Между церковью и наковальней. Книга 2. История человечества, написанная по совести. Раздел первый.. Третье рождение (Валентин Маэстро)

Прошло пять лет. Выходной. Неожиданный звонок в квартиру.

Александр только успел отложить альбом с фотографиями сына своего и чуть приоткрыть входную дверь, как неведомая сила резко рванула ее нараспашку.

Пятиголовое чудище кинулось на него.

Четверо парней в гражданском разом, слаженно схватили его руки, ноги, плечи, а туловище прижали к стене. Пятый, давит пятерней на горло, и, тыкая пистолетом в лицо, надрывным злобным рыком кричит:

– Р-Р-ХХХ!!! Стоя-я-ять!!! Не дер-р-гайся!!!

Пока Александр – Валера пытался понять, что здесь произошло, его запястья уже были в наручниках. На нем – тяжесть пяти противников. Видит как в раскрытую дверь, степенно вышагивая, входит подполковник милиции, в котором он узнает Пугачева.

Вошел Пугачев, который на зоне был начальником по режиму. Он – один из немногих, кто понял как несправедливо упрятали в неволю Санька, относился там к нему с пониманием. Узнал, что отец Грязнова работает в руководстве МВД и тогда горестно вздохнул: «Тебя не оправдают…»

– Не стрелять!!! Саблин – Скифовский! – спокойно, но со звоном металла в голосе, жестко произнес Пугачев, – Вы обвиняетесь в убийстве…

Его грубо схватили и поволокли по коридору. На улице сразу втиснули в воронок. Машина, равномерно урча, повезла…

*

«Все-таки, взяли меня! Опередили! Не успел победить…

Так много узнал и …Проиграл?

Теперь уже точно – смерть: они убьют меня как врага своей системы…

Не понимаю… Как такое я мог допустить? После того как побывал в коме, получил дар видения прошлого, будущего и не разглядел приближение этой опасности?!

Не умею использовать способности? Мешает суета? Зациклился на идее во всем разобраться?»

*

– Ну, что? Давно не виделись, – выпроводив помощников, добродушно вымолвил Пугачев, когда Александра, обыскав, оставили с ним наедине в кабинете департамента полиции.

Санек молча кивнул.

– Что же ты опять успел натворить, если мне сказали работать с тобой на поражение? – продолжая с нескрываемым интересом разглядывать Санька, спросил Пугачев. Спросил и с недоверчивостью во взгляде уставился на Александра: – Я тебя узнал и только поэтому не шлепнул. Через час должен был сообщить в прокуратуру что получилось, а теперь придется везти к ним. Рассказывай.

*

«Остается всего лишь час до встречи с «палачами»! Точнее, уже 59 минут!

Надо успеть все передать… Узнать должны все! Все человечество!»

*

Сжимая повествование в краткие смысловые блоки, Александр спешно начал говорить…

Второе рождение

«Как трудно, неимоверно трудно вытащить из забвения мысли… Тяжело, по-медвежьи ступая, бредут, спотыкаясь, в потемках они средь бурелома событий… По-волчьи зубами щелкают чьи-то установки… Девочки-Красные шапочки – дарят улыбки… А-а, вот и мама гладит меня по головке…

Я – уже маленький взрослый…

Ребеночек? Взрослый?»

…«Если Скиф – Победитель, Мариам – это Природа, а судьба гражданина – отражение судьбы государства,…что я видел: прошлое…, настоящее… в судьбе планеты Земля…?»

….«Я прощаю и верю вам, люди…»

…«Слышу как коротко хрустнула ампула с ядом…»

…Раскинув руки, он падает, лицом вперед. Остается лежать на умытом дождем асфальте и будто пытается обнять…

*

«Как пронзительно и режуще слух, резко воет – кричит сирена не то пожарной, не то скорой…

Это рвет барабанные перепонки сирена не пожарной… Пожарная голосит по-другому. Это несется скорая.

Куда? К кому? С кем? Не вижу! Ничего не вижу! Только слышу. Почему не вижу? Где я? Вместо ответа какое-то непонятное и непривычное, неуправляемое ощущение взлета – падения…

Я – на качелях? Проваливаюсь в бездну какую-то… Что за бездна… и черное – все? Опять лечу, но! Лечу я вниз… Вниз лететь нельзя! Я лечу?»

Скорая везла Александра. … Скорая везет Александра в больницу. Отменив решение убить всех виновных и уходя от Спирковой, он случайно раздавил ампулу с ядом.

