Часть II
ОХОТА НАЧАЛАСЬ
Глава 9
Савелий открыл глаза. Рядом на большой пуховой подушке лежала Лиза. Дыхание ее было ровным и глубоким, веки были слегка приоткрыты, как будто бы она разглядывала на противоположной стене вывешенные фотографии. Но это было не так. Лиза спала глубоко. Раньше Савелия удивляли полуоткрытые глаза девушки во время сна, но сейчас это вызывало только улыбку.
Легкое одеяло слегка сползло, обнажив красивую грудь. Савелий едва удержался, чтобы не притронуться к бордовому, словно спелая вишенка, соску.
Лиза была единственной женщиной, которую он любил по-настоящему. Трудно было поверить, что это юное создание может вмещать в себя столько нешуточной страсти.
Лицо девушки было невинным и чистым. Именно такой образ принимают ангелы, когда опускаются на землю. Но он знал совершенно точно, что за спиной крыльев у нее не сыскать. Лиза оставалась земным созданием.
Впервые Савелий увидел Лизу более года назад неподалеку от старого Гостиного двора, на Варварке. Обыкновенная курсистка, каких в канун сочельника можно было встретить на улицах Москвы не один десяток. Единственное, чем она обращала на себя внимание, так это огромными выразительными глазами, которые взирали на окружающий мир по-детски восторженно. Создавалось впечатление, что она была способна радоваться даже чириканью воробья. Казенная форма не делала ее безликой, а даже, наоборот, выгодно подчеркивала ее высокую фигуру. Что никак не вязалось с ее обликом, однако, так это огромная сдобная булка в руках, которую она поедала с необыкновенным аппетитом на виду у всего Гостиного двора, чем невольно вызывала легкую улыбку у всякого, кто наблюдал за ней.
Не удержался от улыбки и Савелий.
Он подошел к барышне, слегка приподнял шляпу и произнес:
– Разрешите представиться, Савелий Николаевич Родионов, дворянин. Если вы, барышня, желаете, я бы мог познакомить вас с хорошей кухней ресторана «Эрмитаж».
Позже Савелий даже не мог объяснить себе, почему он все-таки подошел к девушке. Скорее всего, этому соответствовал его кураж, который иногда разбирал его с не меньшей силой, чем молоденького юнкера, впервые получившего увольнительную.
Девушка на секунду оторвалась от булки, невинно заморгала пышными ресницами и произнесла грудным голосом:
– Я серьезная девушка и не хожу в рестораны с незнакомыми мужчинами.
Савелий не собирался сдаваться:
– Помилуйте, барышня! Это сейчас мы незнакомые, в данную минуту. А пройдет час, и мы уже сделаемся старинными приятелями. А потом я ведь вас не приглашаю в какой-нибудь трактир, где пьют пиво пьяные извозчики, не в ресторан «Лондон», где вас приняли бы за даму легкого поведения и, возможно, приставали бы с гнусными предложениями. Я вас хочу повести в самый дорогой и респектабельный ресторан Москвы, где работают едва ли не самые лучшие кулинары Европы.
Барышня совсем потеряла интерес к сдобной булке.
– Конечно, вы красиво говорите, но, может быть, вы как раз и есть тот самый змей-искуситель, о котором нам частенько напоминает классная дама?
У ног барышни суетливо толкалась стайка воробьев. Птицы уже перестали довольствоваться крошками и надеялись, что обладательница сладкой булки отломит от нее самую малость и угостит чирикающую братию.
Барышня определенно нравилась Савелию.
– Скорее всего, я Добрыня, чем змей, – сдержанно и с улыбкой заметил он. – А потом я предоставляю вам возможность убедиться в этом.
К его немалому удивлению, барышня согласилась, оставив, на радость птицам, недоеденную булку. Тот вечер был одним из самых памятных в его жизни. Савелий блистал остроумием, желая произвести впечатление. И, судя по ее смеху и восторженным глазам, это ему удалось сполна. Когда они увиделись в следующий раз, то напоминали, скорее всего, страстных влюбленных, чем молодых людей, которые еще неделю назад не подозревали о существовании друг друга.
Каково же было его удивление, когда вскоре он узнал, что Лиза состоит в родстве с московским градоначальником. Что ее матушка была некогда фрейлиной императрицы, а папенька членом городской думы.
Их близость произошла как бы сама собой. И случилась в том самом ресторане, куда он впервые привел ее угостить дорогим шампанским. По соседству с колонным залом имелись кабинеты, в которых великовозрастные богатые дядьки давали уроки нравственности юным барышням.
Савелий встал с постели. Подумав, распахнул шкаф, достал новый темно-коричневый костюм в тонкую белую полоску, вдохнул аромат свеженакрахмаленной белой рубашки.
– Ты уже проснулся? – услышал он за спиной грудной голос.
– Как видишь, голубка. – Савелий стоял перед зеркалом и поправлял воротник рубашки.
На манжетах зелеными кошачьими глазами сверкали изумрудные запонки. Каждый из камней был величиной с ноготь. Изумруды могли украсить любой из столичных музеев и в совокупности составляли немалое состояние. Савелий брал эти запонки крайне редко, когда желал удачи. Они были для него настоящим талисманом. Запонки подарил Савелию старик Парамон на шестнадцатилетие, незадолго до того, как отправить его постигать науку в Европу. Конечно, старик не мог предвидеть, что эти зеленые камешки послужат его воспитаннику символом удачи.
Савелий посмотрел на Лизу. Теперь он не удивлялся, что у девушки были глаза точно такого же цвета, как его изумрудные запонки.
– Ты почему на меня так смотришь? – лукаво прищурилась Елизавета.
– Да вот думаю, не колдунья ли ты, часом.
Елизавета рассмеялась звонким смехом:
– Ах вот как! Ты меня боишься? Странная из нас получается парочка – змей-любовник и колдунья. А может, мы и вправду состоим в родстве с бесовской силой?
Савелий надел пиджак, тщательно расправил складочки и произнес:
– Мы это проверим сегодня.
Елизавета обладала еще одной приятной чертой – она совершенно не стеснялась своей наготы.
Одеяло сползло еще ниже, оголяя крепкое бедро.
– Ты все-таки уходишь? – поинтересовалась Лиза.
Ну точь-в-точь как легкомысленная девица из ресторана «Лондон», пытающаяся заполучить с богатого купца лишний гривенник за доставленное удовольствие.
Савелий без труда разгадал ее игру. Он подошел к Елизавете, поправил сползающее одеяло и произнес, подражая голосу завсегдатая увеселительных заведений:
– На сегодня довольно, барышня. Вы уж свои чары до следующего раза поберегите!
Елизавета капризно надула губы, натянув одеяло на самый подбородок.
– Фи, барин, какой вы грубый!
Савелий посмотрел на часы. До открытия выставки сейфов оставалось совсем немного.
– Теперь давай поговорим о серьезном. Ты ничего не забыла?
– Нет, – мгновенно преобразилась Елизавета, превратившись в строгую слушательницу женских курсов, вникающую в премудрость неевклидовой геометрии.
– Вот и отлично. Нам незачем идти вместе. Мне нужно еще съездить по одному адресу. А ты будь в торговых рядах сразу после открытия.
Савелий поцеловал Елизавету в чуть наморщенный лобик и, махнув тростью, заторопился к выходу.
– Савушка! – вдруг окликнула его девушка. Родионов не любил оборачиваться, считая это скверной приметой, но сейчас все было совершенно неважно. Его покой оберегали два темно-зеленых изумруда.
– Что, моя голубка?
– Обещай мне, что все будет хорошо.
– Обещаю. Разве ты не со мной? А подвергать тебя опасности я не имею права, – и, уже не прощаясь, вышел из комнаты.
Выставка сейфов должна была пройти на Мытном дворе, расположенном неподалеку от Москворецкого моста. Это здание некогда использовалось под таможню. Но уже несколько десятилетий оно было заставлено торговыми лавками. Даже сейчас оно не утратило официального облика. С утра на быстрых пролетках к зданию подъезжали лихие молодцы, но, узнав, что выставка откроется только-только в десять, сходили на брусчатку и вливались в толпу зевак, терпеливо ожидавших назначенного часа.
Народ у Мытного двора собирался самый разный. Кроме мещан, которых здесь было большинство, в толпу примешивались приказчики, немало было мелких купцов, то там, то здесь мелькали фуражки студентов; яркими нарядами выделялись дамы, которые пришли к Мытному двору со своими кавалерами и ожидали от предстоящей выставки очередного развлечения. Заметны были даже люди духовного звания – они стояли отдельно ото всех и негромко вели чинные разговоры о предстоящем посте.
Дверь наконец открылась. Из нее клубком выкатился небольшой человечек и, перекрывая могучим басом людской гомон, воскликнул:
– Господа! Прошу внимания!
Разговоры действительно смолкли. Даже священнослужители с интересом посмотрели на горлопана, а один из них буркнул:
– С таким голосищем, как у этого хомяка, дьяконом нужно быть при патриархе, а он швейцаром служит.
А мужчина, нисколько не смущаясь, продолжал:
– Сегодня у нас выставка сейфов. В этом здании собраны самые лучшие экспонаты из Германии, Америки, Англии и России, господа. Вы увидите новейшие чудеса техники. Если среди вас имеются коммерсанты и вы желаете заключить контракты с фирмами, так это можно сделать здесь же, в зале. Прошу, господа, – и он широко распахнул узорчатую дубовую дверь.
Толпа тонким живым ручейком всосалась в свободное пространство, а еще через пять минут к зданию Мытного двора подъехал экипаж, запряженный парой вороных лошадок. Мужчина средних лет с короткой черной бородой и стрижеными усами щедро расплатился с извозчиком, сунув ему в ладонь четвертной.
