Глава 2.
Мальчик Чернил
Патрик распахнул окно, и несколько мух, утомленных знойным полднем, ворвалось в прохладную комнату. Их тупое жужжание было единственным звуком, прилетевшим снаружи: раскаленный Святопавловск беспомощно молчал. Миновал не один год с того дня, как Патрик покинул сонное бездумное побережье и перебрался в Народный Лицей, где его обучали наукам и правилам хорошего тона. Это было заведение для выходцев из бедняцких слоев общества. У выпускников Лицея была возможность возвыситься до уровня среднего класса и стать одним из тысяч и десятков тысяч мелких служащих – в лучшем случае. От лицеистов требовались главным образом прилежание и умеренность во всем – то есть то, на что Патрику было – тоже в лучшем случае – наплевать. Он ни секунды не сомневался, что стоит намного дороже, и тайно, когда никто не видел и не слышал, проклинал родителей за их убогую фантазию, из-за которой они и сами не добились в жизни успеха, и наследника обрекли на убогое, серое будущее. Себя, впрочем, он тоже не любил – себя нынешнего, одетого в то, что именуется «second hand», плюгавого, с жидкими прямыми волосами, раз и навсегда выбеленными солнцем, да еще и покрытого с недавних времен россыпью прыщей. Не лицо, а добрый огород в урожайную пору! Патрик часто подолгу простаивал перед зеркалом, изучая ненавистное седое отражение, пока не принимался с остервенением выдавливать прыщи, раздирая ногтями кожу. Брызги гноя оседали на стекле, а Патрик продолжал свое занятие, страдальчески ожесточаясь: ну и пусть! пускай, так и надо! – твердил он шепотом, глядя, как отражение всё больше покрывается отвратительными потеками. Таким он и должен быть, поделом. Отраженное лицо, горько скалясь из-под мутных разводов, полностью отвечало представлениям Патрика о себе самом. Тем не менее он был уверен, что он достоин всех богатств мира просто по праву рождения на свет.
Сегодня Патрик прогуливал урок – один из тех, что вел очень старый, выживший из ума магистр, вечно витавший в облаках и воображавший себя античным мудрецом, находящимся где-то в банях в окружении сонма восторженных учеников-переростков. В него плевали промокашкой, ходили на головах – блаженный старец ничего не замечал. Итак, Патрик распахнул окно, и солнце жарким комом ввалилось в его каморку. Патрик встал на четвереньки, пошарил под шкафом и вытащил плотно закупоренную банку с тремя живыми, обмякшими от ужаса и духоты лягушками. Сняв крышку, он ловко подцепил одну из них пинцетом за лапу и снова задраил банку. Поднявшись на ноги, он прошел к подоконнику и положил лягушку на солнце. Затем Патрик опустил руку в карман и вынул громадное увеличительное стекло. Слегка прищурив глаза и сделавшись чрезвычайно внимательным, он расположил стекло в нескольких дюймах над вырывавшейся лягушкой, чтобы солнечные лучи сложились в один лучик – острый и жаркий. Патрик вовсе не желал лягушке зла, она не сделала ему ровным счетом ничего плохого, ему всего-навсего было любопытно, что произойдет дальше. О том, что лягушке этот опыт совсем не понравится, он не думал и удивился бы, если бы кто-то удосужился намекнуть ему на это.
Как только жжение стало невыносимым, лягушка забилась, тщетно пытаясь высвободиться. Патрику стоило больших трудов удержать ее на месте. Сопротивление дурацкой твари раздражало его. «Чем бы ее пристукнуть, не насмерть, а чтоб успокоилась?» Патрик повертел головой в поисках подходящего орудия. В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошел его сосед, лицеист Додо, очень толстый и надоедливый.
– Что это ты задумал? – спросил он с ходу, направляясь к Патрику. Патрик, никого не ждавший, ослабил хватку, и лягушка из последних лягушачьих сил прыгнула в окно.
– Черт! – закричал Патрик, бросаясь животом на подоконник и свешиваясь вниз. Додо немедленно пристроился рядом. Но, как они ни всматривались в далекую булыжную мостовую, лягушку найти не смогли. Огорченный Додо сполз с подоконника и тут же снова повеселел, увидев банку с пленницами.
