Глава 5
Сход селян из Гума и Псху начался с поминальной молитвы, и, когда она закончилась, еще долго над притихшей толпой был слышен только по, свист ветра и печальное журчание реки. Живые, помянув мертвых, теперь решали собственную судьбу, но никто не отважился заговорить первым, все ждали веских слов мудрых стариков. Столетний Чич Чамба и его ровесник Абзагу Цымба, повидавшие всякого на своем долгом веку, понуро смотрели в землю. Им нечего было сказать землякам.
Сотни новых могил и угрюмые лица воинов красноречивее всего говорили о том, что ни сыновья, ни внуки, ни тем более они, убеленные сединами и покрытые ранами старики, уже ничего не могли противопоставить властной и несокрушимой силе, пришедшей в горы. Неприступные скалы и бездонные ущелья, на протяжении многих веков служившие им надежной защитой от римских легионов, когорт византийских императоров и полчищ грузинских царей, на этот раз не устояли.
Уже мало кто сомневался в том, что не сегодня, так завтра здесь появится полковник Коньяр, и тогда под жерлами его пушек им ничего другого не останется, как только умереть или покориться. Это был невыносимо трудный выбор, и тогда первым решился нарушить гнетущее молчание Сейдык Куджба. Ему, тридцать лет не выпускавшему из рук кинжала и ружья, повидавшему Турцию и Россию, хлебнувшему там как своего, так и чужого горя, было что сказать.
Окинув печальным взором притихших односельчан, Сейдык заговорил, и его негромкий голос был слышен в самых дальних рядах. Он рассказывал о той России, которая простиралась за Кавказским хребтом, и ужас сжимал сердца земляков от одного того, что конца и края ее границам не ведал никто. Словно грозная горная лавина, она наползала на Кавказ и сметала на своем пути одно за другим свободные горские общества. Перед ней не устояли воинственные вайнахи, и гордый имам Шамиль вынужден был склонить голову перед русским царем. Лихие шапсуги, не знающие страха смерти абадзехи не захотели покориться, и теперь на месте их аулов прорастал бурьян, а те, кто уцелел, на утлых фелюгах искали спасения у турецких берегов.
Путь к ним обернулся немыслимыми страданиями и неисчислимыми потерями. Тысячи немощных стариков, старух и детей так и не увидали берегов Османской империи. Одни тонули во время штормов, другие умирали от голода, жажды и болезней, а те, кому «посчастливилось» доплыть до Стамбула, Трабзона, Синопа и Самсуна, завидовали мертвым. Там их поджидали алчные ростовщики и свирепые янычары. Тут же от причалов караваны подневольных кавказских красавиц отправлялись в гаремы Багдада, Дамаска и далекой Александрии. «Золотой век» переживали торговцы самым ходовым товаром – будущими воинами. За бесценок у изголодавшихся убыхских и шапсугских семей они покупали крепких мальчиков и продавали свирепым янычарам. Там, в казармах, опытные, прошедшие огонь, воду и медные трубы воины готовили из них себе смену. Дряхлеющая Османская империя нуждалась в свежей крови, и эти новые тысячи горцев, влившись в ее вены, вернули ей прежнюю мощь.
Наместник Великого Аллаха на земле султан Абдул-Азиз не мог смириться с потерей Абхазии – одной из самых драгоценных «жемчужин» в своей «короне». С помощью цепляющихся за ускользающую власть продажных удельных князьков и жаждущих вернуться на родину махаджиров турецкие лазутчики и английские шпионы, которым не важно где, но только бы насолить России, подбивали абхазов и убыхов на новую смуту. Не проходило и нескольких лет, как очередной мирный договор между вождями Абжуйской, Бзыбской Абхазии и Наместником на Кавказе, скрепленный бессмысленно пролитой кровью русских солдат и горцев, превращался в пустую бумагу.