Бородач подал руку своей спутнице, помогая ей сойти на тротуар, – девушке лет двадцати, в длинном голубом платьице и широкополой шляпе из темно-желтой соломки, – и после того, как она легким ангелом опустилась на землю, подставил ей свой локоть.
– Ваше сиятельство, – раздался за его спиной голос, – пятачок бы на проживание пожаловали.
Мужчина неохотно обернулся через плечо. Рядом с ним стоял нищий огромного роста, с рыжей, всклоченной шевелюрой. Он сунул руку в карман, побренчал мелочью и вполголоса произнес:
– Надеюсь, ничего не позабыл? А то в следующий раз от арестантских работ тебя уберечь сумеет только Господь Бог.
– Ты уж прости меня, Савелий Николаевич, бес попутал с этими городовыми. Коли бы знал…
– Ладно, Андрюша, смотри не подведи. – И уже громко, явно рассчитывая на уши стоящих рядом ротозеев, произнес: – Держи, братец, смотри не напейся.
– Благодарствую, барин, благодарствую, – с чувством произнес хитрованец и попятился прочь с Мытного двора.
Народу уже понабежало. В обычные дни на Мытном дворе распоряжались приказчики; шествовали величаво купцы; частенько невозможно было протолкнуться между рядами, а с лавок доносились задиристые голоса продавцов, расхваливающих свой товар.
В этот раз все выглядело иначе. Огромный зал освободили от мелких лавок, помещение было проветрено, и даже самый чувствительный нос не уловил бы застоявшегося запаха мяса.
Сейчас, в несколько рядов, тут стояли сейфы, несгораемые шкафы, вокруг которых суетились инструкторы и, не скупясь, нахваливали последние достижения инженерной мысли.
– Знаете, господа, этот сейф совершенно надежен. Уверяю вас, его не сумеют открыть и через сто лет. Он совершенно неприступен для грабителей…
– Пожалуйста, сюда, господа, лучшего экземпляра, чем сейф фирмы «Крауф и сыновья», вам не найти! Он имеет все то, что отличает немецкую инженерную мысль, а именно надежность!
– Прошу вас сюда, господа! Только с несгораемым шкафом «Годскин и компани» вы обретете настоящий покой и сумеете сберечь свои накопления. Уверяю вас, у нас лучшие замки в мире и лучшая система защиты. Если вы приобретете несгораемые шкафы и замки нашей фирмы, то не прогадаете!
Публика прогуливалась между выставленными сейфами, не стеснялась выспрашивать о преимуществах того или иного механизма и, получив исчерпывающую информацию, отходила.
Один из священнослужителей подошел к тонкошеему приказчику, без умолка нахваливающему замки фирмы «Годскин и компани», и прогудел мощным басом:
– Ты бы, милок, поведал нам, сирым и убогим, каково оно в действии. Замок, вижу, крепкий, будет чем ризницу запирать.
– Не беспокойся, батюшка, – уверял малый. Чувствовалось, что он крепко поднаторел в торге – голос у него был поставлен, а руками размахивал, как заправский агитатор. – Эти сейфы способны уберечь божье золотишко не только от воров, но и от самого сатаны.
Лицо у тонкошеего при этом приняло угодливое выражение, какое бывает только у старательного приказчика. Изъяви покупатель желание, так он мгновенно упакует несгораемый шкаф и на собственном хребте дотащит его к порогу клиента.
Священнослужители обходили громадину сейф со всех сторон. По их значительным взглядам чувствовалось, что они собираются ставить его не у алтаря и прятать в него не рубахи, пропахшие потом, а нечто более божественное.
– Полезная вещь, – басовито произнес один из священнослужителей. – Только больно дорогая. С архиереем нужно совет держать. Как он скажет, так тому и быть!
В центре зала стоял огромный несгораемый шкаф, инкрустированный под орех. Около него чинно вели диалог на английском языке трое мужчин.
– Американцы, – пренебрежительно фыркали купцы, втайне гордясь тем, что в Париже русских коммерсантов принимают куда радушнее, чем деловитых янки.
– Господа, – из толпы вышел крупный мужчина, смахивающий на племенного жеребца. Он махнул рукой на несгораемый шкаф и не без пафоса произнес: – То, что вы видите перед собой, настоящее достижение науки. Над этим шедевром работали лучшие мастера из Америки, Германии и России. Я бы сказал, что это сплав американской прочности, немецкой расчетливости и русской изобретательности. На сегодняшний день невозможно встретить более надежных запоров, чем те, что вы изволите видеть. Мы настолько уверены в его надежности, что поместили в него триста тысяч рублей! Если кто-нибудь сумеет открыть сейф, тогда деньги достанутся ему. Не стесняйтесь, господа, подходите.
В толпе выделялось несколько людей явно не барского сословия. Их привычно было видеть у соборов, тонкими голосами выпрашивающих у прохожих копеечку на выпивку.
– Вот ты, господин, – указал толстяк на одного из них, – не сумел бы ты открыть наш сейф?
– Это, сударь, не по моей части, – честно отозвался малый. – Здесь смекалка нужна. Вот ежели ты попросишь за рублевку кому череп проломить, тогда милости просим на Хитровку, – слегка поклонился бродяга, вызвав невольные улыбки у стоящих рядом.
– Разрешите мне попробовать? – вызвался молодой шатен лет тридцати в светло-сером костюме.
– Разумеется, голубчик, пожалте! – подбодрил смельчака банкир Некрасов, стоящий рядом. – Не забывайте, здесь вас ожидает триста тысяч рублей.
Молодой человек извлек из кармана целый набор ключей и попеременно попробовал просунуть их в скважину. Присутствующие, вытянув шеи, с интересом наблюдали за потенциальным хозяином немалого состояния. Один ключ он все-таки сумел просунуть в скважину, чем вызвал в толпе вздох восхищения. Но дальше этого дело не продвинулось. Несмотря на все усилия, ключ не желал вращаться.
Минут через двадцать шатен отошел распаренный до красноты, под едкие насмешки собравшихся.
Вторым был старичок в потертом плаще, служившем, очевидно, ему не только простыней, но и одеялом. Старик готовился основательно. Он выгреб из карманов ворох отмычек и принялся пробовать поочередно каждую из них. Один раз даже показалось, что он сумел повернуть замок и тот обрадованно щелкнул, но дверца продолжала оставаться запертой. Еще минут через десять он аккуратно сложил отмычки в карман, дескать, пригодится еще, и сконфуженно смешался с толпой.
Потом подошел парень лет двадцати пяти. Он упорно ковырялся изогнутым шилом, но тоже оказался бессильным.
Еще был дядька лет пятидесяти, явно из купеческого сословия, видно, решивший подзаработать случаем.
Следующим был дедок лет семидесяти с набором ключей. Очевидно, он решил тряхнуть стариной и вспомнить кандальную молодость.
Желающие шли чередой, но все их старания были тщетны.
Матвей Некрасов стоял в сторонке и, картинно подбоченившись, пыхтел толстой сигарой.
– А вы уверены, что он все-таки придет?
– Уважаемый Матвей Егорович, вы, я вижу, совершенно не знаете людей такого типа, – усмехнулся Лесснер. – Наш визави очень сильный и азартный игрок и не упустит случая, чтобы поиграть с нами в кошки-мышки. Наверняка он топчется здесь где-то рядом. Вы на всякий случай присматривайтесь здесь ко всем, кто подходит к сейфу. Я уже переговорил с Аристовым, за всеми этими людьми будет установлено наблюдение.
– А если он все-таки откроет сейф?
– Это исключено, – отрицательно покачал головой Лесснер, провожая взглядом приятную брюнетку. – Тогда наше банковское дело действительно ничего не стоит.
– Давайте только на минуту предположим, что он все-таки откроет!
– Ну, – пожал плечами Георг Рудольфович, – тогда, конечно, ему придется эти деньги отдать. Но можете не сомневаться, что ближайшие двадцать лет он проведет в Тобольском остроге под усиленной охраной. А нас ждет, милейший, вполне заслуженный покой.
– Ну, дай Бог, – выдохнул Некрасов, с любопытством наблюдая за толчеей вокруг несгораемого шкафа.
– Позвольте мне, господа, – пробрался вперед молодой мужчина с аккуратной бородкой и слегка рыжеватыми усами. – Может быть, у меня что-нибудь получится.
Он был одет со вкусом, даже, можно сказать, со щеголеватым изыском и очень смахивал на молодого повесу, большую часть времени проводившего на коврах в светских салонах в поисках богатой невесты. Взгляд у него был уверенный и смешливый. Так смотреть может только человек, чьи карманы обременены купюрами самого высокого достоинства. Некрасов усмехнулся, осмотрев веселого бездельника. Мужчина больше годился для того, чтобы в полутемной гостиной, где-нибудь за плотными портьерами, пощипывать дородных горничных.
Однако молодой человек извлек из кармана небольшой металлический прут с хитрым крючком на самом конце и уверенно воткнул его в скважину. В этот самый момент в противоположном конце зала раздался чей-то немилосердный крик:
– Грабят, господа!
Взгляд присутствующих был обращен в сторону нищего, который, крепко вцепившись руками в мужчину средних лет, орал во все горло:
– Да где же здесь справедливость, господа?! Где же справедливость, я вас спрашиваю?! Я цельный день на Александровском рынке просидел, все копеечку у милосердного люда выпрашивал, а этот бесчестный господин в карман нищему залез!
– Позвольте, господа! Да что же это такое творится! – пытался бедняга отцепиться от хищных рук нищего. – Какие такие карманы? Да знаете ли вы, милейший…
Нищий оказался напористым и с луженой глоткой. Он тряс дядьку за лацканы пиджака и не переставал стыдить:
– Да что же это делается-то, люди добрые! Куда же я теперь без копеечки подамся? Кто же меня, сиротинушку, на ночлег без грошика пустит? Что же это такое получается, добрые люди, прохода никакого не стало!
