Глава 3
Когда дежурный на платформе дал свисток к отправлению поезда от станции Лидса, я достала из сумочки книгу. Но тут же дверь вагона распахнулась. Клуб дыма с платформы смешался с запахом фиалок. Смутно знакомая мне дама лет сорока с изящной фигурой, пробормотав с облегчением, что она успела сесть в поезд, сложила зонтик от солнца кремового цвета и расстегнула верхнюю кнопку зеленого атласного жакета.
– Ох, как же жарко сегодня, – произнесла она, устраивая под ногами свои сумку и пакеты, раскладывая мелкие вещицы на противоположном сидении.
Тяжело вздохнув, она опустилась на свое место, достала из сумочки венецианский веер, отделанный слоновой костью и шелком, и принялась им обмахиваться.
Паровоз дал гудок к отправлению.
Конечно! Этот изысканный тонкий профиль, гладко зачесанные назад волосы, изящные туфельки. Женщина-бельгийка играла в том любительском спектакле, на котором мне довелось побывать вечером. Режиссер спектакля, яркая дама, с которой я познакомилась на одной вечеринке, упросила меня сфотографировать труппу. Это оказалось приятной задачей. Моя фотокамера просто в них влюбилась.
Эта бельгийка и ее муж играли английского олдермена[7] и его жену. Она несколько переигрывала, чтобы больше походить на решительную матрону. Мэриэл, режиссер, с которой я познакомилась, сказала, что они много репетировали, и порой их дикция была воистину превосходна.
Женщина почувствовала мой взгляд, когда я пыталась вспомнить ее имя, и тоже меня узнала.
– Ах, вы ведь фотографировали нас, миссис…
– Шеклтон. А вы играли в пьесе роль жены олдермена, но в реальной жизни вы…
– Ах, в жизни, в реальной жизни… Чересчур много всего. Но да, я мадам Гиртс. Оливия Гиртс. Пожалуйста, угощайтесь, это «Пармские фиалки»[8].
Вообще-то я предпочитаю грушевые леденцы, но лучше появиться в Харрогейте со свежим дыханием.
– Благодарю вас.
Будет ли выглядеть бестактно, если я прекращу разговор с ней и продолжу свое чтение? Она улыбнулась и сама ответила на непроизнесенный мною вопрос:
– Я вижу, вы как раз читаете сценарий нашей пьесы. «Анна из “Пяти городов”»[9].
– Да, но только одну главу. Мне было интересно, каким образом Мэриэл переложила эту пьесу для вашего спектакля. Думаю, это непростая задача.
Мадам Гиртс снова заработала своим веером.
– Не стану вас отвлекать. Пожалуйста, продолжайте чтение. Я буду смотреть в окно.
Когда мы приближались к Харрогейту, я захлопнула книгу.
– Как ужасно! Здесь же совершенно другая развязка. Ведь один из персонажей повесился.
– Эту сцену просто выбросили. И мы теперь не видим, как его сын перерезает веревку, на которой тот висит. – Мадам Гиртс вздохнула. – Несчастный человек. Но эта героиня пьесы – просто скучная и неинтересная девчонка. Я бы хотела встряхнуть ее: скажи же, заговори! Постой за себя!
Ее слова меня рассмешили. Я совершенно точно знала, что она имела в виду.
«Анна из “Пяти городов”» – это история современной Золушки, но только без доброй волшебницы. Анна – дочь скупца. В свой двадцать первый день рождения она получает наследство, но распоряжается им ее скупой отец. Сама же она не осмеливается потратить и цента. Анна собирается выйти замуж за посещающего ее город бизнесмена. Слишком поздно она понимает, что ее сердце отдано молодому неудачнику Вилли Прайсу, сыну ее разорившегося арендатора. В отчаянии старый мистер Прайс кончает жизнь самоубийством. В моем кратком пересказе эта пьеса звучит мелодраматично, но в ней пульсирует настоящая жизнь. Настоящим богатством Анны является ее внутренний мир. Ее чувства прекрасны и возвышенны, полны искреннего отвращения к лицемерию. Но она не может облечь свои мысли в слова, даже в душе. Да, далеко не самый легкий материал для постановки на сцене.
