I век. Сите
Колыбель Цезаря
– Вы выходите на следующей остановке? – робко интересуется хрупкая дама и слегка подталкивает меня к выходу, боясь пропустить свою станцию…
Вагон метро останавливается с металлическим скрипом. На следующей? Почему бы нет? Остров Сите, колыбель Парижа – лучшего места для начала путешествия не придумаешь. Пожалуй, не случайно этот остров действительно имеет форму колыбели… Сущность столицы находится здесь. «Голова, сердце и хребет Парижа», – так писал об острове летописец Ги де Базош в XII веке.
Станция сконструирована как колодец в недрах города: мы с вами находимся на глубине 20 метров ниже уровня Сены. Подобно Жюлю Верну в его «Путешествии к центру Земли», у меня есть ощущение, что можно повернуть время вспять, вернуться к истокам. Но чтобы оказаться под землей, мне не нужно спускаться по кратеру вулкана или опускаться под воду на борту «Наутилуса»… У меня есть метро!
Хрупкая дама следует за мной, а я спешу преодолеть нескончаемую лестницу, перепрыгивая через две ступеньки, и наконец выхожу на свет. Дама отстает. Снаружи я наскакиваю на рахитичный кипарис в кадке, пытаюсь его обойти и оказываюсь напротив оливкового дерева, но без олив… Ага! Вот он, южный след, тонкий отголосок итальянского ландшафта, я приближаюсь к цели.
Цветочный рынок будто вгрызается и наползает на выход из метро. Такое ощущение, что природа и прошлое отчаянно искали способ восстановить каждый свои права. На самом деле видимая победа природы иллюзорна: слева – бесконечный поток машин спускается по бульвару Сен-Мишель (boulevard Saint-Michel), справа – такая же автомобильная масса движется в другом направлении вверх, по улице Сен-Жак (rue Saint-Jacques).
У меня такое ощущение, что я нахожусь в центре перекрестка. Искусственная улица Лютес (rue de Lutèce) агонизирует: она зажата между двумя жизненными артериями города и окружена строгими фасадами особняков XIX века и дорогими административными зданиями барона Османа. Я побыстрее прохожу эту улицу, чтобы за цветочным рынком выйти к спокойным коричневатым водам Сены…
Еще несколько шагов – и я на набережной. Вдали выстроились зеленые ларьки букинистов… Я ныряю туда с пристрастием, но через какое-то время выныриваю из этих старых книг по истории моего любимого города. Париж – это моя жена, в любом случае Париж – это город-женщина! Андре Бретон, основоположник французского сюрреализма, выразил это в своем сочинении «Надя. Женщина, преобразовавшаяся в книгу»: треугольник площади Дофина (la place Dauphine) – это лоно совершенной формы, исконная матрица, из нее родилось всё… Я хочу пережить это рождение вновь.
А что, если нет рокота автомобилей? Если испарились серые фасады зданий? Если берега Сены вновь дикие, заросшие растениями, с топкими болотами, а весь остров покрыт кустарником?
701 год от основания Рима, 52 год до Рождества Христова – на острове Сите еще ничего нет… Никаких упоминаний о Лютеции до Юлия Цезаря, который кратко пишет о городе в «Записках о Галльской войне»: «Лютеция, поселение паризиев, расположено на острове реки Сены». Несомненно, описание это несколько размыто. На самом деле проконсул проводит в этих местах только один день. Он больше озабочен тем, чтобы принять участие в собрании галльских вождей, чем посещать окрестности города. Когда приходит время Цезарю писать свои записки, город паризиев он упоминает понаслышке, основываясь на слухах и плохо составленных военных отчетах. Он повторяет услышанное от своих легионеров, они, в свою очередь, дают неточные и расплывчатые описания.
Действительно, там, где вы ожидаете найти большой город паризиев, ничего не существует. Более того, будущий остров Сите разделен на шесть или семь островков, где можно видеть небольшой храм и несколько округлых лачуг с крышами из камыша, немногочисленные рыбаки не спеша бросают сети в воду… За рекой, по правому берегу, на восток тянутся болота и густые леса. По левому берегу неизменные болота где-то вдалеке заканчиваются скалистыми выступами. В далеком будущем эти скалы назовут горой Сент-Женевьев (montagne Sainte-Geneviève).
