Феномен политического: антропологизм versus нормативизм?
А. Е. Чуклинов
Понятие «политическое» можно отнести к одним из самых дискуссионных в современной политической науке. Связано это с тем, что оно зачастую воспринимается с позиций политического номинализма, то есть трактуется как некий абстрактный конструкт, своего рода «фикция», символизирующая политический порядок в целом и относящаяся к категории ноуменов. С другой стороны, существует точка зрения, сформировавшаяся в рамках политического эссенциализма, согласно которой политическое является результатом объективирования различного рода социально-политических взаимодействий, в силу чего априори относится к разряду реальностей (феноменов), обладающих целым комплексом онтологических признаков. Так или иначе, но понять природу политического – значит понять особенности взаимоотношений между политикой и человеком, политикой и властью, политикой и государством, установить «субъектобъектные» и «субъект-субъектные» связи в политике.
В силу крайней неоднозначности понятия «политическое», в науке сложился целый ряд теоретических оснований, на базе которых ведется исследование этого явления. При всей противоречивости и оппозиционности существующих подходов они, в разной степени пересекаясь друг с другом, формируют, в конечном счете, относительно целостное методологическое пространство, в рамках которого и выкристаллизовывается комплексное понимание политического, необходимое для полноценного анализа существующих реалий. В этой связи представляет интерес трактовка политического с позиций двух подходов, находящихся на разных полюсах методологического спектра, но так или иначе затрагивающих общую проблематику – вопрос о нормативных основаниях мира политического. Этими подходами являются антропологизм и нормативизм.
Антропологизм в политической науке делает акцент на «человеческом измерении» мира политического, благодаря чему политика рассматривается не столько в качестве директивного механизма управления, сколько в качестве пространства социальной коммуникации, основанного на самоуправленческих началах. С позиций политического антропологизма, никакие исторически устойчивые формы и способы существования человека не возникают в результате произвольного желания отдельных лиц или групп. Все они являются своеобразными ответами на вызовы времени, изменение обстоятельств и условий жизнедеятельности социума. Так произошло и с миром политического, сформировавшимся в результате пересечения целого ряда разнонаправленных тенденций в развитии общества.
Современный политический антропологизм в процессе конструирования теории политического в значительной мере опирается на аристотелевскую трактовку политики, в основе которой лежит целый ряд методологических положений:
• о человеке как мере всех вещей;
• о гражданине, который участвует в суде и народном собрании;
• о коллективной судьбе свободных граждан полиса;
• о «середине» как мере всего сущего;
• об обладании нравственной добродетелью;
• о следовании принципу политической справедливости как основному регулятору полисной жизни;
• о принципе участия граждан в управлении и другое.
С позиций политического антропологизма, социальная жизнь представляет собой процесс постоянного взаимодействия людей и их объединений, преследующих свои интересы и цели, а потому неизбежно конкурирующих друг с другом. На начальных стадиях развития человечества такая конкуренция поддерживалась в основном механизмами общественной самоорганизации. Их ведущими элементами, обеспечивавшими порядок и распределение важных для жизни человека ресурсов, выступали обычаи и традиции, нравы, религиозные догматы и другие простейшие нормы и правила общежития.
Вследствие усложнения и интенсификации социальных взаимосвязей, нарастания демографической, территориальной, религиозной и иных форм дифференциации населения эти механизмы оказались неспособными регулировать совместную жизнь людей и обеспечивать удовлетворение целого ряда групповых потребностей. Со временем в общественном бытии сформировался блок достаточно конфликтных интересов, реализация которых грозила резким нарастанием социальной напряженности и дезинтеграцией сообщества. Так сформировалась насущная общественная потребность в новых, более эффективных способах регулирования во многом изменившихся человеческих взаимоотношений.
Эта потребность реализовывалась по мере становления государства как специфического политического института, оказавшегося способным создать общеобязательные нормы социального поведения для всех слоев населения. Деятельность государства имела целью примирение противоборствующих сторон и обеспечение условий для выживания всего общества в целом. Одновременно возможность осуществлять контроль за государством, а также использовать силу его структур для обеспечения своих интересов стала выступать в качестве наиболее притягательной цели деятельности для отдельных социальных групп.
