Меч от Дамокла. Исторический роман. Том II. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке (П. П. Котельников)

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке

.…Служил в лейб-кирасирском полку тихий незаметный поручик Бергер, родом из Курляндии. Случилось так, что назначили того Бергера в караул к сосланному в Соликамск гофмаршалу Ольги Леопольдовны Брауншвейгской Левенвольде

Поручику туда так не хотелось ехать в Богом забытый Соликамск. В этой дыре на Каме нормальному человеку и жить нельзя. Служить там в конвое при ссыльном Левенвольде равно тому, что находиться самому в ссылке. Между ссыльным и конвойным – разница не велика. И пришлось бы Бергеру к «чёрту на куличках» отправляться, если бы господин случай не изволил вмешаться… Служил в одном полку с Бергером подполковник Иван Лопухиным. Весь царский двор знал про любовную связь матери Ивана – Натальи Федоровны – с сосланным Левенвольде. Знали некоторые в лейб-кирасирском полку, в котором служил, в том числе и Бергер об этой связи. Слишком болтливым был подполковник, особенно тогда, когда в подпитии оказывался. От сына услышала Наталья Федоровна про назначение Бергера в Соликамск и решила воспользоваться оказией, чтобы весточку любимому человеку послать. Попросила сына, чтобы он передал на словах через курляндца привет ее милому. «Пусть верит, что помнят его в столице и любят, – передала Лопухина, а потом добавила: – Пусть граф не унывает, а надеется на лучшие времена».

Тихим незаметным был Бергер, но тупым его уж никак не назовешь, если в фразах Натальи Федоровны увидел свое спасение. Вот только как воспользоваться услышанным?» думал поручик. И вспомнил он о том, что граф Лесток, не раз встречаемый в полку Бергером, легко вхож к самой императрице

И пошел он к Лестоку, чтобы «поразмышлять» вместе – что это за «лучшие времена» такие? Не надеются ли Лопухины и их окружение на возвращение трона свергнутому Ивану Антоновичу Брауншвейгскому? Лесток внимательно выслушал курляндца и велел Бергеру вызвать Ивана Лопухина на откровенность и даже в помощь ему нужного человека дал. А тут и праздник к случаю явился и пьянка в вольном доме… У пьяного Лопухина язык и развязался. Бергер сидит, беседует, а за другим столом сидит нужный человек и слово в слово записывает.

Л о п у х и н. – Ныне супротив прежнего времени жизнь не в пример скучнее.

Б е р г е р. – Должна же быть тому какая-нибудь причина?

Л о п у х и н. – Та и есть причина, что ныне веселье никому на ум нейдет. Вот, хоть о себе укажу. При дворе принцессы Анны Леопольдовны был и камер-юнкером в ранге полковника, а ныне определен в подполковники, да и то неведомо куда – в гвардию или армию. Это не обида? Обида мне, что каналья какая-нибудь – Лялин или Сивере в чины произведены из матросов. А сказать тебе, за что? За скверное дело. Ныне, друг любезный, веселится только наша государыня. В Царское Село со всякими непотребными людьми ездит, аглицким пивом напивается, а те.

Б е р г е р. – Действительно, императрица очень весело время проводит.

Л о п у х и н. Императрица! Да знаешь ли ты, что ей и императрицей быть не следовало? Незаконная – раз; другое: фельдмаршал князь Долгоруков сказывал, что в те поры, когда Император Петр II скончался, хотя б и надлежало Елизавету Петровну к наследству допустить, да она беременна была. Теперь она Ивана Антоновича и принцессу Анну Леопольдовну со всем семейством в Риге под караулом держит, а того не знает, что рижский караул очень к принцу и к принцессе склонен и с лейб-компанией потягается. Думаешь, не сладит с тремястами канальями? Прежний караул крепче был, да сделали дело.