Чтобы найти огромное галльское поселение, необходимо следовать по реке… В эту эпоху река – единственный путь сообщения. Надо дождаться римлян, чтобы увидеть прокладку больших дорог на суше. А пока забирайтесь на борт лодки, так полюбившейся галлам: легкий хрупкий ялик из сплетенных веток скользит по волнам.
Лодка – транспортное средство, оставшееся в наследство с доисторических времен. Вполне естественно, что первыми свидетельствами оседлого образа жизни в период неолита (пять тысяч лет до нашей эры) являются пироги, обнаруженные на месте современной деревни Берси (Bercy) – протоколыбели Парижа! Сегодня эти древние лодки представлены в святилище парижской истории – музее Карнавале (musée Carnavalet).
Для того чтобы найти настоящую галльскую Лютецию, необходимо проследовать по руслу Сены пять или шесть лье, около 30 километров. Там река изгибается так, что образует практически замкнутый круг, – какому-то проходящему римлянину это вполне могло показаться островом… И вот в этой-то огромной излучине простирается город со своей суетной жизнью. Самый настоящий город с улицами, кварталами ремесленников, жилыми секторами и портом. Добро пожаловать в Лютецию! Или, если выражаться более точно на галльском языке, добро пожаловать в Лукотекию – это название такое же неясное и размытое, как и место агломерации… Но все решает Цезарь. Он называет город Лютецией, соединив латинское слово lutum – «грязь» с галльским словом luto – «топкое болото». Город, возникший на болоте… Термин идеально подходит к ситуации.
Племя, живущее на берегах, приходит в эти места с севера и процветает благодаря реке. Для них река – это богиня Секвана, способная излечивать больных. Именно она дает имя водам, протекающим вдоль Лютеции. Река – настоящее богатство: это важный путь сообщения, это рыба и вода, которые кормят и поят обитателей и скот, к тому же воду жители активно используют для выращивания пшеницы. Кроме того, местные монеты из золота – самые красивые в Галлии: на лицевой стороне изображен Аполлон, на реверсе – галопирующая лошадь. Немного дальше, за городом, простираются плодородные поля, обеспечивающие процветание паризиев. Среди них есть фермеры, животноводы, кузнецы и лесорубы.
В течение столетий ученые утверждали, что Лютеция находилась на острове Сите… Однако небольшая деталь мешает утверждать это наверняка: сколько бы раскопок не проводилось, никаких следов галльского города найти не могут.
«Ба! – говорят тогда седые головы. – Да это потому, что галлы строили из камыша и соломы… Все исчезло во времена набегов, войн и миграции населения».
Что правда, то правда. Остров настолько часто разрушали, восстанавливали вновь, перестраивали, что все первоначальные следы давно стерлись. А если мы посмотрим на последнюю великую перекройку города бароном Османом в XIX веке, когда он буквально стер с лица земли старый Сите, то поймем, что от прошлого вряд ли что-то могло остаться. Одно можно сказать наверняка: чтобы попасть в сквер Вер-Галан (square du Vert-Galant), вы спускаетесь по ступеням на семь метров и оказываетесь на глубине времен паризиев… Семь метров – высота двух тысяч лет!
Ничего так и не было обнаружено? Не спешите! Для того чтобы наладить автомобильное движение в городе, возникла необходимость построить супердорогу. Вскоре А86 нарисовала большую окружность, огибая столицу… И бинго! В 2003 году во время раскопок, которые велись при строительстве дороги, обнаружили остатки важного и процветающего галльского поселения под городом… Нантер (Nanterre)! Здесь есть всё: дома, улицы, колодцы, порт и даже захоронения.
Среди домов археологи обнаружили открытое пространство, окруженное рвами и заборами. Наличие там вертела для жарки и вилки для вынимания мяса из котла сделало возможным предположить, что это место использовалось для совместных пиршеств. Расположение Лютеции Нантерской в изгибе реки недалеко от города Женвилье (Gennevilliers) – по сравнению с настоящим изгиб был намного более выражен в те времена – отвечает двум требованиям: географическая безопасность обеспечивается рекой и холмом Мон-Валерьен (mont Valérien), а двойной доступ к воде становится источником обогащения и удобной точкой товарного обмена. Придется признать, что наше сердце паризиев страдает от такого расклада: первая Лютеция похоронена под городом Нантер!
