Мемуары леди Трент: Тропик Змеев. Часть вторая,. в которой мы прибываем в Эригу, где достигаем успеха, вызываем скандал и впутываемся в ряд различных конфликтов (Мари Бреннан, 2014)

Глава пятая

Морские змеи – Порт Нсебу – Фадж Раванго – Полуголые мужчины – Нсебу и Атуйем – Мы не опасны

Даже при неуклонно надежном ходе парового судна путешествие в Нсебу оказалось долгим. Мы останавливались в различных портах по торговым делам, боролись с дурной погодой, а однажды дружно отказали сразу три котла, и «прогресс “Прогресса”» был остановлен, пока поломку не ликвидировали. Общим счетом мы провели в море месяц, и, дабы заглушить скуку (поскольку с планами исследований вскоре было покончено, а бесконечно играть в вист и не свихнуться при этом – не в человеческих силах), я начала наблюдать морскую жизнь.

Рыбы, киты, акулы, морские птицы… Последние представляли для меня наибольший интерес – ведь я не утратила детского пристрастия к крыльям. Но, несмотря на отсутствие таковых, более всего меня привлек огромный морской змей, попавшийся нам навстречу однажды после обеда, ближе к концу плавания.

Мы входили в эриганские воды и пересекали широту, известную как Тропик Змеев, получившую свое название из-за множества морских змеев, обитающих в тех местах. Этот был единственным, которого нам посчастливилось разглядеть вблизи, и все пассажиры (а также половина команды) столпились у леера, чтобы взглянуть на него.

– Ученые до сих пор спорят, следует ли считать их драконами, – сказала я Натали, глядя на огромные кольца, поднимавшиеся над водой и вновь исчезавшие в глубине. – Твой дед полагает, что пранийские морские змеи драконами не являются, но я в этом не уверена. По всему миру столько животных, схожих по своей природе с драконами, но одним не хватает крыльев, другим – передних конечностей, третьим – экстраординарного дуновения… Порой я думаю, что критерии сэра Ричарда Эджуорта могут оказаться ошибочными – или, скорее, слишком строгими.

– Еще один предмет для исследований, – засмеялась Натали. – Успокоишься ли ты когда-нибудь?

Я улыбнулась солнцу, придерживая одной рукой капор, чтобы он не улетел за борт, подхваченный крепким ветром.

– Надеюсь, что нет. Покой… это было бы так скучно!

Четыре дня спустя мы со всеми прочими пассажирами снова столпились вдоль леера: «Прогресс», волоча за собой шлейфы пара, миновал скалистый выступ Пойнт-Мириам и свернул в гавань Нсебу.

Поскольку география данного региона далее будет очень важна, следует воспользоваться случаем остановиться на ней подробнее. Земли Байембе лежат на северном берегу Мулинского залива – в основном, вдоль плоскогорья, расположенного выше уровня моря, но ниже северных гор, отделяющих Байембе от Талу. Восточную и часть южной границы образует океан, остальная же часть южной границы в те времена представляла собой спорные территории между реками Гирама и Хемби и край обширной топкой низменности – Мулинских болот, впадавших в залив тысячами ручьев.

Мулин – порождение весьма необычного геологического казуса. В обычных обстоятельствах он был бы огромной речной дельтой, поскольку всего в нескольких сотнях километров в глубь материка воды Гирамы, Гаомомо и Хемби поворачивают к общей точке слияния, кульминации их долгого бега к морю. Но разлом в коренных породах в точке их слияния опускает лежащий далее район почти до уровня моря, и в результате все три реки, падая с высокой скалы, заливают земли внизу. Мало этого – восточные ветры, преобладающие в данных широтах, гонят в узкий канал геологического разлома большую часть атмосферной влаги и, таким образом, большую часть дождей. Образовавшееся в результате болото и есть непроходимые Мулинские джунгли, а попросту – Зеленый Ад.

Но пока что местом моего назначения был не он. Хоть я порой и поглядывала на изумрудную полосу, тянувшуюся вдоль западного берега залива, все мое внимание было устремлено на умостившийся у ее уголка город, над которым стоял на страже форт Пойнт-Мириам.

Ни словом, ни красками не передать, что встретило меня, когда мы вошли в порт: даже самая искусная живопись статична и предназначена только для глаза, а слова по природе своей линейны. Я могла бы рассказать вам об ударивших в нос запахах угольного дыма из труб других пароходов, устриц и рыбы, которыми и по сей день оживленно торгуют в местном порту, пряностей, яркость и резкость ароматов коих совершенно непропорциональна их количествам. Запахи смолы, немытых тел и свежей тропической древесины, жирная вонь ленчей для докеров и изголодавшихся путешественников, жарившихся на множестве жаровен… Но я могу называть эти запахи лишь по одному, мне не передать их вам все разом, да еще одновременно со звуками, зрелищами – со всей той шумной суетой, которой приветствовала меня Эрига.

Благодаря своим сегодняшним знаниям, я могу верно назвать вам тех, кого восприняла в тот день лишь как ошеломительно пеструю толпу. Конечно же, в ней были ширландцы – купцы и солдаты, присланные защищать наши интересы в местной добыче железа. Были, несмотря на напряженность в отношениях с соперниками за влияние в Эриге, и другие антиопейцы: тьессинцы, чиаворцы и даже кучка бульских, чувствовавших себя крайне неуютно на местной жаре. Йеланцы с «поросячьими хвостиками» на затылках сновали вокруг своих кораблей, а ахиаты попадались на глаза не реже ширландцев.

Но взгляд мой немедля привлекли эригане: они были для меня внове и составляли основную часть толпы.

