Глава 2
Замок Жируар просыпался рано – в деревне все встают чуть свет. Хозяйка замка – Камилла де Ларди – любила рассветы, а домочадцам поневоле приходилось разделять эту любовь.
Сейчас, в феврале, солнце вставало не так уж рано, так что Камилла поднималась раньше светила. Она просыпалась еще в темноте: огонь в камине едва тлел на обратившихся в угли дровах, служанки спали, а за окнами тихо, словно бездомный пес, подвывал ветер. Камилла выбиралась из-под одеяла, садилась к огню и подбрасывала ему пищу. Дождавшись, когда часы пробьют семь, звонила в колокольчик. Прибегала едва проснувшаяся горничная, помогала хозяйке одеться, и Камилла спускалась вниз.
Ее день был заполнен делами, в достаточно большом замке всегда есть чем заняться. Обычно аристократы нанимали управляющего, который следил за жизнью поместья и решал текущие проблемы, но Камилла не слишком доверяла наемным служащим, предпочитая заниматься всем сама. Она помнила, какие припасы хранятся в кладовках, была в курсе, что у кареты треснуло колесо, знала, когда нужно начинать сев и где взять ткани на новые шторы в малой гостиной. В Париже она бывала редко, шумное столичное общество ее утомляло. Родители когда-то давно жаловались, что Камиллу не заставишь танцевать, хотя ведь танцевать умеет, и не хуже многих. Она просто любила одиночество.
Конечно, так было не всегда. Но воспоминания о тех, других, временах Камилла от себя гнала. Незачем травить душу.
Утро началось с горячего чая, терпкого и немного горьковатого. Рассвело, на кухне готовили завтрак, а Камилла сидела в библиотеке и перелистывала страницы книги стихотворений Франсуа Вийона. Чай Камилла любила, и в доме давно свыклись с маленькой причудой хозяйки, как и с тем, что иногда она не прочь выкурить трубочку. В конце концов, одинокая старая дева тридцати шести лет от роду может себе позволить странные привычки.
Камин был растоплен – все-таки еще далеко не весна, а в старом замке вечно гуляют сквозняки. Да, Жируар не похож на новомодные поместья с регулярными парками и воздушными застекленными павильонами, но Камилла здесь выросла и прожила многие годы, и свыклась с этими стенами, как свыкаются с удобными разношенными туфлями. Здесь она почти никогда не чувствовала себя плохо. Одиноко, может быть, но спокойно.
Иногда, наедине с собой, когда можно отложить в сторону маску пересмешницы и просто побыть Камиллой де Ларди, какой ни на есть, – она думала, что хорошо бы, если бы у нее был муж и дети. Но она не родилась принцессой крови, никто не стремился устраивать ее брак, а после событий юности Камилла и не была уверена, что сможет найти человека, который никогда не предаст ее, и чье общество до конца жизни ей не наскучит. Когда-то, давным-давно, у нее был такой человек, но больше нет, и остается два пути: травить себе душу воспоминаниями или запереть их в пыльной кладовке памяти и делать вид, что это картины, вроде тех, которыми она гостиную украшает.
Никто ей никогда не указывал, что делать, даже в юности не смели. Камилла росла очень непосредственным ребенком, и родители ничего не могли с ней поделать. К чести ее сказать, своей властью маленького дьяволенка Камилла не злоупотребляла.
Теперь ее одиночество стало сродни Богу, в которого она верила: вездесущее, всепрощающее, закрывающее от опасностей. Иногда Камилла просыпалась среди ночи и долго лежала без сна, а потом протягивала руку, будто надеясь на невозможное чудо: что сейчас рядом окажется человек, который нужен больше всех на свете, но постель рядом оставалась холодна и пуста, подушка не примята. Камилла никогда не плакала от этого, но некоторое стеснение в груди имело место быть. Женщина гнала от себя тоску, управляла своими землями, писала письма немногим друзьям, гуляла по парку и выезжала верхом, иногда охотилась. Однако в глубине души она знала, что все это – лишь времяпрепровождение, а настоящая жизнь таится где-то там, где ее, Камиллы, нет.
Франсуа, будь ты благословен и проклят. Почему я до сих пор не могу освободиться от тебя?..
Пустое.
Камилла не могла позволить себе вечно скорбеть, ведь жизнь слишком прекрасна и удивительна.
Она подошла к окну и замерла. Рассвет, тишина и спокойствие. В саду полно черных птиц – наверное, вороны, для грачей еще слишком рано, а сам сад старый и довольно запущенный. Он нравился Камилле именно таким. Можно, конечно, нанять садовников из столицы, они привели бы парк в соответствие с модными представлениями о шике и изяществе, но Камилла никогда не стремилась соответствовать общепринятым канонам.
Все это ерунда.
– У вас прекрасные волосы, госпожа, – заметила Адель, проводя щеткой по длинным каштановым прядям.
– Не льсти.
– Я не льщу, мадам, я говорю правду, – заулыбалась горничная.
