Глава 2
Так началась моя жизнь в поместье. Семирадово оказалось не просто усадьбой, а целым имением, в котором имелись собственные пруды, где водились карпы, ферма, поля, на которых росли гречиха и клевер, тепличное хозяйство, березовая роща с беседкой, даже лес имелся на территории. Причем все это не производило впечатления, будто находишься в колхозе «Светлый путь». Хозяйственные службы и постройки были ухожены, по-европейски нарядны и чисты и скрыты от глаз тщательно продуманными зелеными насаждениями. Думаю, не обошлось без ландшафтного дизайнера и парочки архитекторов, выписанных из столицы.
Семейство проживало в большом трехэтажном доме из камня, дерева и стекла. Никаких псевдорусских штучек – резьбы или конька на крыше. Казалось, дом перенесли сюда по воздуху, скажем, из Норвегии. Хотя нет, в Скандинавии принято экономить и место, и материалы. А дом Горенштейнов поражал размерами.
Чтобы содержать в порядке эту махину со всеми ее музыкальными гостиными и бильярдными, имелся штат вышколенного персонала. Слухи и сплетни оказались верны – все эти люди были приезжими, их наняло специальное агентство сроком ровно на шесть месяцев, после чего их должны были заменить другими. Выглядели они так, будто были не гастарбайтерами, а артистами, которые снимаются в кино про жизнь «новых русских». Ухоженные, причесанные, аккуратно и стильно одетые. Горничные все похожи, как родные сестры, чистильщик бассейнов словно сошел со страниц порножурнала, а повара хотелось поместить на упаковку, скажем, макарон, настолько он был мил в своем белоснежном колпаке, с неизменной улыбкой и пухлыми розовыми щеками.
Близнецам принадлежал целый этаж громадного дома – второй. Там у бедных сироток было все, что только можно пожелать. Солярий, тренажерный зал, студия танца с зеркалами во всю стену. Даже мини-зоопарк, в котором скучали черепашки и белки, оставшиеся, видимо, с тех времен, когда сестры были детьми.
Мне отвели комнату на этаже девочек. Мое присутствие не вызвало у девушек восторга, однако близнецы даже не пытались протестовать. Несмотря на то что девушки месяца два назад отметили совершеннолетие и даже собирались замуж, Тина и Лиза производили впечатление подростков. Видимо, потому, что большую часть жизни сестры Горенштейн прожили взаперти.
Я знала, что до трагедии, случившейся шесть лет назад, девочки жили в школе-пансионе в Швейцарии. Собственно, в момент взрыва их не должно было быть дома, еще накануне планировался отъезд в школу. Но Тина раскапризничалась, девочке захотелось продлить каникулы еще на несколько дней – Борис Горенштейн и его супруга собирались на тропический остров. На свою беду, Борис Станиславович решил побаловать дочек и согласился отсрочить их отъезд. Вот так и получилось, что девочки сели в машину к родителям в тот страшный день.
Примерно полгода после взрыва сестры провели в больнице. Физически они почти не пострадали, но потрясение от гибели родителей у них на глазах было таким сильным, что понадобилось медикаментозное лечение и наблюдение врача. Мне сказали, что Тина до сих пор принимает антидепрессанты, так что не стоит удивляться странностям девушки. Лиза справилась со своим горем куда успешнее, и ей лечение не требовалось.
Вернувшись в Семирадово, близнецы больше не покидали поместья. Учителя у них были свои, Аркадий Горенштейн был готов для любимых племянниц притащить в Семирадово хоть профессоров МГУ. Но девочки не проявляли интереса к учебе, к тому же психиатр посоветовал не утруждать их науками. Девочкам ведь не нужно было зарабатывать на пропитание, а замуж можно выйти и без корочек о высшем образовании.
Лет в четырнадцать Лиза изъявила желание вернуться в прежний пансион, но в ночь перед отъездом сестры в Швейцарию у Тины случился нервный срыв, и с тех пор сестры больше не разлучались.
Даже день свадьбы они выбрали общий, и женихами стали братья Акчурины, наследники местного газового князя. Свадьба была прервана трагической гибелью Марата, жениха Лизы. Девушка вовсе не казалась убитой горем – скорее оцепеневшей. Что ж, у людей разные способы реагировать на такие события. Кто-то рыдает, кто-то пытается покончить с собой, кто-то начинает пить. Но Лиза Горенштейн была крепче, чем казалось на первый взгляд. К тому же после трагедии, пережитой в детстве, вряд ли что-то в этом мире могло напугать девушку.
Странно, но Валентина Горенштейн, кажется, даже рада тому, что свадьба не состоится.
Спустя несколько дней, пообщавшись с близнецами, я уже не могла понять, как это люди могут их путать. Несмотря на почти полную внешнюю идентичность, сестры были совершенно разными. Лиза – спокойная, уравновешенная, умеющая контролировать эмоции и доброжелательная, насколько это вообще возможно для наследницы миллионов. Тина – резкая, капризная, вспыльчивая, идущая по жизни под девизом «наплевать-мне-на-тебя». Даже по выражению лица внимательный наблюдатель мог различить близнецов – на лице Лизы нормальным выражением была вежливая полуулыбка, губы Тины были вечно сложены в недовольную гримасу. Чуть что, девушка срывалась в крик, слезы, истерику. Кроме того, у Валентины была неприятная привычка тиранить обслуживающий персонал. Мне виделось в этом что-то детское. Мелочное и злобное тиранство отравляло жизнь в доме, но слуги не роптали. Вежливый до неприличия персонал напоминал мне японцев, которые делают харакири улыбаясь. За такие-то деньги можно и потерпеть капризы близняшек!
Еще одной странной особенностью было полное отсутствие друзей. У каждого человека, даже самого нелюдимого, есть какие-то социальные связи. Всякие одноклассницы, однокурсницы, подруги по шопингу и шейпингу, дочери состоятельных людей, с которыми дружат родители или опекуны. Но Тина и Лиза были вдвоем против всего мира.