Мадам Гиртс убрала свой веер в сумочку и застегнула ворот жакета. Поезд, скрипнув тормозами, остановился у платформы. Она придвинулась ближе и взяла мои руки в свои ладони. Сначала я подумала, что так она выражает сочувствие в связи с душераздирающим концом этой пьесы, но она пристально взглянула мне в глаза и попросила:
– Пожалуйста, не говорите ни одной живой душе, что я была в этом поезде. – И хотя мы находились одни в купе, она понизила голос до едва слышного шепота: – Как замужняя женщина, вы же знаете, что лучше всего держать в тайне маленькие женские проблемы со здоровьем. Видите ли, мой муж, мсье Гиртс… Если он узнает, что я ездила на поезде в Лидс, то обязательно все превратно поймет. Он так ревнив… Всегда вопросы, где ты была, с кем встречалась, что делала. Ах! Вы не можете себе представить…
Я улыбнулась:
– Я и не думала упоминать, что встретила вас. Поверьте, я не пророню ни слова.
Мадам Гиртс доверительно склонилась ко мне.
– Ах, вы благородная женщина. Вам…
К счастью, именно в этот момент станционный служитель открыл дверь в наше купе, тем самым спасая меня от новых медицинских секретов.
– Мы увидимся сегодня? – спросила мадам Гиртс, когда мы расставались у выхода из вокзала. – Вы придете на наше заключительное представление?
– Ни за что на свете не пропустила бы его.
Я оставила свою сумку с вещами для ночевки в Харрогейте в камере хранения вокзала. Появиться на пороге дома несчастной миссис де Врие с новостями о пропаже кольца ее матери было для меня достаточно тяжело. К тому же я не хотела создавать у нее впечатление, будто появилась в городе только для того, чтобы побывать у нее.
Пробившись через толпу приехавших и уезжающих пассажиров у входа на вокзал, я зашла в привокзальный книжный магазин. В разделе справочников и путеводителей нашла план города Харрогейт. По счастливому совпадению, миссис де Врие жила на той же улице, что и моя знакомая, театральный режиссер, которая обещала приютить меня на ночь.
Ориентируясь по карте, я прикинула, что Сент-Клемент-роуд находилась примерно в миле от вокзала. Увы, в действительности оказалось иначе. На безоблачном небе сияло солнце, все вокруг плавилось в послеполуденной жаре, и, проходя через Западный парк, я почувствовала, что начинаю слабеть. Платье из крепдешина не лучшее одеяние в послеобеденную жару. К тому же я изменила своей обычной расхожей обуви с коричневыми ремешками в пользу туфель на довольно высоких каблуках, в которых намеревалась также посетить театр. Теперь мне приходилось едва ли не ковылять на них. «Ты приехала сюда не для того, чтобы прохлаждаться в тени парка», – сказала я себе. Однако окружающая обстановка искушала и заставляла вспомнить былое. Необозримые зеленые поляны, аромат травы и крошечные маргаритки пробуждали далекие детские воспоминания. Мы с матерью как-то побывали в Харрогейте, еще до того, как у нее появились близнецы, мои братья. Отец участвовал в полицейской конференции, а мама и я просто бродили по городу и его паркам ради удовольствия. Порой отцу удавалось вырваться на часок, чтобы погулять с нами. Я помнила, как мы все втроем сидели на траве, а потом я снова и снова скатывалась с вершины огромного холма, восторгаясь тому, как земля и небо меняются местами, а трава колет мне руки и ноги. Теперь же я не видела никакого огромного холма, только пологий откос.
К тому времени, когда я вышла на Сент-Клемент-роуд, мои ноги, как казалось, стали вдвое больше своего нормального размера. Но я решила не обращать на боль внимания и придала лицу сосредоточенное выражение, готовясь через несколько минут постучать в дверь дома номер 92. Даже с визитной карточкой мистера Муни, которую я хотела показать миссис де Врие, разговор с ней мог оказаться неловким. Идеальным вариантом было бы, если бы она оказалась дома одна, пригласила бы меня войти, а я, дав отдых натруженным ногам, осторожно объяснила бы всю ситуацию с заложенным кольцом.
Но тут моя удача начала от меня отворачиваться. Лишь пройдя всю улицу из конца в конец, я наконец-то поняла, что на ней нет дома под номером 92.