– Э-э! – радостно сказал он. – Вот же еще две сидят!
– Этих – варить, – сердито буркнул Патрик, швыряя лупу на стол. Додо, прилипчивый и недалекий, пригорюнился. Его надежды рушились: он пришел выпрашивать у Патрика детские игрушки, которые тот хранил в обувной коробке под кроватью. Разумеется, не насовсем – Патрик никогда и никому ничего не дарил. Но теперь Додо сомневался, что Патрик одолжит ему свои талисманы даже на полчаса. А ему не хватало как раз трех фигур: без их участия силы двух игрушечных армий, уже выстроенных друг против друга в игротеке, были неравными. Делу могли помочь Хищный Динозавр, Галактический Военный Робот и Танк, но именно их Патрик почему-то считал амулетами, приносящими удачу, и другим показывал редко. Додо не помнил, чтобы тот хоть раз давал их кому-то играть, а уж сейчас. Додо, однако, был еще и упрям, и от замыслов своих отказываться не собирался.
– Варить? – переспросил он, лихорадочно соображая, как бы выманить соседа из комнаты. Хорошо ли, плохо ли это – варить живых лягушек, Додо, как и Патрик, раздумывать не стал. – А в чем ты их сваришь?
– В воде – в чем же еще? – фыркнул Патрик и поставил банку на стол.
– Давай вместе! – Чутье подсказало Додо, что рассерженный Патрик после того, как ему помешали, отправится на кухню в гордом и злом одиночестве. Так оно и вышло.
– Шел бы ты… – Патрик неприлично выругался, сунул в карман спички и вышел, не оглядываясь. Времени у Додо было в обрез. Он рухнул на четвереньки, метнулся под кровать и трясущимися руками начал шарить в коробке, ломая картонную крышку. Пальцы нащупали гребень Динозавра… по лучемету поняли, что Галактический Робот тоже найден… вдруг Додо больно оцарапался: под руку подвернулось что-то острое. Разбираться было некогда, он присоединил опасный предмет к добыче, а секундой позже добрался и до Танка – схватил его, потея и содрогаясь от нервного напряжения. С зажатыми в кулаки сокровищами он пополз обратно; распрямляясь чересчур поспешно, с силой ударился лбом о железную раму и едва не завыл. Не глядя бросил украденное за пазуху и встал. Морщась от боли, он сорвал с гвоздя куртку, быстро надел ее, задернул молнию: из коридора уже доносились шаги Патрика, который возвращался из кухни за лягушками. Додо пригладил растрепанные волосы и постарался придать своей физиономии невинное и равнодушное выражение.
– Пойду прошвырнусь, что ли, – обронил он вялым голосом, когда Патрик вошел. Тот не удостоил его ответа и показал спину – только этого Додо и ждал. Неспешной походочкой, руки в брюки, он вырулил в коридор. Патрик, поглощенный стряпней, взялся за пинцет, но планы его так и не осуществились. Он услышал, как снова скрипнула дверь и бодрый тенор произнес:
– Между прочим, давно ли ты проверял – на месте ли твое войско?
Патрик аж подпрыгнул от неожиданности. Вроде бы ему не сказали ничего необычного, но было, однако, ясно, что вот-вот произойдет нечто из ряда вон выходящее. На пороге изумленно улыбался пухлый дяденька, наряженный в костюм песочного цвета. Дяденька, сколько мог, вытянул короткую шею и развел руками, как бы спрашивая: «Что, прохлопал?»
– Вы к кому? – спросил Патрик упавшим голосом. Сам не зная почему, он испугался.
– С твоего позволения, я войду, – гость осуждающе взглянул на лицеиста. Тот не мог отделаться от мысли, что толстяк придуривается – уж больно пронзительным был взгляд ярко-голубых сверкающих глаз. Вся эта вежливость, хорошие манеры, подчеркнуто добродушный, отеческий тон – вот-вот погрозит пальчиком. А за декорацией – нечто иное, мастерски спрятанное, и Патрик не рвался узнать, что это такое.
– Извините, – Патрик попятился и неопределенным жестом указал на стул.
