Чуклинов А. Е.
Теоретико-методологические основания моделирования процессов принятия политических решений
Теория принятия политических решений является сравнительно молодой отраслью политической науки, в силу чего механизмы моделирования в рамках данной предметной плоскости нуждаются во всестороннем теоретико-методологическом исследовании. При этом было бы заблуждением считать, что на протяжении столетий ученых не волновали проблемы функционирования механизмов выработки и реализации решений в области государственного властвования и управления.
На богатую «родословную» теории принятия политических решений указывают как зарубежные, так и отечественные специалисты в области политического знания. Именно а рамках истории политико-правовой мысли, начиная с самых древнейших времен, поступательно формировалась методология анализа и моделирования управленческих решений вообще и политических в частности.
Используя цивилизационный подход, можно заключить, что уже древние научные школы вплотную подошли к конструированию своего рода исследовательских парадигм в предметном поле теории принятия политических решений.
Так, древневосточные мудрецы всячески пытались выстроить тренды управленческих процессов, опираясь на достижения этики и аксиологии. На первое место среди детерминант властно-политической деятельности здесь выходят такие понятия, как «добродетельность побуждений», «нравственность правителей», «добропорядочность подданных». «Если править с помощью закона, улаживать, наказывая, то народ остережется, но не будет знать стыда. Если править на основе добродетели, улаживать по ритуалу, народ не только устыдится, но и выразит покорность», – выражал уверенность Конфуций [1].
Политические решения, таким образом, рассматривались сквозь призму оценки моральных последствий их реализации. Фактически политико-правовые учения Древнего Востока предвосхитили актуализацию теории категорического императива, причем применительно не только к социально-политическому участию индивидов, но и к процессу выработки управленческих решений субъектами политической власти.
Между тем, древневосточная традиция вовсе не умаляла значения собственно административных методов в управлении государством. «Правитель, опираясь на указ, распоряжается народом, а народ на основе указа служит правителю. То, что провозглашает указ, соблюдается народом. То, что отвергает указ, отвергает и народ». Такое утверждение содержится в книге китайского мыслителя Ли Гоу «План успокоения народа» [2]. Это высказывание позволяет сделать ввод о том, что та теоретико-методологическая модель, которую в современной науке называют формально-юридической парадигмой, была не чужда системе политического знания стран Древнего Востока.
Античная цивилизация, в свою очередь, демонстрирует нам весьма прагматичный взгляд на проблему моделирования процесса принятия политических решений. Согласно аристотелевской традиции для прогностической деятельности большой утилитарный интерес представляет исследование не столько внутренних побудительных мотивов тех субъектов, которые принимают решения (в том числе и решения властные), сколько сам субъектный состав властвующих [3]. Именно от количественных и качественных характеристик данного состава, как считает Аристотель, зависит степень эффективности принимаемых управленческих решений. «Решение всего круга дел может быть поручено либо всем гражданам, либо части их, или же решение некоторых дел может быть предоставлено всему составу гражданства, а решение других – части его» [4].
В основе процесса принятия политических решений, согласно теории Аристотеля, лежат не столько морально-этические факторы (хотя их Стагирит, как известно, не сбрасывал со счетов, трактуя политику как «общее благо»), сколько рассудительность и осознанный выбор. Благодаря суждениям великого афинского философа, в системе политического знания античной цивилизации возникает методологическое направление, валоризирующее идею рациональности в процессе моделирования управленческой деятельности и прогнозирования ее последствий.
В результате античных мыслителей интересовали проблемы формально-юридического закрепления оптимальных властно-управленческих моделей. Ученые Древней Греции и Рима довольно близко подошли к пониманию того, что процедура принятия наиболее значимых политических решений, формализующихся в законах, должна иметь четкое легальное (говоря современным языком, конституционное) закрепление. И если древневосточных мудрецов волновали нравственно-поведенческие аспекты властвования, то их античных коллег больше занимали его институциональные и рационально-легальные составляющие.
