Глава 3. Правовое положение участников боевых действий. Лица, пользующиеся международно-правовой защитой. Жертвы вооруженных конфликтов
§ 1. Международно-правовой статус участников боевых действий
Действие правовых норм по кругу лиц означает по общему правилу распространение нормативных требований на всех адресатов в рамках территориальной сферы действия того или иного акта[584]. Субъектами международных правоотношений, возникающих в связи с вооруженными конфликтами (т. е. субъектами МГП), являются в первую очередь государства. Именно государства выступают главными адресатами норм МГП, на них возложено выполнение конвенционных норм (см. приложение 6).
Международная деятельность государства в военной области осуществляется, прежде всего, для достижения следующих целей:
1) объективной оценки военно-политической обстановки в основных регионах мира и своевременного реагирования на ее изменения;
2) принятия согласованных решений и выработки общих рекомендаций для проведения военной политики; 3) разработки, согласования и осуществления основных мероприятий по обеспечению национальной и коллективной безопасности. Таким образом, международная деятельность государства в военной области представляет собой реализацию мер военного характера, непосредственно связанных с созданием военной организации, ее подготовкой и применением, направленными на укрепление оборонной способности участвующих в международном сотрудничестве государств и для достижения военных и политических целей[585].
Центральное место в этой деятельности занимают проблемы создания, укрепления и совершенствования военной организации государства, его вооруженных сил. Регулирование данной деятельности осуществляется нормами международных договоров и положениями внутреннего законодательства РФ[586]. Основой международного сотрудничества в военной области являются международные договоры РФ[587]. Так, в Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) входят Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия и Таджикистан, а сам Договор установил, что нападение на одно из государств-участников является агрессией против всех (см. приложение 17).
Появление норм МГП, регламентирующих внутренние вооруженные конфликты, превратило их участников в субъектов МГП, а также предопределило первичный уровень субъекта МГП как «воюющей стороны». При этом не обязательно быть формальным участником конвенций, необходимо фактически соблюдать их положения, что дает основания требовать того же от противника. Иного выбора на пути гуманизации процесса вооруженной борьбы у мирового сообщества просто нет.
В 1977 г. на дипломатической конференции, принявшей Дополнительные протоколы к Женевским конвенциям 1949 г. о защите прав жертв вооруженных конфликтов, впервые было сформулировано понятие «вооруженные силы». Статья 43 Дополнительного протокола I определяет, что вооруженные силы стороны, находящейся в конфликте, состоят из всех организованных вооруженных сил, групп и подразделений, находящихся под командованием лица, ответственного перед этой стороной за поведение своих подчиненных, даже если эта сторона представлена правительством или властью, не признанными противной стороной. Вооруженные силы подчиняются внутренней дисциплинарной системе, которая обеспечивает соблюдение норм МГП.
Вооруженные силы создаются и организуются в соответствии с требованиями национальной безопасности и обороны (см. приложение 23). В состав вооруженных сил могут быть включены: а) полувоенные организации; б) вооруженные организации, обеспечивающие охрану порядка. Об этом сторона, находящаяся в конфликте, обязана уведомить другие стороны, находящиеся в конфликте. Дети моложе 15 лет не должны призываться на службу в вооруженные силы, а при наборе на службу лиц старше 15 лет, но не старше 18 лет, в первую очередь набираются лица более старшего возраста (ст. 77 ДПI). Граждан государства-противника нельзя насильственно привлекать к участию в военных операциях против своего государства (ст. 130 ЖК III; ст. 23 ГК1У(П)). Командование вооруженных сил должно подчиняться руководству воюющей стороны, к которой оно принадлежит, и нести ответственность за свои действия (ст. 43 ДП I, ст. 4 ЖК III). В случае немеждународного вооруженного конфликта неправительственные или оппозиционные силы считаются вооруженными силами по смыслу Дополнительного протокола II к Женевским конвенциям, если они соответствуют дополнительным критериям: а) осуществляют контроль над частью территории государства; б) могут вести непрерывные и согласованные военные действия. С разрешения государства за вооруженными силами могут следовать лица, не входящие в их состав непосредственно, например, гражданские лица, входящие в состав экипажей военных самолетов, военные корреспонденты, поставщики, личный состав рабочих команд или служб, на которых возложено бытовое обслуживание вооруженных сил.
То, что МГП в ряде случаев прямо устанавливает статус (права, обязанности, гарантии и ответственность) отдельных физических лиц, порождает ряд правовых проблем. Так, специальной проблемой не только МГП, но и международного права в целом является международно-правовой статус индивидов. Некоторые ученые (Лayтерпахт[588] и др.) утверждают, что правила ведения войны наделяют правами и обязанностями непосредственно отдельных индивидов. Отмечая, что Всеобщая декларация прав человека наделяет правами и обязанностями именно отдельных лиц, В.А. Карташкин полагает, что «индивид стал непосредственным субъектом международного права»[589]. Н.В. Захарова, исходя из того, что отдельные нормы международного права применяются к индивидам, признает за ними международную правосубъектность[590]. Р.А. Мюллерсон признает за индивидами «ограниченный круг прав и обязанностей по международному праву», отмечая, что они сами «непосредственно не участвуют в процессе создания норм международного права»[591]. По мнению В.М. Шуршалова, в международном праве, в отличие от национального, понятия «субъект права» и «субъект конкретного правоотношения» не совпадают. В силу этого индивид может, не будучи субъектом МП, выступать в качестве субъекта конкретного международного правоотношения[592]. Но невозможно быть субъектом правоотношения (даже одного), не обладая свойствами субъекта права. Э. Хименес де Аречага в этой связи указывал, что реальным доказательством международной правосубъектности индивида явилось бы предоставлением ему не только определенных прав и привилегий, но и средств для обеспечения их принудительного осуществления и соблюдения, а также возможностей защиты этих прав от своего собственного имени, без посредничества государства[593].
Другая группа ученых (Фердросс[594], Анцилотти[595] и др.), выражая господствующую в доктрине точку зрения, полагает, что отдельные лица не являются субъектами международного права. Представляется, что индивиды не могут быть субъектами международного права. Их невозможно наделить международной правосубъектностью, иначе либо они превращаются в участников межгосударственных отношений, либо международное право будет регулировать не только межгосударственные отношения[596]. Даже заключая между собой соглашения о предоставлении тем или иным категориям индивидов прямого доступа в международные органы (например, ЕСПЧ), государства не в состоянии превратить индивида в участника межгосударственных отношений и субъекта международного права. Такой доступ будет лишь свидетельствовать о том, что определенные государства договорились между собой по поводу признания каждым из них допустимости прямого обращения каких-либо индивидов в международные учреждения[597]. Международные правоотношения в связи с этим будут возникать не между индивидами и такими учреждениями или индивидами и упомянутыми государствами, а между данными государствами и между ними и указанными учреждениями[598].
Г.В. Игнатенко указывает[599], что международно-правовой статус индивидов имеет четыре формы проявления: 1) многие международные договоры, заключаемые государствами, предназначены для установления прав и свобод человека, осуществляемых им самостоятельно и, как правило, от собственного имени (proprio nominae);
2) в международных договорах получили широкое распространение нормы, ориентированные на обеспечение единообразных гарантий защиты международно признанных прав в рамках такой категории, как «право на правовую защиту»; 3) положения международных договоров, закрепляющие и регламентирующие право индивида (физического лица) на обращение в межгосударственные органы по защите прав и свобод[600]; 4) международная уголовная ответственность индивидов за преступления против мира и безопасности человечества.
