2
В Америку он прибыл под невыдающимся шотландским именем Шон Маккензи в бумажке, удостоверющей личность. Еще там стояло: пол мужской, двадцати четырех лет, место рождения – Глазго. Прибыл с одной целью – начать новую жизнь, без ненависти, обид и ощущения вины за свою избранность. Без необходимости бороться – с внешними врагами и демонами внутри себя. Захотелось покоя. Или хотя бы передышки – на неопределенное количество времени.
Потому что устал. Надоело ощущать себя изгоем, поступать не как все, эгоистично: питаться не только чужой кровью, но и энергией. Которая, попадая от хозяина к захватчику, приобретатет качества злой. Захотелось смягчить сердце, оставить вампирские привычки, жить как все. Иначе кто он? Нечто половинчатое, животное, не зарегистрированное наукой, но существующее де-факто – «человек-вампир», подвид «кровососущий».
Захотелось новой любви. Которой он теперь не станет ставить условий, навязываться со своим бессмертием. Наоборот, примет как есть. Чтобы хоть единожды испытать счастье: не вечное – вампирское, а нормальное – человеческое. Пусть коротко, на годы жизни любимой. Потом неважно. Или умрет вместе, или будет жить памятью.
Почему-то казалось – на новом континенте начать новую главу жизни будет легче. Думал: там нетронутые цивилизацией, девственные земли. Так же чисты и девственны помыслы людские. Отношения не засорены распрями, удовлетворением амбиций или агрессией против себе подобных – на то попросту нет времени. Человек занят созидательно: крестьянством или ремеслом. Освоение Америки требует отчаянной целеустремленности и отваги. А также взаимовыручки. Чтобы выдюжить, люди должны держаться друг за друга, помогать. Жить с открытым взглядом, а не подозрительно прищуренным. Среди них Шону будет легче найти себя.
Неважно, где он остановится, в густонаселенном городе или малолюдной деревушке. Глядя на усердных людей, трудящихся сообща, коммуной, Шон последует их примеру. Тяжкой работы не боится – многое довелось в вековых скитаниях перепробовать: и мирного, и военного.
В труде обретет самоуважение. Найдет силы измениться: перестанет убивать ради продления собственной жизни. За что будет вознагражден: встретит девушку, которую согреет нежностью сердца, готового не только брать, но отдавать. Будет любить ее так же долго и преданно, как любил отец. Пусть начнет стареть, слабеть, болеть. Зато лучше, чем вечное одиночество, которое не согреют даже воспоминания.
Надежда сопровождала Шона в дороге. Он разочаровался во Франции и, как следствие, начал идеализировать Америку, ее первых заселенцев. Он свято верил: оказавшись на новой земле, человечество приобрело новые качества. Отбросило старые недостатки за ненужностью. К чему ненависть и злость, когда стоит вопрос выживания? Где условия жестче – характеры мягче. Он поселится среди добрых людей, будет жить по их законам. Справедливым и понятным.
Наивный. Не первый век за плечами – пора бы догадаться: люди одинаковы в любой стране и в любые времена. Не идальны и не желают быть таковыми. Если бы научились находить баланс между алчностью и бескорыстием, следовать холодному рассудку, а не вспыльчивым эмоциям – давно бы жили как в раю.
Простим Шону заблуждения. Они сладки тревожному уму. Убаюкивают по ночам, посылают сны про воздушные замки. Они льстивы и сговорчивы. До поры до времени. Пока реальность не заставит проснуться, беспардонно треснув кулаком в лоб.
За семь недель мотаний по океану ряды пассажиров «Сердитого» поредели: умерла одна нестарая дама, оставив мужа с тремя детьми; двое мужчин и ребенок с нижней палубы. Сей печальный факт не умерил энтузиазма Шона. В нью-йоркской гавани он сходил по трапу на легких ногах, с любопытством оглядывая просторный причал, не похожий на узкие европейские. План составил незамысловатый: осядет где-нибудь неподалеку, поживет-попривыкнет, дальше – как судьба распорядится. Главное для него, вампира, стать своим среди людей.