Они сами по себе демонстрировали сотню различных манер одеваться и украшать себя, сотню разнообразных физиогномических характеристик, отличавших представителей одних народов от других. Цвета их лиц варьировались от черного с просинью, будто тушь, до бронзы, красного дерева и темного янтаря. Острые подбородки и квадратные челюсти, высокие и низкие лбы, полные губы и широкие рты, скулы плоские и выдающиеся вперед, будто плечи лука… Волосы их были собраны в свободные хвосты и стянуты в тугие косы у самого скальпа, украшены бусами и лентами ткани; торчали над головами пышными шапками, упругими, как пружина, кудряшками и острыми гребнями, удерживаемыми стоймя при помощи белой или красной глины. Здесь были агвины, закутанные в одежды с головы до ног, и менке в одних набедренных повязках, сасоро в серебре и эрбенно в вышитых накидках, мебенье, увеби, сагао, габбориды в одеждах из длинных кусков ткани, особым образом сложенных и обернутых вокруг тела: тонкости их расцветки и манеры ношения многое могли бы сказать осведомленному взгляду, но совершенно ускользнули от меня в тот первый день. И, конечно же, здесь были бесчисленные йембе – основное население здешних земель.

Пойнт-Мириам

Еще в Ширландии я уделила время изучению языка йембе (по грамматическому справочнику – преотвратительное учебное пособие!), но это ничуть не помогло подготовиться к предстоящему повседневному общению. Глядя на доки, я впервые осознала, что привычная антиопейская жизнь позади: я – за океаном, в иной части света.

Судя по тому, что мистер Уикер подхватил меня под локоть, я покачнулась.

– До высадки на берег придется еще подождать, – сказал он. – Не хотите ли пока пройти вниз? Солнце здесь не щадит тех, кто к нему не привык.

Еще не так давно он выразился бы: «вам следует спуститься вниз». Если не считать разногласий по поводу присутствия Натали, в наших отношениях действительно наблюдался немалый прогресс.

– Солнце меня не беспокоит, – рассеянно ответила я, копаясь в дорожной сумке в поисках блокнота. После отъезда из Ширландии я почти не рисовала, так как боковая и килевая качка корабля наносила серьезный ущерб моей способности провести точную линию, но упустить такую возможность зарисовать доки я просто не могла.

Я чувствовала, что́ ему хочется сказать, однако в конце концов он удержался – возможно, ради общей гармонии.

– Я позабочусь, чтобы за нашим багажом присмотрели, – сказал он, и с этим ушел.

Не успела я наметить рисунок даже в самых общих чертах, как позади раздался хлопок и на страницу упала тень.

– Натали! – раздраженно воскликнула я.

– Иначе ты обгоришь, – ответила она, как обычно, сама практичность. – Гранпапа́ предупреждал. И о солнце, и о тебе – о том, что ты наверняка пренебрежешь необходимыми предосторожностями.

– Да, солнце здесь палит немилосердно. Но то же самое было и в горах Выштраны, и это не причинило мне никакого вреда.

В Выштране я куда сильнее страдала от сохнущей кожи, чем от солнечных ожогов.

Натали рассмеялась.

– Да, там ты все время мерзла. Поэтому постоянно старалась укрыться от ветра и большую часть времени проводила в доме. Но продолжай работать – тени от зонтика хватит для нас обеих.

Вот тут меня не нужно было уговаривать. Штрих за штрихом, линия за линией, под грифелем карандаша обретали форму люди в окружении штабелей ящиков, бухт каната, складов, лавок и маленьких лодок, покачивавшихся на волнах у нижней границы пейзажа. В последние несколько лет я много упражнялась в быстром рисунке; теперь мои работы не отличались тем же изяществом, что в юности, однако значительно улучшилась способность точно схватывать натуру в короткое время.

К возвращению мистера Уикера я зарисовала довольно, чтобы позднее без труда дополнить рисунок по памяти.

– Далеко ли до нашего отеля? – спросила я, убирая карандаш и закрывая блокнот. Несомненно, там, за доками, тоже было на что посмотреть, но я надеялась успеть сделать несколько портретов. Моряки со всего света – просто изумительное зрелище.

– На самом деле, – отвечал мистер Уикер, – наши планы, похоже, меняются. Видите парня вон там, в углу, под желтой маркизой? Невысокого, с золотым обручем поперек лба? Это гонец из дворца, присланный встретить нас по прибытии. Оба приглашает нас погостить у него.

Я изумленно заморгала, глядя на него.

– Во дворце? Не может быть.

– Похоже, так и есть, – сказал мистер Уикер. – И нас ожидают немедля. Гонец привел лошадей и говорит, что нам нет надобности заботиться о багаже.

Несомненно, это был всего лишь жест гостеприимства, но мне, утомленной путешествием, он показался чем-то слегка зловещим.

– Как зовут этого гонца?

– Фадж Раванго, – неуверенно, будто ожидая, что язык запутается в непривычных созвучиях, ответил мистер Уикер. Он тоже изучал местный язык, но это имя было не йембийским. Возможно, этот Фадж Раванго – иностранец или выходец из одного из иных народов, населяющих Байембе?

Я даже не сознавала, что мы с мистером Уикером погрузились в непродолжительное молчание, пока его не нарушила Натали.

– Что ж, – сказала она, – от такой чести отказываться нельзя.

– Да, конечно, – согласилась я, убирая блокнот и вешая сумку на плечо. – И медлить, я полагаю, ни к чему. Идемте знакомиться с этим Фаджем Раванго.

Мы спустились в корабельную шлюпку, нас отвезли к берегу и высадили на покрытые коркой засохшей соли доски причала невдалеке от места, где стоял Фадж Раванго. Он, как отметил мистер Уикер, был невысок по сравнению со своим окружением – даже чуть ниже ростом, чем я. Кожа его, хоть и смуглая, была заметно светлее, чем у большинства стоявших рядом, и вдобавок отличалась своеобразным красноватым оттенком.

За неимением иных возможностей, я приветствовала его на йембийский манер, коснувшись ладонью сердца, и он ответил мне тем же. То же самое сделали и Натали с мистером Уикером. Но, как только с официальными приветствиями было покончено (надо сказать, в тех землях эта процедура куда более продолжительна, чем в Ширландии), Фадж Раванго заговорил на нашем языке.