– А с виду-то человек приличный, – раздались из толпы осуждающие голоса. – Это надо же, нищему в карман залез! Да кто бы мог подумать, глядючи?
Пронзительно зазвучал свисток, и, решительно раздвинув уплотнившуюся толпу, прямо на нищего вышел городовой:
– Что здесь происходит?
– Ваше благородие, – подобострастно заговорил бродяга. – Я мухи никогда не обидел, все на заработок свой жил, что с базаров собирал. Немощный я, инвалид с детства, на труд не способен, – жалился он усердно. – Кто же смилостивится над сиротинушкой? Ваше благородие, вы бы у него мои копеечки забрали.
– Ишь ты! А чем докажешь, что денежки-то тебе принадлежат?
– У меня ведь и кошелек был, красной ленточкой повязан.
– А ну-ка, милейший, – обратился городовой к растерянному дядьке. – Документы прошу.
– Чего вы, любезнейший, себе позволяете? Да знаете ли вы, кто перед вами?!
– А мне и знать не надобно. Вы мошенник, вот мой ответ! – веско отвечал городовой, посмотрев через плечо в надежде на поддержку собравшихся.
– Ты бы его, ваше высокоблагородие, кулачищем по мордасам, – бесхитростно подсказал нищий, – тогда он враз поумнеет.
– Бумагу покажи! – пронзительно крикнул городовой, побагровев. – Карманы выворачивай!
Дядька сунул руку в карман и неожиданно вместе с собственным бумажником вытащил кошелек, перевязанный красной лентой.
– Господа! Да это же мой кошелек! – с чувством проорал хитрованец, как будто ему теперь предстояло ночевать не в богадельне, а в «Метрополе». – Уф, негодный!
– Даку-ументики пра-а-шу! – вытянул вперед руку городовой.
– Извольте, – положил на ладонь городового удостоверение расстроенный дядька.
Суровость стража спадала по мере того, как он вчитывался в документ. Потом он вдруг смущенно побагровел, беспомощно захлопал ресницами и, давясь словами, вымолвил:
– Вы бы уж на меня не серчали шибко, господин товарищ министра, недоразуменьице случилось. На службе-с я, за порядком поставлен следить. Ох, незадача вышла, – вытер он рукавом проступивший пот.
– Ладно, – хмуро буркнул товарищ министра, видно, явно удовлетворенный, – буду считать, что от усердия казус вышел. Подбросили мне кошелек.
– Господа! Господа! – заволновался в толпе молодой человек лет двадцати пяти. – Да это же сам Бутурлин! Он в министерстве иностранных дел служит. Ему сам император конфиденциальные дела поручает. А нищий этот плут! Я же видел, как он его сиятельству кошелек в карман сунул! Ах, плут! – негодовал молодой человек.
– Господа, а куда подевался нищий? Где бродяга?
– Батюшки, да он же исчез!
– Еще попадется он мне! – помахал городовой огромным кулаком невесть куда. – Вы уж, ваше сиятельство, извиняйте. Промашка вышла.
– Ладно, голубчик, разобрались уже, ступай себе, – милостиво бросил Бутурлин.
– Господа! Сюда! – раздался возбужденный голос с противоположного конца зала. – Посмотрите, сейф-то пуст!
Несгораемый шкаф стоял распахнутым. Одна из створок слегка скрипнула, когда кто-то случайно коснулся ее рукой.
– Кто же это? Три замка открыл!
Некрасов отшвырнул в сторону сигару и могучим ледоколом принялся пробираться через плотную толпу.
– Кто открыл? – прокричал он в самое лицо мужчине, стоящему рядом с сейфом. Тот был одет в обыкновенный клетчатый костюм. Однако на его лице застыл отпечаток настороженности: такое выражение бывает у гренадеров, стоящих на страже у государева кабинета. Не оставалось сомнений в том, что он принадлежал к людям казенным.
– Виноват, ваше сиятельство, не заметил, – слегка подобрался служака, вытянувшись.
– Для чего ты здесь поставлен, для мебели, что ли?! – все более распалялся Некрасов. – Сказано же тебе было: как откроют, так дуди себе в свисток!
– Отвлекся малость, – повинился служивый. – Там нищий какой-то к дядьке приставал, вот я и засмотрелся.
– А тебе за что платят, дурачина, за смотрины, что ли?! – уже в голос кричал Некрасов. – Это надо же, в один раз на триста тысяч нас наказал! Да, может, они специально потасовку затеяли, чтобы деньги из сейфа выгрести.
– Вспомнил, ваше сиятельство, – просветлел городовой. – В последний раз к шкафу мужчина подходил.
– Какой он из себя?!
– Молодой. Лет тридцати пяти, не более. Усы у него рыжеватые, – вспоминал городовой. От усердия он даже наклонил слегка голову набок, тем самым напоминая ворону, высматривающую среди кучи отбросов золотую поживу. – Подошел, отмычку сунул, а потом я уже и не видал.
– Мне что, хватать всех с бородой и усами? – шипел Некрасов.
– Ваше сиятельство…
– Какие у него были глаза?! Ты запомнил цвет глаз? – вцепился он в плечо городового.
– Как-то не приметил.
Некрасов убрал руку с плеча городового, а потом спокойным тоном объявил:
– Однако ты болван, братец. Видно, придется тебя гнать из Москвы. Будешь теперь у меня кандальников этапировать.
Некрасов заглянул в сейф. Он был пуст, если не считать ярко-алой розы, которая одиноко лежала на прохладном металле. Именно там, где несколько минут назад находилась коробка с тремя сотнями тысяч.
Савелий зашел в мужской туалет. Набросил на дверцу крючок и распахнул саквояж. На самом дне покоились триста тысяч рублей. Неплохое это ремесло – медвежатник, заработал за каких-то несколько минут целое состояние!
Он посмотрел в зеркало и не узнал себя. На него смотрел импозантный мужчина средних лет с коротко стриженной бородкой. Совершенно незнакомое лицо. В таком облике его вряд ли признал бы даже старик Парамон. Савелий прикрыл усы и бороду ладонью. Глаза его, слегка запавшие, были бледно-голубые. Такие глаза бывают у хладнокровных преступников и расчетливых любовников.
Савелий не относил себя ни к тем, ни к другим.
Новый образ пришелся Савелию по душе, и он подумал о том, что в скором будущем наверняка отпустит бороду. Аккуратная растительность на лице даже самому простоватому лицу придает значительности.
Взяв усы за самый кончик, он осторожно потянул их. Они отлепились, слегка щипнув кожу. Затем осторожно взялся за бороду и аккуратно отодрал и ее. Невольно улыбнулся, увидев себя прежнего. Скомкав театральный реквизит, он бросил его в унитаз и тщательно смыл. Еще раз проверил, хорошо ли заперт саквояж, и, убедившись в его надежности, открыл дверь.
У парадного подъезда здания его поджидал экипаж, запряженный крепкой вороной лошадкой. Извозчик, унылого вида татарин, в недорогом армячке был доверенным лицом старого Парамона. Он никогда не расставался с «вальтером», и Савелий был уверен, что при надобности они сумеют устроить нешуточную пальбу.
Распахнув дверь, он направился к выходу.
Лиза стояла рядом с огромным несгораемым шкафом, который только одним своим видом должен был испугать любого медвежатника. Взгляд у девушки был заинтересованным, как будто она хотела попробовать свои нешуточные чары на суперкрепких запорах.
Савелий уверенно пошел в сторону барышни. Выйти они должны непременно вдвоем. В этом случае на них никто не обратит внимания, разве что на женщину, которая среди окружающих выделяется не только необыкновенно правильными чертами лица, но и манерами потомственной аристократки. Каждый, кто ее заметит, наверняка будет ломать голову: благодаря какой такой прихоти зрелый плод светских салонов упал с бельэтажа на брусчатку тротуара, истоптанного грязными подошвами ремесленников и мещан.
– Лизанька, вы ли это? – услышал Савелий чей-то звонкий восторженный голос.
И в следующую секунду увидел, как из толпы вышел чернявый мужчина средних лет и, сверкая словно начищенные ботинки, устремился прямо к Лизе.
– Господи, вы меня не узнаете?! Да что же вы, право, я – Петр Николаевич… Александров. Ну теперь-то вспомнили?
Лиза обдала его арктическим холодом, передернула хрупким плечиком и отвечала твердо:
– Помилуйте, вы обознались. Я вас совершенно не знаю.
– Господь с вами, душечка, – почти терял терпение господин. – Наш с вами обед обернулся для меня едва ли не разорением. А вы утверждаете, что видите меня впервые в жизни.
Савелий с ужасом отметил, что на них начинают обращать внимание. Попахивало скандалом, и каждый хотел стать свидетелем развязки.
– Отойдите от меня, иначе я позову городового!
– Ах вот как! Так вы меня еще пугаете, милочка! – забасил угрожающе Александров. – Да известно ли вам… А может быть, это я позову полицию? Уж не одна ли вы шайка?! Мне-то вы представились барышней приличной, а сами-то вот как! Да кто бы мог подумать о таком! Пойдемте в полицию, – вцепился банкир в руку Лизы. – Я требую объяснений!
В этот момент она увидела Савелия. Ему даже показалось, что девушка метнулась в его сторону.
– Отпустите! – В глазах Елизаветы мелькнула ярость.
В правом кармане пиджака у Савелия лежал автоматический пистолет «вальтер». Эту игрушку в прошлом году он выиграл на Хитровке в карты у одного храпа, который в свою очередь украл ее у пристава. Савелий сунул руку в карман, и тотчас пальцы нащупали прохладный металл.
– Нет, позвольте, душечка, вы нам все расскажете, где ваши сообщники!
– Что вы себе позволяете?
Савелий взвел курок.
– Барин, что же ты делаешь? – отошел от стены косматый детина саженного роста. – Почто девицу несносными словами смущаешь? – И негромко, вкладывая в каждое слово злобу, процедил: – Отошел бы ты, барин, не хотелось бы греха на душу брать.
