Како
Обагренный своей и вражеской кровью Харальд-конунг стоял под прицелом финских стрел на палубе дромона. Высоко в бездонном небе над ним парила прекрасная валькирия. Она ждала, когда настанет черед славнейшему воину отправиться на пир к Одину, где ему было уготовлено место средь лучших.
Харальд ее не видел. Он был жив, хотя, конечно, почти условно жив. Стрелки уже мысленно прочертили линии, по которым ринутся на врага их стрелы. Десятки стальных наконечников уже видели себя вонзающимися в человеческую плоть.
Но вдруг валькирия с немыслимой высоты оглянулась в ту сторону, куда постепенно опускалось закатное солнце, и, улыбнувшись, растаяла в воздухе.
Внизу пока ничего видно не было, но над морем раздался низкий трубный глас. Так могло бы реветь титаническое морское чудовище. Однако о чудовище никто не подумал. И финнам, и викингу хорошо известен был этот звук: голос огромного деревянного лура, сигнальной трубы. Как раз такая была на корабле Харальда.
К месту битвы стремительно приближался драккар. Финские лодки как сдуло. Так осенний ураган уносит палую листву.
Харальду было почти все равно. Противник поменялся – что ж, он будет сражаться дальше, пока есть силы. Меч очертил в воздухе восьмерку. Воин развернулся в направлении новой опасности.
Харальд не поверил своим глазам. Он узнал бы этот корабль и из тысячи. Это был его, его драккар!
И тут из глубокой раны на правом боку вылилась та последняя капля крови, благодаря которой конунг еще держался на ногах. Он упал навзничь.
Перед глазами открылось необыкновенно глубокое синее небо, в величавом спокойствии плыли облака, летала чайка. Валькирии не было.
– Значит, еще не время, – прошептал Харальд и потерял сознание.
Забытье продолжалось гораздо дольше, чем в прошлый раз. Битва забрала у конунга слишком много сил, слишком много крови. Слишком удивителен был ее финал.
Забытье продолжалось дольше, зато пробуждение от него было для израненного викинга гораздо приятней. Первое, что увидел Харальд, когда отрыл глаза, были склонившиеся над ним улыбающееся лицо старого друга Эйнара и озабоченное – Архимеда.
– Силен ты спать, Харальд, – усмехнулся хевдинг.
– Вот, попей-ка отвар. – Грек протянул плошку с ароматной жидкостью.
– Опять хочешь, чтобы я превратился в медузу?
– Смотрите-ка, он уже шутит! Ты теперь и так как медуза.
– Значит, скоро оклемается.
– Да, пусть пока поваляется. Шутка ли – один против целого войска.
– Да, герой…
Харальлд отпил из плошки. И снова погрузился в забытье. Точнее, это было уже не забытье, а сон. Почти здоровый.
Следующее пробуждение произошло тогда, когда дромон в сопровождении драккара входил в устье Невы. Конунг смог уже сесть. Теперь ему хотелось расспросить: как получилось, что полыхающий драккар воскрес, как птица Феникс из пепла?
– Эйнар, – позвал Харальд, – помоги мне подняться на палубу.
– Лежал бы пока еще. Архимед говорит, рана еще не зажила.
– Да мне бы воздуха свежего глотнуть да на небо посмотреть. Я будто всю жизнь в этой конуре сижу.
– Прошла всего неделя.
– Как неделя? Но за неделю можно было пройти всю Балтику!
– За неделю можно много чего сделать, и мы сделали. Давай, в самом деле, я тебя подниму наверх – посмотришь.
Первое, что увидел конунг, когда вышел на палубу дромона, были улыбающиеся лица дружинников. Его верные товарищи сидели рядами на свежеструганых скамейках и занимались своим привычным делом – гребли. Они шумно приветствовали своего вождя. Но откуда на дромоне взялись весла? Оказалось, после бурной встречи капитаны стали обсуждать план дальнейших действий.
Эйнар-хевдинг собирался забрать Харальда и продолжить путь в Гарды, то есть на Русь. Но Архимед воспротивился. Он заявил, что оставить раненого без лечебной помощи в таком состоянии равнозначно тому, чтобы убить его. По его словам, должно было пройти не меньше месяца, чтобы конунга можно было без особой опасности перенести с дромона на драккар. Ждать целый месяц Эйнар не мог. До Киева было еще далеко, и он намеревался добраться туда до холодов. Архимед был бы не прочь совершить путешествие вместе с викингами – любознательность его не знала пределов. Но возникала проблема чисто технического свойства – греческий корабль мог ходить только под парусом.