Однако ни одна из норм международного права не создает прав и обязанностей для индивидов непосредственно, помимо государств, даже в том случае, когда конкретные установления имеют в качестве своего адресата индивида[601]. МГП возлагает юридическую обязанность ведения вооруженной борьбы (в соответствии с его нормами) на субъектов международного права, которые, принимая на себя обязательства, обеспечивают с помощью внутреннего законодательства соответствующее поведение участников вооруженного конфликта. Субъективные права индивидов (на неприкосновенность, сохранение жизни, гуманное обращение и т. д.) возникают через воспроизведение во внутригосударственном законодательстве норм международного права. Этим же фактором обусловлена юридическая обязанность государства обеспечить защиту индивидов всеми имеющимися в его распоряжении средствами и тем самым защитить свои собственные международные права (см. приложение 15). Юридическую природу возникающих при этом прав и обязанностей индивида иногда определяют как международно-правовой индигенат[602], а самого индивида – как дестинатора норм международного права, но в рамках внутригосударственного права, субъектом которого он является. Заимствование международным правом категории дестинатор (destinatare), разработанной цивилистикой[603], преследует вполне определенную цель – определить в рамках выработанных правовых категорий правовое положение физического лица в международном праве. Следует согласиться с профессором С.В. Черниченко, что физические лица могут выступать в качестве дестинаторов (обычно опосредованных) международно-правовых норм, дестинаторов, наделенных, однако, не правами и обязанностями в силу таких норм, но лишь пользующихся «выгодами и неудобствами, вытекающими из этих норм»[604].
Специалисты, изучавшие проблемы международной ответственности, в большинстве случаев доказывают, что физические, равно как и юридические лица, не являются и не могут являться субъектами международно-правовой ответственности[605]. По этому поводу Д. Б. Левин писал: «По общему принципу индивиды, не будучи субъектами международного права, а будучи в случаях, когда международное право защищает их интересы, в частности в случаях возмещения причиненного им ущерба, лишь дестинаторами его норм, не могут быть ни субъектами международного деликта, ни субъектами претензий об ответственности»[606]. Что же юридически имеет место, когда встает вопрос участия индивидов в международных судебных учреждениях? Не более чем делегирование участвующими в создании таких учреждений государствами некоторых своих суверенных юрисдикционных прав в отношении индивидов – в пользу соответствующих международных судебных учреждений. Нет такого делегирования (как, например, со стороны США в отношении своих граждан), – нет и соответствующей юрисдикции. Такое делегирование, равно как и сам круг правомочий международных судебных учреждений, процессуальные права и т. д., формально выражается в международных договорах или в решениях межправительственных организаций с участием конкретных государств[607]. Так, А.А. Иванов указывает, что международная правовая помощь имеет своим дестинатором частных лиц, проживающих или домицилированных в государствах, оказывающих такую помощь[608].
Рассмотрение вопроса о применимости МГП в отношении отдельных лиц (ratione personae) требует установления их круга, связанного с причастностью к ведению боевых действий. В этой связи выделяют участников вооруженных конфликтов и жертв войны (вооруженных конфликтов) или, как еще их называют, – покровительствуемых лиц.
В МГП участников вооруженных конфликтов принято подразделять на две группы: сражающиеся (комбатанты) и не сражающиеся (некомбатанты) (ст. 4 ЖК III; ст. 13 ЖК II) (см. приложение 24).
Участниками боевых действий (боец — участник боя[609]) считаются лица, принимавшие участие в вооруженных столкновениях, сражениях (комбатанты) (ст. 4 III Женевской конвенции 1949 г.; ст. 13 II Женевской конвенции 1949 г.), находившиеся при исполнении обязанностей государственной (военной) службы[610] (военнослужащих, проходящих службу как по призыву, в том числе проходящих военные сборы либо военную службу в период мобилизации, в период военного положения и в военное время, так и по контракту), либо в иные периоды (не при исполнении обязанностей военной службы), но когда их действия признаны совершенными в интересах личности, общества и государства. При этом важно, чтобы органы государственной власти своевременно констатировали такие факты, дополняя соответствующие списки периодов ведения боевых действий. Такая широкая трактовка позволит избежать многих споров и недоразумений, связанных с процессом доказывания государственными служащими (военнослужащими) своей причастности к группе профессионального риска.
Комбатант (от фр. combattant — воин, боец) – это лицо, входящее в состав вооруженных сил стороны, находящейся в вооруженном конфликте, и имеющее право принимать непосредственное участие в военных действиях. Комбатант имеет право применять так называемое «дозволенное насилие», ограниченное нормами МГП, и в случае взятия в плен комбатант не будет преследоваться за это[611]. Одним из составляющих понятия «комбатант» является включенность в состав вооруженных сил. К комбатантам относятся:
1) личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, а также личный состав ополчения и добровольческих отрядов, входящих в состав этих вооруженных сил; личный состав регулярных вооруженных сил, считающих себя в подчинении правительства или власти, не признанных другой стороной, находящейся в конфликте;
2) личный состав других ополчений и добровольческих отрядов, включая личный состав организованных движений сопротивления, принадлежащих стороне, находящейся в конфликте, и действующих на их собственной территории или вне ее (даже если эта территория оккупирована), если эти ополчения и добровольческие отряды, включая организованные движения сопротивления, отвечают нижеследующим условиям: а) имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных; б) имеют определенный и явственно различимый издали отличительный знак (для регулярных вооруженных сил – форменная одежда); в) открыто носят оружие: во время каждого военного столкновения, а также в то время, когда находятся на виду у противника в ходе развертывания в боевые порядки, т. е. при любом перемещении в направлении места, откуда или где начнутся боевые действия; г) соблюдают в своих действиях нормы МГП;
3) население неоккупированной территории, которое при приближении неприятеля стихийно берется за оружие, не успев сформироваться в регулярные войска, если оно открыто носит оружие и соблюдает обычаи войны.
Комбатантами в морской войне являются экипажи военных кораблей всех видов, экипажи вспомогательных судов всех видов, а также торговых судов, переоборудованных в военные корабли, экипажи летательных аппаратов ВМФ. Комбатантами в воздушной войне являются экипажи всех летательных аппаратов, входящих в состав военной авиации воюющих государств и имеющих их опознавательный знак. К ним относятся и экипажи судов гражданской авиации, превращенных в военные в пределах юрисдикции воюющего государства.
Федеральный закон от 31 мая 1996 г. № 61 – ФЗ «Об обороне» (п. 4–6 ст. 1) обозначил состав военной организации РФ применительно к оборонительной функции государства, включив в него, помимо Вооруженных Сил РФ[612], другие войска (внутренние войска Министерства внутренних дел РФ[613], войска гражданской обороны[614]), воинские формирования при федеральных органах исполнительной власти (инженерно-технические, дорожно-строительные), органы (служба внешней разведки РФ, органы федеральной службы безопасности, федеральный орган специальной связи и информации, федеральные органы государственной охраны, федеральный орган обеспечения мобилизационной подготовки органов государственной власти РФ), специальные формирования (создаваемые на военное время). Вместе с тем многие исследователи исходят из того, что перечисление в ст. 2 Федерального закона «О воинской обязанности и военной службе»[615] войск, воинских формирований и органов позволяет утверждать, что военную организацию государства образуют поименованные структуры, где предусмотрена военная служба[616]. В частности, данный Закон закрепляет исполнение военной службы в воинских подразделениях федеральной противопожарной службы. Не является военной службой военизированная служба в горноспасательных, аварийно-спасательных и иных подразделениях и формированиях. Отношения между служащими в них строятся на основе специальных уставов.
