XXII
В Вене я нашел весь город в трауре; Императрица Мария-Терезия, властительница, пользующаяся всеобщим обожанием своих народов, умерла. Я остановился только на три дня, чтобы передать молодому графу Кобенцель письмо его отца. Я встретил превосходный прием; когда я откланивался, он вручил мне книгу, на первой странице которой был прикреплен булавкой банковский билет на сто флоринов; внизу было подписано: «От Кобенцеля да Понте на его дорожные расходы». В Дрездене я направился прямо к Маццоле, который при виде меня воскликнул: «Да Понте в Дрездене!». Этот прием меня поразил. Он подбежал и заключил меня в объятия, но при этом не дал мне и рта раскрыть и тем более ответить на его объятия. Видя мое молчание, он продолжил: «Вы вызваны в театр Санкт-Петербурга?». Получив, наконец слово, я сказал: «Я приехал в Дрезден, чтобы увидеть моего дорогого Маццолу и, если можно, воспользоваться его милостью, также как и его друзей». Я ответил машинально и почти не чувствуя, что говорю. «Браво, – ответил он, – вы, возможно, прибыли кстати». Затем, отведя меня в гостиницу, он стал беседовать со мной на разные темы, но никак не затронул вопроса о том письме, что мне написал. Было за полночь, когда он ушел, оставив меня погруженным в тысячу смутных мыслей. На следующий день я вернулся к нему. На мой вопрос, помнит ли он о своем обещании, данном в Горице, он ответил: «Я его не забыл, но до этого дня не представлялось никакой оказии; я вам написал об этом».
Конец ознакомительного фрагмента.