Племя кваризиев, кельтов-рудокопов, стало в этих местах в третьем веке до нашей эры паризиями, изменив кельтское «к» на галльское «п». До момента поселения в этих местах племя много плавало взад-вперед на лодках, именно поэтому их происхождение путается с историями и легендами других племен. В погоне за сенсацией о своих предках потомки простых рыбаков и скромных каменобойцев облекут свою родословную в самые разнообразные костюмы и маски…
Так паризии становятся потомками Исиды, богини Древнего Египта, или детьми Париса, троянского принца и младшего сына царя Приама… Этот мифический герой увез с собой жену Менелая, что послужило поводом для развязывания страшной войны между греками и Троей. Парис избегает ударов ревнивого мужа только благодаря богине Афродите, которая прячет своего любимца в густом облаке.
Но Троя была разрушена. Елена вернулась к Менелаю, с кем ее в свое время разлучили, а Парис переместился на берега Сены… где и дал начало новому народу. Красивая легенда, ни на чем не основанная, но позволяющая потомкам паризиев на законных основаниях заявлять о своем престижном божественном происхождении.
Людовик IX Святой в XIII веке всячески способствует распространению этого мифа, популярного на протяжении всего правления Капетингов… «Наша цивилизация родилась не из группы странствующих кельтов, мы имеем такую же благородную родословную, как и римляне», – любит повторять король франков. Но на тот момент именно римляне – самые могущественные, это они насаждают свою культуру и язык, это они используют легенды и мифы, чтобы оправдать свои претензии на господство в мире. Нет, римляне – это не остатки какого-то индоевропейского племени, заселившего будущую территорию Италии в VIII веке до нашей эры. «Мы, – уверяют они, – происходим из расы богов и героев».
Ранее подобное утверждение читаем у Гомера в поэмах «Илиада» и «Одиссея», где таким же образом узаконивалось превосходство греков над другими средиземноморскими народами. По той же схеме действовал и Вергилий, написавший «Энеиду» в I веке до нашей эры. Этот эпос – почти полная калька с произведения его прославленного предшественника, за тем лишь исключением, что герои эпоса – не греки, а троянцы, а точнее, один троянец – Эней, сын богини Афродиты. После падения Трои он бежит, чтобы основать Рим. Вместе с ним спасается его сын Юл – не кто иной, как предок Цезаря (Юлий – это фамилия человека более известного нам по своему прозвищу Цезарь). Цезарь, потомок богов, может претендовать на владение миром.
В 52 году до нашей эры римские войска собираются напасть на скромных паризиев и захватить их территории на берегах Сены… Это галльское племя совершает ошибку, решив присоединиться одним из первых к некоему Верцингеторигу, вождю племени арвернов, объединившему галльские народы против захватчиков. Юлий Цезарь, желая усмирить эти окраины империи, посылает на берега Сены своего лучшего полководца Тита Лабиена.
Римский легат выступает во главе четырех легионов и отряда кавалерии. В Лютеции начинается паника! Как противостоять такой грозной силе? Из города Медиоланум Аулеркорум – сегодняшний Эврё (Évreux) – спешно прибывает пожилой вождь паризиев, которого все уважительно называют Камюложен, что значит «сын Камула», кельтского бога войны. С таким боевым именем славный воин уж точно должен обеспечить безопасность города. В любом случае жители единодушно доверяют ему свою судьбу: он придумает, как организовать отпор и оттеснить врага.
Но на что способен этот добрый старик? Он поставлен во главе крошечной, плохо обученной армии, чьи солдаты, хоть и храбрецы, но мало эффективны в бою, они готовы сражаться полуголыми до пояса, но вооружены парой топоров и тяжелыми мечами, выкованными из плохого металла…
Лабиен и его легионеры неумолимо наступают. Камюложен все еще верит в свою счастливую звезду и готовится к обороне. Однако римлян ожидают не в самом городе, а на окраине, в специальных укреплениях, выстроенных посреди топкого болота, окружающего Лютецию.