Конвенционное закрепление понятия вооруженные силы (словосочетание из прописных букв) входит в противоречие с нормами российского законодательства, которое под Вооруженными Силами РФ понимает лишь военную организацию Министерства обороны РФ. Эта двусмысленная ситуация должна быть устранена путем систематизации права[617]. Представляется возможным следующий путь решения непростой терминологической проблемы. Следует исходить из того, что конституционное установление понятия «Вооруженные Силы Российской Федерации» носит родовой характер и включает все компоненты военной организации государства. Следовательно, законодательно должно быть изменено наименование военной структуры МО РФ. Следует разработать федеральный закон «О вооруженных силах Российской Федерации» (словосочетание из прописных букв), который урегулирует вопросы военного строительства, а специальный закон «О войсках (силах) МО Российской Федерации» будет регулировать собственно строительство нынешних Вооруженных Сил РФ. В этой связи может быть высказано достаточно смелое авторское суждение о переименовании военной структуры МО РФ – Вооруженных Сил Российской Федерации – в Силы Самообороны РФ. Это суждение основывается на ст. 51 Устава ООН, предусматривающей неотъемлемое право государства на индивидуальную (осуществляемую самостоятельно РФ) или коллективную (например, в рамках ОДКБ) самооборону. Безусловно, для принятия таких решительных шагов необходима политическая воля.
Комплектование военной организации государства личным составом является составной частью военного строительства РФ[618].
Различные способы комплектования военной организации государства в соответствии с проявлением воли физических лиц могут быть сведены к двум: 1) основанные на добровольности волеизъявления (ополчение, добровольчество, наемничество); 2) основанные на проявлении властных полномочий государства (рекрутская повинность, конскрипция, всеобщая воинская повинность/воинская обязанность).
Рассмотрим способы комплектования военной организации государства, основанные на добровольности волеизъявления физических лиц.
Одним из способов комплектования являлось создание ополчений, т. е. военных формирований, создаваемых в помощь действующей армии, преимущественно на добровольных началах[619]. В связи с появлением массовых армий казалось, что практика создания народных ополчений отойдет в историю. Но опыт Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. продемонстрировал обратное, когда в 1941–1942 гг.[620] была проведена добровольная мобилизация трудящихся в дивизии народного ополчения[621]. Следует подчеркнуть, что если народное ополчение формировалось и действовало под контролем государства, это дает возможность отнести его к государственному ополчению. Именно в таком контексте осуществляется и международно-правовое регулирование. В соответствии со ст. 1 Положения о законах и обычаях сухопутной войны Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г.[622] ополчение или добровольческие отряды в тех странах, где они составляют армию или входят в ее состав, понимаются под наименованием армии. В соответствии со ст. 13 ЖК I, ст. 13 ЖК II1949 г. личный состав ополчения и добровольческих отрядов, входящих в состав этих вооруженных сил, пользуется той же правовой защитой, что и личный состав, входящий в регулярные вооруженные силы. Представляется, что в современных условиях должно найти законодательное закрепление положение о том, что общественно-политические организации, в уставе которых предусмотрена деятельность по защите интересов государства, могут быть использованы на территории РФ только после введения чрезвычайного или военного положения (народное ополчение, национальные силы самообороны, народные дружины по охране общественного порядка и др.).
Другим способом пополнения людских ресурсов военной организации государства на добровольной основе является добровольчество. Понятие «доброволец» в литературе трактуется достаточно широко. Мы оставим без внимания два из трех понятий добровольца (лица, осуществляющие благотворительную деятельность (волонтеры[623]); лица, выдвигающие свои кандидатуры, по своей воле, для решения какого-либо вопроса), чтобы сконцентрировать внимание лишь на одном применительно к проблематике МГП. Под добровольцами понимаются иностранные граждане, которые в силу политических или иных убеждений (а не из материальных соображений) поступают по своему желанию на службу в армию какой-либо воюющей стороны и включаются в личный состав вооруженных сил. Подчеркнем – они включаются в списочный состав этих вооруженных сил (военной организации государства), чем отличаются от наемников.
Добровольчество может приобретать различные формы, среди которых наиболее распространенными являются: а) создание специальных подразделений в составе вооруженных сил; б) включение добровольцев в обычные подразделения[624]. Разумеется, речь идет не о национальности добровольцев, а лишь об их гражданстве (подданстве).
Примером создания специальных подразделений в составе вооруженных сил могут являться интернациональные бригады[625] в испанской гражданской войне на стороне народного фронта Испании (1936 г. – конец 1938 г.), которым на стороне «националистов» противостояли их сограждане (иностранцы), входившие в войска противника[626]. Многочисленные примеры добровольчества были в период Второй мировой войны. Так, на территории противоборствующих Германии и СССР формировались воинские подразделения из граждан иностранных государств. Подчеркнем, что понятие «добровольчество» частично совпадает с понятием «коллаборационизм» (от франц. collaboration — сотрудничество, совместные действия), под которым понимается фактическое сотрудничество с оккупационными властями[627]. Формами коллаборационизма являлись: участие в вооруженной борьбе против армий антигитлеровской коалиции, в карательных операциях против местного населения, партизан, в террористических акциях оккупантов; разжигание националистической розни между различными народами на оккупированных территориях, участие в формировании марионеточных правительств и органов местного самоуправления, целенаправленная деятельность против государственного строя своей страны[628].
Русской освободительной армией (РОА) именовались воинские части, воевавшие на стороне Германии против СССР, сформированные немецким штабом войск СС во время Великой Отечественной войны из русских коллаборационистов[629]. РОА была заявлена как воинское формирование, создаваемое для «освобождения России от коммунизма» (27 декабря 1942 г.). Армия формировалась, в основном, из советских военнопленных, а также из числа русских эмигрантов. Неофициально ее членов называли «власовцами», по имени их руководителя, генерал-лейтенанта А. Власова. 28 января 1945 г. РОА получила статус вооруженных сил союзной державы, сохраняющей нейтралитет по отношению к США и Великобритании. РОА провела три боя: 9 февраля и 13 апреля 1945 г. – с Красной Армией, 6 мая 1945 г. – с частями СС. 12 мая 1945 г. РОА была распущена.
Иностранцы включались и в штаты германских воинских частей[630]. Они получили общее наименование «хиви» (сокр. от нем. Hilfswillige — добровольные помощники, буквально – «готовые помочь»), К концу 1942 г. «хиви» составляли значительную часть действовавших на Восточном фронте немецких дивизий[631]. Зачисленные в состав немецких частей военнопленные заносились в списки, получали полный паек солдата, а после двухмесячного испытания и официального зачисления в качестве «добровольца вспомогательной службы» – денежное содержание и дополнительное довольствие. Со временем некоторые «хиви», первоначально зачисленные на вспомогательные должности, переводились в состав охранных команд и антипартизанских отрядов, а те, которые входили в состав немецких боевых частей, получали оружие и участвовали в боевых действиях наравне с немецкими солдатами[632]. Так, 22 марта 1943 г. одним из подразделений 118 батальона охранной полиции[633] была уничтожена полностью деревня Хатынь в Белоруссии за то, что жители деревни якобы оказывали помощь партизанам. Все жители Хатыни были сожжены заживо (149 чел., из них 75 – дети младше 16 лет). В карательной операции, проводившейся специальным соединением СС Дирлевангер (нем. SS-Sonderregiment Dirlewanger)[634] принимали участие перешедшие на сторону врага бывшие кадровые офицеры Красной Армии[635].
Вместе с тем в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. на территории и с помощью СССР были сформированы и участвовали в вооруженной борьбе на советско-германском фронте иностранные военные формирования — чехословацкие, польские, румынские, югославские, французские части, соединения и объединения[636].
Отметим, что нормы МГП (с 1949 г.) прямо запрещают принуждать к службе в составе вооруженных сил иностранных граждан[637]. Принуждение военнопленного или другого охраняемого лица к службе в вооруженных силах неприятельской державы рассматривается как военное преступление (серьезное нарушение Женевских конвенций 1949 г., в частности ст. 130 ЖК III), совершенное во время международного вооруженного конфликта (ст. 8(2) (а) Римского статута Международного уголовного суда 1998 г.[638]).