Эти две порой противостоящие, порой противоборствующие, а временами соприкасающиеся парадигмы и стали определяющими в развитии теоретических взглядов на механизмы моделирования процесса принятия политических решений вплоть до XX столетия.
ХХ век, в свою очередь, стал мощным трамплином для формирования традиций полипарадигмальности и интердисциплинарности в сфере гуманитарного знания. И примечательным здесь стало то, что наряду с методологической конфронтацией стали наблюдаться диаметрально противоположные тенденции: нередко в рамках одной парадигмы происходила имплементация методологических приемов других парадигм, направлений и даже наук и научных дисциплин [5]. Так происходило становление новых теоретических школ в широком предметном поле социально-политического знания. В контексте совершающихся методологических революций осуществлялась интеграция различных фрагментов знания о механизмах принятия политических решений, что в результате и привело к конституированию автономного теоретического направления, именуемого «теорией принятия политических решений».
В современной политологии сформировалась методологическая позиция, согласно которой «отправной точкой» в становлении прогностической составляющей теории принятия политических решений принято считать работы Г. Лассуэлла7 и Г. Саймона [6], изначально направленные на содействие институциализации системы политического знания в США.
«Мы можем представить политико-управленческие науки в качестве дисциплин, имеющих отношение к объяснению процесса принятия решений и исполнения решений, а также как к аккумулированию данных и их интерпретации, обеспечивающих решение соответствующих политических проблем в определенный период», – высказывал мнение Г. Лассуэлл [7]. При этом Лассуэлл утверждал, что политические исследования второй половины ХХ в. постепенно приобретают дуалистический характер. С одной стороны, они требуют от ученного всестороннего теоретического анализа универсальных политических процессов, протекающих в рамках политических систем, а с другой, заставляют исследователей формулировать постулаты, которые могут быть полезны в процессе практического принятия и исполнения решений.
Примечателен тот факт, что Лассуэлл и Саймон считаются родоначальниками двух взаимодополняющих методологических направлений в рамках так называемого «когнитивного» подхода в сфере моделирования процессов принятия политических решений. Суть данного подхода заключается в актуализации собственно интеллектуальной, гносеологической деятельности, посредством которой и конструируются потенциальные модели результатов государственного властвования и администрирования. Однако, если Лассуэлл настаивал на приоритетном значении иррациональных, психологических детерминант, учет которых необходим в политической прогностике, то Саймон предлагал делать акцент на «ограниченной рациональности», то есть на утилитарных, прагматичных действиях организационных структур. «Мы можем представить себе административные организации в виде фабрик по производству информации», – утверждал Саймон [9]. Таким образом в рамках теории принятия политических решений синтезировались методологические достижения бихевиоризма и прагматизма.
Параллельно с концептуальным оформлением базовых положений теоретического направления, именуемого в США «policy sciences», происходила актуализация проблемного поля теории государственного администрирования (public administration).
Именно данная теория, называемая зачастую «политическим менеджментом», обращала максимально пристальное внимание на моделирование процессов принятия политических решений, причем с учетом и политико-коммуникационной, и формально-юридической составляющей. Теория государственного администрирования с самого начала была призвана раскрыть сущность, характер и механизм взаимосвязи политической системы общества с другими системными образованиями в рамках конкретного социума. В качестве конечных результатов такого рода взаимодействия политическим менеджментом рассматривались государственные решения, в силу чего процессам их моделирования, разработки, принятия и реализации уделялось огромное внимание.
Однако не следует связывать становление теории политических решений исключительно с постулатами политического менеджмента. Феномен политического решения с развитием политической науки и практики становится своего рода цементирующим элементом для всех областей политического знания. Постепенно становится устойчивой традицией через политическое решение определять функциональное предназначение базового для политологии явления – института политической власти.