– Оба сожалеет, что вынужден просить вас продолжить путешествие, но в Атуйеме, в королевском дворце, вас ожидает отдых со всем возможным комфортом.

– Это весьма любезно с его стороны, – сказал мистер Уикер. – Для нас забронированы комнаты в отеле неподалеку от Пойнт-Мириам. Мы надеялись, что будем представлены ему в один из последующих дней, но и не думали рассчитывать на его внимание и гостеприимство сразу же по прибытии.

Фадж Раванго ответил на это учтивым взмахом руки.

– Это вовсе не в тягость. Оба видел много ширландских купцов и солдат, но ученых – еще никогда. Он очень интересуется вашей работой.

В последний раз, когда нашей работой интересовался титулованный иноземец, это ничем хорошим не кончилось. Именно это обстоятельство, а вовсе не слова гонца, заронили в мое сердце дурные предчувствия. Но что нам оставалось делать? Натали была права: отказаться от приглашения мы не могли. Я мысленно прокляла политические ухищрения, предшествовавшие нашей экспедиции. Да, они были необходимы, чтобы получить разрешение на въезд в Нсебу, но, очевидно, привлекли внимание оба куда больше, чем мне бы того хотелось.

Наши лошади ждали невдалеке, под полосатым навесом, среди многих других – должно быть, это место было чем-то наподобие лошадиного зала ожидания. Но наши выделялись из общей толпы – не только отменными статями, но и роскошью упряжи, украшенной бусами и позолотой. Все это богатство охраняли четыре солдата, явно представлявших собою наш эскорт.

Я называю их солдатами, но в тот момент вряд ли смогла бы применить к ним этот термин, несмотря на ширландские винтовки на плечах. Для меня солдат был человеком в мундире. Этих людей я назвала бы скорее воинами, поскольку их одеяниями, совершенно не похожими на привычные мне мундиры из грубой одноцветной шерсти, были повязанные вокруг пояса широкие полосы хлопчатой ткани с замысловатым орнаментом и шкуры леопардов, свисавшие со спин, как плащи. Конечно, шерсть – плохая защита от винтовочной пули или кавалерийской сабли, но подобные соображения не спасали от страха за их нагие, ничем не защищенные тела.

Готовясь сесть в седло, я увидела, как вспыхнули щеки Натали. До этой минуты я если и замечала, что они наполовину наги, то разве что умом. К несчастью, после этого я ни о чем другом и думать не могла. Мои щеки тоже запылали огнем, я оступилась, садясь в седло, и носок моего ботинка зацепился за край юбки-брюк. (Правда, смущение мое несколько отступило при виде того, как порозовели уши мистера Уикера, по всей вероятности, смущенного тем, что подобное зрелище предстало перед взглядами леди – ведь джентльмены видят друг друга обнаженными во многих ситуациях. Конечно, все мы понимали неизбежность этого, учитывая местный климат, но понимать и испытать на опыте – вовсе не одно и то же.)

По пути из доков к границам Нсебу я, дабы скрыть утрату самообладания, принялась расспрашивать Фаджа Раванго. Вернее, таково было мое намерение: вскоре беседа превратилась в вежливые препирательства, так как оба мы настаивали на использовании языка собеседника. В результате он говорил со мной по-ширландски, а я отвечала на йембе. Языки никогда не были моим ремеслом, посему его навыки, боюсь, намного превосходили мои, но, как показал выштранский опыт, самое надежное средство улучшить знание языка есть регулярная практика. Поэтому я упорно настаивала на своем, пока Фадж Раванго не склонился перед лицом моего упрямства и не начал отвечать мне на йембе.

После этого мы обсудили ряд разных тем, варьировавшихся так широко, как только позволял мой ограниченный словарный запас и указания, полученные Фаджем Раванго от его царственного хозяина. Первое явилось куда большим препятствием, чем второе, но вскоре я обнаружила (благодаря обычному своему любопытству и недостатку благоразумия), что политический климат Байембе – тема неподходящая. Нет, этот человек не стал отчитывать меня за неуместный вопрос, но выказал явное нежелание говорить ни о движении войск Иквунде, так напугавшем нового человека в министерстве иностранных дел, ни об экспансионистских амбициях их правителя, инкоси, в целом. Не стал он говорить и о Талу, северном «союзе», а на деле – империи, ассимилировавшей соседей одного за другим. Очевидно, обсуждать вопросы политики с приезжими из Ширландии, пусть даже цель их приезда далека от политики, таким, как он, было не по чину.

(Да, я искренне полагала, что мое пребывание в этой стране никак не будет касаться политики. Что ж, посмейтесь вдоволь и продолжайте читать.)

Вместо этого мы завели разговор о людях, попадавшихся навстречу: Фадж Раванго преподал мне первый урок распознавания местных народностей, и эти сведения впоследствии оказались как минимум не менее ценными, чем могли бы стать его политические соображения. Конечно, из-за смешанных браков физические различия часто бывают нечетки, однако и в этих случаях сохраняется достаточно черт, на которые вполне можно полагаться. К тому же и традиционное платье, и украшения каждого народа также могут варьироваться. Однако нигде вокруг я не видела никого, похожего на самого Фаджа Раванго, и вопрос об этом он оставил без ответа. Подозрения, что он рожден за границей, усилились, но развивать эту тему я не стала.

Таким образом мы выехали из укрепленных ворот Нсебу и двинулись по зеленому лугу.

В наши дни оба эти города слились в один, но в то время Нсебу и Атуйем были еще отделены друг от друга. Первый был небольшим портовым районом и начал разрастаться в нечто большее всего пятьдесят лет назад. Развитие торговли подхлестнуло его рост, затем союз Ширландии и Байембе был ознаменован постройкой форта Пойнт-Мириам, а вскоре за ним последовало и основание колонии. К нашему приезду Нсебу представлял собой диковинное гибридное поселение, тянувшееся через свободные земли к более аристократическим кварталам Атуйема.