Современное добровольчество является достаточно противоречивым явлением. Так, в вооруженном конфликте на Балканах с 1990 по 2001 г. приняло участие примерно от 529 до 614 добровольцев из России, Болгарии, Греции, Румынии и других стран. При этом погибло около 40 человек, около 20 стали инвалидами[639]. Добровольцы воевали группами по 7– 10 человек в качестве ударных и диверсионно-разведывательных отрядов[640]. Каждая из таких групп могла контролировать до 30 километров фронта на пересеченной местности[641]. Сама процедура прибытия добровольцев на территорию государства, где шли боевые действия, всегда отличалась своеобразием[642].
Подчеркнем, что государство не несет ответственность за действия своих граждан (в том числе добровольцев), если они выступали в личном (неофициальном) качестве[643]. Иногда даже потенциальная возможность использования добровольцев может быть средством политического давления[644]. В ходе «пятидневной войны» в Южной Осетии с обеих сторон принимали участие добровольцы[645]. Другой пример – добровольцы из Индонезии в январе 2009 г. стремились оказать помощь палестинцам в борьбе за независимость против Израиля[646]. Еще раз отметим, что добровольцы не являются наемниками при условии их включения в личный состав вооруженных сил воюющей стороны (согласно IV Гаагской конвенции 1907 г. «О правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны»)[647].
Следует отличать также военных советников[648] и военных специалистов[649] — лиц, направленных в другое государство для исполнения официальных обязанностей. В периоде 1946 по 1991 г. подразделения, части и соединения Советской Армии и Военно-морского Флота, отдельные группы военнослужащих (советники и военные специалисты) принимали непосредственное участие в боевых действиях более чем в 20 вооруженных конфликтах в Европе, Азии (в том числе в Афганистане), Африке, на Ближнем Востоке, в Америке (Карибский кризис). В большинстве конфликтов участие СССР было косвенным – в основном путем поставок вооружения и военной техники, подготовки кадров и т. п.[650]. Советские военные специалисты, выполняя задачи, не носили с собой документы, подтверждающие их статус[651], поскольку в ходе вооруженного конфликта могли быть захвачены в плен.
Многочисленные примеры направления военных специалистов имеются и в иностранных вооруженных силах. Так, военнослужащие элитного британского подразделения спецназа SAS[652] (около 10 человек) тренировали ливийскую армию[653].
Специальной проблемой является комплектование вооруженных сил по национальному признаку. Некоторыми современными российскими экспертами озвучивалась идея создания воинских частей, сформированных по национальному (этническому) признаку[654]. В защиту этого предложения приводились такие аргументы, что, мол, военнослужащие одной национальности, принадлежащие к одной культуре, к одному национальному менталитету, будут всячески друг друга поддерживать и служить России верой и правдой. В пример приводились национальные части (например, башкирские, калмыцкие, закавказские и т. д.), которые были абсолютно лояльны русскому престолу, и пресловутая «Дикая дивизия»[655], созданная в Российской Империи, и чеченские батальоны «Запад» и «Восток»[656]. Представляется, что комплектование современных ВС РФ по национальному признаку может привести к тяжелым и даже трагическим последствиям вследствие сложности механизма иерархического подчинения таких национальных подразделений. Так, в случае, если командирами подразделений назначать офицеров иной национальности, то очень высока вероятность того, что военнослужащие будут игнорировать их приказания и срывать процесс боевой учебы[657]. Если же командирами ставить офицеров-представителей тех же народов, то велика вероятность того, что эти подразделения целиком могут выйти из подчинения вышестоящего командования. Таким образом, можно утверждать, что в настоящее время создание национальных частей в Российской армии не только нецелесообразно, но и объективно неприемлемо.
Обладает ярко выраженной спецификой привлечение на военную службу государству иррегулярных вооруженных формирований, среди которых особое место занимает российское казачество – специфическая самоорганизация части населения со своей многовековой историей.
Казачество представляет собой особую социально-этническую (субэтническую) группу людей, имеющих определенный уклад жизни, свои вековые традиции, обычаи, культуру. Большинство историков считают, что казачество возникло в XVI в. Сочетание службы государству и специфического военно-земледельческого уклада жизни явилось предпосылкой становления традиционных форм государственной службы казачества, доказавшей свою высокую эффективность на протяжении нескольких столетий. Возрождение традиционной для России государственной службы казачества началось с 1989 г. и является одним из элементов становления новой российской государственности, укрепления ее безопасности. Фактически это войска территориальной обороны, не входящие в состав военной организации государства в мирное время, но готовые немедленно приступить к выполнению задач по предназначению в условиях вооруженного конфликта, прообраз специальных формирований, создаваемых на военное время. В пункте 1 ст. 2 Федерального закона от 5 декабря 2005 г. № 154-ФЗ «О государственной службе российского казачества»[658] под российским казачеством понимаются граждане РФ, являющиеся членами казачьих обществ. По разным источникам, казачество в России охватывает от 1,5 до 5 млн человек[659].
В Российской Федерации официально образованы 11 войсковых казачьих обществ и 6 отдельных окружных казачьих обществ. Общая численность реестровых казаков (готовых нести государственную службу[660]) более 740 тыс. человек «нереестровых» общественных казачьих организаций – более 600[661].
9 февраля 2010 г. Президент РФ подписал сразу четыре указа[662], юридически закрепляющих уже сложившуюся атрибутику возрожденного казачества: знамена и гербы войсковых казачьих обществ, форму одежды, чины и порядок их присвоения, удостоверение казака. Чины членов казачьих обществ[663] относятся к специальным званиям и не являются классными чинами государственной гражданской службы РФ, не соотносятся с воинскими званиями, классными чинами муниципальной службы.
В соответствии с действующим законодательством для прохождения военной службы российское казачество должно направляться в соединения и воинские части ВС РФ, которым присвоены традиционные казачьи наименования (п. 2 ст. 5 Федерального закона от 5 декабря 2005 г. № 154-ФЗ «О государственной службе российского казачества»). Номинально сегодня существуют части, именуемые казачьими[664]. Но казачьи общества не смогли обеспечить их комплектование[665], что разрушало саму идею формирования в армии полноценных казачьих подразделений. В настоящее время на территории РФ в воинских частях служат около 1,5 тыс. казаков. С 2011 г. планируется воссоздать воинские части, укомплектованные казаками, в составе ВС РФ[666] в тех регионах страны, где проживают казачьи общества[667]. Таким образом, базовая идея сводится к тому, что казачьи войска (наряду с РОСТО-ДОСААФ) должны стать надежной опорой военной организации государства в подготовке кадров для службы, отрабатывается модель восстановления милиционной[668] (территориальной) системы комплектования.
К способам комплектования военной организации государства, основанным на воинской повинности, т. е. связанным с проявлением властных полномочий государства, относятся рекрутская повинность[669], конскрипция[670] и всеобщая воинская повинность (воинская обязанность). Переход к комплектованию армии и флота России на основе воинской повинности стал результатом проведения военной реформы 60–70 гг. XIX в. Принцип всеобщей воинской обязанности, положенный с 1874 г. в основу системы комплектования русской армии, позволил создать в России массовую армию, способную в условиях военного времени противостоять крупнейшим армиям коалиций европейских держав. Указанный принцип был сохранен и в советский период. В Конституции РФ 1993 г. установлено, что защита Отечества является долгом и обязанностью гражданина РФ (ч. 1 ст. 59), а также указание о том, что гражданин РФ несет военную службу в соответствии с федеральным законом (ч. 2 ст. 59). Законами РФ от 11 февраля 1993 г. № 4455-1 «О воинской обязанности и военной службе»[671] и от 28 марта 1998 г. № 53-Ф3 «О воинской обязанности и военной службе»[672] была сохранена смешанная система комплектования.