– Весьма признателен, – прошептал толстяк, сел и добавил еще тише: – Так где твои рыцари?
Патрик недоуменно посмотрел в сторону кровати.
– Там, под нею, – ответил он озадаченно.
– Ты в этом не сомневаешься? – спросил потрясенный дяденька. – Ай-ай-ай! Ну-ка, проверь скорее!
Ничего не понимающий Патрик пополз под кровать и вытянул коробку. Он сразу обратил внимание на поврежденную крышку.
– Угу, – кивнул незнакомец энергично. – И я про то же. Неясности, связанные с визитом, отошли на второй план. Патрик окаменел, не в силах осмыслить утрату. Лицо его побледнело.
– Ты в чем-то испачкался, – толстяк суетливо порылся в кармане брюк и вынул носовой платок, расшитый черными розами. – Подойди ко мне. – Видя, что Патрик витает где-то далеко, гость встал и подошел сам. Небрежным движением он обмахнул ему щеки. – Другое дело! – просиял дяденька. – Иди к зеркалу и порадуйся.
– Где они? – еле слышно пробормотал Патрик.
– Иди к зеркалу! – Пришелец повысил голос. Патрик, не зная, что заставляет его повиноваться, вскочил как ужаленный. Он увидел обескровленное лицо, похожее на трагическую маску. В зрачках уже зарождалась ярость, пока еще не выбравшая, на кого излиться. И при этом – ни единого прыщика. Сначала Патрик не понял, какая такая странность появилась в его отражении, что за новшества показывает ему благожелательное стекло, но наконец до него дошло. И мысли в его голове снова изменили свой строй по степени важности. Что ему делать – обрадоваться или испугаться до потери сознания?
– Конечно, радоваться, – сказал незнакомец. – Если кого и стоило пугаться, так это тебя с твоим цветником на роже.
– Вы что – читаете мои мысли?
– Какое там! – Гость засмеялся. – Твои мысли написаны у тебя на лбу. Угадать их – штука нехитрая. Будь спокоен – это была всего лишь маленькая демонстрация возможностей. Но давай переходить к делу: как ты догадываешься, я пришел не ради пустой болтовни с тобой. И я также не имею никакого отношения к косметическим кабинетам с выездом специалистов на дом. Меня как такового вообще не существует. По велению обстоятельств я могу принимать разнообразные формы и брать любые имена. Но сам по себе я, как ни удивительно, пуст. Ты и представить не можешь, сколько всякой всячины можно понастроить вокруг пустоты.
– Вы, небось, из чародеев Юго-Запада, – предположил Патрик. Он всё же испугался. В Святопавловске не жаловали волшебников, и им приходилось скрываться в тайных лесных поселениях, что спасало их далеко не всегда. Время от времени правительственные карательные бригады выкуривали эту публику из лесных чащ, а после следовали показательные судебные процессы и скорая расправа.
Толстяк презрительно сморщился.
– Вот еще! Я к ним и близко не подойду. Никакой я не чародей; если на то пошло, то я из тех, с кем они упорно и, как правило, безуспешно пытаются связаться. Не так-то просто вызвать к себе меня или кого-то похожего – тогда уж, скорее, чародеем окажешься ты: ведь я здесь.
Патрик мгновенно нарисовал в воображении картину: взвод полицейских ведет его, закованного в кандалы, на судилище. Ему смертельно захотелось куда-нибудь убежать. Гость обидно захохотал:
– Не трусь, я просто дразню тебя. Я же явился сам, и ты не звал меня. Случай, конечно, редкий, но мое дело слишком важное, чтобы я сидел сложа руки. Итак, мой друг, не будем медлить. Я должен забрать у тебя одну вещь, угодившую в твои руки случайно, по ошибке. Это случилось давным-давно, когда ты был еще совсем мал и глуп. Но там, откуда я пришел и где потеряли эту вещь, время течет по-другому. Ты успел вырасти и возмужать, а в тех краях пролетели, – толстяк пощелкал пальцами, прикинул, – считаные минуты.
– Никакой чужой вещи у меня нет, – заявил Патрик с тревогой. Ему стало ясно, что дядька в желтом костюме хочет обманом и хитростью что-то у него отнять.