Отряды не подвластных никому абреков и мирных крестьян, «смущенные» лазутчиками, принимались за старое – совершали дерзкие набеги на дальние гарнизоны, казачьи разъезды, угоняли в горы скот, а захваченных в плен перепродавали на невольничьи рынки в Стамбул, Трабзон и Самсун. В ответ военная махина Российской империи приходила в движение и наваливалась на непокорных всей своей мощью. И они, зажатые между «молотом» и «наковальней» двух империй, вынуждены были выживать кто как мог.
Об этом напомнил землякам Сейдык и, горестно вздохнув, закончил:
– Россия и Турция – это бездна, в которой мы растворимся! Но что делать и как жить дальше, я не знаю. Может, наши мудрые старейшины найдут путь к спасению, а я молю Всевышнего защитить Абхазию.
Низко поклонившись притихшим односельчанам, он тяжело опустился на лавку. Чич Чамба посмотрел на Абзагу Цымбу, и тот предложил:
– Уважаемые, давайте послушаем Исмаила Дзагана. Он недавно вернулся из Турции, и ему есть что сказать.
Над поляной прошелестел легкий шепоток, и все взгляды сошлись на высоком, одетом в синюю черкеску воине лет тридцати – тридцати пяти. Раздвинув плечом толпу, Исмаил вышел в круг и, положив руку на рукоять кинжала, заговорил с надрывом:
– Пять лет назад в мой дом, как сегодня в ваш, пришла беда! Собака Лорис-Меликов и его шакалы окружили нас! Их было в десять раз больше. Под дулами пушек он предъявил ультиматум – сложить оружие и покориться. Взамен обещал сохранить жизнь и не тронуть село. Лживый пес! Те, кто поверил, потом кусали себе локти, но было поздно, их, как стадо баранов, погнали в Сибирь, а от домов не оставили камня на камне. Я и еще сорок воинов не стали дожидаться рассвета и, прорвав окружение, пробились к морю. Слава Великому Аллаху и султану, они услышали о нашей беде и прислали корабль. В Турции нас встретили как родных братьев и…
– Не верьте! – перебил Сейдык Куджба и с негодованием воскликнул: – У турецкого султана, как и у русского царя, вас ждет аркан на шею, только поводок будет длиннее.
– Это не так! В Турции нашим братьям дали землю! – вспыхнул оскорбленный Исмаил.
– Какую землю?! Голые скалы Болу и Сакарии, чтобы не подохнуть с голоду! – возмутился Сейдык.
– Я, как видишь, живой!
– Живой, потому что башку побрил и колени в мечети истер!
– И что?!
– А то! Дали тебе ятаган и прислали, чтобы подбить нас резать горло русским.
– Это лучше, чем подставлять под их хомут шею! – вскипел Исмаил.
– Хватит! – остановил перепалку Чич Чамба и объявил: – Теперь пусть скажет слово уважаемый Смел Авидзба.
Сейдык Куджба и Исмаил Дзаган подчинились и уступили место в круге старому воину. Следы сабельных шрамов на лбу и правой щеке, пустой левый рукав черкески говорили сами за себя. Смерть сыновей Арсола и Коса начертила темные круги под глазами и иссушила губы, но он не потерял присутствия духа, его голос был, как всегда, тверд, а речь нетороплива.
– Шестьдесят лет мы ведем войну с русским царем и турецким султаном, – тихо обронил Смел Авидзба и, прокашлявшись после внезапно перехватившей дыхание спазмы, печально произнес: – С каждым днем нас становится все меньше, а у гяуров сил все больше.
– Так что нам делать?
– Что?! – торопили нетерпеливые.
– Что?.. Вспомните, когда вы слышали голоса наших братьев дахов и абадзехов?..
В ответ прозвучал лишь горестный вздох и Смел продолжил:
– Они бились до последнего. Их аулы разорены, над могилами не рыдают вдовы, а плачет один лишь ветер. Уже не слышны голоса абхазов в самом ее сердце…
– В Дале и Цабале никого не осталось!
– Как жить дальше?
– Что делать, Смел?! – терзали его вопросами односельчане.