Значит – быстрее влиться в местное население, перестать выделяться. Да, будет нелегко. Он на характер замкнутый, по шотландской поговорке «кот с дерева глядит», но не дикий нелюдим. Надо притвориться общительным. Завести приятелей, подружиться с соседями, научиться рассказывать забавные истории о себе. Чтобы не глядели недоверчиво, не допытывались насчет происхождения, не подозревали в чем-то неблаговидном. Пусть он по большому счету так и останется для них пришельцем, явившимся неизвестно откуда, но нестрашно. В Америке – стране иммигрантов это не повод для притеснений.
Поначалу Шон пробовал затеряться в крупных городах на Восточном побережье. Не понравилось. Нью Йорк – перенаселенный, застроенный трущобами, мельтешил в глазах, раздражал грязью, необустроенностью, разнузданным бандитизмом в любое время суток. Провиденс – небольшой, аккуратный, но со сплоченной религиозной общиной, не принимающей чужаков. В других городах – свои особенности: жители или по национальности сгруппированы или по криминальным наклонностям. Требуют жить по их законам или не совать носа.
Не подходило Шону. Подчиняться чужим требованиям – совершать насилие над своим характером. Этого он терпеть не мог.
Стал думать – куда направить стопы. С атлантического побережья внутрь страны направление одно – западное.
Малообжитые, пустынные территории Великих Равнин, так называемый Дикий Запад, не привлекали – там водиночку не выжить. Решил Шон двинуться в сторону Великих озер: от реки Гудзон плавно повернуть на север, к Канаде. Там легче добывать пропитание: есть леса, где можно охотиться, озера, где можно ловить.
Отправился в путь – где с почтовой каретой, где на лошади, где пешком. Вело его какое-то предчувствие, исток которого сам не мог определить. Ожидание чего-то важного. Глобального – в его личном масштабе. Поддавшись ему, шел наугад, как гончая – только нюхая воздух.
Осел в Форте Сапино – поселке англоязычных переселенцев. Он стоял километрах в десяти от берега уютного, по-северному невозмутимого, по-сказочному живописного озера с зеленоватой водой, прозрачной до такой степени, что в любом месте виделось дно. Местные называли его Сент-Клэр.
Поселок понравился с первого взгляда. Окруженный дремучим лесным массивом, он пах не канализацией подобно городам на Востоке, а свежесрубленной елью, из которой были построены дома и англиканская церковь.
Кроме шерифа и пастора, население здесь отчетливо разделялось на три категории, не считая членов семей: проститутки, охотники и бездельники. Проститутки занимались известно чем – своими прямыми обязанностями, охотники – добычей бобровых шкур, бездельники – пили в салунах или дремали там же, накрывшись шляпами. Из-под которых зорко подстерегали возможность разжиться монетами. Одним из двух путей: нечестным, грубо сказать – воровством, или законным, но не пошевелив пальцем.
В качестве статистического факта стоит заметить, что первый путь выпадал гораздо чаще. Они же за бесплатный стакан выпивки могли доброе дело сделать, если бы не пришлось сильно напрягаться – дать дельный совет, например.
Вступив в пределы Форта Сапино, Шон прежде всего задумался о ночлеге. Первого встречного расспрашивать не стал: народ в глубинке подозрительный. Прежде чем разговаривать с незнакомцем, устроят допрос: кто такой, зачем явился и чем занимались прародители на родине. Соберется толпа, начнет советовать вразнобой. Толку не получится.
Для сбора информации стоит поискать более подходящее место и менее любопытную персону, которую можно незаметно о многом расспросить. Где таковую найти? Конечно, в питейном заведении – в центре общественной жизни любого городка, особенно отдаленно расположенного.
А вот и оно, на самом видном месте – в точке, куда ведут все дорожки. Согласно вывеске, салун незамысловато назывался «Старый пес», который для ясности был изображен тут же – вставшим на задние лапы. Из-за рыжей масти и поднявшейся на загривке шерсти он походил на прыгающего льва.
Войдя в салун, Маккензи огляделся.