Я замедлила шаги и остановилась перед стеной, которой был обнесен сад Мэриэл Джеймисон. Ее дом представлял собой четырехэтажное здание красного кирпича, имевшее общую стену с соседним домом, построенным, видимо, около середины прошлого века. Часть домов на улице были хорошо ухоженными, с заботливо покрашенными дверями и оконными рамами, элегантно повешенными шторами за окнами, геранью и петуньями в длинных коробах под окнами, с тщательно возделанными маленькими садиками перед входом.
На давно не крашенном доме Мэриэл старая краска потрескалась и отстала. Одна из ступеней, ведущих ко входной двери, была сломана. Сад зарос крапивой и чертополохом, а два еще выживших куста роз с трудом боролись за жизненное пространство.
Продолжая надеяться на то, что Мэриэл еще может быть дома, где я смогу дать отдых своим натруженным ногам, я одолела семь ступеней, ведущих к входной двери. На ней было два колокольчика и две таблички с именами: капитан Уолфендейл и мисс Фелл. И никакой миссис Джеймисон. Сквозь стекло эркера виднелись рыцарские доспехи.
Спустившись на пару ступенек, я смогла заглянуть в окно так, чтобы меня не заметили изнутри. Двое мужчин сидели за низким столиком перед камином, склоняясь головами к тому, что могло быть шахматной доской. Один из них, возможно, и был капитаном Уолфендейлом, чье имя красовалось на дверной табличке. Пожалуй, лучше не тревожить его и его партнера по игре. Мэриэл явно давно не живет в Харрогейте. Возможно, у нее вообще нет на двери таблички с именем.
Внезапно входная дверь распахнулась. Оказалось, ее толкает своей маленькой головкой собака породы пекинес. Когда дверь открылась пошире, я увидела, что поводок, пристегнутый к ее ошейнику, держит в руке пожилая женщина с округлым добродушным лицом. При виде меня она схватилась левой рукой за сердце.
– О Боже! Вы меня напугали.
– Извините, так получилось. Я ищу мисс Джеймисон.
– У мисс Джеймисон комната ниже, на первом этаже. – Ее голос был хорошо поставлен, даже несколько театрален. – Но ее нет дома. Она недавно ушла, я видела.
Вот и конец мечтам об отдыхе для моих усталых ног.
– Что ж, ладно, не имеет значения.
Пекинес обнюхал мои туфли, словно зная, что они мне тесны.
– Встречусь с ней попозже. Я приехала, чтобы посмотреть спектакль.
– О, тогда мы, возможно, снова встретимся. Я ведь тоже буду на спектакле. У вас ведь здесь какое-то дело, мисс…
– Миссис Шеклтон. Я должна сделать несколько фотографий.
– Ну да, вы ведь уже фотографировали. Я многое о вас слышала.
Теперь ее голос стал намного ласковее. Мы вместе спустились по ступеням и остановились на тротуаре.
– Мне, наверное, лучше вернуться в город и там встретиться с мисс Джеймисон.
Я наклонилась и погладила пекинеса по маленькой шелковистой головке, надеясь войти в доверие к его хозяйке перед следующим вопросом.
– Мисс Фелл, пока мы не расстались…
Пекинес натянул поводок, пытаясь увести свою хозяйку.
– Здесь где-то неподалеку живет подруга моей матери, вот только я не знаю ее адреса. Ее зовут миссис де Врие.
Мисс Фелл воззрилась на меня, не в силах скрыть свое удивление. Или же это было потрясение? Имя миссис де Врие было ей известно, я не сомневалась. Пекинес снова натянул поводок, связывающий его с хозяйкой. Мисс Фелл позволила ему утянуть себя через улицу с такой скоростью, что она успела только, обернувшись, бросить на ходу:
– Извините! Я никогда о ней не слышала.
Это была явная ложь. Но почему? В этот момент странная мысль пришла мне в голову. Сейчас я стояла у дома № 29 по Сент-Клемент-роуд. Миссис де Врие жила в несуществующем доме № 92. Цифры просто переставлены местами.
Притянув к ногам юбку, чтобы не зацепить гигантский чертополох в саду, я решила все же взглянуть на ту квартиру, в которой мне предстояло провести грядущую ночь. Сделав несколько шагов по узкой тропинке, я спустилась по трем ступенькам, которые вели к двери в цокольный этаж. Здесь висела табличка с именем «Рут – часовой мастер».
