяснить читателю, почему бедная Сара Мэйвуд находила общество книжных героев единственно приятным. Ее мать любила читать романы, а мисс Люси успела привить девочке пристрастие к чтению, и за прошедшие годы та успела прочитать почти все книги в библиотеке, способные развлечь ее. Сегодняшний роман был последним, и Саре предстоял нелегкий выбор – попросить отца заказать новые книги или приступить к чтению исторических трудов, занимающих в библиотеке отдельный шкаф. И то, и другое равно пугало ее. В конце концов Сара решила подождать, пока отец сам не вспомнит о ней и не спросит о ее успехах в учении. Обычно это случалось по субботам, когда к обеду приходил викарий.
Добрый старый священник неизменно считал своим долгом навещать осиротевшую семью и каждый раз ласково пенял мистеру Мэйвуду на то, что тот проявляет недостойную слабость. Вместо того чтобы лелеять свое горе, мистеру Мэйвуду стоило бы заняться делами поместья и воспитанием дочери. Мисс Сару через три-четыре года надо будет вывозить в свет, а девочка растет дикаркой и совсем не умеет держать себя, как подобает благонравной молодой леди.
Мистер Мэйвуд после этого мягкого, но настойчивого внушения обычно виновато смотрел на Сару, словно только сейчас замечая, как она выросла из своего платья и в каком беспорядке находятся ее светлые с золотистым блеском локоны.
После ухода викария отец и дочь, как правило, некоторое время беседовали о счастливых прошлых временах и строили планы на будущее, но заканчивались эти разговоры одним и тем же – мистер Мэйвуд начинал сокрушаться о безвременно покинувшей его супруге, Сара убегала в слезах, и до следующего визита викария их общение сводилось к нескольким скупым фразам во время обеда.
До субботы оставалось еще три дня, и их надо было чем-то занять...
– Мисс Мэйвуд! – Пронзительный голос мисс Брук напоминал неприятный звук самой тонкой из органных труб в их старенькой церкви.
Сара нехотя поднялась и медленно пошла к дому – встреча с гувернанткой была не тем событием, которое девочке хотелось приблизить.
– Мисс Мэйвуд, вы опять помяли и запачкали платье! – Желтоватые щеки мисс Брук заколыхались от возмущения.
– Простите, мисс Брук, – Сара виновато опустила голову: она прекрасно знала, что такое поведение – самый верный способ избежать длительной нотации.
– Понять не могу, почему вы не способны хотя бы два часа вести себя прилично! – мисс Брук страдала несварением желудка и в период приступов была особенно раздражительной. – Я запретила вам выходить в сад, пока вы не запомните, наконец, основные события Столетней войны!
Сара не понимала, каким образом ей могут пригодиться в дальнейшем все эти древние имена и бесконечные войны, и она вовсе не была уверена, что сама мисс Брук имеет отчетливые представления о Столетней войне. Девочка не раз уже замечала прорехи в познаниях своей гувернантки, а каждый заданный Саре урок мисс Брук неизменно проверяла по книге, не надеясь на собственную память. И все же Сара была во власти этой невежественной женщины!
– Извольте пройти в свою комнату и выучить урок! – Мисс Брук явно спешила на кухню выпить травяного отвара и не стала на этот раз долго мучить ученицу. – Сегодня ваш отец не выйдет к обеду, мы с вами будем обедать вдвоем в моей комнате. А после вы перескажете мне все, что я вам задала, и пеняйте на себя, если окажется, что вы опять ленились!
Мисс Брук подождала, пока девочка войдет в дом, и отправилась на кухню только после того, как убедилась, что мисс Мэйвуд поднялась по лестнице в свою комнату.
Саре оставалось только порадоваться тому, что она предусмотрительно спрятала только что прочитанный роман в тайнике под старой каменной скамьей, прежде чем встретиться с мисс Брук. Достойнейшая женщина не выносила романов и поначалу даже пыталась жаловаться мистеру Мэйвуду на неподобающие пристрастия его дочери, правда, очень скоро поняла, что не найдет поддержки своему стремлению привить девочке все необходимые добродетели. Мистер Мэйвуд некоторое время с рассеянным интересом смотрел на мисс Брук, словно не понимая, кто она такая и откуда взялась в доме, после чего кротко попросил не огорчать оставшегося сиротой ребенка, отбирая у девочки ее немногие радости, и впредь не беспокоить его самого подобными мелочами. Мисс Брук едва не задохнулась от возмущения, однако вовремя вспомнила, что от отношения к ней этого джентльмена зависит ее будущее, и гордо удалилась.
С того дня мисс Брук объявила романам единоличную войну, но не в ее воле было лишить мисс Мэйвуд возможности передвигаться по собственному дому и заходить в библиотеку, когда та пожелает. Быстро сообразив, каких неприятностей стоит ждать от гувернантки, Сара благоразумно старалась не попадаться с книгой в руках ей на глаза, и мисс Брук со временем начала думать, что ее регулярные нравоучительные беседы оказывают на девочку благотворное влияние. К счастью, мисс Брук проводила довольно много времени на кухне или в своей комнате в беседах с экономкой, чтобы маленькая мисс могла развлекаться доступными ей способами – бегать на птичий двор, лазать по деревьям и читать неподходящую литературу.