– Что делать?! – повторил он, его лицо искривила гримаса, и затем ответил: – Научиться терпеть. Ураган вырывает с корнем вековые дубы, но ничего не может поделать с травой. Мы должны стать травой и ждать, когда он потеряет силу, чтобы потом распрямиться.
– Травой, которую будет топтать враг! – с горечью произнес Джелкан Бутба.
– Тогда уж лучше смерть, чем такая жизнь! – горячился Шмаф Квадзба.
– Умереть?.. Жить?.. Но где и как?.. Сегодня враг, а завтра друг? Кто может сказать, что будет с нами, когда из обессилившей руки выпадет кинжал? Что?!! – скорее самому себе, чем односельчанам, задавал эти вопросы Смел.
– Здесь могилы наших предков.
– Может, остаться?
– Как-нибудь проживем, – пытались убедить себя и других односельчан те, кто решил положиться на судьбу и милость победителя.
– Русский царь обещал не трогать семьи, а мужчинам оставить оружие, если мы покинем горы и уйдем в степи Кубани, – напомнил Сейдык о последнем обращении к восставшим горцам кутаисского генерал-губернатора Святополка-Мирского.
– Нашли кому верить! Этому лживому псу! Он камня на камне не оставил от моего дома! Надо уходить в Турцию! Великий султан милостив и даст каждому по буйволу и мешку риса, – снова принялся убеждать земляков Исмаил.
– Как же, наслышаны о его милостях!
– Жен в гарем, а сыновей – янычарам. Не слушайте этого турецкого прихвостня!
– Он зарабатывает свои тридцать сребреников! – неслись в ответ презрительные выкрики.
– Что-о?! – вскипел Исмаил и выхватил кинжал.
Кровь на этот раз не пролилась. Те, кто был рядом, схватили его за руки и оттащили в сторону. И когда шум стих, мудрый Чич Чамба снова повторил свой вопрос:
– Так что же будем делать, братья?
В ответ звучали лишь посвист ветра и треск костра. Первым решился нарушить молчание Сейдык и предложил:
– Может, послушаемся русского царя и уйдем в степи Кубани?
– Чтобы там сдохнуть от голода? Вспомните, Муравьев многое обещал шапсугам, и где они сейчас? – с негодованием воскликнул Шмаф Квадзба.
– Лучше смерть у могил отцов, чем такая жизнь, – с горечью произнес Кайногу Гумба.
Спор разгорелся с новой силой. Одни предлагали остаться на месте и покориться силе, другие – пробиваться к морю и искать спасения на турецком берегу. Время шло. Сгустились сумерки. Над рекой поднялся туман и, выплеснувшись за берега, белесыми языками пополз по поляне. На чернильном небе проступили холодно мерцающие звезды, а сход все продолжался. Слово опять взял Чич Чамба.
– Братья!.. – Его голос дрогнул. – Наши деды и отцы, кровью которых полита эта земля, смогли защитить ее от врага, но сегодня… – он горестно вздохнул и продолжил: – У нас не осталось сил, чтобы победить. Мы можем остаться и с честью умереть, но будет ли это правильно? Разрушенные дома можно построить заново, заросшие бурьяном поля – распахать и засеять, но дух отцов, который живет в ваших сердцах, если они перестанут биться, уже никогда не возродить.
– Никогда!.. – выдохнули сельчане.
– Ни-ко-гда! – печальным эхом прошелестело над поляной.
Еще не остывшее пепелище и сырая земля на могилах взывали сердца воинов к мести, но трезвый рассудок говорил обратное. Испуганные, молящие глаза детей искали у них защиты, и это было то последнее, ради чего требовалось жить, чтобы потом, когда придет время, они могли принести горсть родной земли на могилы предков и разжечь огонь в потухшем очаге. Время и судьба поставили всех перед жестоким выбором. Даже самые отчаявшиеся, цепляясь за последнюю соломинку, надеялись, что мудрые старики найдут выход из положения и, как уже не раз бывало, отведут беду. В их глазах теплилась робкая надежда, и они, затаив дыхание, ловили каждое слово Чича Чамбы.
Конец ознакомительного фрагмента.