– Ты заблуждаешься, – улыбнулся тот понимающей улыбкой. – Я могу подсказать: такой черный, острый осколочек, похожий на стеклянный. Вспоминаешь?
Патрик облегченно вздохнул. Черного осколка у него точно не было, а это значит, что гость ничего не возьмет.
– Честное слово, я не видел ничего подобного, – сказал он радостно. – Был разноцветный, – он снова насупился, – но его утащили вместе с остальным. Ох и навешаю я Додошке по шее! Потому что это он взял, больше некому. Что с вами? – воскликнул он изумленно.
Приветливое, умное лицо толстяка почернело. В глазах растворились зрачки, и из-под век полился ледяной ослепительный свет. Одежда обвисла мешком, щеки втянулись, рот угрожающе приоткрылся.
– Разноцветный?! – недоверчиво прошипел гость. – Как – разноцветный? Он должен быть черным!
– Клянусь! – закричал Патрик, не зная, как уладить дело. – Маленький такой, красивый! Я нашел его на пляже, когда еще жил в поселке у моря!
– Нашел? – Страшная фигура, казалось, вот-вот прыгнет на него. – Ты не мог найти разноцветный осколок, это невозможно. Откуда он у тебя?
Забытая сцена вспомнилась сразу, как будто была разыграна только вчера. Кому-то другому Патрик, возможно, постеснялся бы признаться, что отобрал осколок у своей маленькой соседки. Но его нынешний собеседник – Патрик чувствовал, что это так, – не станет его осуждать. Сбиваясь, путаясь, Патрик выложил всё. Он спешил задобрить опасного субъекта, пока тот не сделал ему что-нибудь нехорошее. И посетитель понемногу успокоился – правда, вид у него остался крайне озабоченный и недовольный. Когда рассказ Патрика подошел к концу, гость прошелся по комнате, заложив руки за спину и шевеля толстыми губами, после чего вдруг резко остановился и улыбнулся как ни в чем не бывало.
– Дело усложняется, – объявил он. – Видишь ли, мне необходимо забрать у тебя черный осколок и выдать взамен награду. Но теперь всё изменилось. Мне понадобится более серьезная помощь с твоей стороны, и вознаграждение, разумеется, тоже будет куда солиднее, – он взглянул на Патрика, который затаил дыхание, забыв о страхе при слове «награда». – Да, куда солиднее. И нам с тобой придется быть вместе гораздо дольше, чем я предполагал.
Толстяк со вздохом уселся на кровать. Он замолчал, решая, что можно сказать Патрику, а о чем лучше не говорить. Патрик же, очень вежливый и любезный, когда речь шла о выгоде, спросил:
– А… простите, но я не знаю, как вас зовут… не могли бы вы сказать поточнее, какая награда ждет меня?
Гость усмехнулся:
– Мне нравится, что тебе интереснее знать, какая награда, а не за что она, – похвалил он лицеиста. – Это обнадеживает. Да, я уверен в успехе. Зовут же меня… – Он задумался. – Как много у меня имен! Впрочем, мне нравится это: Аластор Лют. Только не спрашивай, что оно означает – слишком долго объяснять, да это и не важно. Что касается твоей награды… ты ведь, сдается мне, чертовски недоволен жизнью здесь, в этом мерзком общежитии с вороватыми соседями и занудными учителями? Если ты поможешь мне найти пропавший черный осколок, тебе достанется в вечное владение весь этот город, – Аластор Лют простер руку, указывая на окно. – Со всеми гимназиями, лицеями, заводами, цирками и тюрьмами. И ты сможешь устанавливать здесь любые порядки, какие только пожелаешь.
– Я не верю, – замотал головой Патрик.
– А я не верю, что ты не веришь, – озорно хихикнул его собеседник. – Ты видел достаточно, чтобы поверить. – Про себя Аластор подумал, что паренек угадал верно. Посулить Патрику Святопавловск – это было первое, что пришло в его коварную голову. Никто, понятно, никакого города Патрику не отдаст. Но это выяснится только в конце, когда задачи будут решены и цели достигнуты. – Но – чисто формально – я обязан задать тебе вопрос, – Аластор нахмурил брови. – Согласен ли ты? Ведь если ты откажешься, то ничего не получишь точно.