Тело его бесчувственным, как манекен, безучастным отношением к окружающему, что выражается в неподвижности и в застывшей на губах улыбке, заставляет врачей быстрее, чем обычно, действовать, говорить, колоть…

Тело безучастно лежит, а остаток света сознания пытается понять: что с ним? Где он? Почему не видит, не ощущает себя? Кто опять без его ведома увозит его и куда?

Остаток света пытается понять, а ниточка, связующая ЕГО со ВСЕМ, передает урывками, фрагментами некие касания и переносит его в состояние соприкосновения со всем, где логика отодвигается в сторону мощью Всеведения.

***

– Николай Иванович, это я – Демофилина. У меня – ЧП. На меня напали, попытка убийства…

– Когда? Где? Вы узнали кого-нибудь?

– … я помню этот взгляд, глаза….Его видела…

– Срочно приезжайте, все поднимем…

***

Александр с удивлением обнаруживает себя находящимся под потолком помещения. Здесь же, но внизу – группа людей, все в одинаковых белых одеяниях. Они, как-то странно, не обращая внимания на него, но слаженно и быстро раздевали, укладывали, подкатывали то столик с холодно блестящими инструментами, то капельницу… и все это делали будто бы для него и с ним. Не с ним, а с телом его…

*

«Там, внизу – это я? Нет. Я, ведь, здесь, наверху. Там, внизу – тело мое. Кто же здесь?

Снова! Снова падаю я… Вниз! Все исчезло опять! Слышу лишь голоса… Пропали…»

***

– Если он вам нужен живой, значит перевозить не раньше, чем через три дня.

– Хорошо, я свяжусь с тюремной больницей… Учтите: этот фигурант – чрезвычайно опасен… Напал на прокурора!

Как только придет в себя, сразу сообщите! Завтра, на всякий случай, пришлю конвой.

– Сестра, повторите Скифовскому укол…

***

«Чьи-то слова… Вновь, слышны голоса…..Какая кругом духота и жара.

Жарко…

Попить бы воды! Холодной воды…. Воды из ручья…

В тюремную больницу? Кого и когда?

Как непривычно тяжело мне сейчас кого-то спросить. Не могу говорить. Так не привык! Губы никак не разжать и медленно… так сменяются мысли…

«Скифовский» – это, ведь, я! Значит, меня и в больничку, в тюрьму!

«Сестра» – выходит в больницу меня привезли… … А где пистолет?

Пистолет или меч? А, может – копье…?

Опять все исчезло…»

*

«Не хочу! Не хочу я в тюрьму! Тюрьма – это рабство! Тюрьма – это смерть!

Повезло, что первый этаж. Темная ночь и беззвездное небо. Раскрываю окно.

Свежий воздух коснулся лица. К карнизу прижался, перевеситься надо…

Упал я на землю, пахучую – сырой чернозем – землю сырую. Теперь отползти. Хватаюсь за дерева ствол и вот у-у-у-же встал. Сильные ноги слабыми стали, но иду… Ухожу от опасности подлой. Убежал. От тюрьмы я в тюрьму убежал. Как нескладно я мыслю… Что это?

Сон или явь?

На койке лежу… Был я в бреду?

Письмо редактору я написал тоже в бреду? Может, хоть это было все наяву? Никуда не сбежал…»

*

– Сестра, здесь я давно? – чужим для себя голосом, еле двигая шершавым языком, прохрипел, превозмогая резкую головную боль, Александр.

Вопрос заколотился в нем, требуя выражения, когда он увидел за спиной входящей в палату медсестры хмурого полицейского.

Спросил, а сам с горечью отметил: «Обложили уже. Я – опять в капкане… Как трудно дышать… Тошнит… Судорога ноги крутит, ломает…»

– Очнулся? Второй день…, – бросила мимоходом медсестра и склонилась над лежащим на соседней койке.

*

«Сердце мое, словно бегун, несется с горы, стучит в бешеном ритме и тут же, будто в гору крутую – затихает и, вот-вот, станет совсем…»

«Завтра увезут на кичу! Замуруют и опять влепят срок огромный!

За что? Я, ведь, сам отказался от преступления.

Убедить их, Демофилину в этом? Возможно? Нет, конечно.

А добиться объективности при рассмотрения дела?

Они только за то, что осмелился пойти против них, в назидание другим, втемяшат срок на полную катушку!

Я выступил против существ, считающих себя господами. Вклинился в их вотчину: начал определять, им вопреки, кто прав – виноват…

Вырваться надо отсюда! Как? Конвой уже у дверей. В окно?