Сегодняшний день, похоже, настроился приносить одни огорчения. Сначала закончился роман, мисс Брук требует выучить ненавистный урок, а теперь еще оказалось, что папенька нездоров и не хочет ее видеть... Не говоря уж о предстоящем обеде с мисс Брук – а эти обеды в последнее время повторялись все чаще и чаще...
Сара некоторое время простояла у окна, выходившего на вечно пустынную подъездную аллею, раздумывая, заплакать или не заплакать, но презрение к гувернантке дало ей силы сдержаться, и девочка осторожно выскользнула из своей комнаты и направилась в другое крыло дома. Мисс Брук будет сидеть на кухне со служанками не менее часа, с удовольствием предаваясь жалобам на тяготы неблагодарного труда по воспитанию юной леди, наносящего урон ее здоровью, и у Сары достаточно времени, чтобы взять книгу и вернуться к себе.
Девочка тихонько вошла в пустынный коридор, на мгновение задержалась у дверей отцовского кабинета – оттуда не доносилось ни звука, и двинулась дальше. В самом конце коридора находилась спальня ее матери, туда-то Сара и приходила в минуты уныния.
В этой комнате все оставалось таким, как при миссис Мэйвуд, – персиковые шторы и обитые той же тканью стулья и кресла, панели из светлого дерева, изящное бюро и большое зеркало в причудливой оправе. Миссис Мэйвуд не любила мрачные цвета в отделке и стремилась окружить себя красивыми вещами.
Сара смутно помнила, что она часто забиралась с ногами в одно из кресел и слушала, как матушка поет протяжные народные песни, в то время как служанка укладывает ей волосы, одобрительно кивая в такт пению.
Миссис Мэйвуд была моложе своего супруга лет на пятнадцать, и по всему ей предстояло пережить его, но внезапная лихорадка оборвала ее жизнь, оставив близких неутешными. Два года назад на Рождество приезжала старая тетка миссис Мэйвуд, мисс Пратчерс, и настоятельно советовала мистеру Мэйвуду оставить хандру и вступить в новый брак. Сара в тот вечер засиделась на ковре в гостиной с новыми куклами, привезенными гостьей, и слышала, как мисс Пратчерс увещевает ее отца:
– Вы уже почти два года в трауре, довольно терзать себя, не дело это! Я сама так сильно любила бедняжку Мэйбелл, но и то понимаю, что вам надлежит бросить затворничество и жениться снова! Пока вы еще в подходящих летах, выберите славную девушку из небогатой семьи или нестарую вдову спокойного нрава...
– Никто не сможет заменить мне дорогую супругу, мисс Пратчерс, а моей девочке – мать!
– И все же, Саре нужна женская опека, не будьте эгоистичным, как все мужчины, и подумайте о дочери! Будь я помоложе, сама бы занялась ее воспитанием, но жизнь моя отмеряет уже не годы, а месяцы или дни... Я не смогу спокойно спать в могиле, зная, что дитя моей несчастной Мэйбелл растет в глуши, подобно сорной траве!
И все же мистер Мэйвуд оказался тверд и не желал даже думать о повторном браке. Он женился в почтенном возрасте, после того как многие годы был убежден, что ни одна леди не тронет его сердце, и жестокая судьба отняла у него горячо любимую жену, а вместе с ней и саму жизнь. Он не жил теперь, он пребывал еще в этом мире, но стал далек от всего, и даже ради дочери не мог отринуть грезы о былом счастье и заняться делами насущными.
Сара часто приходила в комнату матери, садилась в то самое кресло и мечтала, как и отец. Как было бы чудесно проснуться однажды и увидеть матушку живой, полной счастья и любви, забраться к ней на колени и рассказать об ужасном сне, в котором Сара и батюшка остались одни, забытые в старом доме, и вместе улыбнуться и с облегчением вздохнуть – это только сон!
В девять лет ей казалось, что стоит хорошенько захотеть и побольше молиться – и Господь вернет матушку и мисс Люси, но со временем пришло понимание неотвратимости потерь, и сегодня Сара, забравшись в любимое кресло, вдруг всерьез задумалась над теми, давними речами мисс Пратчерс. Старушка умерла нынешней зимой, и поверенный сам привез мистеру Мэйвуду завещание, по которому мисс Пратчерс оставляла Саре кое-какие драгоценности и деньги на приданое. Сара очень плохо помнила старую тетку матери, а вот ее слова застряли до поры в памяти девочки пустыми, гулкими комнатами в ожидании, пока она вырастет настолько, чтобы вновь пройти по этим комнатам и осознать в полной мере смысл услышанного когда-то.
– Наверное, тетя была права, – как и все одинокие люди, Сара часто говорила сама с собой вслух. – Как бы ни грустно было нам с папенькой видеть на мамином месте чужую леди, нам нужен кто-то, кто мог бы навести здесь порядок и прогнать мисс Брук! А если бы еще эта дама смогла снова научить батюшку смеяться и вернула мисс Люси, я простила бы ей то, что она станет моей мачехой...
Сара поерзала в кресле – слово «мачеха» пугало ее, девочка слышала перешептывания в церкви, когда там появлялся мистер Дэйрдри с молодой женой и тремя детьми. Люди говорили, что миссис Дэйрдри занимается только собственным ребенком и заставляет двух падчериц делать домашнюю работу, а сама беспрестанно ездит по модным магазинам и устраивает приемы, при этом тратит гораздо больше, чем может себе позволить мистер Дэйрдри. Вид у обеих мисс Дэйрдри и впрямь был не очень счастливый, и Сара не раз благодарила Бога за то, что ее отец не нашел себе жену, похожую на миссис Дэйрдри.