Все слова куда-то разбежались, и Патрик мог лишь кивнуть, не сводя с Люта глаз.
– Ты поступаешь мудро, – заявил тот важно и торжественно. – Возможно, ты завладеешь даже большим, чем город, – Аластор, когда врал, частенько увлекался и останавливался лишь когда ему удавалось нагромоздить такие горы лжи, что никто уже не верил ничему и никакое волшебство не могло исправить положение. Так что он, безусловно, испортил бы всё дело, толком не начав, но тут взгляд его упал на банку с лягушками. Брови Аластора взметнулись.
– Это что у тебя такое в банке? – спросил он вкрадчиво и облизнулся.
– Лягушки, – ответил Патрик. – Я хотел поставить опыт и сварить их. Говорят, что после получасовой варки вываривается скелет.
– Я здорово проголодался, – сказал Аластор жалобно. – Ты позволишь мне съесть их сырыми? – И, не дожидаясь разрешения, он схватил банку и вывалил содержимое в рот, который распахнулся невероятно широко наподобие небольшого чемодана. – Ах, какой блеск! – восхитился Лют и погладил себя по животу. Он икнул, и из его глотки донеслось прощальное безутешное кваканье. Патрик, старательно скрывая не самые, скажем честно, приятные чувства, криво ухмыльнулся и спросил:
– И вам, такому здоровому, хватит пары лягушек, чтобы поесть?
– Да нет, – махнул рукой сыроед. – Мне вообще не обязательно что-то есть. Просто я веселюсь и развлекаюсь на свой лад.
Патрик понял, что здесь положено смеяться, и снова хохотнул – угодливо и робко. Аластор, довольный, посмотрел на него:
– Буду крайне удивлен, если мы не поладим. Но нас ждут дела. Где найти этого мерзкого похитителя чужих драгоценностей, этого черного вора, не знающего никаких границ?
– Он наверняка в игротеке, – ответил Патрик. Было ясно, что именно Аластор, а не он, поведет воспитательную беседу с вероломным Додо, и от близкого возмездия у него внутри что-то сладко и тепло напряглось.
Лют задумчиво прикрыл глаза ладонью.
– Много ли там народу? – спросил он после недолгих размышлений.
– Я думаю, он там один, – предположил Патрик. – Сейчас идет урок, поэтому.
– Понятно, – перебил его Лют. – Что ж, самое время туда наведаться и восстановить справедливость. Остался вопрос формы. Он ведь очень юн, твой Додо, не так ли?
Патрик замялся. Они с Додо были ровесники, и как ему ответить, чтоб не унизиться самому? Аластор пришел на помощь:
– Я хотел сказать – юн душою, ведь он тратит бесценное время на праздные, пустые игры, тогда как его сверстники ставят естественнонаучные опыты.
Патрик облегченно подхватил:
– Да, да, в этом смысле он еще совсем маленький!
– Маленький… – Аластор побарабанил пальцами по животу. – Как по-твоему, кто из нежданных гостей способен напугать маленького? Повлиять на него? Мне кажется, я знаю ответ. Известно ли тебе, кто такой Мальчик Чернил?
Патрик пожал плечами. Это имя – Мальчик Чернил – ни о чем ему не говорило. Однако Аластор думал иначе.