Б е р г е р. – Так ты думаешь, что принцу Иоанну Антоновичу…

Л о п у х и н. – Сам увидишь, что через несколько месяцев будет перемена. Недавно мой отец к матери писал, чтобы я не искал ни какой милости у государыни. Мать перестала ко двору ездить, а я был на последнем маскараде и больше не буду.

Б е р г е р. – А принцу Иоанну недолго быть сверженну?

Л о п у х и н. – Недолго!»

Правдой из всего сказанного было лишь то, что все Лопухины действительно были недовольны переворотом и воцарением Императрицы Елизаветы Петровны, что жалели об удалении правительницы Анны Леопольдовны. Все же остальное было просто пьяной болтовней обиженного Ивана Степановича, который позволил себе в недобрый час вслух помечтать о желательном для него повороте российской истории. Он ничего не знал, да и не мог знать, ни о рижском гарнизоне, ни о возможности скорого возвращения малолетнего Императора. Что мог знать молодой двадцати трехлетний молодой человек, далекий от политики? Да только то, что из писем отца присланных, да женских разговоров матери с гостями.

В Соликамск БергерУ так и не пришлось ехать, он теперь был нужен в Петербурге. Да и в кармане серебро зазвенело.

А у Лестока появился первый донос «справедливого человека» – поручика лейб-кирасирского полка Бергера.

Похоже, что у Бергера вкус к доносительству усилился. А подогревался он тем, что отправка в Богом проклятый Соликамск благодаря ему отошла в сторону и всё более становилась туманней, призрачней. Он теперь в Петербурге нужнее становился. Чтобы призрак ссылки, вынужденной несением воинской службы напрочь отошел, решил поручик закрепить уже достигнутое самостоятельным, и опять же несогласованным с Лестоком действием. Для этого он предложил другу своему майору Фалькенбергу принять активное участие в разговоре с Иваном Лопухиным. Обещание поощрения по службе от самой Государыни сделало Фалькенберга сговорчивым – он согласился. Чтобы не вызвать у Лопухина подозрительности, он стал при всяком удобном случае заговаривать с подполковником на эту тему.

22—го июля выдался удачный день, после полудня все трое оказались свободными от несения службы: Бергер, Лопухин, Фалькенберг

– Время раннее, чтобы расходиться по домам… А не сходить ли нам в вольный дом и отведать там по стаканчику-другому вина? – предложил Бергер.

– А почему бы и нет? – согласился Фалькенберг.

– Пошли! – сказал Лопухин поворачивая в сторону Невского

В вольном доме посетителей на этот раз было слишком много, шумно – всё тонуло в дыму…

Лопухин потянул носом, поморщился и сказал:

Сегодня здесь, как в хлеву… Ни поговорить, ни выпить… Пошли ко мне… Вино и водка найдутся.

Поднялись на второй этаж Лопухинского дома – здесь находились две комнаты, занимаемые подполковником.

– Снимайте мундиры, чтобы легче дышалось – предложил гостеприимный хозяин. Пока раздевались, рассаживались, расторопный слуга поставил на стол бутылки с вином и закуски.

Пили не торопясь. Велась беседа. Говорили о пустяках: карты, женщины, дуэли

– Богато живешь, заметил с завистью в голосе Фалькенберг, окидывая взглядом обстановку комнаты – У нас, в Курляндии, жизнь поскромнее будет…

– Да разве это – богатство? – качнул головой Лопухин и потянулся к вину.

– Ты, наверное, настоящего богатства и не видел, – продолжал он, сделав несколько глотков, – знал бы ты, как прежде Лопухины жили… Мы род свой от косожского князя Редеди ведем, В глубокой старине род наш переплелся с корнями от самого Рюрика идущими… Слышал когда-нибудь о Рюрике?.. Не слышал… а жаль!.. Рюрик был первым князем на землях русских. По родовитости мы выше Романовых… Вот только общипали род наш, как курицу. Царь Петр Алексеевич, на моей бабке женатый, первый кровь роду нашему пустил. А потом бабье правление пришло… Вокруг комарьём подлые люди вьются… Вчера по вантам матросом бегал, теперь в чинах больших ходят, графами становятся. В ущерб старинным боярским и княжеским родам! То тут отщипнут у Лопуховых, то там.. Во время правления внука царя Петра Первого род наш подниматься стал – всё ж родная кровь Лопухиных в нём бурлила. Но кроткой была жизнь его… – При Анне Леопольдовне я камер-юнкером, полковником. А теперь – подполковником не знаю чего?..