Эти кварталы располагались куда выше Нсебу и в физическом, и в социальном смысле – на плоскогорье, где можно наслаждаться прохладой ветров, но и достаточно близко к порту, чтобы пользоваться всеми торговыми выгодами – потому-то Бунди н’Маво Нсори, оба, правивший Байембе около века назад, и перенес сюда свою главную резиденцию. Атуйем делился на нижний город и верхний город, угнездившийся на плоской вершине скалистого холма, откуда открывался прекрасный обзор на окрестные земли. Крепостные стены резиденции оба возвышались над холмом, будто корона, венчавшая его каменную главу, и сверкали золотом в лучах послеполуденного солнца.

Большая часть этого золота была всего лишь метафорой, иллюзией, созданной цветом глины, использованной при постройке стен, и палящим солнечным светом. Однако высочайшая из башен дворца блестела слишком ярко для простой глины. Нет, россказни, будто байембийский оба живет во дворце из чистого золота, далеки от истины, но по крайней мере одна башня действительно была покрыта этим металлом.

Что и говорить, эта демонстрация богатства производила впечатление, хотя, возможно, оба и жалел о ней в то неспокойное время войн и корысти. Но внимание саталу, иквунде и ширландцев привлекало отнюдь не байембийское золото. Железо – вот добыча, которой стремилась завладеть каждая из трех стран!

Королевскую крепость окружали дворцы и особняки высшей знати, патриархов древних родов, составлявших аристократию Байембе. С годами они разрослись, вытеснив с небольшой вершины холма всех остальных, изгнав простой народ в дома и лавки, сгрудившиеся у скалистого подножья холма. По пути через нижний город наш небольшой отряд привлек к себе множество внимания, поскольку наш эскорт явно состоял из королевских воинов, а Фадж Раванго имел немалый чин, да и к ширландцам здесь, в отличие от Нсебу, еще не привыкли настолько, чтобы не удостоить их и взгляда. Особенно много пересудов вызывали мы с Натали, будучи ширландскими леди, зрелищем совершенно непривычным в любой части Байембе.

Мне стало очень не по себе. Чувствовать себя представительницей своей расы и пола перед всем этим множеством людей оказалось бременем не из легких. Мое платье – дорожная одежда, по ширландским понятиям простая до уныния, созданная для совершенно иного климата в угоду совершенно иным нравам, – казалось здесь чрезмерно сложным и вычурным. Я прекрасно понимала, что лицо мое раскраснелось, взмокло от пота и, скорее всего, обожжено солнцем, несмотря на защиту капора, и что вся я с головы до ног покрыта дорожной пылью. Что и говорить, я выглядела весьма и весьма жалкой представительницей своего народа.

Следуя по главной дороге, мы обогнули подножье холма и вскоре остановились у ворот, построенных в обычной для этих земель манере: глинобитные стены, украшенные яркой плиткой и подпираемые через равные промежутки деревянными стойками, служившими, как я понимаю, опорами и помогавшими забираться наверх, когда облицовка нуждалась в ремонте. Здесь Фадж Раванго о чем-то быстро и неразборчиво переговорил со стражей, тем самым показав, насколько четче и медленнее обычного старался говорить ради меня. После этих переговоров мы снова двинулись вперед и начали подниматься на холм по самому пологому из его склонов.

Здесь Атуйем сделался совершенно иным. Шумные толпы, сквозь которые мы проезжали у подножия холма, сменились безликими стенами, ограждавшими особняки знати. Значение орнаментов из плитки, украшавших эти стены, лежало далеко за пределами моего понимания. У ворот стояли стражники. По мостовой в разные стороны сновали слуги – некоторые несли в занавешенных паланкинах хозяев. Порой за газовыми занавесями я могла разглядеть внутри темные тени, а иногда эти тени, протянув наружу унизанную золотом руку, сдвигали легкую ткань в сторону и откровенно разглядывали нас. Эти взгляды были не такими, как замеченные мной внизу: для знати верхнего города мы были не простыми диковинками, а новыми переменными в политическом уравнении их страны. Каким будет наше влияние – положительным или отрицательным, – еще предстояло выяснить.

Проехав сквозь громадные ворота крепости оба, мы скрылись от оценивающих взглядов, но это принесло с собой и облегчение, и новую тревогу. Мы спешились в парадном дворе и были встречены коленопреклоненными слугами с чашами чистой прохладной воды, чтобы ополоснуть руки и лица. Пока мы совершали омовение, наш эскорт стоял навытяжку, затем, козырнув, рысцой выбежал за ворота.

Солдат сменила пара, насколько я могла судить, слуг высшего ранга – мужчина и женщина.

– Для вас приготовлены комнаты, – сказал наш провожатый. – Эти двое покажут.

Появление двух слуг, хотя можно было обойтись и одним, подсказало, чего следует ожидать.

– То есть, наши комнаты не рядом? – спросила я.

Фадж Раванго кивнул с бесстрастием, по коему можно было судить, что он ожидал этого вопроса, однако счел меня дурой за то, что я задала его вслух.

– Во дворце короля мужчины и женщины не живут вместе.

Мне стало интересно, что бы они делали, будь Джейкоб жив и здесь, со мной. Позволяют ли супружеским парам жить рядом, или мужьям приходится всякий раз призывать жен к себе? Но этот вопрос был не из тех, ради которых я явилась сюда. Вместо этого я сказала:

– Мы намерены проводить большую часть времени вместе. Этого требует наша работа.

– Безусловно, – со всей возможной любезностью отвечал Фадж Раванго. – Во дворце есть общие комнаты и дворы.

Где за нами, конечно же, можно будет наблюдать, отыскивая в наших словах и поступках намеки на непристойное поведение. А я-то надеялась, что все это осталось в Ширландии…

Мы послушно позволили слугам увести себя – мистера Уикера в одну сторону, а нас с Натали в другую. Нашей новой провожатой была пожилая женщина с серо-стальной сединой в волосах, тут же напомнившей мне о ширландских интересах в этом регионе. Она провела нас сквозь целые соты из двориков и колоннад, затем мы, наконец, поднялись по лестнице и оказались в прохладной просторной комнате, отделанной голубой плиткой.