И все-таки, может быть, лучше бы мистер Мэйвуд женился снова и перестал лежать на диване в кабинете с таким видом, будто здесь присутствует лишь его тело, а душа находится где-то далеко-далеко.
– Как бы мне поговорить с батюшкой... – размышляла Сара. – Пожалуй, я попрошу викария, когда он придет в субботу, завести разговор на эту тему и поддержу его. Когда отец увидит, что я вовсе не против его женитьбы на какой-нибудь леди, он, возможно, согласится почаще выезжать из дому, чтобы найти себе жену. Только пусть она будет доброй, Господи, пусть будет доброй!
Мечты и планы Сары перемежались молитвами до тех пор, пока она не взглянула случайно на стоявшие на камине часы.
– О боже, мисс Брук лишит меня десерта, если не найдет прилежно сидящей над уроком!
Сара спрыгнула с кресла, скинула туфельки и взяла их в руки, после чего бесшумно пробежала по коридору и укрылась в своей комнате за пять минут до того, как мисс Брук покинула кухню и важно направилась посмотреть, чем занимается ее воспитанница.
Благонравный вид девочки не тронул высохшее сердце старой девы, и она только сухо сообщила Саре, что через четверть часа будет подан обед, а значит, мисс Мэйвуд надлежит привести себя в подобающий благовоспитанной леди вид.
Утром мистер Мэйвуд не вышел к завтраку, и Саре пришлось с отвращением наблюдать, как мисс Брук поглощает без разбору все, что подали на стол, словно пытаясь восполнить не один год вынужденного поста. При хозяине дома гувернантка вела себя гораздо скромнее, но Сары она не стеснялась, и девочка ненавидела эти совместные трапезы.
К счастью или к несчастью, обильная пища усугубляла нездоровье мисс Брук, и сразу после завтрака она приказала Саре идти к себе и подготовить урок, так и не выученный вчера, а сама направилась на кухню за спасительным отваром.
Сара отнюдь не торопилась выполнять распоряжение мисс Брук. Если вчера отсутствие отца за обедом можно было объяснить его всегдашней хандрой, то сегодня она всерьез обеспокоилась и, преодолев неловкость, постучала в дверь кабинета. Никто не ответил, но Сара к этому привыкла. Она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы могла войти такая худышка, как она, и боком протиснулась внутрь.
Мистер Мэйвуд лежал на диване, его бледное лицо в сумрачном свете, едва пробивавшемся сквозь полузашторенные окна, отливало синевой, и Сара сперва испугалась – показалось, что отец не дышит.
– Отец! – вскрикнула она громче, чем следовало послушной девочке, но это восклицание возымело эффект.
Мистер Мэйвуд то ли нехотя, то ли с трудом приоткрыл голубоватые глаза и посмотрел на дочь.
– Дитя мое, что-то случилось? – апатично спросил он.
Сара с облегчением выдохнула и заговорила быстро и невнятно, как и каждый раз, когда чувствовала смущение в присутствии отца.
– Я пришла... ну, я боялась... вы не пришли завтракать, батюшка, а книжки закончились... мисс Брук не позволяла мне...
Она сбилась и замолчала. Отец вымученно улыбнулся – было видно, что вникнуть в бессвязный детский лепет ему непросто, но он хотя бы попытался, и уже за одно это Сара почувствовала благодарность.
– Милая, я нездоров сегодня. Позже я встану, и мы с тобой пойдем гулять... К нашему озеру. Или оседлаем пони и поедем кататься. Иди, поиграй немного, – он помолчал. – Ах да, книжки... возьми любую, какая тебе нравится, в библиотеке.
Конечно, Сара знала, что отец не поднимется с дивана ради того, чтобы пойти прогуляться с дочерью. Но, по крайней мере, он не рассердился на нее за то, что потревожила его, и позволил взять новую книжку. Она решила зайти еще дальше и попросить отца выполнить ее самое горячее желание.
– Батюшка, я прочла все книги в нашей библиотеке, которые смогла понять. Почему бы вам не заказать несколько новых? Я бы могла читать вам вслух...
Мистер Мэйвуд поглядел на девочку с новым интересом: похоже, эта идея привлекла его внимание.
– Ты чудесно придумала, дорогая моя. Я отдохну еще полчаса и напишу записку, Джером отвезет ее книготорговцу в город, и через неделю у тебя будет множество новых книг. А теперь беги, играй.
Сара на основании собственного опыта была настроена слишком скептически, чтобы поверить, что все произойдет именно так, но упрямая надежда не оставляла ее до самого обеда, который мистер Мэйвуд опять предпочел пропустить.
Еще один унылый день и скучный вечер... Сара очень боялась, что однажды она проснется и не сможет вспомнить, как все было при матушке. Забудет ее ласковые руки и звенящий нежным ручейком смех, улыбки и песни. В доме имелось два портрета миссис Мэйвуд – большой парадный висел в кабинете отца, а изящная миниатюра хранилась под подушкой у Сары. На нем миссис Мэйвуд было лет шестнадцать, ее неумело, но с чувством изобразила на фарфоровой пластине подруга, наверняка такая же молодая и полная мечтаний о пугающем и одновременно манящем будущем.