Этаж – первый. Рвануть прочь? А дальше? Придумаю что-нибудь там… Время покажет и хуже не будет.

Срок получить – это смерти подобно… Как, кем станет сынишка?»

«Снова в пропасть упал и мысли все растерял…»

«За окном – темень уже.

Сбежать я хочу, но даже встать не могу.»

«Сынишка-малыш ждет меня,… ждет и, значит, силы найду. Надо… найти…»

«Надо, значит смогу и могу! Крепче зубы сжимаю и уже я встаю…»

Санек изо всех сил сжал пальцами холодный металл края кровати. Напрягся, но тело было слишком тяжелым. Он почувствовал как испарина покрыла лоб.

«Слабость какая! Не могу я подняться. Они снова кинут меня за решетку! Надо вскочить и нестись… Голову трудно поднять. Я же – сильный! Надо чуть-чуть отдохнуть. Вот так дыхание свое разогнать. Затем задержать! И… вставать! Тело будто налито свинцом и мышц словно нет…»

Он медленно поворачивает голову к правому плечу. Прижался к подушке. Захватывает зубами наволочку. Одновременно оттягивая правое плечо от края постели и загибая левое, как на ринге закрывая скулу от удара, наполовину разворачивает туловище.

Опираясь на правый локоть и, держась левой рукой за край кровати, подтягивает тело и может уже приподняться.

Останавливается.

«Отдышаться мне надо…»

Мышцы оживают. Сгибая, подтягивает ноги. Опускает их… Пытается встать, но теряет равновесие. Падает на пол и, перевернувшись, правой рукой хватает соседа.

Остывшее тело того безответно, недвижно лежит.

«Холодный… Недвижный. Он умер. Помочь ему уже ничем не могу.

Помочь? Сам я лежу на полу и не встать… Другому помочь. Мой дурацкий характер: «помочь…»

Надо скорее отсюда бежать… Как?

Если даже доберусь до окна, уйти сил не хватит. Чуть – чуть отдохну на полу.»

Он, сидя на полу, отдыхает.

«Как мне спастись от злыдней, власть захвативших? Как?

Уйти не могу. Мне никто не поможет.

Но…

О! Он может помочь. Надо его на кровать мою перетащить! Будет принято, что умер здесь я… Если раскроют подмену? Хуже не будет!»

Александр рванулся к соседу. Подумал, что рванулся, оставаясь на месте в бессилии.

Горько усмехнулся: «Силы никак не вернуть. Даже встать не выходит… Невозможно его мне поднять… Поднять, а еще и тащить на койку другую. Значит, они победят?»

Начал на ощупь искать за что ухватиться. Взялся за ножку кровати.

«Холод металла. Стоп. Колесико. Кровать! На колесах! Я их передвину! Поменяю местами! Силы на это найду! Время есть до утра.»

***

Утром была констатирована смерть Скифовского.

Санек, побывав на грани жизни-смерти-жизни и в состоянии перехода свободы-неволи-свободы, чувствует в себе требовательное клокотание настоятельно ищущих ответа вопросов.

«Зачем в этот мир я пришел? Кто создал это общество, где действую я по совести, а, в итоге, получаю только невзгоды…?»

Александр умер в имени своем, чтобы жить и разобраться во всем под сенью имени чужого человека.

Прикрытие, сотворенное именем Валерия Саблина, позволило ему на время уйти от конфронтации с власть придержащими, уничтожающими всякого, кто мешал их благополучию.

Валерий ушел из жизни, но в имени своем остался…

Через три дня Саша, чтобы исключить приход в больницу знакомых, близких Валерия, написав заявление, потребовал выписать его.

Получил паспорт Саблина. Мысленно попросил прощения у Валерия. Оделся в великоватую для его комплекции одежду и, наконец, будто вырвался из капкана, ступил на тротуар улицы. Здесь непривычно его ощущениям постоянного преодоления, борьбы, внешне свободно передвигались люди.

Сунул в карман паспорт, а ассоциации, вызванные совпадением приобретенной фамилии с именем героя, призывали его стать еще сильнее.

Немногие в Союзе знали, что Валерий Саблин, капитан третьего ранга, 8 ноября 1975 года поднял восстание на корабле «Сторожевой». В одиночку выступил против империи СССР и повел команду из Риги в Ленинград, чтобы встать на Неве рядом с «Авророй».

Решил начать революцию против партийных органов и правительства, угнетающих народ. Его арестовали и расстреляли.

Александр об этом знал.

Maй 1992 года. Санек, преодолевая слабость, осторожно ступая, медленно движется, удаляется от больницы…

***