Камиллу не слишком радовало то, что она видела в зеркале. Да, лицо миловидное, но слишком худое: чревоугодием и обжорством госпожа де Ларди никогда не грешила. Да, глаза большие, серые, однако нос мог бы быть и покороче, а губы полнее и ярче. Вот волосы хороши: длинные, густые, и чуть вьются от природы. И фигура неплоха, но все же до утонченной красоты светских львиц парижских салонов Камилле далеко.
Зачем тебе светские красавицы? Ты всегда их презирала. Проклятая женская натура дает о себе знать, да?
В этих мыслях Камилла никогда и никому не призналась бы, но если бы она родилась мужчиной, все давалось бы, наверное, проще. Ну, да что думать о невозможном; сейчас Камилла и не променяла бы свои платья на мужскую одежду. Мужчинам нужно воевать, а войну она ненавидела едва ли не больше всего на свете, хотя и делала вид, что ей интересны вести с полей сражений.
– Это платье вам очень идет.
– Я же сказала, перестань льстить.
– А я…
– Знаю-знаю, слышала. Все, ступай, Адель.
Горничная тихо покинула спальню хозяйки. Камилла придирчиво оглядела себя в большом зеркале: платье и вправду сидело отлично, девчонка не соврала. Из тяжелого винного бархата, расшитого серебряной нитью, с небольшими кружевными вставками – обилие кружев Камилла не терпела, полагая, что в подобных нарядах выглядит как кремовый торт. Она все-таки женщина, а не десерт.
Она никого не ждала к обеду, но привычка стала второй натурой: нужно всегда хорошо выглядеть, для себя в первую очередь. Уложенные в простую, но элегантную прическу волосы блестели, заколотые шпильками с мелкими жемчужинками. Камилла приподнялась на цыпочки и изогнулась, пытаясь заглянуть себе за спину. Так, все в порядке, кажется. Она удовлетворенно вздохнула, взяла с полочки у зеркала простенький веер и вышла из комнаты.
Столовая в Жируаре когда-то выглядела весьма мрачно, но Камилла, став единоличной владелицей замка, многое поменяла в обстановке. Сейчас комната стала одним из самых уютных помещений: обитые кремовым шелком стены, картины с изображением охотничьих трофеев, длинный стол и удобные мягкие стулья с высокими спинками. Тот антиквариат, что стоял тут раньше, теперь пылился в дальних комнатах замка, куда люди заглядывали редко: Жируар достаточно велик, к тому же Камилла не держала много прислуги и почти не приглашала гостей.
Она села, и Эжен налил ей вина и подал первое блюдо. Но не успела Камилла приступить к еде и – дабы не терять времени – обдумыванию списка дел на завтра, как двери распахнулись. Камилла подняла голову и своим глазам не поверила: на пороге стоял Анри де Вильморен собственной персоной! В сутане и с алмазным крестиком на груди.
– Боже мой, – потрясенно выговорила Камилла, роняя ложку, – Боже мой, Анри, неужели это ты?!
Он рассмеялся, Камилла поспешно встала из-за стола, и приблизившийся друг заключил ее в объятия.
– Это я, дорогая Камилла, на самом деле я!
Она отстранилась, жадно разглядывая его.
– Ты похудел и выглядишь неважно, – безжалостно констатировала она. – Болел? Трудное путешествие?
– Немного и того, и другого. Ты не прогонишь меня? – Анри потянул носом. – Восхитительные запахи. У тебя, как обычно, даже постный обед кажется королевским.
– На королевских обедах все обстоит гораздо хуже, можешь мне поверить. – Камилла обернулась. – Эжен, не стой столбом! Быстро подай прибор для аббата де Вильморена.
– Слушаюсь, госпожа.
– Садись, Анри, – Камилла опустилась на свое место и указала гостю на стул по правую руку от себя. – Рассказывай. Как давно ты вернулся из Испании?
– Пару недель назад.
– Ты во Франции уже две недели, и не написал мне ни строчки? – возмутилась Камилла. – Я думала, ты по-прежнему сидишь в Мадриде и оплакиваешь нунция. Ты ни слова не написал о том, что собираешься возвращаться.
– Ришелье умер, – пожал плечами Анри, – больше ничто не удерживает меня вдали от родины. Теперь я могу свободно находиться во Франции, и даже жить буду неподалеку. Не сердись, Камилла, я всегда говорил, что злость тебе не идет.
– Много ты об этом знаешь! – тут же заулыбалась она.
Анри де Вильморен не всегда был священником, но лучшим другом Камиллы – всегда. А когда-то – и не только другом. Их связывало очень многое, и те самые воспоминания, которые Камилла тщательно запирала в самой дальней и пыльной кладовке души, были во многом связаны с Анри.
– Ты сказал, что будешь теперь жить неподалеку?