Уже очень скоро Лабиен стоит напротив импровизированного лагеря галлов. Столкновение неминуемо. Римляне чрезвычайно дисциплинированны, в медных касках и латах, наступают плотными рядами.
Но эти легионеры привыкли сражаться на твердой земле. На этой огромной равнине, где почва уходит из-под ног, привычная тактика боя нарушается. Неожиданное перемещение пластов воды и земли быстро расстраивает армию. Здесь застревают лодки и тонут люди! Кавалерия и вовсе остается вне игры: лошади увязают в грязи.
Что до галлов, то они чувствуют себя на этом поле, как рыбы в воде… Они бросаются на вражеские войска, а гордым воинам Рима трудно защищаться от этой беспорядочной стаи местных жителей. До наступления ночи многих римлян истребляют, а стоячие воды болот окрашиваются в красный цвет. Лабиен понимает, что не в состоянии заставить солдат двигаться вперед. В конце концов звучит долгий жалобный звук горна, сигнализируя отступление.
Лютеция ликует! Город спасен, думают они. Враг отходит, надеются они. Со своей стороны полный ярости Лабиен желает отомстить этим неукротимым галлам и решает двигаться вдоль берегов Сены. Он планирует атаковать Мелтоседум (сейчас этот город называется Мелен – Melun), расположенный в углублении меандра реки.
В городе фактически нет защитников: все мужское население вступило в войско Камюложена в Лютеции… Какая ничтожная победа легионеров! Хорошо обученные солдаты вступают в противоборство с горсткой женщин и стариков, вышедших защищать город практически голыми руками.
То, что происходит, нельзя назвать настоящей битвой. Нет порывистых столкновений и храброй борьбы, есть только реки крови от безудержного побоища – жителям режут горло и протыкают грудь. Римляне идут, накалывая на копья всех, кто пытается сопротивляться новому порядку, грабят запасы пшеницы, опрокидывают алтари божеств, громят дома богатых жителей. Потом они уходят, оставив опустошенный город.
Но Лабиен жаждет реванша. Он не позволит себе предстать перед Цезарем с печатью позора от поражения. Ночью он собирает офицеров в шатре и произносит пафосную речь, достойную римского генерала:
– Нам не от кого ждать помощи и подкрепления, только мы и наши четыре легиона растопчут и уничтожат галлов и захватят Лютецию. Мы победим варваров во имя славы империи, и Рим увенчает вас лавровыми венками…
Тотчас же в римском лагере бьют в набат. Войска растягиваются по правому берегу Сены. Обойдя болотистую трясину, они идут на север, проходят изгиб Сены, в котором располагается Лютеция, сразу же резко поворачивают на юг и оказываются напротив города. В это же время небольшой римской флотилии из пятидесяти судов удается подплыть по реке выше столицы паризиев.
Еще до появления врага выжившие участники резни в Мелтоседуме, растрепанные и перепуганные, являются к Камюложену:
– Римляне повернули назад, они возвращаются в Лютецию…
Чтобы избежать окружения, Камюложен решает сжечь город и мосты, а самим подняться по Сене, по левому берегу.
– Поджигайте ваши дома, сожгите два моста, река богини Секваны защитит нас! – приказывает он.
Ранним утром от Лютеции, покинутой ее жителями, остается только огромная гора пепла. Красивые дома – еще вчера они спокойно возвышались на берегу Сены – лежат в руинах. Уничтожены извилистые улочки, бежавшие вдоль скромных глиняных лачуг. Стерты с лица земли хлебные магазины и винные лавки, поднимавшиеся вверх по холму.
В этот зловещий рассвет подготавливается финальное сражение, чтобы овладеть городом, которого уже больше не существует. Вождь галлов и когорты его воинов поднимаются вверх по Сене, призывая на помощь Камула – бога, вооруженного пикой и щитом, обладающего невероятной силой, мастера войны и насильственной смерти.