Сара могла не опасаться, что лицо матери изгладится из ее памяти, но постепенно забывались все те мелкие, повседневные радости, которыми только и полна жизнь. Почему-то мысль о том, что эти счастливые воспоминания покинут ее, пугала девочку больше, чем перспектива провести еще не один год в обществе мисс Брук и назидательных трактатов.
Если бы только они с отцом не были так одиноки! Если бы нашелся тот, кто заставил бы его покинуть свое убежище и вернуться к привычной жизни, пусть и без обожаемой супруги! Сара неустанно молилась бы о здоровье этого человека, но, похоже, кроме викария, никто больше не желал иметь дело с Мэйвудами, считая их слишком странными и нелюдимыми. Так что Саре оставалось только бродить по запущенному саду и придумывать воображаемые истории о героях любимых книг.
Мистер Мэйвуд не вышел к завтраку на следующий день, и Саре удалось подслушать, как его камердинер Джером жалуется домоправительнице, что господин отказался сегодня покинуть спальню и выглядит совсем больным.
Девочке хотелось пойти к отцу, но она не могла преодолеть страх – перед глазами тотчас вставало бледное, осунувшееся после изнурительной лихорадки лицо матери. Сара тогда тайком пробралась в комнату миссис Мэйвуд и с тех пор, как немного подросла, неустанно благодарила Господа за то, что смогла попрощаться с матерью. А тогда она была еще слишком маленькой, к тому же лихорадку сочли заразной, и Саре запретили выходить из детской, но ей удалось убежать от расстроенной мисс Люси и увидеть мать, а через два дня миссис Мэйвуд не стало.
Сейчас Сара испытывала какой-то суеверный ужас, едва ли не мрачное предчувствие: казалось, если она увидит отца в постели, больным и одиноким, это будет их последняя встреча. Девочка спряталась за портьерой в коридоре, ведущем в комнаты родителей, и довольно долго ждала там, глотая слезы и надеясь, что отец вот-вот выйдет из спальни и направится в кабинет. И тогда она бросится ему в объятия и со слезами станет умолять больше не запираться от всего мира и от нее, Сары.
Но время шло, а в коридоре все так же царила пустота, и даже пылинки, не потревоженные ничьими шагами, мирно лежали на полу, как бы ни хотелось им закружиться в разноцветных всполохах, что создавали солнечные лучи, пробивающиеся сквозь окно, искусно сделанное когда-то из разноцветного стекла. Саре показалось, что прошло несколько часов, и она уже удивлялась, почему мисс Брук не ищет ее и не зовет к обеду, когда на самом деле миновало всего полчаса.
В конце концов она почувствовала дурноту от запаха пыльных портьер: домоправительница проводила гораздо больше времени на кухне, присматривая за кухаркой и беседуя с мисс Брук, чем в заботах о процветании этого дома. При миссис Мэйвуд прислуга не осмелилась бы пренебрегать своими обязанностями, но все прекрасно знали, что мистеру Мэйвуду нет никакого дела до чистоты оконных стекол или свежести скатертей, были бы порядок в комнате его супруги и тишина в его кабинете. Отсутствие хозяйской руки превращает даже самых добросовестных слуг в лентяев и воришек, и дом Мэйвудов не являлся исключением из этого правила.
Верный Джером, как умел, пекся о своем господине, но и его все чаще и чаще тянуло на кухню – средоточие всех сплетен, да и кухарка приветливо поглядывала на него, что выражалось в лишнем куске пирога к обеду и кружке портера к ужину.
Все же Сара решила избрать союзником именно Джерома. Девочка оставила потайное местечко, зашла ненадолго в свою комнату, после чего спустилась вниз и устроилась в уголке между стеной и старинным ларем для хлеба, выставленным вон из кухни за ненадобностью, но слишком ценным, чтобы быть сожженным в печи.
Здесь ожидание не было столь мучительно длинным. Во-первых, сквозь неплотно прикрытые двери кухни она слышала, как непочтительно отзывается мисс Брук о своей старой, ныне покойной хозяйке, а во-вторых, довольно скоро Джером покончил с трапезой и собрался вывести лошадь мистера Мэйвуда на прогулку. Он делал это каждый день, скорее ради собственного удовольствия прокатиться на прекрасном животном, и Сара бесшумно направилась за ним на конюшню.
– Маленькая мисс Сара! Что это вам понадобилось здесь? – Джером обнаружил ее присутствие, едва только девочка двинулась по проходу между стойлами. – Вы запачкаете платье, и мисс Брук заставит вас пятьдесят раз написать «Я буду аккуратной девочкой» или что-нибудь в этом духе!
Джером, как и прочие слуги, за исключением экономки, не жаловал мисс Брук и втихомолку сочувствовал бедняжке мисс Мэйвуд, получившей вместо любящей матери и прекрасной гувернантки этого желчного тирана.
– Я беспокоюсь о батюшке, Джером, – тут же отозвалась Сара.
– Я тоже, мисс, но что мы тут можем поделать? Ваш отец и до женитьбы был подвержен меланхолии, а уж как скончалась ваша матушка, упокой, Господи, ее святую душу, так и вовсе стал не в себе. Уж я его уговаривал сегодня встать, порадовать вас, поговорить, может, прокатиться куда в гости, так ведь нет же, лежит, что твой покойник...
Сара ахнула, и слуга умолк, сообразив, что сболтнул лишнее.
– Это я не серьезно, мисс, не бойтесь, – пробормотал он. – А все же, ступайте-ка вы в сад или к себе в комнату, это правильнее будет.