«Мы определяем власть как способность принимать и навязывать решения, которые обязательны для соответствующих коллективов и их членов, поскольку их статусы подпадают под обязательства, предполагаемые такими решениями», – утверждал Т. Парсонс [10]. Таким образом, во второй половине XX в. политическое решение начинает рассматриваться целым рядом ученых как системообразующая доминанта политики, требующая доскональной теоретико-методологической проработки [11].
В силу такого методологического подхода все уровни политической науки так или иначе оказались объективно вынужденными обращаться в рамках своего предметного поля к разработке и развитию теории политических решений, конструированию наиболее эффективных и продуктивных методов моделирования и прогнозирования в данной области.
Так, политическая философия и политическая теория все чаще ставят своей целью рассмотрение первичных механизмов политического властвования, которые выступают в качестве базисных детерминант процесса принятия политических решений. Одним из основных понятий политической теории в данной плоскости во второй половине XX в. становится понятие целеполагания.
О целесообразности (или целеполагании) как основе политической науки говорили еще Аристотель, Н. Макиавелли, Г. Гроций и др. Парадигма, рассматривающая процесс принятия политических решений как мыслительную деятельность и прикладную науку, направленную на достижение общего блага, восходит своими корнями еще к античной традиции. Однако только с развитием прагматизма и утилитаризма была выведена проблема четкой взаимосвязи между конкретными целями, стоящими перед политической системой, результатами деятельности данной системы (то есть политическими решениями) и внутренними механизмами реализации политической системой своих функций (то есть разработкой политических решений в соответствии с экспекциями иных социальных систем).
Теория международных отношений и теория национальной политики в условиях социально-политической нестабильности современности и «постсовременности» с неизбежным постоянством выводят на первый план проблему эффективности отдельно взятых политических решений, принимаемых конкретными правительствами в ситуации политического дисбаланса. Политическое решение теоретиками международных отношений и национальной политики рассматривается преимущественно в качестве технологического механизма снятия политических противоречий. Одним из базовых теоретико-методологических оснований в данной области являются корпоративизм и неокорпоративизм, апеллирующие к механизмам представительства в процессе моделирования властно-управленческой деятельности. «Корпоративизм можно определить как систему представительства интересов, в которой основные составляющие организованы в ограниченное число отдельных, обязательных, неконкурирующих, иерархически упорядоченных и функционально дифференцированных категорий, признанных и зарегистрированных государством и наделенных представительской монополией внутри этой категории в обмен на осуществление контроля за отбором лидеров и выражение требований и поддержки» [12].
Наука государственного права, которая в западной традиции прочно обосновалась в предметном поле политологии, скрупулезно рассматривает формально-юридические основания принятия политических решений, закрепленные в конституционном законодательстве тех или иных государств. Особое внимание здесь уделяется вопросам теории и практики законодательной деятельности, без учета особенностей которой невозможен процесс моделирования конструктивных политических решений. При этом закон рассматривался не только как разновидность нормативно-правового акта, что является типичным для концепции юридического нормативизма, но и как материальная форма политического решения, что, в свою очередь, характерно для теории структурного функционализма, концепции солидаризма и философии прагматизма.
Сравнительная политология, первоначально призванная осуществлять сопоставительный анализ разнопорядковых и однопорядковых политических институтов макроуровня (то есть отдельных государств), к 80-м гг. XX в. все большее внимание обращает на коммуникативные процессы, развивающиеся в рамках конкретных политических систем (то есть на микроуровне). Статус доминирующей методологической основы сравнительной политологии в конце ХХ в. приобретает неоинституционализм. Главной задачей компаративистики, в конечном счете, становится поиск оптимальных и эффективных механизмов принятия политических решений субъектами политической коммуникации. Целью решений в этом случае является достижение положительного эквилибриума, то есть такого положения политических акторов в конкретной ситуации, которое при определенных оговорках и погрешностях является наиболее благополучным не для отдельных участников взаимодействия, а для всех без исключения.