В конечном счете, в связи с необходимостью реализации групповых интересов, затрагивающих статусные преференции различных социальных когорт, возникает мир политического, основанный не только на механизмах коммуникации, но и на вмешательстве институтов публичной власти в общественную жизнь, предполагающем использование методов легитимного принуждения. Таким образом, изначально мир политического стал сферой регулирования интересов, которые предполагали вовлечение в конфликт «третьей» силы в лице государства.
Учитывая сказанное, политическое можно было бы определить как некий феномен, в основе которого лежит совокупность отношений, складывающихся в результате целенаправленного взаимодействия групп по поводу завоевания, удержания и использования государственной власти в целях реализации своих общественно значимых интересов. В этом контексте политическое понимается как результат столкновения разнонаправленных действий групп, соперничающих и друг с другом, и с правительством, являющим собой особую группу, защищающую не только общесоциальные, но и собственные корпоративные интересы.
По мере развития государства и общества, формирования традиций демократического и гуманистического использования принудительных методов для конструирования социальной жизни неизбежно видоизменяются возможности и характер политического регулирования. Если в период складывания государства политика использовалась как способ жесткого подавления социального протеста различных слоев населения, то в современных демократических государствах она последовательно обретает черты механизма поддержки социального и культурного коммуницирования, поддержки индивидуальных жизненных проектов.
В то же время невероятная сложность формирования мира политического, постоянно существующая внутренняя возможность использования его конструктивных возможностей в узкоэгоистических интересах правящей группы порождают противоречивые, а порой антагонистические оценки этого феномена, на чем следует остановиться особо.
Так, У. Бек в объяснении политического делает упор на «творческую, самовыражающуюся» сущность политики как таковой, которая извлекает из группового противопоставления «новые содержания, формы, коалиции», что дает основание рассматривать ее не как «политику политиков», а как «политику общественности», ищущую новые социальные возможности для «самосогласования» интересов и развития социума. Бек осуществляет перенос центра тяжести политической структуры от государственной организации к самоорганизации общества, от политики, применяющей правила, к политике, свободно изменяющей их, от психологии политической лояльности к психологии политического творчества[14].
Отечественный политолог А. С. Панарин утверждает, что главный парадокс «политического» состоит в том, что, с одной стороны, оно существует с тех пор как сложилась публичная власть, и общество разделилось на управляющих и управляемых. Но, с другой стороны, политическая жизнь в современном смысле слова возникает лишь в демократическом обществе, признающем несовпадение групповых интересов и допускающем их соревнование в форме политического соперничества. В традиционных обществах (как и в современных тоталитарных режимах) нет политической жизни как процесса, в ходе которого определяются носители власти – они там заранее известны[15]. А. С. Панарин определяет мир политического как форму рисковой деятельности, в ходе которой участники оспаривают друг у друга возможность определять характер и поведение власти. В результате о политическом можно сказать то же самое, что Ф. Хайек сказал о рыночной конкуренции: оно есть процедура открытия таких факторов, которые было бы невозможно открыть по-иному, ибо они носят неопределенный характер. Ключевое понятие современного политического процесса – неопределенность результата.
Широкое распространение в политической науке имеет предложенный Р. Ароном подход, объясняющий суть политического через комментирование смысла употребления термина «политика» и близких ему по корневому происхождению словообразований в национальных языках, в истории и теории политической науки. Этот подход позволяет понять генезис национальной специфики понятия политического, различные оттенки его использования.
Выделяется в научной литературе и позиция современного французского политолога Ж.-М. Денкэна, предлагающего оценивать политическое по критерию употребления слова в «строго специфическом смысле»[16]. Такая постановка вопроса относительно языкового употребления слов «политика», «политическое» более уместна. Однако нужно признать, что для ее реализации, требуется хорошая филологическая подготовка, позволяющая провести семантический и грамматический анализ употребляемых слов – «политика», «политическое», что значительно снижает масштаб использования предложения Ж.-М. Денкэна.