Петр Николаевич с плохо скрываемым страхом посмотрел на детину. Хватка Петра Николаевича заметно ослабела, а Лиза выдернула руку и опрометью бросилась к дверям. Следом неторопливо пошел Савелий.
Пролетка стояла в условленном месте – у самого выезда. Лошадка нетерпеливо стучала копытами, предвкушая быструю езду. Извозчик нервничал: он то брался за поводья, а то вдруг сбрасывал их на круп лошадки. И когда из здания вышли взволнованная Елизавета, а следом за ней Савелий, его тоскующая физиономия приобрела осмысленность.
– Где же ты, барин, пропадаешь? – нарочито громко произнес он. – Я тебя, поди, целый час прождал. Теперь ты одним гривенником не отделаешься.
– Ничего, голубчик, – улыбнулся Савелий, подсаживая Елизавету. – За твое долготерпение ты от меня рублевку получишь. Выпей на извозном дворе за мое здоровье.
– Уразумел, барин, – весело отозвался татарин и уже тише, заглядывая в самое лицо Савелию, произнес: – Все ли в порядке, Савелий Николаевич? Я уже беспокоиться начал.
– Обошлось, – негромко произнес Родионов. – Трогай!
Извозчик поднял вожжи и хлестко опустил их на круп лошади. Колеса пролетки выбросили в сторону ворох гравия, и вороная, набирая скорость, устремилась прочь со двора.
– Господи, да как же это я, – ломала Лиза руки. – Господи, да он же меня не отпускал.
– Успокойся, Елизавета, все позади.
– Господи, а если он меня в следующий раз увидит? Я же пропаду.
– Тебе не стоит волноваться, никто тебя не увидит, – отозвался Савелий.
Кучер погонял резво, заставляя случайных прохожих выскакивать на тротуар.
– Караул! – напрягая легкие, орал он, когда какой-нибудь нерадивый пешеход принимал проезжую часть за тропинки Тверского бульвара. – Поберегись!
Порой казалось, что пролетка вот-вот опрокинется набок. На крутом вираже она вставала на два колеса, скрипя осями, после чего с громким стуком опускалась на мостовую.
– Если бы не тот мужчина, я даже не знаю, что было бы, – понемногу приходила в себя Елизавета.
– Успокойся, дорогая, ничего бы не случилось.
– А ты, случайно, не знаешь того мужчину… ну, что за меня заступился?
– Знаю, милая, его зовут Андрей. Смею тебя уверить, милейший человек!
Савелий невольно улыбнулся, вспомнив о том, как несколько дней назад милейший человек разбил лбы двум городовым.
– Куда изволите, Савелий Николаевич? – извозчик попридержал малость лошадку, когда они отъехали уже изрядное расстояние.
– А ты, я вижу, позабыл, – укоризненно произнес Савелий. – Вези меня на Большую Дмитровку.
– Уразумел, Савелий Николаевич, – отозвался извозчик и кнутом поддал по крупу лошади.
На Большой Дмитровке находился дом Левитина, где Савелий Николаевич снимал в третьем этаже четыре комнаты.
Глава 10
Аристов в ярости метался по кабинету, словно раненый тигр. Он размахивал в воздухе «Московскими ведомостями» и сердито выговаривал:
– Что же это творится? Не проходит и дня, чтобы грабители не вскрыли какой-нибудь сейф. По всей России у меня два десятка донесений, и в каждом из них говорится об ограблении банков!
– Разрешите заметить, ваше сиятельство, в России действует, скорее всего, несколько преступных шаек, – проговорил Макаров, чиновник по особым поручениям. Он был небольшого росточка, совершенно лыс, отчего его голова напоминала невызревшую дыню. Сергей Гурьевич Макаров носил костюм темно-синего цвета в мелкую светлую клетку и даже по большим праздникам никогда не менял своего наряда. Единственное, что он позволял себе перед Рождеством, так это тонкую трость с набалдашником из слоновой кости. В обычные дни в его руке находился крепкий посох, больше смахивающий на дубину, который он неустанно перебирал между пальцами, как опытный жонглер привычную кеглю. Секрет его любви к синей материи заключался в том, что Макаров не переваривал иного цвета. И, как втайне говорили злопыхатели, даже исподнее у него было темно-синего цвета. В злой шутке была значительная доля правды – Макаров имел с дюжину совершенно одинаковых костюмов и столько же пар обуви одного фасона. Увидеть его в ином одеянии было невозможно.
Скорее всего, постоянство Макарова было издержкой профессии. Свою карьеру Сергей Гурьевич начал с обыкновенного филера, главной чертой которого всегда была неприметность. Он был вынужден слиться с фасадами зданий, чего невозможно было осуществить в более светлых нарядах.
Сергей Гурьевич был почти легендарной личностью. Территория, которую он курировал, в Москве считалась самой благонадежной. Он знал всех рецидивистов, мошенников, карточных шулеров. А о его проницательности воры слагали легенды. Бывает, заявится к какому-нибудь храпу, сядет на услужливо подставленный стул и молвит без затей:
– Вот что, Иваныч, привиделся мне сон, будто бы ты ювелира Мельникова решил ограбить.
Перепуганный храп неистово божится:
– Да разве бы я посмел, Сергей Гурьевич! Да пусть меня черти на тысячу кусков растащат, ежели так.
– А ты не боишься, что бесы и впрямь растащить смогут? – назидательно замечает ответственный чиновник, поднося водочку к губам. И, опрокинув в горло хмельной напиток, добавляет: – Вот что я хочу тебе сказать, охальник: если надумаешь порядок на моей территории мутить, так я тебя враз каторгой образумлю.
– Так как же мне быть, ваше благородие, – жалостливо канючит храп, – кормлюсь я.
Макаров посмотрит на татя хмуро, понимая, что наставлять вора мудреными речами так же бесполезно, как кормить волка морковкой.
– Каждый из нас своему ремеслу обучен, а только я хочу заметить тебе, нерадивый, даже волк подле своей норы овец не таскает, – и, оставив хозяина в полном недоумении, покидает барак.
Сергей Гурьевич Макаров имел целый штат осведомителей, среди которых были извозчики, актеры, публичные барышни. Каждый из них за небольшую плату готов был наблюдать не только за подозрительными личностями, но и присматривать за полицейскими чинами, сдружившимися с влиятельными храпами.
– Ну? – Крупные, слегка выпуклые глаза Аристова остановились на продолговатом лице Макарова.
– Я это к тому, ваше сиятельство, что у меня создается такое впечатление, что наш возмутитель спокойствия поделился своими секретами с товарищами по ремеслу. Вот они и разъехались, вооруженные опытом, по всей России-матушке. В Москве тесновато им будет. Мне так кажется, ваше сиятельство, что вместе с ними и наш мазурик из Москвы съехал.
– Съехал, говоришь? – глухо зарычал Аристов. – А кто же тогда, по-твоему, на Мытном дворе сейф открыл и вытащил из него триста тысяч рублей? Может быть, святой дух? – Строго посмотрел Григорий Васильевич на другого человека, находившегося у него в кабинете мужчину лет сорока с отвислыми щеками, очень смахивающего на старого бобра.
– Ваше сиятельство, – вытер он обильную испарину со лба. Создавалось впечатление, как будто он действительно только что вынырнул из реки. – Мои люди были расставлены всюду. Да он вот что надумал, потасовку устроил. Пока публика на смутьянов пялилась, так он сейф-то и открыл.
– Мне не надо об этом рассказывать, милейший, – продолжал размахивать газетой генерал. – Обо всем этом в «Ведомостях» пишут. Знаете, как они над нами измываются? Не читали еще? А вы почитайте, милейший, почитайте! Это не только меня касается, но и всех вас, – бросил он на стол газету. – Так и пишут: пока полиция спит, воры с отмычками спокойно разгуливают по Москве.
«Бобер» пропотел вновь. На его широком лбу выступили крупные капли, которые вот-вот должны были сорваться и пролиться на густую черную бороду Ниагарским водопадом. Этого человека звали Влас Всеволодович Ксенофонтов. Десять лет назад он вынужден был уйти из армии в чине штабс-ротмистра, когда на одном из парадных смотров его конь вдруг принялся «ухаживать» за лошадкой, на которой чинно восседал сам генерал-губернатор. Несмотря на все усилия, Ксенофонтов не сумел усмирить коня, и когда строптивое животное в порыве чувств все-таки сумело оседлать лошадку, то острое копыто нещадно прошлось по генеральскому мундиру.
В полиции его служба складывалась более удачно – уже через год Ксенофонтов сделался старшим инспектором уголовной полиции и в ближайшее время намеревался получить повышение. Но неожиданно судьба преподнесла ему очередное испытание – в течение последних десяти дней на его территории было совершено три ограбления.
Это был полный провал!
Генерал Аристов уже дважды вызывал его в свой кабинет, тыкал под нос какие-то бумаги с замысловатыми графиками и говорил, что с его приходом в Москву ситуация с преступностью резко ухудшилась. И конкретно заявил, что будет рад отослать его куда-нибудь в Туруханск в качестве надзирателя каторжного острога.
У Власа Всеволодовича была возможность упрочить пошатнувшееся положение, сцапав медвежатника. Он даже напросился на Мытный двор, чтобы возглавить намеченную операцию, но кто бы мог предположить, что вор окажется таким хитрецом. Сейчас ему ничего более не оставалось делать, как смахивать рукавом с лица обильный пот и размышлять о возможной отставке.
– Это вам, милейший, не к лошади генерал-губернатора свататься! – сурово съязвил Аристов. – Здесь мозгами шевелить нужно. Вы мне лучше скажите, что вы намерены делать дальше?
– Надо искать женщину, которую узнал господин Александров. Он утверждает, что это именно та особа, с которой он отобедал в тот час, когда в его банке произошло ограбление.