К этому времени усталый мозг уже отказывался иметь дело с чужим языком, но из слов нашей провожатой я сумела понять, что это и есть наша общая с Натали резиденция. По ширландским меркам мебели здесь почти не было: несколько мягких скамей и табуретов, которые можно сложить и убрать, когда в них нет надобности, сундуки для наших вещей, да кровать за газовыми занавесями, уберегавшими спящих от назойливых насекомых, но пропускавшими внутрь прохладный ночной бриз. После корабельной тесноты и тягот долгого плавания все это показалось мне уголком рая на земле.

Пока Натали распоряжалась приготовить ванну, я занялась исследованиями. Один ряд окон, прикрытых тонкими планками на шнурах, был обращен к западу и выходил во двор, судя по кипучей деятельности, отведенный под хозяйственные нужды. Очевидно, покои наши были не из лучших, несмотря на изящные голубые изразцы.

Окна противоположной стороны выходили в еще один из мириадов двориков, из которых состоял дворец. (В самом деле, я не слишком ошиблась, мысленно сравнив его с пчелиными сотами: открытых двориков во дворце было не меньше, чем залов и комнат, и практически все хоть сколько-нибудь существенное происходило в первых. В стране столь жаркой, как Байембе, свежий воздух – не просто удовольствие, но жизненная необходимость.)

Служанка ушла, и Натали со вздохом рухнула на кровать – падать на местные скамьи было бы вовсе не так удобно, как на диван или софу.

– Клянусь, я скажу это только раз, – заметила она, – но, господи милостивый, ну и жара!

(При всем уважении к Натали, которую я люблю как саму себя, это оказалось враньем. Если бы всякий раз, как она жаловалась на жару во время той экспедиции, я выпивала глоток джина, моя печень превратилась бы в фуа-гра.)

Поддавшись соблазну, я села на скамью и расшнуровала ботинки. Прохлада изразцовых плиток оказалась сущим благословением для босых ног.

– До сих пор не могу решить, к добру это все или к худу, – сказала я. – Зачем оба пригласил нас сюда? Чтобы предложить помощь? Или он намерен чинить нам препятствия?

– Зачем ему чинить нам препятствия? – рассудительно возразила Натали. – Не вижу, что он от этого может выиграть, а вот риск настроить против себя наших соотечественников – налицо.

– Зачем? Разногласия с нашими соотечественниками будут, в худшем случае, пустяковыми – сомневаюсь, что кого-нибудь из военных и промышленников так уж заботит судьба наших исследований, и потому оба сможет продемонстрировать, что не позволяет ширландцам помыкать собой, практически ничем не рискуя, – я яростно почесала кожу под пропыленными волосами. – Несомненно одно: он отменно ловко отделил нас от большинства земляков. Возможно, он полагает, что так мы менее опасны.

Взглянув на пыль, налипшую на влажные от пота пальцы, я поморщилась. Натали перевернулась набок и взглянула мне в глаза.

– Но мы ведь совсем не опасны, не так ли?

– Так, – согласилась я. – Не вижу, чем мы могли бы ему угрожать.

Позднее мне еще предстоит вспомнить эти слова – и с изрядной долей иронии.

Глава шестая

Знакомство с олори – Мсье Велюа – Мои взгляды на охоту – Мсье Велюа может оказаться полезным – Ужин в Пойнт-Мириам – Шелухим[3] – Поклонение драконам

Как и говорил Фадж Раванго, во дворце было много общих дворов и комнат, где мы могли общаться с противоположным полом. Но прежде, чем отыскать их, нам пришлось пройти сквозь строй женщин.

Наутро (поужинав в одиночестве и рано отправившись спать накануне) мы с Натали обтерлись влажными губками, переоделись в чистое и отправились вниз на поиски мистера Уикера. Пытаясь следовать в направлении, которое полагали верным, мы оказались во дворе, полном дам, при виде нас немедленно умолкших.

Признаюсь: мы выглядели там потрясающе неуместно. Все остальные во дворе были эриганками, облаченными в накидки из узорчатого хлопка, даже на вид куда более удобные в такую погоду, чем наши корсеты и платья с длинным рукавом. Столь экзотические существа, как пара антиопеек, конечно же, не могли не привлечь внимания. Однако я чувствовала, что дело не только в этом: отныне мы вошли в воды не только межкультурные, но и политические. Мы были не просто иноземными гостьями – мы были, как мне подумалось ранее, новыми переменными в местной политике.

Вскоре стало очевидно, кто из них вправе давать оценку изменениям в местных политических вычислениях. На нас внимательно смотрела женщина, сидевшая на низком табурете в дальнем углу двора – она-то, судя по тому, как держались с ней окружающие, и была здесь главной. Черты ее были из тех, что Фадж Раванго описывал мне, как характерные для мебенье: низкий лоб и округлый подбородок, превращавший ее широкое лицо в почти правильный круг. Подобные лица кажутся дружелюбнее, чем более резкие и угловатые, но плотно сжатые губы и острый, внимательный взгляд подсказывали, что на физиогномику полагаться не стоит.

Повинуясь ее жесту, одна из женщин приблизилась к нам.

– Олори Деньу н’Кпама Валейим приглашает вас побеседовать, – сказала она по-йембийски.

Так я узнала, кто устроил нам западню. «Олори» – титул, который носят младшие жены оба, на ширландский его, пожалуй, можно перевести как «королева-консорт». Положением они ниже старшей жены (или «королевы»), имеющей титул «айяба». Я знала, что правящий оба имеет трех жен, но на этом мои познания и заканчивались. Разжиться информацией о них в Ширландии было нелегко: то немногое, что мне посчастливилось найти, касалось только королевы, Идови н’Гемо Тагви.

Чтобы узнать нечто большее, требовалось действовать. Мы с Натали двинулись к олори, пока она не подняла руку, веля нам остановиться перед нею, шагах в четырех. Она сидела под расшитым бисером балдахином, косы ее были перевиты золотом, под стать тяжкому бремени золотых украшений на запястьях и щиколотках.