Подполковник глубоко вздохнул и снова потянулся рукою к стакану с вином – Снова – бабье правление… Когда оно, черт возьми, кончится. Настоящий император где-то в заключении томится а тут… Подполковник замолчал, потом поднялся в полный рост, суставами похрустывая.

Да, – сказал Лупухин со вздохом, взяв руку бутылку и встряхнув ее, Из бутылки вылилось незначительное количество бардового цвета жидкости – вино кончилось…

– Эта беда поправима, – заметил Бергер,, – стоит только нам всем пойти ко мне, Пара бутылок «венгерского» у меня найдется.

Наняли извозчика и весело покатили на Большой Васильевский остров. У Бергера под «венгерское» разговор продолжился.

– Два фельдмаршала в правительстве императрицы, да и те глупы – продолжал разглагольствовать здорово подпивший подполковник, в кружку которого Бергер не забывал подливать так, чтобы она пустой не была. – Управители нынешние все до одного негодные – это не то, что прежние были Остерман и Левольд… Только одного умного можно найти в окружении Елизаветы – Лесток, проворная бестия, «ловкая каналья»! Доведут они балами, да танцами Россию до полного разорения. Но, даст Бог всё скоро к лучшему переменится.

– Иван Степанович, милостивый государь, неужели можно надеяться на освобождение из заточения принца Иоанна? – воскликнул Фалькенберг

– Не принца, а законного Государя нашего Иоанна Шестого, – перебил майора Лопухин. – скоро придёт и сядет на престол монарх наш законный. И в том будет ему помогать король прусский. Наши тоже против Государя ружья не подымут.

Фалькенберг с иронией в голосе спросил:

– И когда придёт тому перемена?.. И буде в силе большой Иван Степанович, вспомнит ли он тогда о бедном майоре Матеусе Фалькенберге-?

Не замечая язвительной иронии в вопросе, Лопухин отвечал:

– Падение придет скоро, а о друзьях я всегда помню.

– А к кому обратиться большому, чтоб заранее забежать?

Не знаю. Слышал, что маркиз Ботта императору Иоанну – слуга и доброжелатель..

На следующий день И Бергер и Фалькенберг о разговоре том донесли Лестоку, а тот повез их с собою в царский дворец, где они в присутствии императрицы Елизаветы повторили свой донос

Лесток получил указание императрицы начать аресты и допросы.

А на улицах Санкт-Петербурга 21-го июня 1743 года задвигались отряды гвардейцев и кирасир. Для жителей столицы это был грозный сигнал – улицы заметно опустели, и столица притихла.., Горожанам были хорошо знакомы события годичной давности, когда на улицах хватали людей и тащили в Тайную канцелярию. Причиной иому оказался заговор против императрицы Елизаветы. Организаторами его оказались камер-лакей Александр Турчанинов, прапорщик Преображенского полка Петр Квашнн и сержант Измайловскго полка Иван Сновидов. Три человека, невысоких чинов и званий решили возвратить и посадить на престол императора Ивана Антоновича. И не следует умалять их возможностей. Квашнин говорил Турчанинову, что им подобрана группа из шести десятков гвардейцев. И Сновидов говорил о шестидесяти. Был у них и план действий: «…ночным временем прийти к дворцу и, захватив караул, войти в покои Ея императорского величества и Его императорского высочества и умертвить, а затем арестовать лейб-компанию, а кто из них будет противиться, – колоть до смерти».

«Слава богу, пронесло!» – говорили облегчённо петербуржцы, поняв, что Тайная канцелярия оставили их своим вниманием