Обстановка – типичная для подобных заведений. Напротив входа в глубине – стойка бара, где хозяин в заношенном пиджаке продает напитки и болтает с теми, кто подходит. Посетители развлекаются кто во что горазд: пьют, спят, ссорятся, играют в карты и кости, держат пари, болтают с продажными девушками. Недалеко от стойки – пианино явно в нерабочем состоянии из-за недостатка нескольких клавиш. Пахнет несвежими испарениями – от людей, алкоголя, коптящих свечей и масляных ламп.
Слева, в дальнем углу у пустого столика Шон заметил одиноко сидящего мужчину, привалившегося спиной к стене. На голове его покоилась основательно поношенная, черная шляпа с полями – укороченный вариант цилиндра. Из-за многодневной щетины, переходившей в негустую бородку, определить возраст мужчины не представлялось возможным. Лицо его имело красноватый оттенок – то ли от нахождения на морозном воздухе, то ли от внутренних недомоганий. Трезвыми, от того угрюмыми глазами глядел он под стол впереди, за которым подвыпившая компания играла в кости на деньги. Мужчина ожидал, когда упадет случайно монета или банкнота, чтобы незаметно присвоить.
Он очень очевидно относился к тертьей категории жителей, что еще не говорило о его безнадежной испорченности. Шон на расстоянии определил наличие у мужчины положительных задатков, которые проявляются только в подпитом состоянии. «Поможет устроиться на ночлег. Заодно просветит в особенностях местной жизни», – догадался Шон.
Устроившись за тем же столиком, поставил саквояж к ноге, сказал:
– Привет.
Мужчина не ответил, не пошевелился, не скосил глаза – полнейшее равнодушие. Шон заказал два виски, или что там у них имелось покрепче. Один стакан подвинул угрюмому соседу, из второго отпил сам. Коротко глянув, сосед молниеносным движением опрокинул стакан в рот. Вытерся рукавом. Почмокал губами, будто проверяя, достаточно ли крепок напиток и как скоро удастся опьянеть.
Видимо, алкоголь сдал экзамен на «отлично». Мужчина подобрел лицом, повернулся к незнакомцу, посмотрел в глаза. Испытующе – нальет ли еще? Но понимал: просто так его никто поить не будет. Значит, надо познакомиться, показать, что готов помочь, если у новоприбывшего имеются вопросы.
– Привет, – сказал. – Издалека прибыл?
– Да, – ответил Шон, не вдаваясь в объяснения.
– Хочешь здесь остановиться?
– Да.
– Хорошее место выбрал, – продолжил сосед. Голос у него был хриплый, низкий, как у старого, простуженного пса, который на вывеске. – Кстати, меня Массимо Мориньо зовут.
Протянул руку.
– Шон Маккензи. – Пожал.
– Британец?
– Шотландец.
Оба разговаривали на нечистом английском, потому отлично понимали друг друга.
– А я итальянец. – Он пальцем передвинул шляпу со лба назад, сел прямее, повернулся к собеседнику, руками облокотился на стол. Подался вперед, как бы желая сообщить большой секрет. Но голос не приглушил. – Спросишь, что я тут делаю, среди бриттов, скоттов и ирланских собак? Отвечу: погибаю. Потому что без семьи. Потому что изгнали меня.
Массимо умолк, ожидая вопроса, чтобы убедиться в заинтересованности незнакомца. Вопроса не последовало. Шон видел – сосед обрадовался возможности излиться, видно давно ждал, потому продолжит сам по себе. Вообще чужих откровений он не любил – чаще всего это вранье, выставляющее рассказчика героем. Перебивать пока не собирался. Иногда из чужой болтовни можно вынести много полезного для себя.
Молчание – знак согласия слушать. Итальянец продолжил.