Современными элементами воинской обязанности граждан РФ являются: воинский учет; обязательная подготовка к военной службе; призыв на военную службу; прохождение военной службы по призыву; пребывание в запасе; призыв на военные сборы и прохождение военных сборов в период пребывания в запасе. В период мобилизации, в период военного положения и в военное время воинская обязанность граждан предусматривает: призыв на военную службу по мобилизации, в период военного положения и в военное время; прохождение военной службы в период мобилизации, в период военного положения и в военное время; военное обучение в период военного положения и в военное время.
Достаточно показательным примером привлечения лиц, пребывающих в запасе, для выполнения боевых задач, является начало «афганской войны» (1979–1989 гг.)[673]. По свидетельству Б.В. Громова[674], к вводу советских войск в ДРА готовились почти весь 1979 г., несколько раз проводилось отмобилизование войск Туркестанского округа, а 5-я дивизия в Кушке и 108-я в Термезе приводились в состояние повышенной боевой готовности. Каждый раз из запаса призывали несколько тысяч человек. В ноябре 1979 г. произошло очередное отмобилизование. В конце декабря 1979 г. в Афганистан были введены военнослужащие (солдаты и офицеры), в основном призванные из запаса[675], все они были зрелого возраста, имели опыт военной службы, советские таджики и узбеки свободно общались с местным населением на родном языке, эффективно осуществляли патрулирование, не допускали возникновение вооруженных инцидентов. Однако активная антисоветская пропаганда моджахедов[676] против «неверных» привела к тому, что уже в двадцатых числах января советские войска подверглись первым обстрелам[677]. В начале февраля 1980 г. было принято решение о выводе запасников из ДРА, где они пробыли до двух месяцев, и замене их регулярными войсками.
Серьезные новеллы применительно к военной службе по призыву вносятся европейскими государствами. Они связаны прежде всего с миграцией населения и бипатризмом. Так, в соответствии со ст. 21 Европейской конвенции о гражданстве ETS № 166 (Страсбург, 6 ноября 1997 г.)[678] лица, имеющие гражданство двух или более государств-участников, ратифицировавших Конвенцию, должны исполнять свою воинскую обязанность в отношении лишь одного из этих государств-участников[679]. Однако это не затрагивает мобилизационных мероприятий.
Несмотря на кажущееся разнообразие способов комплектования, в мирное время они так или иначе сводятся к двум: обязательная повинность и добровольный наем[680]. М.Ф. Гацко полагает, что сочетание контрактного и призывного способов комплектования Вооруженных Сил не только соответствует геополитическим, экономическим, демографическим и иным особенностям современной России, но и отражает имеющиеся в обществе взгляды на данную проблему[681].
Каждое государство самостоятельно определяет и законодательно закрепляет периоды, когда его граждане участвовали в организованных боевых действиях. В Приложении к Федеральному закону «О ветеранах» дан перечень государств, городов, территорий и периодов ведения боевых действий с участием граждан Российской Федерации, он изложен в хронологической последовательности, с учетом начала вооруженных конфликтов. Представляется возможным дифференцировать периоды боевых действий в связи установленными международным правом категориями вооруженных конфликтов и их участников:
1) участники войны[682];
2) участники международных вооруженных конфликтов[683];
3) участники внутригосударственных вооруженных конфликтов[684];
4) участники военных операций[685] (например, операции по принуждению Грузии к миру в августе 2008 г., контртеррористических операций).
Безусловно, этот перечень имеет целевой характер (для признания лиц ветеранами боевых действий, инвалидами Великой Отечественной войны и инвалидами боевых действий). Однако он дает и достаточно четкую классификацию войн, международных и внутригосударственных вооруженных конфликтов и военных операций.
Не имеют статуса комбатанта наемники и шпионы (см. приложение 25). Проблематика наемничества будет рассмотрена в отдельном параграфе данной главы.
Как в МГП, так и в уголовном праве государств содержится понятие шпионажа. Получение тайными методами секретной военной и политической информации или сведений о противнике прямо не запрещено ни в мирное, ни в военное время. В МГП под шпионажем понимается сбор на территории противника информации военного значения лицом из состава вооруженных сил либо спецслужб страны, находящейся в конфликте, осуществляемый тайно или обманными методами (п. 4 ст. 46 ДП I). Речь идет о специальном понятии шпионажа в период вооруженного конфликта как деяния, совершаемого комбатантом, который действовал в гражданской одежде (обманным путем) и был задержан в то время, когда тайно собирал информацию (п. 3 ст. 46 ДП I). Такое лицо, захваченное противником, подлежит суду военного трибунала, однако остается под защитой общих норм, применяемых к гражданским лицам, привлекаемым к уголовной ответственности. Оно не может претендовать на статус военнопленного. Но если такое лицо будет захвачено после выполнения задания и присоединения к своим войскам, то на него распространяется режим военного плена.
Уголовный кодекс РФ (ст. 276) содержит более широкое общее понятие шпионажа. Это передача, собирание, похищение или хранение в целях передачи иностранному государству, иностранной организации или их представителям сведений, составляющих государственную тайну, а также передача или собирание по заданию иностранной разведки иных сведений для их использования в ущерб внешней безопасности РФ, если эти деяния совершены иностранным гражданином или лицом без гражданства. Граждане РФ, совершающие действия, образующие объективную сторону преступления «шпионаж», а также выдачу государственной тайны либо иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности РФ, привлекаются к уголовной ответственности за государственную измену (ст. 275 УК РФ).
От шпионов следует отличать военных разведчиков, которые собирают информацию в форменной одежде своих вооруженных сил. В случае захвата противником они пользуются правами военнопленных (п. 2 ст. 46 ДП I).
К некомбатантам относится личный состав, правомерно находящийся в структуре вооруженных сил воюющей стороны, оказывающий ей помощь в достижении успехов в боевых действиях, но не принимающий непосредственного участия в них. Перечень лиц, относимых к некомбатантам, дан в п. 4 ст. 4 Г/Женевской конвенции. Если в основу разграничения между комбатантами и некомбатантами положить характер причастности к ведению вооруженной борьбы, то к числу некомбатантов должны быть отнесены все входящие в состав вооруженных сил или следующие за ними лица, которые по роду своей деятельности не принимают непосредственного участия в вооруженной борьбе.
Таким образом, подразделение вооруженных сил на сражающихся (комбатантов) и не сражающихся (некомбатантов) определяется их непосредственным участием (или неучастием) в боевых действиях с оружием в руках от имени и в интересах того государства, в вооруженные силы которого они правомерно включены.
Различия между гражданскими лицами и комбатантами состоят в следующем. Гражданское лицо не участвует в боевых действиях, не имеет права браться за оружие, в противном случае оно может быть подвергнуто преследованиям. Запрещено подвергать его нападению, ему гарантировано уважение и гуманное обращение. Комбатант участвует в боевых действиях, имеет право убивать, не может быть подвергнут преследованиям за участие в боевых действиях и за применение силы в рамках положений МГП, разрешается подвергать его нападению, он является военной целью, а будучи захвачен в плен, пользуется статусом военнопленного.
§ 2. Наемничество в международном праве и российском уголовном законодательстве
Явление наемничества, известное мировому сообществу с давних времен, стало предметом пристального внимания лишь со второй половины XX в., когда был осознан преступный характер наемничества и появились научные исследования этого феномена Р.А. Адельханяна[686], В.В. Алешина[687], Ю.Н. Астафьева[688], И.П. Блищенко и Н.В. Жданова[689], X. Бурместера[690], Э. Давида[691], А.Г. Кибальника и И.Г. Соломоненко[692], С.Н. Незнанова[693], K.Л. Осипова[694], А.И. Полторака[695],О.Ю. Молибога[696], А.А. Потапова[697], M.Л. Хабачирова[698], Н.О. Шандиевой[699] и др. Проблема наемничества нашла отражение в книгах публицистического характера, основанных на документальных данных: «Солдаты на продажу: наемники сегодня», изданная журналистами В. Барчетом и Д. Робеком[700], и «Власть оружия», авторами которой являются два бывших наемника – К. Демпстер и Д. Томкинс[701]. Юридический анализ наемничества, представленный в основном в комментариях к УК РФ и учебной литературе по международному (в том числе международному уголовному праву)[702], излагается кратко и носит общий характер.