Объяснялось это полной изоляцией сестер. Не знаю, насколько правильным было решение родных спрятать девочек, укрыть их от раздражителей и опасностей внешнего мира в уютном мирке Семирадово. Но последствия, к которым это привело, оказались пугающими.
Благими намерениями, как обычно, оказалась вымощена дорога в маленький домашний ад. Родные хотели всеми силами загладить последствия трагедии, но в результате избаловали сироток до невозможности. Казалось, девочки не знают значения слова «нет», а от желания до его осуществления проходит ровно пять секунд. Любое препятствие к получению желаемого вызывало немедленный взрыв и вспышку агрессии. Особенно отличалась этим Валентина. По-моему, подобные патологические черты характера находились уже в компетенции психиатра. На месте родственников уж психологу бы я девочку точно показала. Но, честно говоря, мне это не касается. Мое дело – охрана.
Хотя как раз с охраной дело обстояло не слишком радужно. Сестры почти не покидали пределов поместья. Никогда не выезжали в город ни на шопинг, ни в тренажерный зал, ни к маникюрше, ни даже просто кофейку с пирожными попить и посплетничать в кафешке с подружками. Никто чужой не мог бы пробраться на территорию поместья. Зачем господину Горештейну понадобились мои дорогостоящие услуги? От кого я охраняю – точнее, делаю вид, что охраняю Тину и Лизу? Вообще-то я не привыкла получать деньги ни за что.
Нервозная обстановочка возникала в доме по вине его хозяйки, леди Анны. Женщина появлялась то в одном, то в другом уголке поместья, и немедленно там вспыхивали скандалы. Анна вникала во все – заботы горничных, работу кухни и прачечной, разведение пчел. Мне показалось, что при виде хозяйки умные насекомые торопливо забирались в ульи, предоставляя пасечнику принимать на себя удар ее недовольства.
Аркадий Станиславович принимал упреки супруги – как заслуженные, так и вовсе безосновательные – с философским спокойствием. «Да, дорогая», «Извини, милая» – вот что слышала Анна в ответ. Разумеется, это не могло успокоить разъяренную, раздувающую ноздри фурию, и скандал выходил на следующий уровень.
Доставалось и близнецам, хотя с ними Анна не позволяла себе переступать границ приличия. Мне показалось, что женщина побаивается взглядов одинаковых зеленых глаз своих воспитанниц.
Была всего лишь одна тема, которая заставляла Анну окончательно утратить контроль над собой. Это были отношения ее единственного сына, Вадима, и его двоюродных сестер. Вадима Горенштейна я увидела в первый же день за обедом. Это был пухлый белобрысый молодой человек, поразительно не похожий ни на своего обаятельного отца, ни на некрасивую мать. Я вглядывалась в сметанно-белое пухлощекое лицо юноши и тщетно пыталась найти сходство с топорно-грубыми чертами Анны или изящным профилем Аркадия. Молодой человек меланхолично жевал, иногда скользя по лицам родственников незаинтересованным взглядом зеленовато-серых глаз. Может быть, мальчик приемыш? Это бы многое объясняло – и равнодушное отношение к нему Аркадия, и гипертрофированную любовь Анны. И в особенности откровенную нелюбовь сестер.
Близнецы терпеть не могли своего вялого кузена и не упускали случая это продемонстрировать. Видимо, эта вражда зародилась еще в детстве и, несмотря на то, что все ее участники стали взрослыми, сохранилась во всей первозданной свежести. Лиза и в особенности Тина постоянно подшучивали над кузеном, который не отличался быстротой мысли и не мог найти достойного ответа на выпады двоюродных сестер.
Начать с того, что близнецы называли брата исключительно Гадиком. Детское прозвище по отношению к солидному детине звучало удивительно обидно. Аркадий только посмеивался, а вот Анну это приводило в ярость. Не далее как этим утром за завтраком разразился скандал. Я мирно ела овсянку на кухне, и через приоткрытую дверь до меня доносились вопли хозяйки дома:
– Девочки, неужели вы не понимаете, насколько это оскорбительно? Кажется, я много раз просила вас не называть моего сына этим отвратительным прозвищем!
Сновавшие по кухне официантки и повар делали нарочито незаинтересованные лица, но я видела, что у всех ушки на макушке.
Послышался миролюбивый голос Аркадия:
– Дорогая, успокойся. Это же просто детские шалости!
– Они уже не дети! – взвилась Анна. – Когда ты перестанешь относиться к ним как к маленьким девочкам?!
Послышался звон разбитой посуды. Я отставила тарелку и выглянула в столовую. В мои задачи входит охрана объектов от любых неприятностей – в том числе и от тех, что грозят девушкам со стороны ближайших родственников.
Но никто не пытался причинить вред близнецам. Просто Тина шваркнула тарелкой об пол, выражая свое неудовольствие. Девушка вскочила, скомкала салфетку и пулей вылетела из столовой. На всякий случай я отправилась за беглянкой. Тина вполне предсказуемо скрылась в своей комнате на втором этаже. Дважды со скрежетом повернулся ключ в двери, и из комнаты ударила по барабанным перепонкам музыка – «Нирвана». У Тины была неприятная привычка на полную мощность включать музыку, так что когда у девушки было плохое настроение – что случалось ежедневно – об этом знали все в доме.
Я уже успела изучить привычки сестер и знала, что будет дальше. Приблизительно через пятнадцать минут Лиза Горенштейн постучится в дверь комнаты сестры. Тина будет дуться, но потом все-таки впустит свою вторую половинку. Лиза была единственным, кто умел успокоить сестру. Они будут сидеть на полу, обнявшись, грызть шоколад. Лиза будет что-то тихо говорить. Потом музыка стихнет, и все в доме вздохнут с облегчением.