– Да, верно. – Анри поднял глаза к небу и процитировал: – «Вакантная должность викария, с правом проповедей в церкви, с правом исповедовать через полгода после вступления в должность при условии строгого соблюдения устава, по личной рекомендации преподобного отца де Вернёй. Требования к претенденту: священнический сан, принятый не менее трех лет назад…» Короче, я теперь помощник преподобного де Вернёя в аббатстве Во-ле-Серне. Мне уже выделили келью, и вчера я приступил к выполнению обязанностей. Ты не представляешь, какой у них бардак в бухгалтерских книгах, предыдущий викарий явно больше спал, чем занимался непосредственными обязанностями. Сегодня я с трудом отпросился к тебе на обед, пообещав преподобному, что прочту тебе соответствующее число молитв перед трапезой в Великий Пост. Так что готовься.
Вернувшийся Эжен сноровисто расставлял приборы перед аббатом. Камилла же нахмурилась.
– Анри, я, конечно, всего лишь слабая женщина и мало смыслю в ваших церковных делах, но разве место помощника аббата захудалого монастыря – взлет карьеры для бывшего секретаря папского нунция в Испании?
Вильморен подождал, пока Эжен выйдет, и лишь тогда ответил:
– Так пожелал Орден.
– А! Это многое объясняет. – Камилла пожала плечами. Анри – брат Ордена Иезуитов, хотя знали об этом немногие, и вряд ли де Вернёй в курсе. Очень мило. Очередные церковные интриги, о которых ей и знать не хочется. – Ладно, можешь не рассказывать, меня наверняка нет в вашем списке посвященных. Хотя потом, через много лет, когда ты станешь Папой, я вытрясу из тебя подробности, напишу мемуары и спрячу их в фамильном склепе. Их найдут века через два-три и смогут оценить, какой великой личностью был Анри де Вильморен!
– Ты все смеешься! – Он весело сверкнул синими глазами.
– Я всегда смеюсь. Ты же знаешь.
После обеда они переместились в любимую малую гостиную Камиллы. Она уселась в кресло, Анри устроился на скамеечке у ее ног, попивая превосходное вино и рассказывая об Испании. Заходящее февральское солнце окрашивало стены комнаты в глубокий золотистый цвет, и от этого цвета, и от огня в камине, а самое главное – от присутствия Анри Камилле было тепло. Вильморен всегда был хорошим рассказчиком, и госпожа де Ларди то смеялась, то хмурилась, слушая его.
– Ну, а ты, Камилла? – наконец прервав свой рассказ, поинтересовался он. – Как живешь ты?
– Про меня ты все знаешь, я ведь часто пишу тебе. Я ни в каком ордене не состою, так что скрывать мне нечего, – поддела она друга. – Скоро уже весна, пора сеять, чинить дома, выгонять на выпасы овец и коз. Я очень скучная женщина, Анри, зря ты меня об этом спрашиваешь.
– Ты умница. – Он поцеловал кончики ее пальцев. – Я же знаю, ты скучаешь здесь.
– Вовсе нет.
– Вовсе да, Камилла! Почему бы тебе не выезжать в столицу хотя бы зимой? В Жируаре хорошо, но видеть одни и те же стены каждый день вот уже много лет…
– Разве лучше видеть одни и те же лица много лет? – тихо осведомилась Камилла. – Ты же знаешь, я не люблю светское общество. Оно нагоняет тоску не меньше, чем февральские ночи.
– Тебе нужно найти человека, который будет с тобой, только с тобой, – озвучил Анри ее тайные мысли.
– Это что, так очевидно? – Камилла всегда превращала подобные разговоры в обмен ехидными репликами, не хотелось говорить всерьез. Не нужны Анри ее надуманные проблемы, своих хватает. – Спасибо, я как-нибудь справлюсь одна.
Но Анри не принял предложенный шутливый тон.
– Вот это меня и пугает: что ты все время справляешься сама.
– Анри, давай закончим разговор.
– Камилла, – мягко заметил Анри, – по-моему, ты сама все усложняешь.
– Заезжай в гости почаще, – предложила госпожа де Ларди, будто не расслышав. – Вернёй – очень милый человек, даром что внебрачный сын Генриха Четвертого. Он тебя отпустит, а я пожертвую аббатству сколько-нибудь от щедрот, давно не занималась благотворительностью.
– С удовольствием воспользуюсь твоим приглашением, Камилла. И учти, я теперь по средам служу мессу в Санлисе. Ты ведь ездишь туда?
– Да, разумеется. Я приеду, Анри, обязательно приеду. Твои проповеди – всегда нечто большее, чем просто слова. Мне их очень не хватало все то время, что ты просидел в Испании.
Вильморен снова поцеловал ей руку.
– Кажется, и я вправду дома, если самая циничная женщина Франции говорит, что соскучилась по моим проповедям.
Камилла невольно расплылась в обычной своей ехидной улыбке.
– Не обольщайтесь, господин прелат. Я всего лишь плохо сплю в последнее время, а на твоей проповеди очень легко уснуть!
Анри расхохотался.