– Я приехал в Америку не один. С папой, мамой, дядьями и их детьми. Высадились в Нью Йорке, обосновались на Малберри-стрит в Манхэттене. Работы не нашли. Стали родственники банду сколачивать, меня на преступления подбивать. Сначала мальчиком на побегушках сделали. Когда исполнилось шестнадцать, дали пистолет. А я, знаешь ли, убежденный католик. Убивать, грабить не могу. Верую в Деву Марию. Она все видит, грехи не простит. Так и сказал дядьям. Прогнали они меня из семьи, велели на глаза не попадаться… Ты сюда случайно не из Нью Йорка прибыл? Не слышал про Антонио Мориньо? Это мой отец, как он там?
– Не слышал.
Массимо не расстроился. Про отца просто так спросил.
– Вот, значит, забрел я сюда, в глушь, подальше – от земляков спрятаться. Прозябаю среди иностранцев. Одиноко… Только ты не подумай, что жалуюсь. Не я один такой. Здесь все чувствуют себя неуютно, оторваны от родины. Америка – страна пилигримов, романтиков и бандитов. Еще индейцев. Но они за людей не считаются. Ты вот зачем сюда явился?
– Ну, как все…
– Правильно. В надежде на лучшую жизнь. Извини, разочарую – миф это. Нет ее на земле. Только там. – Массимо ткнул пальцем в потолок. – Ты чем собираешься здесь заниматься?
– Ну, как все…
– Значит, охотой на бобра. Самый прибыльный бизнес. На шубы да воротники европейским богачам. Бешеные деньги платят. Знаешь, как по-французски бобровые шапки называются? – вопросил итальянец и спьяну не заметил усмешливой искорки в глазах собеседника. – Да откуда тебе знать, там в Шотландии, на краю света… Касторэ – запомни. Пригодится, когда будешь торговаться с перекупщиками. Самый лучший бобер на мех – не молодой, не старый, среднегодок. Будешь тушку разделывать, не повреди вонючие мешки под хвостом. Испортишь мясо и всю шкуру. Амуниция у тебя есть?
– Нет.
– Могу продать, – сходу предложил итальянец еще несворованное. – Знаешь хоть – как на него охотиться? Стрелять, капканы ставить умеешь?
Шон умел, но не собирался признаваться. Капканы он с детства наловчился ставить, когда в окрестностях Фикелмона на кроликов охотился. Не столько для еды, сколько для развлечения. Потом в священных походах уменье пригодилось, когда приходилось самим пропитание добывать. Стрелял метко: одним выстрелом часового на сторожевой башне снимал.
– Вообще-то не очень. Научи.
Прежде чем начать лекцию, Массимо красноречиво повертел в руках пустой стакан. Шон сходил к бару за дешевой бутылкой, поставил на стол – ближе к собеседнику. Итальянец поглядел на нее дружелюбно, даже ласково, как на любимую жену. Набулькал себе полстакана, вывалил в горло, проглотил гулкими глотками. Провел рукавом по губам.
– Так вот, – начал он с видом бывалого охотника. – Капкан шкурку не повреждает, но в нем животное погибает долго и мучительно. Ружье – более гуманный вид убийства. Только в случае, если ты меткий. Стрелять надо или в глаз или непременно в голову. Бобер пули не заметит, умрет сразу, не будет страдать. Это как щелчок в лоб, раз – и мертвый. Если же предпочитаешь ставить капканы, надо будет часто ходить проверять. Лучше всего каждый день. Только с нашими расстояниями да по дремучим лесам не у всех получается. К тому же есть опасность столкнуться с дикими…
– …медведями?
– Нет, индейцами.
– Они агрессивные здесь?
– Когда как. Иногда ни за что стрелой покалечат. Иногда спасут от верной смерти, раны вылечат – тоже ни за что. Недавно Беззубый Джо рассказывал. Охотился он на белку. Подстрелил одну, подошел тушку забрать, а она живая оказалась. Начала беситься, исцарапала его, искусала. Еле пристукнул ее. Глядит, руки все в крови. Ну, как водится, поплевал, размазал, думал – обычное дело, само пройдет. Дальше пошел охотиться. Переночевал в лесу на еловых лапах. Наутро проснулся от боли. Глядь – кисти разнесло, кулаки как две кувалды. Гной из царапин сочится. Ну, думает, конец пришел, гной выше по рукам пойдет, весь организм отравит. Хорошо, он недалеко от озера бродил…
– Как озеро называется? – встрял Шон с вроде бы неважным вопросом.