От всех этих мыслей и нервной обстановки, царящей в доме, на третьи сутки у меня развилась бессонница. Некоторое время я лежала в своей комнате, прислушиваясь к звукам затихающего дома. Персонал никогда не оставался на ночь в хозяйском доме, для них были выстроены комфортабельные коттеджи почти на границе поместья, откуда каждое утро их привозил на работу маленький автобус-«Фольксваген». Так что по ночам никого из посторонних в доме не было. Время приближалось к полуночи. Через открытые окна с противомоскитной сеткой звуки доносились отчетливо.
Я слышала, как на первом этаже хлопнуло окно в комнате Аркадия, как Анна нежно пожелала сыну спокойной ночи. Близнецы давно скрылись в своих апартаментах. Девушки ложились рано – видимо, просторы Интернета не влекли их так, как обычных тинейджеров, ведь друзей у сестер Горенштейн не было.
В этот момент я услышала отдаленные звуки выстрелов. Меня просто выбросило из кровати, настолько реалистичными были звуки. Почти сразу же я поняла, что они не имеют отношения к реальности. Скорее всего, кто-то смотрел фильм. Я и сама люблю полуночничать за голливудской комедией, артхаусным фильмом или крепко сколоченным боевичком. Разумеется, когда я не на работе. Вот только я понятия не имею, кто это в такой час смотрит кино. Все обитатели дома отправились на покой, а чужих в доме нет.
Отлично! Вот прекрасный повод скоротать бессонную ночь. Я встала, оделась, прихватила фонарь, тихо спустилась по лестнице и вышла в сад.
Не прошло и минуты, как за моей спиной послышалось частое дыхание, и под колено мне ткнулся чей-то холодный мокрый нос. Я опустила руку и погладила косматую башку, по размеру не уступавшую медвежьей.
– Привет, Мишка! – тихо произнесла я.
У писателя Артура Конан Дойла есть рассказ о девушке, которую наняли гувернанткой к злобному маленькому ребенку. Так вот, зловещего вида папаша мальчика предупреждал девушку, чтобы ночью она ни в коем случае не покидала пределов дома. Именно такое предупреждение я в первый же день работы получила от Анны.
– Надеюсь, бессонницей вы не страдаете? – неприязненно глядя на меня, холодным тоном спросила хозяйка дома. Я в ответ едва заметно качнула головой, недоумевая, какое ей дело до моего здоровья. Анна едва заметно усмехнулась и пояснила: – Просто хочу предупредить кое о чем. Мой легкомысленный муж, кажется, забыл это сделать.
Я навострила уши.
– Дело в том, что наша усадьба охраняется собаками. Каждый вечер в половине двенадцатого псарь выпускает их из вольеров, и они до самого утра свободно бродят по территории.
– Серьезные собаки? – деловито поинтересовалась я.
Анна впервые на моей памяти улыбнулась во весь рот и проговорила:
– С каждой работал специально нанятый кинолог. Тренировал свирепость, понимаете? И добился прекрасного результата. На днях, например, они разорвали косулю.
– Кого, простите? – удивилась я.
– Косулю. Такой маленький олень, водятся в наших местах. Экология здесь исключительно хорошая, не то что в окрестностях Тарасова. У нас водятся лисы, зайцы, утки на озере, из леса приходят косули.
Я представила картину, внутренне содрогнулась и подумала, что Аркадий Станиславович вообще-то мог бы меня и предупредить. А вдруг бы мне вздумалось погулять ночью по окрестностям? Не то чтобы я боялась собак, даже самых что ни на есть тренированных… Но лучше заранее знать, с чем предстоит столкнуться.
– Спасибо, я буду иметь в виду, – поблагодарила я хозяйку и той же ночью отправилась налаживать отношения.
В моей жизни случалось всякое, но пару лет назад произошел совсем уж удивительный случай. Мне довелось работать на одного местного мецената, так вот, у него в поместье жила самая настоящая волчья стая. Причем не где-то в вольере, за решеткой, а на вольной воле. Группа биологов изучала хищников, живущих почти в дикой природе. И был среди них – не хищников, а биологов, разумеется, – один доктор биологических наук, загорелый двухметровый красавец… Впрочем, это уже совсем другая история. Главное, что этот человек настолько изучил волков, что сам сделался членом стаи. Свободно входил к ним, несколько дней бегал с волками, а потом возвращался к цивилизации, продолжал писать свою научную работу.
Однажды он ввел меня в стаю. Это был невероятный опыт, до сих пор помню, как стучало мое сердце, когда альфа-самец прикусил мне загривок, изучая. Но в стаю меня приняли, и с тех пор все собаки – от волкодава до последней болонки – считают меня своей.
Так что я без страха вышла ночью в сад, погасила фонарь и стала ждать. Очень скоро вокруг меня собрались все четвероногие охранники. Когда мои глаза привыкли к темноте, я сумела разглядеть, что здесь были самые разные породы. Вожаком у них был алабай (утром я узнала, что его имя Мишка). Некоторое время мы изучали друг друга (разумеется, я не смотрела им в глаза и не улыбалась, чтобы не провоцировать агрессию). Вожак подошел и обнюхал мои колени. Потом Мишка тихо сказал: «Вуф!», после чего стая растворилась в темноте. С тех пор я могла свободно перемещаться по территории поместья. Днем собаки содержались в вольерах, довольно далеко от дома, приглядывал за ними хромой мужик с обожженным лицом, одетый в ношеный камуфляж. Этот тип однажды утром единственный из всего персонала попался на глаза нетрезвым. Анна поджала губы и прошла мимо, делая вид, что не видела, хотя полчаса спустя на моих глазах до слез довела горничную за измятый уголок передника.
– Мишка, у тебя тоже бессонница? – прошептала я, трепля короткие скрученные уши алабая. Громадный пес шумно вздохнул, подождал, пока я закончу сеанс поглаживания, после чего совершенно бесшумно скрылся в темноте, неслышно ступая мощными лапами.