– И где вы ее предполагаете искать, милейший, по борделям? Может быть, на это удовольствие вы у меня еще и казенные деньги просить станете? – поморщился Григорий Васильевич.
– По рассказам господина Александрова, это весьма образованная девица, вряд ли она кокотка, – Ксенофонтов стойко сохранял остатки спокойствия. – По словам господина Александрова, она больше напоминает выпускницу Смольного института – образованна, выдержанна, с хорошими манерами, – чем преступницу.
– Да-с, господа, веселые в России наступили времена, если благородные девицы взялись за отмычки. И где же ее тогда искать, по-вашему, на балу у губернатора?
– Очень может быть, – поспешно отреагировал Ксенофонтов, – но, во всяком случае, я уже предупредил своих осведомителей на тот случай, если они случайно встретят эту женщину. Наш художник со слов господина Александрова нарисовал ее портрет. Не желаете ли взглянуть? – Макаров вытащил из портфеля небольшую папку.
– Давайте сюда! – Генерал вытянул из рук Ксенофонтова портрет.
Аристов ожидал, что это будет какая-то мегера с длинными черными спутанными волосами. Но с рисунка на него смотрела очень милая девушка лет двадцати.
– Очень недурна! – бросил Аристов.
– Верно замечено, ваше сиятельство, то же самое сказал господин Александров. Этот рисунок мы разослали по учебным заведениям, и в одном ее узнали.
– А сразу не могли сказать? – Григорий Васильевич покосился на Ксенофонтова.
Однако в этот раз в его начальственном голосе звучала легкая укоризна.
– Возможности не было, ваше сиятельство.
– Так ты еще и ехидничаешь? – сощурился Григорий Васильевич. – Ну что ты там еще выведал? Рассказывай.
– Зовут барышню Елизавета Петровна Волкова. Ей двадцать лет. Из потомственных дворян. Тут есть некоторая пикантность. – Ксенофонтов помялся. – Она из очень уважаемой семьи. Наш градоначальник находится с ней в родстве.
– Выходит, это дельце деликатное. С родителями этой Елизаветы Петровны беседовали?
– Беседы не было, решили пока не спешить. Но что отрадно, рядом с домом живет наш осведомитель. От него мы узнали, что дочка с год как ушла из родительского дома к какому-то хлыщу.
– Дома бывает?
– Не часто. Отец ее очень строгий человек, религиозный, не желает ее видеть в своем доме.
– Кажется, я начинаю понимать, что это за птица. Значит, вы считаете, что молодой человек, с которым убежала наша Елизавета Петровна, и есть предполагаемый медвежатник?
– Вне всякого сомнения, ваше сиятельство, – подал голос Сергей Гурьевич, и его дынеобразная голова слегка наклонилась. – Все сходится. Где появляется наша милая барышня, обязательно происходят какие-то неприятности. Банки грабят-с.
– Да-с, по меньшей мере это очень странно.
– Это еще не все, – старший инспектор уголовной полиции торжествовал. – На Хитровом рынке были узнаны предметы, украденные у банкира Александрова.
– Вот как, очень интересно. Что именно?
– Перстень с изумрудами. Он принадлежал графине Уваровой. Затем золотые серьги с бриллиантами, что принадлежали князю Ухтомскому. Продавал их один трактирщик. Он и раньше был замечен в скупке краденого. Мы установили за ним слежку. К нему действительно приходят разные темные личности. Я тут подослал к нему своего агента, так он предложил ему золотые часы. Сторговал, плут, часы всего лишь за сорок рубликов, хотя они потянут на тысячу. Позже мы этого трактирщика допросили, так он сказал, что людей этих не знает, но что они с Хитровки, так это точно.
– Вот что, – слегка повысил голос Григорий Васильевич, – нам нужно во что бы то ни стало разыскать эту барышню. Это первое! – Аристов величественно загнул палец. – А для этого нужно установить наблюдение за домом Волковых. А во-вторых, нужно сделать немедленно облаву на Хитровке, может быть, там мы нащупаем ниточку, которую так тщетно ищем. Облаву мы проведем дня через два. И прошу вас, ни полслова о предстоящей операции. Не исключаю того, что на службе у грабителей находятся даже надзиратели. – Тяжеловатый взгляд Григория Васильевича остановился на Ксенофонтове, чей лоб мгновенно покрылся испариной, как будто он только что вышел из парной. – Да-с, голубчик, – в задумчивости протянул Аристов, – и такое бывает.
– Ваше сиятельство, – привстал Влас Всеволодович. Лицо его при этом сделалось красным, сам он, выпучив огромные глаза, больше напоминал рака. – Неужели про меня кто-то дурное что сказал?
– Ладно, садитесь, – махнул рукой Григорий Васильевич, – не о вас сейчас речь. Вот что я скажу, любезнейший: подводите вы меня. Займитесь организацией облавы. И мне бы очень хотелось, чтобы никаких случайностей не произошло.
Ксенофонтов вытянулся в струнку:
– Ваше сиятельство, не подведу.
– Надеюсь, любезнейший Влас Всеволодович, – едва улыбнулся Аристов. – Это вам не на параде выступать.
Глава 11
Ресторан «Яр» в Петровском парке был одним из самых любимых в Москве мест господина Александрова. Величественное здание с башнями по углам, больше напоминающее цитадель, чем дом, в котором можно прилично разговеться после поста.
В «Яре» Александрова знали все, начиная от извозчиков, терпеливо несших службу у парадного подъезда, до хозяина заведения, который непременно называл постоянного клиента по имени и отчеству.
В хорошую погоду столики выставлялись во двор. Особенно это удобно было в теплую летнюю ночь, когда можно было выпить марочной мадеры и уединиться в закоулках Петровского парка.
К загородному ресторану «Яр» господин Александров подъезжал к девяти часам вечера. Самое удачное время для развлечений. Именно к этому часу к «Яру» съезжались самые красивые кокотки Москвы. Случалось, сюда захаживали молодые провинциальные артистки, терпеливо ищущие в Москве влиятельного покровителя. Петр Николаевич любил не только марочные вина, но и театр, а потому никогда не отказывал в помощи молодым дарованиям. Для этих целей он даже завел специальный блокнот, куда записывал адреса своих протеже и личные наблюдения, – «девочка очаровательная, у нее длинные ноги и богатый бюст»; «блондинка, в моем вкусе… Боже мой, какое горькое разочарование: в спальной комнате, при свечах, я обнаружил, что она жгучая брюнетка»; «очень любит кушать яблоки в постели. После полуночи отправил кучера купить у купца Семенова персидских яблок».
Позавчера он встретил в «Яре» белокурую красавицу в длинном декольтированном темно-зеленом платье. Она сидела в самом углу зала и покуривала тонкую дамскую папиросу. И что удивительно, пребывала в полнейшем одиночестве. Своей неприступностью она напоминала Царевну-лягушку, дожидающуюся Ивана Царевича. Самое любопытное, что никто не спешил приставать к ней с предложениями, а богатые золотопромышленники, перед которыми половина Сибири сгибалась в поклоне, только косились на нее, как на сладкий и очень запретный плод. Родись она на пару тысячелетий пораньше, то вполне могла бы преподать урок величия даже царственной Клеопатре.
Александров выпил один бокал шампанского, потом другой. И вдруг обнаружил, что испытывает небывалое желание заглянуть дамочке в глубокий вырез на платье.
Походкой уверенного в себе кавалера он подошел к скучающей женщине и произнес:
– Позвольте представиться… Банкир, меценат, миллионщик и просто очень хороший человек Петр Николаевич Александров.
Женщина вытащила изо рта белоснежный мундштук, почти по-мужски стряхнула пепел в глубокую раковину, выполнявшую роль пепельницы, и произнесла, плохо скрывая раздражение:
– Шли бы вы… хороший человек. У меня сегодня нет желания с кем-то разговаривать. Я приехала в «Яр» послушать цыган.
И дама презрительно отвела взгляд.
– Дело в том… – начал было Александров, не теряя надежды заполучить расположение красавицы.
– Уважаемый! – свирепо произнес поднявшийся из-за соседнего стола мужчина. – Как вам не стыдно! Неужели вы не видите, что дама хочет отдохнуть.
Мужчина оказался огромного роста. Такие экземпляры гнут на арене цирка подковы и ради забавы публики таскают на собственной спине лошадей.
– Виноват-с, – попятился миллионщик к своему столу.
Неожиданно он зацепил рукой графин на соседнем столике, и водка, медленно растекаясь по полу, залила ковровую дорожку и ботинки недружелюбного господина. Глаза сидящих мгновенно обратились на него, умолкла даже скрипка старого цыгана, и Александров, преследуемый удивленными взглядами, удалился.
Но самое удивительное, что женщину из «Яра» он встретил на следующий день на Тверской. В этот раз на ней было белое длинное платье. Женщина улыбнулась ему, как старинному приятелю, и очень весело спросила:
– Боже, какими судьбами вы здесь?
Александров беспомощно завертел головой, как будто надеялся разглядеть поблизости двухметрового атлета, но ничего не увидел, кроме сияющего личика, терпеливо дожидающегося от него ответа.
Найти подходящие слова было труднее всего. Ну как объяснить этому прелестному созданию, что он вчера был невероятно расстроен ее отказом и, чтобы хоть как-то утешиться, решил переночевать у своей старой знакомой – пресной хористки из церкви Святого Николая. Истосковавшаяся по мужским ласкам баба не желала расставаться с ним до самого полудня, и поэтому в данную минуту он чувствовал себя невероятно усталым.
– Так… прогуливаюсь. День сегодня чудесный.
– Какое совпадение, – весело произнесла барышня и, взяв его уверенно под руку, бойко продолжала: – Я тоже прогуливаюсь. А не пройтись ли нам вместе?
– Отчего же! Я буду только рад этому обстоятельству, – искренне произнес Александров, на мгновение позабыв об усталости.