С позиций «классического» антропологизма сферу политического рассматривала Х. Арендт, которая обратилась к античному пониманию этого феномена. Арендт пишет, что «как ни склонны были греческие философы восставать против политического, против жизни в полисе, для них оставалось все же само собой разумеющимся, что местопребывание свободы располагается исключительно в политической области, а необходимость – это дополитический феномен, характеризующий сферу частного хозяйства, и что принуждение и насилие оправданы лишь в этой сфере, поскольку они дают единственное средство возобладать над необходимостью – например через господство над рабами – и достичь свободы»[17]. В русле античной мысли, все входившее в «экономику», а, следовательно, принадлежащее к жизни отдельно взятого человека, идентифицировалось и определялось как неполитическое.
Для понимания специфики политического антропологизма представляет интерес идея Х. Арендт о «кризисе политического» в эпоху нового времени. Она пишет о том, что данная эпоха не отделяет и не различает общественного от политического. Политика понимается лишь как функция общества. Функционализация политического делает практически невозможным заметить дистанцию, отделяющую политическое от общественного.
Достаточно интересным и заслуживающим внимания является анализ природы политического, проведенный К. Мангеймом[18]. С позиции социологии знания он выделил из политического область госуправления как рационализированную сферу, в которой управление осуществляется на основе принятых и существующих в обществе стандартов – законов, инструкций, норм и т. д. В отличие от этой сферы политическое им рассматривается как «нерационализированная» область, сфера «становящегося» – «иррациональная среда», в которой для решения новых, возникающих проблем изыскиваются нестандартные способы.
Отечественные политологи И. М. Кривогуз[19], Э. А. Поздняков[20], полемизируя с Мангеймом, признают несводимость политического к государственному. Политическое ими рассматривается как неординарное явление, общественная ситуация, которая возникает в обществе вследствие:
• невозможности решения властью новых проблем традиционными средствами;
• отсутствия законодательства, на базе которого можно было бы решать новые вопросы;
• нежелания решать властью новые проблемы.
С нахождением этих средств проблема из политической переводится в сферу рационализированную, то есть сферу государственного управления.
По мнению В. Ю. Сморгуновой, политическое является практически-преобразующим началом общества, центром всех его социальных связей, концентрированной социальной волей, реализацией человеком себя посредством доминирования, влияния, общения. Политическое, по мнению ученого, рождается только благодаря взаимодействию, социальной коммуникации, и исключительно в пространстве публичности[21]. Политическое многомерно и представляет себя в обществе не только в виде господства и подчинения, не только посредством власти, не только через влияние, но и через соучастие, общительность, единомыслие и содействие. Политическое связано с личностным самоутверждением и самореализацией в обществе, являясь способом взаимодействия людей, реализующих определенные цели. Политическое – это особая система человеческих связей, духовных и предметно-нацеленных, в которых реализуется общественная природа человека, его связанность с другими людьми, его неотделимость от сообщества себе подобных, его способность к совместному существованию, его объективная потребность (осознаваемая и неосознаваемая) в совместном социальном действии и совместной жизни, его интерес к устроению общей жизни в виде конструирования социальных форм общежития. Политическое – это стремление к совместной жизни, осуществление этого стремления, его последствия, попытки их трансформации или поддержания. Политическое обладает исключительной важностью для человека, поскольку только оно является единственным реальным гарантом сохранения человеком себя как социального существа. Поэтому именно к политической сфере, а не к религии, морали и даже не к экономической деятельности обращается человек, когда желает определить себя как субъекта деятельности, уточнить свой реальный статус в обществе, добиться официального признания себя и своих заслуг.
Антропологический подход в политике изучает человека политического, как субъекта политического творчества, делает упор на изучение его возможностей, границ, специфики взаимодействия на социальную, духовную, политическую жизнь общества.
С антропологической точки зрения человек является главной целью и ценностью общества, «мерой всех вещей». Все явления природного и социального мира рассматриваются сквозь призму человеческих целей и ценностей.
Политика с антропологической точки зрения рассматривается как процесс совместной деятельности людей, строящейся не столько на субъект-объектных, сколько на субъект-субъектных отношениях, на признании за каждым участником политического процесса равных прав на участие в политической жизни.