Я продолжила незапланированное ночное путешествие и прямиком направилась туда, откуда все еще доносились выстрелы и вопли киношных злодеев. Источник звуков, нарушивших тишину сентябрьской теплой ночи, находился в домике у бассейна.
Это стеклянное строение с тонированными, как у автомобиля, стеклами я видела и раньше, но и подумать не могла, что здесь кто-то живет. Между тем из распахнутой двери на плиты ложился прямоугольник желтого света и слышалась музыка, смутно знакомая.
Я подумала, что, раз уже человек не закрыл входную дверь, значит, он не возражает, чтобы в нее кто-нибудь вошел. В крайнем случае извинюсь за свое вторжение.
Я шагнула раз, другой – и оказалась на пороге маленькой гостиной. В центре комнаты стоял диван, обитый желтым шелком, а напротив – видеомагнитофон, предмет, которого я не видела уже лет десять. На экране громадного телевизора мелькали кадры какого-то фильма. Может быть, я не способна отгадать мелодию с трех нот, но поскольку я злостный киноман со стажем, то вполне могу по нескольким кадрам определить мало-мальски известный фильм. Это был «Ворон» – культовый фильм с Брэндоном Ли в главной роли. На экране как раз разворачивалась та самая сцена, во время которой погиб молодой актер – герою стреляют в живот, он отлетает назад, отброшенный силой выстрела… Я знала, что на экране не момент смерти Брэндона стреляли холостыми, но в одном из пистолетов оказалась заглушка, сыгравшая роль роковой пули. Пленку, запечатлевшую трагический момент, сожгли. Сцену пересняли с дублером. Но впечатление все равно было жутковатое. Особенно потому, что человек, сидевший на диване перед экраном, прямо-таки захлебывался рыданиями.
Он так отчаянно плакал, что я решилась вмешаться:
– Простите, с вами все в порядке?
Щелкнул пульт, звуки выстрелов стихли. Человек на диване повернулся ко мне. Лицо его было залито слезами и покрыто разводами поползшей косметики. Тушь, помада, румяна персикового оттенка превратили немолодое морщинистое лицо в трагикомическую маску. При этом мой собрат-киноман определенно был мужчиной. Черные брюки со строгими стрелками, сверкающие ботинки, белая рубашка, на груди какой-то пестрый бант. Я попятилась.
– Из-звините…
Человек извлек из кармана белоснежный носовой платок, аккуратно и как-то очень профессионально утер лицо (в голове у меня мелькнуло, что он, должно быть, актер, привыкший иметь дело с гримом) и радушно произнес:
– Входите, Евгения!
– Мы знакомы? – удивилась я. Могу поклясться, что вижу этого типа впервые!
– Пока еще нет, – ухмыльнулся маленький человек, – но с нетерпением предвкушаю знакомство с такой интересной девушкой.
Тут я заметила, что тип в белой рубашке явно навеселе. На столе у дивана стояли бутылка джина, опустевшая на четверть, и непочатая бутыль какого-то тоника – кажется, «Швепс». Да мужчина просто пьян!
Незнакомец неверно истолковал мой взгляд в сторону бутылок и жестом радушного хозяина пригласил:
– Присоединяйтесь, Евгения!
Я решила, что, раз уж я здесь, было бы глупо не использовать этот шанс для изучения обстановки.
Человек придвинул мне стакан и азартно схватился за бутыль с джином.
– Благодарю, только тоник, пожалуйста, – я накрыла стакан ладонью. Мужчина разочарованно скривился и наполнил мой стакан «Швепсом», а свой – неразбавленным джином.
– Прозит! – воскликнул незнакомец с большим воодушевлением и залпом опрокинул свой стакан. Ох, и зачем меня понесло в ночь на поиски приключений! Лежала бы тихо-мирно в своей кровати, завтра – тяжелый день. А теперь придется общаться с этим пьяницей. То, что этот человек принадлежит к категории тихих алкоголиков, было видно по его трясущимся рукам, по жадности, с которой он перелил в себя обжигающую жидкость, даже не поморщившись, по сеточке кровеносных сосудов на ухоженных щеках. Алкоголики мне неинтересны. Я уже раздумывала, как под благовидным предлогом ускользнуть, как незнакомец заговорил. Изрядная доза джина не оставила на нем следов – голос был трезвым, взгляд ясным, внимательным и хитрым:
– Рад видеть вас, Евгения.
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Я много слышал о вас от своих племянниц. В последние дни они только о вас и говорят. Вы заинтриговали девочек, произвели на них впечатление. А их трудно удивить.
– Так вы… вы дядя Тины и Лизы? – Я не смогла скрыть удивления.
– Позвольте представиться – Павел Станиславович Горенштейн, – шутливо поклонился мужчина, прижав руку к белоснежной рубашке, слегка измятой на груди. На пальце я заметила перстень с ярко-синим камнем.
Вот так-так! Оказывается, в семействе Горенштейн есть еще один близкий родственник, о котором меня почему-то забыли предупредить! А если бы я встретила этого Павла Станиславовича в спальне девочек и приняла за грабителя?
– Чем вы так поразили моих лисичек? – продолжал любопытствовать маленький мужчина.
– Боюсь, причина в том, что мы встретились при трагических обстоятельствах, – пояснила я. – В день свадьбы близнецов.
– О, не продолжайте! – Маленький мужчина закатил глаза и прижал руку к сердцу, точно тенор, который собирается запеть «Паду ли я стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она». – Не могу слышать об этом ужасном дне! Только представлю, какой кошмар довелось пережить моим малышкам, и сердце замирает.
В качестве лекарства Павел набулькал себе еще немножко джина и с озабоченным видом пригубил. После чего обратил на меня увлажненные слезой глаза и заявил:
– Я с самого начала был против этой так называемой свадьбы. Зачем только Аркадий все это затеял!
Маленький сплетник явно был не прочь обсудить «весь этот кошмар» со свежим слушателем. Что ж, я тоже не прочь.