В итоге теория политических решений объективно сформировалась на стыке различных методологических направлений, школ и уровней политического знания. В силу этого характерными чертами моделирования и прогнозирования в данной области стали полипарадигмальность, комплексность и системность.
Совокупность этих черт подразумевает недопустимость в процессе построения моделей принятия политических решений методологического господства институционализма или бихевиоризма, юридического нормативизма или компаративистики. Речь может идти только об объективно обоснованном доминировании того или иного методологического подхода в исследовании различных граней феномена политического решения. Теория политических решений, механизмы моделирования данного процесса представляются обоснованными и имеющими прикладное значение только в результате комплексного исследования политического властвования и управления вообще и механизмов принятия конкретных управленческих решений в частности.
Однако любое комплексное исследование является результатом творческой переработки существующих на данный момент методологических течений, направлений, парадигм и школ. Теория политических решений не является исключением из общего правила. Прикладной комплексный анализ процесса выработки управленческих решений в конкретной политической ситуации основывается на достижениях различных подходов и направлений, которые и составляют структуру той отрасли политического знания, которую мы называем «теорией принятия политических решений».
Между тем, в политической науке к началу XXI в. не сложилось единства взглядов на внутреннюю структуру теории принятия политических решений, в силу чего механизмы моделирования и прогнозирования нередко носили стохастический характер. Несмотря на то, что большинство теоретико-методологических направлений в данной предметной плоскости либо уже конституировались, либо находятся на стадии методологической формализации, вопрос об их интегрировании в более крупные теоретико-методологические образования того или иного уровня остается открытым. Причиной проблемности внутренней дифференциации теории принятия политических решений, на наш взгляд, является недостаточная проработанность критериальной базы. Четко артикулированная система предметно-методологических критериев позволила бы не только аргументировано определить системную принадлежность подотраслей и институтов в рамках теории принятия политических решений, но и выстроить их в некую иерархию в соответствии со спецификой предметной плоскости. В такой ситуации моделирование процессов принятия политических решений приобрело бы более формализованный и структурированный характер, а его результаты были бы гораздо более прогнозируемы.
Тем не менее, определенная договоренность в отношении внутреннего структурирования теории принятия политических решений в науке все-таки существует. Большинство исследователей склоняются к тому, что систематизацию отраслей и институтов знания в пределах теории принятия политических решений имеет смысл осуществлять на основе двух конкурирующих подходов: нормативного и поведенческого [13].
А. А. Дегтярев [14] предлагает расширить понимание обоих подходов за счет наполнения их методологическими достижениями целого ряда смежных наук (экономики, правоведения, философии, психологии и др.) и называет их соответственно нормативно-прескриптивным и дескриптивно-экспликативным. Кроме того, в политической науке существует утверждение, что на предложенную методологическую схему может быть наложена другая матрица, в соответствии с которой все концепции в рамках теории принятия политических решений могут быть объединены в две группы: холистские (моноагрегатные) и полиагрегатные [15]. Первую прогностически-моделирующую матрицу условно можно назвать мотивационной, вторую – кибернетической.
Специфика мотивационной матрицы состоит в том, что процесс принятия политических решений рассматривается через призму субстанциональных детерминант, совокупность которых в значительной степени обусловливает не только процесс разработки и принятия политических решений, но и эффективность механизмов их последующей реализации.
Сама совокупность детерминант, от которых зависит и процессуальная, и материальная сторона принятия политических решений, представлена факторами, как минимум, двух типов.
Первый тип – факторы телеологические или идеально-типические. Суть их заключается в том, что они, являясь побудительным мотивом для разработки и принятия конкретного политического решения, могут быть не материализованы ни в виде актуальных социальных ожиданий, ни в качестве корпоративных властных интересов. Телеологические детерминанты выступают в качестве формально-определенного ориентира, идеального типа, который в конкретной социально-политической ситуации конструируется субъектами, принимающими политические решения, с целью определения оптимальных векторов последующих властных действий. При этом планируемые властные действия могут не коррелироваться с артикулированными или ожидаемыми социальными экспекциями. К управленческим действиям такого рода в современной российской политической практике можно, на наш взгляд, отнести реформу образования (включая введение «болонской» системы), установление традиций «преемственности» государственной власти, фактический отказ от честных и прозрачных выборов и т. п.
