XIV
По возвращении в Венецию, моей первой заботой было возвратиться к Меммо. Я был встречен им, как и Терезой, с распростертыми объятиями; Меммо предоставил мне снова свой дом и свой стол, от которых я отказался, предпочтя им, не без причины, делать ему визиты, которые он мне возвращал. Немного времени спустя наши отношения стали столь же близкими, как и раньше. Загури, со своей стороны, выдавал мне все свидетельства самой живой сердечности и предложил мне должность своего личного секретаря, чтобы я помог ему в его непростых трудах. Загури был совершеннейший молодец. Превосходный поэт, хороший оратор, крепкий законник, человек, полный вкуса и любви к изящным искусствам; более щедрый, чем позволяла ему фортуна, и занятый более другими, чем самим собой. Я проводил возле него замечательные часы. Это ему я обязан знакомством с Джорджио Пизани, Гракхом Венеции той эпохи. Это имя будет неоднократно возникать под моим пером в этих Мемуарах. Пизани захотел доверить мне воспитание своих детей, я взялся за это от всего сердца. Я оказался неожиданно под покровительством и защитой трех могущественных и знатных персон, соперничающих между собой в приветливости и щедрости. Я мало занимался поэзией в это время; обязанности, к которым понуждала меня моя двойная профессия, развлечения, которые предоставляла эта страна для моего возраста, живость моих страстей, все способствовало тому, чтобы по возможности отвлекаться от нее. По наущению моих друзей я занялся импровизацией, бывшей тогда в моде. Должен признать, что нахожу этот жанр поэзии полностью противным поэзии писанной; действительно, должно казаться удивительным, что, если не считать утонченных и редких гениев, которые пели и импровизировали прекрасные стихи, столь малое их число выделялось за границы посредственности, когда брались их записывать.