– Надо же, а я думала, что сестры выходят замуж по любви! – изобразила я недоумение. Глаза маленького человечка вспыхнули, как у кота.
– Мой брат – идиот! – без обиняков заявил странный мужчина.
– Это вы про Аркадия? – на всякий случай уточнила я. Может быть, в этом семействе есть еще парочка братьев, о которых я не знаю?
– Разумеется, про него, – всплеснул ручками маленький мужчина. – Он успешный финансист, признаю. В последние годы деньги так и липнут к его рукам.
Мне показалось, или в голосе господина Горенштейна прозвучала зависть?
– И от этого он несколько… скажем так, утратил чувство реальности. Вообразил, что он второй после бога и может вот так, – тут Павел щелкнул пальцами, точно кастаньетами, – устраивать судьбы людей.
– Неужели это был брак по расчету? – удивилась я.
– Мои племянницы – милые девочки, но несколько задержались в развитии, – вздохнул Павел Станиславович.
– Неужели? – Я подняла брови.
– Они совершенно не знают жизни, – пригорюнился маленький мужчина. – Аркаша выстроил для них золотую клетку и думает, что можно всю жизнь держать их в ней. Но даже животным свойственно стремиться к свободе.
– А при чем тут братья Акчурины? – осторожно поинтересовалась я.
– Аркаша счел их наименьшим из зол. – Горенштейн отхлебнул из стакана и поморщился. – Наверное, рассуждал так: «Раз уж девочкам суждено выйти замуж, путь это будет предсказуемо и безопасно. Пока малышки не влюбились в каких-нибудь гадких лебедей, подыщу-ка я им пристойных и состоятельных женихов».
Павел Станиславович передразнивал брата очень похоже, и я невольно улыбнулась.
– Гадких лебедей?
– Совершенно неподходящих типов, – оскалил мелкие зубки мужчина.
– Значит, братья Акчурины были меньшим из зол? – уточнила я.
– А что, прекрасные кандидаты! – скривился Павел. – Молоды, богаты, вдобавок сыновья партнера по бизнесу. Союз красоты и капитала, как сейчас говорят. Очень выгодная партия.
– Вот только закончилось все трагедией, – медленно проговорила я. – Скажите, насколько я вижу, вы самый близкий человек девочкам…
Павел Станиславович польщенно ухмыльнулся. Всякому приятна лесть, пусть даже такая незамысловатая.
– Кто мог желать зла Валентине и Лизе? Кому понадобилось стрелять в жениха?
Павел подался вперед и вперил в меня взгляд больших, несколько навыкате, глаз:
– Значит, вы тоже думаете, что бедняга тут совершенно ни при чем и погиб случайно? А на самом деле метили в кого-то из моих дорогих девочек?
Вообще-то я так не думала. Человек в зеленой бейсболке, который так ловко ушел от погони, показался мне достаточно… э-э, компетентным. Киллеры, по моему опыту, обычно убивают именно того, в кого целятся. Иначе грош им цена. Семья Горенштейн – люди непростые. И враги у них должны быть соответствующего калибра. А состоятельный человек не станет связываться с косоруким киллером, он выберет лучшего. Киллеры, конечно, не слишком расхожий товар, в интернет-магазине не купишь. Но кому надо, тот найдет.
Я вполне допускала версию, что целью убийцы в зеленой бейсболке был красавец Марат. Мало ли, чем его папаша не угодил кому-то из конкурентов? Да и сам молодой человек давно уже вел самостоятельные игры на деловом поле и вполне мог перейти дорогу нехорошим дядям. Марат был спортсменом, привык идти напролом и добиваться своего. Правда, сейчас не девяностые, серьезные люди так дела не решают… но кто сказал, что тут замешаны деловые интересы, а не, скажем, отморозки-приезжие, которым Марат тачку подрезал? Реалистичный расклад? Вполне! А то, что молодого спортсмена убили на свадьбе, может объясняться просто. Во-первых, в такой момент человек беззащитен, и безопасность – это то, о чем он думает в последнюю очередь. А во-вторых, убийство получается резонансным, жестоким и чрезвычайно наглядным. Чтоб другим неповадно было…
Но в глубине души я сомневалась в том, что эта версия верна. Все-таки мне казалось, что несчастье связано с семейкой Горенштейн. Слишком много непонятного вокруг девочек-близнецов. Слишком темная тень висит над их рыжими головками. Скорее всего, киллер был нанят для того, чтобы расстроить свадьбу. Древний принцип гласит: «Ищи, кому выгодно». А кому выгодно, чтобы сестры Горенштейн не вышли замуж?
Впрочем, все это меня совершенно не касалось. Не моего ума дело. Меня наняли охранять сестер… хотя, прожив три дня в поместье, я давно сообразила, какова была истинная цель Аркадия Станиславовича. Уточним: меня, самого крутого профи в городе, наняли по единственной причине – для того, чтобы показать кому-то, что Аркадий заботится о племянницах, девочки под надежной защитой. Следующий вопрос: кому предназначается эта демонстрация силы?
Слишком все это сложно. У моих состоятельных клиентов всегда так – истинные намерения замаскированы целым ворохом лжи. И докопаться до правды – словно луковицу развернуть. И противно, и слезы из глаз, и плохо пахнет.
Я мило улыбнулась маленькому мужчине и сказала:
– Так вы не ответили на мой вопрос. Кто мог желать зла близнецам?
Горенштейн сразу же поскучнел лицом и допил остатки джина. Потом бросил выразительный взгляд на часы. Тупоумием я не страдаю и намеки понимать обучена, поэтому немедленно встала и проговорила:
– Извините за беспокойство, час поздний, я, пожалуй, пойду.
– Рад знакомству, – фальшиво улыбнулся мужчина, в свою очередь, поднимаясь с дивана и провожая меня до двери. – Надеюсь, мы еще как-нибудь поболтаем с вами, Евгения. Навещайте старика, не стесняйтесь. У меня по ночам бессонница.