Сара справилась с волнением и покачала головой.
– Джером, мы должны помочь отцу, даже если он этого не желает!
– Это как же, мисс Сара?
– Вы же все равно поедете на прогулку, так я вас попрошу заехать к доктору Стоуну и позвать его к нам, посмотреть на батюшку.
– Но как же, мисс, хозяин-то ведь не приглашал никакого врача! – озадачился слуга.
– Скажите, что я его приглашаю! – Сара смотрела на камердинера так решительно, что ему оставалось только согласиться.
Все ж таки дочка его господина, в будущем – хозяйка всего имущества, как ей отказать?
– А если он меня не послушает да и прогонит прочь? – попытался еще как-то отгородиться от щекотливого поручения Джером.
– На всякий случай я написала ему записку, – заявила девочка. – Вы отвезете ее доктору, и он не откажется приехать к нам.
Возражать дольше Джером не осмелился, взял записку и вывел коня из стойла.
– Что ж, мисс Сара, я ради здоровья своего господина многое готов сделать, а уж такой пустяк и вовсе труда не составит.
– Я буду ждать вас здесь через час, – ответила девочка. – Вы передадите мне ответ доктора.
Возвращаться в дом Сара не захотела из опасений попасться на глаза мисс Брук, поэтому забралась в пустующее стойло и уселась на какой-то ящик. Искать ее здесь гувернантке не пришло бы в голову – Сара боялась лошадей, после того как в семь лет ее сбросил купленный для нее пони. После этого случая пони продали, мистер Мэйвуд решил подождать, пока девочка подрастет, и тогда уже учить ее ездить на одной из своих лошадей. Но эти планы, как и многие другие, остались позабытыми, и Сара уже несколько лет не бывала в конюшне.
Тут, как и везде, чувствовалось небрежение, хотя сами лошади выглядели ухоженными – как правило, в поместьях встречаются ленивые садовники или горничные, но ни один сквайр не станет держать на службе нерадивого конюха.
Сара тревожно прислушивалась к легкому непрерывному шороху, издаваемому животными, – вот одна лошадь переступила с ноги на ногу, другая шумно вздохнула, третья взмахнула хвостом, чтобы отогнать насекомых.
Девочке не терпелось поскорее выйти в залитый солнцем сад, но между огромными, чужими ей лошадьми и такой знакомой мисс Брук она выбрала лошадей. Поручение, данное Джерому, было слишком важным, чтобы не постараться узнать о результатах его поездки немедленно по возвращении слуги.
Время тянулось и тянулось. Сара слышала, как мисс Брук зовет ее сперва из открытого окна своей комнаты, ленясь выйти из дома, затем, уже более сердитым голосом, – из сада. Девочка не беспокоилась, что ее застигнут в конюшне, убежище было слишком неожиданным для узколобой мисс Брук. Отчаявшись найти воспитанницу среди разросшихся кустов, гувернантка вернулась в дом в надежде, что негодница прячется где-нибудь внутри, скорее всего неподалеку от библиотеки.
Сара мысленно сопровождала гувернантку в ее поисках и едва ли не хихикала, представляя, как мисс Брук с торжествующим видом заглядывает за портьеру или в оконную нишу и разочарованно вздыхает, не обнаружив там непослушную девчонку.
Эти размышления помогли Саре скоротать время, и вскоре топот копыт предвосхитил появление довольного собой Джерома. Еще бы, он хорошо исполнил наказ маленькой мисс, прокатился по деревенской улице на прекрасной лошади и получил несколько одобрительных улыбок от хорошеньких обитательниц маленьких домиков, стоящих вдоль дороги.
– Ну, мисс Сара, я вас обрадую. – По своей простоте Джером не стал тянуть с рассказом и говорить сперва о погоде, а потом уж о делах, как поступил бы джентльмен. – Доктор Стоун приедет через полчаса, самое большее – через час, он уж собирался, когда я с ним простился.
– Я не забуду вашей доброты, Джером, – с достоинством ответила девочка. – Тогда я пойду встречать доктора у ворот, надо объяснить ему, что он должен говорить батюшке.
Джером не стал задерживать малышку, ему не терпелось триумфально явиться в кухню и рассказать прислуге о своей столь приятной прогулке верхом.
Как правило, в нашем обществе встречаются два типа докторов. Первый из них – добродушные толстяки, всегда готовые одним своим жизнерадостным видом вселить в вас надежду на скорое избавление от всех недугов не тем, так другим способом. От такого доктора даже смертный приговор услышать не так страшно, можно быть уверенным, что он сопроводит вас едва ли не до небесных чертогов и будет при этом сыпать анекдотами и уверять, что вы легко отделались по сравнению с вашим соседом, который обречен еще лет на десять-двадцать адских мучений со своим насморком.
Бывают и другие доктора – мрачные, сухопарые фигуры с узким крючковатым носом и всклокоченными бакенбардами. Эти представители своей профессии способны умертвить вас одним тяжелым взглядом холодных водянистых глаз. Если по недомыслию вы не распознали суть этого взгляда, тяжкие вздохи и безнадежное покачивание головой окончательно убедят, что вы не жилец на этом свете.
Как бы ни различались эти два типажа, у них есть одно несомненное сходство: они не позволят вам спокойно умереть в своей постели от настигшей болезни – только лишь от лечения. Исключения из этого правила столь редки и примечательны, что о них стоит поговорить отдельно. Тем более приятно встретить в глуши средней Англии какого-нибудь нетипичного персонажа, а именно таким и был доктор Абрахам Стоун.