Решение, впрочем, нашлось довольно быстро. Если нужны весла, так нужно их сделать! В принципе, обычный византийский дромон – это парусно-гребное судно. Модель, сконструированная Архимедом, не предполагала весел, но в целом-то они были вполне уместны.
Корабли были отведены в тихую бухту, и норвежцы под руководством своего хевдинга и византийца занялась переделкой. Получилось отлично. Дромон Архимеда был небольшим и вполне мог приводиться в движение шестью парами гребцов. Таким образом, даже сильно уменьшившийся после памятной битвы отряд Харальда мог обслуживать оба корабля.
Конунг вдохнул свежий ветер, в котором запах моря переплетался с лесными запахами, доносившимися с близкого уже берега.
– Эйнар, как тебе удалось спасти корабль?
– Да, в общем, чудом. На наше счастье, если помнишь, мы шли на веслах. Парус был спущен и не пострадал от огня. Мы вовремя догадались накрыть пламя, и оно задохнулось.
– Единственно правильное решение, – отозвался Архимед. – Ни водой, ни даже песком этот огонь не затушить.
– Конечно, – продолжал старый Эйнар, – все сильно обуглилось. Мачта устояла, но поднимать парус мы не решились. Шли на веслах. Поэтому догнали вас не сразу. Мы жаждали отомстить за тебя, Харальд.
Между тем маленькая флотилия вошла в Неву. Течение усилилось. Дружине приходилось налегать на весла. Работа предстояла трудная.
Пройдя Невские пороги, флотилия вошла в Ладожское озеро, которое в те времена называлось озером Нево. Безграничным простором и волнами озеро почти не отличается от моря, но вода в нем пресная. С направлением движения было сложно. Если Балтику Харальд знал как свои пять пальцев, то в запутанном озерном и речном пути в столицу Ярицлейва-конунга было не обойтись без провожатого. Да и запасы провизии нуждались в пополнении. Решено было найти селение и попытаться запастись там всем необходимым.
– Вести себя тихо, людей не обижать, – напутствовал конунг своих норвежцев, – нам в этой стране жить какое-то время. А то знаю я вас, головорезов. Чтобы мирно! Нам главное – получить службу. Тогда все будет.
Драккар двигался вдоль береговой линии, дромон следовал за ним на некотором отдалении.
Наконец среди берегового леса Эйнар заметил дымки. Корабли были поставлены на якорь. На воду спустили ялик, и Харальд, Эйнар и Архимед в сопровождении шести викингов высадились на поросший травкой берег.
Небольшой поселок, стоявший на возвышенности шагах в двухстах от берега, был, судя по всему, рыбацким. На берегу лежало несколько плоскодонок, на жердях сушились сети. Жили его обитатели небогато: ветхие избы и несколько полуземлянок с крышами из дерна. Прямо тут же, у поселка, был разбит небольшой огородик, за которым виднелось хлебное поле. Людей видно не было. То ли отправились на промысел, то ли попрятались, завидев грозный драккар и вооруженных людей. Харальд совсем было отчаялся найти в поселке живую душу, как вдруг заприметил человека, спящего на завалинке землянки. Рядом с ним дремал огромный мохнатый пес.
– Посмотри, Эйнар, день, а этот русский спит как сурок.
– По-моему, он просто выпил меда, и выпил досыта – вот, смотри, пустой жбан. – Эйнар подтолкнул посудину носком сапога.
Пес приподнял голову и, едва обнажив клыки, зарычал. Но рык у него вышел какой-то совсем ленивый. А его хозяин и вовсе не пошевелился – продолжал спать.
– Вот поселок, повезло нам! Нет ни души, и единственный живой человек – какой-то пьяный лодырь.
– Что это еще за свинья меня попрекает? – произнес человек на чистейшем норвежском, разлепляя глаза. – Иди-ка ты в Хельхейм, сам лодырь!
Запах, который шел от него, не оставлял ни малейшего сомнения в справедливости предположения, высказанного хевдингом.
– Оказывается, славянский язык похож на наш, удивительное дело, Эйнар! – воскликнул конунг.