– Ты должен знать, – заметил он строго. – Мальчик Чернил приходит к тем, кто мал и глуп, кто боится темноты и долго не может заснуть. К тебе он тоже приходил, и не однажды, ты просто запамятовал. Напрягись, вспомни… – Аластор Лют подался вперед и заглянул Патрику в глаза. – Смотри сюда и вспоминай. Ведь это было совсем недавно. Смотри и не отворачивайся, глубже и глубже, дальше и дальше…
И, чем пристальнее всматривался Патрик в завораживающие черные шахты лютовских зрачков, тем больше становился собою прежним, давнишним. Наконец, воспоминание пришло – точнее, выпрыгнуло, словно хитрый опасный зверь, из обманчивого небытия. Оно не имело ничего общего ни с Мальчиком Чернилом, ни вообще с каким бы то ни было мальчиком, но Патрик точно знал, что именно Мальчик Чернил исправно посещал его в давно забытые ночные часы. Тогда он видел жуткую, бесшумную черную ящерицу на задних лапах. Чуть подрагивали уши-блины с яркой светящейся каемкой голубого цвета; туловище, почти сливавшееся с царившим в комнате мраком, сверкало вживленными бриллиантами, страшная алая пасть издевательски раскрывалась и закрывалась. Чудовище стояло на задних лапах, кривых и чешуйчатых, а твердый хвост неторопливо гулял из стороны в сторону. Эта тварь всегда приходила на секунду-другую, не больше, но нагоняла такого страху, что хватало на всю ночь, и сны потом снились ужасные, а на следующий день всё шло вкривь и вкось.
– Я помню… – пробормотал смятенный Патрик. – Я вижу его.
– Я знаю, – серьезно прошептал Аластор. – Мальчик Чернил бывает разный, он не любит являться в одном и том же обличье разным детям. У меня нет желания тебя запугивать, и наш Мальчик Чернил получится совсем другой. Он будет таким, каким его видел Додо.
И Лют, ударившись об пол, обернулся мальчиком лет четырнадцати на вид, с черной кожей, коротко стриженными черными волосами и в строгом черном костюме. Патрик не сдержался и вскрикнул. Людей с черной кожей он не встречал никогда. Мальчик Чернил улыбнулся и показал гнилые, тоже почти черные зубы.
– Где твоя игротека? – спросил он тихим голосом. – Отведи меня туда поскорее. – И выставил локоть, словно Патрик был дамой и они направлялись в танцевальный зал. Томно закатив глаза и высоко поднимая колени, он повел лицеиста к двери. Мальчик Чернил явно кого-то передразнивал – не то петуха, не то участника некой напыщенной церемонии.
Рука об руку они спустились по безлюдной лестнице и вошли в полутемную игротеку. Там действительно было пусто, лишь в дальнем углу стоял спиной к вошедшим проворовавшийся Додо. В настольном сражении назревал перелом, и Додо ничего не слышал и не видел. Мальчик Чернил бросил быстрый взгляд направо и налево, оценивая пирамиды с кольцами, бильярдные и шахматные столы, игровые автоматы, миниатюрную карусель и кривые зеркала. Он поднес к губам палец и на цыпочках двинулся к одинокому игроку. Додо взял Галактического Робота, дабы с его помощью поразить вражескую конницу, и ласковый вопрос прошелестел над ухом:
– Что у тебя за игра?
Додо подскочил, обернулся. Мальчик Чернил стоял перед ним, вытянув губы трубочкой. Вдалеке виднелся Патрик, сжимавший и разжимавший мокрые кулаки.
– Дай сюда, – сказал Мальчик Чернил, протянул руку и снял с игрового поля Робота, Танк и Динозавра. Опустив их в карман, он снова выставил ладонь и еле слышно приказал:
– Черепок.
Додо попятился, уперся задом в стол и стал заваливаться на спину.
– Черепок.
Пальцы Додо беспорядочно запрыгали по карманам и складкам одежды. Предмет очень скоро нашелся, и Додо, по-прежнему молча, вручил Чернилу разноцветный осколок. Мальчик Чернил подозвал Патрика, вложил ему осколок в нагрудный карман рубашки и снова уставился на преступника. Лицо Додо посерело.
– Ты ведь игрок? – полуутвердительно спросил наконец Мальчик Чернил. Додо молчал. Теперь он рассматривал собственное пузо, мелко вздрагивавшее под футболкой. – Играть в одиночестве – проступок еще более серьезный, чем кража, – изрек Чернил назидательно. – Не хочешь ли сыграть со мной в бильярд?
– Я не умею, – вымолвил Додо пересохшими губами.
– Ну, что тут уметь! – вскинул брови Мальчик Чернил. – Пойдем, я тебя научу. Я давно собирался это сделать – помнишь, тогда еще, когда ты сразу писал в штаны, стоило мне появиться в углу твоей спаленки.