– Обязательно как-нибудь загляну, – пообещала я. Кстати, я собиралась сдержать обещание. Информация, которую мне удалось вытянуть из маленького мужчины, была крайне скудной. Думаю, Павел Станиславович – бесценный кладезь сведений о сестрах. И о тайнах семьи Горенштейн, кстати. Если кто и может развеять туман, организованный Аркадием, так это только его брат.
Маленький мужчина с перстнем на пальце, кажется, уже жалел об излишней откровенности, припадок которой поразил его в беседе с ночной гостьей. Павел поминутно облизывал губы, и глаза его то и дело устремлялись к бутылке с джином, где все еще оставалось порядочно прозрачного содержимого.
Я остановилась на пороге, придержав стеклянную дверь рукой, и спросила:
– Вы что же, круглый год живете в этом домике?
Как оказалось, вопрос был неудачным. Горенштейн поморщился, как будто у него болели зубы, и ответил:
– И летом, и зимой. В доме недостаточно места. Доброй ночи, Евгения.
И он поспешно закрыл за мной дверь своего стеклянного домика.
Я не стала настаивать на продолжении беседы. Ни к чему давить на человека. У меня еще будет время выжать досуха этого странного мужчину.
Интересно получается! Кажется, в своей собственной семье Павел Станиславович нежелательная персона. Не нашлось места в доме, это же надо! Особняк Горенштейнов громадный и полупустой. В нем три этажа. Первый занимает семья Аркадия, там находятся спальня, кабинет, библиотека и еще какие-то комнаты самого хозяина дома, затем покои его супруги, а треть первого этажа занимает их взрослый сын Вадим. Кстати, у него отдельный вход – любящие родители позаботились.
Второй этаж целиком принадлежит близнецам. По-моему, там есть комнаты, куда девочки не заглядывают годами. Но это ничего – целая армия вышколенных слуг поддерживает все в идеальном порядке: проветривает, моет, до блеска драит стекла и натирает паркет, ставит свежие цветы в вазы. Немного напоминает сказку про аленький цветочек, как будто невидимые слуги трудятся день и ночь.
Не так давно я забрела на третий этаж. Оказалась я там не случайно – хотелось выяснить, что скрывают запертые комнаты. Я вылетела оттуда пулей минут через пятнадцать, убедившись в том, что ни единой живой души на третьем этаже нет. Целый этаж, два крыла, огромные комнаты пустовали. Точнее, представляли собой музей, музей покойного Бориса Горенштейна и его супруги, разумеется. Шкафы были заполнены тщательно упакованной одеждой. В спальнях постели застелены свежим бельем. Я постояла в тишине несколько минут, а потом поспешно покинула пустые комнаты. Мне все казалось, что вот-вот зазвучат шаги – тяжелые мужские и легкие женские, скрипнут двери, и в комнату войдет громогласный гигант Борис Горенштейн собственной персоной, в сопровождении красавицы-жены. И спросит, а что это я тут делаю… Больше нога моя не ступала в этот музей-мемориал, который Аркадий устроил для своего покойного брата.
То, что в этом громадном доме не нашлось места для старшего из братьев Горенштейн, означало только одно – Павел был не в чести у своих родственников. Вспомнив, в каком виде предстал передо мной старший из Горенштейнов, я подумала, что для этого есть кое-какие основания. Видимо, Павла Станиславовича терпели, что называется, из милости. Вышвырнуть его из фамильного поместья означало навлечь пересуды на семью. А так манерного дядюшку сослали в домик у бассейна. Должно быть, зимой там чрезвычайно неуютно – холодно и дует. Павел сказал, что девочки часто навещают его. Интересно, за что близнецы любят своего раскрашенного дядюшку со склонностью к крепким напиткам? И почему так ненавидят двоюродного братца?
Только я подумала об этом, как в мою спину ткнулось что металлическое, холодное, диаметром как раз со ствол пистолета. Я подавила инстинктивное желание развернуться и ребром ладони перебить гортань нападавшему. Собственно, на меня никто не нападал. Запах туалетной воды от «Хьюго Босс» лучше всякой визитной карточки сообщил мне, кто вздумал так неловко подшутить надо мной. Я терпеливо подождала, пока сзади не послышался самодовольный смех, и ломкий голос молодого человека произнес:
– А говорили, что вы круче всех в этом городишке. Оказывается, у моих сестер хреновая охрана. За что отец деньги платит?
– Добрый вечер, Вадим, – сказала я, оборачиваясь и отстраняя рукой металлический ключ, диаметром не уступавший карманному пистолету.
– Что это вы по ночам разгуливаете? – продолжал веселиться юноша. Судя по всему, настроение у него было преотличное – ничего похожего на обычную дневную вялость.
– Да так, не спится. – Я пожала плечами. – А вы?
– Люблю ночь. – Сын хозяина картинно вздохнул полной грудью. Воздух и правда был ароматным и теплым, – даже не верится, что уже осень.
Я твердо убеждена, разговоры о погоде – пустая трата времени. Поэтому я повернулась с намерением уйти. Все-таки надо было хоть немного поспать, неизвестно, что ждет нас завтра. Но Вадик ухватил меня за рукав. Я с удивлением уставилась на его пухлые пальцы, и юноша поспешно убрал их.
– Кстати, Вадим, не хочу показаться невежливой, но не стоит вот так пугать людей по ночам, – сквозь зубы проговорила я. Если бы не резкий запах туалетной воды, я вполне могла бы причинить вред тому, кто возникает из темноты и тыкает в спину оружием.
– Вас так легко напугать? – фыркнул пухлый юноша.
– Очень. Работа у меня нервная, – вздохнула я. – Вы что-то хотели мне сказать, Вадим?
Сын хозяина покосился на домик у бассейна. Свет в нем был погашен, и только синий экран телевизора светился в темноте.