Я склонилась перед ней в реверансе, как сделала бы перед королевой Ширландии, надеясь, что до меня здесь бывали другие антиопейки, либо олори самостоятельно узнает в поклоне жест почтения. Едва я и последовавшая моему примеру Натали успели подняться, женщина заговорила:

– Ты здесь одна?

– Нет, олори, – ответила я, надеясь, что не совершу ошибки, обратившись к ней согласно титулу. – Вот моя спутница, мисс Натали Оскотт. Кроме этого, нас сопровождает джентльмен по имени мистер Томас Уикер.

Судя по поджатым губам, мой ответ ее не впечатлил.

– Твое имя. Ты – Изабелла Кэмхерст.

– Да, олори.

Должно быть, мы служили темой для сплетен еще до прибытия.

– Женщины твоего народа принимают родовое имя мужа, так? Значит, этот человек тебе не муж. Ты приехала сюда одна.

Только теперь я поняла, о чем речь.

– Боюсь, мой муж мертв.

Она смерила меня взглядом – по-видимому, в поисках признаков траура или вдовства.

– И его брат не взял тебя в жены?

Вспомнив Мэттью, я едва не расхохоталась в голос.

– Это не в наших обычаях, олори.

Тут мне с запозданием вспомнилось, что в некоторых странах байтисты[4], поклоняющиеся Храму, до сих пор следуют этому обычаю – особенно те, у кого, вдобавок, принято многоженство, но я решила, что владею местным языком не настолько, чтобы заводить разговор на столь сложную тему. Да это было и неважно. В Ширландии такое не принято – этого было довольно.

– М-м-м…

Олори ничем не показала своего отношения к нашим обычаям. Полагаю, она была человеком насквозь политическим – из тех, что никогда не выказывают чувств, если только это не принесет выгоды. Мне она совсем не нравилась, но не скрываются ли за ее сдержанностью некие намерения, которых мне стоит опасаться, я понять не могла.

И тут она задала следующий вопрос, тот самый, который мне задавали десятки – нет, сотни раз в жизни, и неизменно с одним и тем же флёром легкого недоверия:

– Ты здесь ради… драконов?

– Да, – вопрос мог таить в себе все что угодно, но я даже не попыталась скрыть свой энтузиазм. – Мы – ученые… драконознатцы.

На моем йембийском это было ближе всего к ширландскому «натуралисты».

– Но что же здесь изучать? Драконы – не боги и не великие герои. И даже не домашний скот. И не пригодны для войны. Их не обучить ничему полезному. Вы – охотники?

– Боже правый, нет! – вырвалось у меня. – То есть… да, мы с мистером Уикером охотились на драконов. Точнее сказать, охотился он, а я только зарисовывала убитого зверя. Но мы не из тех охотников, о которых, я полагаю, идет речь. Мы не убиваем драконов ради развлечения или трофеев, олори. Мы хотим понять их – их природу, их поведение.

Обычно это наводит собеседников на следующий совершенно непостижимый (для них) вопрос: зачем тратить столько усилий на изучение природы и поведения драконов, если не с целью охоты на них. Но олори Деньу н’Кпама Валейим пришло на ум другое.

– Зарисовывала? Значит, ты – художница?

Вопрос застиг меня врасплох.

– По-видимому, да, – ответила я. – На самом деле я скорее ученый, но рисую и пишу красками. Когда это нужно для работы.

Это очевидно обрадовало олори, хоть я и представить себе не могла, по какой причине. Опустив руки на колени, она удовлетворенно кивнула. Кивок послужил сигналом к окончанию допроса: прочие дамы заговорили, и мы с Натали провели следующие полчаса в приятных (хоть и очень утомительных для ума) разговоров на йембе. Сбежать удалось, лишь сославшись на необходимость отыскать мистера Уикера.

Нас снабдили провожатой, и та провела нас сквозь соты дворца в один из общих дворов. Там, в тени раскидистого дерева, мы нашли мистера Уикера, погруженного в беседу с незнакомым нам человеком.

Я не знала, стоит ли удивляться тому, что его собеседник – антиопеец. Конечно, иностранцы вовсе не сидели взаперти в колониальных кварталах Нсебу, но я не ожидала, что они отыщут нас так быстро. Или это мистер Уикер отыскал его?

Похоже, антиопеец был не из военных. Светловолосый, с рыжеватыми баками, он был одет не в шерстяной мундир, а в свободное, практичное платье из ткани, называемой в Ишнаце «хаки». Его чистая, светлая кожа была покрыта густым бронзовым загаром и изборождена морщинами, хотя на вид ему было не более сорока. Он был подтянут и мускулист, будто атлет, и я представления не имела, кто он такой.

Конечно же, мистер Уикер не оставил меня в неведении. Увидев нас, он поднялся с табурета, а следом за ним поднялся и его собеседник.

– О, миссис Кэмхерст, мисс Оскотт. Рад, что вы смогли присоединиться к нам. Позвольте представить вам мсье Грегуара Велюа.

Ладонь мсье Велюа оказалась жесткой от мозолей, ногти – широкими и тупыми. То была рука рабочего человека. К моему удивлению, когда он заговорил, в его речи зазвучал не тьессинский, а айвершский акцент.

– Мое почтение, миссис Кэмхерст. Рад знакомству, мисс Оскотт. Вашему прибытию предшествовало множество слухов. Вы – вовсе не те, кого я ожидал увидеть.

– Вот как? – ответила я, без видимой причины почувствовав себя слегка уязвленной. Возможно, аудиенция с олори привела меня в дурное расположение духа. – Кого же вы ожидали увидеть?

– Даму куда старше и невзрачнее, – отвечал он с прямотой, присущей, скорее, айвершам, чем тьессинцам. – Я слышал, вы – вдова.

По крайней мере, теперь у меня появилась причина чувствовать себя уязвленной.

– Так и есть, сэр. Но смерть моего мужа никак не может указывать на мой возраст или внешность.