Процесс принятия политических решений с учетом действия телеологических детерминант выступает в качестве достаточно технологичного производства знания (причем далеко не всегда достоверного) о наиболее эффективных путях расширенного воспроизводства политической системы и транслировании этого знания в политико-правовую плоскость. С точки зрения нормативно-прескриптивного подхода, основной задачей теории принятия политических решений становится «изучение процессов, благодаря которым и происходит собственно воспроизводство и развитие человеческого общества и самих людей, а именно процессов и систем принятия решений, систем анализа и проектирования, а также механизмов комплексной поддержки и интеллектуального обеспечения принятия этих самых решений», – считает один из ярких представителей данного подхода И. Дрор [17].
В большинстве случаев нормативно-прескриптивный подход акцентирует внимание на количественном анализе эффективности альтернативных политических решений и их соответствия тому нормативному образцу, который был создан на одной из начальных стадий решения конкретной проблемы. Как следствие процесс разработки и принятия политических решений сублимируется в технологию конструирования «матрицы предпочтений» [17], которая и становится основным источником информации для лица, принимающего решения. Политическое решение с этих методологических позиций рассматривается как «процесс поэтапного установления приоритетов» [18]. Политика же в целом трактуется как последовательность действий, которые сочетаются с описанием реальности и созданием идеального типа политико-управленческого действия [19]. Развернутая дефиниция категории, данная с указанных методологических позиций, может выглядеть следующим образом.
«Политическое решение – это комплексный и иерархизированный процесс целедостижения, формируемый посредством соизмерения, согласования и реализации целей на основе интеграции и кооперации совместной деятельности управляющих и управляемых» [20].
Вторая группа детерминант, наличествующих в процессе принятия политических решений – это эмпирико-социальные факторы. В отличие от факторов телеологических, отражающих стремления и намерения субъектов, принимающих политические решения, эмпирико-социальные факторы являют собой те побудительные сигналы, которые аккумулируются на входе в политическую систему. Они могут артикулироваться соответствующими общественными группами или «привратниками» (по Д. Истону) или же они могут быть выявлены по инициативе лиц, ответственных за принятие властных решений и состояние политической системы в целом.
Дескриптивно-экспликативный подход в теории принятия политических решений нацелен именно на исследование эмпирико-социальных факторов, сочетая при этом достижения количественного и качественного анализа. Данный подход рождается на стыке методологических достижений гуманитарного знания в целом, в отличие от нормативного подхода, который склонен к оперированию методами «наук о должном» (по Г. Кельзену), пренебрегая теоретической базой «наук о сущем». Как следствие дескриптивно-экспликативный подход раскрывает и феномен политического решения, и базисные механизмы его моделирования, разработки и принятия с высокой долей адекватности. Само политическое решение в методологических рамках данного направления трактуется как «результат выбора, предписание к действию, анализ альтернатив» [21], как форма специфического взаимодействия людей, которую невозможно объяснить и описать сугубо рациональными и количественными методами.
С определенной долей условности иллюстрацией действия эмпирико-социальных факторов в политическом процессе мы можем признать решение государственного руководства о «либерализации» политической системы России в 2012 г., что отчасти стало результатом массового недовольства и давления со стороны общества и политической оппозиции.
Специфику кибернетической матрицы можно свести к тому, что в ее методологических рамках основное внимание уделяется анализу управленческой деятельности конкретных субъектов политической власти. Субъектный состав лиц, отвечающих за принятие политических решений, и является основной причиной теоретического спора в рамках кибернетического направления. Фактически дискуссия ведется вокруг ответа на вопрос: является система «агентов», наделенных легальным правом вырабатывать властные императивные решения, системой монистической, дуалистической или плюралистической [22].