– Индейцы его Озеро Прозрачной Воды называют.
– А поселенцы?
– Пока не придумали. Кто Большим зовет, кто по-простому – Гуроном. По его берегам раньше индейцы племени гурон жили, да их вытеснили потом. На другую сторону, в Канаду. Вообще здесь красиво, – перескочил он на другую тему. – Озерный край. Несчетное их количество – маленьких, побольше…
– Не отвлекайся.
– Извини. – Взгляд Массимо потерял цепкость, глаза увлажнились – первые признаки опьянения. Он налил еще полстакана и в старой манере тремя движениями кадыка проглотил внутрь. Утерся. Подождал. Подумал о чем-то. Посмотрел вопросительно на Шона. – Про что я?
– Про руки.
– А, да. Сбегал Джо к озеру – за два километра от ночевки, прополоскал в чистой воде. Вроде полегчало. Кстати, сейчас хоть и лето, не вздумай купаться. Озера тут холоднющие, иногда лед на дне даже летом лежит. Окунешься, ноги судорогой сведет, камнем на дно уйдешь. Индейцы думают, это дух воды Чуилоу людей к себе утаскивает. Ха-ха. Примитивные… Так вот. Лежит Беззубый Джо, от боли страдает. Губы деснами кусает, чтобы не стонать. Говорит, сознание начал терять. Один раз очнулся, вздрогнул от страха – стоит перед ним индеец. Молодой, старый – лица не разобрал. Заметил лишь мокасины расшитые и перья в волосах.
Испугался Джо. Ну, думает, не от собственных рук умрет, а от краснокожих. Сжался, глядит жалобно. Поднял свои раздувшиеся култышки, показывает. Мол, неопасный я, тяжелобольной. Возможно – смертельно. На его удивление индеец присел на корточки, взял осторожно его руки, разглядывает. Потом сходил, нарвал каких-то трав, приложил к ранам, прижал, подержал. Все молча. Джо думает: сразу не убил, пусть делает по-своему, все равно помирать. Да ошибся. Выжил он. Благодаря краснокожему дикарю. Можешь себе представить?
– Могу. Эти люди здесь свои. Сотни, а то и тысячи лет проживают. В согласии с природой. Знают ее особенности. Используют лесную медицину. Докторов ведь нет.
– Дикие они! – с неожиданной ненавистью выкрикнул Массимо. – В каменном веке задержались. До нашего прихода ружей не знали. Проклятые язычники. Тупые. Верят во всякое вранье, которое им шаманы преподносят. Дух Солнца, Дух Воды… Надо их ублажать, тогда будет и охота, и рыбалка. Мы, белые люди, стоим гораздо выше по уровню развития. Мы пришли, чтобы дать им цивилизацию. Силой, если не захотят по-хорошему. А будут сопротивляться, истребим!
– Смотри, как бы тебя самого не истребили, – проговорил угрожающе Шон.
И напрягся.
Поежился. В спине засвербило, будто кто-то сверлил взглядом. Значит, рядом враг. Предупреждение об опасности – вампирская способность, не раз спасавшая Шона от лишней потери жизни. Особенно полезна в военных походах и в незнакомых местах.
Оглянулся.
Скрипнув свободно вращавшимися дверьми, в салун вступил человек. Остановился посреди зала, поставил руки в бока, неспешно осмотрелся. Человек был высок, одет во все черное: шляпа, сюртук военного фасона с металлическими пуговицами, брюки заправлены в меховые сапоги. Несмотря на холод, март здесь – месяц зимний, сюртук нараспашку – полы попросту не сошлись бы на выдающемся животе. Мужчина находился в том пограничном состоянии, когда представительная полнота вот-вот перейдет в смехотворное ожирение. Его окружало почти видимое облако властности. Стоял один, а казалось – занимал место троих.