– А, вижу, вы уже познакомились со Шкарпеткой! – радостно воскликнул Вадик.
– С кем, простите?
– С дядей Полом. Шкарпетка – его домашнее прозвище. Дядя Борис всегда его так звал.
Обсуждать Павла мне совершенно не хотелось, поэтому я перевела разговор на другую тему:
– А вы хорошо помните своего дядю?
Вадик вздохнул:
– Конечно. Мне же было уже четырнадцать.
Ага, значит, он старше близняшек на два года, и сейчас хозяйскому сыну двадцать.
– Такой ужас, никогда не забуду, – пожаловался юноша. – Это случилось прямо у нас на глазах. У ворот. С тех пор мы все немного не в себе. Вы, наверное, думаете, что мы все тут ненормальные?
Мне стало неловко перед молодым человеком. Пережить такое в подростковом возрасте! Естественно, останется след на всю жизнь.
– Ну что вы, Вадим! – не вполне искренне воскликнула я. Честно говоря, семейство Горенштейн вызывало некоторые опасения, хоть я и не привыкла критиковать клиентов.
– Да бросьте, не надо притворяться! – махнул пухлой ладонью Вадим. – На самом деле мы все с приветом. Вот я, например.
– А что с вами не так? – вежливо поинтересовалась я. Насколько я успела убедиться, аппетит у юноши был отменный, и Вадик не производил впечатление нездорового.
– У меня бессонница, – пожаловался юноша. – А еще сплин. Знаете, что это такое? Беспричинная тоска накатывает.
Я смерила взглядом его массивную фигуру и подумала, что лучшим лекарством для него стали бы бег трусцой и диета. Потягать железо в спортзале тоже очень полезно. Но, разумеется, промолчала.
– А еще мы все ужасно мнительные, – продолжал излагать свои претензии к мирозданию младший Горенштейн. – И нервные очень. Моя матушка – вы, наверное, уже заметили, что она тут всем заправляет – постоянно боится, что со мной что-то случится. Несколько раз я уезжал учиться. Последний раз в Лондоне прожил почти год, – Вадик вздохнул, – замечательное было время. И надо же – там теракт случился! Тогда мама – раз, и отозвала меня домой. А чем мне здесь заниматься? Я же говорю, чокнутая семейка, а?
– Ваши родители – здравомыслящие, успешные люди, – дипломатично проговорила я. Совершенно не собираюсь обсуждать своих работодателей с этим мальчишкой.
– А про наших бедных сироток вы тоже можете такое сказать? – хрюкнул Вадик. – Кстати, вы знаете, что они до сих пор иногда спят в одной постели?
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросила я.
– Боятся темноты! – сверкнули в темноте белые зубы любящего брата. – То одна, то другая просыпается с воплем и бежит к сестренке в кровать. Обнимутся и спят, как пара младенцев. Не пойму, как они собирались замуж! Совершенно идиотская затея.
Интересно, что в этом вопросе Вадик солидарен с Павлом Станиславовичем. И почти в точности повторил его слова.
– Глупые, как пробки, что Лиза, что Тина. Избалованные до неприличия. Злобные сучки.
Тут я не выдержала:
– Вадим, за что вы так не любите своих сестер?
Пухлое лицо с редкой светлой бородкой задрожало, и ломкий от обиды голос пояснил:
– А за что мне их любить? Они украли у меня любовь моих родителей. Вечно все только с ними носились. «Ах, сиротки! Ох, бедняжки! Ах, пережить такое!» – передразнил Вадик. – А я, между прочим, тоже там был и все видел. И мне было четырнадцать, немного больше, чем этим кретинкам. Но обо мне почему-то никто не беспокоился.
– Но сейчас вы уже взрослый человек, – как могла мягко, произнесла я. – Давно пора простить детские обиды и жить дальше.
– Так они мне не дают, – возмущенно вскричал Вадим. – Слышали, как дразнятся?
Да пожалуй, мальчик прав. В этой семье нормальным не назовешь никого. Порывистый и легкомысленный Аркадий, его властная и вздорная жена, их сын, лелеющий детские обиды, а уж близнецы, пожалуй, тоже далеки от нормы, особенно та, что младше на семь минут, Валентина.
– О, вот вам живой пример! Полюбуйтесь! – радостно воскликнул Вадик.
Я обернулась и замерла на месте. Руки у меня похолодели. В горле мгновенно пересохло.
По крыше трехэтажного дома скользила девичья фигура в белой пижаме. Высота здесь была приличной – если упадет на плиты двора, костей не соберешь. Что понадобилось одной из сестер на крыше посреди ночи?!
За спиной еще не стих довольный смех Вадика, а я уже бежала к дому. Что, если девушка собирается прыгнуть с крыши? Успею ли я ее остановить?
Я подбежала к стене дома, подпрыгнула, подтянулась – и вот уже карабкаюсь по пожарной лестнице. Есть у меня одна особенность, которая часто выручает в трудных ситуациях – я не привыкла раздумывать, а сразу начинаю действовать.
Не прошло и трех минут, а я уже была наверху. Девушка успела довольно далеко пройти по гребню крыши. Черепица под ногами была скользкой. Я смерила взглядом расстояние, которое мне предстояло преодолеть, и быстро скинула ботинки. Теперь острый гребень резал ступни, но я не боялась сорваться. С чувством равновесия у меня все в порядке, и высоты я никогда не боялась. Стараясь ступать осторожно, я настигла беглянку.
На всякий случай я не стала окликать девушку и правильно сделала. Когда одна из близнецов повернула голову и лунный свет упал на ее лицо, я поняла две вещи. Первая – передо мной Тина Горенштейн. И вторая – с девушкой что-то не так. Неужели она лунатик? Никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с такой аномалией!
В лунном свете лицо Тины казалось смертельно бледным, полузакрытые глаза выглядели темными провалами, а волосы казались серыми и развевались на ветру. Казалось, девушка не понимает, где находится. По острому коньку крыши, где я балансировала, как канатоходец, Тина шла так, как будто под ее ногами был паркет ее собственной спальни.