Во внешности доктора Стоуна тотчас угадывался второй тип, при этом его манеры оказались явно позаимствованы у первого, а горячее участие к пациентам доктор добавил от себя лично. Его супруга, полная его противоположность с виду, в душе так же была готова творить добро, даже если ее об этом не просили. Именно она, не дослушав пространные речи Джерома, немедленно велела мужу собираться и заставить мистера Мэйвуда отбросить хандру и настроиться на деятельный лад, как и подобает отцу и землевладельцу.
Доктор легко выпрыгнул из своей небольшой открытой коляски, едва только заметил Сару, рассеянно обрывающую плющ, покрывавший въездные ворота.
– Дитя мое, я не ошибусь, если предположу, что вы поджидаете тут мою скромную персону?
Его нарочито веселый голос показался Саре скрывающим жалость, и она безнадежно всхлипнула. Доктор тут же приобнял девочку одной рукой, другой удерживая вожжи.
– А вот так не годится, милая, ничего страшного ведь не случилось?
– Мой отец... – Сара вздохнула – что тут еще объяснять?
– Все так же не хочет вставать со своего дивана и развлекать хорошенькую дочку поездками на пикники и ярмарки, – подхватил доктор.
– Все еще хуже, – Сара неприлично шмыгнула носом. – Он не поднимается с постели... Я очень, очень боюсь, доктор, а вдруг он совсем болен?
– Давайте-ка, мисс, поднимайтесь в повозку и поедем к дому, – скомандовал доктор. – Моя жена передала вам целую корзину спелых вишен, ваши, по ее мнению, совсем одичали.
– Они все же сладкие, – заступилась за честь своего сада девочка, но послушно забралась в коляску.
– Конечно, сладкие, но, я думаю, эти тоже на что-нибудь сгодятся. Попросим вашу кухарку испечь пирог, и даже мистер Мэйвуд не откажется, я думаю, попить с нами чаю, – доктор уселся и направил лошадь по подъездной аллее к широкому крыльцу.
Сара вздохнула – хотелось бы ей, чтобы отец попросил пирога к чаю, но такого не случалось уже много-много месяцев.
В холле мисс Брук громко жаловалась экономке, что никак не может найти мисс Сару. Едва только девочка появилась, гувернантка раскрыла рот, чтобы как следует отчитать провинившуюся, но сразу закрыла его, как только следом за Сарой вошел доктор Стоун. Мисс Брук любила советоваться с ним относительно своего здоровья и каждое воскресенье караулила при выходе из церкви – другого случая повидать доктора ей почти никогда не представлялось.
Но сегодня даже она поняла, что со своими недугами ей следует пока обождать – доктор кратко поздоровался с женщинами, отдал экономке шляпу и попросил мисс Мэйвуд проводить его к ее батюшке. Сара помчалась вверх по лестнице, доктор почти не отставал от нее, а обе почтенные женщины с изумлением уставились друг на друга. Могло ли случиться что-то, чего они не знали? Неужели мистер Мэйвуд заболел, а их никто не предупредил? И когда успел приехать врач?
Все эти вопросы они поспешили обсудить в кухне. Джером предусмотрительно не рассказывал о своем визите к мистеру Стоуну и сейчас наслаждался неведением остальной прислуги.
Сара сидела на обитой потертым бархатом банкетке в коридоре и ждала, когда доктор Стоун осмотрит отца. Доктор торжественно обещал после визита к пациенту поговорить с его дочерью и рассказать, чего он сумел добиться с помощью своего искусства и дара убеждения.
Девочка чувствовала, что мистер Стоун не очень-то поверил в кажущиеся ей такими серьезными симптомы необычного поведения мистера Мэйвуда, и теперь испугалась, что отец просто решил побыть там, где ему будут докучать еще меньше, чем в кабинете, а доктор станет ругать ее за свою напрасную поездку к ним.
Но она могла не опасаться выговора – когда доктор вышел из спальни мистера Мэйвуда, у него был мрачный, едва ли не подавленный вид, а на Сару он посмотрел с нескрываемой жалостью.
Девочка почувствовала, как у нее сразу же замерзли руки, а сонная тишина в коридоре вдруг сделалась пронзительной и жуткой.
– Пройдем в библиотеку, я хотел бы поговорить с вами, мисс Мэйвуд, – доктор, должно быть, заметил испуг бедняжки и заговорил с ней мягко и просто, без обычных шуток и приговорок.
Сара едва поднялась с банкетки, так она была взволнована, и поплелась следом за доктором в пустующую библиотеку.
Врач заботливо поддержал ее под локоть, когда она споткнулась о неровный край ковра, и осторожно усадил на диван. Сам он уселся рядом с девочкой, чтобы постараться усмирить ее неминуемые слезы. Не раз и не два за свои пятьдесят три года доктору Стоуну приходилось сообщать безутешным родственникам о предстоящей им потере, и всякий раз это причиняло ему боль. А говорить такие ужасные вещи маленькой одинокой девочке и вовсе было жестоко и неправильно, но мистер Стоун обещал сказать ей правду, следовало что-то предпринять для ее будущего, пока не стало слишком поздно...