С его появлением публика притихла: смолкли пьяные разговоры, ссоры потеряли горячность. Драчуны остановили кулаки на полдороге, шулеры спрятали тузы обратно в рукава. Девушки перестали неестественно-громко смеяться и вопросительно уставились на вошедшего.
Тот едва заметно кивнул головой, ни к кому конкретно не обращаясь. Будто разрешая, мол: проверил – все в порядке, можете продолжать. Как по команде звуки и движения возобновились. Но – осторожнее. Мужчина подошел к стойке, где его уже ждала полная стопка. Махнул ее в горло, потом со стуком, будто припечатал, поставил обратно и – прямиком к Шону.
Тот поднялся, спокойно ожидая. Чего? Пули, ножа, ругательства? Посмотрим. Он не боялся, но и нарываться не хотел. Следовал давнему правилу: лучший способ победить в драке – избежать ее.
Правило, которому очень наглядно не следовал представительный мужчина. Он подошел ближе, смерил новичка презрительным взглядом. Спросил тоном хозяина курятника, который обнаружил там лису с мордой в перьях:
– Ты что тут делаешь?
Самым логичным было бы спросить в ответ: тебе какое дело? Но Шон догадался – данный субьект обладает властью. Ссориться с ним с самого начала не стоит. Подождать. Посмотреть на его поведение. А там – по обстоятельствам. Хочет спрашивать – имеет право. Шон ответит без вызова, он не гордый. Но правдивость не гарантирует.
– Приехал здесь жить.
– Деньги есть?
– Нет.
– Как на пропитание собираешься зарабатывать?
– Как все.
– Значит, охотой.
Шон не ответил. Ни к чему подтверждать то, что само собой разумеется.
– Имя? – продолжил допрос мужчина.
– Маккензи.
– Слушай, Маккензи. Объясню как новичку. Здесь мой город, и порядки устанавливаю я. – Жесткие слова подтвердил жестким взглядом светло-коричневых глаз, из которых вот-вот полетят в противника стрелы-молнии. —Порядок такой. Я Билл Кросби, шериф, губернатор и налоговая служба в одном лице. Если будешь платить налоги как все – мешать тебе не намерен. В противном случае…
Мужчина отвел рукой полу сюртука. В кожаной кобуре на ремне под животом недвусмысленно сверкнул барабан револьвера с потертой деревянной ручкой.
– Я понял, – уступчиво проговорил Шон и пошевелился, как бы поправляя свой сюртук, открыв-закрыв полу. Вроде ненароком, но чтобы противник успел разглядеть точно такой же револьвер за поясом. Который достался ему в качестве попутного трофея от последней жертвы – грабителя почтовых карет Джонни Ринго.
Шон не собирался пугать или угрожать. В подобных стычках главное – не тушеваться, отвечать угрозами на угрозы. И смотреть врагу в переносицу – так убедительнее.
Жесткий взгляд шерифа чуть помягчел.
– Значит, договорились, – сказал, лишь бы оставить последнее слово за собой.
Прием, характерный для власть имущих – в любой ситуациии показывать превосходство. Начинать разговор по своему усмотрению, заканчивать безапеляционным тоном, чтобы не ошибся собеседник – в чьих руках контроль. А то забудут людишки, кто над ними хозяин. Перестанут уважать. Что хуже укуса малярийного комара или индейской стрелы. После них можно восстановиться, а потерянное уважение – рана болезненная, долгая. Ее лечение много сил и времени требует.
Не подав руки, лишь едва коснувшись пальцем шляпы, мужчина развернулся и по тому же маршруту отправился назад: к стойке за ожидающей стопкой, потом через центр к входным дверям салуна. Когда удалился, в зале раздался дружный вздох облегчения. Гомон возобновился – с прежней силой.
– Его Дикий Билл прозвали, – пояснил приглушенным голосом Массимо, не дожидаясь вопроса. В глазах еще стоял… если не страх, то большое уважение. – Ты с ним не связывайся. Редкий подлец. Впрочем, порядок в городе держит железной рукой.
Подробностей Шон расспрашивать не стал. Расклад сил в Форте Сапино понятен: хочешь охотиться – плати дань Дикому Биллу.