Я начала напевать под нос мелодию без слов. Несколько раз я слышала, как кто-то из близнецов мурлычет детскую песенку, задумавшись о чем-то. Именно ее напевала Лиза, утешая сестру после вспышек ярости или слез. Видимо, это была песенка из детства близнецов, из той спокойной, нормальной жизни до взрыва, до трагедии.
Валентина слегка повернула голову, заслышав знакомую мелодию. Ободренная успехом, я подключила слова:
– Слониха, слоненок и слон в авоську сложили подарки, и в море уплыли на синей байдарке слониха, слоненок и слон…
Если бы кто-то мог сейчас видеть нас – босую девушку в белой пижаме и телохранителя, напевающего детскую песенку, – то решил бы, что это сон или сцена из фильма режиссера-сюрреалиста.
– И в море уплыли на синей байдарке…
Слов я не знала, поэтому завела по второму разу. Тина сонно улыбнулась. Может быть, девушке казалось, что это мама поет ей колыбельную на ночь? Я осторожно взяла Валентину за руку и повела по острому гребню крыши, продолжая напевать мелодию без слов. Девушка-лунатик послушно следовала за мной.
У лестницы возникли затруднения. Как заставить Валентину спуститься? На уровне второго этажа черным провалом зияло распахнутое окно – похоже, через него близняшка выбралась на крышу.
Я прикинула расстояние до окна. А что, может получиться! Это будет проще, чем вести спящую в дом, потом по лестнице через парадную дверь, причем в любой момент лунатик может проснуться и испугаться.
Теперь я насвистывала сквозь зубы прилипчивый мотивчик. Тина покорно шла за мной. Я поставила ногу на первую ступеньку лестницы, подождала, когда девушка приблизится, и начала спускаться. Валентина повторяла каждое мое движение. Отлично! Чувствуя себя крысоловом из Гамельна, который своей музыкой увел из города всех детишек, я влезла в окно второго этажа. Тина легко скользнула вслед за мной, и я наконец перевела дыхание. Это был коридор в крыле, где помещались спальни сестер. Я довела Тину до ее собственной спальни, дождалась, когда девушка заберется в постель. С блаженной улыбкой на лице Валентина Горенштейн натянула на себя одеяло, сложила руки под щеку, глубоко вздохнула, и тут лицо девушки изменилось. Исчезло блаженно-детское выражение безмятежного счастья, передо мной была привычная – резкая, нервная, несчастная девушка. Зато она спала по-настоящему – ворочаясь и вздрагивая во сне, но явно не собираясь на поиски приключений.
Я перестала насвистывать, и в спальне повисла тишина, нарушаемая прерывистым дыханием девушки.
Остаток ночи я провела в коридоре, сидя в кресле и таращась в телефон. Из Интернета я почерпнула массу сведений о лунатизме и лунатиках, но не нашла ничего, что объясняло бы связь между пережитой в детстве травмой и хождением по крышам.
Утром моя подопечная, как и полагается классическому лунатику, не помнила ничего из того, что произошло ночью. Тина очень удивилась бы, обнаружив меня сидящей в кресле у ее дверей, поэтому я убралась оттуда перед рассветом – когда стало окончательно ясно, что приступ не повторится.
Я искала возможности поговорить с Анной. Мачеха не мачеха, но ведь именно эта женщина заменила близнецам погибшую мать. Она занимается их здоровьем, а значит, вопрос про влияние луны на сестер Горенштейн – это к ней. Но, спустившись вниз, я обнаружила, что семья уже завтракает. Анна уставилась на меня и своим обычным тоном – как будто мы продолжаем ссору, начатую уже давно, – громко осведомилась:
– Евгения, чем это вы занимались ночью? Вас видели на крыше, а ваши ботинки обнаружили на газоне. Что все это значит?!
– Э-э, вопросы безопасности, – сделав непроницаемое лицо, с апломбом произнесла я.
Тина возила ложкой по тарелке, точно капризный ребенок. Лиза же ела аккуратно и с аппетитом. Поразительные девушки! У одной только что убили жениха, а она как ни в чем не бывало подкладывает на тарелку домашний малиновый джем, и на ее гладком лбу нет ни морщинки. Другая путешествует по крышам, а наутро свежа, как маргаритка на лугу, и, конечно, ничего не помнит.
Дождавшись, когда Горенштейны закончат завтрак, я попросила Анну уделить мне время для разговора. Та неохотно согласилась.
Коротко, без подробностей я рассказала женщине о том, что случилось этой ночью. Удивительно, но Анна мне не поверила!
– Евгения, я не понимаю, зачем вы говорите такие ужасные вещи, но этого просто не может быть!
Я во все глаза смотрела на хозяйку поместья.
– Здоровье девочек – предмет моего пристального внимания вот уже шесть лет, – неприятным голосом сообщила мне Анна. – У нас есть собственный семейный доктор, он осматривал близнецов после того, что случилось на свадьбе, – у Анны дернулся уголок рта, – и он признал, что физически девочки совершенно здоровы.
– А психически? – рискнула спросить я. Поразительно, но мои соотечественники почему-то считают психическое нездоровье чем-то неприличным и предпочитают делать вид, что все в порядке, когда давно уже пора звать специалистов. Вот и Анна повела себя предсказуемо:
– Как вы могли такое подумать, Евгения! Близнецы совершенно здоровы. Девочки немного нервные, особенно Валентина, но, учитывая обстоятельства, удивляться нечему.
– Но у Тины определенно был приступ лунатизма!
– Хорошо, я попрошу семейного доктора еще раз осмотреть ее, – недовольно проговорила Анна, и на этом наш разговор завершился. Я дала себе слово проследить, чтобы на окна второго этажа поставили красивые ажурные решетки, причем побыстрее.