Данный спор не является надуманным, как это может показаться на первый взгляд. Речь здесь идет о том, можно ли считать делимым суверенное право государства принимать решения, обладающие нормативным характером. Всю совокупность суждений по данному вопросу условно можно разделить на две группы, которые и символизируют собой два теоретико-методологических направления в пределах кибернетической матрицы.
Первое направление – монистическое. Его представители [23] склонны к трактовке государственно-управленческой системы как организационной целостности. Исследование моделей государственного властвования и администрирования ведется в рамках данного направления по пути соотношения итогов практического моделирования с актуальными и верифицируемыми постулатами политической теории. Для концепций монистического толка характерно приоритетное обращение к методологии «старого институционализма», рационализма, утилитаризма и прагматизма. Среди конституированных концептуальных систем данного направления принято выделять, прежде всего, концепцию организационного институционализма и концепцию ограниченной рациональности. При всем различии данных двух школ их объединяет тот факт, что государственно-управленческая система рассматривается в них в качестве целостного образования, возглавляющего деятельность административных организаций, связанную со сбором и производством управленческой информации [24]. Подобное властное образование отличается строгой иерархичностью, которая позволяет нейтрализовать внутренние противоречия и конфликты и способствует сохранению корпоративной ресурсной базы, интеллектуального и информационного потенциала, идейных и духовных основ. Все достижения политической системы, как считают представители данного направления, связаны с монолитностью государственного суверенитета, обеспечивающей эффективность процесса принятия политических решений. Транслирование права участия в разработке и принятии решений управленческого характера отдельным подразделениям, функционирующим в рамках политической системы, является всего лишь техническим актом, содействующим повышению эффективности и конструктивности государственного менеджмента.
Сторонники плюралистического направления [25] в рамках концепций инкрементализма, бихевиорализма, всеобщей рациональности, групповой репрезентативности [26] и др. развивали идею о «распыленности» управленческих функций в условиях развитой демократии, о невозможности сбалансированного государственного администрирования посредством некоего синдиката, монополизировавшего функцию принятия политических решений.
Неопределенно множественный характер субъектов, принимающих политические решения, с позиций плюралистического направления есть объективная данность, абсолютно соответствующая социально-политической реальности современности. В разработке и принятии политических решений неизбежно принимают участие не только субъекты политической власти различного уровня, но и группы давления, специалисты-эксперты и, наконец, отдельные граждане. Говоря о теоретико-методологических потребностях второй половины XX в., И. Дрор писал: «Если в чем и есть нужда, так это в модели, которая отражала бы реальность, будучи при этом направлена на ее совершенствование, и которую можно приложить к принятию государственных решений, ориентируясь на максимальное усилие в выполнении правильного политического курса» [27].
Рассмотренные теоретико-методологические матрицы при наложении их друг на друга позволяют судить о чрезвычайной сложности, многогранности и многоаспектности концептуальной базы теории принятия политических решений. Ни для кого не секрет, что система теоретических взглядов на предметную плоскость теории политических решений формировалась на протяжении целого ряда этапов, каждый из которых был отражением соответствующих социально-политических реалий. Каждая концепция может быть охарактеризована как объективно ангажированная своим политическим временем. Поэтому к каждой из них могут быть предъявлены достаточно серьезные претензии. Поэтому неудивительно, что в конце XX в. ученые пришли к пониманию реальной и потенциальной конструктивности комплексного подхода в теории принятия политических решений. «Комплексная концепция управленческих решений характеризуется всесторонним учетом всех аспектов, а также рациональным использованием логического мышления и интуиции субъекта управления, математических выводов и вычислительных средств при формировании и выборе решения» [28].
Конец ознакомительного фрагмента.