Вместо того, чтобы обидеться, он рассмеялся.

– О, и в самом деле. Но слухи есть слухи, не так ли? Безосновательные предположения лишь ради того, чтобы убить время. Уверен, теперь, когда вы здесь, слухи станут ближе к истине.

Основываясь на жизненном опыте, я искренне надеялась, что не задержусь здесь надолго. Чем иметь дело с людьми в Атуйеме, будь то хоть эриганцы, хоть антиопейцы, я куда охотнее отправилась бы в буш, к драконам.

– А что привело сюда вас, мсье Велюа? Членом одной из ширландских делегаций вы оказаться не можете. К тому же, я узнаю ваш акцент, и он не соответствует тьессинскому обращению «мсье».

– Как и тьессинскому имени. Из тех земель мой отец – он родился в Фонмартре. Знаете этот город? Да, совсем рядом с границей. В юности он эмигрировал и женился на айвершской женщине. И все же я не «герр», а «мсье», так как уже десять лет проживаю в Тьессине и здесь – благодаря щедрости одного тьессинского заказчика.

Я сдвинула брови.

– Вы не ответили на мой вопрос… мсье.

– Мсье Велюа – охотник, – вмешался мистер Уикер.

С запозданием оценив свои слова, я смущенно моргнула: враждебность к нашему антиопейскому собеседнику напомнила мне о моем прежнем поведении в отношении мистера Уикера. Я попыталась смягчить тон.

– Понимаю. Вы здесь для охоты на слонов или на леопардов?

Велюа улыбнулся, как будто наша беседа с самого начала была исключительно дружелюбной.

– Я, миссис Кэмхерст, не пренебрегаю никакой дичью, лишь бы она была как можно опаснее. Какой интерес в охоте без риска? Хаживал я на тигра в Ремате, на медведя в Каатседу, на мамонта в Сиоре. Здесь же я собираюсь поохотиться на слона, леопарда и дракона.

«Вот тебе и дружелюбие», – подумала я.

Зная, что означает напряженность моей осанки, Натали опустила руку мне на плечо. Но это меня не удержало.

– На дракона… Вот как? В таком случае, не могу искренне пожелать вам успеха в этом предприятии. Я не нахожу ничего хорошего в спортивной охоте вообще, а уж тем более – в охоте на драконов. Возможно, вы не осведомлены об этом, сэр – если только не имеете обыкновения читать научные труды, в чем я сомневаюсь, – но во время экспедиции в Выштрану мы…

– Вы открыли траурное поведение среди выштранских горных змеев, – Велюа поджал губы, но тон его почти не утратил прежнего дружелюбия. – Я действительно читаю научные труды, миссис Кэмхерст, когда дело касается крупных животных. Хороший охотник должен знать свою дичь.

– Они – не просто дичь, – сказала я сквозь стиснутые зубы. – Безмерно жаль, что вы готовы убивать их всего лишь ради когтей и клыков.

«Безмерно жаль» было весьма и весьма далеко от того, что я хотела сказать, но ширландская вежливость заставила сдержать язык. Теперь, многие годы спустя, я говорю то, что думаю, без малейших угрызений совести.

Да, это правда: мне и моим спутникам приходилось убивать драконов в ходе исследований, а порой даже в целях исследований. Но еще до того, как у меня возникли сомнения в этой практике, я всей душой ненавидела охоту ради трофеев, считавшуюся в те времена (а в некоторых странах и до сих пор считающуюся) прекрасным проявлением мужской доблести. И ведь как редко подобные люди охотятся на зловредных животных, на самом деле досаждающих простому народу! Если они охотятся на лис, то речь идет о лисах, специально отловленных для этой цели и выпущенных в милый ухоженный парк, а не о тех, что таскают кур у крестьян, живущих за оградой этого парка.

Нет, их дичь – роскошные звери, великолепные цари и царицы диких земель, а охота на них затевается только оттого, что роскошный, величественный трофей куда почетнее, чем серый и невзрачный. Редкий охотник согласится испытать свое мужество, выйдя на гиппопотама – зверя столь же опасного, сколь и забавного на вид. Большинство предпочтет обладателей шкур или кож, которыми можно похвастать впоследствии. Убийство животных только ради того, чтобы украсить трофеем свой кабинет, мне глубоко отвратительно, и я не в силах сдержать отвращение к тем, кто участвует в подобных развлечениях.

И отвращение это удваивается, когда добычей охотника становится дракон: ведь, как известно всему миру, я – их преданная поклонница и защитница.

Но Велюа мое неодобрение, судя по всему, нимало не тревожило. Да и с чего бы? Чем могла помешать ему моя бессильная ярость?

– Да, клыки и когти – трофеи ценные, но отнюдь не единственные. Мне приходилось не только убивать животных, но и ловить их живьем – однажды даже дракона. Кстати, вы и сами могли его видеть.

– Какого дракона? – спросила я. Вопрос прозвучал довольно резко, так как в мыслях моих начали зарождаться ужасные подозрения.

– Мулинского болотного змея, – ответил он. – Добыл его недалеко от побережья – единственные безопасные места, и то лишь относительно. Карлик, уродец – однако сумел доехать до зверинца в Фальчестере.

Говоря, он наблюдал за мной, и я не смогла скрыть своей реакции. Я в самом деле видела этого дракона вместе с двумя прочими карликами, в тот самый день, когда познакомилась с мужем. Если бы не эти драконы, я могла бы никогда не выйти замуж за Джейкоба, со всеми дурными и добрыми последствиями, какие повлек бы за собою такой поворот. И одна мысль о том, что я обязана хоть крупицей своего счастья человеку наподобие Велюа, привела меня в бешенство.

А он, как ни в чем не бывало, добавил:

– Надеюсь попробовать снова – в джунглях или в саванне. На взрослого, полноценного дракона покупателя найти труднее: их слишком тяжело содержать в неволе. Но все же главное здесь – интерес.