Рут был поразительно красивый молодой человек, один из актеров в «Анне из “Пяти Городов”». Выведя его на сцену из затхлого мрака его комнаты в цокольном этаже, Мэриэл сделала доброе дело для женского населения Харрогейта. Я миновала его дверь. В тыльной части здания у Мэриэл имелся свой собственный вход, не отмеченный никакой табличкой. Припав к ее окну, я увидела слабо освещенную полуподвальную комнату с узкой кроватью и шезлонгом. Мисс Фелл была права: Мэриэл уже ушла из дома.
Возвращаясь назад, я заметила Дэна Рута. Он сидел спиной ко мне, глядя на камин, и показался мне мальчишкой, ждущим Санта-Клауса, который должен появиться через дымоход. Его широкоплечая фигура была облачена в белую рубашку, черные брюки и жилет.
По роли в пьесе он показался мне чрезвычайно любезным и фотогеничным человеком. Его симпатичная внешность оказалась бы вполне к месту на лондонской сцене или на экранах кинотеатров, хотя тамошние положительные герои всегда были брюнетами. Этот же Адонис был блондином с кожей медового цвета и улыбкой, от которой женские сердца наверняка начинали биться чаще.
Внезапно Рут повернулся, будто почувствовав мой взгляд. До чего же неудобно оказаться застигнутой, когда глазеешь на человека в окно! Как ни в чем не бывало он подошел к двери и открыл ее, все также в фартуке часовщика.
Соображай быстрее, сказала я себе.
– Извините, что засмотрелась на ваше окно. Я думала, что смогу увидеть здесь Мэриэл. Мы с ней договорились встретиться в Садовой долине, но я подумала, что, может, смогу застать ее здесь, пока она не ушла.
По крайней мере, он вспомнил меня:
– Миссис Шеклтон, почему бы вам не сделать здесь еще фотографию? – Рут достал из жилетного кармана часы. – Она ушла около получаса назад. Сказала что-то вроде того, что сначала ей нужно зайти в театр.
Золотая монета, прикрепленная к цепочке его часов, привлекла мое внимание, но его движение было таким быстрым, что я не успела разглядеть, что это за монета. Я едва удержалась, чтобы не спросить: а не южноафриканский ли рэнд у вас на цепочке и не вы ли ограбили ломбард ювелира на этой неделе?
Рут очаровательно улыбнулся:
– Прошу простить меня. Я бы с удовольствием пригласил вас к себе или вызвался проводить вас, но у меня много работы, которую нужно закончить.
– О, все в порядке.
– В таком случае, до свидания, – довольно резко попрощался он со мной.
– До свидания.
Теперь я почувствовала себя полной идиоткой. Да женщины, по всей видимости, протоптали уже тропинку к его двери. Думаю, вы могли бы уделить мне чуточку больше времени, разлюбезный мистер Рут.
Удрученная своей незадачливостью, я побрела обратно в город, и, сделав несколько поворотов, нашла на Кембридж-стрит обувной магазин компании Криспин. Посмотрев выставленную там обувь, я с большой неохотой купила пару туфель на низком каблуке, которые вполне бы устроили какую-нибудь пожилую даму. Продавщица, молодая женщина примерно моих лет, выглядела усталой и, похоже, была довольна, что ей удалось уговорить меня сделать эту покупку. Когда я спросила ее, как пройти на главпочтамт, она проводила меня до двери.
– Это практически рядом, миссис. Вам только нужно повернуть за угол.
Она отдала мне завернутые в бумагу мои собственные туфли, и я отправилась на главпочтамт, выглядя гораздо менее элегантно.
В справочнике жителей города мне не удалось найти никакой де Врие ни на Сент-Клемент-роуд, ни на прилегающих к ней улицах. Не было этой фамилии и в телефонном справочнике. Это меня совершенно не удивило. Далеко не каждый житель спешит обзавестись такой роскошью, как телефон, особенно если их экономическая ситуация заставляет их брать в долг деньги под залог семейных драгоценностей.
Взяв бланк телеграммы, я составила текст сообщения для Сайкса:
«На Сент-Клемент-роуд неудача тчк Уточните правильный адрес»
Отдавая телеграмму для передачи, я заплатила за свои девять слов и указала для ответа адрес Мэриэл.