– Вы на меня не обиделись в прошлый раз? Вчера вечером я просто была сама не своя. У меня было такое скверное настроение, вы даже представить себе не можете.
– Ну что вы, разве на вас можно обижаться, – как можно искреннее отозвался Петр Николаевич. – Вы само очарование.
– Спасибо, надеюсь, что я не разочарую вас, – мягко улыбнулась красавица, показав жемчужные зубки.
Весьма обнадеживающее продолжение знакомства.
– А вы шутница, – высказал смелое предположение Александров, покосившись на ее декольте. Удивительно, но кожа у нее была такой же белоснежной, как зубы.
Дама уверенно взяла его под руку, как если бы он был ее старый приятель, и неторопливо повела по мостовой. Александров боролся с искушением заглянуть за низкое декольте. Но глаза, как будто заколдованные, продолжали изучать каждый вершок ее тела.
– Куда мне до вас, – отмахнулась жеманница. – Вы ведь мне представились, а я так и не успела сказать вам свое имя.
– Извольте.
– Евдокия Мироновна Румянцева! – почти пропела его новая знакомая. – Из дворянок.
– Очень приятно, – слегка приподнял шляпу Петр Николаевич.
Он уже не чувствовал более усталости и готов был продолжить ночные забавы на новом витке фантазий.
– А может, мы закрепим наше знакомство и отправимся ко мне поужинать, Евдокия Мироновна? – очень честно посмотрел Александров на свою новую знакомую.
Барышня неожиданно остановилась, а потом печально произнесла, наморщив слегка курносый носик.
– Знаете, сегодня никак нельзя. Дело в том, что сейчас я спешу к тете. Она больна, и мне придется провести в ее обществе целый день. Давайте мы с вами вот что придумаем. – Евдокия Мироновна даже притронулась кончиками пальцев к его руке. И Александров почувствовал, как по его телу пробежал легкий ток. – Встретимся с вами в «Яре», в это же самое время. Я буду вас ждать, – проговорила барышня. – Очень надеюсь, что вы не обманете моих ожиданий.
– Евдокия Мироновна, как бы мне не умереть от счастья, – воскликнул Александров.
– Ну уж вы постарайтесь, – кокетливо проговорила барышня, прикрыв глаза. – Сейчас мне надо идти. – Она освободила свою руку и произнесла с чувством: – Очень надеюсь, что вы на меня не сердитесь. – Она помахала пальчиками и, явно спеша, скрылась за ближайшим поворотом, оставив Александрова в полнейшем недоумении.
Предстоящего вечера Петр Николаевич ждал с нетерпением. Он стал нервничать уже часа за три до встречи. Специально для предстоящего свидания он купил отличный английский костюм светло-серого цвета. Александров всегда считал, что в туалете джентльмена немаловажную деталь составляют носки. Кто знает, а не придется ли ему раздеваться сегодняшним вечером в присутствии дамы? И поэтому носки должны быть такими же свежими, как ветчина в Елисеевском магазине, и непременно ослепительно белого цвета, как простыня в канун первой брачной ночи. Еще очень важен запах, исходящий от мужчины. Петр Николаевич предпочитал терпкий, слегка горьковатый одеколон. Он считал, что подобный запах добавляет мужественности, а женщину подталкивает на откровенные поступки. Александров достал флакон одеколона «Максим», щедро попрыскал им лицо и шею, подумав немного, решил окропить торс: а вдруг мадемуазель надумает отыскать покой на его груди? Воткнул в накладной кармашек пиджака голубенький платочек и понял, что готов к встрече с Евдокией Мироновной.
До загородного ресторана «Яр» Петр Николаевич добрался быстро, щедро заплатив молодому разухабистому кучеру дополнительную полтину. Банкир очень беспокоился, что Евдокия Мироновна не явится, – всегда очень тяжело обманываться в ожиданиях, но когда он перешагнул порог «Яра», то понял, что опасения его были напрасными – Евдокия Мироновна пришла даже раньше его. В этот раз на барышне было темное приталенное платье, которое выгодно подчеркивало ее античную фигуру. Если бы Венеру Милосскую одеть в такое же платье, то наверняка она выглядела бы попроще. Единственное, что напоминало о предыдущем вечере, так это предлинная папироска, которую она небрежно держала между тонкими холеными пальцами.
Заметив Александрова, она махнула ему ручкой со своего столика, и губы ее при этом тронула легкая, словно полет мотылька, улыбка.
– Вы заставляете себя ждать, – обидчиво произнесла Евдокия Мироновна, протянув грациозно для поцелуя руку.
– Помилуйте, я пришел на четыре минуты раньше, – слегка задержал ладонь в поцелуе Александров. Удивительное дело – пальцы барышни пахли ладаном.
– Знаете, я нахожусь здесь уже давно, и поэтому мне бы хотелось уехать.
– Когда? – не понял Петр Николаевич, присаживаясь рядом.
– Сейчас! – Сильным движением Евдокия Мироновна воткнула папиросу в пепельницу.
– Дорогая моя, но как же черная икра, шампанское?! – почти возмутился Петр Николаевич.
– Ах, какие пустяки, – поднялась со своего места Евдокия Мироновна. – Шампанское можно взять с собой.
– Сдаюсь, – поднял руки Александров. – Слово дамы для меня закон. Эй, человек! – поманил он пальцем официанта.
– Чего изволите? – подскочил молодец с прилизанными волосами и пробором по самой середине.
– Вот тебе две сотенные. Нам с собой нужно четыре бутылки шампанского, икорки, севрюжки, и балычок не позабудь. Ну и прочего разного, по твоему усмотрению.
– Будет исполнено-с, – протянул официант, черкнув по блокноту карандашиком, – через пять минут. Куда вам доставить?
Александров вспомнил, что велел кучеру возвращаться не ранее чем через пару часов.
– Хм… вот что, любезнейший…
– Знаете что, – вступила в разговор девушка, – у самого входа стоит экипаж, запряженный вороным конем. Вы корзину, пожалуйста, туда поставьте. Я в этом экипаже прибыла сюда, на нем собираюсь и уезжать.
– Да, голубчик, так и сделайте, а вот это тебе на угощение, – поспешно согласился Петр Николаевич и сунул в ладонь официанту «синенькую». – Позвольте, – предложил он руку своей спутницу, и Евдокия бережно обхватила пальчиками его локоток.
В этот вечер в «Яре» были цыгане. Под жалобную тональность скрипки молодая цыганка Тома пела о таборе и о любви. Когда она вскидывала руки, то на ее запястьях обнаруживалось по три широких браслета. Тонкие изящные пальцы были унизаны благородным металлом с огромными камушками. На левом безымянном пальце красовался перстень с сочно-зеленым изумрудом. Александров подарил его цыганке Томе две недели назад, когда она посетила его холостяцкую квартиру, скрасив своим присутствием его ночное прозябание. Покидая зал, Петр Николаевич как бы невзначай обернулся, и ему показалось, что Тома заговорщицки подмигнула.
– Возьми, любезнейший, – протянул Петр Николаевич серебряный рубль стоявшему в дверях швейцару. – Купишь себе пахитосок.
– Благодарствую, ваше превосходительство, – низко поклонился швейцар, и широкая длинная борода даже коснулась пола.
Сунув в китель пожалованный рубль, он угодливо распахнул перед посетителями дверь:
– Захаживайте, Петр Николаевич, не забывайте нас.
– Непременно, голубчик.
Петр Николаевич подсадил в пролетку барышню, после чего уверенно взобрался сам.
– Куда вас, ваше сиятельство? – поинтересовался извозчик, крепкий старик лет шестидесяти с очень располагающей внешностью.
– На Тверскую, уважаемый, – ответил Петр Николаевич и, как бы нечаянно, коснулся ладонью коленей барышни.
– Как скажете, ваше сиятельство, можно и на Тверскую, – и, махнув легонько плеточкой, заставил вороного жеребца поспешать рысью.
В корзине мелко дзинькали бутылки с шампанским, настраивая Александрова на веселый лад. Он успел отметить, что Евдокия Мироновна не отдернула ножку, когда он слегка коснулся рукой ее бедра.
Очень обнадеживающее начало!
Пролетка лихо летела по затемненной аллее – самое неприятное место на пути к шикарному «Яру». Недели две назад в «Русских ведомостях» сообщалось, что именно здесь недалеко от огромного двухсотлетнего дуба были ограблены и убиты двое сибирских промышленников. Позже Петр Николаевич подъезжал к тому месту, где было совершено смертоубийство, и признавал – не без холодного ужаса, мерзко прятавшегося под самой ложечкой, – что оно едва ли не самое страшное по всей Москве. В широкой кроне дерева свободно мог бы укрыться Соловей-разбойник, а за могучим стволом вполне достаточно места, чтобы спрятаться целой дюжине татей.
Такое неприятное место нужно проезжать, крепко сдавив рукой девичье колено. Александров уже потянулся к упругому бедру Евдокии Мироновны, как извозчик дернул поводья и закричал:
– Тпру, шалавые!
– В чем дело, любезнейший? – стараясь скрыть беспокойство, произнес Петр Николаевич.
– Колесо стучит, ваше сиятельство, – сошел на землю извозчик, – сейчас я погляжу, в чем дело, да дальше тронемся. А то ведь так и ось на дороге можно оставить, – со значением заявил старичок.
– Что же ты не сказал, любезнейший, – скрывая раздражение, произнес банкир. – Мы бы тогда другого подыскали.
– Эх, ваше сиятельство, колесо перекосило, не могли бы подсобить? – всплеснул руками извозчик, озабоченно поглядывая на колеса.
– Чего тебе нужно, голубчик?
– Да плечиком бы поднажать, а я тут колесо вправлю.
– Нет уж, милок, мы другого извозчика подыщем. – Он сунул руку в карман и выудил из него гривенник. – Вот тебе, милейший, за труды.