В отечественной научной литературе традиционно доминирует точка зрения на политику как область преимущественно государственных дел, сферу деятельности профессиональных политиков. Подобный подход на практике привел к реализации политики в интересах меньшинства населения, к проведению реформ за счет большинства. Политика здесь сродни управлению, а человек выступает пассивным объектом, призванным обеспечить достижение целей, обозначенных политической элитой.
Политическое в антропологическом измерении придает качественную определенность политике, не позволяя отождествлять ее с социальным, государственным или каким либо другим общественным образованием. Понять природу политического с позиций антропологизма – значит ответить на вопрос о субстанциональных началах, образующих феномен политики и особенностях взаимоотношений между политикой и человеком, политикой и властью, политикой и государством.
Говоря о нормативистских основаниях трактовки политического, следует обратить внимание на тот факт, в этой предметной плоскости к настоящему времени сложилось два теоретических направления: нормативизм философский (сциентистский) и нормативизм юридический. При всех существующих различиях, речь о которых пойдет ниже, их объединяет стремление объяснить мир политики через выявление тех нормативов, которые детерминируют ее сущность в целом и поведение политических акторов в частности. «Все мыслители сходятся в том, что должная (то есть правильная, или соответствующая своей сущности) форма общежития людей связана с упорядочением их взаимоотношений с помощью неких стабильно действующих правил, то есть с подчинением их жизни определенным нормам».[22]
«Демаркационная линия» между указанными направлениями проходит по вопросу трактовки базового понятия нормативизма – понятия «нормы».
В рамках теоретического осмысления «политического» с позиций сциентистского нормативизма в качестве нормы выступает некая система сложившихся в конкретном социуме ценностей, которая объективно обусловливает развитие государственности, модели социально-политической коммуникации, направления и формы политического познания. «Устройство разумного государственного строя зависит прежде всего от ясного понимания основных положений, к которым и должна приспособляться машина управления», – утверждал П. А. Флоренский, понимая под «основными положениями» систему неких ценностных нормативов, не зависящих от сиюминутной ситуации и относящихся к категории «должного»[23]. Развивая мысль русского философа, профессор О. Ю. Бойцова констатирует, что «должное… понимается как соответствующее природе, сущности»[24]. В итоге, познание политического в рамках ценностно-нормативного подхода должно исходить из стремления к выявлению тех системообразующих ценностей, которые можно отнести к разряду универсальных в каждом отдельно взятом социуме. При этом следует учитывать тот факт, что «каждый народ и каждая страна есть живая индивидуальность со своими особыми данными, со своей неповторимой историей, душой и природой»[25].
С данных теоретико-методологических позиций политическое приобретаетцивилизационную, национально-идентифицированную окраску. Так государства западной цивилизации, особенно в их ортодоксально-либеральном варианте, в качестве базовых нормативов построения политического пространства делают акцент на идее блага («государство всеобщего благоденствия»), торжества закона, понимаемого как справедливость, непререкаемой ценности естественного права и т. д. Восточный цивилизационный уклад, который, при всех оговорках, характерен и для России, демонстрирует приверженность ценностно-нормативным ориентирам, основанным на идеях нестяжательства, господства «добра», подчиненности закона нормам морали. «Нежелательно воспитывать в себе уважение к закону такое же, как к добру. Закон никогда не делает людей более справедливыми, а, напротив, вследствие уважения к закону хорошие люди делаются исполнителями несправедливости», – писал Л. Толстой[26].
В данном контексте целый ряд вопросов вызывает идея «общечеловеческих ценностей» в мире политического, валоризированная в постсоветской России и требующая своего детального анализа и объективной фальсификации в настоящее время, что может быть предметом отдельного научного исследования.
Следует обратить внимание на тот факт, что в рамках философского нормативизма политическое нередко рассматривается через призму «тройственной нормативности», включающей в себя эпистемологическую, дескриптивную и прескриптивную составляющую[27]. В данном случае политическое ставится в зависимость от целой системы ценностных нормативов, одна часть которых (эпистемологическая) находится в сциентистской плоскости, то есть в области теоретических нормативных предписаний, вторая часть представляет политическую практику, детерминированную действием волеустановленных норм. В конечном счете политическое бытие обусловливается действием трех нормативных оснований: «нормы познания», «властью нормы», «нормой власти».