С моей стороны было бы лицемерием желать ему удачи в этой затее. Но столь же лицемерным было бы и обвинять его, помня о наслаждении, испытанном при виде тех плененных драконов. В конце концов я просто стиснула зубы и предоставила продолжать беседу другим.

К несчастью, как выяснилось в дальнейшем разговоре, мистер Уикер успел условиться с кровожадным мсье Велюа о том, что все мы сегодня же встретимся с ним за ужином. Велюа был в хороших отношениях с множеством людей из Пойнт-Мириам, служившего не только оборонительным укреплением, но и резиденцией колониальных властей Нсебу. Учитывая, что в королевском дворце мы еще не освоились и не привыкли к его жизненному ритму, а оба, сам же пригласивший нас в гости, до сих пор не удостоил нас вниманием, самым разумным было принять приглашение. Однако мне эта идея пришлась не по вкусу, и я от души жалела, что не могу найти приемлемого повода уклониться.

Мало этого – наши планы быстро расширились от одного-единственного ужина до целого дня в обществе этого человека. Перед возвращением в Нсебу нам предстоял осмотр нижней части Атуйема. Вскоре мы покинули пределы дворца, по пути Натали завела с Велюа светскую беседу, а я ухватила мистера Уикера за рукав и оттащила назад, чтобы больше никто не мог слышать моего шепота.

– Как вы могли навязать нам общество подобного субъекта? – прошипела я, испепеляя взглядом широкую спину мсье Велюа. – Да еще без предупреждения? Вы ведь прекрасно знаете мое мнение на этот счет.

Мистер Уикер раздраженно высвободил рукав из моей хватки.

– Я сделал это потому, что он может оказаться для нас полезным. Или вы предпочли бы снова убивать драконов ради наших исследований?

Пройдя под аркой каких-то незнакомых ворот, мы вышли на улицу, где мостовая содержалась не в таком порядке, как на предыдущей. Слушая мистера Уикера, я споткнулась о выступающий камень. Планируя экспедицию, мы с самого начала договорились, что одной из ее задач будет испытание процесса, разработанного Росси, на кости эриганских драконов, дабы установить, годится его процесс только для сохранения кости выштранских горных змеев или подходит для более широкого круга видов. И для этой цели нам действительно требовался убитый дракон.

– То есть… – теперь я взглянула на спину мсье Велюа совсем иначе. – Вы собираетесь прибрать к рукам его добычу?

– Как только он получит свои трофеи, у него не останется причин отказать нам в остальном. А мы можем сказать ему, что собираемся снять с костей гипсовые слепки. Вполне резонное объяснение.

До разработки метода консервации гипсовые слепки были единственным средством сохранить кости драконов для изучения. Способ был не слишком хорош: залитые гипсом, драконьи кости распадались еще быстрее обычного, однако Элии Парадиньо удалось несколько улучшить методику. Мистер Уикер был совершенно прав: такое прикрытие было безупречным.

И все же я не сдержала вздоха.

– Тогда придется терпеть его общество. Однако… Если даже оставить в стороне его хобби, не нравится мне этот человек.

– Никто не требует от вас выйти за него замуж, миссис Кэмхерст.

Прошло три года, и скорбь по Джейкобу более не представляла собой открытой раны (или так я полагала), но в тот момент я была утомлена, зла на мсье Велюа и, самое главное, снова находилась в экспедиции для изучения драконов. Конечно, Байембе безмерно отличалась от Выштраны, но факт оставался фактом: подобная экспедиция привела к гибели Джейкоба.

На сей раз я не споткнулась, а просто остановилась, как вкопанная. Всего на миг – я тут же велела ногам двигаться дальше, – но этого оказалось достаточно, чтоб мистер Уикер осознал свою ошибку. Он тоже остановился и повернулся ко мне лицом, отчего и мне снова пришлось остановиться.

– Простите, – сказал он, и, думаю, в эту минуту его лицо покраснело не только от жары. – Я… я вовсе не имел цели сделать вам больно. Я хотел пошутить, но пошутил, не подумав. Прошу вас, простите.

Я совершенно некстати задумалась о том, сколь долго еще должна продержаться относительная гармония наших отношений, прежде чем я перестану размышлять о том, как то же самое выглядело бы во времена их начала. Но, чтобы эта гармония продолжалась и далее, не следовало сидеть сложа руки – то есть стоять посреди улицы, размышляя о подобных вещах, в то время как извинения мистера Уикера остаются без ответа.

– Прощаю, – сказала я. – Я вовсе не в обиде. Просто… думаю, вы понимаете.

Конечно, все это привлекло внимание наших спутников: им пришлось остановиться впереди, дожидаясь нас.

– Все в порядке? – окликнул нас мсье Велюа.

– Да, вполне, – отозвалась я и ободряюще улыбнулась мистеру Уикеру, прежде чем вновь присоединиться к остальным.

Ужин в Пойнт-Мириам странным образом сбивал с толку. Жара и запахи, витавшие в воздухе, безусловно, были эриганскими, но дом, где мы ужинали, был выстроен согласно стандартам моего народа. Стол был накрыт так, точно стоял в загородном доме какой-нибудь ширландской леди, а перед ужином мы наслаждались закусками в гостиной, которая вполне могла бы оказаться крохотным уголком Ширландии, пересаженным в иноземную почву. Возможно, предполагалось, что это должно подбодрять новоприбывших, но в результате ужин вышел изнурительно душным: наша архитектура совсем не подходит для местного климата.

Состав гостей оказался столь же несбалансированным, как и за ужином-западней, устроенным лордом Хилфордом. Дам за столом присутствовало всего три: я, Натали и замужняя леди из Уэйна по имени Эрин Энн Кервин, пришедшая с мужем.

– Какое облегчение – снова оказаться в женской компании, – сказала она после того, как нас представили. Ее акцент был очень похож на акцент мистера Уикера, но ярче выражен. Уэйн, расположенный к северу от Нидди, – самый обособленный из крупных ширландских островов. Он остается обособленным и в наше время, а уж в прошлом был изолирован от остальных намного сильнее.

Конец ознакомительного фрагмента.