Возражений он, в принципе, не имел. Вернее имел, но не настолько веские, чтобы сходу начать устанавливать свои порядки, открыто сопротивляться или не подчиняться втихую, по-партизански. Пока не обжился, будет вести себя тише мыши. Привлекать к себе внимание неразумно – у него задача прямо противоположная. «С Биллом буду разбираться по мере поступления неприятностей от него, если они вообще возникнут», – миролюбиво подумал Шон.
Предупреждающий сигнал не звякнул, он не насторожился. Шериф выглядел строгим, но не более того. «Обойдется, – легкомысленно подумалось Шону. – В этом благословенном краю не место людским недостаткам. Дикий Билл прав, что не дает жителям распускаться. Для их же спокойствия. Револьвер для устрашения показывает. Иначе порядок не сохранить. Лихих людей в этих краях хватает. Даст слабину – хаос воцарится».
Лично для него сейчас насущнее озаботиться ночлегом.
– Где у вас можно переночевать – кроме борделя? Или снять жилье на постоянно? – спросил Шон.
Итальянец долго не думал.
– Иди к Бренде Милз. Самая порядочная женщина в Форте Сапино. Бренда комнату пустующую сдает – гостям города, которые изредка сюда заглядывают. Иди туда. Она и пищу тебе готовить будет занедорого. Только не лезь с загребущими руками куда не следует. Она женщина уважаемая, вдова прежнего шерифа. Ей после смерти супруга нелегко приходится. Но держится. На легкие деньги не клюет. В бордель не идет, хотя звали. Руками зарабатывает. Молодец, уважаю.
– Где ее дом?
– Из салуна налево – по прямой, у сгоревшей конюшни еще раз налево, и до кромки леса. Ее дом немного на отшибе стоит, зато огородик имеется —подспорье в хозяйстве.
Бренда Милз оказалась спокойной, гостеприимной женщиной с неулыбчивыми, настороженными… нет, скорее – испытующими глазами. Вопрошающими: чего ей от гостя ожидать? Под глазами наметились темные полукружья. Губы поджаты, но не зло. Волосы практично зачесаны назад. Она была стройна, чисто одета и подчеркнуто по-деловому вежлива. Последнее – чтобы избежать с постояльцами панибратства, ведущего дальше, чем позволяла ей забота о репутации.
Возраст? По бумагам – на двенадцать лет старше Шона, по-настоящему – на шестьсот семьдесят два моложе. Она отвела ему просторную комнату, свою бывшую супружескую спальню, с широкой кроватью и окном на огород, за которым начинался лес.
– Надолго к нам? – спросила сразу после знакомства.
– Хотелось бы надолго, – по привычке уклончиво ответил Шон. – А там как получится. Места здесь красивые… Заплачу вам за полгода вперед. Хорошо?
Он еще спрашивает! В поселке женщине работу найти трудно. Бренда месяца два ни цента не видела, кормилась тем, что огород давал – спасибо, заготовок наделала впрок. Платья обносились, единственные сапожки на ладан дышат.
Принимая деньги, благодарно посмотрела на постояльца. Застывшее в невзгодах сердце вздрогнуло: таких красавцев ей встречать не доводилось. Муж был хорошим человеком, да внешне далеким от идеала. А этот… Чертами лица на святого Джорджа из Библии похож, а глаза по-дьявольски дерзкие.
– Вы женаты? – вырвалось у Бренды.
– Нет.
Почему-то почувствовала облегчение.
В первую же ночь пришла к постояльцу голая.
Под утро, вздохнув удовлетворенно, положила голову на грудь Шона, сказала:
– Не думай обо мне плохо. Ты первый, с кем я легла, после мужа.
– Я знаю. Не волнуйся, Бренда. Я не дам тебя в обиду.
Странно, как самые простые слова действуют на человека – могут ободрить или втоптать в грязь. Казалось, именно тех слов «я не дам тебя в обиду» ждала Бренда. Она заплакала. Горечь и жар ее слез прожгли кожу Шона у сердца. Он не стал утешать. Он не любил ее и не собирался влюбляться. Он только всерьез имел ввиду то, что сказал.