– Дитя мое, я буду честен с вами, – начал он, невольно стремясь как можно скорее покончить с тягостной обязанностью. – Скоро вам предстоит нелегкое испытание, и лучше будет, если вы постараетесь подготовиться...
– Мой отец очень болен? – перебила его Сара. – Я так и думала! Но ведь вы сможете помочь ему, сможете?
Доктор Стоун едва сдержал неожиданную слезу – так отчаянно девочка надеялась на чудо, которое он не мог ей дать.
– Увы, милая моя, это не в моих силах. Его давняя сердечная болезнь не считалась бы опасной, если бы он не потерял желание жить. Тогда хватило бы укрепляющих настоев, прогулок и поездок на курорт. Но ваш отец сам стремится покинуть этот мир, и сердце только служит ему проводником...
Доктор от волнения заговорил как-то витиевато, но девочка уловила общий смысл сказанного. Она уткнулась лицом в колени и жалобно, горько заплакала.
Врач знал, что надо терпеливо переждать этот первый приступ, он вряд ли будет длинным: детская натура не способна сразу же смириться с неизбежным, и через несколько минут малышка начнет цепляться за самые слабые ниточки, лишь бы отвратить неизбежное горе.
Так и случилось: наплакавшись, Сара достала платок, вытерла лицо, высморкалась, не стесняясь доктора, и снова посмотрела на него. «Бедный ребенок, она так добра, что даже не сердится на меня за плохие вести», – подумал мистер Стоун.
– И отец... умрет, как умерла мама? – Она так хотела услышать, что ошибается!
– Я постарался объяснить ему, насколько серьезна болезнь и насколько он не прав, запираясь от вас, мисс Сара, – вместо ответа стал объяснять доктор. – Может быть, он услышал меня, и, если он вернется к вам, его болезнь отступит. Надеяться на чудо никогда не поздно, но надо помнить, что чудеса случаются... гораздо реже, чем мы желали бы.
Доктор неловко закончил фразу, ему не хотелось напрасно расстраивать девочку, но и как ободрить ее, он не знал.
– Я буду много молиться, – серьезно сказала Сара. – Спасибо вам, доктор Стоун! Вы ведь еще придете к нам?
– Разумеется, моя дорогая, я приду завтра, и послезавтра, столько, сколько понадобится. – Врач почувствовал некоторое облегчение – ребенок выдержал удар, а значит, справится и дальше. – И я бы посоветовал вам в присутствии отца выглядеть хорошей девочкой, веселой и беззаботной, как и подобает в ваши годы. Его сейчас опасно расстраивать, а заплаканные глаза и унылый вид – как раз то, что может огорчить его.
– Конечно, сэр, я сделаю все, чтобы ему было хорошо, – Сара как-то разом повзрослела.
Доктор еще немного поговорил с девочкой, ему казалось, что она гораздо больше нуждается в помощи, чем ее отец. Мистеру Мэйвуду уже не в силах помочь никто из людей, только лишь божий промысел, а девочке нужны силы, крепкое здоровье и кто-то, на кого она смогла бы опереться.
Врач решил прислать себе на смену супругу: миссис Стоун не мешало бы навести порядок в этом слегка запущенном доме, а ее решительный вид может заставить мистера Мэйвуда подняться с постели скорее, чем все советы доктора.
Мистер Стоун попрощался с Сарой не раньше, чем убедился, что она способна вести себя разумно, и оставил девочку расстроенной, но хотя бы не заходящейся в рыданиях.
Мистер Мэйвуд поверг в изумление прислугу и собственную дочь тем, что не только вышел к обеду, как ни в чем не бывало, но и оказался в прекрасном настроении, хорошо ел и попросил испечь пирог из вишен. Сара тут же решила, что свершилось чудо, обещанное доктором Стоуном, ведь после его отъезда она до самого обеда молилась о выздоровлении отца.
Все же, присмотревшись, девочка заметила и бледность мистера Мэйвуда, и его утончившиеся пальцы, и то, как его мягкий, ласковый взгляд то и дело становится отрешенным. О выздоровлении после одного только визита врача говорить, конечно же, рано, но девочка так хотела верить, что теперь все будет по-другому.
Ближайшие два месяца укрепили ее надежды. Казалось, мистер Мэйвуд стал совсем другим человеком. Он снова начал интересоваться делами поместья, выписал целую коробку новых книжек для себя и дочери, рассчитал, не без помощи миссис Стоун, нерадивую прислугу, запретил мисс Брук грубо разговаривать с Сарой, даже несколько раз выезжал в гости. И, наконец, проводил с девочкой почти все время! Словом, превратился именно в такого отца, о каком мечталось Саре последние четыре года.
Она была так счастлива, что не замечала, как все более бледным и худым становится его лицо, как все короче и короче делаются их совместные прогулки, превратившиеся, наконец, в долгие беседы в саду, когда оба сидели рядышком на новой скамье или устраивали маленькие пикники под старой вишней.
И уж, конечно, Сара не подозревала, как именно доктору удалось вытащить пациента из его добровольного заточения. Мистер Стоун смог придумать только один действенный способ, принесший успех.
Добросердечному доктору на полчаса пришлось превратиться в суровый голос совести и воззвать к отцовским чувствам мистера Мэйвуда. Врач не стал скрывать, насколько серьезно тот болен, и с намеренной жестокостью укорил его в эгоизме, побуждающем лелеять свое горе и не замечать, как страдает покинутый ребенок и в каком упадке находятся все дела.