– Что-то я в этом сомневаюсь, – заметил Архимед. – Я знаю болгарский, это славянский язык. У него с норвежским мало общего. Быть может, этот ммм… нетрезвый человек выучил ваш язык, как сделал это я?
– Что-то я сомневаюсь, этот лодырь не похож на ученого.
– Хватит уже обзывать меня лодырем, проходимцы! – Местный наконец сел и мутными глазами посмотрел на путников. Собака тоже уселась и принялась что есть силы выкусывать блох.
– Хорошо, – ответил Харальд, – скажи, откуда ты знаешь норвежский и куда девались все люди?
– Не слишком ли ты много спрашиваешь для гостя?
– Я же не спрашиваю, не слишком ли ты пьян.
– Пьян? Да, пьян. Но разве на пиру у Одина воины трезвее?
– Я пока не знаю, крепки ли напитки у конунга конунгов, но надеюсь узнать. А если ты и дальше будешь отвечать в том же духе, то буквально вот сейчас отправишься в Хельхейм, туда, откуда возврата нет и куда ты только что посылал меня. Там пива не подают!
Харальд выразительно потер гарду меча.
– Ла-а-адно, – примирительно протянул быстро трезвеющий незнакомец. – Сегодня я в самом деле нехорошо себя чувствую и не могу предложить тебе честного поединка. Поэтому отвечаю по порядку.
Язык его еще слегка заплетался, но в целом незнакомец после демонстрации меча выглядел приободрившимся.
– Норвежский я знаю потому, что ему меня выучили моя мать и мой отец. У нас в Нурлане других языков не знают.
– Так ты норвежец?
– Да. Меня зовут Улоф, местные переделали мое имя и кличут Уло́вом, что означает «добыча рыбака». А я и не против. Рыбак я, кстати, неплохой.
– И немного хвастун, так? Где люди?
– Да люди-то все по делам разошлись. Кто на охоту, что за рыбой уплыл.
– А чего же ты тут валяешься?
– Должен же кто-то в поселке остаться, а то мало ли какой норвежский конунг забредет… Ты ведь конунг, я правильно догадался?
– Правильно.
– О да, славного конунга сразу по повадке видать.
– Сам-то ты как тут очутился? И почему одет как славянин?
– О, это давняя история. Я ходил на драккарах Эйрика-ярла, сына Хакона Могучего.
– Но Эйрик-ярл умер давно.
– Так это и было давно. Я был совсем молод. Эйрик грабил Ладогу, а я попался в плен. С тех пор и живу тут.
– А почему не вернулся назад?
– Да зачем? Мне и тут было неплохо. Ходил с купцами за товаром. Семью завел. Потом жена меня выгнала. Купцы тоже перестали нанимать.
– Почему?
– Видишь ли, у меня было мало шансов попасть на пир к Одину, а владычица Хель, как ты правильно заметил, не нальет мне. Вот я и решил насытиться, пока по этому свету хожу. Чего ждать-то?
– И то правда.
– Тут вот на старости лет прижился. Люди добрые – жалко им меня стало. Даже вот домик пустующий выделили. Потом пес этот ко мне прибился. Славный пес. Я назвал его Дружок, что на местном языке значит «Маленький друг».
– Не очень-то он у тебя маленький. Размером почти с теленка.
– Да, теперь он стал взрослым, вымахал. А сначала был таким маленьким кусочком меха. Ничего, еды всем хватает. Я местных жителей нашим хитростям нурландским выучил. Рыба-то, она везде рыба. Хоть в Нурланде, хоть здесь. Там, конечно, и повкусней была, и пожирней, а тут речная – не такая вкусная. Но тоже, если нажарить, да с пивом…
– Вкусно рассказываешь.
– Эйнар, – обратился Харальд к хевдингу, – нам этого Улофа сам бог послал. Он знает местность и покажет нам дорогу.
– А с чего это ты взял, конунг, что я с тобой поеду? Мне и тут неплохо живется.
– Поверь, Улоф, у меня тебе будет житься не хуже.
Старый рыбак вскинул голову, встряхнулся, расправил плечи и, махнув рукой, решительно встал:
– Ладно. Ох, как давно я не слыхал родной норвежской речи! Я ведь на самом деле викинг хоть куда. Обожди-ка минутку.