Двумя пальцами он взял Додо за рукав и потянул за собой. Доставив его к бильярдному столу, остановился и театрально воскликнул:
– О, бильярд! О, свечи! О, шампанское рекой!
И стол, пока он кричал, украшался канделябрами из потемневшего серебра и бокалами на тонких ножках с пенистой жидкостью внутри. Мальчик Чернил ловко сложил шары в треугольник, а один оставшийся поставил в некотором отдалении от вершины.
– Что-то не так, – пробормотал он, отходя на шаг. – Всё слишком изящно, чересчур изысканно… Я буду не я, но чего-то недостает.
Он прикинул так и этак, затем шагнул обратно к столу и сильным рывком выдрал из лузы сеточку. После чего схватил Додо за волосы, повалил на колени и одним мощным ударом вогнал его шею в лузу так, что голова того оказалась лежащей подбородком на зеленом сукне и безумными глазами созерцала одинокий шар. Мальчик Чернил легко, играючи развел Додо челюсти, и рот зазиял, словно на приеме у зубного врача. Мальчик Чернил взялся за кий.
– Ничего сложного, – напомнил он, прицелился и послал шар в горло. Додо захрипел и задергался, глаза его выпучились, как у лягушки, мучениями которой он совсем недавно хотел позабавиться. Чернил разбил треугольник легким тычком и направил в разинутый рот следующий шар. Додо, давясь, сделал глотательное движение, брызнули слезы. Мальчик Чернил довольно улыбнулся и, чтобы кий лучше скользил, выбелил мелом черную выемку между большим и указательным пальцами.
– Хватит! – раздался голос из-за спины. – Господин Лют, вы его убьете!
Мальчик Чернил развернулся на пятках и пристально взглянул на трясущегося Патрика. В наступившей тишине было слышно, как зубы у того выбивают мелкую дробь.
– Само собой разумеется, – кивнул черный бильярдист, очень четко выговаривая слова. Он обогнул стол, завел ногу и с невероятной силой ударил Додо по пухлой спине. Тот мгновенно перестал хрипеть, неестественно выгнулся куда-то под стол. Шея его выскочила из лузы, а последний шар с мягким стуком выпал из помертвевших губ на сукно. Звякнул, разбиваясь, бокал. Додо медленно сполз на пол и застыл без движения.
Мальчик Чернил поклонился, сделал сальто, и Аластор Лют подмигнул Патрику, который тоже был неподвижен, хотя продолжал пока стоять. Покопавшись в кармане, Ала-стор задержал в нем руку и заметил:
– Это мелочь, мой юный друг. Прежде чем начать большое дело, надо научиться плевать на мелочи. С тем что ты, быть может, в скором будущем увидишь, эта дурацкая клоунада не идет ни в какое сравнение. А теперь – держи!
Он протягивал Патрику похищенные фигурки – Робота, Динозавра и Танк. Патрик колебался. По лицу его струились слезы, и он не утирал их. Аластор Лют терпеливо ждал. Патрик еще несколько раз шмыгнул носом и осторожно взял у него игрушки. Лют зааплодировал:
– Молодчина! Дальше – больше: сейчас ты прихватишь кое-что еще. Для этого мне придется пережить очередное маленькое превращение. Не слишком обременительный предмет, которым я стану, ты должен спрятать у себя под мышкой и крепко прижать плечом. Смотри, не вырони, а то я могу разбиться, и тогда наступит конец света. Ты же, располагая таким образом моей персоной, обретешь возможность очень быстро перемещаться в самые разные места, да и вообще сделаешься намного сильнее. Тебе понятно?
Патрик энергично закивал. Аластор Лют умиротворенно прикрыл глаза, обхватил сам себя за бока, присел на корточки и пустился вприсядку. Постепенно его нелепая пляска в пустынной, безмолвной игротеке делалась всё стремительней; в какой-то миг он принялся вертеться волчком и ужиматься до карликовых размеров, пока не преобразился в заурядное куриное яйцо. Оно, прокатившись по инерции еще чуть-чуть, застыло. Патрик, осторожно ступая, подкрался к яйцу, поднял его с пола и, зачем-то оглянувшись по сторонам, сунул под мышку, где сразу начало разливаться тепло.