Я натолкнулась на Мэриэл около Садовой долины. Она приветствовала меня, широко раскинув руки и сжав в своих объятиях. Ее крупное овальное лицо и выразительные глаза светились восхищением. Я стригу свои волосы достаточно коротко. В противоположность моим, ее длинные, свободно распущенные волосы были скреплены заколками лишь у висков и схвачены на макушке гребнем. Ниспадающая широкая юбка, обвивающая ноги, просторная блузка с длинными рукавами и жилет, расшитый фиолетовым шелком, придавали ей экзотический цыганский вид.
Отбросив всякие мысли о работе, я прошлась с ней по аллее, которая вела мимо возвышения для оркестра, игравшего какую-то маршевую мелодию. Маленькая девочка катала по траве обруч. В один момент она потеряла над ним контроль, и обруч пересек аллею, по которой мы шли.
– Будем считать этот обруч знаком удачи, – сказала Мэриэл. – А то Сельскохозяйственную выставку на прошлой неделе едва не смыло дождями, а поля для гольфа просто залило – как будто прорвало трубу.
– Такая погода должна была отпугнуть туристов.
– Да они просто продолжают пить воды и принимать ванны. Это ничуть не повредит моим спектаклям. Прекрасная вещь – театральная касса.
Мы дошли до кафе-кондитерской и сели за столик. Мэриэл повернулась лицом к солнцу и сидела так, закрыв глаза, пока официант прибирал столик и раскладывал перед нами меню, а затем обернулась ко мне:
– Это напоминает мне один из тех прекрасных дней, когда моя мать пела в «Ла Скала». Я так и сидела во второй половине дня, когда она отдыхала перед представлением… – Взглянув на меня поверх развернутого меню, Мэриэл заметила: – Вы очень сдержанны в еде. – Это прозвучало едва ли не с осуждением. – Вы могли бы заказать куда больше этого отличного мороженого. На прошлой неделе я попробовала здесь фисташковое, и к тому же у них прекрасный выбор пирожных и эклеров.
Оркестр на эстраде начал играть венский вальс. Ближе к концу танца к нам подошел официант и записал наши заказы.
– До чего же здесь хорошо, Мэриэл, – произнесла я, чувствуя себя расслабленной и довольной жизнью.
– У них здесь замечательные музыканты. Отцы города считают, что музыка снимает тревогу и поднимает настроение. И я действительно ощущаю себя бодрой. Взгляните на это!
Мэриэл положила передо мной газету. Совсем как тогда, дома, с миссис Сагден, обожавшей статьи о всяких выходках и преступлениях. Но тут все же был Харрогейт. В номере «Геральд» за среду в одной колонке был приведен список туристов, приехавших за неделю для лечения на водах – их фамилии были сгруппированы в порядке отелей, в которых те остановились. Мэриэл указала на одну из них.
– Вот посмотрите. Это он.
– Беррингтон Уитли?
– Он самый.
Она оглянулась по сторонам, словно желая убедиться, что никто нас не подслушивает.
– Забавный толстячок, человек с лицом цвета горящих углей, совершенно белыми волосами и густыми черными бровями. Вы не сможете ни с кем его спутать.
Говоря это, она обрисовала пальцами на своем лице упомянутые детали, чтобы я уж точно ничего не перепутала в его описании.
У меня появились подозрения.
– Но почему я не должна его ни с кем перепутать?
Официант подошел и поставил перед нами заказанные салаты. Мэриэл заговорила, лишь когда он удалился:
– Потому, дорогая Кейт, что я хочу, чтобы вы превознесли меня до небес, когда будуте сидеть рядом с ним нынешним вечером. Он же известнейший театральный импресарио из Манчестера.
– А что делает импресарио?
Мэриэл воззрилась на меня с таким видом, словно я задала этот вопрос шутки ради.
– Он ставит пьесы, разумеется, возит их по всей стране, играет на лучших сценах. Если ему понравится моя постановка… Давайте скажем ему, что это была моя постановка. Аплодируйте, пока у вас не заболят ладони. Да и крикнуть пару раз «браво» не помешало бы.
Я произнесла с некоторым сомнением:
– Не могла даже представить, что мне предстоит ходатайствовать за вас.
Она закрыла глаза, запрокинула голову и повела плечами.