В первом случае (эпистемологическая составляющая, в основе которой лежит «норма познания») речь идет о ценностных аспектах научного познания, отличающегося максимально возможной аксиологической нейтральностью и объективностью, в силу чего именно на науку возлагается разработка нормативных моделей, на основе которых конструируется политическое, а также выстраиваются тренды его теоретического осмысления.
Во втором случае (дескриптивная составляющая, базирующаяся на «власти нормы») ценностные характеристики политического опираются на анализ нормативного регулирования в системе государственного властвования и социально-политического коммуницирования с целью выявления наиболее конструктивных и оптимальных регуляторов общественных отношений.
В третьем случае (прескриптивная составляющая, ядром которой является «норма власти») подразумевается непосредственная связь политического с нормативным регулированием данной сферы и обосновывается идея необходимости разработки «идеальных типов» государственного властвования и администрирования, которые бы смогли составить своего рода критериальную базу для оценки деятельности различного рода политических акторов. При этом следует обратить внимание на тот факт, что прескриптивная модель осмысления политического в некоторых своих проявлениях носит характер перехода от нормативизма философского к нормативизму юридическому, поскольку наряду с ценностно-прескриптивным подходом, опирающимся на аксиологические доминанты, существует формально-прескриптивный подход, акцентирующий внимание на регулятивной роли формально-юридических нормативов (правовых норм).
В итоге философский нормативизм изначально позиционирует себя как некая «метатеория», дистанцированная от политической реальности и сосредоточенная на сциентистском конструировании различного рода моделей нормативности, основанных на системе «идеальных сущностей», то есть базовых ценностей, которые могут и должны быть положены в основу политического. «Политическое познание должно раскрывать и уточнять содержание этих ценностей, находить и исследовать несоответствия между должным и сущим и, наконец, указывать пути преодоления этих расхождений»[28].
Как результат, с точки зрения целого ряда ученых, философский нормативизм отличается ярко выраженной субъективностью и эпистемологичностью, что не позволяет в рамках данного теоретико-методологического подхода сформулировать целостное и обладающее явной прикладной ценностью представление о нормативных основаниях мира политического. В лучшем случае речь может идти о нахождении некоего «минимума нормативности», который позволил бы выносить оценочные суждения о политике как таковой и совокупности действий ее акторов. На наш взгляд, было бы заблуждением считать данное исследовательское направление неэффективным и бесперспективным, поскольку, несмотря на сложившийся кризис национально-государственной идентичности, каждый народ является носителем интегрирующего «духовного начала жизни» (по Л. Толстому). В основе этого начала априори лежит система ценностных доминант нормативного характера, прямо или косвенно оказывающих влияние на развитие государственности, властных отношений и определяющих основные тенденции функционирования мира политического в целом.
Развитие юридического нормативизма связано с теорией «чистого права» Г. Кельзена, продолжившей неокантиантскую концепцию дуализма социального знания. Согласно данной концепции, выделяются «науки о сущем», изучающие фактическое состояние общества, и «науки о должном», делающие акцент на аксиологических, нормативных аспектах социально-политического бытия. Результатом такого дуализма стало теоретическое обоснование объективной необходимости выделения правоведения как науки «о должном» (наряду с этикой) в отдельную отрасль познания, обладающую ярко выраженной спецификой и дистанцированную от обществознания в целом и политической науки в частности.
Однако развитие политических реалий второй половины XX столетия наглядно продемонстрировали расширение сферы политического: политизация различных сфер общественной жизни стала устойчивой тенденцией в условиях уплотнения социально-политического времени и глобализации социально-политического пространства. В сложившейся ситуации традиционное противостояние юридической законности и политической целесообразности, на которое обращал внимание еще Г. Гроций и к чему апеллировал Г. Кельзен, перестало быть антагонистическим, в результате чего стала объективно неизбежной определенная конвергенция политического и правового в жизни современного общества. Следствием этих процессов стала имплементация политической наукой критериальных основ юридического нормативизма и переплетение его с нормативизмом сциентистским. Для развития последнего теория Г. Кельзена имела особое значение, так как в ее основе лежит принцип деидеологизации, то есть отказа от ангажированных оценок нормативных регуляторов, функционирующих в сфере политического.