Большинство современных исследователей придерживается следующего определения наемника: это физическое лицо (иностранец или апатрид), добровольно вступившее в вооруженный конфликт не из идеологических, национальных, политических соображений и не в соответствии с воинской обязанностью, а ради собственной экономической выгоды (т. е. в корыстных целях, за деньги) на стороне одного из участников вооруженного конфликта (внутригосударственного либо международного). В практическом плане под «наемником» понимаются лица, имеющие военные профессии, которые за плату предлагают свои профессиональные услуги для участия в преступной деятельности. Как правило, наемническая деятельность используется для участия в вооруженном конфликте в стране, отличной от страны происхождения, для осуществления такой деятельности требуется высокая профессиональная квалификация лица, которая и является предметом оплаты, т. е. речь идет о купле-продаже военных услуг[703]. Не удивительно, что при применении к военнослужащим регулярной армии этот термин приобретает ярко выраженный презрительный и негативный оттенок. Иные определения содержат детализированные характеристики (признаки) такого лица.
Некоторые ученые термин «наемничество» относят к специально-юридическим терминам[704], имеющим свое специфическое правовое содержание, причем в ряде случаев отличающееся от общеупотребляемого. Другие (например, профессор АА. Потапов) выделяют обыденное, социологическое (криминологическое) и юридическое (легальное) толкования понятия наемничества[705]. В обыденном понимании наемничество есть прохождение лицом военной службы за плату, по найму[706]. Социологическое или криминологическое понятие наемничества подразумевает военную службу иностранца по найму. Под наемникомпонимается военнослужащий наемного войска, наемный работник, тот, кто продался кому-нибудь, кто из низких, корыстных побуждений защищает чужие интересы[707]. Юридическое понятие наемничества имеет два аспекта: международно-правовое (закреплено в международно-правовых актах) и уголовно-правовое (закреплено в Уголовном кодексе РФ). Обыденное (широкое) понимание наемничества, являясь выражением правосознания отдельных лиц и групп лиц, не учитывает юридических признаков наемничества, закрепленных в нормативных правовых актах, и, воспринятое правоприменителем, может негативно отразиться на качестве следственной работы и судебной практики по делам о преступлениях, предусмотренных ст. 359 УК РФ.
Наемничество можно рассматривать в широком смысле – как социальное явление, и в узком смысле – как противоправное деяние (преступление).
Как социальное явление (в широком смысле слова) наемничество представляет собой работу по найму за определенное (в том числе денежное) вознаграждение. Интересно, что в исторической литературе встречается понятие наемничества применительно к службе российского казачества как замена личной службы поставкой одетого и вооруженного за счет хозяина наемника, т. е. под наемниками понимались казаки, нанимавшие на службу вместо себя других[708]. В международно-правовых актах термин «наемники» встречается в несколько неожиданной интерпретации. Так, в Консульской Конвенции между Союзом Советских Социалистических Республик и Республикой Боливия (г. Ла-Пас, 18 марта 1980 г.)[709] под «сотрудником консульства» понимаются… наемники и другие лица, выполняющие обязанности по обслуживанию консульства (п. 5 ст. 1). Иными словами, под наемниками наемниками понимаются лица, работающие по найму.
Вместе с тем о наемниках (и наемничестве) можно говорить лишь в тех случаях, когда они задействованы в сфере военной организации государства либо иных субъектов международного права. Наемничество возникает там, где отсутствует сильная государственная власть, не способная противостоять противоправной деятельности иностранцев на собственной территории, и тогда, когда сложились определенные социальные предпосылки.
Официальные данные подтверждают рост числа наемников во всем мире и противоправный характер их деятельности[710] на территории африканских государств[711], проведение тайных операций в Центральной Америке[712], бывшей Югославии, Афганистане[713], Чеченской Республике[714], Южной Осетии[715] и др.
Некоторые исследователи, рассматривая наемничество как форму преступной деятельности иностранных граждан, обращают внимание на влияние наемничества в политической, экономической, социальной[716] и национально-этнической сферах[717].
В целом, как социальное явление, наемничество связано со спросом, особой востребованностью в услугах наемников как подготовленных военных профессионалов.
Как противоправное деяние наемничество выражается в двуединой юридической формуле: 1) действия, совершенные лично наемником, – его личное участие в вооруженном конфликте и связанное с этим положение, состояние; 2) действия, совершенные иными лицами (в связи с использованием ими своего служебного положения), – вербовка, обучение, финансирование, иное материальное обеспечение наемника, его использование в военных действиях. Такое построение позволяет выявить достаточно широкий круг лиц, причастных к наемничеству, установить соучастников противоправного деяния.
Прежде всего, следует установить и проанализировать источники правового регулирования противоправности наемничества. Они состоят из двух групп: международные и внутригосударственные.
В юридической литературе встречается мнение, что впервые попытка закрепления преступности наемничества в международном праве была предпринята Гаагской конвенцией о правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны 1907 г.[718].
По смыслу ст. 4 указанной Гаагской конвенции, на территории нейтральной Державы в пользу воюющих не могут быть сформированы военные отряды и открыты учреждения для вербовки. Ответственность нейтральной Державы не возникает вследствие того, что частные лица отдельно переходят границу, чтобы поступить на службу одного из воюющих (ст. 6). По мнению ряда авторов, эти положения преследовали цели предупреждения наемничества[719]. Подданные Государства, не принимающего участия в войне, считались нейтральными лицами (ст. 16). Однако они не могли ссылаться на свой нейтралитет, если совершали действия, враждебные по отношению к воюющему, либо совершали действия в пользу воюющего, а именно если добровольно поступали на службу в ряды военных сил одной из Сторон. В таком случае нейтральный не должен подвергаться более суровому обращению со стороны воюющего, во вред которому он отказался от нейтралитета, чем то, которому подвергся бы за подобное же деяние подданный другого воюющего Государства (ст. 17).
Международно-правовое закрепление запрет наемничества получил лишь во второй половине XX в. как на универсальном, так и на региональном уровнях. Представляя акты в сфере наемничества в хронологическом порядке, следует отметить, что двухступенчатая работа, т. е. принятие сначала определенной декларации, а потом на ее основе соответствующего договора, вообще характерна для деятельности ООН.
Первыми актами ООН, направленными против наемничества, следует признать ряд резолюций Совета Безопасности ООН, принятых в связи с событиями в Конго в 1961 г.[720]. Генеральная Ассамблея ООН в 1968 г. в резолюции № 2465 (XXIII) окончательно установила, что практика использования наемников является уголовно наказуемым деянием, а сами они объявляются преступниками, находящимися вне закона. В ней подчеркнута необходимость принятия во всех странах законов, объявляющих набор, финансирование и обучение наемников на их территории уголовно наказуемым преступлением, и запрета своим гражданам поступать на службу в качестве наемников.
В Декларации о принципах международного права 1970 г.[721] ГА ООН рекомендовала странам воздерживаться от организации или поощрения организации и содержания наемников для вторжения на территорию другого государства (принцип, согласно которому государства воздерживаются в своих международных отношениях от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, не совместимым с целями ООН).
Необходимость наказания наемников как международных уголовных преступников содержится и в Основных принципах правового режима комбатантов, борющихся против колониального и иностранного господства и расистских режимов (1973 г.). Генеральная Ассамблея отнесла засылку на территорию другого государства наемников, которые осуществляют применение вооруженной силы против другого государства, к актам агрессии со всеми вытекающими международно – правовыми последствиями.
В Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 14 декабря 1974 г. «Определение агрессии»[722] отмечено, что засылка государством или от имени государства вооруженных банд, групп и регулярных сил или наемников, которые осуществляют акты применения вооруженной силы против другого государства, носящие столь серьезный характер, что это равносильно перечисленным выше актам, или его значительное участие в них будет квалифицироваться в качестве акта агрессии (п. «g» ст. 3).
В 1977 г. Совет Безопасности ООН в резолюции № 405 потребовал от государств не предоставлять свою территорию для вербовки наемников, не разрешать своим гражданам участвовать в их формировании, вербовке, обучении и переброске их в другие государства.
В Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 3 мая 1978 г. № S-9/2 «Декларация по Намибии и Программа действий в поддержку самоопределения и национальной независимости Намибии»[723] констатировалось, что в целях расширения своей военной деятельности в Намибии Южная Африка активизирует вербовку наемников и организует в территории племенные армии. В Программе действий в поддержку самоопределения и национальной независимости Намибии содержался призыв ко всем государствам принять эффективные меры по предотвращению вербовки наемников для службы в Намибии или в Южной Африке (п. 41)[724].
В Декларации об усилении эффективности принципа отказа от угрозы силой или ее применения в международных отношениях (18 ноября 1987 г.)[725] провозглашено: государства должны выполнять возложенные на них в соответствии с международным правом обязательства воздерживаться от организации, подстрекательства, пособничества или участия в полувоенных, террористических или подрывных действиях, включая действия наемников, в других государствах и от потворствования организованной деятельности, направленной на совершение таких действий, в пределах своей территории (п. 6 ст. I).
В Декларации о недопустимости интервенции и вмешательства во внутренние дела государств (принята резолюцией 36/103 XXXVI Генеральной Ассамблеи ООН от 9 декабря 1981 г.)[726] закреплено, что принцип отказа от интервенции и невмешательства во внутренние и внешние дела государств включает обязанность государства не допускать на своей территории обучения, финансирования и вербовки наемников или засылки таких наемников на территорию другого государства и отказывать в представлении средств, включая финансирование, для оснащения и транзита наемников (п. «g» ст. II).
8 июня 1977 г. был принят Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Протокол I)[727], который закрепляет понятие наемника и содержит специальное указание о том, что наемник не имеет права на статус комбатанта или военнопленного. Но это указание следует рассматривать лишь в контексте правовой защиты жертв вооруженных конфликтов.
4 декабря 1989 г. была принята Международная конвенция о борьбе с вербовкой, использованием, финансированием и обучением наемников[728] (вступила в силу 20 января 2001 г. после сдачи на хранение Генеральному секретарю ООН двадцать второго документа о ратификации или присоединении). В общей сложности 25 государств уже завершили официальные процедуры, позволившие им выразить свое согласие взять на себя обязательства, вытекающие из Международной конвенции[729]. Как минимум, четыре государства, подписавших эту Конвенцию (Ангола, ДРК, Республика Конго и Нигерия), прибегали к услугам наемников. Конвенция направлена, главным образом, против так называемого привходящего наемничества, когда африканские государства были обеспокоены ролью европейских наемников (из Франции, Великобритании) в свержении правительств ряда государств на африканском континенте.
Стремлением распространить действие Конвенции 1989 г. на сферу прав человека продиктовано принятие 22 декабря 2003 г. Генеральной Ассамблеей ООН резолюции 58/162 об использовании наемников как средстве нарушения прав человека и противодействия осуществлению права народов на самоопределение.
Криминальный характер наемничества подтверждается и в решениях региональных международных организаций[730]. Особый интерес вызывают акты, принятые Организацией африканского единства (ОАЕ), сегодня – Африканский Союз[731]. Как справедливо отметил А. Полторак, «международно-правовая активность ОАЕ в интересующем нас вопросе вполне естественна – в течение многих лет именно африканский континент являлся широким полем, где использовалась система наемничества»[732]. К числу важнейших относятся: резолюция о наемниках, одобренная Ассамблеей ОАЕ в городе Киншаса 14 сентября 1969 г.; резолюция VII Чрезвычайной сессии Совета министров ОАЕ, состоявшейся в Лагосе в 1970 г.; Декларация о деятельности наемников в Африке, принятая в Аддис-Абебе в июне 1971 г. В Африке сформировалось резко отрицательное отношение к наемникам, и им не приходится рассчитывать на гуманное отношение при попадании в плен[733]. В 1977 г. ОАЕ приняла Конвенцию о ликвидации наемничества в Африке[734] (вступила в силу 22 апреля 1985 г.), в которой впервые сделана попытка дать правовое определение наемничеству. Отметим, что ее принятие совпало по срокам с принятием Дополнительного протокола I к Женевским конвенциям, чем объясняются совпадающие формулировки понятия наемника.
Такое перечисление в хронологическом порядке международных актов, направленных против наемничества, позволяет лишь осмыслить и понять, как не просто было мировому сообществу выработать понятие, согласовать свои позиции и закрепить их в юридически обязывающих документах.
Некоторые исследователи предлагают африканскую (1977 г.) и международную (1989 г.) конвенции именовать коллективным названием «конвенции о наемниках»[735], относя их к источникам международного уголовного права. Согласно этим конвенциям, при наличии имплементирующего законодательства государств-участников лица, подпадающие под определение наемника, будут подвергнуты преследованию как за отдельное преступление за тот факт, что они являются наемниками. Эти конвенции могут применяться в любых ситуациях (в том числе немеждународных вооруженных конфликтах).
Напротив, по международному гуманитарному праву (в частности, Дополнительному протоколу I) наемничество не является нарушением и не влечет международной уголовной ответственности, а просто лишает наемника права на статус военнопленного в случае захвата[736]. По МГП статус наемника предусмотрен только для международных вооруженных конфликтов. МГП явным образом не стремится к устранению использования наемников, но просто ставит определенные условия государствам, которые желают воспользоваться их услугами[737].
Важно подчеркнуть, что конвенции о наемниках заимствовали определение наемников из ст. 47 ДП I. Африканская Конвенция дословно воспроизводит ст. 47, Конвенция ООН опускает п. б ст. 47 (фактически принимает непосредственное участие в военных действиях), но затем добавляет его как элемент преступления. Каждая из конвенций содержит дополнительное определение наемника для ситуаций, когда преследуется цель свержения правительства, кроме того в африканской конвенции имеются специальные положения, касающиеся участия в таких ситуациях представителей государства (ст. 5). Цель конвенций – установить индивидуальную уголовную ответственность. Обе конвенции требуют от государств-участников криминализировать эти противоправные деяния в национальном законодательстве, преследовать в судебном порядке и выдавать подозреваемых.
В последнее время предпринимаются усилия по выработке нового определения наемника с целью придания концепции наемничества всеохватывающего характера[738]. Она связана с распространением ответственности за участие наемников как в международных, так и во внутренних вооруженных конфликтах, сопряжена не только с нарушением прав человека, но и затрагивает право народов на самоопределение[739], исходит из того, что речь идет о комплексном[740], скрываемом[741] международном преступлении, подлежащем международному преследованию.
Эти же посылки содержатся в Модельном законе СНГ «О противодействии наемничеству» 2005 г.[742]. В нем тесно увязано участие в военных действиях с совершением террористических актов, направленных на: свержение законных органов власти или подрыв каким бы то ни было иным образом конституционного порядка, правовых, экономических, финансовых основ государства; подрыв территориальной целостности или базовой инфраструктуры государства, его общественной и экологической безопасности; совершение покушения на жизнь, физическую неприкосновенность или безопасность лиц или совершение террористических актов; овладение контролем над ценными природными ресурсами государства; нарушение суверенитета, поддержку иностранной оккупации части или всей территории государства[743]; насильственное изгнание населения с мест его постоянного проживания.