– Я поступаю против своих правил, когда говорю вам все это, сэр, – сказал доктор. – Но вы должны, наконец, прозреть. Ваша болезнь зашла слишком далеко, теперь, даже если вы захотите справиться с нею, мое искусство уже бессильно. Что тогда будет с мисс Сарой? Кто воспитает ее без отца и матери?
– Мой добрый друг, вам давно следовало поговорить со мной так откровенно, – ответил мистер Мэйвуд. – Боже, как вы правы! Я мечтал поскорее соединиться со своей дорогой Мэйбелл и так мало думал о Саре!
– То же самое вам многократно говорил викарий, – возразил мистер Стоун. – А мои визиты столь очевидно докучали вам, что я – вероятно, напрасно, – оставил вас в покое.
– Конечно, викарий старался помочь, но он больше упрекал меня в том, что моя вера в Божье милосердие утрачена, и повторял, что я – большой грешник, если молю о смерти. Все это только раздражало меня, ведь он не в силах понять мое горе, и его увещеваний хватало только на два-три дня моей отцовской заботы о бедной девочке. Вы же показали, насколько я приблизился к тому, что казалось избавлением от страданий, и в тот же миг заставили желать совсем другого...
– Я рад, если мне это удалось, сэр, – со вздохом ответил доктор Стоун. – Возможно, просто настало время вам понять, сколь не правы были вы до сих пор в своем стремлении уйти вслед за супругой, противоречащем вере, здравому смыслу и самой человеческой природе. Надеюсь от всей души, что еще не поздно исправить вред, нанесенный вам и вашей дочери этими недостойными сильного человека побуждениями.
В таком духе они проговорили еще четверть часа, но и позже, оставшись в одиночестве, мистер Мэйвуд много думал и заново переживал последние четыре года. Вышел из спальни он совсем другим человеком, намеренным впредь исполнять свои обязанности отца, джентльмена и христианина, но при этом не обольщался призрачной надеждой и втайне от Сары старался, сколько мог, привести в порядок дела и найти того, кто позаботится о девочке впоследствии.
Доктор Стоун, как и обещал, ежедневно навещал Мэйвудов, один или с женой, и с удовлетворением отмечал, как повеселела Сара, заново обретшая отца. В то же время доктор видел, как прогрессирует болезнь, и тревожился о девочке сильнее, чем прежде, – бедняжке заново предстоит пройти весь путь от надежды к отчаянию.
В конце августа Саре исполнилось четырнадцать лет. Отец хотел устроить по этому поводу пышный праздник, ведь его малышка уже превращалась из угловатого подростка в молоденькую девушку, но Сара не привыкла к шумным сборищам, а отношения Мэйвудов с соседями едва-едва начали налаживаться, и общество незнакомых людей пугало ее. Поэтому на праздничный обед были приглашены только доктор с супругой, но и это уже оказался настоящий праздник для Сары, ведь предыдущие четыре дня рождения она встречала только вдвоем с отцом.
Миссис Стоун подарила Саре ее первую изящную шляпку, а мистер Мэйвуд, по ее совету, заказал несколько тканей, чтобы сшить девочке новые наряды: пора уже бедняжке избавиться от поношенных платьев и начать выглядеть как настоящая маленькая леди.
Правда, все эти чудесные ткани так и остались лежать в гардеробе Сары, так как последующие события заставили всех ее друзей позабыть о модистке.
Мистеру Мэйвуду с приходом сырой осенней поры стало хуже, он перестал выходить из дому и опять проводил много времени в кабинете, только теперь с ним вместе находилась Сара, которая то читала отцу книги, то пересказывала прочитанное по-своему, добавляя различные детали и приключения главных героев. Она не всегда была уверена, что отец слышит ее, но не забывала о данном доктору Стоуну обещании не расстраивать отца унылым видом.
– Дитя мое, сегодня я получил письмо от моего кузена, Эндрю Фоскера, он приедет ненадолго погостить у нас, – сказал мистер Мэйвуд.
Сара очень мало слышала об этом кузене, а потому удивилась.
– Но ведь вы немного больны, отец, стоит ли нам сейчас принимать гостей? – заботливо спросила она.
– Мы не виделись уже много лет, и его визит развлечет меня. Сколько я помню, кузен всегда был жизнерадостным, несмотря на множество постигших его ударов судьбы.
– У него неприятности?
– Его отец, муж моей тетки Энн, вложил деньги в какую-то ненадежную компанию, и Эндрю досталось совсем небольшое наследство. Несколько раз и сам Эндрю ввязывался в какие-то концессии с целью поправить дела, но всякий раз неудачно, – объяснил мистер Мэйвуд. – В последние десять лет я мало слышал о нем, знаю только, что он осел в городишке Сент-Клементс где-то на севере, кажется, приобрел там домик и живет уединенно.
– Почему он никогда не приезжал к нам раньше? – удивилась Сара.
– Видишь ли, он несколько раз одалживался у меня, но так и не смог отдать весь долг, – нехотя ответил мистер Мэйвуд. – Думаю, ему неловко приезжать сюда, хотя я давно и думать забыл об этих деньгах.
– Тогда почему все-таки он приезжает теперь? – допытывалась Сара.
– Я пригласил его, дорогая. У нас не так много родни, не стоит терять связь с родственниками только оттого, что они бедны.
Ответ отца вполне удовлетворил девочку, хотя на уме у мистера Мэйвуда было совсем другое.