Для галлов умереть за родину – это самая прекрасная смерть, и они идут в бой, полные решимости отдать себя в жертву кровавому аппетиту ужасного Камула. Что до римлян, то они стоят на пути галлов. Легионеры взывают к помощи Марса, их бога войны, но у них нет никакого желания пасть сегодня на поле боя. Они хотят сделать все от них зависящее, чтобы одержать победу и получить за нее заслуженную награду.
Римляне догоняют галлов на равнине Гаранелла (plaine de Garanella) на берегу Сены… Гаранелла (несомненно, от слова «garenne» – садок для кроликов) – небольшой участок земли, где в счастливые времена охотились на кроликов, диких кабанов и оленей. Но теперь там начинается совсем другая охота, от нее сотрясаются даже небеса. Тысячи людей сталкиваются в жутком ближнем бою.
Зловещий свист стрел и дротиков, кажется, рассекает воздух. Римские пехотинцы мечут свои жуткие копья, а кавалерия с высоты лошадей выпускает из луков тучи смертоносных стрел, которые впиваются в строй воинов и косят галлов целыми рядами.
Каждая попытка достигает цели. В некоторых воителей вонзается по нескольку стрел, и они валятся на землю, ощетинившись ядовитыми жалами. Процесс идет беспрерывно, плотный поток стрел на несколько мгновений сдерживает паризиев, но затем, вдохновленные смертью, живые снова идут в наступление, безразличные к своей судьбе. Сотни мужчин продолжают падать, как будто на них проливается смертоносный дождь.
Старый Камюложен с мечом в руке подбадривает людей, восклицая, что они должны умереть во имя Камула… В какой-то момент галлам удается прорвать ряды римлян: защищенные большими щитами, они разбивают стройные каре врага. И вот уже римляне дрогнули и отступают.
Но вдруг один римский легион, развернув знамена, появляется из глубины равнины… Четыре тысячи наемников, находящихся в резерве, собираются напасть на галлов с тыла. Отступление невозможно. Шок чудовищен, кровопролитие жуткое. Тяжелые галльские мечи ломаются о римские клинки, более легкие и лучше выкованные. Кровь течет и орошает землю, протяжный стон раненых поднимается над равниной Гаранелла…
С обеих сторон люди бьются с одинаковой решимостью, чтобы умереть за родную землю… или получить жалованье. Поэтому паризии не бегут – что толку в праздном выживании? И когда заходит солнце, равнина сплошь усеяна тысячами сплетенных между собой трупов. Сам Камюложен находит свою смерть в этом решающем бою. За Лютецию, которой уже не существует…
Равнина Гаранелла стала коммуной Гренель (la commune de Grenelle) и была присоединена к Парижу во время Второй империи. Но римляне, потрясенные доблестью галлов в обороне, назвали это место Марсовым полем (Champ de Mars). Это точное место, где произошло сражение легионеров Лабиена и солдат Камюложена. Марсово поле… поле войны.
Намного позже на том самом месте, где лежат останки вождя галлов и его солдат, построили Эйфелеву башню (la tour Eiffel)… как курган памяти этим воинам. Парижане равнодушно приходят сюда подремать в воскресенье и не подозревают, что они находятся на земле, которая больше двадцати столетий назад поглотила кости паризиев, принесших своему народу великую жертву.
Спустя несколько месяцев после пожара, погубившего первую Лютецию, происходит решающее сражение между войсками Юлия Цезаря и Верцингеторига. В самый разгар лета проконсул со своими шестью легионами идет на север для того, чтобы воссоединиться с победившим Лабиеном. Вождь галлов со своей кавалерией нападает на римлян, но немецкие наемники, пришедшие помочь войскам империи, оттесняют галлов.
Без сомнения, Верцингеториг укрепляется лагерем в Бургундии (Bourgogne), на высотах Алезии (Alésia). С ним располагается внушительная армия, к которой примкнули восемь тысяч воинов-паризиев. Дюжина римских легионов осаждает город, но по численности нападавших меньше, чем осажденных. Таким образом, римлянам приходится на время отступить. Однако это не мешает им осуществить планомерную осаду города, лишив галлов продовольствия, и построить вокруг оппидума двойную линию фортификационных сооружений.