Модельный закон исключает из числа наемников: 1) граждан других государств, официально проходящих по контракту военную службу в вооруженных силах или других структурах военной организации государства, а также граждан государства, официально находящихся с ведома государства на контрактной военной службе в вооруженных силах или других структурах военной организации иных государств; 2) участников национальных и международных подразделений миротворческих сил, находящихся в регионе вооруженных конфликтов или военных действий по мандату ООН или региональных международных организаций. К наемничеству не может быть отнесено обучение иностранных граждан в государственных военных учебных заведениях государства в соответствии с международными договорами и соглашениями[744].
Разработчики Модельного закона исходили из того, что принятые на его основе законы отдельных стран СНГ не слишком далеко будут расходиться в содержании, и полагали, что государства – члены ОДКБ смогут заключить региональное соглашение о противодействии наемничеству и применить новые правила борьбы с угрозой его распространения, показав пример другим государствам. Однако широкая трактовка наемничества не позволит в ближайшее время достичь желаемый результат. Та же участь ожидает модельные законы «О парламентском контроле над вооруженными силами»[745] и «Об участии государства в миротворческих операциях»[746].
Безусловно, наемничество может быть взаимосвязано и с другими преступлениями (терроризмом, нелегальной торговлей (людьми, наркотиками), похищением людей, организованной преступной деятельностью), но такую взаимосвязь можно проследить по большому количеству преступных деяний. Представляется, что в той части, в которой наемничество образует самостоятельный состав преступления, оно связано лишь с ведением вооруженной борьбы в условиях международных вооруженных конфликтов.
В рамках международного права интерес к наемничеству, которое можно рассматривать и как социальное явление, и как преступление, связан с особой востребованностью в услугах наемников, проявившейся наиболее явно в последние десятилетия новейшей истории, когда они активно использовались для борьбы против законных правительств освободившихся от колониальной зависимости государств. Вместе с тем перспективы реализации всеохватывающего подхода к наемничеству более чем призрачные. Широко распространенная концепция «государственного найма» в странах развитой демократии позволяет обходить запретительные нормы, предназначенные для условий вооруженных конфликтов, не признавая их таковыми, а также широко используя «заемный труд» и перекладывая выполнение весьма деликатных военных операций на персонал ЧВК, не подпадающий под действие международно-правовых норм.
Как полагает Л. Камерон, конвенции о наемниках абсолютно непригодны как метод контроля (искоренения) или регулирования индустрии ЧВК в целом, они не позволяют сделать однозначный вывод о том, что все сотрудники ЧВК являются или не являются наемниками[747]. Важно подчеркнуть, что ни одно государство, с территории или на территории которых действует значительное число ЧВК, не являются участниками этих конвенций[748]. Поскольку невозможно запретить деятельность частных фирм, предлагающих свои услуги на международном рынке в области военной помощи и безопасности, постольку такая деятельность должна быть урегулирована и поставлена под международный контроль.
Закрепление в российском законодательстве уголовной ответственности за наемничество совпало со становлением и развитием современной российской государственности.
В апреле 1993 г. на рассмотрение Верховного Совета РФ был внесен проект закона РФ «Об ответственности за вербовку, вооружение, финансирование, обучение и использование наемников»[749], однако он не был принят. В те годы государственные органы РФ в ряде случаев официально признавали совершение действий, образующих наемничество, российскими гражданами (военнослужащими). Так, в Обращении Верховного Совета РФ от 14 мая 1993 г. № 4980-I[750] содержалась просьба к Президенту и депутатам Национального Собрания Азербайджанской Республики, высшим органам ее власти и ее правосудию, о передаче в руки российского правосудия бывших шести военнослужащих Вооруженных Сил России (Я.Л. Евстигнеева, В.П. Кудинова, М.С. Лисового, В.Н. Семиона, КВ. Тукиша и А.А. Филиппова). Верховный Совет РФ подтверждал свою твердую приверженность принципам ООН, осуждающим наемничество и преступные действия наемников, и заверял, что Россия по справедливости, в полном соответствии с международным правом, гласно, показательно осуществит акт правосудия относительно указанных российских граждан. Хотя в тот период в РФ уголовная ответственность за наемничество не была установлена. Отметим, что опасность подобных заявлений очевидна, поскольку речь идет о сатисфакции как особой форме международно-правовой ответственности, когда государство фактически признает свою вину в совершении международного правонарушения и принимает обязательства привлечь виновных к ответственности.
Постановлением Совета Федерации Федерального Собрания РФ от 20 января 1995 г. № 331-1 СФ[751] был внесен на рассмотрение Государственной Думы Федерального Собрания РФ проект федерального закона «О внесении дополнения в Уголовный кодекс РСФСР» ст. 66-1 «Наемничество»[752]. Однако законопроект не был принят, поскольку уже шла работа над новым УК РФ.
Преступность деяния наемничества была установлена с введением в действие с 1 января 1997 г.[753] Уголовного кодекса РФ от 13 июня 1996 г. № 63-Ф3, при этом важно, что уголовный закон обратной силы не имеет (ст. 10 УК РФ), в нем реализованы принципы nullum crimen sine lege (нет преступления без закона) и nulla poena sine lege (нет наказания без закона).
Включение в УК РФ данной нормы, устанавливающей уголовную ответственность вне рамок обязывающего государство международного договора, можно назвать «упреждающей имплементацией».
Специфика российского уголовного законодательства состоит в том, что следствие и суды при квалификации преступлений и назначении наказаний не могут непосредственно применять нормы международных договоров[754]. Договорные положения для этого должны быть имплементированы (инкорпорированы) в соответствующих статьях УК РФ[755].
Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации согласно ч. 4 ст. 15 Конституции РФ являются составной частью ее правовой системы. Однако международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний[756], не могут применяться судами непосредственно[757], поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления своей юрисдикции[758] и наказуемости преступлений внутригосударственным законом[759].
Исходя из ст. 54 и п. «о» ст. 71 Конституции РФ, а также ст. 8 УК РФ, уголовной ответственности в РФ подлежит лицо, совершившее деяние, содержащее все признаки состава преступления, предусмотренного УК РФ. В связи с этим международно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений, должны применяться судами РФ в тех случаях, когда норма УК РФ прямо устанавливает необходимость применения международного договора РФ (например, ст. 355 и 356 УК РФ)[760].
Логика здесь следующая: согласие государства с определением преступности деяния, предусмотренного международным договором, и принятие государством международно-правового обязательства оформляется актом ратификации, а наказуемость – лишь после включения в УК (принятием соответствующего закона). При этом следует обратить внимание на то, что отсутствуют препятствия для урегулирования в законе о ратификации вопросов имплементации, в частности, прямого формулирования уголовно-правовых норм, вносящих изменения в УК РФ. Однако законодатель, как правило, ограничивается лишь одной статьей о ратификации, а иные вопросы правового регулирования оставляет «на завтра».
Включая в УК РФ норму об уголовной ответственности за наемничество (ст. 359), законодатель преследовал двуединую цель – исключить факты «государственного наемничества» и получить инструмент воздействия на иностранных граждан – наемников. Так, п. 6 ст. 3 Федерального конституционного закона «О военном положении»[761] к основаниям для введения военного положения относит засылку иностранным государством (группой государств) или от имени иностранного государства (группы государств)… наемников, которые осуществляют акты применения вооруженной силы против Российской Федерации, равносильные актам агрессии.
Подчеркнем, что акты наемничества могут совершаться как на территории РФ[762], так и за ее пределами[763]. Вместе с тем, как отмечал Ф.-К. Шредер, норма п. 3 ст. 12 УК РФ не безупречна, поскольку определяет, что иностранные граждане подлежат уголовному преследованию за преступления, совершенные за рубежом, если они «направлены против интересов Российской Федерации», и позволяет достаточно широко трактовать «интересы» РФ[764].
Конец ознакомительного фрагмента.