– Как же вы до города добираться будете, ваше сиятельство? – неожиданно поинтересовался старик. – Место здесь глухое, а извозчики не останавливаются. А у меня поломка всего лишь на пять минут.
Теперь лицо старика не казалось ему располагающим. Обыкновенная разбойная физиономия из шайки Стеньки Разина.
– Это черт знает что! – выругался Александров.
Он неосторожно задел корзину с шампанским, и бутылки зловеще дзинькнули.
– Это вот здесь, барин. Гляньте сюда, – старик показал пальцем на колеса.
Петр Николаевич наклонился, проклиная себя за то, что приходится выступать в не совсем обычной для себя роли эксперта, и недовольно буркнул:
– Ну?
– Чуток правее, – пояснил извозчик.
Петр Николаевич слегка подвинулся. С коротким замахом извозчик стукнул банкира кулаком по затылку. Колени у Александрова подломились, и он упал в наезженную колею.
Извозчик согнулся, заглянул в лицо банкиру, после чего объявил Евдокии:
– Не дышит. Кажись, насмерть зашиб.
– Господи! – перекрестилась барышня. – Как же это ты так, Парамон? Ведь большой грех на свою душу взял.
Извозчик наклонился ниже, разодрал на груди у Петра Николаевича рубаху, так что во все стороны посыпали пуговицы, и, не скрывая вздоха облегчения, произнес:
– Живой… Ишь ты! А я-то думал, что за упокой его души свечу ставить придется. Ну и ладушки.
– Парамон Мироныч! – У самой колеи неловко топтались три босяка, повинно наклонив головы.
– Где вас черти носят? – насупился старик. – Сказано же было, дожидаться около старого тополя.
– Да мы тут, Парамон Мироныч, заплутали малость, – вяло оправдывался верзила с косматыми волосами.
– А я по вашей воле едва душегубцем не стал и Дуняшу на скверное дело подбил, – сурово покосился хозяин Хитрова рынка на босяка. – Вот прикажу на базарной площади выпороть, и будешь лежать с опущенными портами на позор… Пускай на твою задницу базарные девки полюбуются.
– Парамон Мироныч, – перепугался не на шутку верзила, – не выставляй на поругание!
– Ладно, – смилостивился хозяин. – Мешок, надеюсь, приберегли?
– А как же, Парамон Мироныч, все как есть. – И уже с уважением, поглядывая на огромные кулаки старика, протянул: – Тяжелая у вас рука, Парамон Мироныч, как жахнул, так он мурлом в глину. Зарылся, даже не охнув. А ну взялись! – прикрикнул Андрюша на стоявших рядом босяков. – Не корячиться же Парамону Миронычу. Взяли за руки да за ноги. Кажись, отходит, вон ногой задрыгал. Мы там, Парамон Мироныч, соломки заготовили, отнесем его. Ежели помрет, так землицей присыплем.
– Ладно, ступай себе, – смилостивился старик, – а мы с Дуняшей далее поедем.
Старик взобрался на передок и дернул вожжами:
– Пошла, родимая. Вези на Хитровку. Ты уж, Дуняша, не обессудь, что так получилось, но лучше тебя этого никто не сумел бы сделать.
Некоторое время пролетка, освещаемая уличными фонарями, была различима, а потом затерялась в густых сумерках совсем.
– Что делать-то будем? – посмотрел на Андрюшу хитрованец лет тридцати с огромными глазами.
– А что еще с ним делать-то? – очень искренне удивился Андрюша. – Придушим его да закопаем где-нибудь неподалеку. Парамон Мироныч не хотел свои руки паскудством марать, вот поэтому и нам передоверил. Он, как с каторги бежал, дал перед Господом зарок своими руками кровушки не лить и свечу на том Богородице поставил. Вот те крест!.. Ну давай, ребятки, оттащим его подалее от дороги, а то, часом, заприметит кто. Ох и славненько, что хозяин меня помиловал, а то, глядишь, неделю не сесть мне с испоротой задницей.
– Андрюша, а почто это вдруг хозяин банкира пожелал сгубить? – согнулся под тяжестью неподвижного тела лопоухий разбойник.
Петра Николаевича оттащили в глубину аллеи. Андрюша вытащил из кармана обрывок веревки, попробовал его на крепость и отвечал равнодушным голосом:
– Из-за питомца своего беспокоится. Дорожит он им очень. Видать, наш банкир чем-то не угодил Савелию, вот он и решил самолично ему услужить. Душить-то приходилось? – посмотрел Андрюша на пучеглазого.
– Вот еще, – сконфузился тот малость.
– На вот тебе шнур, – Андрюша сунул в руки конец веревки. – Надо же тебе когда-нибудь учиться.
Глава 12
Уже в половине седьмого здание уголовной полиции в Малом Гнездниковском переулке было заполнено народом. Кроме надзирателей и чиновников здесь были околоточные, жандармы, городовые. Явилось даже несколько дворников, у которых на поясе демонстративно висел свисток, свидетельствующий о том, что и они не последняя спица в колесе. С важным видом они шастали между жандармами и, несмотря на внешнюю суровость, больше напоминали плотву, угодившую на нерест к щукам.
Никто не знал, для чего Аристов собрал у себя едва ли не всех городовых Москвы.
– Господа, на днях должен прибыть великий князь, – уверенно строил предположение околоточный лет сорока. – У меня сейчас гостит троюродный племяш, он в камер-юнкерах в Петербурге служит. Так вот, он обмолвился, что его высочество должно быть. Со дня на день. Думаю, мы здесь для того, чтобы охрану ему обеспечить. А то в наше время всякое случается. Не приведи господи! – Он бегло перекрестился.
В такие дни высказывались самые невероятные предположения, и если бы кто-то сейчас заявил о том, что собрались они для того, чтобы господин Аристов сообщил им о начале военной кампании в Крыму, то каждый из присутствующих встретил бы слушок с должным пониманием.
– Господа, здесь совсем иное, – объяснял надзиратель лет тридцати со светлой макушкой на самой середине. – Пришел циркуляр о том, что в Москве появилась группа мошенников, выдающих себя за членов императорского дома. Они сумели втереться в доверие к болгарскому царю и выкрали из его сокровищницы корону. А один из них, поговаривают, был даже любовником шведской королевы!
– Ну это вы загнули, батенька, – возразил околоточный. – Она же старуха. Это каким надо быть бесчувственным, чтобы на старушку позариться.
– Здесь вы не правы, – почти обиделся надзиратель. – Женщина она в теле, а потом…
– Господа! – раздался громкий голос Ксенофонтова. – Григорий Васильевич вас всех просит к себе.
Разговоры умолкли, и собравшиеся, словно прочувствовавшись моментом, направились в кабинет Аристова. Некоторые впервые попали к генералу на прием, а потому порог его кабинета перешагивали с особым трепетом.
– Прошу вас, господа, рассаживайтесь, – великодушно махнул генерал на длинный стол, укрытый зеленым сукном. И после того как все расселись, Аристов заговорил вновь: – Господа, вы, очевидно, уже знаете, что ночью был убит банкир Александров. Мне совершенно точно известно, что на Хитровке имеются притоны, где продается краденое. И представьте себе, господа, именно там обнаружились предметы и драгоценности, которые были похищены в сейфах за последние полгода. И я совершенно не исключаю, что медвежатник, которого мы столь долго разыскиваем, находится именно там. – Григорий Васильевич сделал паузу, прошелся взглядом по напряженным лицам присутствующих и добавил: – Во всяком случае, вам нужно будет всегда помнить об этом. А теперь о самом главном, для чего я вас позвал… Этой ночью мы с вами произведем облаву на Хитров рынок. Разумеется, наших сил будет недостаточно, и поэтому я попросил у градоначальника помощи. Он обещал выделить нам тысячу человек городовых. – Генерал посмотрел на часы. – Через полчаса они будут здесь. А поэтому, господа, никто из вас до двенадцати часов не должен выходить из этого здания. Конечно, вам я доверяю полностью, но мне бы хотелось исключить любую случайность. А теперь давайте, господа, обсудим детали. Руководить предстоящей операцией я назначаю… – Аристов сделал небольшую паузу, заставив обратить на себя взгляды всех присутствующих.
Надзиратели смотрели с нескрываемым ожиданием. Кто действительно не проявлял к происходящему интереса, так это околоточные. Как правило, это были или безусые юнцы, которым невозможно было доверить солидного дела, или степенные дядьки, обремененные горластыми домочадцами. Очередное ночное бдение каждый из них воспринимал как пилюлю в собственной судьбе и желал только одного – не попадаться на глаза начальству.
– …назначаю господина Ксенофонтова.
Влас Всеволодович поднялся и слегка наклонил голову. Его пухлые щеки чуть порозовели. В этот раз ему предстоит руководить, а значит, не придется носиться по улицам со свистком в кармане. Приятно, черт возьми!
– Слушаюсь, ваше сиятельство.
– Вы все хорошо знаете господина Ксенофонтова, и поэтому представлять его нет особой нужды. Так вот, наша главная задача – окружить Хитров рынок и не выпускать оттуда никого до окончания операции. Особое внимание нужно будет обратить на кулаковские дома. По нашим агентурным данным и по прошлым облавам можно судить, что именно там находятся организаторы преступлений. Особое внимание нужно обратить на хозяев ночлежных домов: частенько обитатели ночлежек за постой расплачиваются крадеными вещами. Допросить нужно будет всех. Безо всякого исключения. Среди обитателей ночлежек могут находиться преступные элементы. Следите за тем, чтобы все двери комнат были распахнуты. Если кто будет сопротивляться, хватайте и доставляйте в полицейский участок.