– Моя жизнь вот-вот может измениться. Печенкой это чувствую!
Мы заговорили о нашем общем друге, на карнавальной вечеринке у которого в прошлый раз встречали Новый год.
Мэриэл попросила принести еще хлеба и тайком сунула его вместе с помидором в свою сумочку.
– В Харрогейте мне повезло. Мог ли кто-нибудь вообразить, что мне удастся снять зал в оперном театре для любительской постановки в разгар сезона? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я попыталась сделать первый шаг и найти что-нибудь в Лондоне, но ничего не вышло. Я была на побегушках у любовницы помощника костюмера. Каждый день казался пыткой – я просто зарывала свой талант в землю.
Я слушала ее рассказ о пошиве театральных костюмов до тех пор, пока юноша-официант не принес нам пирожные и мороженое. Мороженое, кстати, уже начало таять в послеобеденной жаре.
Мэриэл спросила у официанта, как его зовут, а затем поинтересовалась:
– Хорошо, Малколм, а что вы можете сказать нам о постановках в оперном театре на этой неделе?
– Вроде бы, мадам, там ставят переложение романа Арнольда Беннета, «Анна из “Пяти городов”».
– Вы слышали что-нибудь об этом? – спросила она.
Официант покраснел и явно собрался удалиться.
– Ну так что? – не отставала от него Мэриэл.
– Я не уверен, что читал этот роман, – сознался он. – Но мне говорили, что самая красивая девушка Харрогейта играет там довольно большую роль.
– Благодарю вас. Это воистину превосходная рекомендация.
Ответ, похоже, вполне ее удовлетворил.
– Не имеет значения, что они говорят, дорогая Кейт, пусть пока чешут языками. – Она перелистнула страницу газеты. – Прочитайте этот обзор.
Я просмотрела часть статей. Ее постановка и в самом деле заслужила немало хвалебных отзывов.
Мэриэл вытерла платком каплю мороженого с подбородка.
– Знаете, почему я выбрала для постановки эту вещь, «Анну из “Пяти городов”»?
– Действительно, объяснить довольно трудно. Я бы, например, взялась за что-нибудь уже готовое для постановки. – Я надкусила свой шоколадный эклер.
– Я выбрала ее, потому что она раскрывает лицемерие, подлость, угнетение, тиранию.
Размахивая своей ложкой, Мэриэл умудрилась послать кусочек мороженого на шляпу женщине за соседним столиком. Учитывая то, что мороженое почти совершенно растаяло, это был впечатляющий бросок. Разглагольствуя о спектакле, она привлекла внимание довольно большой части посетителей к нашему столику.
Народу в кафе было довольно много. Поскольку все они не спешили расходиться, нам с Мэриэл следовало поторопиться.
Официант принес счет. Мэриэл тут же его схватила.
– Нет, это моя забота! – Она открыла свою вместительную сумку и принялась в ней рыться. – Знаете, я забыла свой проклятый кошелек в театре. До чего же паршиво!
Я взяла счет у нее из рук.
– Так вот, я ведь говорила, Кейт, про «Анну из “Пяти городов”». Эта героиня понятия не имеет, как сопротивляться обстоятельствам, потому что всегда жила, задавленная тиранией. У нее просто нет слов, чтобы выразить мысли; она не способна защищать свою жизнь и говорить то, что хочет. А в Люси Уолфендейл я нашла самую идеальную Анну.
– Вы увидели в ней такую же личность?
– О, Боже, конечно, нет. Нет никого, кто был бы более отличен от нее, чем Люси.
В театре, пока Мэриэл болтала со швейцаром, я прямиком направилась в театральную кассу.
В кассе седая кассирша с бифокальными очками на носу вручила мне пригласительный билет на вечернее представление. Я поблагодарила ее и спросила:
– Вы не знаете, не покупала ли миссис де Врие билет на этот спектакль? Я приехала сюда из Лидса, но не знаю ее адреса, и надеялась, что она тоже может прийти сюда нынешним вечером.
Предлог был хорош, но не сработал.
Женщина покачала головой:
– Половина Харрогейта уже побывала на этом представлении, но это имя мне ни о чем не говорит. – Она нахмурилась. – Де Врие, говорите? Звучит вроде как бельгийская фамилия. Бельгийцы здесь держатся особняком, если вы хотите знать мое мнение.