Пока лето клонится к закату, армия галлов пополняется. Под покровом ночи эти новые силы решаются на прорыв осады. Сражение длится до рассвета, но нападавшим не удается прорвать линию вражеских укреплений. В это же время другая галльская армия предпринимает попытку нападения на главный штаб римлян, во время этого штурма Верцингеториг со своими людьми покидает город. Под ожесточенным натиском нападения римляне дрогнули. Цезарь посылает на подмогу новые войска, и в итоге атаку галлов удается подавить. Начинается паника. Те галлы, которым не выпал шанс умереть на поле боя, выбирают бегство. Римские всадники нагоняют их и беспощадно истребляют. Все кончено. Верцингеториг выезжает из лагеря на коне, чтобы сдаться Цезарю… Три года спустя вождя арвернов задушат в подвале римской тюрьмы.
Так Галлия стала галло-римской, а римляне поспешили восстановить Лютецию. Но почему бы не выбрать другую территорию, а не этот же самый изгиб Сены? Почему бы не поискать место, более удобное для защиты? Реальный остров на реке, например. Действительно, всего в нескольких шагах от Марсова поля, на котором Лабиен одержал победу, находятся несколько небольших островков. На самом большом из них воздвигнут скромный храм галльским богам: Смертиосу – защитнику домашних животных, Эзусу – демиургу лесов… Над этой смиренной постройкой парят сотни чаек. Это кричащее молочное облако иногда пикирует вниз, чтобы схватить несколько крошек из подаяний, оставленных верующими.
Галлы Лютеции, поощряемые победившими римлянами, объединяются около этого храма, места поклонения и веры. Островки, которые очень скоро были связаны между собой мостами, уже рисуют контур нового города… Вот каким образом на этой забытой посреди реки земляной косе появляется Лютеция – галло-римский город, который впоследствии станет островом Сите (Cité).
Как и прежде, паризии живут здесь на реке и рекой, способствующей их обогащению. Новые жители Лютеции берут пошлину с путешественников, если те хотят перейти через мост или проехать под ним на лодке. Лютеция, таким образом, становится городом-мостом, пунктом, где можно перебраться через Сену. Намного позже девиз Парижа «Fluctuat nec mergitur», что в переводе с латинского означает «Плавает, но не тонет», станет наследием этой изначальной и необходимой связи с рекой.
В I веке нашей эры вокруг небольшого острова обозначаются символы земной и божественной власти: на западе строится укрепленный дворец, штаб-квартира римской власти; на востоке – культовое место паризиев. Храм же Лютеции расширяется, украшается и открывает свои двери для богов римского Пантеона, таким образом две культуры перемешиваются… Именно на Сене построен первый важный памятник города. Братия neates, то есть лодочников-корабельщиков, речных купцов, которые занимаются организацией судоходства, дают обет и в соответствии с ним сооружают особую опору для здания; эта колонна высотой пять метров состоит из четырех кубических блоков с барельефами галльских божеств Кернунноса, Смертиоса, Эзуса, а также двух римских богов – Вулкана и Юпитера… Именно богу богов и императору Тиберию, правящему с 14 до 37 год, написано посвящение на столпе корабельщиков: «Тиберию Цезарю Августу и Юпитеру, самым достойным, самым великим, братия лодочников земель паризиев на деньги коммуны воздвигла сей памятник». Отныне галло-римская цивилизация запечатлена в камне.
Лютеция закрепляется на этом месте навсегда. Наша история Парижа может начаться в тот самый момент, когда человек по имени Иисус подготавливается перезапустить маятник времени как будто для того, чтобы издалека отпраздновать это рождение…
В 1711 году во время строительных работ по сооружению клироса в кафедральном соборе Парижской Богоматери (cathédrale Notre-Dame de Paris) в кладке двух стен рабочие обнаружили этот древний памятник. После реставрации с 1999 по 2003 год колонна заняла место в экспозиции музея Клюни (musée de Cluny).
Святое место остается святым вне зависимости от верования… Совсем не случайно это произведение зодчества найдено под собором Парижской Богоматери. И вполне закономерно, что собор остается самым важным местом для парижских католиков: в этой самой точке на острове Сите храмы, возведенные галлами для приношений богам, стали сначала галло-римскими, а затем христианскими.