Молодые околоточные смотрели на генерала Аристова с трудно скрываемым обожанием. Для них в эту минуту он представлялся фельдмаршалом, наставляющим своих бойцов на решающее сражение. Каждый из них был наслышан о некоторых грешках начальника, но при всем этом дело свое он знал преотлично. Григорий Васильевич не брезговал лично появляться в ночлежных углах и частенько сам проводил допросы наиболее подозрительных субъектов.
– Советую всем быть крайне осмотрительными, – слегка повысил голос генерал. – Среди них могут быть самые непредсказуемые натуры. Они могут палить из револьверов, могут броситься на вас с ножом, и поэтому я допускаю применение оружия, – со значением посмотрел он на Ксенофонтова, как будто разглядел в нем страстного стрелка. – Всех, кто внушает хоть какое-то малейшее опасение, следует отводить в полицейский участок. А тех, у кого не имеется документов, нужно будет поместить в приемник-распределитель, позднее ими следует заняться более тщательно. У меня имеется предчувствие, господа: сегодня нас ожидает очень неплохой улов. – Аристов посмотрел на часы, а потом добавил: – Еще вот что, вам составят компанию несколько репортеров, которые будут подробнейшим образом освещать события. Так что, господа, предоставьте им пищу для публикаций.
– Сделаем все, что сможем, ваше сиятельство! – отозвался со своего места Ксенофонтов на правах старшего.
– А теперь, господа, – Аристов сделал паузу, – позвольте откланяться, мне нужно ехать на встречу с градоначальником.
Он еще раз выразительно посмотрел на часы, всем своим видом давая понять, что даже в любой час дня или ночи у него могут быть важные государственные дела, и бодрым шагом направился к выходу.
У самого здания его поджидала отличная пара с пристяжной. В его распоряжении имелся автомобиль «Мерседес-Бенц». Но беда в том, что авто ломалось в самое неподходящее время. Не далее как на прошлой неделе в поздний вечер Аристов навестил одну красивую мещанку, проживавшую за Крестовой заставой. Возможно, он остался бы у нее до самого утра, а уже от нее направился бы прямо на службу. Но на Большой Дмитровке намечалась нешуточная карточная игра, которая заставила генерала по ускоренной программе сделать все то, на что ранее он отводил почти целую ночь. «Мерседес» не проехал и полутора километров, как правое колесо заскочило в какую-то яму, до самого верха наполненную жидкой грязью. И генералу ничего более не оставалось, как задрать штанины до самых колен и ожидать, пока шофер вывезет авто из ямы. Но даже после этого автомобиль отказывался ехать. Он урчал, как дикий потревоженный зверь, чихал, словно простуженный больной, и даже фыркал, всем своим видом давая понять, что его место в сокольнической больнице, но уж никак не на затемненных улицах Москвы, и, вконец сдавшись, Аристов оставил шофера сторожить машину, а сам отправился пешком.
Иное дело лошадки, задерут хвост трубой и за считаные минуты доставят тебя в любой конец Москвы.
– Не пьян ли ты, Яшка? – на всякий случай поинтересовался Григорий Васильевич.
– Да как же можно, ваше сиятельство! – искренне завозмущался парень. – Вот вчера было дело… Но на то и причина была. У моей крали день ангела случился. Ну, сами понимаете, ваше сиятельство, там, где одна рюмка, там и другая, а тут уже и третья подходит. Но сегодня – ни-ни. Это точно! Я ведь понимаю, служба у нас на первом месте.
– Ишь ты какой сознательный, – Аристов плюхнулся на мягкое сиденье.
– Куда мы в этот раз, ваше сиятельство? К мадемуазель Натали, в номера или…
– Послушай, голубчик, а не слишком ли ты много себе позволяешь? – повысил голос генерал.
Кучер, оставаясь при генерале, невольно был поверенным многих его личных секретов. Яшка Гурьев знал наперечет всех женщин, к которым генерал заезживал «на часок». Генералу достаточно было назвать район, и кучер лихо подвозил его к нужному дому, мощным оперным басом заставляя разбегаться во все стороны медлительных прохожих. Даже извозчики спешили свернуть в близлежащие переулки, когда издалека видели его огромную, почти демоническую фигуру, расхристанную до самого пупа. Кучер Яшка был воплощением русской красоты: косая сажень в плечах, роста тоже немалого – под стать былинным богатырям, а когда тряс кудрями, так девки охали от восхищения. Яшка благоволил и хорошеньким горничным, и молодым вдовам. Не однажды тайные пассии господина Аристова делали ему многозначительные знаки, и он немедленно пользовался их приглашением.
Немало приятных минут ему доставила и мадемуазель Натали, выписанная князем Трубецким из Саратовской губернии в качестве гувернантки для малолетних детей.
– Ваше сиятельство, да разве я бы посмел! – очень искренне оскорбился Яшка, вспомнив при этом номера «Эрмитажа», где они весело, в смежных номерах, проводили времечко с молодыми кокотками. – Так куда же мы сейчас поспешаем?
– Знаешь что, любезнейший, давай тронемся к дому князя Гагарина. У меня там имеется кое-какое неспешное дельце.
– Будет сделано, ваше сиятельство! – с серьезностью в голосе ответствовал Яшка.
Все дела Григория Васильевича Яшка знал наперечет. Первое – это вдоволь поиграть в карты, и второе – при случае соблазнить хозяйку дома. В особняк князя Гагарина Григорий Аристов заявлялся для того и для другого. И Яшка втихомолку завидовал успеху Григория Васильевича у полногрудой хозяйки дома.
Через полчаса пара с пристяжной лихо подкатила к парадному крыльцу особняка Гагариных. Лошади хрипели от быстрого бега и возбужденно стучали коваными копытами по темно-зеленому брусчатнику.
В дверях появился лакей с длинной курчавой бородой. Его можно было бы принять за генерала – тот же суровый взгляд, те же величественные движения, даже голос – басовитый и величественный, словно клокотание разбуженного вулкана. Но, заметив сошедшего на брусчатку Аристова, он рассыпался в любезностях.
– Ваше сиятельство, как мы рады несказанно! Княгиня все о вас спрашивала, а я, свет-батюшка, не знаю, что и отвечать. Обещались второго дня быть, а вас все нет.
– Дела, знаешь ли, голубчик, я ведь на государевой службе. А начальство за ротозейство строго спрашивает. – Григорий Васильевич бодро поднялся на высокое крыльцо.
Швейцар широко распахнул перед ним дверь, и генерал важно вошел в залитую светом гостиную.
Анну Викторовну Аристов увидел перед огромным зеркалом. Она была в белом длинном бальном платье.
Княгиня обернулась.
– Боже мой, как я рада вас видеть, – протянула она руку для поцелуя. – Признайтесь откровенно, что вы явились сюда не из-за меня, а ради карт.
Григорий Васильевич галантно наклонил голову, пощекотав запястье княгини ухоженной бородкой, и притронулся губами к ее пальцам.
– Анна Викторовна, вы меня обижаете. Как вы могли подумать такое!
– Да полно вам, – отмахнулась княгиня. – Раздариваете комплименты, а сами в это время думаете о покере. Знаю я вас, мужчин, – бережно взяла она его под руку. – Вот лучше скажите, почему так долго не приходили к нам? Не бываете даже в приемные дни! – Княгиня озорно посмотрела на слегка посуровевшее чело государственного чиновника. – Почему вас не было в прошлую пятницу?
На лице Аристова отобразилась работа мысли. Следовало что-то срочно придумать. Подчас княгиня поражала его своей прозорливостью. Из нее получился бы очень неплохой агент, тем более что в ее салоне любила бывать едва ли не вся высшая знать Белокаменной. Но кто знает этих аристократов, предложишь ей подобное и можешь потерять в перспективе первоклассную любовницу. Она ведь и обидеться может.
Дело в том, что в прошлую пятницу Аристов действительно был занят. До самого вечера он просидел в департаменте, а ближе к девяти часам съехал на конспиративную квартиру, где встретился с секретным агентом – молодым тенором цыганского хора Алякринского. Тенор проживал в дешевой гостинице на окраине, где любили останавливаться молодые офицеры и холостяки, прибывавшие в Москву для увеселений. Благо что половина номеров была заполнена третьесортными артисточками, падкими на дармовое шампанское, да мещаночками, мечтавшими встретить в гостиничных коридорах какого-нибудь сибирского промышленника.
Секретный агент проживал в этой гостинице уже третий год. В его обязанность входило наблюдать за всеми подозрительными личностями, что порой объявлялись в гостинице. Два раза в неделю он должен был докладывать обо всем, что увидел и услышал. Молодой тенор был изрядным мерзавцем и за свои услуги требовал хорошие гонорары. Правда, с его помощью удалось обнаружить десятка полтора убийц, объявленных в розыск.
– Помилуйте, Анна Викторовна, – делано взмолился Аристов. – Не казните так строго! У меня же служба. И в тот день я действительно был очень занят.
– Ох, полноте, Григорий Васильевич, знаю я вас, – строго погрозила пальчиком княгиня. – Все ссылаетесь на занятость, а сами, наверное, заводите романы с девушками. Рассказываете им о своей работе!
– Анна Викторовна, разве современным барышням интересно слушать о полицейских делах? Они сейчас все больше грезят политикой. А у нас, знаете ли, грязь!
Григорий Васильевич посмотрел на камердинера, который каменной статуей застыл у широкой мраморной лестницы. Он был доверенным княгини. Анна Викторовна выписала дядьку из родового имения, как человека преданного и абсолютно надежного. Под взором его внимательных глаз прошла большая часть жизни княгини. Наверняка он был поведан и в последнюю сердечную привязанность своей подросшей любимицы.
Камердинер не отвел взгляда, когда Аристов принялся разглядывать его почти в упор. Он лишь слегка наклонил голову, приветствуя гостя, и у начальника московского уголовного розыска не оставалось более никаких сомнений в том, какое милое приключеньице произошло между ним и хозяюшкой за толстыми непроницаемыми портьерами.
Конец ознакомительного фрагмента.