Бренда рассказала свою историю. Она – коренная американка, родилась в Девоне. Родители раньше жили в Корнуолле, на самой западной оконечности Британского острова. Когда в том краю началось активное насаждение англиканской религии, родители-методисты эмигрировали вместе с группой единомышленников.
Родители воспитывали ее в жестких христианских традициях, приучая следовать библейским предписаниям без малейших отклонений, методично. Тем отвратили от религии. Не навсегда, но до такой степени, что в шестнадцать лет она проявила неслыханное самовольство: сбежала с молодым солдатом, недавно возвратившимся с очередной войны, то ли Мексиканской, то ли Индейской. Солдат был рыжим, веснушчатым и румяным, звали Колин Миллз по прозвищу «Красномордый».
Колин оказался порядочным человеком. Он официально женился на Бренде и всюду возил за собой. В конце концов осели они в недавно построенном, неспокойном городке Форт Сапино. Раньше здесь были владения гуронов, делаваров и других племен, численностью помельче. Белые пришельцы оружием и обманом вытеснили их с исконных территорий далее на север – за озера.
Предполагалось, что поселение будет выполнять роль некоего форт-поста, сдерживающего индейские набеги, потому жителей хорошо вооружили. На фоне чего, а также из-за неоднородного национального состава и преобладания задиристой молодежи здесь чуть ли не ежедневно происходили кровопролитные, междоусобные стычки. Ссорились по всякому важному и пустому поводу: из-за женщин, мест охоты, денег, долгов, выпивки, оскорблений. Когда повода не находили, придирались к мелочам, только чтобы попетушиться, потешить молодо бурлящую кровушку.
Короче, взрывной был городок. Вскоре Колину предложили там стать шерифом. Высокую должность он заслужил, успешно усмиряя воров, драчунов и других закононарушителей, выполняя несколько должностей одновременно: охотника за головами, судьи и исполнителя приговора.
Шерифом слыл суровым и справедливым. Неподкупным – за что уважали. Сменили кличку с «Красномордого» на «Краснобородый». Когда вспыльчивые, вороватые и другие криминально настроенные граждане присмирели, Форт Сапино начал процветать.
Жизнь текла своим чередом, Бренда печалей-забот не знала. Муж любил, и она любила, самозабвенно. Домик имели неплохой, в доме – мебель, Колин сам срубил. Уют создала жена. Занавесочки, скатерти, наволочки расшивала. Одежду мастерила. Заготовки грибов-ягод делала, благо их в лесу полно и бесплатно. Пироги научилась печь. Особенно нравились Колину ее блины с кленовым сиропом, он сладкоежка был.
Одно огорчало – дети не народились. По неизвестной причине. Деток хотелось иметь Бренде больше всего на свете. Когда в городе построили церковь, не проходило воскресенья, чтобы она не помолилась о беременности. Но – не случилось доброго события.
Зато случилась беда. Однажды в городе появился некто Билл Кросби – неизвестно откуда, наверное из самого ада. Возобновились распри, со смертельным исходом чаще чем раньше. Изуродованные трупы поселковых регулярно прибивало озерными волнами к берегу. Воровство бобровых шкур, грабеж одиноких охотников стали чуть ли не ежедневной нормой жизни. Самое дерзкое из которых – угнали общинных лошадей, а конюшню сожгли.
Происшествия сваливали на индейцев. Только не верил Колин. Слухи поступали про нового жителя. Будто Кросби единолично во всем виноват: решил подмять под себя общину, вымогает деньги – угрозами и револьвером. Кто не подчиняется, того превращает в труп.
За беспардонность уже тогда получил прозвище «Дикий Билл».
Возмущение с трудом установленного спокойствия шериф Миллз воспринял как пощечину. Получать которые просто так не любил. Он один раз поговорил с Кросби – ничего не изменилось. На второй они чуть не подрались. На третий…
Конец ознакомительного фрагмента.