Политологией второй половины XX в. был активно воспринят тезис формальной юриспруденции о фактической тождественности государства и права как регуляторов общественной жизни, базирующихся на императивных нормативах (правовых нормах), обеспеченных легитимным принуждением со стороны правящей элиты. Политическое в этом контексте рассматривается как аналог правопорядка в его «фактическом» понимании, то есть правопорядка как сложной системы общественных отношений, нормативной основой которой является, с одной стороны, совокупность формальноопределенных правовых предписаний, а с другой, – их практическая реализация в процессе государственного властвования и социально-политического взаимодействия. То есть политическое, с методологических позиций юридического нормативизма, рождается в результате адаптации правовых норм к конкретным политико-временным и политико-пространственным потребностям. В результате, можно говорить о постепенном стирании границ между «сущим» и «должным», а сам правопорядок выходит за рамки «юридически возможного» и переходит в разряд «политически сущего», то есть собственно политического. Таким образом, и понятие правопорядка, и понятие политического выступают в качестве аргументированной антитезы социальному хаосу, поскольку и в том, и в другом случае речь идет о правовой и деонтологической определенности, системности и упорядоченности общественных отношений. В конечном счете, даже в рамках юридического позитивизма, популярного в либерально-демократических политических системах, рождается представление о доминировании ценностных нормативов над нормативами сугубо правовыми. «Движущим принципом всякой демократии в действительности служит не экономическая свобода либерализма, как иногда утверждали (ибо демократия может быть как либеральной, так и социальной), а, скорее, духовная свобода», – пишет Г. Кельзен в одной из своих последних работ[29].
Одним из ключевых пунктов юридического нормативизма является учение об «основной норме». Сторонники формальной юриспруденции склонны видеть в этом понятии некий «намек» на Конституцию как основополагающий источник права, закладывающий основы правового регулирования. Однако, на наш взгляд, такая трактовка отличается определенной зашоренностью, поскольку сам Кельзен никогда напрямую не связывал понятие «основной нормы» с основным законом государства. Анализ динамики взглядов австрийского правоведа позволяет заключить, что феномен «основной нормы» в его представлении лежит, скорее, в области политического, нежели правового.
С одной стороны, для Кельзена основная норма – это источник единства всей правовой системы, что соотносится с основными постулатами теории конституционализма. Но с другой стороны, «основная норма» по Кельзену находится в плоскости описанной выше «нормы познания» (понятие из области философского нормативизма), поскольку она являет собой «мысленное допущение», трансцендентально-логическое понятие, которое формируется посредством манипуляций на уровне «рацио» с целью формирования нормативных оснований существующего правопорядка, а значит и политического в целом. Специфика «основной нормы» заключается в том, что она по определению не может содержать нормативных предписаний (а значит, это уже не Конституция). Основная норма, априори будучи неким логическим конструктом или даже деонтологическим допущением, призвана сформировать в сознании социума некий логически обусловленный механизм, содействующий легитимации существующего правопорядка, и обосновывающий правомерность сформировавшейся в конкретных исторических условиях модели политического. В конечном счете Кельзен приходит к выводу, что «основная норма является не гипотезой, как я сам характеризовал ее иногда, а фикцией»[30]. Таким образом, классик юридического нормативизма фактически пришел выводу, характерному для нормативизма философского.
Подводя итог сказанному, хотелось бы отметить, что, несмотря на все различия антропологизма и нормативизма в подходах к пониманию политического, их в определенной степени объединяет главное: мир политического в рамках обоих подходов трактуется как сфера политической самоактуализации и самореализации социальных акторов, валоризации их личностного начала. Поэтому есть смысл и в теории, и на практике комплексно использовать весь конструктивный потенциал антропологизма и нормативизма для понимания мира политики через призму первенства человека, непререкаемой ценности его прав и свобод.