Улоф вскочил и метнулся в землянку. Несколько минут оттуда доносился грохот и смесь самых страшных русских и норвежских ругательств. Потом показалась довольная физиономия бывшего викинга. На голове его красовался ржавый шлем, а в руках был боевой топор.
– Ну вот, славный конунг, твой отряд пополнился бравым уроженцем Нурланда. Как тебя зовут-то?
– Харальд Сигурдссон.
– Отлично! Я снова в строю.
– Я рад, Улоф. Мне нужны смелые воины. Но не поможешь ли ты для начала пополнить наши запасы провизии?
– О, не проблема! Я все устрою.
Когда вечером обитатели поселка вернулись домой, тревоги их не было предела. Грозные боевые суда, стоявшие у берега, и вооруженные люди, расхаживавшие между домов, не сулили ничего хорошего. Однако деваться некуда, не убегать же от родного дома.
Первым к конунгу подошел седобородый староста, опиравшийся на посох.
– Будь здоров, воевода. Судя по всему, ты в этом отряде наибольший. Надеюсь, вы пришли с миром. Вижу, вам мое приглашение не особенно нужно, но все-таки приглашаю быть у нас гостем и принять угощение.
Харальд принял как можно более торжественный вид и показал, что он не только мечом махать горазд, но и речи произносить умеет по-королевски. Харальд говорил, а Улоф переводил.
– Досточтимый староста сего прекрасного селения, я, Харальд-конунг, вождь дружины храбрых викингов, пришел на твою землю с добром. Мы пришли как гости и надеемся на твое гостеприимство. В знак добрых намерений прими от нас в подарок серебряную гривну и этот прекрасный боевой топор.
Староста не менее торжественно поклонился и держал ответную речь, по которой было видно, что хоть правил он всего лишь маленьким поселком, но мог бы с тем же успехом править и целой страной.
Вечером был устроен пир. Команда драккара и дромона высадилась на берег, оставив на борту часовых. Сначала мужчины рыбацкого поселка смотрели на них с некоторым недоверием, и в их лицах читалась готовность в случае чего схватиться за топоры и вилы. Но морские волки вели себя смирно. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что грабить в поселке совершенно нечего. Под большим вопросом была сама возможность пира. Тридцать шесть здоровых мужчин могли уничтожить запасы хозяев на год вперед. Но тут всех выручил сын старейшины, сумевший добыть двух кабанов.
Мясо для пира было обеспечено. Кабаньи туши жарились на вертелах, меды разливались по глиняным кружкам. После первых здравиц лед был сломан и общение пошло более свободно.
Была, конечно, еще одна опасность. За время долгого путешествия норвежцы изголодались по женской ласке. Во избежание конфликтов жены, девушки и девочки были отведены в специальное укрытие в лесу. Укрытие было обустроено на случай всякой опасности, пришедшей с воды. Найти дорогу к нему мог только знающий человек. Остались только женщины, потерявшие мужей и готовые угостить заезжих молодцов не только жареной свининой. Пусть это не покажется читателю странным. Нравы в те далекие времена еще были весьма свободными. Освежить родовую кровь с помощью достойного человека считалось вполне нормальным делом. Норвежцы были как на подбор дюжие хлопцы. Спустя девять месяцев жители поселка вспоминали о них с улыбками: на свет появилось несколько голубоглазых младенцев, которых тут же прозвали мурмашами. Многие под этими прозвищами прожили всю жизнь.
Наутро после пира Харальд еще раз одарил радушных хозяев подарками. В доброй встрече ему виделся удачный знак. Видя, что рыбаки почти полностью опустошили свои запасы, он постарался возместить им их затраты.
Погрузились на корабль. Улоф плакал, когда его ноги коснулись палубы драккара. Он тут же занял скамью справа по борту и взялся за весло:
– Таким было когда-то мое место на драккаре Эйрика. Славный конунг, дозволь, это будет мое место, будто и не было этих тридцати лет?
– Драккар принадлежит мне, но место принадлежит тому, кто на нем сидит. Спрашивай у хозяина.
Хозяином оказался тот самый молодой лучник Улоф, который точным ударом повредил механизм дромона. Он с легкостью уступил свое место тезке:
– Место это привыкло к тому, что на нем сидит Улоф, ему не придется отвыкать. А я рад уступить старшему товарищу. Хотелось бы мне в его годы иметь такую же твердую руку и веселый нрав.